Роман Тименчик. Что вдруг. Статьи о русской литературе прошлого века

   О том, через какие читательские открытия проходил А.П. Дехтерев середины 1910-х, можно судить по сохранившемуся в его вильнюсском архиве дневнику, озаглавленному «Борьба с символизмом». В 1918 году на Дону он предпринял опыт издания литературного журнала. Об истории его возникновения А.П.Дехтерев рассказал в публикации выдержек из своего дневника:

   1918 год. Август. Ростов-на-Дону.
   I. – Затеял большой литературно-общественный журнал. Средства дает каменноугольный магнат Антонин Васильев.
   4. – Посетил в Нахичевани (на Дону) Мариэтту Сергеевну Шагинян⁷. Живет она на 23-ей линии, в старом-престаром доме. Мариэтта Шагинян поразила меня своим внешним безобразием. Но у нее много огня, живой жизни, и этим искупается внешняя крайняя непривлекательность. У нее молчаливый, замкнутый муж – армянин, кажется, профессор чего-то, и – нужда вопиющая, сильно бьющая в глаза.
   Часа два пролетели как мгновенье: в мечтах о создании большого серьезного журнала, в котором так нуждается весь Юг России. М.С. желает порвать всякие сношения с якобы нарождающимся «Русским Будущим» и всецело примкнуть к моему журналу.
   – Побывал на худож<ественной> выставке ориенталистов. Мастеров мало, все больше – Сарьян. Каким-то образом два-три полотна Миганаджиана… <…>
   10. – Опять в Ростове. Получил письмо от Мариэтты Сергеевны: «10.VIII.18 г. Многоуважаемый Александр Петрович, очень жалею, что не застала Вас. Вот вкратце мой ответ. Я согласна перейти к Вам при двух условиях: I) если, ознакомившись с проектом Вашего журнала и собранным для первого номера материалом, найду то и другое приемлемым для меня; 2) если материально я буду хотя отчасти компенсирована за то, что теряю с уходом из “Русского Будущего”. Этот последний связывает меня гл<авным> образом выгодностью участия в нем: за свое редакторство, имя, обязательство пригласить видных писателей, я выговорила себе там полторы тысячи помесячно с контрактом на год, в котор<ом> издатели должны были обязаться выплатить мне неустойку в случае безвременного прекращения журнала.
   У Вас я за соредактирование не считаю себя вправе брать жалованье, так как не дам своего имени, как соредактора, и работу стану производить негласно. Следовательно, мне понадобится гарантия для обеспечения возможности работать у Вас более или менее солидно: гарантия напечатания в каждом номере минимум 3 печатных листов моей прозы, а в I номере – всего “Путешествия в Веймар”, целиком. Оплата 500 рублей за печатный лист.
   На случай полного нашего соглашения вот что я предложу Вам для I номера: дневник “Путешествие в Веймар” (полубеллетристика философского типа), листов 5–6. Дневник уже выписан и м<ожет>б<ыть> к концу августа будет здесь (я поручила привезти музыканту Брумбергу). Если же он не поспеет во время, я дам для I номера две символ<ические> пьески (одна в стихах) и рассказ. Для последующих №№ я обещаю роман «Муж и жена», над которым работаю в настоящее время (очень медленно); кроме того мелочи и «Очерки по эстетике» – извлечения из общего курса эстетики, который, вероятно, буду читать в местной консерватории. Пока всего Вам хорошего. С искренним уважением Мариэтта Шагинян. 2 Софиевская, 12 (или 23 линия), дом № 10–14».
   Увы, в этом письме нет сокровища смиренных.
   Побывал у Виктора Севского (Краснушкина), где опять встретил Евгения Николаевича Чирикова. Беседа наша длилась около трех часов, но ни к чему реальному пока не привела. Почему-то Евг. Ник. косо посматривает на Шагинян.
   13. – Новочеркасск. Познакомился с композитором С.А. Траилиным (автор опер: «Стенька Разин», «Хаджи-Абрек», «Тарас Бульба» и «Богатый гость Терентьище»). Сергей Александрович встретил меня в тужурке с полковничьими погонами. Он моложав, несмотря на свои сорок лет, жизнерадостный, с огоньком в глазах и румянцем во всю щеку. Все потеряв – разуверился во всем. Единственное утешение его – рыбная ловля, к которой питает он непреоборимую страсть. Ничего не пишет. Я попросил его написать для журнала статью о Балакиреве (из которого вышел Траилин), зная, что в его столе хранится около ста писем первого.
   19. – Получил пространное письмо от Мариэтты Шагинян (все – о том же) и книжку ее стихов с милой надписью: «Влюбленному в рыцарство А.П. Дехтереву от автора, с заповедью: первое требование рыцарства – рыцарское отношение к женщине. Мариэтта Шагинян».
   Весьма благодарен за указание, но – все же по 600 рублей за печ<атный> лист платить не могу.
   Сентябрь. I. Побывал у издателя Антонина Яковлевича Васильева и предложил ему два имени для журнала: «Наши дни» и «Новое в литературе и общественности». Но Антонин Яковлевич, торопливо завязывая галстук, сказал: – Ни то, ни другое… Журнал будет носить… вот какое имя… «Лучи солнца»…
   – Позвольте, как же это так, Антонин Яковлевич, ведь это же сущая безвкусица… – возразил я.
   – Но это будет именно так, – невозмутимо ответил издатель, торопясь на Экономическое Совещание. Я развел руками и ушел неудовлетворенным.
   Вечером я опять встретил А.Я. и прямо спросил его: – Вы и в содержание журнала будете вмешиваться?..
   – Нет, – последовал категорический ответ, – я дал только имя журналу.
   9. – Утром побывал в мастерской Мартироса Саркисовича Сарьяна. Встретил он меня на пороге своей мансарды и ввел в святая святых. Мастерская большая, светлая. По стенам развешаны последние работы М.С.: странные плоды, причудливые деревья на фоне лилового неба…
   Затем побывал у Зеленского, где познакомился с Лоэнгрином (театральный критик «Приазовского края») и Долотовым. Все трое вошли в мой журнал.
   Заглянул к В. Девятнину – посмотреть его новые работы. Серия его портретов очень хороша.
   10. – Опять побывал у Сарьяна. Обложка для журнала готова: цветы, плоды…
   В журнал пока вошли: М.М. Долотов, А.М. Евлахов, Е.Н. Чириков, И.В. Зеленский, Н.А. Казмин, Лоэнгрин, М.С. Сарьян. С.А. Траилин, Игорь Княжнин, Мариэтта Шагинян. С.В. Поздняков и др. Объединение наступило после банкета, организованного Мариэттой Сергеевной. Мы дружески поговорили, наметили план работы и разошлись в приятном осознании, что дело с журналом все же налаживается как будто прочно. Побранили издателя за имя, данное журналу, но примирились с капризом степняка, влюбленного в солнце.
   18. – Записка М.С.Шагинян. «…Приехал художник Федоров, обещает статью о живописи, привез согласие Макс. Волошина сотрудничать в журнале»⁸.
   20. – Побывал у Шагинян. Встретил у нее Сарьяна. Состоялось краткое совещание по журнальному делу. <…>
   Ноябрь. 7. – Письмо М.С.Шагинян: «… Приезжайте непременно и будьте у меня в воскресенье утром, есть для Вас два коротких хороших рассказа, статья Гозулова о Чичерине и т. д. Сарьян не согласен на 300 рублей. Он говорит так: ведь эта обложка на все №№ журнала. Как только вы получите клише для последующих №№, Вам обложка ничего уже не будет стоить, так что 500 руб. – это минимум и очень дешево. Итак, жду в воскресенье от 10 до 12, а то от 2 до 2½ часов. Привет. М.Ш.».
   Свидание с Крюковым, увы, не состоялось. Он и Казмин ждали меня в театре, а я – на квартире первого.

   1919 год
   Январь. I. – Дело клонится к печальному концу. Портфель полон рукописей, но – нет бумаги: вся она на учете правительства. Предложили мне немного и такого формата, что никак под сарьяновское клише не подходит. Типографии все работают на правительство, приходится ждать длинной очереди с частным заказом (и то – по особому разрешению).
   6. – Понемногу начал возвращать рукописи авторам. Очень тяжело… Могло быть создано большое культурное, весьма необходимое дело, а в результате – пустая затея…
   10. – А.Я.Васильев махнул рукой на журнал. Все равно ничего не получается. В стране – тревожно, хотя очевидной опасности еще нет. Так… чувствуется скорее интуитивно, что – не все прочно в этом «лучшем из миров».
   17. – Наконец-то типография взялась за печатание журнала.
   Но, Боже, в каком виде… Бумаги – меньше малого, да и качества последнего. Формат бумаги – уже сарьяновской обложки. Ну, и получается Бог весть что, но только не журнал: так, брошюра какая-то…
   31. – Журнал вышел. Казню себя, что взялся за это дело. Все оказалось против меня, несмотря на всю мою – и М.С.Шагинян – энергию. Журнал же «Русское Будущее» – с широковещательным проспектом – и вовсе не вышел. Издается только единственный журнал – типа «Солнце России» (Петербург) – «Донская Волна», да и то едва влачит свое существование. Таково же положение и в Екатеринодаре, и в Ставрополе, и в Новороссийске: за 1918 и 1919 года – ни одного солидного журнала, несмотря на то, что есть к этому возможности: имеются и литературные силы, имеются и материальные средства. Но как-то так – не до литературы, не до искусства вообще, когда вся энергия правительства и общественности сосредоточилась на обороне Юга России⁹.

   В первом и единственном номере журнала «Лучи солнца» была напечатана статья Игоря Княжнина (о котором, к глубочайшему сожалению, нам ничего не известно) о Ходасевиче, оставшаяся не введенной в оборот штудий о поэте. Экземпляр журнала, библиографический раритет, восемь лет спустя А.П.Дехтерев послал В.Ходасевичу, который отвечал:

   14. XII.27 г. Париж
   Многоуважаемый Александр Петрович, я искренно благодарен Вам за присылку книги. Поверьте также, что юношеская, очень сырая, статья Княжнина о таких же юношеских и сырых моих стихах меня сердечно тронула – особенно в связи с трагической судьбой автора¹⁰. Но Вы пишете: «пожалейте о нем и почтите как-нибудь его память». Тут – затруднение, пока что непреодолимое. Судите сами: не зная ни строки Княжнина, кроме его статьи обо мне, – что я могу написать? Что вот – был человек, которому очень нравились мои стихи? Я уж не говорю о том, как на это «посмотрят» – с этим иногда можно и не считаться. Боюсь, что выйдет хуже: что я ни напишу, как я ни напишу – получится при самом объективном взгляде на дело – самореклама, да еще самая бесстыдная: вот, дескать, как любил мои стихи – кто? Не просто неведомый юноша, а герой, мученик, убитый большевиками¹¹. А раз я ничего сверх этого о Княжнине не знаю – ничего другого и не получится. Вот если Вам удастся разыскать книжку стихов Княжнина – тогда дело другое: отнесусь к ней со всем доброжелательством и напишу о своем неведомом друге. Надеюсь, Вы будете добры прислать ее. «Лучи солнца» я Вам верну немного спустя, хочу показать кое-кому из ростовцев. Им, вероятно, будет приятно увидеть книжку. Между прочим, покажу Т.Г. Берберовой, у которой была гимназия в Нахичевани¹² и которую Вы, вероятно, знаете. Я женат на ее племяннице.
   Тут есть и участники журнала: С.В. Яблоновский и Сарьян, с которыми я иногда встречаюсь. Еще хорошо и давно (лет 20) знаю я Мариэтту Шагинян. Но бедная Мариэтта стала усердной «попутчицей» (в кавычках) и даже, от трудов коммунистических, выстроила себе (весьма буржуазно) собственный домик где-то на Кавказе. Следственно и мы уже с ней не попутчики…
   Позвольте еще раз принести Вам благодарность
   Преданный Вам Владислав Ходасевич.

   «Сырая» статья из новочеркасского журнала являет собой образец искомого материала по читательской рецепции поэзии символистов. В этом документе, относящемся к истории первоначального бытования ранней поэзии Ходасевича в читательской среде, нас интересуют не столько «юношеские» оценки «сильных мест», сколько диагностирование «сильных мест». Сообщительны как отбор процитированных фрагментов, так и степень читательского удивления, мотивирующего цитирование. К таким сильным раздражителям, как видим, относился, например, «прекрасный фимиам» над чашкой чая. Читатель регистрирует процесс того, как «очередной раз воскресает одно из зерен мировой традиции – поэзии частного существования»¹³, еще не зная и не понимая, что в «Счастливом домике» появляется один из самых существенных для позднейших читателей зрелого Ходасевича мотивов.
   Впервые: A Century's Perspective: Essays on Russian Literature in Honor of Olga Raevsky Hughes and Robert P. Hughes Edited by Lazar Fleishman, Hugh McLean. (Stanford Slavic Studies, Vol. 32). 2006. P. 123–144.

Комментарии

1.

   Поэт Георгий Дешкин писал из Москвы 25 мая 1924 г. А.П.Дехтереву: «Вова Девятнин с двумя женами и двумя дочерьми (а теперь, может быть, их еще больше) живет по-прежнему в Новочеркасске. Он был сначала заведующим художественными мастерскими, потом чем-то по военному ведомству, а теперь читает лекции по литературе в Донском Институте Народнаго Образования. В 1921 г. я был у него в Новочеркасске, а немного времени спустя он около двух недель прожил у меня. Немного похудел, но в общем все тот же». В следующем письме от 22 июня он добавлял: «К сожалению, и с ним у меня с 1922 года порвалась всякая связь, поэтому какой он сейчас – не знаю. А в 1921 – 22 гг. он мне не понравился – уж больно в нем выперла материальная сторона, как у многих в то голодное время (себя я тоже не исключаю). <…> Он много писал эти годы, еще больше рисовал и одно время был даже заведующим Художественной мастерской в Новочеркасске, а одну его картину (автопортрет в рыцарском одеянии перед замком) я своими глазами видел в Новочеркасском музее» (Рукописный отдел Библиотеки Академии наук Литвы, F. 93 – 230. Публикация Павла Лавринца на сайте «Русские творческие ресурсы Балтии» (2002)).
   Экземпляр «Смуты» («Поэмы наших дней») без обозначения места издания и с датой «1919», на правах рукописи тиражом в 200 экземпляров, имеется в Российской Национальной библиотеке. Несущая на себе несомненный отпечаток чтения поэмы Блока «Двенадцать», она открывается эпиграфами из Тютчева – «Блажен, кто посетил сей мир…» и «Умом Россию не понять». Полиметрическая поэма состоит из 15 главок: Вступление. I. Николай II. II. На рубеже. Марионэтки судьбы (с эпиграфом из Гумилева «Все мы – смешные актеры в театре Господа-Бога»). III. В Петербурге (с эпиграфом «Люблю тебя, Петра творенье…»). IV. Провинция. V. Вожди. Владимир Ленин. Лев Троцкий (с эпиграфом из Шекспира «Любовники, безумцы и поэты – из одного воображенья слиты»). VI. Жертвы. Буржуй. Баба. VII. Лавр Корнилов. VIII. Добровольцы. IX. Русь (с эпиграфом «Была ужасная пора…»). X. Деникин. XI. Колчак. XII. Поле. XIII. Наступление. XIV. Спекулянты. XV. Палачи. Китайцы. Латыши. На обложке новочеркасского сборника стихов Павла Казмичева в 1919 г. анонсировалась книга В. Девятнина «Аркан». Ср. о «поэзо-вечере» в Новочеркасске 8 октября 1921 г.: «Доклад о творчестве Блока сделал председатель Новочеркасского отделения Союза поэтов Владимир В[асилье]вич Девятнин, поэт и художник. Впоследствии он переехал в Днепродзержинск и больше был известен как художник, но всю жизнь продолжал писать стихи» (Мануйлов В.А. Записки счастливого человека. СПб., 1999. С. 76).

2.

   Соловьев Борис Всеволодович (1920–1957) – морской офицер, в ту пору – офицер связи при английском морском командовании, кузен поэта Сергея Михайловича Соловьева (1885–1942).

3.

   Дехтерев А. Салон О.В.Мануйловой (Гуверовский архив). Морис Мегр (1877–1942) – французский поэт и автор прозы на темы оккультного знания. «Евгения Геркен» – видимо, ошибка памяти или записи – о поэте Евгении Георгиевиче (Юрьевиче) Геркене (1886–1962) см. статью К.М. Поливанова: Русские писатели. 1800–1917. Биографический словарь. Т. 1. М., 1989. С. 542.

4.

   Бахметьева Е. Три ипостаси Александра Дехтерева // Вильнюс. 1993. № 7 (126). С. 123–138; Лавринец П. Апологет символизма // Памяти Андрея Белого / Сост. М.Л. Спивак, Е.В. Наседкина. М., 2008. Вырос в Вильно, где издал в 1906 г. сборник стихов «Неокрепшие крылья» (1908). Кончил Морское училище в Либаве (1911), как штурман ходил на океанской яхте «Бирма» Русского восточно-азиатского общества. Научный сотрудник Статистического отдела по обследованию флоры субтропиков Закавказья (1913–1914), во время войны – заведующий верфью в Риге. В 1918–1920 гг. руководитель скаутского движения на Дону. В 1920-х – воспитатель Галлиполийской гимназии (1920–1923), сотрудник отдела школьного воспитания русских детей в Болгарии (1924–1934), заведующий детским домом (Лесковец, Тырново, Шумен). Постригся как инок Алексий в обители преп. Иова в Словакии (1935), заведовал монастырской школой, был соредактором газеты «Православная Русь», редактором журнала «Православный Карпатский вестник». В декабре 1938 г. рукоположен во иереи, в 1940–1949 гг. – настоятель церкви в Александрии, принял советское гражданство в 1946 г., в августе 1948 г. арестован и заключен в тюрьму в Александрии, в 1949 г. выслан из Египта. В СССР – библиотекарь Троице-Сергиевой лавры, с 1950 г. – епископ Пряшевский (Чехословакия), с 1956 г. до смерти – архиепископ Виленский и Литовский. Автор многих книг для детей и о детях.
   Историкам русской поэзии А.П. Дехтерев известен прежде всего заметкой, содержавшей ошибочную атрибуцию стихотворения Есенина:

   «У вузовца Вити было тонкое лицо аристократа, что как-то не вязалось с рабоче-крестьянской республикой, гражданином которой он был. В настоящее время это уже не милый мальчик Витя, а Виктор Андроникович Мануйлов, славист и поэт.
   Но я знавал его еще мальчиком – гимназистом, в Новочеркасском двухэтажном родителевом домике на Ермаковском проспекте, бегавшим с сестрой Ниной в частную гимназию Петровой. Витя и тогда уже любил литературу, как, в общем, любил все живое: будь то наука, искусство или спорт.
   Отец его Андроник Семенович Мануйлов, профессор и директор санатория для туберкулезных. От своего отца Виктор унаследовал кипучий нрав, от матери – пламенную любовь к литературе и к преходящим отрывам от слишком однообразной степной почвы.
   Уйдя в эмиграцию, я не порвал сношений с Витей – при содействии его матери, с которой переписывался до 1928 года. От Ольги Викторовны я знаю, что ее сын, как поэт, мало плодовит, все свое время и все свои силы отдавая преподаванию словесности. Знаю также и то, что, живя в Баку, он подружился с Сергеем Есениным, а потом быль любимым учеником и личным секретарем Вячеслава Иванова.
   Вплоть до “Есенинской развязки” прекрасные отношения между двумя поэтами не прекращались. Но вот – не стало Есенина. Мне писала О.В., что накануне своей смерти Есенин все время говорил о Викторе, вспоминал встречи с ним и чуть ли не тосковал по нем. И что известные предсмертные стихи, написанные кровью:
   “До свиданья, друг мой, до свиданья” – относятся именно к нему, к Виктору Мануйлову» (Дехтерев А. О последнем стихотворении Есенина // Числа. 1934. № 10. С. 240–241).

5.

   ИРЛИ. Ф. 821.№ 42; в свою тетрадь «Наиболее примечательные письма ко мне. 1909–1947 годы. Вильно-Александрия (103 письма 38 авторов)», хранящуюся ныне в личном фонде в Рукописном отделе Библиотеки Академии наук Литвы в Вильнюсе, А.П.Дехтерев скопировал, опустив цитируемую нами часть, только начало и конец этого письма от 27 декабря 1928 г., которые и были не так давно опубликованы (Бахметьева Е. Письма русских писателей А.Дехтереву // Вильнюс. 1993. № 8. С. 115). Архив А.П.Дехтерева в Пушкинском Доме приобретен в 1985 г. «у одного из ленинградских коллекционеров». Сведениями о Г.Данилове, к сожалению, не располагаем.

6.

   ИРЛИ. Ф. 821. Оп.1. № 10.

7.

   Ср. о ней в 1918–1919 гг. в белом Ростове: «…оставалась в надменном одиночестве писательница Мариэтта Шагинян, писала рассказы про любовь и про чудаковатых немецких профессоров и называла поход Деникина контрреволюцией» (Дроздов А. Интеллигенция на Дону // Архив русской революции, издаваемый И.В. Гессеном. Т. 2. Берлин. 1922. С. 48).

8.

   Ср. в недатированном письме М. Шагинян к А.П. Дехтереву: «У меня сейчас лежит статья [М.Ф.] Гнесина и статья (большая) [С.Г.] Сватикова. Авторы просят Вас привезти им гонорар в размере ½ стоимости <…> Волошин приезжает в ноябре сюда читать лекцию; даст нам, может быть, стихи и к I номеру (если успеет)» (ИРЛИ. Ф. 821. Оп. 1. № 45).

9.

   Дехтерев А. История одного журнала (Гуверовский архив. Gleb P. Struve Papers, Box 93, folder 17 (из архива М.Л. Кантора). По автобиоблиографическим записям А.П. Дехтерева в его личном фонде в вильнюсском архиве, этот очерк был опубликован в чикагской газете «Рассвет», но нам видеть соответствующего номера не довелось. В дневнике А.П. Дехтерева упомянуты среди прочих писатели Евгений Николаевич Чириков (1864–1932), Виктор Севский (псевдоним Вениамина Алексеевича Краснушкина; 1890–1920), Федор Дмитриевич Крюков (1870–1920), экономист Авдей Ильич Гозулов (1892–1981), литературовед Александр Михайлович Евлахов (1880–1966), критик Петр Титович Герцо-Виноградский (псевд. «Лоэнгрин»;1867–1929?), муж М.С.Шагинян Яков Самсонович Хачатрянц (1884–1960), оперный певец С В. Поздняков, художник и композитор Сергей Александрович Траилин (1872–1951), художники Дмитрий Степанович Федоров, Мартирос Сергеевич Сарьян (1880–1972), Авагим Эммануилович Миганаджян (1883–1938). Последнего, между прочим, характеризовал Абрам Эфрос как «создателя живописных рахат-лукумов», показывающего «пену сладких вин на узорных шальварах» (Эфрос А.М. Мартирос Сарьян (тридцатилетие творчества) // Новый мир. 1934. № 3. С. 219).

10.

   Примечание А.П.Дехтерева на копии: «Я ошибочно сообщил В.Ф.Ходасевичу о гибели поэта Княжнина во время гражданской войны. И<нок> А<лексий>».

11.

   Примечание А.П. Дехтерева на копии: «В своей просьбе я рассчитывал на посвящение Игорю Княжнину стихотворения В.Ф. Х<одасевича>».

12.

   Такуш Григорьевна Берберова была настоятельницей женской гимназии Берберовой с 1915 г.

13.

   Котрелев Н. «Счастливый домик». 1914 // Памятные книжные даты. М., 1989. С. 134.

И. Княжнин
Лирика Владислава Ходасевича
Беглая характеристика

   С иронической усмешкой царь-ребенок на шкуре льва
   Забывающий игрушки между белых усталых рук.

Гумилев

Силуэт

   Когда-то давно, далекий от всего родного и мне милого, в глуши Пинских болот, я, рассеянно перелистывая очень скучную и очень глупую книгу (не помню уже достоверно, что это была за книга), случайно отыскал кем-то позабытые в ней засохшие цветы… Скромные, милые полевые цветы, бледные, пожелтевшие, они не утратили своего очарования и стали только бесконечно грустны, хрупки, призрачны… И тогда, помнится, подумалось мне, что есть на свете люди, чья душа странно схожа с душою этих цветов. Бог, рассеянно перелистывая книгу жизни, утомленный серостью ее и скукой, позабыл в ней нежные цветы и захлопнул книгу. Цветы засохли, поблекли, но остались по-прежнему прекрасны, став лишь более очаровательными.
   Вот таким цветком, случайно найденным в книге серой будничной нашей жизни, кажется мне лирика В.Ходасевича.
   Молодой поэт печальными глазами смотрит из своей уединенной кельи на улицы, стены и веси, рассеянно перебирая бледными, чуть дрожащими пальцами золотые струны хрупкой своей, изысканной лиры.
   Он не созерцает только – он ощущает мир. Вот почему так нежны, так непосредственны, так убедительно-волнующи его простые напевы.
   Ни желая ничего рассказать, не стремясь ничему научить, не пытаясь объяснить неизъяснимое, он задушевно-просто показывает нам зримое его душе, родное его сердцу. Он прислушивается к жизни, как к музыке, присматривается к ней, как к картине – вот почему ее ритмы подчас тяжелы и грубы, ее краски, зачастую грязные и тусклые, преломленные творческою мыслью поэта, согретые и освещенные пламенем его сердца, омытые горькой влагою его слез, преображаются и кажутся нашему духовному взору столь нежными и привлекательными. Ни на что не закрывая глаз, ни от чего не отвращая тонкого своего слуха, он приемлет явления жизни полно и спокойно и ощущает их необычайно остро и своеобычно. Далекий от надуманности, чуждый суховатого и, всегда почти у поэта, скучного философствования, Ходасевич не знает позы, фразы, презирает, всегда дешевый, эффект. Он искренен до цинизма, прост до величия. Думая образами, он достигает в своих стихах изумительной подчас впечатляемости. Его не читаешь, его просто и внятно ощущаешь и веришь, веришь ему до конца.
   Искусно обходя психологические лабиринты, сознательно замалчивая так называемые больные вопросы, глубоко презирая злобу дня, Ходасевич, уводит нас в обитель уединенной, тоскующей, утомленной души современного человека, открывает нам тайны ее бытия. И, Боже, как просты и как поэтому человечны (значит, божественны!) его темы! Горечь любви, сладость печали, ужас скуки, сладкая боль устремлений в дали неведомые, манящие, ускользающие, мгновенные, но острые волнения здешней скоротечной жизни, мысли о зарубежном, потустороннем – вот та вечная канва, по которой расшивает он свои неуловимо-стройные, пленительно-своеобразные узоры; вот те воистину космические мотивы, на которые кладет он свои печальные и радостные песни. Поэтому-то, может быть, так радостна его печаль, так печальна радость.

Любовь

   У греков, в благословенной Элладе, она олицетворялась прекрасною женщиной. Афродита было ее имя. А господином ее, ее повелителем был Эрос – крылатое дитя. Капризный, ветреный, – он пускал золотые стрелы, и сладостны были раны от них. Легкая боль – сладкая боль. Просто и мудро любили эллины, ибо души их были от Солнечного Аполлона.