Рощина Наталия. Линия судьбы

   Борис и Таня попрощались с Лидией Ивановной и, оказавшись за входной дверью, одновременно достали каждый свою пачку сигарет. Говорить не было желания. Они курили, опустившись на лестничный пролет у окна с разбитой форточкой. Едкий дым попадал в глаза, можно было сослаться на него, вытирая набежавшую слезу. Но Таня не скрывала своего отчаяния. Она прижалась к груди Бориса и горько расплакалась. Любови Ивановны рядом не было, значит, запрет на слезы снят. Их слишком много, они рвутся наружу, потому что иначе боль становится все более невыносимой.
   Мимо проходили люди. Они поднимались по лестнице к своим квартирам, останавливая удивленно-испуганный взгляд на плачущей девушке и юноше, пытающемся успокоить ее. Борис осторожно гладил Таню по волосам, вздрагивающим плечам. Он стоял, запрокинув голову вверх, закусив губу, как недавно делала это Любовь Ивановна, пытаясь отогнать подступающие слезы. Слов утешения не было. Боря просто ждал, пока Таня успокоится. А пока она прятала лицо у него на груди, он все же позволил себе скупую мужскую слезу. Краснин не стал вытирать ее. Ему казалось, что след от нее жжет щеку. Крепко сжав веки, он подумал, что Гошка простил бы ему такую слабость, ведь не каждый день теряешь лучшего друга, и тут же почувствовал, как слезы полились из, глаз безудержно, не принося облегчения.
   Ксения не отвечала на телефонные звонки, не подходила к двери, равнодушно вслушиваясь в разъяренные стуки. Она лежала на диване, закрыв глаза, потеряв счет времени, желая только одного — чтобы ее все оставили в покое. Даже Марго она сейчас не могла ни видеть, ни слышать. За время их дружбы такое с Ксенией было впервые. Наверняка ее ожидает не самое приятное объяснение с подругой, но до этого было далеко, потому что Ксения собиралась поломать все графики на этот день и, как минимум, на следующий. Поэтому тяжелый разговор казался мелочевкой, не заслуживающей внимания, если сравнить гнев Риты с тем ужасом, который испытала Ксения, узнав о смерти Гоши. В первое мгновение она едва смогла перевести дыхание. Борис как-то непривычно осторожно повторял ее имя, а она не могла прийти в себя и молчала, потеряв способность говорить. Зато после она неожиданно для себя самой наговорила Краснину столько грубых слов. Ксения выливала на него свой страх, панику, растерянность, словно надеясь найти в крепких выражениях защиту от ужасного своей непоправимостью известия.
   Это было еще одно сильное потрясение. Ксения боялась, что не выдержит его. И не было никакого способа облегчить внутреннее напряжение. Ни сигареты, ни водка не помогут — Ксения знала свой организм. Ее этим не проймешь, не расслабишь. Вот Ритке везет — рюмка коньяка приводит ее в состояние блаженного покоя. А Ксения поняла, что снова находится в состоянии, близком к тому, в котором была больше года назад. Когда было страшно открывать глаза, задумываться о будущем, что-то вспоминать. Не осталось ничего хорошего ни в прошлом, ни в будущем — она беспощадно вычеркнула своего лучшего друга, первого мужчину…
   Она гнала все воспоминания о Гоше, обо всем, что было связано с ее первой любовью. С некоторых пор она поняла, что все чаще возвращается в прошлое. Туда, где им было хорошо, где они были счастливы и мечтали о будущем. Постепенно отступали, стираясь из памяти новыми впечатлениями, страшные события того дня, когда Ксения практически осиротела, когда мир стал иным и она стала другой. И теперь вины Гоши в том, какой путь она выбрала для себя, Ксения не видела. Все упорнее мысли ее меняли направление, заставляя возвращаться в веселые, беззаботные времена, когда Гошка подшучивал над ее невинностью, старался казаться взрослее, мужественнее, солиднее. Он всегда хотел, чтобы она понимала, какой он надежный. А Ксения воспринимала все как должное, зная, что Гоша принадлежит ей безраздельно, но однажды смогла в один день отказаться и от него, и от его любви, растоптав все, что хоть как-то было связано с фамилией Виноградовых. Ей не составило большого труда забыть своего кумира — Любовь Ивановну, все ее советы, время, что она уделяла ей, своей потенциальной невестке.
   Ксения посчитала, что Гоша своей настойчивостью спровоцировал то, что произошло в ее доме: гибель отца, сумасшествие матери, ее незабываемый стресс. Ей казалось циничным находиться рядом с ним, общаться как ни в чем не бывало, принимать помощь от него, Любови Ивановны. Ксения приняла решение раз и навсегда покончить с детством и прошлым, в котором главная роль всегда доставалась Гошке. К тому же воспаленная, взбудораженная психика реагировала на происходящее вокруг как-то особенно остро, непредсказуемо. И Ксении почудилось, что Любовь Ивановна стала видеть в ней обузу, помеху своему единственному ребенку. Воспитание и пресловутое чувство такта не позволяли Любови Ивановне сказать все прямо, без уловок, но Ксения читала все между строк. Пожалуй, она была благодарна Любови Ивановне за то, что та подтолкнула ее к разрыву с Гошей. Тогда была благодарна, потому что проснувшаяся в ней женщина вдруг возомнила, что самое главное в жизни — удовлетворение желания, наслаждение и близость, в которой она так долго отказывала Гоше. Ради получения чувственных удовольствий она была готова изменить своим принципам. В мыслях ее царил хаос. Их хитросплетения не всегда находили объяснения, да Ксения и не стремилась к этому. Она просто прислушалась к себе, оценивая ситуацию, в которую попала, и быстро приняла решение. Ей нужно было немного подождать, но она доверилась эмоциям, поддалась страху и в итоге наделала столько глупостей…
   Сейчас она понимала, что от той Ксении, которую любил Гоша, ничего не осталось. Она столько раз представляла, что когда-нибудь они случайно встретятся и Гоша посмотрит на нее так, что без слов станет ясно, как он ее презирает. Ксения восприняла бы это без обид, как должное, как полное освобождение. Она ведь на самом деле превратилась в корыстную, бессердечную актрису, дорогостоящую шлюху, способную увлечь, разорить, заставить совершать безумные поступки. Она постепенно освободилась от таких понятий, как стыд, совесть, мораль, мнение со стороны — это было движение воздуха, пустые звуки, больше не вызывающие у нее никаких ассоциаций. Людская молва не трогала ее. Соседи, в глазах которых раньше читалось сочувствие, теперь бросали ей вслед тяжелые, полные презрения взгляды и провожали ее зловещим шепотом. А Ксения все равно проходила мимо с гордо поднятой головой. Одна ли, с Ритой или очередным мужчиной, она всегда здоровалась, улыбаясь, и, чувствуя распирающее злорадство, едва скрывала насмешку, посмеиваясь в душе над этими все и обо всех знающими бабушками. Рита всячески поддерживала и разжигала в ней это безразличие, потому что появление Ксении в ее жизни приносило ей только плюсы. Подарки в жизни случаются не часто. Маслова не собиралась от них добровольно отказываться. Работать в паре оказалось выгоднее. — Не в принципах Риты было выпускать из рук то, в чем она нуждалась.
   Ксения даже не подозревала, насколько ее новая подруга была рада их общению, затягивая ее в свой порочный мир все глубже. Пожалуй, для Широковой стало бы откровением, что в их дружбе для Риты главным было плавное, набирающее обороты обогащение, а не те девичьи мечты, планы, которым все чаще находилось место в их беседах. Маслова усмехалась, видя, как все больше открывается ей Ксения, сама же Рита, несмотря на это, предпочитала отмалчиваться, уходить от прямых ответов. Та, которая обещала быть откровенной, затаилась, боясь сглазить, спугнуть свою мечту. Делиться ею Рита считала безумием, потому что такие мечты заразительны. Если Ксения начнет стремиться к тому же, их успешному бизнесу быстро придет конец.
   Рита внушала подруге, что тот, кто ступил на путь продажи своего тела, теряет право на нормальную жизнь. Она подталкивала Ксению к еще большей раскованности, полному снятию запретов, к табу на мораль. Она объясняла, что, во-первых, красота и молодость не вечны, во-вторых — ни один мужчина не способен обеспечить достаток, который они теперь могут себе позволить. В-третьих, ни один мужчина не сможет по-настоящему забыть о том, кем была его избранница. Рано или поздно начнутся упреки, скандалы, слезы. Упущенное время не вернешь, останется горький осадок, еще раз подтверждающий вывод Риты.
   — Мы с тобой от природы такие, Ксюша, — рассматривая свежий маникюр, любила пофилософствовать Маслова. — В нас страсти и желания больше; чем здравого смысла. Это называется чувственностью, женственностью, возведенной в квадрат. Нам семейная жизнь заказана. Ведь я предупреждала тебя, помнишь? Надеюсь, ты ни о чем не жалеешь?
   Последний раз Рита прощупывала почву несколько дней назад. И в ответ на свою как бы ставшую привычной болтовню не услышала ничего вразумительного: Ксения молча закурила, желая показать, что не настроена откровенничать. Маслова чуяла неладное. Она тонко улавливала внутренний мир Ксении, и последнее время ей казалось, что ее подруга на грани срыва. Рита злилась: «Хватило-то всего на год! Слабачка!» Но такого водоворота новых знакомств, потока довольно легких денег у Риты не было давно. Ксения принесла ей удачу, и Маслова изощрялась в способах влияния на подругу, удержать которую нужно было во что бы то ни стало. Свой последний козырь Маслова берегла на самый крайний случай, Уж он-то привязывает наверняка. В этом она сама смогла убедиться — кокаин стал ее молчаливым спутником, ее тенью, ее настроением. Рита знала, что это оружие бьет без промаха, оставляя жертву в живых, но полностью зависимой, легко управляемой. Пока Маслова скрывала от подруги, что уже несколько месяцев экспериментировала с наркотиками. Ей казалось, что еще не настал момент, когда Ксению не нужно будет уговаривать попробовать.
   Рита затаилась и ждала, как охотник, расставивший капканы. Она чувствовала, что Ксения начала задумываться. Это запрещенное занятие, на которое не должно быть времени и желания. Маслова была права: Ксения действительно стала время от времени осматриваться по сторонам, рассуждать, во что превращается она, какие люди вращаются вокруг нее. Она знала, что для внутреннего спокойствия нужно на все закрывать глаза. Иначе будет тошнить от собственного отражения в зеркале. К тому же Рита все чаще говорит о том, что на них уже давно стоит несмываемое клеймо.
   — Мы сами выбрали свой путь. Мы ведь знали, как на это посмотрят со стороны, — сверля подругу взглядом, говорила Маслова.
   Не согласиться с ней было трудно, но внутренний голос все чаще пытался протестовать против той жизни, которую вела Ксения. К тому же еще с конца лета ее преследовали мысли о Гоше. Он даже приснился ей, впервые за год, но лицо было не его, не его голос, не его слова И он говорил по-другому. Это была словно его искаженная тень, совершающая долгий, полет в неизвестном направлении. Проснувшись, Ксения посмотрела в окно, прогоняя дурные предчувствия. Ей было не по себе, оттого что она и сейчас наяву продолжала чувствовать его взгляд. Короткое свидание с ним в мире грез вызвало волну воспоминаний, раскаяния. Она старалась не думать о том, где он, чем занимается и кто занял ее место. Да и узнать об этом ей было не у кого: не было общих друзей, знакомых. Они обитали словно в разных часовых поясах, да что там — планетах! Ксения была бы даже рада узнать, что у Гоши серьезный роман. Это сняло бы с нее угнетающее чувство вины, которое все чаще давало о себе знать. Она отшвырнула Гошу от себя. Такого родного, преданного, любящего. Спряталась за страх от первого серьезного столкновения со взрослой жизнью, самым жестоким ее проявлением. Но это не могло служить оправданием разрыва с человеком, который всегда был рядом в самую трудную, минуту, кого она любила, кому доверилась. Она испугалась и ушла в обиду, необоснованные обвинения. И все ради того, чтобы удовлетворять похоть своего ощутившего страсть и магию наслаждения тела. Теперь она никогда не получит шанса сказать ему о том, что раскаивается в своей неоправданной жестокости. Ей не удастся взять его ладони в свои и говорить слова благодарности. Они были необходимы ему как воздух. Зная щепетильность и впечатлительность Гоши, Ксения с каждой минутой все больше осознавала, как же ему было невыносимо тяжело. И у нее на сердце неподъемный груз: что-то давило, разворачивало, мешало дышать, заставляя прижимать ладони к груди и прислушиваться к потерявшему силу голосу. Гоша ведь наверняка долго носил в себе чувство вины за случившееся в ее доме в августе прошлого года.
   Теперь он освободился от всего, что мешало ему жить, что вносило хаос и неразбериху. Ксения поднялась с дивана и, подойдя к окну, всматривалась в тяжелую синеву осеннего неба. Где-то там должна найти последнее пристанище безобидная, истерзанная душа Гошки. Ксения чувствовала, как потоки беззвучных слез текут по щекам.
   Она знала, что с ним бы ничего не случилось, будь они все еще вместе. Он ушел, потому что больше не хотел так жить. Разочарование — магнит, притягивающий отвращение к существованию. Ксения успела познать неотвратимость его разрушительной энергии, его мощь. Она тоже страдала в мире, в котором больше не было места для их любви. Первой и пока последней любви. Прошло больше года, а пустота в ее сердце так и не заполнилась. Ксения сжала пальцы в кулаки — хватит обманывать себя, хватит прикрываться ложью, бесконечным притворством. С уходом из ее жизни Гоши рядом не появилось никого, кому бы она разрешила так безраздельно владеть своей душой и телом. Впрочем, телом-то она позволяла наслаждаться, причем мужчинам, зачастую не вызывавший в ней даже симпатии. Главное, что их кошельки пустели, а ее копилка пополнялась. Это давало возможность потакать своим желаниям, капризам и содержать мать в больнице.
   Ксения потерла стучащие виски: она вдруг подумала, что только Артем — один из ее первых любовников — вызывал у нее что-то наподобие привязанности. Он был женат, и Ксения с самого начала знала, что их отношения рано или поздно оборвутся. Она понимала, что ничего не значит для него. Что ему нужны были только удовольствие и беззаботность, которые сопровождали каждую их встречу. По-совести говоря, ее это не беспокоило. Она не собиралась ни к кому привязываться. Ксения со страхом прислушивалась к себе, не чувствуя необходимости в том, что раньше казалось важным: она равнодушно ловила презрительные взгляды соседей, цинично посмеивалась, слыша страстные признания очередного любовника. Потеряв веру в то, что в ее жизни когда-нибудь найдется место для настоящей любви, Ксения без разбора пустилась во все тяжкие.
   То, что начало происходить после разрыва с Артемом, скорее напоминало агонию, бег по кругу, со все возрастающим желанием вырваться из него и полной невозможностью сделать это. И самое страшное, что Ксения все яснее осознавала, что не сможет больше никаким иным способом обеспечить себе тот уровень жизни, к которому она успела так быстро привыкнуть. Диплом был получен и положен в один из ящиков секретера. Устраиваться на копеечную ставку преподавателя Ксения не собиралась. В одно из посещений матери в больнице она сообщила ей об окончании университета, но новость не вызвала у той никаких эмоций: Вера Васильевна продолжала безучастно разглядывать конфетные обертки. Почему-то в этот момент Ксения вышла из себя. Она продолжала верить в чудо и возлагала большие надежды именно на этот день, на это событие, казавшееся матери в той жизни таким важным. Но надежды разбились об отстранившийся от реальности разум Веры Васильевны.
   — Значит, тебе нет до этого никакого дела, — раздраженно произнесла Ксения, обращаясь к матери. — Значит, ты все-таки никогда не вернешься ко мне, да?
   Она спрашивала не для того, чтобы получить ответ — все было ясно. Врачи и не пытались обнадеживать ее, да и она теперь не ждала волшебства.
   — Чудес на свете не бывает, — поглаживая сухую руку матери, тихо сказала Ксения. Она вдруг поняла, что за весь год это было первое прикосновение, от которого та не отмахнулась, не посмотрела на нее испуганно. Ксения улыбнулась: — Ну что ж, и за это спасибо.
   Несмотря на отсутствие какого-либо прогресса в состоянии Веры Васильевны, расходы на ее содержание в больнице возрастали. Никакого стеснения со стороны медперсонала больше не было. Ксения спокойно воспринимала то, что доктора открыто называли суммы, на которые рассчитывали. Они беззастенчиво принимали — она безропотно платила, надеясь, что это хоть как-то облегчит участь ее матери. Забота о Вере Васильевне стала для Ксении оправданием всем переменам, происходившим в ее жизни за этот первый год самостоятельной жизни. Ей было легче ощущать себя жертвой обстоятельств, не беря во внимание то, что она зачастую испытывала непередаваемое удовольствие от близости с мужчинами. Она научилась не видеть их недостатков, полностью погружаясь в эйфорию сладостных ощущений. С ней хотели встречаться еще и еще. Число клиентов, как цинично, но верно называла их Рита, росло с каждым месяцем. Эта удлиняющаяся цепь разврата, корысти и безграничного цинизма не могла быть бесконечной. Она оборвалась сегодня, когда позвонил Борис Краснин и сказал, что в два часа похороны Гоши. Ксения выслушала сообщение, ощутив кроме страха неизвестное до сих пор состояние раздвоения личности: одно «я» находилось в шоке от услышанного, второе — пыталось посмотреть на происходящее со стороны. Ксения почувствовала, что почва уходит у нее из-под ног.
   Сгоряча наговорив Борису гадостей, она бросила трубку телефона и, борясь с дрожью, долго курила прямо в комнате, чего никогда себе не позволяла. Она вообще научилась курить ради того, чтобы не выглядеть белой вороной в компаниях, в которых приходилось бывать. Рита делала это по-царски: в тонких длинных пальцах — с безукоризненным маникюром она сжимала длинный мундштук с дорогой дамской сигаретой. Ксения всегда говорила, что такой шик не по ней. Стряхнув в очередной раз пепел прямо на длинный ворс ковра, Ксения ужаснулась, что может думать о таких мелочах. Какая, к черту, разница, кто и почему взялся за сигареты, когда Гоша умер… Гоша умер?
   Нет, быть этого не может. Есть ведь хоть какая-то справедливость на этом свете? Так неужели Гошка заслужил того, чтобы умереть, не дожив даже до двадцати пяти? Когда-то в детстве они считали этот возраст стариковским, сейчас Ксения думала иначе. Он не успел познать ничего. Его жизненный опыт был слишком мал, для того чтобы покидать этот мир. Гоша не успел выполнить своего предназначения. Ксения застонала: Гошка с его талантами, его легким характером и умением располагать к себе… Почему он?.. Она даже не подозревала, что через такой долгий промежуток времени будет скорбеть о нем. Когда она прикуривала очередную сигарету, вдруг показалось, что это Гошкина рука поднесла зажигалку, а его глаза внимательно смотрят на нее, словно не узнавая. Как будто он не может поверить, что видит именно ее. Ксения тряхнула головой, выронила из рук зажигалку. Видение исчезло, и стало совсем невыносимо. Боль разрывала ее на части. Неужели она еще не настолько очерствела, как доказывала ей Рита? Ксения плакала, размазывая по щекам, шее тушь, помаду, взъерошивая волосы, качаясь из стороны в сторону и не находя покоя. Телефон разрывался, а она закрывала лицо руками и говорила несуществующему молчаливому собеседнику «нет». Она не сможет произнести членораздельно ни единого слова. Ксения потеряла счет времени, не желая смотреть на часы. Стрелки с их однообразным, четким ритмом тихо постукивали, но именно этот звук казался Ксении самым навязчивым, жестоким. Он раздражал ее. Зло посмотрев на часы, висевшие напротив, она так и не сконцентрировалась на положении стрелок. Как они могут продолжать спокойно отмерять секунду за секундой, когда есть на земле по крайней мере один человек, для которого время остановилось? И какое ей дело до других — Гошки больше нет?! Нет ее Гошки, нет и никогда не будет. И она тоже виновата в этом. Тоже? Ксения напряглась. Почему она подумала «тоже»? Любовь Ивановна… Она наверняка захочет посмотреть ей в глаза. Болезненное желание переложить вину на чужие плечи. Нельзя доставить ей такое удовольствие. Это было бы несправедливо. Дуэль взглядов — это что-то из старины. Что она надеется увидеть в опухших от слез глазах бывшей возлюбленной своего сына? Ксения в последний раз глубоко затянулась, быстро выдохнула густую струю дыма. Она поняла, что не найдет в себе смелости встретиться с той, кто много лет был ее кумиром. Резко потушив сигарету, Ксения упала ничком на диван. Она боялась дать волю чувствам, потому что не знала, куда они заведут ее на этот раз. Положив подушку на голову, она приглушила очередной натиск настойчивого звонка телефона. Трели приобрели новый, глухой, но от этого не менее навязчивый тон.
   — Да! — Ксения не выдержала, схватила трубку и закричала в нее — Слушаю!
   — Привет, Андреевна! Ресторан скоро закроют, я жду тебя битый час. Что случилось? Ты что, забыла обо мне, Андреевна? — Рита знала, что подруга терпеть не может, когда она обращается к ней по отчеству, но сейчас Маслова хотела ей досадить. Она прождала Ксению больше двух часов и теперь из-за нее срывалась классная вечеринка. Рита ждала разъяренной брани, но в ответ услышала только тяжелое дыхание. Рассмеявшись, она решила пошутить: — Ты чем там занимаешься? Работа на дому?
   — Я заболела, — глухо произнесла Ксения. — Я позвоню, когда смогу.
   — Стоп, стоп. Что это ты такое говоришь?
   — Что слышишь. Я не шучу.
   — Я приеду и быстро тебя вылечу, — предложила Маслова.
   — Не получится.
   — Почему?
   — От этого нет лекарства.
   — У тебя СПИД? — неудачно пошутила Рита, переминаясь с ноги на ногу. Она выглянула из-под полупрозрачного навеса таксофона, заметив очередную веселую мужскую компанию, вошедшую в фойе ресторана. Шансы хорошо закончить вечер увеличивались.
   — Хотя бы и СПИД.
   — Ксюша, я теряю терпение. Говори, что стряслось? — миролюбиво произнесла Рита. Она интуитивно чувствовала, что сейчас нельзя давить, грубить.
   — Умер близкий мне человек.
   — Царство ему небесное, — быстро проговорила Маслова. — И кто же?
   — Тебя это не касается, — резко ответила Ксения. Она поняла, что не хочет говорить с Ритой о Гоше, не хочет марать его память.
   — Даже так? Серьезное заявление, — после короткой паузы ответила Рита. — Ладно. Выписываю тебе бюллетень на два дня. Сегодняшний считается. Послезавтра приезжай ко мне часов в пять, прошу тебя. И будь в форме, пожалуйста. Все мы под богом ходим.
   — Не юродствуй, — прошептала Ксения и положила трубку.
   Рита не стала перезванивать. Ксения была благодарна ей хотя бы за то, что она не принялась сейчас выяснять подробности, лезть в душу. Последнее время она любила это делать, выступая каждый раз в роли опытной, всезнающей наставницы. Ксению это стало раздражать. Она не нуждалась в советах подруги по любому поводу, а Рита пыталась показать себя настоящей прорицательницей. Только она знала, как правильно поступить, и ждала от Ксении полного подчинения. Давление становилось все более откровенным, но обострять ситуацию не хотелось обеим. Зависящие друг от друга, чувствующие себя изгоями, и Рита, и Ксения копили в душе крупицы недовольства, страха, боязни одиночества. Больше не было и речи ни о каких откровениях. Ушли в небытие романтические мечты Ксении, которыми она пыталась поначалу окружить свою новую жизнь, Рита забыла горячие обещания открыть душу самой близкой подруге — словом, обе медленно приближались к тому, что нужно было разойтись в разные стороны.
   Наблюдая, как за окном становится все темнее, Ксения думала, что Гошкина душа, быть может, еще не нашла места в небесной дали. Что, если он сейчас смотрит на нее с недосягаемой высоты? Наверняка он осуждает ее, хотя — вероятнее всего даже не посмотрит в ее сторону. Она не пришла проститься с ним, не нашла в себе смелости. Но и сейчас она была уверена, что ни за что не смогла бы прийти на кладбище. Разве можно представить Гошку в гробу с застывшим, пожелтевшим лицом… Пусть он останется в ее памяти таким, каким она его любила. Это было так давно, в другой жизни. Ксения вздохнула и прижала ладонь к дрожащим губам. Она совершила слишком много ошибок. Ксения прикурила последнюю сигарету. Это означало, что поздней ночью она может кое-как одеться и выйти в ближайший ночной киоск, чтобы купить новую пачку. Потом она, скорее всего, не раскроет ее до самого утра, но сознание того, что она в любой момент может закурить, будет успокаивать.
   От большого количества сигарет у Ксении пересохло во рту, неприятно першило. Но она упорно глубоко затягивалась, пуская резкую струю дыма вверх. В темноте она казалась растекающимся вдоль потолка туманом. Туманом, который не стелился по земле, а удивительным образом зависал наверху, превращался в замысловатые фигуры и потом исчезал, словно играя. Ксения наблюдала за превращениями, чувствуя кончиками пальцев жар сигареты. Еще пара затяжек — ив руке останется пропитанный смолой и слюной фильтр. Это означало неминуемое приближение ночного похода в ларек. Закрыв глаза, Ксения вздохнула: как же быстро привычки берут верх над человеческой натурой. Отказаться от них бывает слишком болезненно…
   Спускаясь по неосвещенной лестнице, Ксения несколько раз споткнулась и чертыхнулась. Она вышла из подъезда, вдохнула холодный воздух уходящего сентября. Медленно огляделась по сторонам, как будто не знала, куда направиться. Засунув руки в карманы куртки, пошла по направлению к светившейся в темноте витрине ночного киоска. Сонный киоскер протянул ей пачку облегченного «Мальборо».