Страница:
Точно тем же занимались и Джоанна с Джуди, только они, конечно, пели вместе с теми, кого снимали. Ну что поделаешь – любили они это дело – петь!
В России деятельность таких экспедиций имела конечный результат, я имею в виду – фольклорных. Нельзя не вспомнить в этой связи великолепную серию таких пластинок «Гуди, гораздо!», на одной из которых меня просто потряс один мужичок, что пел и подыгрывал себе на балалайке так, что и Питу Сигеру не снилось, а другой под гармошку голосил чистым Tom Waits.
«Red Wave» – этот разноцветный двойник, стал российским «Гуди, гораздо» для многих американских слушателей, и одним махом снял «железный занавес» между востоком и западом в области молодежной музыки. И это благодаря смелым исследованиям Джоанны и её сестренки. Во бабы!
И ещё одной замечательной особенностью обладали в те времена эти две подружки – они служили серьезным объединяющим звеном в той ленинградской, а затем и московской «тусовке» для многих групп.
Общий интерес к их персонам неминуемо заставил общаться многих музыкантов между собой – они стали своеобразным «рок-клубом – 2», абсолютно самодостаточно его подменяя, но не акцентируя на себе внимания.
В их компании водились все, кто только мог, от Сережи Курёхина, до автора этих строк. И уж если речь зашла о «Рок-клубе» 49, то тогда самое время вспомнить и о нем.
На сколько это может показаться несправедливым я не знаю, но хоть ленинградский «Рок-клуб» и был первым в стране, но он по самому факту своего существования он был уже третьей попыткой создания подобного объединения.
В России второй половины двадцатого столетия – объединения вообще были основной формой общественной деятельности. Клубы писателей, клубы поэтов, клуб самодеятельной песни – «Восток», джазовый клуб «Квадрат», короче, все в клубах…
Первая попытка создания «Рок-клуба», на сколько известно, была связана с человеком по фамилии Жук 50, но это было очень давно, чуть ли не в конце шестидесятых и закончилось как всегда печально – его разогнали. Какая такая рок-музыка!!!
Следующей попыткой стала инициатива компании вокруг Коли Васина, но и она пришла к похожему концу, что и первая.
А вот третья, но с уже с инициативой от Дома Самодеятельного Творчества Ленинграда, имела реальный успех. Вообще здесь надо объяснить зачем это делалось и почему было нужно.
Дело в том, что для выступления с любой сцены в те годы было необходимо разрешение. Разрешение любого органа, что нес бы за вас полную ответственность, т.е. не сам артист, а кто-то, кто его контролирует, и даёт разрешение на концерт В просторечии – нужна была «литовка»! Вот какое слово!
Профессиональные организации типа Ленконцерта или Росконцерта её давали. А что делать представителям «самодеятельности», которые туда не входят?
Вот тут и становится понятен феномен «Рок-клубов» – своим фактом существования они давали официальное право для выступления своих членов на сценах города, если не сказать громче – страны. И если первые попытки объединений носили узко-специальный характер – просто организация концертов, то последнее – давало литовку, без которой в той стране ни ногой!
И понеслись повсеместно питерские рок-группы имея худо-бедно, но официальные бумаги на право выступать!
Да и вообще это настало время, когда советский рок получил, наконец, статус и стал такой же «песней советских композиторов».
Я имею ввиду тот факт, что существовала в те годы одна «квота» на исполняемые песни – программа любой группы должна была в процентном соотношении состоять из какого-то числа зарубежных песен и из какого-то числа «песен советских композиторов». А вот последними мы и не считались! Все песни, написанные нами – «песнями советских композиторов» не считались!
Поскольку песен Пахмутовой с Добронравовым 51или иных официальных советских композиторов никто из рокеров не пел, то возникал вопрос, что же они поют? Чьи песни?
И никто из официальных лиц без соответствующей бумаги ничего на это сказать не мог, просто не решался. Никто не мог определить, без надлежащего документа принадлежность песен ни Цоя, ни Кинчева, ни Гребенщикова, как «советского композитора».
В конечном итоге чиновники были правы, но тогда чем же песни перечисленных личностей являлись?
Вот этот статус и начал впервые в советской истории определять «Рок-клуб». Он давал документ, обозначающий возможность соответствия рок-концерта официальному пониманию концерта как такового, и тем самым снимал с любого чиновника естественный страх за своё будущее. И более того – давал возможность, случись что, свалить всю вину на «Рок-клуб». Ох как это пригодилось в последовавшее десятилетие.
Трещали по швам и лопались все «нормы» ханжеской советской артистической морали, мифа о том, что искусство должно быть «по-ждановски» приятно слуху и глазу, и должно служить отдыху и наслаждению.
Наслаждению оно конечно должно служить, но вот в каких формах и что считать наслаждением?
Это, наконец, стало зависеть уже не от чванливого худсовета, а непосредственно от самого артиста, а в нашем случае от группы. За всё уже отвечал «Рок-клуб».
Я хочу сказать, что «Аквариум» в те годы имел полностью «залитованную» программу, и, конечно же, через «рок-клуб». «Залитованы» были все песни, на сколько это было возможно. Это было чудовищное количество текстов, и это давало возможность, ничего не меняя в старом аквариумовском методе выступлений, продолжать концертную деятельность.
Чтоб было понятнее, основной метод выступления «Аквариума» все свои реальные годы существования был прост – перед любым выступлением мы точно знали максимум три первые песни, которые будем играть и пару последних. Остальное рождалось прямо на сцене. Нет, я не хочу сказать, что все было импровизацией.
Импровизацией был лишь порядок песен. И он уже полностью зависел от публики, от самого зала. Он фактически шёл от самого слушателя и той атмосферы, которую создавал сам зал. Наше дело было как можно точнее угадать это состояние и следующей песней лишь усилить его…
Этот метод никогда с годами не менялся и поэтому каждый аквариумовский концерт являлся абсолютно уникальным событием, увидеть которое, ещё раз не было никакой возможности в будущем.
Я не говорю об общем настроении каждого концерта. Оно никогда не повторялось, как никогда не повторяются ни восходы, ни закаты в этом городе, невзирая на эпохи и социальные ломки…
Глава 12 Петербург – Москва – Каретный
Александр Липницкий появился в большой «Аквариумовской» компании весной 1980 года в Тбилиси. Я об этом писал вам выше. Последующая его деятельность на ниве «русского рока» стает легендой.
Собиратель российской старины, серьезный коллекционер, исследователь и меценат, он станет, да простят меня сами члены этой музыкальной московской группировки восьмидесятых, одним из олицетворений «Рок-лаборатории».
Колоритнейший басист группы «Звуки МУ», сподвижник Петра Мамонова 52и Брайна Ино 53, ему никогда не будет равных в российском рок-мирке по степени продвинутости и понимания творческих процессов.
Его деятельное присутствие и помощь в становлении многих супер-звезд от чудной Жанны Агузаровой, до групп, типа «Атас», до сих пор с содроганием и уважением вспоминается современниками.
Его личное участие во всем, что сейчас называется российским рок-н-роллом трудно оценить, если таковое может вообще быть подвержено оценке. На протяжении всех восьмидесятых его дом являлся своеобразной «святой землей» для всех без исключения российских групп. Тем более Питерских! Мало кому неизвестно, как трудно, оказавшись в Москве, найти уют и понимание. В доме у Александра оно было для всех гостей. Это остается и по сей день.
В двух шагах от Петровки, в доме для признанной Кремлем элиты, в те годы появилась целая крепость со сменным питерским музыкальным гарнизоном. Этот гарнизон держал осаду все восьмидесятые во главе с его генералом, Александром Липницким.
Эта квартира-крепость фактически являлась перевалочной базой или если хотите – аэродромом-засадой для всех последующих «бомбежек» московских залов и квартир. Казалось бы невысокий, всего второй этаж этой квартиры, стал надежным бастионом от случайностей, которыми так обильно была наполнена жизнь питерских рокеров, тем более в Москве.
И как знать, не появись она в своё время, вместе с её хозяином – всех ли сегодняшних знаменитостей мы имели бы радость лицезреть и по сей день в здравии и на свободе…
Но в жизни именно «Аквариума» Саша сыграл наиболее заметную роль. Все без исключения участники группы, а их количество могло достигать и десятка человек, обязательно останавливались у него дома на Каретном.
Да что там говорить – это было необходимым правилом каждой гастрольной поездки в Москву. Эти два, иногда три дня в большой Москве проходили незаметно на фоне двух обязательных событий: первое – собственно концерт, и второе – обязательное застолье с пловом у Саши, который великолепно готовил его чудный приятель Валера Лелека 54.
Последнее было настоящим ритуалом, как бы подводящим черту под содеянным только что концертом, и одновременным стартом в новое, будущее развлечение.
Плов поедался огромным количеством народа, который приезжал после концерта и на сколько это было возможно помещался в достаточно просторной по понятиям социалистической действительности квартире Александра.
Ели стоя, т.к. свободного места в квартире не оставалось, но на это неудобство никто никогда не обращал внимания.
Места не было ни в коридоре, ни на кухне, ни в комнатах, но даже такое отсутствие никогда не мешало всем полностью насытиться и по мере сил насосаться. В общем все это можно смело назвать предтечей всех теперешних «презентаций», правда тогда никто, никому, ничего не презентовал, а просто болтали кто о чем, и делали всякое разное другое…
Теперь в этих комнатах играют и занимаются Сашины дети Сергей, Аня и Володя, названный в честь Сашиного брата Владимира 55– свидетеля всех тех «ревущих» восьмидесятых.
Его, Володина, история жизни заслуживает отдельной главы в любой книге, где оно упоминается. Пусть не будет исключением и эта книга. Включаю эти истории из соображений, о которых вы узнаете чуть позже.
Володя был по-московски открытым человеком и ни в чем у него не могло быть полумер. Жил громко, с большим количеством приятелей и ежедневно шалил в московских ресторанах, но не так как вам это показывают в кино. Напитки были основой смыла времяпрепровождения.
Ни в коем случае не сочтите эту милую привычку каким-то злостным нарушением общечеловеческой морали. Боже упаси!
Он делал это вдохновенно, подолгу, с наслаждением, не прерывая это занятие ни на мгновение, даже во время смены заведений. Все было бы практически в норме, если не одна деталь – самому ему от этого с годами становилось все хуже и хуже. Я имею ввиду его здоровье.
Он начал входить в то самое состояние, когда не пить – плохо, а пить – ещё хуже.
И вот его старший брат решил помочь. Был найден какой-то гений наркологии, который взялся произвести над Володей экстремальный опыт.
Как утверждают очевидцы, смысл этого действа заключается примерно вот в чем – пациенту делают укол, после чего предлагают выпить. А дальше, от первого же стакана он начинает очень болезненно умирать. Умирает, умирает, умирает… Короче, как у митьков: «Митька, брат, помирает – ухи просит!…» А тут вдруг доктор ему на помощь, раз, и ещё укольчик…
Очухивается человек, доктора благодарит, за то что его от смерти спас (это за свои же деньги-то!). Обнимать начинает, целовать.. А доктор ему:
«Вот видишь, сейчас я тебя спас от смерти, а если ещё стакан выпьешь где-нибудь, так меня там рядом и не будет. Примешь муку лютую и помрешь-таки!» Вот такой это был, как говорят, метод.
Долго ли, коротко ли, а наступил в доме семейный праздник – день рождения старшего брата Саши.
Дом – полная чаша, гостей – не разойтись, закуски – столы ломятся, а выпивки, да какой вкусной, и на вид, и цвет красивой, так что об этом и говорить неприлично. Смотрел на это Володя, смотрел, да и …
В общем взял он со стола бутылку водки, заперся в туалете, открыл, винтом выпил до дна и сел в уголке помирать…
Каково же было его искреннее удивление, когда он обнаружил себя через несколько часов в том же месте, живым и здоровым с перевесом только что в сторону похмелья. Вот состояние, доступное просветленности только истинного буддиста…
Я не буду далее распространяться о том, с каким усердием Володя продолжил свою исследовательскую деятельность в этой области… Частым гостем в доме на Каретном, был Сашин друг – Мирок.
Тихий житель Москвы и Николиной Горы, он был завсегдатаем Сашиной домашней библиотеки. Подолгу, часами он мог сидеть там и читать книги по древнерусскому искусству не шелохнувшись, и мы с уважением начинали переходить на шёпот в его присутствии.
Лишь спустя годы общения с ним я понял истинный смыл этих занятий, скрытый далеко от непосвященных глаз. Удивительная способность Мирка к концентрации была феноменальна, но была она продиктована каждый раз лютым похмельем, которое он с годами просто коллекционировал в себе.
Сначала от отсутствия денег на опохмеление, а затем уже и из настоящего коллекционного азарта он научился выдерживать феноменальные паузы между желанием и его реализацией. Вот конкретный пример.
Мы зашли как-то раз утром в «Пивные автоматы», что находились напротив, через Садовое кольцо от дома на Каретном, сами понимаете в какой целью.
Надо сказать, что это изобретение – «Пивные автоматы», начисто разрушало питерский образ ларька, потому что лишало процедуру получения пива двух основных составляющих – очереди и крановщицы-продавца. Очередь конечно была, но не в общепринятом понимании этого слова.
Здесь же нужно было найти кружку, а для этого приходилось пасти уже выпивающих, не сводя с них глаз и тут же хватать её прямо из их рук, не расслабляясь ни на секунду.
Где-то видимо был и продавец, но он находился за желанной стеной автоматов, и уже никого не интересовал.
…Среди посетителей в тот момент был и Мирок. Он стоял у стола и внимательно смотрел на наполненную пивом кружку. Смотрел не отводя глаз, не реагируя ни на кого из окружающих, включая и нас. Концентрация была космически предельной. За этим занятием мы его и оставили, отправившись на поиски кружек и налива.
Спустя длительное время, когда нам удалось, наконец, запастись всем, что хотели, мы собрались у его стола и начали пить пиво. Мирок был в той же позе, в которой мы его оставили. Пива в кружке не уменьшилось, только пена спала…
За разговорами и повторами полчаса пролетели незаметно, а может быть и больше. Пришло время бежать дальше. Мирок был неколебим в своём состоянии и концентрации.
Кружка стояла, готовая буквально лопнуть под его взглядом или прожечь стол под действием высоких астральных температур… Говорят, что в тот день он выпил пива, но нам это увидеть было не суждено…
На самом деле я привожу эти примеры из жизни наших старых друзей с определенной целью – необходимо понимать, что разница между Петербургом и Москвой – огромна.
Ну посудите сами, кто тогда, в восьмидесятые в городе на Неве мог так отчаянно рисковать своей жизнью, ради истинного наслаждения и удовольствия?
Кто в городе трех революций был способен тогда на столь высокую концентрацию и силу духа, во имя постижения тайн смирения и познания прекрасного?
Питерскому жителю вообще не характерны ни упрямство, ни излишняя активность, тем более в достижении поставленной цели.
Мы на фоне своих «чухонских нимф» так привыкли, что за нас все должно произойти само, что уже не хотим много и от этого не достигаем оного. Мы привыкли к размеренному, поступательному логическому развитию любого процесса, а москвичи же наоборот…
Смотрите, как в одном случае один герой жертвует собой ради того, чтоб выпить, а в другом случае – ради того, чтоб не выпить…
И в том и в другом случае их самопожертвование очевидно. А вот этого и не скажешь о питерском характере. Но вернемся к дому на Каретном.
Попадая туда, не обласканный роскошью в те годы советский рокер, оказывался как бы «принятым в приличных домах».
Этот является необходимой частью взросления любого рокера, даже такого уровня как The Beatles. Не прими их в своё время королевский британский дом, не выросли бы из них впоследствии настоящие английские «парубки» с едким налетом светскости.
Я не хочу сказать, что не окажись Сашин дом на пути ленинградско-питерского рока, не было такого изобилия общесоюзных звезд – нет, я не это имею ввиду! Но есть шанс, что разбрелись бы все они по «окошкам отдельных квартир», и на этом все бы и кончилось…
Третьяковка и Пушкинский были всегда доступны в выставочные дни благодаря его стараниям и его друзьям, а об Эрмитаже, где многие оказывались, живя рядом, лишь благодаря Сашиным наездам в Ленинград, вообще замечу шёпотом….
…Да, об «Эрмитаже»! В Москве есть свой «Эрмитаж». Это большой тихий сад напротив Петровки, летний театр и ресторан. Так было тогда, в восьмидесятых и раньше…
То, что касается «…и раньше», то Володя Липницкий повторил здесь подвиг Шемякина. Случилось это задолго до концертов там «Аквариума».
Владимир Семенович Высоцкий 56, как-то раз выпивая с Шемякиным 57в парижском «У Максима» 58и имел неосторожность петь там по собственной инициативе со сцены. К слову сказать, в этот момент за соседними столиками сидела «Таганская» элита под предводительством Любимова 59и культурно принимала гастрономические изыски. Тут подошло время «Где мои 16 лет на Большом Каретном?» Во-во! Большой Каретный – это как раз и есть адрес ресторана «Эрмитаж». Шемякин сквозь водочный туман расслышал: «Где мой чёрный пистолет…» «А где мой чёрный пистолет?» – пролетело в мозгу…
Тут он посмотрел вокруг и заметил, что ресторан пуст. Никого в нем не было. Он обомлел – только что Володя пел, Любимов сидел, официанты бегали и на тебе – никого! Присмотревшись внимательнее, он заметил людей под столами.
Оказывается за это короткое время, пока в мозгу носились последние слова, он успел достать свой пистолет, да ещё пальнуть разок, другой в потолок. Вот все и легли на пол… Высоцкий выволок его чёрным ходом из ресторана.
…Так и Володя Липницкий то же самое проделал в «Эрмитаже», только без песен и стрельбы.
Его, обсчитав и неосторожно оскорбив словом, полупьяного (а я писал, что иного состояния у него и не было никогда, в хорошем понимании этого слова), вытолкали оттуда. Володя не стал доказывать свою правоту словом, но фразу произнес: «Сейчас вы у меня все ляжете…» Ему вслед только усмехнулись. Через пол часа он вернулся, вошел в пальто в зал… Дальше как в кино, он достал из под него большое ружьё и…
Сцена повторилась, как в «У Максима» с точностью «до наоборот», с той лишь разницей, что здесь не было Любимова.
Увидев позорное падение своих противников, он с презрением опустил ружьё и вышел на улицу…
Его душа была отмщена, а крутой нрав затих перед этой жалкой картиной нечеловеческого позора… Вот истинный пример человеческого смирения и победы над гордыней! Но к чему это я? А вот к чему!
«Эрмитаж» вскоре стал местом выдающегося концерта, который можно отнести к финальной части независимой эры российского авангарда и той же части российского рок-н-ролла. Это был концерт «Аквариума» с Владимиром Чекасиным 60и Валентиной Пономаревой 61. Плясали все.
Чекасин вылезал на сцену через суфлерскую будку, Валя плясала со мной, Фаготом и Севой, взявшись за руки и разгуливая из одного конца рампы в другой.
Ритм то прерывался, то спонтанно возникал вновь. Соло на саксофонах не останавливались даже в самых интимных, с точки зрения текста, местах.
Публика ошалело на все это взирала, и не могла понять начался концерт или закончился. Этого не мог понять ни один из присутствовавших, поскольку все превратилось в сплошное авангардное соло.
Уровень напряжения в зале был как раз точно такой же как и при тех событиях, о которых я только что рассказывал выше. Кто-то стоял над всем этим, а кто-то лежал под столами… Полная идиллия! Настоящий авангард и рок-н-ролл. Или наоборот!
Если быть до конца быть справедливым, то исключительно благодаря Москве и её жителям «Аквариум» был замечен и обласкан славой.
Насильственно превращенный в город «третьей категории», Ленинград – Петербург продолжает и по сей день представлять только сокровищницу, моду формирует исключительно Москва.
Как не обидны такие слова мне, но это исторический факт, во-всяком случае в том, что касается нашего жанра, о котором в этих листах идет речь.
Не будь московского интереса, многие и остались бы «мелкопоместными князьками» у себя в городе (я имею ввиду Питер). Но это материал для другой книги.
Столичный город подарил много знакомств, но самыми замечательными с точки зрения расширения сознания и рамок дозволенного, стали конечно же «киношники». Причем в хорошем понимании этого слова.
Глава 13 Время кино
Певыми сделали попытку тогда ВГИК'овские студенты Саша Ильховский и Саша Нехорошев. 62Они нашли нас в Ленинграде и пригласили в Москву на съёмку кинокартины.
Фильм был как ветер прост и незатейлив – сидит молодой главный герой у себя дома, точнее в квартире, которую снимает и принимает друзей или не совсем друзей.
И как-то от каждого очередного посещения становится ему все более и более тоскливо, силы совсем на исходе, и даже в холодильнике остается один плавленый сырок… Вот казалось и все, что осталось от жизни, да не тут-то было, с улицы доносятся знакомые голоса, он радостно машет с балкона в ответ… И вот весь его дом наполнен старыми друзьями, все играют и поют. Абсолютная идиллия и совершенство.
Эта короткая курсовая работа кинооператора Саши Ильховского и звукорежиссёра Саши Нехорошева стала для нас входом в новое, доселе не веданное пространство кино, и в конечном итоге стала такой же «курсовой» на будущем интересном поприще «Аквариума» в кино.
Как и любая музыкальная деятельность, что в своём городе, что на выезде за его пределы – киножизнь полна всяких смешных неожиданностей. Не обошлось без них и при этих первых съёмках.
По замыслу авторов нам нужно было отснять план, как друзья, а их, без всякого сомнения играли все члены группы, идут и подходят к дому героя. Героя без какого-либо сомнения играл Борис. Все просто, да не все…
Квартира, в которой проходили съёмки, находилась в доме, что расположен в самом конце небольшой улицы, не далеко от Мосфильма, и единственной достопримечательностью которой, после того факта, что там и по сей день живет Саша Нехорошев, являлось Шведское консульство и строившееся поодаль Германское.
Ну если за строительством Германских апортаментов присмотр был ещё не такой шустрый, то за Шведским смотрели с особой тщательностью. Причем опять же надо понимать, что смотрели тогда не теми глазами, что сейчас. Опасность в те времена представляли не арабские террористы или курдская армия, а собственные граждане, что могли в любой момент сигануть через забор и попроситься в Швецию на постоянное место жительство, минуя местный ОВИР.
От этого складывалась анекдотическая ситуация – не шведы охраняли своё посольство, а советские спецслужбы. И тут было ясно, что и птица не пролетит незамеченной. Напоминаю, на дворе стоял 1982 год!
Так вот эта самая улица, по которой нам неминуемо пришлось ходить, и тянулась вдоль забора этого самого строения. Тротуар, мелкие кустики и забор, причем не такой и высокий.
Но и это ещё не все. Никакой видимости, что это может быть съёмка, на улице или вокруг дома и в помине не было. Съемки-то происходили из квартиры, а квартира была почти на последнем этаже высоченного современного московского дома, причем даже балкон был углублен внутрь фасада и вместо перил, была модная современная бетонная глухая плита.
Короче, ничего нельзя было заметить из того, что делало бы любые наши последующие действия причастными к съёмкам кино. И вот представьте себе следующее.
Компания молодых людей со всеми возможными признаками свободомыслия как в прическах, так и в одеждах, собирается у забора дипломатического представительства. Достается из карманов совсем диковинная штука – коротковолновая портативная радиостанция ( в те времена и у милиции такого не было) и начинается: «Аллло, Саша, ты как?» «Все в порядке?» «Готовы!» «Все на месте?» «Идем!» «Мотор!»
После чего, вся компания, как по команде, снимается с места и начинает двигаться вдоль консульского забора, весело прыгая и что-то невразумительно крича. Причем двигается до нелогичного медленно, размахивает руками и ногами, вообще ведет себя весьма активно. В таком режиме проходит всю улицу и скрывается в парадной.
Наблюдавший за этой процедурой с балкона своего дома Саша Нехорошев рассказывал как, из казалось бы пустых кустов, что подле самого забора, недалеко от нас, а мы его так и не увидели, материлизовался человек в неброской рубахе, с авоськой в руках и уставился в нашу сторону, а ещё несколько прохожих остановили свой небыстрый ход и стали внимательно, без тени праздности, присущей зевакам, наблюдать за происходящим.
В России деятельность таких экспедиций имела конечный результат, я имею в виду – фольклорных. Нельзя не вспомнить в этой связи великолепную серию таких пластинок «Гуди, гораздо!», на одной из которых меня просто потряс один мужичок, что пел и подыгрывал себе на балалайке так, что и Питу Сигеру не снилось, а другой под гармошку голосил чистым Tom Waits.
«Red Wave» – этот разноцветный двойник, стал российским «Гуди, гораздо» для многих американских слушателей, и одним махом снял «железный занавес» между востоком и западом в области молодежной музыки. И это благодаря смелым исследованиям Джоанны и её сестренки. Во бабы!
И ещё одной замечательной особенностью обладали в те времена эти две подружки – они служили серьезным объединяющим звеном в той ленинградской, а затем и московской «тусовке» для многих групп.
Общий интерес к их персонам неминуемо заставил общаться многих музыкантов между собой – они стали своеобразным «рок-клубом – 2», абсолютно самодостаточно его подменяя, но не акцентируя на себе внимания.
В их компании водились все, кто только мог, от Сережи Курёхина, до автора этих строк. И уж если речь зашла о «Рок-клубе» 49, то тогда самое время вспомнить и о нем.
На сколько это может показаться несправедливым я не знаю, но хоть ленинградский «Рок-клуб» и был первым в стране, но он по самому факту своего существования он был уже третьей попыткой создания подобного объединения.
В России второй половины двадцатого столетия – объединения вообще были основной формой общественной деятельности. Клубы писателей, клубы поэтов, клуб самодеятельной песни – «Восток», джазовый клуб «Квадрат», короче, все в клубах…
Первая попытка создания «Рок-клуба», на сколько известно, была связана с человеком по фамилии Жук 50, но это было очень давно, чуть ли не в конце шестидесятых и закончилось как всегда печально – его разогнали. Какая такая рок-музыка!!!
Следующей попыткой стала инициатива компании вокруг Коли Васина, но и она пришла к похожему концу, что и первая.
А вот третья, но с уже с инициативой от Дома Самодеятельного Творчества Ленинграда, имела реальный успех. Вообще здесь надо объяснить зачем это делалось и почему было нужно.
Дело в том, что для выступления с любой сцены в те годы было необходимо разрешение. Разрешение любого органа, что нес бы за вас полную ответственность, т.е. не сам артист, а кто-то, кто его контролирует, и даёт разрешение на концерт В просторечии – нужна была «литовка»! Вот какое слово!
Профессиональные организации типа Ленконцерта или Росконцерта её давали. А что делать представителям «самодеятельности», которые туда не входят?
Вот тут и становится понятен феномен «Рок-клубов» – своим фактом существования они давали официальное право для выступления своих членов на сценах города, если не сказать громче – страны. И если первые попытки объединений носили узко-специальный характер – просто организация концертов, то последнее – давало литовку, без которой в той стране ни ногой!
И понеслись повсеместно питерские рок-группы имея худо-бедно, но официальные бумаги на право выступать!
Да и вообще это настало время, когда советский рок получил, наконец, статус и стал такой же «песней советских композиторов».
Я имею ввиду тот факт, что существовала в те годы одна «квота» на исполняемые песни – программа любой группы должна была в процентном соотношении состоять из какого-то числа зарубежных песен и из какого-то числа «песен советских композиторов». А вот последними мы и не считались! Все песни, написанные нами – «песнями советских композиторов» не считались!
Поскольку песен Пахмутовой с Добронравовым 51или иных официальных советских композиторов никто из рокеров не пел, то возникал вопрос, что же они поют? Чьи песни?
И никто из официальных лиц без соответствующей бумаги ничего на это сказать не мог, просто не решался. Никто не мог определить, без надлежащего документа принадлежность песен ни Цоя, ни Кинчева, ни Гребенщикова, как «советского композитора».
В конечном итоге чиновники были правы, но тогда чем же песни перечисленных личностей являлись?
Вот этот статус и начал впервые в советской истории определять «Рок-клуб». Он давал документ, обозначающий возможность соответствия рок-концерта официальному пониманию концерта как такового, и тем самым снимал с любого чиновника естественный страх за своё будущее. И более того – давал возможность, случись что, свалить всю вину на «Рок-клуб». Ох как это пригодилось в последовавшее десятилетие.
Трещали по швам и лопались все «нормы» ханжеской советской артистической морали, мифа о том, что искусство должно быть «по-ждановски» приятно слуху и глазу, и должно служить отдыху и наслаждению.
Наслаждению оно конечно должно служить, но вот в каких формах и что считать наслаждением?
Это, наконец, стало зависеть уже не от чванливого худсовета, а непосредственно от самого артиста, а в нашем случае от группы. За всё уже отвечал «Рок-клуб».
Я хочу сказать, что «Аквариум» в те годы имел полностью «залитованную» программу, и, конечно же, через «рок-клуб». «Залитованы» были все песни, на сколько это было возможно. Это было чудовищное количество текстов, и это давало возможность, ничего не меняя в старом аквариумовском методе выступлений, продолжать концертную деятельность.
Чтоб было понятнее, основной метод выступления «Аквариума» все свои реальные годы существования был прост – перед любым выступлением мы точно знали максимум три первые песни, которые будем играть и пару последних. Остальное рождалось прямо на сцене. Нет, я не хочу сказать, что все было импровизацией.
Импровизацией был лишь порядок песен. И он уже полностью зависел от публики, от самого зала. Он фактически шёл от самого слушателя и той атмосферы, которую создавал сам зал. Наше дело было как можно точнее угадать это состояние и следующей песней лишь усилить его…
Этот метод никогда с годами не менялся и поэтому каждый аквариумовский концерт являлся абсолютно уникальным событием, увидеть которое, ещё раз не было никакой возможности в будущем.
Я не говорю об общем настроении каждого концерта. Оно никогда не повторялось, как никогда не повторяются ни восходы, ни закаты в этом городе, невзирая на эпохи и социальные ломки…
Глава 12 Петербург – Москва – Каретный
Александр Липницкий появился в большой «Аквариумовской» компании весной 1980 года в Тбилиси. Я об этом писал вам выше. Последующая его деятельность на ниве «русского рока» стает легендой.
Собиратель российской старины, серьезный коллекционер, исследователь и меценат, он станет, да простят меня сами члены этой музыкальной московской группировки восьмидесятых, одним из олицетворений «Рок-лаборатории».
Колоритнейший басист группы «Звуки МУ», сподвижник Петра Мамонова 52и Брайна Ино 53, ему никогда не будет равных в российском рок-мирке по степени продвинутости и понимания творческих процессов.
Его деятельное присутствие и помощь в становлении многих супер-звезд от чудной Жанны Агузаровой, до групп, типа «Атас», до сих пор с содроганием и уважением вспоминается современниками.
Его личное участие во всем, что сейчас называется российским рок-н-роллом трудно оценить, если таковое может вообще быть подвержено оценке. На протяжении всех восьмидесятых его дом являлся своеобразной «святой землей» для всех без исключения российских групп. Тем более Питерских! Мало кому неизвестно, как трудно, оказавшись в Москве, найти уют и понимание. В доме у Александра оно было для всех гостей. Это остается и по сей день.
В двух шагах от Петровки, в доме для признанной Кремлем элиты, в те годы появилась целая крепость со сменным питерским музыкальным гарнизоном. Этот гарнизон держал осаду все восьмидесятые во главе с его генералом, Александром Липницким.
Эта квартира-крепость фактически являлась перевалочной базой или если хотите – аэродромом-засадой для всех последующих «бомбежек» московских залов и квартир. Казалось бы невысокий, всего второй этаж этой квартиры, стал надежным бастионом от случайностей, которыми так обильно была наполнена жизнь питерских рокеров, тем более в Москве.
И как знать, не появись она в своё время, вместе с её хозяином – всех ли сегодняшних знаменитостей мы имели бы радость лицезреть и по сей день в здравии и на свободе…
Но в жизни именно «Аквариума» Саша сыграл наиболее заметную роль. Все без исключения участники группы, а их количество могло достигать и десятка человек, обязательно останавливались у него дома на Каретном.
Да что там говорить – это было необходимым правилом каждой гастрольной поездки в Москву. Эти два, иногда три дня в большой Москве проходили незаметно на фоне двух обязательных событий: первое – собственно концерт, и второе – обязательное застолье с пловом у Саши, который великолепно готовил его чудный приятель Валера Лелека 54.
Последнее было настоящим ритуалом, как бы подводящим черту под содеянным только что концертом, и одновременным стартом в новое, будущее развлечение.
Плов поедался огромным количеством народа, который приезжал после концерта и на сколько это было возможно помещался в достаточно просторной по понятиям социалистической действительности квартире Александра.
Ели стоя, т.к. свободного места в квартире не оставалось, но на это неудобство никто никогда не обращал внимания.
Места не было ни в коридоре, ни на кухне, ни в комнатах, но даже такое отсутствие никогда не мешало всем полностью насытиться и по мере сил насосаться. В общем все это можно смело назвать предтечей всех теперешних «презентаций», правда тогда никто, никому, ничего не презентовал, а просто болтали кто о чем, и делали всякое разное другое…
Теперь в этих комнатах играют и занимаются Сашины дети Сергей, Аня и Володя, названный в честь Сашиного брата Владимира 55– свидетеля всех тех «ревущих» восьмидесятых.
Его, Володина, история жизни заслуживает отдельной главы в любой книге, где оно упоминается. Пусть не будет исключением и эта книга. Включаю эти истории из соображений, о которых вы узнаете чуть позже.
Володя был по-московски открытым человеком и ни в чем у него не могло быть полумер. Жил громко, с большим количеством приятелей и ежедневно шалил в московских ресторанах, но не так как вам это показывают в кино. Напитки были основой смыла времяпрепровождения.
Ни в коем случае не сочтите эту милую привычку каким-то злостным нарушением общечеловеческой морали. Боже упаси!
Он делал это вдохновенно, подолгу, с наслаждением, не прерывая это занятие ни на мгновение, даже во время смены заведений. Все было бы практически в норме, если не одна деталь – самому ему от этого с годами становилось все хуже и хуже. Я имею ввиду его здоровье.
Он начал входить в то самое состояние, когда не пить – плохо, а пить – ещё хуже.
И вот его старший брат решил помочь. Был найден какой-то гений наркологии, который взялся произвести над Володей экстремальный опыт.
Как утверждают очевидцы, смысл этого действа заключается примерно вот в чем – пациенту делают укол, после чего предлагают выпить. А дальше, от первого же стакана он начинает очень болезненно умирать. Умирает, умирает, умирает… Короче, как у митьков: «Митька, брат, помирает – ухи просит!…» А тут вдруг доктор ему на помощь, раз, и ещё укольчик…
Очухивается человек, доктора благодарит, за то что его от смерти спас (это за свои же деньги-то!). Обнимать начинает, целовать.. А доктор ему:
«Вот видишь, сейчас я тебя спас от смерти, а если ещё стакан выпьешь где-нибудь, так меня там рядом и не будет. Примешь муку лютую и помрешь-таки!» Вот такой это был, как говорят, метод.
Долго ли, коротко ли, а наступил в доме семейный праздник – день рождения старшего брата Саши.
Дом – полная чаша, гостей – не разойтись, закуски – столы ломятся, а выпивки, да какой вкусной, и на вид, и цвет красивой, так что об этом и говорить неприлично. Смотрел на это Володя, смотрел, да и …
В общем взял он со стола бутылку водки, заперся в туалете, открыл, винтом выпил до дна и сел в уголке помирать…
Каково же было его искреннее удивление, когда он обнаружил себя через несколько часов в том же месте, живым и здоровым с перевесом только что в сторону похмелья. Вот состояние, доступное просветленности только истинного буддиста…
Я не буду далее распространяться о том, с каким усердием Володя продолжил свою исследовательскую деятельность в этой области… Частым гостем в доме на Каретном, был Сашин друг – Мирок.
Тихий житель Москвы и Николиной Горы, он был завсегдатаем Сашиной домашней библиотеки. Подолгу, часами он мог сидеть там и читать книги по древнерусскому искусству не шелохнувшись, и мы с уважением начинали переходить на шёпот в его присутствии.
Лишь спустя годы общения с ним я понял истинный смыл этих занятий, скрытый далеко от непосвященных глаз. Удивительная способность Мирка к концентрации была феноменальна, но была она продиктована каждый раз лютым похмельем, которое он с годами просто коллекционировал в себе.
Сначала от отсутствия денег на опохмеление, а затем уже и из настоящего коллекционного азарта он научился выдерживать феноменальные паузы между желанием и его реализацией. Вот конкретный пример.
Мы зашли как-то раз утром в «Пивные автоматы», что находились напротив, через Садовое кольцо от дома на Каретном, сами понимаете в какой целью.
Надо сказать, что это изобретение – «Пивные автоматы», начисто разрушало питерский образ ларька, потому что лишало процедуру получения пива двух основных составляющих – очереди и крановщицы-продавца. Очередь конечно была, но не в общепринятом понимании этого слова.
Здесь же нужно было найти кружку, а для этого приходилось пасти уже выпивающих, не сводя с них глаз и тут же хватать её прямо из их рук, не расслабляясь ни на секунду.
Где-то видимо был и продавец, но он находился за желанной стеной автоматов, и уже никого не интересовал.
…Среди посетителей в тот момент был и Мирок. Он стоял у стола и внимательно смотрел на наполненную пивом кружку. Смотрел не отводя глаз, не реагируя ни на кого из окружающих, включая и нас. Концентрация была космически предельной. За этим занятием мы его и оставили, отправившись на поиски кружек и налива.
Спустя длительное время, когда нам удалось, наконец, запастись всем, что хотели, мы собрались у его стола и начали пить пиво. Мирок был в той же позе, в которой мы его оставили. Пива в кружке не уменьшилось, только пена спала…
За разговорами и повторами полчаса пролетели незаметно, а может быть и больше. Пришло время бежать дальше. Мирок был неколебим в своём состоянии и концентрации.
Кружка стояла, готовая буквально лопнуть под его взглядом или прожечь стол под действием высоких астральных температур… Говорят, что в тот день он выпил пива, но нам это увидеть было не суждено…
На самом деле я привожу эти примеры из жизни наших старых друзей с определенной целью – необходимо понимать, что разница между Петербургом и Москвой – огромна.
Ну посудите сами, кто тогда, в восьмидесятые в городе на Неве мог так отчаянно рисковать своей жизнью, ради истинного наслаждения и удовольствия?
Кто в городе трех революций был способен тогда на столь высокую концентрацию и силу духа, во имя постижения тайн смирения и познания прекрасного?
Питерскому жителю вообще не характерны ни упрямство, ни излишняя активность, тем более в достижении поставленной цели.
Мы на фоне своих «чухонских нимф» так привыкли, что за нас все должно произойти само, что уже не хотим много и от этого не достигаем оного. Мы привыкли к размеренному, поступательному логическому развитию любого процесса, а москвичи же наоборот…
Смотрите, как в одном случае один герой жертвует собой ради того, чтоб выпить, а в другом случае – ради того, чтоб не выпить…
И в том и в другом случае их самопожертвование очевидно. А вот этого и не скажешь о питерском характере. Но вернемся к дому на Каретном.
Попадая туда, не обласканный роскошью в те годы советский рокер, оказывался как бы «принятым в приличных домах».
Этот является необходимой частью взросления любого рокера, даже такого уровня как The Beatles. Не прими их в своё время королевский британский дом, не выросли бы из них впоследствии настоящие английские «парубки» с едким налетом светскости.
Я не хочу сказать, что не окажись Сашин дом на пути ленинградско-питерского рока, не было такого изобилия общесоюзных звезд – нет, я не это имею ввиду! Но есть шанс, что разбрелись бы все они по «окошкам отдельных квартир», и на этом все бы и кончилось…
Третьяковка и Пушкинский были всегда доступны в выставочные дни благодаря его стараниям и его друзьям, а об Эрмитаже, где многие оказывались, живя рядом, лишь благодаря Сашиным наездам в Ленинград, вообще замечу шёпотом….
…Да, об «Эрмитаже»! В Москве есть свой «Эрмитаж». Это большой тихий сад напротив Петровки, летний театр и ресторан. Так было тогда, в восьмидесятых и раньше…
То, что касается «…и раньше», то Володя Липницкий повторил здесь подвиг Шемякина. Случилось это задолго до концертов там «Аквариума».
Владимир Семенович Высоцкий 56, как-то раз выпивая с Шемякиным 57в парижском «У Максима» 58и имел неосторожность петь там по собственной инициативе со сцены. К слову сказать, в этот момент за соседними столиками сидела «Таганская» элита под предводительством Любимова 59и культурно принимала гастрономические изыски. Тут подошло время «Где мои 16 лет на Большом Каретном?» Во-во! Большой Каретный – это как раз и есть адрес ресторана «Эрмитаж». Шемякин сквозь водочный туман расслышал: «Где мой чёрный пистолет…» «А где мой чёрный пистолет?» – пролетело в мозгу…
Тут он посмотрел вокруг и заметил, что ресторан пуст. Никого в нем не было. Он обомлел – только что Володя пел, Любимов сидел, официанты бегали и на тебе – никого! Присмотревшись внимательнее, он заметил людей под столами.
Оказывается за это короткое время, пока в мозгу носились последние слова, он успел достать свой пистолет, да ещё пальнуть разок, другой в потолок. Вот все и легли на пол… Высоцкий выволок его чёрным ходом из ресторана.
…Так и Володя Липницкий то же самое проделал в «Эрмитаже», только без песен и стрельбы.
Его, обсчитав и неосторожно оскорбив словом, полупьяного (а я писал, что иного состояния у него и не было никогда, в хорошем понимании этого слова), вытолкали оттуда. Володя не стал доказывать свою правоту словом, но фразу произнес: «Сейчас вы у меня все ляжете…» Ему вслед только усмехнулись. Через пол часа он вернулся, вошел в пальто в зал… Дальше как в кино, он достал из под него большое ружьё и…
Сцена повторилась, как в «У Максима» с точностью «до наоборот», с той лишь разницей, что здесь не было Любимова.
Увидев позорное падение своих противников, он с презрением опустил ружьё и вышел на улицу…
Его душа была отмщена, а крутой нрав затих перед этой жалкой картиной нечеловеческого позора… Вот истинный пример человеческого смирения и победы над гордыней! Но к чему это я? А вот к чему!
«Эрмитаж» вскоре стал местом выдающегося концерта, который можно отнести к финальной части независимой эры российского авангарда и той же части российского рок-н-ролла. Это был концерт «Аквариума» с Владимиром Чекасиным 60и Валентиной Пономаревой 61. Плясали все.
Чекасин вылезал на сцену через суфлерскую будку, Валя плясала со мной, Фаготом и Севой, взявшись за руки и разгуливая из одного конца рампы в другой.
Ритм то прерывался, то спонтанно возникал вновь. Соло на саксофонах не останавливались даже в самых интимных, с точки зрения текста, местах.
Публика ошалело на все это взирала, и не могла понять начался концерт или закончился. Этого не мог понять ни один из присутствовавших, поскольку все превратилось в сплошное авангардное соло.
Уровень напряжения в зале был как раз точно такой же как и при тех событиях, о которых я только что рассказывал выше. Кто-то стоял над всем этим, а кто-то лежал под столами… Полная идиллия! Настоящий авангард и рок-н-ролл. Или наоборот!
Если быть до конца быть справедливым, то исключительно благодаря Москве и её жителям «Аквариум» был замечен и обласкан славой.
Насильственно превращенный в город «третьей категории», Ленинград – Петербург продолжает и по сей день представлять только сокровищницу, моду формирует исключительно Москва.
Как не обидны такие слова мне, но это исторический факт, во-всяком случае в том, что касается нашего жанра, о котором в этих листах идет речь.
Не будь московского интереса, многие и остались бы «мелкопоместными князьками» у себя в городе (я имею ввиду Питер). Но это материал для другой книги.
Столичный город подарил много знакомств, но самыми замечательными с точки зрения расширения сознания и рамок дозволенного, стали конечно же «киношники». Причем в хорошем понимании этого слова.
Глава 13 Время кино
Певыми сделали попытку тогда ВГИК'овские студенты Саша Ильховский и Саша Нехорошев. 62Они нашли нас в Ленинграде и пригласили в Москву на съёмку кинокартины.
Фильм был как ветер прост и незатейлив – сидит молодой главный герой у себя дома, точнее в квартире, которую снимает и принимает друзей или не совсем друзей.
И как-то от каждого очередного посещения становится ему все более и более тоскливо, силы совсем на исходе, и даже в холодильнике остается один плавленый сырок… Вот казалось и все, что осталось от жизни, да не тут-то было, с улицы доносятся знакомые голоса, он радостно машет с балкона в ответ… И вот весь его дом наполнен старыми друзьями, все играют и поют. Абсолютная идиллия и совершенство.
Эта короткая курсовая работа кинооператора Саши Ильховского и звукорежиссёра Саши Нехорошева стала для нас входом в новое, доселе не веданное пространство кино, и в конечном итоге стала такой же «курсовой» на будущем интересном поприще «Аквариума» в кино.
Как и любая музыкальная деятельность, что в своём городе, что на выезде за его пределы – киножизнь полна всяких смешных неожиданностей. Не обошлось без них и при этих первых съёмках.
По замыслу авторов нам нужно было отснять план, как друзья, а их, без всякого сомнения играли все члены группы, идут и подходят к дому героя. Героя без какого-либо сомнения играл Борис. Все просто, да не все…
Квартира, в которой проходили съёмки, находилась в доме, что расположен в самом конце небольшой улицы, не далеко от Мосфильма, и единственной достопримечательностью которой, после того факта, что там и по сей день живет Саша Нехорошев, являлось Шведское консульство и строившееся поодаль Германское.
Ну если за строительством Германских апортаментов присмотр был ещё не такой шустрый, то за Шведским смотрели с особой тщательностью. Причем опять же надо понимать, что смотрели тогда не теми глазами, что сейчас. Опасность в те времена представляли не арабские террористы или курдская армия, а собственные граждане, что могли в любой момент сигануть через забор и попроситься в Швецию на постоянное место жительство, минуя местный ОВИР.
От этого складывалась анекдотическая ситуация – не шведы охраняли своё посольство, а советские спецслужбы. И тут было ясно, что и птица не пролетит незамеченной. Напоминаю, на дворе стоял 1982 год!
Так вот эта самая улица, по которой нам неминуемо пришлось ходить, и тянулась вдоль забора этого самого строения. Тротуар, мелкие кустики и забор, причем не такой и высокий.
Но и это ещё не все. Никакой видимости, что это может быть съёмка, на улице или вокруг дома и в помине не было. Съемки-то происходили из квартиры, а квартира была почти на последнем этаже высоченного современного московского дома, причем даже балкон был углублен внутрь фасада и вместо перил, была модная современная бетонная глухая плита.
Короче, ничего нельзя было заметить из того, что делало бы любые наши последующие действия причастными к съёмкам кино. И вот представьте себе следующее.
Компания молодых людей со всеми возможными признаками свободомыслия как в прическах, так и в одеждах, собирается у забора дипломатического представительства. Достается из карманов совсем диковинная штука – коротковолновая портативная радиостанция ( в те времена и у милиции такого не было) и начинается: «Аллло, Саша, ты как?» «Все в порядке?» «Готовы!» «Все на месте?» «Идем!» «Мотор!»
После чего, вся компания, как по команде, снимается с места и начинает двигаться вдоль консульского забора, весело прыгая и что-то невразумительно крича. Причем двигается до нелогичного медленно, размахивает руками и ногами, вообще ведет себя весьма активно. В таком режиме проходит всю улицу и скрывается в парадной.
Наблюдавший за этой процедурой с балкона своего дома Саша Нехорошев рассказывал как, из казалось бы пустых кустов, что подле самого забора, недалеко от нас, а мы его так и не увидели, материлизовался человек в неброской рубахе, с авоськой в руках и уставился в нашу сторону, а ещё несколько прохожих остановили свой небыстрый ход и стали внимательно, без тени праздности, присущей зевакам, наблюдать за происходящим.