Рокотов Сергей. Тайны подмосковных лесов

   - Да, как тебе сказать? - задумчиво произнесла Катя.
   - Я тебя понимаю..., - слегка нахмурился отец. - Я там давно не был, сама знаешь, по каким причинам. Но... время прошло, пора, пора... Ведь на этой самой даче происходило не только страшное, там прошли самые счастливые минуты моей жизни. Там, именно там, в 1973 году была наша первая ночь с твоей мамой. Это святое место. И мы возродим его. Продать дачу? Нет! Мы ничего не забудем, мы не станем зарываться в собственном горе, как страусы. Мы ещё повоюем... - При этих словах его глаза блеснули нездоровым блеском, губы тесно сжались. Катя вдруг заметила тонкую полоску седой растительности над верхней губой отца.
   - Пап, ты что, усы решил отпустить?
   - А почему бы и нет? Возраст позволяет.
   - Ты же никогда не носил усов. Пойдут ли тебе? А насчет дачи... Вдруг нам там будет плохо?
   - А мы с тобой проверим. Съездим вместе на электричке и проверим... Давай, прямо завтра с утра. И Андрея с собой возьмем.
   Катя позвонила Андрею, они договорились на восемь утра, чтобы попасть на дачу ещё до наступления жары...
   ... Ровно в восемь утра Андрей Зорич явился к Корниловым. Высокий, стройный, в голубой летней рубашке и голубых джинсах, со спортивной сумкой в руках он стоял перед Катей и улыбался. Вообще, в последнее время он чувствовал себя абсолютно счастливым человеком. Таким он был только в детстве, лет, эдак, до двенадцати, не зная никаких проблем, радуясь всему солнцу, утру, маминой улыбке, одобрительному взгляду отца, встрече с ребятами из двора, забитому мячу в ворота противника, удачно взятому аккорду на гитаре...
   Теперь, многое пережив, он ясно осознавал, что в Кате заключается его счастье, что именно потому что она рядом, что она существует, ему так хорошо, и мир снова приобрел те неповторимые краски, какие имел в детстве. Он любил весь мир, потому что любил её, потому что через три недели она должна была стать его женой, потому что впереди у них была бесконечная счастливая жизнь в большой трехкомнатной квартире на проспекте Вернадского. Он знал, что его родители готовят им свадебное путешествие, турне по городам Европы. Обещал приехать на свадьбу и дядя Костя, недавно вернувшийся из длительного рейса. Его особенно ждал Андрей, ведь с его квартирой были связаны такие счастливые минуты его жизни...
   ... Они позавтракали и вышли из дома, с сумками, нагруженными всякой всячиной. Шел девятый час, и было ещё свежо и прохладно. День был рабочий, народу уже было довольно много. Они стали уже подходить к автобусной остановке, как вдруг Зорич почувствовал на себе какой-то пристальный взгляд. Он резко обернулся, и увиденное поразило его, словно на белоснежный костюм брызнули грязью. На противоположной стороне улицы стоял некто и пристально глядел на него. И с чувством отвращения и испуга Зорич понял, что это был тот самый Рыжий, который тогда, в ноябре 1992 года скручивал Катю около её подъезда и запихивал в машину. Именно его ударил тогда Андрей ногой в спину, после чего он, словно призрак, растворился в кромешной ноябрьской мгле и выявился лишь спустя неделю в коридоре на Петровке.
   Зорич оглянулся на Катю и Аркадия Юрьевича, те ничего не замечали, глядели вперед и продолжали оживленно разговаривать друг с другом. Аркадий Юрьевич что-то доказывал про современную женскую моду в России, считая, что она не имеет ничего общего с западной модой трехлетней давности. Катя отстаивала свое мнение. Они уже подходили к автобусной остановке.
   Зорич снова посмотрел на противоположную сторону улицы. Там этого человека уже не было. Андрей протер свободной рукой глаза, решил, что ему померещилось. Тем не менее, неприятное видение надолго испортило ему настроение... Вновь пробудились воспоминания, вновь со всей отчетливостью встал окаянный вопрос - что же было с Катей во время её недельного отсутствия? Кого она встретила там, где была, и почему эта встреча так изменила ее? Катя ведь так ничего ему не рассказала, и в принципе счастливого Зорича не так уж и тяготил этот заговор молчания, но иногда он глубоко задумывался над этой загадкой, и ему очень хотелось узнать, что же там все-таки произошло.
   Если бы сейчас рядом не было Кати с её отцом, он бы, безусловно, постарался догнать этого Рыжего и как следует поговорить с ним. Но как бы он выглядел, если бы оторвался от своих спутников и как ненормальный бросился бы на противоположную сторону улицы и, если бы догнал Рыжего, ввязался бы в мерзкую драку. Если, разумеется, это был тот самый. А если бы был другой, похожий, то вообще получилась бы нелепая ситуация.
   Они ехали в полупустой электричке. Катя и Аркадий Юрьевич сидели у окна, а Андрей рядом с Катей. Мимо них проносились деревья, маленькие домики. Аркадий Юрьевич погрустнел, Катя тоже. Все молчали. А Андрей все восстанавливал в памяти отвратительную физиономию этого Рыжего и никак не мог понять, тот это или нет. Разве уж так четко он тогда запомнил это лицо? Мало ли из рыжих ходит по Москве? Но откуда тогда этот пристальный недобрый взгляд, внимательный, изучающий взгляд? Зачем незнакомый человек будет так пристально глядеть на них. Видимо, это, все же, тот. Но если это тот, это не может быть простой случайностью. Значит, он следил за ними. Значит, ему что-то от них нужно. Может быть, они опять затеяли что-то недоброе. Надо быть все время с Катей. А, может быть, поделиться своими подозрениями с Аркадием Юрьевичем? Как, однако, не хочется беспокоить его, снова нарушать его хорошее настроение, его покой, который он только-только начал обретать. И все же Андрей твердо решил поговорить с ним, он не имел права молчать, слишком уж серьезными последствиями могла быть чревата эта встреча.
   Когда они вышли из электрички на платформу, становилось уже довольно жарко. Но они сразу же вошли в прохладный сосновый бор, запахло хвоей, подул свежий летний ветерок, и на душе стало как-то легче. Аркадий Юрьевич оживился, стал что-то рассказывать из своей молодости. Рассказы были довольно забавные, Катя и Андрей слушали и смеялись.
   А вот и он - роковой мост... Как жаль, что его никак не минуешь на пути к даче. Голос Корнилова дрогнул, но он продолжал говорить. Потом замолчал на мгновение, приостановился.
   - Вот оно, проклятое это место, - тихо произнес он. - Вот оно...
   Зорич невольно взглянул на Корнилова. Он был поражен выражению его лица. Он ждал грусти, слез в глазах, а увидел выражение бешеной ненависти, глаза его сузились, даже как-то побелели, зубы были плотно стиснуты, кулаки сжаты, даже шрам на правой половине лица словно налился кровью. Он поставил спортивную сумку на землю и стоял со сжатыми кулаками, молча, глядя куда-то в сторону.
   - Вот оно, - сказал он в третий раз. - Пошли, однако. Нечего нам тут делать.
   Все трое молча отошли от рокового места и направились к даче. Открылась отсыревшая дверь. Вместо жаркого июльского воздуха на них пахнуло холодом и сыростью. Отопление было отключено, и первым делом они открыли настежь все окна.
   - Давайте, вытащим стол на улицу, - предложил Корнилов. - Андрей, ты вот поруби дрова, будем жарить шашлыки. Я мясо вчера замариновал в белом вине. А пока попьем чайку на свежем воздухе. А убираться в доме завтра будем.
   Быстро взялись за дело, и вскоре они уже пили чай с пряниками в тени деревьев, а рядом, в мангале, потрескивали березовые дрова.
   - Ну неужели здесь мы хуже погуляем, чем в каком-то гнусном кабаке? спрашивал Корнилов. - Тем паче, что и цены сейчас там лютые... Это раньше я любил ходить по ресторанам, - мечтательно вспоминал он. - Мы с Машенькой столько их обошли... Спокойно было, уютно... Что "Националь", что "Славянский базар", "Прага", "Берлин". А "Арагви"? Какая была там кухня? Да что "Арагви"? "Риони" на старом Арбате ничуть не хуже был кафешник. Такое сациви, такие шашлыки! А что сейчас? В кабаках одни бандиты, а от цен всякий аппетит пропадет. Помню, в семьдесят втором мы с приятелем на двадцать два рубля поужинали в "Национале" с икрой, водкой, шампанским и чудесным филе с кровью. И было мне тогда двадцать лет...
   - Не нравится вам наше время, Аркадий Юрьевич? - подзадоривал его Зорич, подмигивая Кате.
   - Разумеется, не нравится, - улыбался Корнилов. - Это время воров и скотов. А у меня оно тоску вызывает, и только.
   - А прошлое время лучше было?
   - А у нас любое время хуже, Андрюша. Раньше - хуже, теперь ещё хуже а потом тоже будет хуже... Порочный круг...
   - Пессимист вы, однако, Аркадий Юрьевич.
   - В чем-то пессимист. А в чем-то вовсе нет. В жизни есть так много интересного, - улыбнулся Корнилов, глядя куда-то в сторону, и почему-то его улыбка показалась Зоричу настолько зловещей, что он даже вздрогнул...
   Когда он пошел в дом за шашлыками, Катя поделилась с женихом своими впечатлениями о поведении отца.
   - Какой он стал необычный в последнее время... Раньше он таким не был.
   - А я думал, он всегда был такой.
   - Что ты? Он до маминой смерти был такой замкнутый, а в последние месяцы перед её гибелью они вообще вели себя так странно, словно их обоих что-то мучило. А потом он просто ушел в себя, сидел сиднем часами, днями. Бывало, зайдешь в кабинет, а он сидит, смотрит на мамину фотографию и молчит. Не плачет, просто молчит и смотрит. А вот с этой весны он совершенно переменился, воспрял духом и стал такой ироничный, остроумный. Как будто что-то с ним произошло. А порой с ним бывает даже страшновато. Я не могу уследить за его потоком мысли. Все рывками какими-то, душевными импульсами.
   ... На столе дымились шампуры с шашлыками, по бокалам было разлито вино "Киндзмараули"...
   - Выпьем за вас, ребята, за ваше счастье! - поднял бокал Корнилов. За то, чтобы ничего не мешало вашему счастью. - При этом он несколько помрачнел, но тут же вновь улыбнулся. - Да ничего мешать и не будет! Все будет отлично!
   ... Когда представился случай, Андрей рассказал Корнилову о том, кого он видел утром на автобусной остановке около их дома.
   - Надо же, - как-то равнодушно произнес Аркадий Юрьевич, не проявляя ни малейшей тревоги. - А я и не заметил. Подслеповат стал...
   - И что вы по этому поводу думаете?
   - Что думаю? - усмехнулся Корнилов. - Да ничего особенного. Ты, Андрей, по молодости своей полагаешь, что счастье дается просто так, задаром. А на самом деле за него надо платить. Так вот, я хочу, чтобы вы сначала заплатили, а потом были счастливы. А вот у меня все получилось наоборот. Сначала счастье, а потом расплата.
   Андрей поежился от его жестоких слов, произнесенных так запросто.
   - Что вы имеете в виду?
   - А вот что, Андрей... Вот что я должен тебе сказать. Ты хороший парень, и я верю, что ты настоящий мужчина. У нас была прекрасная семья, моя покойная Машенька была самой красивой, самой умной и доброй женщиной в мире. Теперь она уступила место нашей Катеньке. Но над нашей семьей существует какое-то проклятье, какие-то злые силы не дают нам жить и радоваться этой жизни. И мы с тобой не можем уступить этим злым силам. Настоящие мужчины бывают не только в боевиках и вестернах. Мы должны брать на себя защиту наших близких в этой так мало похожей на кино жизни. Мы не имеем права отчаиваться и уступать. Я не смог защитить свою Машеньку, но мы вместе с тобой защитим нашу Катюшу от них. Я знаю, им неймется, они перебежали дорогу и вам, тогда, в ноябре 1992 года. Но мы больше не дадим им глумиться над нами. И не бойся никаких Рыжих. Не бойся, пока я с вами, не бойся и если со мной что-нибудь случится. Учись бороться за свое счастье и счастье близкого человека.
   - Вы говорите странные вещи, Аркадий Юрьевич. Если уж начали, то рассказали бы поподробнее.
   - Рановато пока, Андрей. Ведь даже Катя не знает ничего. А я многого не знаю про Катю. И ты не знаешь. Но придет время, и мы все друг про друга узнаем, я тебя уверяю. Скажу тебе только одно - есть человек, от которого мы с тобой должны сберечь Катю. Я не знаю, где он, но сердцем чувствую - он где-то недалеко. Твое утреннее видение только подтвердило мои догадки. Мы должны быть все время при Кате, не должны отходить от неё ни на шаг. Только не думай, что мы будем прятаться, как зайцы или только обороняться. Я уже это пережил, я долго и мучительно жил жалкой трусливой жизнью. Мне надоело.
   Он немного помолчал, закурил.
   - Ты извини меня, Андрей. Я виноват перед тобой, я не предупредил тебя об опасности, которой ты подвергаешься, связывая свою жизнь с Катей. Но сейчас ещё не поздно, и я не буду осуждать тебя, если ты под каким-либо предлогом откажешься от Кати. У тебя одна жизнь, у тебя родители, у тебя будущее, да в конце концов, и Катя поступила с тобой тогда не очень красиво, вы не встречались два с лишним года. Реши для себя этот вопрос, как решишь, так и будет, и я пойму тебя.
   Андрей сверкнул в ответ глазами. Мысль о том, что он может из-за трусости отказаться от Кати покоробила его.
   - Я ничего не боюсь, Аркадий Юрьевич. И испугался одного - Катиных холодных глаз, её равнодушия, перемены её отношения ко мне. А теперь она смотрит на меня по-другому, как раньше. Я стал её первым мужчиной, и хочу быть последним, пока жив.
   - Ух ты, экой ты молодец! - расхохотался Корнилов. - Тебе и сказать ничего нельзя, прямо глазами так и сверкаешь, того и гляди, бросишься на меня с кулаками. Ладно, не обижайся на меня. Я верю тебе, я сам тебя нашел, вижу - ты мужчина, ты аристократ, такие как ты в прежние века вели к барьеру негодяев, убивали их, а порой, к сожалению, погибали и сами. Но чести своей не роняли.
   - Что делать мне, если я его опять встречу? - спросил Андрей.
   - Постарайся проследить за ним. И сообщи мне. Но ни в коем случае не обращайся в милицию, этого совсем не надо.
   - Но почему? - наивно спросил Андрей.
   - Не помогут они нам. Вспомни тот случай в девяносто втором. Помогли? Чем помогли? Чуть не изуродовали тебя в камере, вот и все. Да и потом, что мы можем сказать? Кто-то следит, неизвестно кто. Да над нами просто посмеются, мания преследования, скажут.
   - Но ведь этот Рыжий должен быть в тюрьме. Он обвинялся в убийстве.
   - Возможно, что и выпустили по какой-то там амнистии. Да дело-то не в нем. Мы этому Рыжему не нужны. Катей может интересоваться совсем другой человек. А Рыжий мелкая сошка.
   - Но ведь через Рыжего можно выйти и на этого человека.
   - Вот мы и выйдем. А милиция-то здесь причем?
   - Хорошо, я буду делать так, как вы скажете.
   - Вот и молодец, старших надо слушаться. Не всех, разумеется. И хватит об этом. Иди к Кате, она по тебе, наверное, уже соскучилась. А я пойду пройдусь.
   Андрей зашел в дом, там на диване лежала Катя. Он подсел к ней.
   - О чем же вы там с папой трепались? - спросила она, обнимая его.
   - О разном. О ресторанах, о коньяках, о сигаретах. Твой отец большой во всем этом специалист.
   - Да, он умеет напустить тумана... Но ты врешь, вы говорили совсем о другом. - Катя пристально поглядела ему в глаза.
   - О чем же?
   - Не знаю, насколько он с тобой откровенен. Мне, например, он ничего не рассказывает. А полагаю, ему есть, что рассказать. Ладно, сделаю вид, что верю тебе. А теперь ложись ко мне, одной так тоскливо.
   ... Аркадий Юрьевич вышел за калитку. Медленно прошелся по дачной улице. Да, многое изменилось. Вот этот домик совсем пришел в негодность, здесь жил старый академик, всегда такой вежливый, галантный. Он частенько подходил к Аркадию и шептал ему на ухо: "Какая у вас красивая жена, Аркадий Юрьевич. Честное слово. Я прожил почти восемьдесят, многое видел, но таких красавиц не встречал ни в Италии, ни в Испании, ни, тем паче, в хваленом Париже. Эх, жалко, я так стар, а то бы, честное слово, отбил бы Машеньку у вас..." Аркадий смущенно улыбался, а старик хохотал заливистым смехом. Он умер год назад, Аркадий читал в газете некролог, и дача теперь была совсем запущенная. А вот здесь наоборот - такие хоромы! На участке вместо маленького деревянного домика был воздвигнут огромный двухэтажный кирпичный особняк. Здесь жил когда-то гроза поселка Эдик Заславский, с которым Аркадий не был знаком, но знал из рассказа Маши, что его личность незримо сыграла немаловажную роль в их судьбе, благодаря тому, что его знал Олег Быстров. Возле кирпичного особняка стоял белый "Мерседес", около которого суетились какие-то широкоплечие бритоголовые мужики.
   - Аркадий! - раздался голос с участка напротив.
   Корнилов обернулся. За забором стоял их общий с Машей знакомый Жорик Ройдерштейн. Именно к его родителям ходила Маша тогда, в октябре 1973 года, в тот роковой день, так изменивший их судьбу. Да, если бы она тогда осталась там ночевать... Интересно, как бы тогда все сложилось? Может быть, Маша была бы теперь жива? Нет, судьба есть судьба... И не так все просто, когда по земле семимильными шагами идет Дьявол в человеческом облике, в разнообразных обликах...
   - Совсем ты нас забросил, Аркаша, - вышел ему навстречу Жорик. Вообще, что ли, здесь не бываешь?
   - Скоро буду. Собираемся сыграть здесь тридцатого июля Катину свадьбу. Кстати, приглашаю с супругой.
   - Спасибо, Аркаша. А как ты хорошо выглядишь. Прямо супермен. Я-то вот, сам видишь, разжирел, обрюзг. А ведь я годика на четыре помладше тебя. Мы с покойной Машенькой ровесники. - При этих словах Жорик помрачнел. Запоздало, Аркаша, но прими мои соболезнования... Как это все... ужасно, вздохнул он.
   - Спасибо, Жорик, не надо об этом. Расскажи лучше о себе.
   - Что рассказывать? Все, брат, Аркаша, сматываемся мы на историческую родину. Расхлебывайте здесь все сами, мы уже иссякли, сил нет никаких.
   - Да и правильно. Сам бы умотал, да некуда. Там чужие, и здесь чужие. Здесь теперь другие хозяева. - Он кивнул в сторону кирпичного особняка и белого "Мерседеса". - А мы так, погулять вышли...
   - Жуть, что творится. Даже у нас, в глуши. Помнишь тут ханыга один отирался, Коля из соседнего поселка. Так его весной нашли в его халупе мертвого. Мне Юрка Зубов рассказывал, наш участковый. Соседи удивились, не выходит Коля днями из дома, а как-то к его дому подъехала машина "Вольво". Номер запомнили, все сообщили. А потом и милиция к нему нагрянула. Сгнил, говорят, весь, уж с неделю разлагался, пулевая рана в животе. Ужас! Кому он мог понадобиться, ханыга несчастный? Чтобы такого человечка на "Вольво" убивать приезжали! Странно даже.
   - Действительно, странно, - пожал плечами Аркадий.
   - А потом эту же машину видели около другого дома. Тут один матерый бандюга дом себе построил. Сунулись к нему, там никого нет, ни души, только два ротвейлера озверелых около дома бегают, пришлось даже одного пристрелить. А хозяин исчез, неизвестно куда. Дома роскошь, все чисто, аккуратно. А через некоторое время этого бандюгу нашли в его же машине неподалеку от Одинцова. Пулевое ранение в голову. Вот дела-то какие творятся... Одни разборки, убийства, грабежи. Как здесь жить? На что здесь жить? У меня двое детей, я устал, Аркаша, понимаешь, устал. К двоюродному брату еду, он там неплохо устроился, магазин у него. Меня зовет. К сентябрю отвалим. А вы уж...
   - Разберемся как-нибудь, - усмехнулся Аркадий - Ты прав, что уезжаешь. Ничего путевого здесь никогда не будет. Но мне отсюда дороги нет. А убийцу-то этих двоих, кстати, не нашли?
   - Его вычислили, приехали к нему на квартиру, там его нет, жена и сын ничего не знают. А на даче у него около Одинцова явные следы убийства. Того бандюгу он у себя же дома замочил выстрелом в голову. А потом на его же машине на проселочную дорогу и отвез. Сам в бегах теперь. Ищут.
   - Это все разборки между своими. Не поделили что-нибудь.
   - Это понятно. А вот Колю зачем убили, непонятно. Он, разумеется, тоже судимый, за растрату пять лет сидел, а потом спился окончательно... Могли и у него быть старые связи...
   - Да черт с ними со всеми, Жорик, жаль вот, что ты уезжаешь. Сегодня ты, завтра я, кто здесь останется? Одни крутые...
   - Пошли, Аркаша, ко мне. Выпьем по пятьдесят граммов. Я так рад тебя видеть.
   ... Они сидели на веранде и пили коньяк. Через некоторое время на участке появился высоченный милиционер в капитанских погонах.
   - Привет, Юрик! - обрадовался Ройдерштейн. - Знакомьтесь, это Аркадий Юрьевич Корнилов, наш сосед, а это Юрий Николаевич Зубов, наш участковый, а также мой хороший приятель и собутыльник.
   - Да мы, вроде бы, знакомы, - сказал улыбаясь во весь рот двухметровый Зубов.
   - А как же? Такого дядю Степу, как вы, трудно не запомнить. Только звездочек у вас тогда было поменьше.
   - Растем, растем...
   - Это кто как? Я вот был дипломат, а теперь простой преподаватель. Присоединяйтесь к нам.
   Из портфеля участкового появилась новая бутылка коньяка. И крутая мужская пьянка продолжилась. Юрию Николаевичу, чтобы опьянеть, наверное, нужно было выпить ведро. Но и Аркадий не пьянел тоже, осовел лишь один толстый Ройдерштейн.
   - Соври что-нибудь, товарищ Зубов, из своей милицейской хроники, предложил Жорик.
   - Да нет, Жор, ничего за последнее время интересного. Только вот одно, разве что, - равнодушно зевая, сказал Зубов. - Помнишь, я тебе рассказывал, один двоих замочил, нашего одного, Кольку-пьяницу и этого Ксан Ксаныча, ну, кирпичный особняк у него на горке. Так вот, что мне недавно рассказали. Два года назад на Киевском шоссе застрелили лейтенанта ГАИ Орлова. Убили ночью, никто ничего не видел, следствие зашло в тупик. А вот недавно следы привели к одному скупщику машин. И выяснилось, что как раз после того убийства ему по дешевке продал машину тот самый человек, который подозревается в убийстве этих двоих. Хряк это, матерый уголовник, семь ходок у него. Правда, раньше мокрых дел за ним не наблюдалось. Но, порой они окраску меняют, новые условия жизни...
   - Вот молодцы, - улыбался Ройдерштейн. - А говорят, плохо органы работают. Ничего, теперь его найдут и впаяют, гаду, вышку. Озверели совсем...
   - Ты его попробуй сначала найди. Страна у нас большая, а весь мир ещё больше. Границы открыты, беги, куда хочешь по поддельным документам. А денег у таких куры не клюют, это не нам, голодранцам, чета.
   - А какой он из себя, Хряк этот? Чтобы хоть знать, мало ли что, интересовался Жорик, вытирая обильно текущий по лбу пот.
   - Видел я его фотографию. Плотный, кудрявый, седой, видный, одним словом, мужчина. Машину водит классно, шоферил одно время в Домодедово, там его хорошо знают. Видимо, за ним ещё крупные дела имеются, разбогател он тогда, в девяносто втором больно быстро - квартиру себе купил в престижном районе, дачу, иномарки то и дело менял. А как раз тогда несколько сбербанков бомбанули и обменных пунктов, тогда начали свободно валюту менять. Так вот, есть подозрение, что и Хряк этот, и тот, кого он застрелил у себя на даче, Помидор по кличке, и грабили эти сбербанки. Они тогда гримировались грамотно, видимо, консультант у них был классный. Один-то из грабителей, Варнак, был вскоре убит. Больше никого не нашли. А было их четверо, трое грабили, один прикрывал, по очереди. Показывали фотографии Хряка, Варнака и Помидора сотрудникам банков, Варнака точно опознали, а насчет двух других сомневаются. Но по комплекции, вроде бы, они. А вот кто четвертый, не знает никто.
   - Вот живут люди! - смеялся Жорик. - Убивают, банки грабят и гуляют себе! А мы тут сидим и не знаем, что завтра наши дети кушать будут - хлеб с солью или соль с хлебом!
   - Ладно, Жор, не переживай! Скоро ты будешь мацу кушать и рыбу фиш в теплых краях, - смеялся Зубов.
   - На кой хер мне эта маца?! - возмущался Жорик. - Я русский, понимаешь ты, такой же русский, как и ты! Мой отец до Берлина в танке доехал, у него вся грудь в орденах. А мать в санитарном поезде работала, столько жизней спасла. Они, кстати, и не собираются никуда ехать, только мы с Верой и дети. А ты мне говоришь - маца. Страсть как нужен мне их шабад!
   - Не обижайся, Жорик. Что я, Давида Георгиевича не знаю? Они же с батькой покойным дружили, со своими "Запорожцами" горбатыми вместе валандались, на рыбалку ездили...
   - Да не обижаюсь я. И никуда не хочу уезжать. Только жить не на что, кругом рэкет, кругом убийства, все крутые... Нет уж, поеду доживать век в спокойное место, боюсь за детей, сил нет...
   После того, как Жорик совсем осовел и заснул прямо за столом, Аркадий и Зубов пошли по домам... Было уже около десяти вечера, но темнеть только начинало...
   - Тоже вот ничего отстроился, - кивнул Зубов на дачу покойного Эдика Заславского. - Братишка его младший. Крутой до умопомрачения. Всю округу в страхе держит.
   - Бандит? - спросил Аркадий.
   - А как же? Сам рано загнулся, не дожил до своего звездного часа, такая был зараза, спасу от него не было.
   - А что же вы не арестуете, если бандит?
   Юрий Николаевич громко расхохотался.
   - А за что? Какие против него доказательства? Там круговая порука. Да он уважаемый человек, у него все вокруг куплено-перекуплено, хоть все знают, что за ним несколько ходок. Все все знают, но никто сделать им ничего не может. Они гибнут только от рук своих, как вот этот Помидор, например. Я присутствовал на обыске у него дома. Видели бы вы, как он жил. Такая роскошь, чистота, благость. Но наличных денег не нашли, видать, пошуровали уже друганы. Волчья жизнь, собачья смерть... А если и попадают в тюрьму, то быстро выбираются. Деньги все решают. Там только и сидят бытовики всякие, горемыки, мужичье злополучное. А ворам и там лафа, живут, как у Христа за пазухой.
   - Юрий Николаевич, - вдруг спросил Аркадий. - А вы не слышали о человеке по кличке Ворон?
   - Ворон-то? А кто же про него не слышал? Вот вы даже... Личность известная, лютая личность. Его и свои боялись. Мы как раз недавно с подполковником Николаевым из Управления Внутренних дел о нем разговаривали. Ворон же в девяносто втором бежал из лагеря и исчез. Ни слуху про него, ни духу. Его боятся закладывать, знают - из-под земли достанет. Знают, кстати, и другое - если не выдашь, он может здорово помочь в трудную минуту, с большими связями человек. И в нашем мире тоже. Кстати, он с этими Хряком и Помидором сидел вместе. Но участвовал ли он в ограблениях, это неизвестно. Ходил слушок, что убили его, как и Варнака, только втихаря, а кто-то говорил, что за кордоном он, в Варшаве будто бы его видели. Не человек призрак... А личность приметная - правый глаз у него не видит, бельмо на нем.