Страница:
Внезапно Кабан вскочил с дивана и подбежал к двери в небольшую комнату, с окном во двор. Распахнув ее, почти не целясь, выстрелил под углом вниз. В ответ раздался пронзительный стон, затем — зловещая тишина…
«Все… Полковник убит, — понял Анатолий Михайлович, — у меня имеется полчаса, а потом — если требование бандита не выполнят — вариантов и шансов уже не останется…»
Вскоре призывно зашипела рация.
— Послушай, — зло рявкнул ему убийца.
Детектив поднес аппарат к уху.
— Анатолий Михайлович, Передайте Храпунову — вертолет будет минут через сорок, — послышался далекий голос. — И попросите, чтобы больше никого не убивал…
— Поздно… Я остался один, — тихо отвечал он, — про вертолет сейчас сообщу, но постарайтесь не затягивать с его прилетом, а то вам и поговорить будет не с кем…
— Ясно… — испуганно прошептал абонент и отключился.
— Вертолет уже в пути, — проинформировал следователь, — расчетное время прибытия через сорок минут.
Вор оскалил желтые зубы и допил содержимое бутылки. Карабин теперь лежал на диване рядом с ним, дулом к боковой стене. Его хозяин порядочно опьянел, и осоловевшие глаза бездумно смотрели вдаль, сквозь Севидова.
«Ежели останусь жив — тоже напьюсь в дымину… — поклялся он про себя и незаметно вздохнул: — эх… советовала же бабушка пойти на истфак. Рассказывал бы сейчас детишкам в школе про пирамиду Хеопса…»
И все-таки геликоптер появился. Минуты за три до его посадки на углу бескрайнего поля, что примыкало к лесочку и высокому забору коттеджа, Кабан услышал заветный гул, встрепенулся и подбежал к окну.
— Ага! Летит! Слышишь?
Сыщик кивнул и изобразил на лице довольную улыбку.
— Эй, придурок на проводе! — крикнул в рацию Храпунов. — Передай пилотам, чтоб двигателей не выключали, и не подходите ближе двухсот метров, ясно?
Дождавшись, когда камуфлированная машина опустится на землю у забора, он схватил детектива за руку и подвел к выходной двери:
— Ты идешь впереди, я следом. Если что не так — стреляю.
И приставив к его затылку ствол карабина, открыл замки…
Все было «так» — вертолет спокойно поджидал преступника, медленно вращая винтами на малом газе, а спецназ и прочие силовики вообще где-то запропали. Заложник с убийцей быстро вышли через боковую калитку и оказались в тридцати метах от Ми-8. До трапа добежали пригнув головы, при этом Михалыч постоянно ощущал холод металла то у шеи, то у самого затылка. У дверного проема грузовой кабины Кабан протиснулся вперед, заглянул внутрь и, оттолкнув Севидова, стал подниматься по короткой — в четыре ступеньки, лесенке. Уже поднявшись, вдруг остановился, недоуменно посмотрел назад — сначала на следователя, потом в сторону лесочка и сполз по открытой дверке с круглым иллюминатором на пол. На спине его — промеж лопаток зияла дырка с расползавшимся пятном крови…
Снайпер сработал отменно — выбрал правильную позицию, да и выстрел произвел — что надо. В общем-то, вся операция, как докладывал позже замминистра, была организована грамотно и безупречно. Ну, подумаешь — погибло двое заложников, эка невидаль в наше-то время! Зато преступник понес заслуженную кару.
Более других горевал Анатолий Михайлович. Нет, тому, что остался жив он, безусловно, радовался и напился в соответствие с обещанием — в стельку. Однако со смертью Храпунова заветная цепочка, ведущая к организатору убийства депутата, оборвалась…
Расстраивался Севидов не долго — его молодые, ретивые помощники не сидели сложа руки, а продолжали докапываться до истины с завидным усердием. Буквально через пару дней их старания были с лихвой вознаграждены — во вместительном гараже воровского особняка отыскался вмонтированный в стену и замаскированный под кирпичную кладку сейф. Среди пачек зеленоватых купюр и золотых драгоценностей с бриллиантовыми вкраплениями затерялся неприметный блокнот. Записей в нем значилось немного, фамилии перемежались с кличками, обычные адреса — с координатами зон и датами окончания сроков отсидки. Лихую братву следственная группа отбросила сразу — вряд ли среди уголовного контингента был тот, кому не угодил народный избранник. Взялись за тех, кто пребывал на свободе, и скоро обозначились тонкие нити, ведущие вовсе не в коммунистический стан, не в либеральную тусовку, как предполагали почти все средства массовой информации, а прямиком к верхушке «демократов»…
До выявления заказчика оставалось несколько часов, когда в кабинете Анатолия Михайловича раздался звонок и незнакомый голос сообщил о несчастье с его женой. Пообедав в заводской столовой и возвращаясь в родную бухгалтерию, где проработала без малого двадцать лет, та вдруг почувствовала слабость и боли в области сердца. Через полчаса скорая увезла ее в кардиологическую клинику, а мэтр, бросив все дела, помчался следом и просидел в приемных покоях до поздней ночи. Утром же начальство любезно предложило взять накопившиеся отгулы до полного выздоровления супруги.
Много позже он стал догадываться о единой и взаимосвязанной подоплеке череды событий вокруг того громкого расследования: и странного сердечного приступа вполне здоровой до того момента женщины; и мягкого отстранения от следствия его самого, а затем и команды вундеркиндов; и огромных премиальных, быстренько выданных всей бригаде, включая стариков, не взирая на недовведенную до финала работу…
После возвращения на службу Севидов был завален другими уголовными делами, а добытые его группой материалы увез в Москву заместитель министра юстиции, где те и канули в небытие…
И об этой невеселой истории мудрый сыскарь так же собирался поведать стажеру Волчкову. Он хотел посветить мальчишку во многое, а точнее во все тонкости их многогранной и сложной профессии. Однако приоткрывать завесу намеревался постепенно, не нагружая юную психику излишними страхами и неуверенностью перед будущими трудностями.
Сегодняшний трудовой день не принес каких-либо неприятностей, за исключением натянутого разговора с Добрым. Его рассказ о дочери-наркоманке, снова давшей волю губительному пристрастию и странный интерес к бессвязному лепету, который та несла, пока Виргилис возвращал ее к сознанию, немного выбили доктора из колеи. Впрочем, большого значения визиту полковника он не придал. Осечки в работе изредка случались, но в излечении несовершеннолетней наркоманки заглавную роль исполнял покойный профессор, силы которого к тому времени, вероятно, были на исходе. Психолог же помогал Анне пошире раскрыть глаза, дабы пробудить интерес к происходящему в реальном, осязаемом мире.
Тут-то и скрывался тонкий, малоприметный для поверхностного взгляда нюанс — сам больной должен обладать непременным желанием расстаться с пороком, иначе все психологические тренинги вкупе с долгими задушевными беседами — пустая трата времени. Девушка соглашалась со всем, о чем говорил Олег Давидович, легко пускалась в откровения, смотрела на него благодарным взглядом широко раскрытых, доверчивых глаз… На самом же деле, скорее всего, думала об одном: как бы поскорее вырваться из-под врачебного присмотра и вновь окунуться в дурманящий омут…
На Вознесенском проспекте он остановился у пешеходного перехода, пропуская поток автомобилей. Уже с минуту Фролов слышал нетрезвую речь, разбавленную крепкими выражениями — сзади попятам плелись два подпитых молодых человека. Подойдя к нему почти вплотную, они так же стали дожидаться зеленого света.
Внезапно Олег почувствовал нерезкий, но сильный толчок в спину, будто кто-то навалился всем телом и пытается с его помощью удержать равновесие. От неожиданности он вывалился из толпы и сделал три шага вперед. В это же мгновение увидел, как слева, отчаянно сигналя и чуть отворачивая в сторону, несется автобус. Сзади уже не толкали и тогда доктор, вскинув руки, словно это могло остановить надвигающуюся махину, попятился назад…
Он почти успел увернуться от угловатой кабины пассажирского транспорта, и лишь мгновения не хватило, чтобы полностью убраться с траектории ее движения. Удар пришелся в левое бедро. Падая на асфальт, Фролов мимолетно заметил забрызганный грязью автобусный борт и услышал визг тормозов…
Поморщившись от боли, пострадавший кое-как сел. К нему уже спешил перепуганный водитель. Тот не стал костерить крепкими выражениями пешехода, а помог встать и даже ощупал ушибленную ногу. Переведя дух, психотерапевт обернулся в поисках пьяных молодцов, но те бесследно исчезли…
— Напьются же скоты до-беспамятства!.. — обескуражено прокомментировала происшествие, едва не закончившееся трагедией, какая-то пожилая женщина. — Даже не извинились… Давайте я вас отряхну.
Она достала носовой платок и стала смахивать с дубленки Олега жидкую грязь.
— Ну, как ты парень? Претензии есть? — поинтересовался шофер.
— Нет, что вы… — отвечал врач, испытывая некоторую вину перед ним, — поезжайте, у вас полон автобус пассажиров…
Прихрамывая, он добрался до дома без приключений, однако постоянно ловил себя на мысли, что нестерпимо хочет оглянуться…
А на следующий день Фролов впервые за долгие годы работы опоздал в клинику. По утрам, ровно в девять тридцать, переступая через свое отвращение к служебным авто, он выходил из подъезда и садился в поджидавший белый Рено. Так случилось и на сей раз, но… часом позже.
Подошедший лифт услужливо и бесшумно раскрыл двери. Войдя в кабинку, Олег Давидович нажал кнопку первого этажа и похлопал по карманам — проверил наличие сотового телефона, записной книжки, бумажника… Пока ехал вниз, расправил шарф, застегнул дубленку, а когда шагнул из лифта, взгляд сразу выхватил неладное — первая дверь, ведущая из подъезда, несмотря на тугой пружинный механизм, была приоткрыта. Нижним краем она упиралась в ногу лежащего на полу человека.
Доктор быстро сбежал по короткой лесенке, толкнул дверь и склонился над мужчиной. Это был сосед, живущий этажом выше. Он судорожно глотал ртом воздух, а правой рукой держался за левый бок.
— Вам плохо? — спросил Фролов, считая пульс на его запястье.
— Нож… Выньте нож… — еле слышно прошептал тот.
Осторожно ощупав его, психотерапевт расстегнул дубленку и обомлел — пиджак с рубашкой в районе селезенки пропитались кровью.
— Ножа нет… но вы ранены, — сказал Олег, набирая на мобильнике номер неотложки.
— Холодно… — подал голос пострадавший, после того как была вызвана скорая, — мне чертовски холодно…
Врач тут же снял свою дубленку и накрыл ей едва знакомого человека. На глаза попалась норковая шапка, валявшаяся в темном углу. Он подобрал ее и, подкладывая под голову, справился:
— Что случилось?
— Какой-то подонок… — начал тот, прикрывая глаза, — какой-то подонок вышел из темноты и ударил ножом. Не знаю… Никогда его раньше не встречал…
— Дома кто-нибудь есть?
— Жена… В сорок четвертой квартире…
В этот время вторая дверь открылась и с улицы зашла девушка. Завидев двух странных мужчин, она попыталась прошмыгнуть в подъезд, но Фролов властно скомандовал:
— Одну минутку, барышня! Человеку плохо. Поднимитесь, пожалуйста, в сорок четвертую квартиру, пусть его родственники спустятся. Да и скажите, чтобы захватили одеяло, вату и бинт…
Через три минуты возле раненного суетилась бледная женщина в домашнем халатике. Олег Давидович накрыл ноги пострадавшего одеялом и пытался остановить кровотечение.
— Давайте перенесем его домой, — жалобно попросила дрожащим голосом супруга.
— Ни в коем случае! Его нельзя трогать — мы не знаем, задеты ли внутренние органы.
И еще с четверть часа, до приезда бригады скорой помощи, они делали все, чтобы хоть как-то облегчить страдания бедняги…
— Спасибо вам… — пробормотала напуганная женщина, когда врачи погрузили носилки в белоснежную «Газель». — Которая ваша?
В руках она держала две совершенно одинаковые по виду короткие дубленки…
Сидя в Рено, психолог обдумывал происшедшее. Что-то в этой истории настораживало и не давало покоя. Вчерашнее недоразумение на Вознесенском проспекте, чуть не обернувшееся, в лучшем случае, больницей. Сегодняшнее нападение на соседа, внешне похожего на него и вышедшего из лифта двумя минутами раньше. «Хотя… — решил он, открывая дверь клиники, — мало ли на свете совпадений? В нашем доме живут в основном люди небедные, и кто знает, сколько у того человека врагов?.. А я… Кому я мог своей работой перейти дорогу!? Бред…»
Однако подобный вывод успокоил ненадолго. Отдав несколько распоряжений после традиционной планерки, Фролов занял место за письменным столом и включил компьютер. В нижней части монитора высветился значок, призывавший проверить почту — в папке «Входящие» имелись свежие послания. Одно из трех пришедших писем было из разряда деловых; второе прислал старинный друг из столицы; а вот третье…
«Сматывайся из города, не то расстанешься с жизнью. Срок — пять дней», — значилось в открывшемся окне.
Логин отправителя Олег видел впервые. Он прочитал короткий текст еще раз, затем, встав из-за стола, медленно прошелся по кабинету и остановился у аквариума. Теперь цепочка зловещих событий выстраивалась в логический ряд…
Мать Лешки — Анастасия Сергеевна, попав по распределению после института на один из крупных заводов, так и прокорпела над кульманами его конструкторского бюро до пенсии. Старший Волчков — полковник МУРа тоже пропадал на работе, порой сутками не появляясь дома. Однако их единственный сын вниманием, заботой и лаской любящих родителей обделен не был. Почти каждый вечер они встречались за столом в огромном зале их сталинской квартиры; обсуждали новости; делились радостями и горестями; строили планы… В выходные, как правило, устраивались совместные походы в театры, музей, на выставки, в летнее же время они отправлялись на лоно природы.
Учеба в школе, а затем и в Академии права давалась Алексею легко и, тем не менее, оставалась всегда под ненавязчивым, но неусыпным контролем. Старшее поколение сыном гордилось и деликатно вело его под руку в большую жизнь.
Отец — Леонид Осипович обладал немалыми связями в белокаменной, да пользоваться ими для протекции отпрыска не спешил, приговаривая: «Коли станет захлебываться, вытащить за химок всегда успею, а покамест пусть сам учиться выгребать из круговерти нынешнего омута…»
И Лешка греб, что есть силы — лекций не пропускал; на семинарах рвался ответить первым; во время практических занятий ловил каждое слово бывалых оперов, правоведов и криминалистов. Результат не заставил себя ждать — после пяти лет упорного труда счастливому выпускнику Академии вручили новенький диплом в алых, пахнущих типографской краской корочках.
В разгар торжественного домашнего застолья, старший Волчков сказал свое веское слово:
— Отгуливай законный отпуск сынок — заслужил, а через месяц тебя ждет в качестве следователя-стажера мой старинный друг в Санкт-Петербурге.
Матушка смиренно молчала, зная непреклонный нрав супруга. Зато для вчерашнего студента данное известие прозвучало громом среди ясного неба. Округлив глаза, он пролепетал:
— Почему в Питер?.. Я надеялся подыскать место в Москве…
— Место найти несложно, — согласился родитель, — а вот людей, у которых можно научиться чему-то хорошему, с каждым днем становится меньше.
— А кто это человек? — робко поинтересовался Алексей, осознавая незыблемость отцовского решения.
— Следователь по особо важным делам городской прокуратуры. В послужном списке сотни раскрытых сложнейших преступлений. Не стану называть его гением — не люблю высокопарных фраз, но сыскарь — что надо. Скоро сам убедишься…
Так младший Волчков, нежданно-негаданно и едва ли не в одночасье оказался в северной столице. Впрочем, долго он не горевал — закадычных друзей в родном городе в силу великой увлеченности познанием азов будущей специальности Лешка не имел, а до слабого пола руки тем более не доходили. Расставание на Ленинградском вокзале с близкими хоть и вышло тягостным, да все ж, перевернуло очередную страничку судьбы. И через шесть часов пути в «Стреле», вдохнув полной грудью питерский воздух, наполненный утренней прохладой, он оптимистично прошептал:
— Все равно когда-то надо начинать жить самостоятельно…
Выпускника-отличника приняли в Санкт-Петербурге радушно. Лишь три недели молодой специалист ощущал неудобства и прочие «прелести» бытия в общежитии, затем его определили в отдельную служебную квартирку на Таврической. Анатолий Михайлович Севидов отнесся к появлению наследника давнишнего приятеля по отечески тепло, ни на шаг не отпуская от себя весь первый месяц.
Постепенно парень втянулся в рваный ритм работы сыщика. Утром они на пару с мэтром чаевничали или попивали крепкий кофе, заполняя кипы бланков, отчетов, протоколов и прочих бумажных форм. В полдень неспешно обедали в ближайшем кафе. После трапезы начиналось, как выражался опытный наставник: «общение с народом». Они встречались с оперативниками, экспертами, свидетелями, подследственными… Изредка в размеренный график врывались выезды на места новых преступлений.
Волчков и не думал жаловаться на свою новую жизнь. В конце концов, он получил именно ту профессию, о которой мечтал долгие годы. Оставалось освоить некие практические тонкости, накопить чуток опыта, да отточить столь необходимую в деятельности следователя интуицию. Пока же молодой человек еще делал первые шаги. Делал неуверенно и с ошибками. Михалыч намеренно не стал указывать стажеру на опрометчивость решения арестовать старика Блюма, рассудив при этом: «О напрасной и чрезмерной жестокости, являющейся сутью данного просчета, мальчишка должен дойти собственным умом».
— Мойся, ты опять уже навлек на мою бэдную голову смотрины с ордером!.. — гневно воздела руки к небесам тучная еврейка, вкатившись в небольшую коморку, приспособленную мужем под мастерскую. — Ну, это же форменное свинство, прости меня Господь за упоминание этого грязного животного! Ты же клялся всеми своими мозолями, что больше ноги их здесь не будет…
Седой, лысеющий старичок в затрапезном, длинном халате отложил металлическую заготовку, водворил в деревянный футляр миниатюрный штарнгенрейсмас и удивленно воззрился поверх очков на жену.
— Да-да, Мойся, там снова пришли какие-то головорэзы по твою душу и сейчас станут допрашивать. И перэстань на меня смотреть как гипсокартонное изваяние. Это мнэ ты должен возвэсти гранитный бюст в полный рост на Дворцовой площади, за мое, опять же гранитное терпэние…
Мастер тщательно вытирал пестрой тряпицей руки и слушал ее, не перебивая. Затем тяжело поднялся из-за самодельного верстачка и молвил дребезжащим, старческим тенорком:
— Что ты такое говоришь!? Какие такие головорэзы, и с какой стати?
В этот момент позади округлой женской фигуры появились трое мужчин в штатском.
— Какие такие… — тихо передразнила мужа та и посторонилась, уступая непрошенным гостям дорогу.
Оперативники друг за другом прошли в комнатушку и с интересом осмотрелись. Один, судя по виду — старший, коротко представился:
— Александр Николаевич Воробейчик. Добрый вечер…
— Ви считаете — он добрий?.. — снимая очки с толстыми линзами, тихо вопрошал Блюм и вместо ответа на приветствие кротко заметил: — впрочем, вам виднее, гражданин начальник. И что же привело вас ко мне в этот, как ви виразились, добрий час?
— Да вот, решили полюбопытствовать, чем так увлеченно занимается наш бывший подопечный… — рассеянно отвечал прокурорский работник, промежду прочим осматривая детали, в изобилие покоившиеся на хорошо освещенном лампой слесарном столике.
— Ай, гражданин хороший! Будьте так осторожны, чтобы не перэпутать элемэнты моей важной работы и положить их строго на те места, на которых они пребывали до вашего милого вторжения…
Тот небрежно вернул восвояси непонятную железяку, кивком пригласил подчиненных к началу осмотра и пояснил хозяевам:
— Имею письменное разрешение от сего дня на проведение обыска, иными словами ордер… — он достал из внутреннего кармана куртки сложенный вчетверо листок и, помахав им перед большими, крючковатыми носами хозяев, сунул обратно за пазуху. — Для чего и пригласил понятых.
Только сейчас Моисей Блюм заметил топтавшихся в коридоре двух соседок — словоохотливых сестер-старушек Козиных из квартиры напротив. «Все… — сокрушенно подумал он, — завтра оба этажа нашего муравейника будут судачить о том, что я, таки, вооружал израильскую армию для вторжения в сектор Газы…» Вслух же возмущенно запричитал:
— А что, скажите на милость, я сотворил, что ваше начальство раздает налэво-направо мандаты…
— Вот сейчас и займемся выяснением, — перебил его Воробейчик, деловито подключаясь к начавшемуся шмону, — а пока мы руководствуемся исключительно вашим криминальным прошлым.
— Нет, ви себэ слыхали!? Как вам это нравится? — не обращая внимания на щипавшую его тощую ляжку жену, обратился доморощенный мастер ко всем присутствующим. — Ну что, скажите с того, что, предположим, ви, дорогой товарищ Воробейчик, раньше по понедэльникам секли своих детей ремнем до багровых борозд на интимних задних местах? Или же с того, что по срэдам докучали подчиненним сержантессам, а по пятницам и вовсе веселились в сауне с подслэдственными девицами!?
Два молодых оперативника, перестав шарить по бесконечным ящикам с инструментами, переглянулись и с изумлением воззрились на старшего. Тот, выпучив глазищи и побагровев, будто еврей только что прочитал его чистосердечное письменное признание, в свою очередь уставился на него. Немая сцена длилась несколько секунд и прервана была все тем же оракулом:
— Прошу себэ заметить: я виразился «предположим»… Так и что же, я вас спрашиваю? Виходит, каждый, кто сочтет себя менее аморальным, может вторгаться в вашу личную жизнь по понэдельникам, срэдам и пятницам?
Прокурорский работник перевел враз сбившееся дыхание, нервно сглотнул, вставший в горле ком и решительно направился к верстаку. По пути он вырвал из рук подчиненного пластиковый кейс, раскрыл его, поднес к столику и одним размашистым движением сгреб все детали вместе с аккуратно разложенными инструментами. Не обращая внимания на схватившегося за голову Блюма, Воробейчик набил дипломат доверху всем, что попадалось на глаза, с силой хлопнул крышкой и сердито процедил:
— Теперь о главном, гражданин одаренный конструктор… Вот постановление о вашем аресте.
Он торжествующе выудил из недр куртки очередную бумаженцию и на сей раз, развернув, протянул вконец расстроенному мастеру.
— Ай, да за что же моего Мойсю!? — заверещала дородная женщина, заграбастав мелкого мужа в крепкие объятия.
Мойся безвольно опустил руки и не сопротивлялся. Даже сестрички K°зины дружно достали платочки и одновременно поднесли к сухим глазам.
— У вас пять минут на сборы… — бросил Александр Николаевич и направился к выходу.
Один сподручный засеменил за начальником и остановился в коридоре напротив залы, второй же остался в мастерской привычно приглядывать за «хитрым, матерым рецидивистом».
Глава III
«Все… Полковник убит, — понял Анатолий Михайлович, — у меня имеется полчаса, а потом — если требование бандита не выполнят — вариантов и шансов уже не останется…»
Вскоре призывно зашипела рация.
— Послушай, — зло рявкнул ему убийца.
Детектив поднес аппарат к уху.
— Анатолий Михайлович, Передайте Храпунову — вертолет будет минут через сорок, — послышался далекий голос. — И попросите, чтобы больше никого не убивал…
— Поздно… Я остался один, — тихо отвечал он, — про вертолет сейчас сообщу, но постарайтесь не затягивать с его прилетом, а то вам и поговорить будет не с кем…
— Ясно… — испуганно прошептал абонент и отключился.
— Вертолет уже в пути, — проинформировал следователь, — расчетное время прибытия через сорок минут.
Вор оскалил желтые зубы и допил содержимое бутылки. Карабин теперь лежал на диване рядом с ним, дулом к боковой стене. Его хозяин порядочно опьянел, и осоловевшие глаза бездумно смотрели вдаль, сквозь Севидова.
«Ежели останусь жив — тоже напьюсь в дымину… — поклялся он про себя и незаметно вздохнул: — эх… советовала же бабушка пойти на истфак. Рассказывал бы сейчас детишкам в школе про пирамиду Хеопса…»
И все-таки геликоптер появился. Минуты за три до его посадки на углу бескрайнего поля, что примыкало к лесочку и высокому забору коттеджа, Кабан услышал заветный гул, встрепенулся и подбежал к окну.
— Ага! Летит! Слышишь?
Сыщик кивнул и изобразил на лице довольную улыбку.
— Эй, придурок на проводе! — крикнул в рацию Храпунов. — Передай пилотам, чтоб двигателей не выключали, и не подходите ближе двухсот метров, ясно?
Дождавшись, когда камуфлированная машина опустится на землю у забора, он схватил детектива за руку и подвел к выходной двери:
— Ты идешь впереди, я следом. Если что не так — стреляю.
И приставив к его затылку ствол карабина, открыл замки…
Все было «так» — вертолет спокойно поджидал преступника, медленно вращая винтами на малом газе, а спецназ и прочие силовики вообще где-то запропали. Заложник с убийцей быстро вышли через боковую калитку и оказались в тридцати метах от Ми-8. До трапа добежали пригнув головы, при этом Михалыч постоянно ощущал холод металла то у шеи, то у самого затылка. У дверного проема грузовой кабины Кабан протиснулся вперед, заглянул внутрь и, оттолкнув Севидова, стал подниматься по короткой — в четыре ступеньки, лесенке. Уже поднявшись, вдруг остановился, недоуменно посмотрел назад — сначала на следователя, потом в сторону лесочка и сполз по открытой дверке с круглым иллюминатором на пол. На спине его — промеж лопаток зияла дырка с расползавшимся пятном крови…
Снайпер сработал отменно — выбрал правильную позицию, да и выстрел произвел — что надо. В общем-то, вся операция, как докладывал позже замминистра, была организована грамотно и безупречно. Ну, подумаешь — погибло двое заложников, эка невидаль в наше-то время! Зато преступник понес заслуженную кару.
Более других горевал Анатолий Михайлович. Нет, тому, что остался жив он, безусловно, радовался и напился в соответствие с обещанием — в стельку. Однако со смертью Храпунова заветная цепочка, ведущая к организатору убийства депутата, оборвалась…
Расстраивался Севидов не долго — его молодые, ретивые помощники не сидели сложа руки, а продолжали докапываться до истины с завидным усердием. Буквально через пару дней их старания были с лихвой вознаграждены — во вместительном гараже воровского особняка отыскался вмонтированный в стену и замаскированный под кирпичную кладку сейф. Среди пачек зеленоватых купюр и золотых драгоценностей с бриллиантовыми вкраплениями затерялся неприметный блокнот. Записей в нем значилось немного, фамилии перемежались с кличками, обычные адреса — с координатами зон и датами окончания сроков отсидки. Лихую братву следственная группа отбросила сразу — вряд ли среди уголовного контингента был тот, кому не угодил народный избранник. Взялись за тех, кто пребывал на свободе, и скоро обозначились тонкие нити, ведущие вовсе не в коммунистический стан, не в либеральную тусовку, как предполагали почти все средства массовой информации, а прямиком к верхушке «демократов»…
До выявления заказчика оставалось несколько часов, когда в кабинете Анатолия Михайловича раздался звонок и незнакомый голос сообщил о несчастье с его женой. Пообедав в заводской столовой и возвращаясь в родную бухгалтерию, где проработала без малого двадцать лет, та вдруг почувствовала слабость и боли в области сердца. Через полчаса скорая увезла ее в кардиологическую клинику, а мэтр, бросив все дела, помчался следом и просидел в приемных покоях до поздней ночи. Утром же начальство любезно предложило взять накопившиеся отгулы до полного выздоровления супруги.
Много позже он стал догадываться о единой и взаимосвязанной подоплеке череды событий вокруг того громкого расследования: и странного сердечного приступа вполне здоровой до того момента женщины; и мягкого отстранения от следствия его самого, а затем и команды вундеркиндов; и огромных премиальных, быстренько выданных всей бригаде, включая стариков, не взирая на недовведенную до финала работу…
После возвращения на службу Севидов был завален другими уголовными делами, а добытые его группой материалы увез в Москву заместитель министра юстиции, где те и канули в небытие…
И об этой невеселой истории мудрый сыскарь так же собирался поведать стажеру Волчкову. Он хотел посветить мальчишку во многое, а точнее во все тонкости их многогранной и сложной профессии. Однако приоткрывать завесу намеревался постепенно, не нагружая юную психику излишними страхами и неуверенностью перед будущими трудностями.
* * *
Ко всякого рода технике Олег относился спокойно, а служебных автомобилей и вовсе не любил. Куда как приятней было пройтись после работы по вечернему Петербургу, позабыв до следующего дня о рабочих проблемах и любуясь красотами величественной архитектуры. И в этот раз Фролов, отпустив машину, оправился домой пешком — дорога неспешным шагом занимала не более получаса. Предстояло пересечь несколько оживленных проспектов, остальной же путь он намеренно проделывал по спокойным, узким улочкам.Сегодняшний трудовой день не принес каких-либо неприятностей, за исключением натянутого разговора с Добрым. Его рассказ о дочери-наркоманке, снова давшей волю губительному пристрастию и странный интерес к бессвязному лепету, который та несла, пока Виргилис возвращал ее к сознанию, немного выбили доктора из колеи. Впрочем, большого значения визиту полковника он не придал. Осечки в работе изредка случались, но в излечении несовершеннолетней наркоманки заглавную роль исполнял покойный профессор, силы которого к тому времени, вероятно, были на исходе. Психолог же помогал Анне пошире раскрыть глаза, дабы пробудить интерес к происходящему в реальном, осязаемом мире.
Тут-то и скрывался тонкий, малоприметный для поверхностного взгляда нюанс — сам больной должен обладать непременным желанием расстаться с пороком, иначе все психологические тренинги вкупе с долгими задушевными беседами — пустая трата времени. Девушка соглашалась со всем, о чем говорил Олег Давидович, легко пускалась в откровения, смотрела на него благодарным взглядом широко раскрытых, доверчивых глаз… На самом же деле, скорее всего, думала об одном: как бы поскорее вырваться из-под врачебного присмотра и вновь окунуться в дурманящий омут…
На Вознесенском проспекте он остановился у пешеходного перехода, пропуская поток автомобилей. Уже с минуту Фролов слышал нетрезвую речь, разбавленную крепкими выражениями — сзади попятам плелись два подпитых молодых человека. Подойдя к нему почти вплотную, они так же стали дожидаться зеленого света.
Внезапно Олег почувствовал нерезкий, но сильный толчок в спину, будто кто-то навалился всем телом и пытается с его помощью удержать равновесие. От неожиданности он вывалился из толпы и сделал три шага вперед. В это же мгновение увидел, как слева, отчаянно сигналя и чуть отворачивая в сторону, несется автобус. Сзади уже не толкали и тогда доктор, вскинув руки, словно это могло остановить надвигающуюся махину, попятился назад…
Он почти успел увернуться от угловатой кабины пассажирского транспорта, и лишь мгновения не хватило, чтобы полностью убраться с траектории ее движения. Удар пришелся в левое бедро. Падая на асфальт, Фролов мимолетно заметил забрызганный грязью автобусный борт и услышал визг тормозов…
Поморщившись от боли, пострадавший кое-как сел. К нему уже спешил перепуганный водитель. Тот не стал костерить крепкими выражениями пешехода, а помог встать и даже ощупал ушибленную ногу. Переведя дух, психотерапевт обернулся в поисках пьяных молодцов, но те бесследно исчезли…
— Напьются же скоты до-беспамятства!.. — обескуражено прокомментировала происшествие, едва не закончившееся трагедией, какая-то пожилая женщина. — Даже не извинились… Давайте я вас отряхну.
Она достала носовой платок и стала смахивать с дубленки Олега жидкую грязь.
— Ну, как ты парень? Претензии есть? — поинтересовался шофер.
— Нет, что вы… — отвечал врач, испытывая некоторую вину перед ним, — поезжайте, у вас полон автобус пассажиров…
Прихрамывая, он добрался до дома без приключений, однако постоянно ловил себя на мысли, что нестерпимо хочет оглянуться…
А на следующий день Фролов впервые за долгие годы работы опоздал в клинику. По утрам, ровно в девять тридцать, переступая через свое отвращение к служебным авто, он выходил из подъезда и садился в поджидавший белый Рено. Так случилось и на сей раз, но… часом позже.
Подошедший лифт услужливо и бесшумно раскрыл двери. Войдя в кабинку, Олег Давидович нажал кнопку первого этажа и похлопал по карманам — проверил наличие сотового телефона, записной книжки, бумажника… Пока ехал вниз, расправил шарф, застегнул дубленку, а когда шагнул из лифта, взгляд сразу выхватил неладное — первая дверь, ведущая из подъезда, несмотря на тугой пружинный механизм, была приоткрыта. Нижним краем она упиралась в ногу лежащего на полу человека.
Доктор быстро сбежал по короткой лесенке, толкнул дверь и склонился над мужчиной. Это был сосед, живущий этажом выше. Он судорожно глотал ртом воздух, а правой рукой держался за левый бок.
— Вам плохо? — спросил Фролов, считая пульс на его запястье.
— Нож… Выньте нож… — еле слышно прошептал тот.
Осторожно ощупав его, психотерапевт расстегнул дубленку и обомлел — пиджак с рубашкой в районе селезенки пропитались кровью.
— Ножа нет… но вы ранены, — сказал Олег, набирая на мобильнике номер неотложки.
— Холодно… — подал голос пострадавший, после того как была вызвана скорая, — мне чертовски холодно…
Врач тут же снял свою дубленку и накрыл ей едва знакомого человека. На глаза попалась норковая шапка, валявшаяся в темном углу. Он подобрал ее и, подкладывая под голову, справился:
— Что случилось?
— Какой-то подонок… — начал тот, прикрывая глаза, — какой-то подонок вышел из темноты и ударил ножом. Не знаю… Никогда его раньше не встречал…
— Дома кто-нибудь есть?
— Жена… В сорок четвертой квартире…
В этот время вторая дверь открылась и с улицы зашла девушка. Завидев двух странных мужчин, она попыталась прошмыгнуть в подъезд, но Фролов властно скомандовал:
— Одну минутку, барышня! Человеку плохо. Поднимитесь, пожалуйста, в сорок четвертую квартиру, пусть его родственники спустятся. Да и скажите, чтобы захватили одеяло, вату и бинт…
Через три минуты возле раненного суетилась бледная женщина в домашнем халатике. Олег Давидович накрыл ноги пострадавшего одеялом и пытался остановить кровотечение.
— Давайте перенесем его домой, — жалобно попросила дрожащим голосом супруга.
— Ни в коем случае! Его нельзя трогать — мы не знаем, задеты ли внутренние органы.
И еще с четверть часа, до приезда бригады скорой помощи, они делали все, чтобы хоть как-то облегчить страдания бедняги…
— Спасибо вам… — пробормотала напуганная женщина, когда врачи погрузили носилки в белоснежную «Газель». — Которая ваша?
В руках она держала две совершенно одинаковые по виду короткие дубленки…
Сидя в Рено, психолог обдумывал происшедшее. Что-то в этой истории настораживало и не давало покоя. Вчерашнее недоразумение на Вознесенском проспекте, чуть не обернувшееся, в лучшем случае, больницей. Сегодняшнее нападение на соседа, внешне похожего на него и вышедшего из лифта двумя минутами раньше. «Хотя… — решил он, открывая дверь клиники, — мало ли на свете совпадений? В нашем доме живут в основном люди небедные, и кто знает, сколько у того человека врагов?.. А я… Кому я мог своей работой перейти дорогу!? Бред…»
Однако подобный вывод успокоил ненадолго. Отдав несколько распоряжений после традиционной планерки, Фролов занял место за письменным столом и включил компьютер. В нижней части монитора высветился значок, призывавший проверить почту — в папке «Входящие» имелись свежие послания. Одно из трех пришедших писем было из разряда деловых; второе прислал старинный друг из столицы; а вот третье…
«Сматывайся из города, не то расстанешься с жизнью. Срок — пять дней», — значилось в открывшемся окне.
Логин отправителя Олег видел впервые. Он прочитал короткий текст еще раз, затем, встав из-за стола, медленно прошелся по кабинету и остановился у аквариума. Теперь цепочка зловещих событий выстраивалась в логический ряд…
* * *
Будущий юрист появился на свет и вырос в спокойной, интеллигентной семье, берущей начало от самых истоков старорусской Москвы. Пожалуй, он был одним из немногих, кто мог бы похвастаться тем, что предки по обеим линиям дышали тем же столичным воздухом, что и первые русские цари. Но хвастаться было не в его обычаях — не позволяли воспитание и врожденная тактичность.Мать Лешки — Анастасия Сергеевна, попав по распределению после института на один из крупных заводов, так и прокорпела над кульманами его конструкторского бюро до пенсии. Старший Волчков — полковник МУРа тоже пропадал на работе, порой сутками не появляясь дома. Однако их единственный сын вниманием, заботой и лаской любящих родителей обделен не был. Почти каждый вечер они встречались за столом в огромном зале их сталинской квартиры; обсуждали новости; делились радостями и горестями; строили планы… В выходные, как правило, устраивались совместные походы в театры, музей, на выставки, в летнее же время они отправлялись на лоно природы.
Учеба в школе, а затем и в Академии права давалась Алексею легко и, тем не менее, оставалась всегда под ненавязчивым, но неусыпным контролем. Старшее поколение сыном гордилось и деликатно вело его под руку в большую жизнь.
Отец — Леонид Осипович обладал немалыми связями в белокаменной, да пользоваться ими для протекции отпрыска не спешил, приговаривая: «Коли станет захлебываться, вытащить за химок всегда успею, а покамест пусть сам учиться выгребать из круговерти нынешнего омута…»
И Лешка греб, что есть силы — лекций не пропускал; на семинарах рвался ответить первым; во время практических занятий ловил каждое слово бывалых оперов, правоведов и криминалистов. Результат не заставил себя ждать — после пяти лет упорного труда счастливому выпускнику Академии вручили новенький диплом в алых, пахнущих типографской краской корочках.
В разгар торжественного домашнего застолья, старший Волчков сказал свое веское слово:
— Отгуливай законный отпуск сынок — заслужил, а через месяц тебя ждет в качестве следователя-стажера мой старинный друг в Санкт-Петербурге.
Матушка смиренно молчала, зная непреклонный нрав супруга. Зато для вчерашнего студента данное известие прозвучало громом среди ясного неба. Округлив глаза, он пролепетал:
— Почему в Питер?.. Я надеялся подыскать место в Москве…
— Место найти несложно, — согласился родитель, — а вот людей, у которых можно научиться чему-то хорошему, с каждым днем становится меньше.
— А кто это человек? — робко поинтересовался Алексей, осознавая незыблемость отцовского решения.
— Следователь по особо важным делам городской прокуратуры. В послужном списке сотни раскрытых сложнейших преступлений. Не стану называть его гением — не люблю высокопарных фраз, но сыскарь — что надо. Скоро сам убедишься…
Так младший Волчков, нежданно-негаданно и едва ли не в одночасье оказался в северной столице. Впрочем, долго он не горевал — закадычных друзей в родном городе в силу великой увлеченности познанием азов будущей специальности Лешка не имел, а до слабого пола руки тем более не доходили. Расставание на Ленинградском вокзале с близкими хоть и вышло тягостным, да все ж, перевернуло очередную страничку судьбы. И через шесть часов пути в «Стреле», вдохнув полной грудью питерский воздух, наполненный утренней прохладой, он оптимистично прошептал:
— Все равно когда-то надо начинать жить самостоятельно…
Выпускника-отличника приняли в Санкт-Петербурге радушно. Лишь три недели молодой специалист ощущал неудобства и прочие «прелести» бытия в общежитии, затем его определили в отдельную служебную квартирку на Таврической. Анатолий Михайлович Севидов отнесся к появлению наследника давнишнего приятеля по отечески тепло, ни на шаг не отпуская от себя весь первый месяц.
Постепенно парень втянулся в рваный ритм работы сыщика. Утром они на пару с мэтром чаевничали или попивали крепкий кофе, заполняя кипы бланков, отчетов, протоколов и прочих бумажных форм. В полдень неспешно обедали в ближайшем кафе. После трапезы начиналось, как выражался опытный наставник: «общение с народом». Они встречались с оперативниками, экспертами, свидетелями, подследственными… Изредка в размеренный график врывались выезды на места новых преступлений.
Волчков и не думал жаловаться на свою новую жизнь. В конце концов, он получил именно ту профессию, о которой мечтал долгие годы. Оставалось освоить некие практические тонкости, накопить чуток опыта, да отточить столь необходимую в деятельности следователя интуицию. Пока же молодой человек еще делал первые шаги. Делал неуверенно и с ошибками. Михалыч намеренно не стал указывать стажеру на опрометчивость решения арестовать старика Блюма, рассудив при этом: «О напрасной и чрезмерной жестокости, являющейся сутью данного просчета, мальчишка должен дойти собственным умом».
— Мойся, ты опять уже навлек на мою бэдную голову смотрины с ордером!.. — гневно воздела руки к небесам тучная еврейка, вкатившись в небольшую коморку, приспособленную мужем под мастерскую. — Ну, это же форменное свинство, прости меня Господь за упоминание этого грязного животного! Ты же клялся всеми своими мозолями, что больше ноги их здесь не будет…
Седой, лысеющий старичок в затрапезном, длинном халате отложил металлическую заготовку, водворил в деревянный футляр миниатюрный штарнгенрейсмас и удивленно воззрился поверх очков на жену.
— Да-да, Мойся, там снова пришли какие-то головорэзы по твою душу и сейчас станут допрашивать. И перэстань на меня смотреть как гипсокартонное изваяние. Это мнэ ты должен возвэсти гранитный бюст в полный рост на Дворцовой площади, за мое, опять же гранитное терпэние…
Мастер тщательно вытирал пестрой тряпицей руки и слушал ее, не перебивая. Затем тяжело поднялся из-за самодельного верстачка и молвил дребезжащим, старческим тенорком:
— Что ты такое говоришь!? Какие такие головорэзы, и с какой стати?
В этот момент позади округлой женской фигуры появились трое мужчин в штатском.
— Какие такие… — тихо передразнила мужа та и посторонилась, уступая непрошенным гостям дорогу.
Оперативники друг за другом прошли в комнатушку и с интересом осмотрелись. Один, судя по виду — старший, коротко представился:
— Александр Николаевич Воробейчик. Добрый вечер…
— Ви считаете — он добрий?.. — снимая очки с толстыми линзами, тихо вопрошал Блюм и вместо ответа на приветствие кротко заметил: — впрочем, вам виднее, гражданин начальник. И что же привело вас ко мне в этот, как ви виразились, добрий час?
— Да вот, решили полюбопытствовать, чем так увлеченно занимается наш бывший подопечный… — рассеянно отвечал прокурорский работник, промежду прочим осматривая детали, в изобилие покоившиеся на хорошо освещенном лампой слесарном столике.
— Ай, гражданин хороший! Будьте так осторожны, чтобы не перэпутать элемэнты моей важной работы и положить их строго на те места, на которых они пребывали до вашего милого вторжения…
Тот небрежно вернул восвояси непонятную железяку, кивком пригласил подчиненных к началу осмотра и пояснил хозяевам:
— Имею письменное разрешение от сего дня на проведение обыска, иными словами ордер… — он достал из внутреннего кармана куртки сложенный вчетверо листок и, помахав им перед большими, крючковатыми носами хозяев, сунул обратно за пазуху. — Для чего и пригласил понятых.
Только сейчас Моисей Блюм заметил топтавшихся в коридоре двух соседок — словоохотливых сестер-старушек Козиных из квартиры напротив. «Все… — сокрушенно подумал он, — завтра оба этажа нашего муравейника будут судачить о том, что я, таки, вооружал израильскую армию для вторжения в сектор Газы…» Вслух же возмущенно запричитал:
— А что, скажите на милость, я сотворил, что ваше начальство раздает налэво-направо мандаты…
— Вот сейчас и займемся выяснением, — перебил его Воробейчик, деловито подключаясь к начавшемуся шмону, — а пока мы руководствуемся исключительно вашим криминальным прошлым.
— Нет, ви себэ слыхали!? Как вам это нравится? — не обращая внимания на щипавшую его тощую ляжку жену, обратился доморощенный мастер ко всем присутствующим. — Ну что, скажите с того, что, предположим, ви, дорогой товарищ Воробейчик, раньше по понедэльникам секли своих детей ремнем до багровых борозд на интимних задних местах? Или же с того, что по срэдам докучали подчиненним сержантессам, а по пятницам и вовсе веселились в сауне с подслэдственными девицами!?
Два молодых оперативника, перестав шарить по бесконечным ящикам с инструментами, переглянулись и с изумлением воззрились на старшего. Тот, выпучив глазищи и побагровев, будто еврей только что прочитал его чистосердечное письменное признание, в свою очередь уставился на него. Немая сцена длилась несколько секунд и прервана была все тем же оракулом:
— Прошу себэ заметить: я виразился «предположим»… Так и что же, я вас спрашиваю? Виходит, каждый, кто сочтет себя менее аморальным, может вторгаться в вашу личную жизнь по понэдельникам, срэдам и пятницам?
Прокурорский работник перевел враз сбившееся дыхание, нервно сглотнул, вставший в горле ком и решительно направился к верстаку. По пути он вырвал из рук подчиненного пластиковый кейс, раскрыл его, поднес к столику и одним размашистым движением сгреб все детали вместе с аккуратно разложенными инструментами. Не обращая внимания на схватившегося за голову Блюма, Воробейчик набил дипломат доверху всем, что попадалось на глаза, с силой хлопнул крышкой и сердито процедил:
— Теперь о главном, гражданин одаренный конструктор… Вот постановление о вашем аресте.
Он торжествующе выудил из недр куртки очередную бумаженцию и на сей раз, развернув, протянул вконец расстроенному мастеру.
— Ай, да за что же моего Мойсю!? — заверещала дородная женщина, заграбастав мелкого мужа в крепкие объятия.
Мойся безвольно опустил руки и не сопротивлялся. Даже сестрички K°зины дружно достали платочки и одновременно поднесли к сухим глазам.
— У вас пять минут на сборы… — бросил Александр Николаевич и направился к выходу.
Один сподручный засеменил за начальником и остановился в коридоре напротив залы, второй же остался в мастерской привычно приглядывать за «хитрым, матерым рецидивистом».
Глава III
Взлом
Поздним вечером одного из последних октябрьских дней в новой квартире современного микрорайона северной столицы, в кресле перед телевизором сидел статный, темноволосый мужчина сорока двух лет. Устремив в экран отрешенный взгляд, он изредка затягивался сигаретой, выпуская к потолку тонкую струйку дыма, и о чем-то размышлял.
Аркадий Генрихович Лавренцов (именно так звали мужчину), бывший не так давно в центре хитросплетений деятельности сотрудников Фролова, вдохнувших в него новые силы и веру в себя, отныне преуспевал. Жизнь проистекала, будто по написанному — благодатно и степенно, радуя устроенностью и чередой удачных сделок с недвижимостью.
Но более всего отставного подполковника ФСБ ошеломляли давно забытым трепетом сердца вспыхнувшие чувства к Алине. Двадцатишестилетняя красивая, стройная девушка, сыгравшая одну из заглавных ролей в минувшей истории излечения Аркадия от глубочайшей психологической депрессии, по праву занимала все его воображение и душу. Однако ж события меж ними развивались не тем чередом и ни с той, желанной скоростью, как, возможно, хотелось бы обоим…
Знакомству на днях исполнилось три месяца, и все повернулось бы хорошо, если бы… «Кабы не проблемы, обязанности и множество прочих напастей — жизнь складывалась бы другой, но тащилась бы при этом самым вялотекущим образом. Надобно мириться с этим и радоваться…» — оптимистично говаривал иной раз его лучший друг Семен Донцов.
Аркадий Генрихович Лавренцов (именно так звали мужчину), бывший не так давно в центре хитросплетений деятельности сотрудников Фролова, вдохнувших в него новые силы и веру в себя, отныне преуспевал. Жизнь проистекала, будто по написанному — благодатно и степенно, радуя устроенностью и чередой удачных сделок с недвижимостью.
Но более всего отставного подполковника ФСБ ошеломляли давно забытым трепетом сердца вспыхнувшие чувства к Алине. Двадцатишестилетняя красивая, стройная девушка, сыгравшая одну из заглавных ролей в минувшей истории излечения Аркадия от глубочайшей психологической депрессии, по праву занимала все его воображение и душу. Однако ж события меж ними развивались не тем чередом и ни с той, желанной скоростью, как, возможно, хотелось бы обоим…
Знакомству на днях исполнилось три месяца, и все повернулось бы хорошо, если бы… «Кабы не проблемы, обязанности и множество прочих напастей — жизнь складывалась бы другой, но тащилась бы при этом самым вялотекущим образом. Надобно мириться с этим и радоваться…» — оптимистично говаривал иной раз его лучший друг Семен Донцов.