Рокотов Сергей. Нечто под маской

   ... Однако, Рита верит, что у неё ещё все впереди, она не отчаивается, она верит, что ещё встретит своего человека в жизни, что она сможет вылечиться от бесплодия, она знает, что это можно вылечить, просто она этим не занималась даже когда была замужем, а потом развелась со Степаном, и эта проблема вообще отступила на задний план... Она хочет жить, и не хочет умирать какой-то странной смертью, не хочет подвергаться опасности, исходящей неизвестно от кого... Но кто, однако, этот утренний загадочный гость в черной спортивной шапочке, в больших круглых очках и в шарфе, прикрывающим рот, отчего его голос становится приглушенным, искаженным? Он называет её Маргарита. Он знает её отчество. И вообще у него какая-то странная манера говорить. В голосе есть и какой-то металл, но в то же время, и некая затаенная печаль... И эти его тихо произнесенные слова: "Вы очень красивы..." Произнесенные с задумчивой грустью... Но почему он прячет свое лицо?
   И ещё какая-то неотвязная, странная мысль, неосознанная, но от того ещё более пугающая - ей порой кажется, что она знает этого человека, что она его когда-то где-то видела. И тем не менее, она совершенно уверена, что среди её знакомых такого человека нет. Может быть, он из другой, её прежней жизни? А вот эти мысли и пугали Риту особенно... Она встряхнула головой, ей хотелось вернуться от этой неясности, зыбкости на реальную землю, к витринам, гирляндам, елочкам, дедам Морозам в красных халатах, к суетящимся людям, но это никак не получалось... Что-то шелестело в мозгу, словно кинематографическая пленка проносился в памяти этот рабочий декабрьский день...
   ... Обед с сослуживицами в уютной маленькой столовой клиники. Разговоры о новогодних подарках и грядущем праздничном столе, а в связи с этим и о низкой зарплате, о повышении цен, о невозможности выкручиваться обычные для всех в наше время разговоры... Медсестра Некрасова, помнится, говорила: "Ну вот, например, у моей двоюродной сестры Галки муж уволился из органов и организовал свое частное агентство. "Пинкертон" называется... А был следователь Управления Внутренних дел, капитан... Между прочим, такой красавец, высокий, волосы русые, с проседью, настоящий супермен, Галка его ревнует чуть ли не к телеграфному столбу..." Тогда Рита сразу вспомнила своего красавца Степана и нахмурилась, разговор стал ей неприятен. А теперь, одинокой среди людей, совершенно беззащитной в этой суетящейся толпе, ей припомнились слова Некрасовой про частное агентство "Пинкертон" и работающего там бывшего следователя, мужа двоюродной сестры Некрасовой, красавца и супермена, с другой точки зрения. А что если ей обратиться именно в частное сыскное агентство? Может быть, они чем-нибудь помогут, защитят её от преследования? Хотя, наверняка, там очень дорого берут за свои услуги... Откуда она возьмет денег для своей защиты? Да, без денег будешь не только полуголодным, но и совершенно беззащитным... Они теперь решают в жизни все...
   К её страху постоянно примешивалось и чувство любопытства, обычного житейского любопытства. Ведь, впрямь, интересно, кому это она могла понадобиться? Но тут, сколько она ни ломала голову, придумать так ничего и не смогла. Так, в раздумьях она и дошла до своего дома. Поднялась на лифте к себе на четвертый этаж, стала открывать ключом дверь... И вдруг... Чья-то рука опустилась сзади ей на плечо. Рита вздрогнула, словно ужаленная, она онемела от ужаса... К т о э т о?!!!
   Она стояла, парализованная страхом, не в состоянии ни резко обернуться, ни даже повернуть назад голову. Ключ так и остался в замке. А рука поднялась с её плеча и дотронулась до щеки. Стала гладить щеку, снизу вверх, сверху вниз... Потом дотронулась до её уха, до пряди русых волос, выбившихся из-под вязаной шапочки. Рука была тонкая, мягкая, рука была очень знакомая... Рита поняла, ч ь я это рука. И тогда из её глаз ручьем хлынули слезы, словно в её душе стал таять образовавшийся там лед... Рита резко обернулась и уткнулась в плечо, стоявшего напротив неё мужчины. Долго рыдала на этом плече. Потом подняла заплаканные глаза и поглядела на него...
   Исхудавший, бледный, с двухдневной черной щетиной на щеках и на подбородке и с ощутимым перегаром изо рта, но все же ещё достаточно привлекательный, Степан Балясников пытался улыбаться ей.
   - Что ты? Что ты? - шептал он, продолжая гладить её по щеке и волосам. Затем прижал к себе и поцеловал в губы. Целовал долго, взасос. Рита чувствовала, что теряет сознание от гаммы чувств, переполнявших её.
   - Ты что такая напуганная, Ритка? - прошептал томным голосом Степан. - Что такое так тебя напугало?
   - Пошли в квартиру, - прошептала Рита и повернула ключ в замке. Степан сзади толкнул дверь.
   Они вошли в квартиру, Рита включила свет, ощущая какую-то жуткую слабость.
   - Я помогу тебе, - тихо произнес Степан и бережно снял с неё дубленку. Потом усадил её на табуретку, встал на колени и стал стягивать с неё сапоги. Стянув один сапог, стал целовать ей пальцы на ногах...
   У Риты закружилась голова. Он дрожала словно в лихорадке. А Степан стягивал с неё второй сапог. Затем он взял её на руки и понес в комнату, сам оставаясь в спортивной синей куртке и вязаной красно-синей шапочке. Он положил её на постель, сбросил с себя верхнюю одежду и стал стягивать с неё джемпер...
   - Все! - вдруг крикнула она, приходя в себя. - Ты что? Ты что делаешь?! А ну, пусти!
   Рита вскочила с кровати и одернула задранную Степаном юбку.
   - Ты с ума сошел? - сверкнула она серо-голубыми глазами.
   - Нет, - с горечью вздохнул Степан. - Ты совершенно не переменилась. Я-то было подумал... А я так скучаю по тебе, если бы ты знала...
   - Ты скучаешь по мне, а я просто скучаю, страдаю от того, что на свете так мало порядочных людей, страдаю от того, что так много таких, как ты...
   - Пойдем, выпьем, - кротко предложил Степан. - Я принес. Твоего любимого ликерчика. Вишневого, сладенького... И мандаринчиков принес, не каких-нибудь марокканских, а сухумских, сочных...
   - Выпить можно, - согласилась Рита. - Я что-то продрогла, хоть и тепло. Иди на кухню, а я пойду умоюсь. Ты насчет меня сильно не обольщайся, просто нервишки сдали... Жизнь такая мудреная, Степан Егорыч, - улыбнулась она.
   - Да, жизнь мудреная, это точно, - охотно согласился Степан и направился на кухню.
   Ликерчик был действительно вкусный, тот самый, который она так любила. Были ведь и в их совместной жизни светлые минуты, когда они жили на Кутузовском проспекте. Особенно, когда Ольга Александровна была вне пределов дома. Стоило ей появиться, и все становилось каким-то другим, до того уж сильная аура исходила от нее, даже если она была неразговорчива и якобы равнодушна к происходящему.
   "Целуетесь, милуетесь?" - глядела она из-под модных очков на молодую пару. - "Совет, да любовь..."
   И почему-то от этих, казалось бы, простых и ничем не оскорбительных слов Рите становилось не по себе. Она сама себе стыдилась признаться в том, что жутко боялась своей свекрови. От этого страха она не знала, куда деться. Она боялась её пронзительных черных глаз с густыми бровями над ними, боялась толстых губ, с которых всегда было готово сорваться острое словцо. Рита поражалась, насколько эта женщина глубже, умнее тех стихов, которые она пишет. Писала же она, в общем-то сущую чушь, примитивную, конъюнктурную, порой злую, порой слащаво-добренькую. Не было в этих, с позволения сказать, стихах ни образа, ни мысли, они вызывали чувство какой-то неловкости и, читая их, порой хотелось запустить толстым томиком в голову автора шедевров, но в э т у голову не то, чтобы можно было что-то запустить, и в глаза-то посмотреть было боязно, до того уж они были глубоки, до того уж они много понимали и своеобразно воспринимали действительность. Впоследствии Рита поняла свекровь - она писала только то, что нужно для данного исторического момента, и поэтому всегда оказывалась на плаву, до того времени, пока к изданиям не стали подходить с коммерческой точки зрения - попросту, купят читатели или не купят. Но её книги покупать никто не хотел, как и многих именитых членов Союза писателей. Ну не хотят читатели, и все тут. Ничего не поделаешь. Рита иногда думала - а ведь если бы она писала не то, что нужно, а то, что хочет, ведь интереснейшая получилась бы книга. Интереснейшая и страшная книга...
   О свекрови она знала очень мало. Сама она о себе практически ничего не рассказывала, ничего не говорил о ней и Степан. Когда Рита что-то про неё спрашивала, он все переводил в шутку. Зато порой сама Ольга Александровна, будучи в хорошем настроении, выпив рюмочку-другую водки и закусив простой пищей - селедкой, огурчиком, рассказывала невестке о своих встречах с сильными мира сего и со знаменитостями. Например, как она с мужем была на приеме у Сталина. "Я ему понравилась, Риточка, я женщина, я это чувствую. Он так сверкнул на меня своими желтыми глазами. А взгляд у него был - ужас... Ты знаешь, признаюсь по секрету от этого взгляда со мной тогда произошла авария, до того я испугалась... Такой внутренней силищей обладал этот невысокий, рябоватый грузин, такой силищей..." А сказал он что-то такое, типа: "Красивую жену взял ты себе, Егор, береги ее..." Точно и не припомню его слов. И пришлось нам с приема срочно ретироваться. Егор тогда очень обозлился на меня, обозвал зассанкой и дома отлупил весьма значительно... Я не обиделась, знала, что он прав, нельзя так распускаться, даже при виде вождя..."
   Это был самый смачный рассказ из репертуара Бермудской. Говорила она и о встречах со знаменитыми писателями, актерами, режиссерами, политическими деятелями. "А Пастернака вы тоже знали?" - задала неуместный вопрос Рита, обожавшая Пастернака. - "Разумеется", - мрачно ответила Бермудская. Степан укоризненно поглядел на неграмотную жену, понятия не имевшую о том, что Бермудская была одним из главных обличителей опального поэта на писательском собрании в пятьдесят восьмом году. Она назвала его продажной шкурой и заявила, что все его творчество не стоит и выеденного яйца. Все это Рита узнала только впоследствии, так же как и о деятельности Егора Степановича Балясникова, принявшего деятельное участие в судьбах многих людей, в том числе и деятелей искусства. Рита содрогнулась, читая мемуары о той семье, в которой прожила более пяти лет.
   Степан боялся мать панически. И более всего он боялся проявить при ней хоть какую-то самостоятельность. Вот к его пьянкам и блядкам мать относилась снисходительно - чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало... Как-то раз Степана искали всю ночь, его друг позвонил в первом часу и сообщил, что он был у него и поехал домой. Бермудская и Рита обзвонили всех знакомых, в том числе и его любовниц, звонили по больницам, моргам. Редко Рита видела свекровь такой взволнованной. "Один он у меня остался", шепнула Ольга Александровна. - "Шалопай, бездельник, но... один." Никогда Рита не видела её в таком беспомощном состоянии...
   Появился Степан в одиннадцатом часу утра. С глупой улыбкой и чудовищным водочным перегаром изо рта.
   "Где был?" - грозно спросила мать. Он только развел руками и нелепо улыбнулся. Рита заметила, что ширинка у его брюк была расстегнута. Ее взгляд на это место поймала и мать. Она залепила сыну такую мощную пощечину, что тот едва не упал. Затем посыпался град сокрушительных ударов. Била мать молча. С остекленевшими от бешенства глазами. А потом рявкнула Рите: "Приведи его в порядок!" и хлопнула дверью кабинета.
   Степана раздели, он кое-как сам помылся и забрался в постель. Впоследствии выяснилось, что ночь он провел у вокзальной шлюхи, которая наградила его известными насекомыми. С тех пор Рита больше не жила с мужем. Они спали в разных комнатах. А потом развелись...
   ... И вот, спустя четыре года он здесь, напротив нее, сидит в джинсовом, уже не первой свежести костюме и пьет их любимый ликерчик.
   - Ты зачем пришел, Степан? - спросила Рита, глядя ему прямо в его карие блудливые глаза.
   - Мне так одиноко, Риточка, - прошептал он, поводя глазами. - Я никому не нужен У меня нет ни работы, ни друзей... Я понял одно - мне нужна только ты, и никто больше...
   - Я тоже одинока, Степа. Но, в отличие от тебя я понимаю совсем другое - ты мне не нужен. Лучше никого, чем ты... Ты извини меня за прямоту - я брезгую тобой после всего того...
   - А что же ты тогда так рыдала у меня на плече на лестничной площадке? - заносчиво произнес Степан, побагровев от полученного оскорбления. Таких слов от женщин он слышать не привык.
   - Так... Испугалась... Ты знаешь..., - она хотела было рассказать ему про давешнего странного визитера, но почему-то не смогла произнести ни слова. Поглядела в его пустые глаза и замкнулась. - Ты знаешь... Просто тошно на душе. Но лучше никого, чем ты... И хватит об этом. Давай лучше ещё выпьем. За ликер тебе спасибо, я его очень люблю.
   - Хорошо, что хоть этим угодил, - проворчал Степан, отводя взгляд и налил ей и себе по рюмочке напитка.
   Раздался телефонный звонок. Рита вздрогнула, побежала к телефону, будучи совершенно уверенной, к т о это звонит. И она не ошиблась.
   - Маргарита, нам так и не удалось поговорить, - раздался металлический бас. - Вы совершенно зря мне не открыли. Подняли шум... Напрасно... Соседка ваша меня видела...
   - Но если вы хотели сообщить мне что-то важное, вы могли бы найти меня и в другом месте, например, подождать около моей работы, - возразила Рита, как-то осмелев. - Я была уверена, что вы пожелаете возобновить разговор.
   - Я хотел..., - как-то судорожно, делая глотательные движения, произнес незнакомец. - Хотел прийти. Но... мне... Я не смог. Мне помешали. За мной следят. К себе я не имею возможности вас пригласить. Так что, единственное место, где мы могли бы поговорить, это ваша квартира. Я нахожусь не так уж далеко. Только открывайте сразу. Не надо, чтобы ваша соседка меня видела. Что-то она мне не нравится...
   - Да? - удивилась его словам Рита. - Но ко мне сейчас никак нельзя, категорически заявила она, хотя стала ощущать, что перестает бояться этого человека.
   - У вас гость..., - не то вопросительно, не то утвердительно произнес незнакомец с какой-то горечью в голосе.
   - А почему вы полагаете, что именно гость, а не гостья?
   - Потому что я знаю, что у вас гость, а не гостья, более того - я даже знаю, как зовут вашего гостя...
   - Да кто же вы такой, наконец?! - вдруг разозлилась Рита. Чувство страха сменилось чувством любопытства, на смену любопытства пришло чувство раздражения. На каком основании этот человек вмешивается в её личную жизнь?! Да, у неё находится бывший муж, пусть у них не сложились отношения, пусть они разорваны, но ему-то какое до всего этого дело?!
   - Я человек, который желает вам добра, - тихо ответил незнакомец.
   - А как мне вас называть? - обескураженная его мирным тоном, спросила Рита.
   Молчание на том конце провода. А затем рядом с Ритой появился Степан, удивленный её криком в телефонную трубку.
   - Кто это? - шепотом спросил Степан.
   Рита внимательно поглядела ему в глаза и махнула рукой, отстань, мол...
   - Я позвоню попозже, - сказал неизвестный и положил трубку.
   - Так кто же это был такой? - не отставал Степан.
   - Любовник мой! - крикнула Рита. - Тебе-то какое дело? Кто ты мне такой? Ты мне никто, запомни это, и никаких вопросов задавать мне ты не имеешь права. Мы с тобой давно в разводе!
   Степан сник от её жесткого тона, опустил глаза.
   - Ты знаешь, я тебя ревную, - кротко произнес он. - Так что ты уж меня извини за вопросы. Это от избытка чувств.
   - С каких это пор такие горячие чувства? - усмехнулась Рита.
   - С таких самых, - буркнул Степан. - С таких самых, когда я понял, что никому не нужен на этой Земле.
   - Приступ черной меланхолии... Но утешить тебя мне нечем, ты и мне не нужен. Какой с тебя прок?
   - Раньше ты не была такой прагматичной, - покачал головой Степан с укоризной в глазах.
   - Я, к сожалению, не была прагматичной, не то, что некоторые другие, - с презрением произнесла Рита.
   - Это я-то был прагматичным? - вытаращил глаза Степан. - В чем, в чем, но в этом меня упрекнуть невозможно. Я открыт, слишком открыт, в этом моя беда...
   - Ты, может быть, и да. Ты просто страшный эгоист, избалованный эгоист... А вот твои отец и мать...
   - Да что мне до них?! - закричал, потрясая худенькими, поросшими черным волосом, кулачонками Степан. - Эти люди меня сделали несчастным человеком! Про отца теперь всем известно, что это был палач. От косых взглядов деваться некуда, эдакий постоянный немой укор, а то и не немой, а весьма-таки звуковой... Так это он был, понимаешь ты, он, а не я! Я родился в шестьдесят девятом году! Я что, за него должен нести ответственность? Я и его-то самого помню довольно смутно, эдакое что-то очкастое и мрачное в полосатой пижаме... Жесткие волосы на огромных ушах помню еще... Папа спит, не шуми... Вот и все! Или за мамашины стихи я должен нести ответственность? Да, мы жили на эти деньги, жрали икру и семгу, покупали дачи, машины, и квартиру из пяти комнат дали тоже за отцовские "заслуги". Теперь-то мне что делать, скажи мне?! Они это они, я это я! Я несчастный, одинокий, безработный человек, мне не на что жить, у меня нет никого! Свою мать я ненавижу! Понимаешь ты, ненавижу гораздо больше, чем ты! Она теперь совсем озверела, когда её дела стали плохи. Раньше она пряталась за своей вальяжностью, зажиточностью, весомостью. Теперь же она просто самая настоящая фурия, постоянно срывающая на мне свою злобу, больше-то не на ком! Ей советовали написать мемуары, говорили, что эта книга станет бестселлером, она села было, а потом бросила, поняла, что выставит себя в таком виде, что станет ещё хуже. Да и заплатили бы за её мемуары гроши, кому все это теперь нужно? Раньше надо было! А она все пыталась строить из себя то жертву сталинизма, то шестидесятницу. Тогда бы ей раскрыться - в годах восемьдесят седьмом - восемьдесят восьмом. А, все равно, на это не проживешь! То продавала все подряд, не вылезала из комиссионок и букинистических, дачу сдавать западло считала, недавно только решилась, и то клиентов чуть ли не год подбирала, пусть уж меньше платят, лишь бы не осквернили святая святых... На это и живем, откуда деньги-то? Машину продали, скоро и дачу продадим, не на что её содержать. Невыгодно она её сдала...
   - Знаешь что, хватит прибедняться! - Рите безумно надоело слушать жалобы Степана на свою и мамашину скудость. - Я знаю, сколько стоят и ваша дача, и ваша квартира. Продайте дачу или квартиру, на эти деньги несколько жизней можно прожить...
   - Да я бы так и сделал! - воскликнул Степан. - Но она, она-то хочет, чтобы все было, как раньше. Машина ещё ладно, ни я ни она и водить-то не умеем, а вот дача, квартира в центре города - все это должно обязательно быть. Попробуй, переубеди её. Я осатанел, Риточка, я не могу с ней больше. Пусти меня к себе! Я умоляю тебя, мне некогда больше деваться! Я ужасаюсь при мысли, что мне сейчас надо опять ехать домой и общаться с мамашей! Она меня поедом ест, я устал от нее... Пойдем, выпьем, я же налил, - жалобным голосом простонал он. - Не могу больше... - Он прикоснулся к руке Риты, но она резко отшатнулась с брезгливостью.
   - Пошли, выпьем, - сказала она. - А вообще-то, Степа, держи себя в руках, ты же мужчина, в конце концов. Противно на тебя смотреть...
   - Да мне и самому противно, - отвел взгляд Степан. - Я ненавижу и презираю себя. А наложить на себя руки тоже не могу, смелость нужна...
   Они вышли на кухню и выпили ещё по рюмочке ликера. Затем Степан подпер подбородок руками и надолго замолчал. Уставился куда-то в стену, думал о чем-то и молчал... А потом вдруг глаза его закатились, он начал оседать на пол, и, наконец, грохнулся со стула вниз. Рита бросилась к нему, приподняла ему голову, пощупала пульс. Пульс и впрямь был сильно учащенным.
   - Вставай, Степа, вставай, - пыталась она растормошить его. Степан только слегка стонал.
   Наконец, ей удалось приподнять его и, поддерживая под руки, Рита повела его в комнату. Уложила на диван, сняла ботинки, попыталась всунуть в рот таблетку валидола.
   - Я "Скорую" вызову, - заявила она. - Тебе плохо...
   - Не надо, - стонал он. - Не надо, ради Бога, не надо, я отлежусь... Только ты посиди со мной, посиди, не уходи... Если можно, принеси мне горячего чаю... Что-то меня знобит...
   Рука у него и впрямь была совершенно ледяная. А пульс не ниже ста тридцати ударов в минуту. Да, догулялся Степан Егорыч...
   Рита принесла ему чаю, он присел на диване и стал отхлебывать. При этом он казался ей таким маленьким и жалким, что она непроизвольно погладила его по каштановым непромытым волосам. Он с благодарностью поглядел на нее.
   - Риточка, - прошептал Степан. - Никого у меня нет, кроме тебя...
   От этих слов у неё слегка дрогнуло сердце. Она поставила стакан с чаем на тумбочку и вышла из комнаты, погасив свет.
   - Спи, - произнесла она.
   В этот момент раздался телефонный звонок. Рита подняла трубку, даже не волнуясь, до того она успела привыкнуть к звонкам таинственного незнакомца. Но на сей раз на проводе была разгневанная Ольга Александровна.
   - Рита, это я, - почти басом произнесла она. - Степан у тебя?
   - У меня, - сквозь зубы произнесла Рита. До чего же она ненавидела эту женщину...
   - Он домой-то собирается?
   - Ему плохо. У него сильная тахикардия, руки ледяные совсем... Пусть он побудет у меня...
   - Придуривается, небось, - грубо предположила бывшая свекровь.
   - Не думаю, - еле сдерживая себя, сказала Рита.
   - Значит, допился до ручки. Ничтожество времен и народов, презрительно фыркнула Бермудская. - Знала бы ты, как он мне надоел... Пьет и похмеляется, вот и вся его жизнь...
   - Таким его сделали вы, - тихо заметила Рита.
   - Знаешь что..., - прошипела поэтесса и хотела было добавить ещё что-то, но тут неожиданно к трубке прорвался Степан, выхватил её из рук Риты и разразился потоком нецензурной брани в адрес матери.
   - Сука! Старая сука! Бумага гондонная! Падла! Тварь! Я сейчас приеду и убью тебя! Раздавлю, сталинская сучара, жопа с ушами, подлюка...
   Мать не оказалась в состоянии что-то возразить на эти дифирамбы, а ошеломленная его напором Рита пришла в себя, выхватила у него трубку и положила её.
   - Иди, ложись. Иди..., - Она положила руку ему на плечо и легонько подтолкнула его к дивану. - Разденься. Я тебе постелю...
   Сразу обмякший Степан скинул с себя куртку и рубашку, а затем и джинсы и остался в белых трусиках и такой же футболке. Тонкие волосатые ножки, впалая грудь - Рите стало вдруг до слез жалко его.
   - Дай ещё выпить, - попросил дрожавший Степан, и Рита налила ему ещё рюмку ликера. Он выпил, потом захотел курить, закурил, страшно закашлялся и ткнул недокуренную сигарету в пепельницу. Рита постелила ему, и он бросился в постель. Там он съежился калачиком и дрожал. Рита присела рядом с ним и гладила его по взъерошенной голове.
   - Как мне плохо, как плохо, - не уставал повторять Степан.
   Рита не могла ничего сказать ему. Она снова потушила свет и долго сидела рядом с ним. А потом разделась и легла рядом. Прижалась лицом к хилому плечу Степана. Но телефонный звонок заставил её снова вскочить.
   - Он ушел? - спросил незнакомец.
   - Нет, - ответила Рита, как своему. Она уже начала привыкать и к этим странным звонкам и к самому незнакомцу.
   - Почему?
   - Ему плохо, - как завороженная, отвечала Рита.
   - И вы верите ему? Вы можете ему верить?
   - А почему я должна верить вам? Кто вы-то такой?
   - Завтра мы обязательно должны с вами встретиться, Маргарита, твердо заявил незнакомец. - Иначе последствия могут быть ужасны. Сделайте все возможное, чтобы вашего мужа завтра у вас не было. Я приду к вам в восемь часов вечера. Нам надо поговорить.
   - Хорошо, я постараюсь. - Рите уже самой не терпелось поговорить с незнакомцем.
   Незнакомец положил трубку, а Рита пошла спать. Но уже в другую комнату...
   3.
   - Вставай, - расталкивала Степана Рита. - Мне пора на работу. Вставай...
   Степан продрал глаза. Было ещё совершенно темно.
   - А, может быть, я ещё поваляюсь..., - предложил он.
   - И останешься у меня на целый день? Неужели ты думаешь, что я тебя оставлю здесь и дам тебе ключ от квартиры?... Вставай, вставай...
   .. Кое-как удалось спровадить Степана. Рита вовсе не хотела возиться с ним. Она знала, что если его оставить ещё хоть на день, выпроводить его отсюда будет крайне затруднительно.
   Кутаясь в куртку, Степан вяло махнул ей рукой и исчез в подземном переходе, а Рита пошла на работу...
   ... Присутствие незнакомца она почувствовала, когда вечером вышла из дверей клиники и прошла метров пятьдесят. Он находился шагах в двадцати от нее. Она непроизвольно обернулась, увидела черную шапочку, очки, темный вязаный шарф, прикрывающий рот, какую-то куртку защитного цвета. Шапочка как и в прошлый раз нырнула в толпу. И снова ей стало не по себе от этих странных быстрых движений, появлений, исчезновений. Некто в толпе... Нечто под маской... Когда он говорил по телефону, она испытывала какие-то другие ощущения, она почему-то верила ему, но тут, на улице, незнакомец представлялся ей некой враждебной силой, направленной на то, чтобы непонятно почему причинить ей зло... И ей уже совершенно не хотелось принимать его у себя дома и беседовать с ним...