Страница:
Но из театральных историй, вот что заслуживает обязательного внимания, это как театр обошелся с собственно Джорджем.
Дело в том, что автор пьесы, как известно лицо первое, но только для самой пьесы, когда она лежит в столе или на худой конец издана и находится в переплете на чьей-нибудь полке. Вот тут автор сам себе голова и подолгу может в любой компании рассказывать, как, почему и что он имел ввиду в том или ином образе, тем или иным словом, той или иной ремаркой…
Когда же пьеса приходит в театр, то тут берегись! Автора со сцены. Его слово здесь значит меньше всего. Мало ли что он имел ввиду, когда скреб пером о бумагу! Режиссерское решение – вот голова постановки. Как режиссёр увидит, как трактует, так дальше и пойдет. А уж артисты, взявшие на себя исполнение ролей, постараются ещё глубже закопать тот первоначальный посыл, тот первородный смысл, который его создатель вкладывал в каждую строку.
Так что авторское дело – только писать, а дальше его детище начинает жить своей автономной жизнью.
Когда мы шалили на ступенях замка, то автору ничего не требовалось объяснять – наличие абсурда во всем, что тогда было – не требывало серьёзной игры, но в «академическом» варианте постановки Джордж не узнал свою пьесу.
Нет, он не только её не узнал, но ещё и пришёл в ужас. Его гнев распространялся до такой степени, что был составлен и подробно написан «Меморандум драматурга», полный ещё более глубокого абсурда, чем сама пьеса. Содержание его наверно уже невозможно восстановить, но зачитывался он перед всей труппой очень долго, ввел всех в состояние полного транса, собственно и спровоцировавшего скорейшее завершение постановки.
Труппа, повторяю, как настоящий театр, имела и своих примадонн, в которых все опрометью влюблялись, за что были одариваемы равными порциями улыбок и леденящего участия.
Марина и Люба нравились зрителю, нравились не только за свою внешнюю привязанность этому делу, но и за то, что были по-театральному красивы и в чем-то безупречны, как античные статуи. Играть у них выходило примерно так же!
И от этого театр, теперь уже Эрика Горошевского, собирал вокруг себя публику примерно такую же, как и они, что никак не могло двинуть общее настроение в сторону весны. Все зарастало льдом и уже не могло выполнить роль чего-то подпитывающего, и более того – тянуло обратно в прорубь, на дно…
Исход из театра был неизбежен, да, собственно, как и из многого, что в своё время нами придумывалось. Достигнув понимания, необходимо начинать двигаться дальше. Театр к этому моменту уже все сделал!
Отдельно от себя хочу добавить, что мне все это безоговорочно нравилось, как какой-нибудь пайотль испанскому конквистадору из рук барышни облика Покахонтас. «Любовь зла – полюбишь и козла» – любил поговаривать Эрик. И он был прав, и поговорка…
В продолжение этой истории есть все же то, что вернулось «Аквариуму» тысячекратно усиленным. Это песня Алексея Хвостенко и Анри Волохонского «Над небом голубым».
Она возникла из ниоткуда, среди музыки, что творилась к спектаклям и оставалась в сознании каждого до того момента, как выскочила на большую сцену и встала на ней благодаря Бориным усилиям. Встала как Джамалунгма или Киллиманджаро.
В то время сама мелодия, оказавшаяся основой «Над небом голубым» часто звучала, спровоцированная на своё рождение выходом на «Мелодии» пластинки «Лютневая музыка» – сумасшедшим бестселлером целого поколения «отъезжавших». Этой песне суждено было выждать своё время, чтоб остаться в истории самой характерной эмоциональной краской своей эпохи.
В дальнейшей истории «Аквариума» этой песне не единожды пришлось сыграть роль ключа, открывающего все двери… Театр остался сам по себе, «Аквариум» – сам по себе! И, слава Богу!
Джорджа после этого эксперимента вынесло из музыки окончательно. При этом он оставил свой медицинский институт и стал студентом-театроведом.
Решение сильное, но справедливое. По отношению к обществу – он не стал чем-то вроде хирурга-барабанщика, литератора-педиатора или стоматолога абсурда, а ведь мог бы по сей день бродить где-нибудь между больничных коек в белом халате и бормотать им панацеей: «Мария-Луиза семь…»
Нельзя упустить и такую маленькую подробность семейной биографии Анатолия Августовича Гуницкого: его отец Август Гуницкий – знаменитейший российский психиатр. Один раз в Нью-Йорке мне пришлось выпивать в компании местных психоаналитиков. Рассказывая об «Аквариуме», я вынужденно назвал вслух и фамилию Джорджа… «А не сын ли он того самого Гуницкого?» – последовал вопрос…
Спустя уже длительное время, когда в «Аквариуме» появился Сева 25, его так же можно было встретить в спектакле «Невский проспект» по Гоголю, поющим под гитару великолепный романс на стихи Мандельштама, написанный Володей Диканским 26, и в образе «белого черта», олицетворяющем все светлое в этом произведении Николая Васильевича. В его устах удивительно тепло звучали слова Мандельштама: «Я ненавижу свет однообразных звезд, Здравствуй мой давний бред, башни стрельчатой рост…»
Факт сей опять же говорит за живучесть игрового начала во многом из того, что пронизывает рок-музыку. Не может музыкант не полицедействовать!
Как появился Сева Гаккель? А очень просто – как награда за верность рок-музыке и пренебрежение театром. В тот момент, когда я барахтался в ежедневных репетициях и подготовке будущих ролей, Боря, познакомившись с Севой поближе, начал домашние репетиции у него дома. На тот момент Боря вообще остался, если так можно сказать, практически один, и поэтому Сева не мог не появиться в составе исчезнувшей на короткое мгновение группы.
Его материализация произошла как бы ниоткуда, но была так необходима «Аквариуму», который оставшись в единственном лице Бориса, перешел в состояние «внутреннего Аквариума», на манер пелевинской «внутренней Монголии». Михаил был тогда далеко в армии и ни на что серьезно влиять не мог.
Да и репетиции ли это были? Это было продолжение моделирования того музыкального таинства, что происходило на описанных выше репетициях у Смольного собора.
И как его всегда не хватало в театре, этого «таинства», а точнее «рок-н-рольного таинства» там и не было. Было что-то другое, но оно не увлекало так, как это было в «Аквариуме»
Само же знакомство с Севой произошло во время концерта в «Эврике». Что это за место – рассказу более подробно, когда повествование дойдет до него самого.
«Аквариум» выступал там вместе с группой Берендюкова 27«Акварели», в составе которой и играл единственный в ту пору рок-виолончелист. Хотя, поверьте, я до сих пор не понимаю, что это такое – рок-виолончель и чем она отличается от собственно виолончели.
Может этого не знает и сам Сева? Хотелось бы в это верить. На сегодняшний день он играет на «гринчелло», которое как две капли воды похоже на «собственно виолончель». Но оставим эти рассуждения музыкальным аналитикам.
Насколько я помню, выступление «Акварелий» закончилось развеселым по тем временам действом. На манер группы «The Who», «акварельский» скрипач к концу выступления полностью разнес все барабаны и половину аппарата без видимых на то причин, что сильно подняло общий дух и настроение зрителей, а это был какой-то то ли бал, то ли вечер отдыха…
После этого «Аквариуму» выступать было самое то! Полуакустическая и не очень длинная программа привела ситуацию к мирному настроению и логично закончила вечер…
Но виолончелист не выходил из памяти. Слышно его, конечно, не было, но этот загадочный инструмент среди гитар и барабанов, помноженный на Севин облик, рождал нечто фантастическое, а значит тянул к себе…
Наверно мы в тот вечер и познакомились, вроде ничто не мешало? Скорее всего так и было. В любом случае обоюдная, симпатия возникла сразу в тот день. Ей суждено будет остаться и получить продолжение уже в ближайшем будущем в Борином решении играть вместе. И, слава Богу! Как он тогда был прав. Я имею ввиду Бориса.
Глава 3
Год 1976 начался с события отменного. Группа отправилась в Таллин (да простят меня жители этого города за старое и неправильное написание этого имени собственного), на фестиваль. Это было, наверно, впервые в истории Ленинграда, когда местные рок-музыканты смогли выехать на «запад». Как и в последующие годы, нас там никто не ждал, но это не было помехой в материлизации желаний.
До появления «Рок-саммера» оставался ещё десяток лет, а в Таллине уже вовсю что-то происходило. На март этого года выпал фестиваль в Политехническом институте.
Для питерской рок-сцены тех лет это было событие невиданное. Абсолютно все было не так как в Ленинграде. Никакой тайны, никакой стремы, огромный зал, а соответственно огромное количество народа, отменный аппарат. Выступающих групп – битком, и все нам неизвестные, включая «Машину времени» и «Магнетик Бэнд»
Случилось так, что я приехал в Таллин на день позже Бори и Севы. Обстоятельства такой постановки дела за древностью лет мне не ясны, но факт остается фактом – знаменитую историю ненависти Севы к подледным рыбакам я прозевал. Но дело было вот как.
Мы ехали в Таллин своим ходом, не организованно, а это значило, что каждый как мог, и за что мог приобретал себе билеты на дорогу, и конечно же должен был заботиться о себе в Таллине сам. Сева с частью музыкальной свиты приобрел себе на ночной Таллинский поезд плацкартный билет. Не подумайте чего – просто других не оказалось!
Прихватил виолончель, хорошее настроение, самую длинную в городе прическу и погрузился в вагон. Здесь нельзя не объяснить, что такое виолончель в чехле, и в дороге. Предмет сей невозможно никуда ни поставить, ни положить, ни да же на короткое время оставить без присмотра – жди беды! Хрупкий, требующий нежнейшего обращения, он, этот инструмент, со стороны напоминает большое и бесформенное тело, цепляющееся за все возможные выступы и с виду норовящее кого-нибудь зацепить и поцарапать. Короче, как и котрабас, являясь самыми ранимым представителем семейства «деревянных» – виолончель доставляет своему хозяину, наравне с неописуемой радостью музицирования, неописуемую муку передвижения с ней. Она третирует даже самых выносливых… Но таковым Всеволод всегда и был.
И вот теперь представьте ночь, поезд, плацкартный вагон, отсутствие света и Сева с виолончелью. Замечу, в мягком чехле, т.е. просто в тряпичном мешке. Беспокойство хозяина за своё детище увеличивается с каждой вибрацией вагона на стрелках, в поворотах полотна, ведь опыта длинных перездов в поездах ещё нет, и как там она на третьей полке? Как ей там среди другого багажа? Не случилось бы чего…
Скорее всего в таких раздумьях и проходит первая часть пути. Изредка приходится вставать и защищать своё багажное место от других пассажиров, чтоб, упаси Боже, чего на неё не положили …
Но вроде бы все спокойно и большая часть пути позади, волнение начинает засыпать, беспокойство уходит и сладкая дремота подкатывает в такт стука колес, как вдруг происходит самое неожиданное – появляются рыбаки!!!
Нет, дело не в том, что появление зимних рыбаков это всегда громкий и пьяный разговор, это вообще сопутствует многим пассажирам. С ними связан ещё один ужас – их сундуки!!!
Вы думаете они ходят ловить рыбу по ночам? Ничего подобного, они специально подолгу сидят на льду и пьют горячий чай с водкой, чтоб к ночи, расстегнув шубы и с сундуками наперевес, таранить все окружающее! И вот на их пути встала Севина виолончель!
Сева всего этого не понимал и в первые мгновения даже с большой теплотой отнёсся к их появлению. Так во всяком случае утверждают очевидцы. Но рыбаки не заставили себя долго ждать.
«А что это там на верхней полочке?» – произнес один из них и не глядя, с силой швырнул свой сундук прямо на Севину виолончель. Ящик уткнулся в препятствие в виде музыкального инструмента и подал назад. «А что там ещё такое?» – крякнул рыбак и с большим усердием повторил попытку.
Но сундук не шёл в предполагаемую пустоту и с упрямством младенца опять возвратился обратно.
Третьей попытки не суждено было случиться. На защиту своего инструмента встал, наконец, вернувший себе дар речи Сева.
Не буду даже пытаться фантазировать, что мог сказать и сделать в этот момент Всеволод, одно знаю точно – он человек воспитанный и мухи не обидит. Свидетели событий утверждают, что просветленные проповедью рыбаки, не только принесли свои извинения, но до самого конца пути, т.е. до Таллина, ни слова не проронили и даже водки не пили. Такая вот сила духа!
Таллин встретил настолько радушно, насколько мог приветствовать любой средний европейский город невыспавшегося русского пассажира. Помню чистота на тротуарах поразила настолько, что первые три часа я не курил вообще, т.е. выкурив первую сигарету, я всё это время не мог выбросить свой первый же окурок под ноги, настолько кругом было чисто. А от этого я и не начинал следующюю. Правда это происходило ещё и потому, что в городе не было ни грязи, и ни урн.
Так и таскал смятый фильтр в ладони до открытия первой кафешки, где и оставил его в пепельнице бармена. Кофе так же оказался чистейший, как варили только в «Сайгоне».
Позже встретились с Борисом, который был здесь раньше всех. Он на фестивале побывал днем раньше и уже многое мог объяснить. Ну, хотя бы то, что мы скорее всего играть не будем, т.к. устроители были бы рады нас послушать, но просто нет места в программе, настолько все плотно занято.
Правда, любезность их была все же безграничнее, чем могло показаться на первый взгляд. Велено было ждать и постоянно находиться на фестивале, т.к. в любой момент могла оказаться прореха и нами можно было бы её заполнить.
Как «Аквариум», в Таллине находились – Борис, Сева, Фан, Михаил «Майкл» Кордюков и ваш покорный слуга. По инструментам это соответственно – девятиструнная гитара, виолончель, бас, барабаны и перкуссия (скорее звенящая, чем молотящая), фортепьяно и три голоса.
Ожидание – невыносимая штука, если к тому же оно без знания определенного финала. Мишка не мог ждать в Таллине долго. А почему не мог? Да потому что и находиться-то там не мог. Он ведь в армии служил и должен был со всей мощью и прилежанием молодого бойца отдавать всю свою честь и долг старшим по званию (на счёт чести и долга – это я завернул, а вот керзовые сапоги и вечерняя поверка – это точно). Так что на самом деле вам решать, был ли Михаил Файнштейн в эти дни в Таллине или не был. Но уверен, что есть несколько таллинских девушек, что могут однозначно дать ответ на этот вопрос. Желающие истины – ищите…
Но для остальных судьба сложилась более благосклонно. Концерт все же состоялся, но перед ним…
Вообще каждая настоящая рок-группа исповедует не только свой, отличный от всех других стиль игры, манеру держаться, лирику, инструменты, но и манеру отдыхать. Музыканты любой группы вынуждены проводить друг с другом огромное количество времени, и не только во время концертов , репетиций и звукозаписи (а теперь и во время съёмок видеоклипов), но и подолгу находиться вместе на гастролях. Это ставит на первый план грамотную организацию досуга.
Я не знаю ни одной группы в мире, музыканты которых первые несколько лет не поддерживали бы друг с другом тёплых отношений, не только ради рекламы, промоушен и иных финтифлюшек, но и просто так.
Уже несколько десятков лет музыкальные журналы мира делают систематические опросы своих кумиров на предмет, не только какую марку машины вы купили бы прямо сейчас, но и какой любимый напиток, вы предпочитаете в это время суток.
Вот покойный Майк, например, как и ныне здравствующий Mick Jagger предпочитали «ром с „пепси-колой“ (правда Jagger уже больше десятка лет вообще ничего не пьет, наверно, и жив поэтому?). У Майка это сочетание носило магическое название „чпок!“. Для любителей расскажу способ употребления отдельно:
В прозрачный стакан наливается какое-то количество кубинского рома «Гавана» 28. Скорее всего – немного, грамм 30 – 50, доливается туда же грамм 50 – 70 «Пепси». После этого выпивающий садится на край стула, коленки вперед, выпрямляется в спине и распрямляется в плечах. Сидит ровно.
Теперь потребуется носовой платок, на всякий случай, если пена верхом пойдет. Его необходимо приготовить, разложив на рабочем левом колене.
Левой рукой вы берете стакан всей ладонью, правой рукой закрываете его рабочую плоскость и ничего не боясь, правда в разумных пределах, бьете дном стакана, т.е. фактически правой рукой, себя по правому колену…
И вот тут не терять ни мгновения. Левой рукой быстро подносите стакан ко рту, не отрывая правой руки, и уже только у самых губ освобождаете рабочую грань. Выпиваете залпом весь объем! Ни глотка на донышке!
Как утверждал Майк – это единственно правильный способ достижения малыми средствами максимально задуманного.
Так вот «Машина времени» так же обладала уникальным средством, не делающим никого равнодушным, своим фирменным изделием для преодоления «девятого вала» лени, что накатывает всегда, когда надо что-то придумать от скуки.
Секрет напитка в группу принес их тогдашний аппаратчик Саша. Он, наверно, единственный из них всех, кто по-настоящему владел силой воли, поскольку напипок приходилось настаивать длительное время. И хоть рецепт изделия и не был таким сложным, как теперешние блюда программы «Смак», терпение требовалось отменное.
Если же не соблюсти технологический процесс до конца и «хлопнуть» с приятелями все до срока, то выпиваемое не обладает тем незабываемым эффектом, о котором чуть позже. Сначала его рецепт:
Спирт, настоенный на маленьких острых красных перчиках, прямо со своего деревца, что должно расти у вас в горшке на подоконнике или у приятеля неподалеку, поскольку заправляется продукт только что сорванным плодом. Настаивать две недели! Вы понимаете? Две недели!
Так вот этот напиток вызывал у незнакомых с ним людей состояние полного просветления. И не смотри на меня читатель глазами, полными недоумения, для людей утонченных, с опытом упражнения в напитках всего в несколько лет, и ещё не утерявших обоняния и осязания для познания бесконечности французских коллекционных вин – это испытание было равносильно самосожжению.
Как сейчас помню своё ощущение – я словно птица Феникс. Я подвергся возгоранию, яркому пламени, медленному и жаркому тлению, а затем наступила пустота возвращения к жизни…
И вот тут-то и испытываешь наслаждение или кайф, если хотите. Именно путь обратно к жизни доставляет истинное удовольствие. И чем он медленнее , тем слаще и желаннее начинаешь осязать, вдыхать, смотреть, слышать, любить…Если не задохнешься ранее, но тут нужна техника…
Много с «Машиной времени» мы в тот день «ожидания концерта» успели попробовать этого напитка «возгорающейся птицы»… Только не прост оказался его вкус и не просты оказались люди его принесшие.
Именно с того момента и началась великая дружба между двумя столицами. В городе Таллине встретились ещё ничего о себе не знающие две российские группы. Как две бурных реки встретились мы тогда в Таллине, встретились и потекли себе дальше, каждый сам по себе…
Смешно, но это исторический факт. Встретились, обожглись о край крыла горящей летуньи и понесло всех дальше так, что не остановить по сю пору… Кого Синей птицей, а кого птицей Сирин…
Ну а потом был концерт. Сейчас даже трудно представить, что его не было бы! По всему ему суждено было произойти, и он произошел. Только к этому моменту нас было только трое – Боря, Сева и я.
Особенность выступления любой группы на любой сцене заключается ещё и в настройке звука. Для «Аквариума» в перечисленном составе не было особых проблем в настройке, за исключением Севы.
Его чудо виолончель ещё только готовилась стать электрической и необходимо было как-то её подзвучить, но даже не это было главное. Очень важно было правильно воткнуть шпиль в сцену. Понимаете о чем я говорю?
Это такая острая металлическая штука, что выступает из инструмента и упирается в пол. Если бесшабашно ткнуть ей в сцену и на мгновение забыть о её существовании, то будешь отомщен в самый неподходящий момент!
В мгновения соло, когда, наверно, все девушки зала с замиранием смотрят на тебя и внимают твоим томным звукам, если шпиль выскользнет и виолончель вырвется из рук, оборвав музыкальное повествование в самый неподходящий момент, ты… Короче, Севе необходимо было выйти первым! Так и произошло… А вот дальнейшего не мог ожидать никто!
Мы с Борей находились за кулисами и понимали, что как минимум ещё пару минут нам нечего делать на сцене, тем более, что по предполагаемой схеме Сева, не дожидаясь нас должен был начать вступление сам, а мы по мере развития композиции, а это был опять беспроигрышный «Woodstock», вышли бы на сцену без особого приглашения. Но Сева ещё не успел дойти до своего стула, а зал разразился фантастической овацией.
Такого не было никогда до! И если учесть, что на такой большой, сравнительно с ленинградскими кафе, сцене пришлось играть впервые, а количество публики превзошло все ожидания, то получить с-ног-сшибательный аплодисмент ещё до выступления – было столь неожиданным, и ставило нас на одну ступень не иначе как с пришельцами из космоса.
Кто знает, может Таллин и посещали жители других галактик, но то, что из нашей «галактики» мы оказались первыми, а заодно и желанными – это факт.
Как доиграли «Woodstock» я так и не услышал, потому что зал не переставал издавать этот приветственный фон реактивного самолета вплоть до окончания песни. Все 130 децибел и ни на одну меньше!
После первой песни была вторая, даже была третья и, наверно, четвертая, только это для зрителя не имело никакого значения, ему почему-то все нравилось… Вот вам и «горячие эстонские парни…»!
Трудно объяснить причину этого неожиданного успеха, скорее всего это был сольный выход Севы. Он, видимо, как предтеча современных «pret-a-porte», своим показом мод уложил всю женскую половину зала – стройный юноша с распущеными, очень черными и очень длинными волосами, виолончелью в одной руке и смычком в другой, а всю мужскую часть – своей обстоятельностью, с которой готовил инструмент к работе…
Но не в этом суть, важно другое, – имеет ли группа выход в «четвертое» измерение, откуда можно, не ведая того самим, изменять поле пространства и поле времени, или она просто так …? Если имеет, то тут и говорить не о чем, всё в норме… Об этом не задумываются – это или есть, или нет!
Так что в Таллине «Аквариум» состоялся как группа, которая может намного больше, чем умеет и даже знает… Но Таллин того 1976 года на этом не прекратил демонстрировать свои чудеса.
То место, где происходило совместное познание «прелестей вечной и великой птицы Феникс», занимало общежитие этого самого Политехнического института.
В его кафе был устроен небольшой пикник для участников фестиваля и увеселительная программа, частью которой был показ любительского кино. Но слово кино к увиденному имело мало отношения. Молодой эстонец по имени Хейно показывал киноверсии финского телевидения!
Здесь, читатель, тебе необходимо вспомнить, что это 1976 год – время «железного занавеса». Напомню, что отечественных программ телевидения было всего две. Посмотреть на каких-то иностранных, пусть даже эстрадных, исполнителей не было возможности – их просто не показывали.
Но Эстония по своему географическому положению находится прямо напротив Финляндии и от этого прием финских программ там всегда был не плох. Да их и не глушили, почему-то, как у нас радио «Голос Америки» или «Радио Свободы»
Короче, этот милый человек занимался тем, что снимал на свою любительскую восьмимиллиметровую кинокамеру прямо с телевизора музыкальные программы, а на магнитофон, отдельно от изображения, записывал фонограмму передачи.
Далее он пленку проявлял и демонстрировал публике киноизображение, а фонограмму включал отдельно на магнитофоне и руками контролировал синхрон! Руками!
Представляете, клипмейкеры – вот истинная самоотверженность просветителя! Он работал пальцами, то чуть притормаживая, то подгоняя звук под идущее на стене изображение…
Выходило так здорово, что по качеству мало чем отличалось от появившихся заметно позже первых видеомагнитофонов, я имею ввиду качество изображения(чёрно-белое) и звука. Только размер впечатлял – полстены.
Он прямо как Иван Федоров-первопечатник – принес в российскую глубинку европейское просвещение… Ха-ха!
Шок от увиденного и впечатление было не меньшее, чем буря апплодисментов на сцене накануне.
Представьте себе такую ситуацию – любите вы девушку(или юношу), крепко, искренне, беззаветно, но… по переписке. И нет у вас никакого интернета и видеокамеры с видеомагнитофоном. Ничего нет, кроме почты, телефона и её (его) фотографии.
И это длится годами. Вы все о неё (нем) знаете, слышите её (его) голос по телефону, и с годами это чувство только укрепляется и укрепляется… И вот настает момент, когда вам вдруг показывают передачу, где ваш любимый человек снялся, ну, случайно попал в кадр и долго долго ходит, говорит, приплясывает, о чем-то поёт, веселится… В общем делает это, как живой.
У вас словно просыпается весь комплекс чувств, до этого спавший, и ждущий часа, чтоб вырваться наружу. Вы словно приобретаете обаняние, осязание…
Дело в том, что автор пьесы, как известно лицо первое, но только для самой пьесы, когда она лежит в столе или на худой конец издана и находится в переплете на чьей-нибудь полке. Вот тут автор сам себе голова и подолгу может в любой компании рассказывать, как, почему и что он имел ввиду в том или ином образе, тем или иным словом, той или иной ремаркой…
Когда же пьеса приходит в театр, то тут берегись! Автора со сцены. Его слово здесь значит меньше всего. Мало ли что он имел ввиду, когда скреб пером о бумагу! Режиссерское решение – вот голова постановки. Как режиссёр увидит, как трактует, так дальше и пойдет. А уж артисты, взявшие на себя исполнение ролей, постараются ещё глубже закопать тот первоначальный посыл, тот первородный смысл, который его создатель вкладывал в каждую строку.
Так что авторское дело – только писать, а дальше его детище начинает жить своей автономной жизнью.
Когда мы шалили на ступенях замка, то автору ничего не требовалось объяснять – наличие абсурда во всем, что тогда было – не требывало серьёзной игры, но в «академическом» варианте постановки Джордж не узнал свою пьесу.
Нет, он не только её не узнал, но ещё и пришёл в ужас. Его гнев распространялся до такой степени, что был составлен и подробно написан «Меморандум драматурга», полный ещё более глубокого абсурда, чем сама пьеса. Содержание его наверно уже невозможно восстановить, но зачитывался он перед всей труппой очень долго, ввел всех в состояние полного транса, собственно и спровоцировавшего скорейшее завершение постановки.
Труппа, повторяю, как настоящий театр, имела и своих примадонн, в которых все опрометью влюблялись, за что были одариваемы равными порциями улыбок и леденящего участия.
Марина и Люба нравились зрителю, нравились не только за свою внешнюю привязанность этому делу, но и за то, что были по-театральному красивы и в чем-то безупречны, как античные статуи. Играть у них выходило примерно так же!
И от этого театр, теперь уже Эрика Горошевского, собирал вокруг себя публику примерно такую же, как и они, что никак не могло двинуть общее настроение в сторону весны. Все зарастало льдом и уже не могло выполнить роль чего-то подпитывающего, и более того – тянуло обратно в прорубь, на дно…
Исход из театра был неизбежен, да, собственно, как и из многого, что в своё время нами придумывалось. Достигнув понимания, необходимо начинать двигаться дальше. Театр к этому моменту уже все сделал!
Отдельно от себя хочу добавить, что мне все это безоговорочно нравилось, как какой-нибудь пайотль испанскому конквистадору из рук барышни облика Покахонтас. «Любовь зла – полюбишь и козла» – любил поговаривать Эрик. И он был прав, и поговорка…
В продолжение этой истории есть все же то, что вернулось «Аквариуму» тысячекратно усиленным. Это песня Алексея Хвостенко и Анри Волохонского «Над небом голубым».
Она возникла из ниоткуда, среди музыки, что творилась к спектаклям и оставалась в сознании каждого до того момента, как выскочила на большую сцену и встала на ней благодаря Бориным усилиям. Встала как Джамалунгма или Киллиманджаро.
В то время сама мелодия, оказавшаяся основой «Над небом голубым» часто звучала, спровоцированная на своё рождение выходом на «Мелодии» пластинки «Лютневая музыка» – сумасшедшим бестселлером целого поколения «отъезжавших». Этой песне суждено было выждать своё время, чтоб остаться в истории самой характерной эмоциональной краской своей эпохи.
В дальнейшей истории «Аквариума» этой песне не единожды пришлось сыграть роль ключа, открывающего все двери… Театр остался сам по себе, «Аквариум» – сам по себе! И, слава Богу!
Джорджа после этого эксперимента вынесло из музыки окончательно. При этом он оставил свой медицинский институт и стал студентом-театроведом.
Решение сильное, но справедливое. По отношению к обществу – он не стал чем-то вроде хирурга-барабанщика, литератора-педиатора или стоматолога абсурда, а ведь мог бы по сей день бродить где-нибудь между больничных коек в белом халате и бормотать им панацеей: «Мария-Луиза семь…»
Нельзя упустить и такую маленькую подробность семейной биографии Анатолия Августовича Гуницкого: его отец Август Гуницкий – знаменитейший российский психиатр. Один раз в Нью-Йорке мне пришлось выпивать в компании местных психоаналитиков. Рассказывая об «Аквариуме», я вынужденно назвал вслух и фамилию Джорджа… «А не сын ли он того самого Гуницкого?» – последовал вопрос…
Спустя уже длительное время, когда в «Аквариуме» появился Сева 25, его так же можно было встретить в спектакле «Невский проспект» по Гоголю, поющим под гитару великолепный романс на стихи Мандельштама, написанный Володей Диканским 26, и в образе «белого черта», олицетворяющем все светлое в этом произведении Николая Васильевича. В его устах удивительно тепло звучали слова Мандельштама: «Я ненавижу свет однообразных звезд, Здравствуй мой давний бред, башни стрельчатой рост…»
Факт сей опять же говорит за живучесть игрового начала во многом из того, что пронизывает рок-музыку. Не может музыкант не полицедействовать!
Как появился Сева Гаккель? А очень просто – как награда за верность рок-музыке и пренебрежение театром. В тот момент, когда я барахтался в ежедневных репетициях и подготовке будущих ролей, Боря, познакомившись с Севой поближе, начал домашние репетиции у него дома. На тот момент Боря вообще остался, если так можно сказать, практически один, и поэтому Сева не мог не появиться в составе исчезнувшей на короткое мгновение группы.
Его материализация произошла как бы ниоткуда, но была так необходима «Аквариуму», который оставшись в единственном лице Бориса, перешел в состояние «внутреннего Аквариума», на манер пелевинской «внутренней Монголии». Михаил был тогда далеко в армии и ни на что серьезно влиять не мог.
Да и репетиции ли это были? Это было продолжение моделирования того музыкального таинства, что происходило на описанных выше репетициях у Смольного собора.
И как его всегда не хватало в театре, этого «таинства», а точнее «рок-н-рольного таинства» там и не было. Было что-то другое, но оно не увлекало так, как это было в «Аквариуме»
Само же знакомство с Севой произошло во время концерта в «Эврике». Что это за место – рассказу более подробно, когда повествование дойдет до него самого.
«Аквариум» выступал там вместе с группой Берендюкова 27«Акварели», в составе которой и играл единственный в ту пору рок-виолончелист. Хотя, поверьте, я до сих пор не понимаю, что это такое – рок-виолончель и чем она отличается от собственно виолончели.
Может этого не знает и сам Сева? Хотелось бы в это верить. На сегодняшний день он играет на «гринчелло», которое как две капли воды похоже на «собственно виолончель». Но оставим эти рассуждения музыкальным аналитикам.
Насколько я помню, выступление «Акварелий» закончилось развеселым по тем временам действом. На манер группы «The Who», «акварельский» скрипач к концу выступления полностью разнес все барабаны и половину аппарата без видимых на то причин, что сильно подняло общий дух и настроение зрителей, а это был какой-то то ли бал, то ли вечер отдыха…
После этого «Аквариуму» выступать было самое то! Полуакустическая и не очень длинная программа привела ситуацию к мирному настроению и логично закончила вечер…
Но виолончелист не выходил из памяти. Слышно его, конечно, не было, но этот загадочный инструмент среди гитар и барабанов, помноженный на Севин облик, рождал нечто фантастическое, а значит тянул к себе…
Наверно мы в тот вечер и познакомились, вроде ничто не мешало? Скорее всего так и было. В любом случае обоюдная, симпатия возникла сразу в тот день. Ей суждено будет остаться и получить продолжение уже в ближайшем будущем в Борином решении играть вместе. И, слава Богу! Как он тогда был прав. Я имею ввиду Бориса.
Глава 3
Последствия «Мозговых рыбаков»
Год 1976 начался с события отменного. Группа отправилась в Таллин (да простят меня жители этого города за старое и неправильное написание этого имени собственного), на фестиваль. Это было, наверно, впервые в истории Ленинграда, когда местные рок-музыканты смогли выехать на «запад». Как и в последующие годы, нас там никто не ждал, но это не было помехой в материлизации желаний.
До появления «Рок-саммера» оставался ещё десяток лет, а в Таллине уже вовсю что-то происходило. На март этого года выпал фестиваль в Политехническом институте.
Для питерской рок-сцены тех лет это было событие невиданное. Абсолютно все было не так как в Ленинграде. Никакой тайны, никакой стремы, огромный зал, а соответственно огромное количество народа, отменный аппарат. Выступающих групп – битком, и все нам неизвестные, включая «Машину времени» и «Магнетик Бэнд»
Случилось так, что я приехал в Таллин на день позже Бори и Севы. Обстоятельства такой постановки дела за древностью лет мне не ясны, но факт остается фактом – знаменитую историю ненависти Севы к подледным рыбакам я прозевал. Но дело было вот как.
Мы ехали в Таллин своим ходом, не организованно, а это значило, что каждый как мог, и за что мог приобретал себе билеты на дорогу, и конечно же должен был заботиться о себе в Таллине сам. Сева с частью музыкальной свиты приобрел себе на ночной Таллинский поезд плацкартный билет. Не подумайте чего – просто других не оказалось!
Прихватил виолончель, хорошее настроение, самую длинную в городе прическу и погрузился в вагон. Здесь нельзя не объяснить, что такое виолончель в чехле, и в дороге. Предмет сей невозможно никуда ни поставить, ни положить, ни да же на короткое время оставить без присмотра – жди беды! Хрупкий, требующий нежнейшего обращения, он, этот инструмент, со стороны напоминает большое и бесформенное тело, цепляющееся за все возможные выступы и с виду норовящее кого-нибудь зацепить и поцарапать. Короче, как и котрабас, являясь самыми ранимым представителем семейства «деревянных» – виолончель доставляет своему хозяину, наравне с неописуемой радостью музицирования, неописуемую муку передвижения с ней. Она третирует даже самых выносливых… Но таковым Всеволод всегда и был.
И вот теперь представьте ночь, поезд, плацкартный вагон, отсутствие света и Сева с виолончелью. Замечу, в мягком чехле, т.е. просто в тряпичном мешке. Беспокойство хозяина за своё детище увеличивается с каждой вибрацией вагона на стрелках, в поворотах полотна, ведь опыта длинных перездов в поездах ещё нет, и как там она на третьей полке? Как ей там среди другого багажа? Не случилось бы чего…
Скорее всего в таких раздумьях и проходит первая часть пути. Изредка приходится вставать и защищать своё багажное место от других пассажиров, чтоб, упаси Боже, чего на неё не положили …
Но вроде бы все спокойно и большая часть пути позади, волнение начинает засыпать, беспокойство уходит и сладкая дремота подкатывает в такт стука колес, как вдруг происходит самое неожиданное – появляются рыбаки!!!
Нет, дело не в том, что появление зимних рыбаков это всегда громкий и пьяный разговор, это вообще сопутствует многим пассажирам. С ними связан ещё один ужас – их сундуки!!!
Вы думаете они ходят ловить рыбу по ночам? Ничего подобного, они специально подолгу сидят на льду и пьют горячий чай с водкой, чтоб к ночи, расстегнув шубы и с сундуками наперевес, таранить все окружающее! И вот на их пути встала Севина виолончель!
Сева всего этого не понимал и в первые мгновения даже с большой теплотой отнёсся к их появлению. Так во всяком случае утверждают очевидцы. Но рыбаки не заставили себя долго ждать.
«А что это там на верхней полочке?» – произнес один из них и не глядя, с силой швырнул свой сундук прямо на Севину виолончель. Ящик уткнулся в препятствие в виде музыкального инструмента и подал назад. «А что там ещё такое?» – крякнул рыбак и с большим усердием повторил попытку.
Но сундук не шёл в предполагаемую пустоту и с упрямством младенца опять возвратился обратно.
Третьей попытки не суждено было случиться. На защиту своего инструмента встал, наконец, вернувший себе дар речи Сева.
Не буду даже пытаться фантазировать, что мог сказать и сделать в этот момент Всеволод, одно знаю точно – он человек воспитанный и мухи не обидит. Свидетели событий утверждают, что просветленные проповедью рыбаки, не только принесли свои извинения, но до самого конца пути, т.е. до Таллина, ни слова не проронили и даже водки не пили. Такая вот сила духа!
Таллин встретил настолько радушно, насколько мог приветствовать любой средний европейский город невыспавшегося русского пассажира. Помню чистота на тротуарах поразила настолько, что первые три часа я не курил вообще, т.е. выкурив первую сигарету, я всё это время не мог выбросить свой первый же окурок под ноги, настолько кругом было чисто. А от этого я и не начинал следующюю. Правда это происходило ещё и потому, что в городе не было ни грязи, и ни урн.
Так и таскал смятый фильтр в ладони до открытия первой кафешки, где и оставил его в пепельнице бармена. Кофе так же оказался чистейший, как варили только в «Сайгоне».
Позже встретились с Борисом, который был здесь раньше всех. Он на фестивале побывал днем раньше и уже многое мог объяснить. Ну, хотя бы то, что мы скорее всего играть не будем, т.к. устроители были бы рады нас послушать, но просто нет места в программе, настолько все плотно занято.
Правда, любезность их была все же безграничнее, чем могло показаться на первый взгляд. Велено было ждать и постоянно находиться на фестивале, т.к. в любой момент могла оказаться прореха и нами можно было бы её заполнить.
Как «Аквариум», в Таллине находились – Борис, Сева, Фан, Михаил «Майкл» Кордюков и ваш покорный слуга. По инструментам это соответственно – девятиструнная гитара, виолончель, бас, барабаны и перкуссия (скорее звенящая, чем молотящая), фортепьяно и три голоса.
Ожидание – невыносимая штука, если к тому же оно без знания определенного финала. Мишка не мог ждать в Таллине долго. А почему не мог? Да потому что и находиться-то там не мог. Он ведь в армии служил и должен был со всей мощью и прилежанием молодого бойца отдавать всю свою честь и долг старшим по званию (на счёт чести и долга – это я завернул, а вот керзовые сапоги и вечерняя поверка – это точно). Так что на самом деле вам решать, был ли Михаил Файнштейн в эти дни в Таллине или не был. Но уверен, что есть несколько таллинских девушек, что могут однозначно дать ответ на этот вопрос. Желающие истины – ищите…
Но для остальных судьба сложилась более благосклонно. Концерт все же состоялся, но перед ним…
Вообще каждая настоящая рок-группа исповедует не только свой, отличный от всех других стиль игры, манеру держаться, лирику, инструменты, но и манеру отдыхать. Музыканты любой группы вынуждены проводить друг с другом огромное количество времени, и не только во время концертов , репетиций и звукозаписи (а теперь и во время съёмок видеоклипов), но и подолгу находиться вместе на гастролях. Это ставит на первый план грамотную организацию досуга.
Я не знаю ни одной группы в мире, музыканты которых первые несколько лет не поддерживали бы друг с другом тёплых отношений, не только ради рекламы, промоушен и иных финтифлюшек, но и просто так.
Уже несколько десятков лет музыкальные журналы мира делают систематические опросы своих кумиров на предмет, не только какую марку машины вы купили бы прямо сейчас, но и какой любимый напиток, вы предпочитаете в это время суток.
Вот покойный Майк, например, как и ныне здравствующий Mick Jagger предпочитали «ром с „пепси-колой“ (правда Jagger уже больше десятка лет вообще ничего не пьет, наверно, и жив поэтому?). У Майка это сочетание носило магическое название „чпок!“. Для любителей расскажу способ употребления отдельно:
В прозрачный стакан наливается какое-то количество кубинского рома «Гавана» 28. Скорее всего – немного, грамм 30 – 50, доливается туда же грамм 50 – 70 «Пепси». После этого выпивающий садится на край стула, коленки вперед, выпрямляется в спине и распрямляется в плечах. Сидит ровно.
Теперь потребуется носовой платок, на всякий случай, если пена верхом пойдет. Его необходимо приготовить, разложив на рабочем левом колене.
Левой рукой вы берете стакан всей ладонью, правой рукой закрываете его рабочую плоскость и ничего не боясь, правда в разумных пределах, бьете дном стакана, т.е. фактически правой рукой, себя по правому колену…
И вот тут не терять ни мгновения. Левой рукой быстро подносите стакан ко рту, не отрывая правой руки, и уже только у самых губ освобождаете рабочую грань. Выпиваете залпом весь объем! Ни глотка на донышке!
Как утверждал Майк – это единственно правильный способ достижения малыми средствами максимально задуманного.
Так вот «Машина времени» так же обладала уникальным средством, не делающим никого равнодушным, своим фирменным изделием для преодоления «девятого вала» лени, что накатывает всегда, когда надо что-то придумать от скуки.
Секрет напитка в группу принес их тогдашний аппаратчик Саша. Он, наверно, единственный из них всех, кто по-настоящему владел силой воли, поскольку напипок приходилось настаивать длительное время. И хоть рецепт изделия и не был таким сложным, как теперешние блюда программы «Смак», терпение требовалось отменное.
Если же не соблюсти технологический процесс до конца и «хлопнуть» с приятелями все до срока, то выпиваемое не обладает тем незабываемым эффектом, о котором чуть позже. Сначала его рецепт:
Спирт, настоенный на маленьких острых красных перчиках, прямо со своего деревца, что должно расти у вас в горшке на подоконнике или у приятеля неподалеку, поскольку заправляется продукт только что сорванным плодом. Настаивать две недели! Вы понимаете? Две недели!
Так вот этот напиток вызывал у незнакомых с ним людей состояние полного просветления. И не смотри на меня читатель глазами, полными недоумения, для людей утонченных, с опытом упражнения в напитках всего в несколько лет, и ещё не утерявших обоняния и осязания для познания бесконечности французских коллекционных вин – это испытание было равносильно самосожжению.
Как сейчас помню своё ощущение – я словно птица Феникс. Я подвергся возгоранию, яркому пламени, медленному и жаркому тлению, а затем наступила пустота возвращения к жизни…
И вот тут-то и испытываешь наслаждение или кайф, если хотите. Именно путь обратно к жизни доставляет истинное удовольствие. И чем он медленнее , тем слаще и желаннее начинаешь осязать, вдыхать, смотреть, слышать, любить…Если не задохнешься ранее, но тут нужна техника…
Много с «Машиной времени» мы в тот день «ожидания концерта» успели попробовать этого напитка «возгорающейся птицы»… Только не прост оказался его вкус и не просты оказались люди его принесшие.
Именно с того момента и началась великая дружба между двумя столицами. В городе Таллине встретились ещё ничего о себе не знающие две российские группы. Как две бурных реки встретились мы тогда в Таллине, встретились и потекли себе дальше, каждый сам по себе…
Смешно, но это исторический факт. Встретились, обожглись о край крыла горящей летуньи и понесло всех дальше так, что не остановить по сю пору… Кого Синей птицей, а кого птицей Сирин…
Ну а потом был концерт. Сейчас даже трудно представить, что его не было бы! По всему ему суждено было произойти, и он произошел. Только к этому моменту нас было только трое – Боря, Сева и я.
Особенность выступления любой группы на любой сцене заключается ещё и в настройке звука. Для «Аквариума» в перечисленном составе не было особых проблем в настройке, за исключением Севы.
Его чудо виолончель ещё только готовилась стать электрической и необходимо было как-то её подзвучить, но даже не это было главное. Очень важно было правильно воткнуть шпиль в сцену. Понимаете о чем я говорю?
Это такая острая металлическая штука, что выступает из инструмента и упирается в пол. Если бесшабашно ткнуть ей в сцену и на мгновение забыть о её существовании, то будешь отомщен в самый неподходящий момент!
В мгновения соло, когда, наверно, все девушки зала с замиранием смотрят на тебя и внимают твоим томным звукам, если шпиль выскользнет и виолончель вырвется из рук, оборвав музыкальное повествование в самый неподходящий момент, ты… Короче, Севе необходимо было выйти первым! Так и произошло… А вот дальнейшего не мог ожидать никто!
Мы с Борей находились за кулисами и понимали, что как минимум ещё пару минут нам нечего делать на сцене, тем более, что по предполагаемой схеме Сева, не дожидаясь нас должен был начать вступление сам, а мы по мере развития композиции, а это был опять беспроигрышный «Woodstock», вышли бы на сцену без особого приглашения. Но Сева ещё не успел дойти до своего стула, а зал разразился фантастической овацией.
Такого не было никогда до! И если учесть, что на такой большой, сравнительно с ленинградскими кафе, сцене пришлось играть впервые, а количество публики превзошло все ожидания, то получить с-ног-сшибательный аплодисмент ещё до выступления – было столь неожиданным, и ставило нас на одну ступень не иначе как с пришельцами из космоса.
Кто знает, может Таллин и посещали жители других галактик, но то, что из нашей «галактики» мы оказались первыми, а заодно и желанными – это факт.
Как доиграли «Woodstock» я так и не услышал, потому что зал не переставал издавать этот приветственный фон реактивного самолета вплоть до окончания песни. Все 130 децибел и ни на одну меньше!
После первой песни была вторая, даже была третья и, наверно, четвертая, только это для зрителя не имело никакого значения, ему почему-то все нравилось… Вот вам и «горячие эстонские парни…»!
Трудно объяснить причину этого неожиданного успеха, скорее всего это был сольный выход Севы. Он, видимо, как предтеча современных «pret-a-porte», своим показом мод уложил всю женскую половину зала – стройный юноша с распущеными, очень черными и очень длинными волосами, виолончелью в одной руке и смычком в другой, а всю мужскую часть – своей обстоятельностью, с которой готовил инструмент к работе…
Но не в этом суть, важно другое, – имеет ли группа выход в «четвертое» измерение, откуда можно, не ведая того самим, изменять поле пространства и поле времени, или она просто так …? Если имеет, то тут и говорить не о чем, всё в норме… Об этом не задумываются – это или есть, или нет!
Так что в Таллине «Аквариум» состоялся как группа, которая может намного больше, чем умеет и даже знает… Но Таллин того 1976 года на этом не прекратил демонстрировать свои чудеса.
То место, где происходило совместное познание «прелестей вечной и великой птицы Феникс», занимало общежитие этого самого Политехнического института.
В его кафе был устроен небольшой пикник для участников фестиваля и увеселительная программа, частью которой был показ любительского кино. Но слово кино к увиденному имело мало отношения. Молодой эстонец по имени Хейно показывал киноверсии финского телевидения!
Здесь, читатель, тебе необходимо вспомнить, что это 1976 год – время «железного занавеса». Напомню, что отечественных программ телевидения было всего две. Посмотреть на каких-то иностранных, пусть даже эстрадных, исполнителей не было возможности – их просто не показывали.
Но Эстония по своему географическому положению находится прямо напротив Финляндии и от этого прием финских программ там всегда был не плох. Да их и не глушили, почему-то, как у нас радио «Голос Америки» или «Радио Свободы»
Короче, этот милый человек занимался тем, что снимал на свою любительскую восьмимиллиметровую кинокамеру прямо с телевизора музыкальные программы, а на магнитофон, отдельно от изображения, записывал фонограмму передачи.
Далее он пленку проявлял и демонстрировал публике киноизображение, а фонограмму включал отдельно на магнитофоне и руками контролировал синхрон! Руками!
Представляете, клипмейкеры – вот истинная самоотверженность просветителя! Он работал пальцами, то чуть притормаживая, то подгоняя звук под идущее на стене изображение…
Выходило так здорово, что по качеству мало чем отличалось от появившихся заметно позже первых видеомагнитофонов, я имею ввиду качество изображения(чёрно-белое) и звука. Только размер впечатлял – полстены.
Он прямо как Иван Федоров-первопечатник – принес в российскую глубинку европейское просвещение… Ха-ха!
Шок от увиденного и впечатление было не меньшее, чем буря апплодисментов на сцене накануне.
Представьте себе такую ситуацию – любите вы девушку(или юношу), крепко, искренне, беззаветно, но… по переписке. И нет у вас никакого интернета и видеокамеры с видеомагнитофоном. Ничего нет, кроме почты, телефона и её (его) фотографии.
И это длится годами. Вы все о неё (нем) знаете, слышите её (его) голос по телефону, и с годами это чувство только укрепляется и укрепляется… И вот настает момент, когда вам вдруг показывают передачу, где ваш любимый человек снялся, ну, случайно попал в кадр и долго долго ходит, говорит, приплясывает, о чем-то поёт, веселится… В общем делает это, как живой.
У вас словно просыпается весь комплекс чувств, до этого спавший, и ждущий часа, чтоб вырваться наружу. Вы словно приобретаете обаняние, осязание…