Страница:
И я решился на отчаянный шаг. Сам открыл защелку, отбросил шлем за спину. И сразу же «давайцуркипалкиа» стихли.
— Почему ты так долго не приходил ко мне? — Абориген прижался ко мне, заглядывая в лицо, я почувствовал его теплое дыхание.
И вдруг я узнал его! Я догадался, куда попал и что это за планета… Это планета детства! Она находилась там же, где я ее когда-то оставил. Ее координаты не изменились, да и сама она осталась прежней. Это я отдалялся от нее. Отдалялся — и, как оказалось, приближался — по спирали. И вот настал момент совмещения. Именно в этот миг я понял, почему мне так трудно бывает ладить с сыном, почему всем взрослым нелегко понять собственных детей. Словно мы живем на разных планетах, в разных цивилизациях. Чтобы наладить контакт, надо точно выбрать миг совмещения и… не побояться снять скафандр.
ДОМ
ПИРАТ
УТРАЧЕННОЕ ЗВЕНО
1
— Почему ты так долго не приходил ко мне? — Абориген прижался ко мне, заглядывая в лицо, я почувствовал его теплое дыхание.
И вдруг я узнал его! Я догадался, куда попал и что это за планета… Это планета детства! Она находилась там же, где я ее когда-то оставил. Ее координаты не изменились, да и сама она осталась прежней. Это я отдалялся от нее. Отдалялся — и, как оказалось, приближался — по спирали. И вот настал момент совмещения. Именно в этот миг я понял, почему мне так трудно бывает ладить с сыном, почему всем взрослым нелегко понять собственных детей. Словно мы живем на разных планетах, в разных цивилизациях. Чтобы наладить контакт, надо точно выбрать миг совмещения и… не побояться снять скафандр.
ДОМ
— Дедушка, ну куда же ты засмотрелся? Дедушка, пойдем! — изо всех сил тянет за руку старика худенький мальчик в шерстяном костюмчике.
— Сейчас, сейчас, — бормочет старик, не отрывая взгляда от сорокаэтажного дома с разноцветными балконами и противошумными выступами. Глаза старика, когда-то синие, вылиняли до голубизны, но взгляд не потерял живости и остроты.
— Ну, что ты там заметил, деда? — притопывает от нетерпения мальчик.
— Видишь дом?
— Вижу, вижу. Дом — как дом. Высо-окий…
— Сейчас он повернется на своих опорах.
— Зачем? — мальчик на секунду перестает тянуть старика за руку, и его глаза блестят от любопытства.
— На крыше этого дома, Павлик, установлены приборы. Они улавливают направления ветра, положение солнца и разные другие изменения внешней среды. И соответственно им регулируют положение дома. Он пока называется экспериментальным… Хочешь жить в таком?
— Хочу, хочу, — быстро отвечает мальчик и снова тянет старика. — Ну, пойдем уже в крепость!
— Но я еще не сообщил тебе главного, Павлик, — торжественно и загадочно произносит старик. Он распрямляется и словно становится выше ростом. — Этот дом построен по проекту твоего деда.
— Ты у нас умница, дедуня. Мы все тобой гордимся, — чеканит мальчик фразу, которой его научила мама. — А теперь пойдем скорей, ведь ты же помнишь, что меня Петька с Витькой ожидают.
Старик вздыхает, снисходительная улыбка пробегает по его губам, чуть-чуть округляя впалые щеки:
— Извини, Павлик, как-то забыл. Пошли.
Но он еще несколько раз оглядывается, стараясь это делать не слишком заметно. Этот дом построен по его последнему проекту. В нем есть специальные вентиляционные шахты с чуткими датчиками, удаляющие малейшие примеси вредных газов. Кондиционеры создают ароматы ковыльной степи, цветущего яблоневого сада, запах моря… Предусмотрены бассейны для плаванья, зимние сады, фонтаны, магазины… За свою жизнь старик создал десятки проектов, воплощая мечту об идеальном доме, в котором человеку всегда было бы приятно. Он еще помнил, как жилось после войны в наскоро отстроенных «коммуналках», как лепили в спешке соты клетушек, чтобы переселить людей из сырых подвалов. Но еще задолго до того, как острый квартирный голод прошел, он начал создавать — сначала в своем воображении, а потом на бумаге — черты новых зданий, которые поднимутся на просторных проспектах его города. Затем он с делегациями архитекторов посещал разные страны, видел гиганты из бетона и стекла в Нью-Йорке, дворцы Вены, палаццо Неаполя и Венеции. Он, как скупец, отбирал, взвешивал в воображении каждую мелочь — фронтоны, арки, колонны, накапливая детали для своих проектов. И когда его новые детища вознеслись над землей, многие архитекторы приезжали любоваться ими, так вписывались они в зелень каштанов и синеву реки, в золотистую невесомость облаков.
Частенько коллеги упрекали его за излишнюю, по их мнению, сложность и дороговизну его проектов, но он в ответ только снисходительно улыбался — почти так же, как сейчас, отвечая внуку. Он давно усвоил, что простота только тогда хороша для человека, когда отражает простоту окружающего мира. А что это за «простота», он успел за свою долгую жизнь хорошо узнать. Да, его проекты были сложны и дорогостоящи, но людям в его домах жилось удобнее и уютнее, чем в других, а ради этого стоило потрудиться и не жалеть затрат. «Ошибка многих из нас заключается в том, что мы мерим свою жизнь годами, а не минутами, — говорил он. — А кто подсчитал, сколько минут человек проводит в своем доме?»
Всякий раз, когда старик поглядывает на внука, на то, как он идет вприпрыжку, торопясь, морщины на его лице разглаживаются, оно становится ласковым, молодеет. Скупое осеннее солнце вытягивает из влажной земли фиолетовые нити, ткет из них легчайшую ткань, сплетая причудливые узоры. Но ветер то и дело прорывает этот колеблющийся полог, бросает под ноги старику и мальчику свои бесценные дары — янтарные и красные кленовые листья.
Так они подходят к детскому городку, окруженному деревянным частоколом, из-за которого подымаются башенки крепости.
— Глянь, дедушка, какой смешной домик построили!
Старик смотрит туда, куда указывает внук. Покосившийся домик с оконцем и кривым дымарем кажется странно знакомым.
— А вот и Витька с Петькой! — кричит Павлик, отпуская руку старика. — Дедушка, ты меня подождешь тут, у крепости?
— Ладно, беги! — подталкивает архитектор мальчика. — Старайся поменьше пачкаться, а то мама расстроится. — И тут же жалеет о своих лишних словах, которые мальчик забывает, еще не дослушав до конца.
Только теперь старик чувствует, что короткая дорога к детскому городку все же утомила его. Но вместо того, чтобы присесть на скамейку, поставленную напротив бревенчатой крепости специально для бабушек и дедушек как наблюдательный пункт, он идет к покосившемуся домику.
«Вчера поставили? — думает старик. — А может быть, я его раньше не замечал? Шуточки стариковской памяти? Этого еще не хватает к «букету» моих болячек. Но почему этот домик кажется таким знакомым?»
Он обходит вокруг постройки несколько раз. Домик почти плоский, менее метра в ширину. И все же имеется дверь на петлях.
«Где же я мог видеть такой домик раньше?»
И вдруг вспоминает.
Точно такие домишки — покосившиеся, с одним окошком и с обязательной трубой — он и его сверстники рисовали в детстве.
«Уж его-то наверняка строил такой же старик, как я», - думает он, насмехаясь над властностью своей памяти. Но почему-то тревога закрадывается в его неспешные мысли.
Он подымает голову и видит, что из трубы домика в небо вьется дымок. Пахнет свежеиспеченным хлебом.
«Чудится», - думает он, но не может удержаться, чтобы не заглянуть в окошко. Улавливает за темным стеклом какое-то движение и плечом толкает дверь. Она открывается со скрипом…
Теперь запах свежеиспеченного хлеба совершенно явствен. Веет теплом и еще чем-то очень знакомым.
Он переступает через порог, и дощатая дверь закрывается за ним, проскрипев на ржавых петлях.
Слышится голос, который он бы не спутал ни с каким другим:
— Это ты, Даня? Наконец-то! Целые дни в мяч гоняешь. Ну, чего остановился у порога, как в гостях? Ох, что мне с тобой делать, сорванец?
У него мелко задрожали колени. Он заметил в углу какую-то скамейку и осторожно опустился на нее, боясь, что она рухнет под его тяжестью.
Голос умолкает…
Теперь он различает уже не только запах хлеба, но и запах дерева, из которого сделаны стены, и запах прели — потому что пол в коридоре прохудился, а отец, несмотря на напоминания матери, никак не соберется починить его.
Старик прислушивается к себе, с удивлением отмечая, как зарождается новое чувство — ожидание праздника, чуда, словно в детстве, когда он встречал утро каждого дня с надеждой: сегодня произойдет что-то радостное, не похожее на другие дни. Стены, пол, потолок дома словно бы излучают уют и спокойствие. Он всматривается в полумглу и различает светлый прямоугольник там, где должна висеть картина, и темный прямоугольник книжной полки. Он мог бы назвать на память заглавия, отпечатанные на корешках книг. Сейчас он проверит себя, встанет и возьмет третью от края полки книгу. Это должен быть «Робинзон Крузо»…
— Долго же ты гонял где-то, Даня. Умаялся? Ноги, поди, не держат. Ладно уж, отдохни сначала, а потом ступай к столу. Да руки не забудь помыть…
«Отдохни, отдохни сначала», - как эхо, отзываются стены и потолок. И пол скрипит: «Отдохни»…
Он вытягивает ноги и прислоняется к теплой стене. Скамейка уже не кажется ему маленькой и хлипкой. Можно даже улечься на ней, что он и делает. Приятная истома разливается по всему телу. Прекращаются нытье в пояснице и колотье в боку. Запахи дерева и свежеиспеченного хлеба сливаются в один — позабытый, родной. И не надо даже проверять себя и протягивать руку за «Робинзоном Крузо». Он и так знает, что вернулся домой. Это чувство долгожданного уюта не может подвести его, обмануть. И старый архитектор, создавший столько сложных и дорогостоящих проектов, впервые понял, каким должен быть идеальный дом, черты которого он всю жизнь искал, соединяя различные варианты зданий в своем воображении. А искать надо было в памяти…
…— Дедушка, где же ты? — плачет мальчик. — Дедушка…
— Сейчас, сейчас, — бормочет старик, не отрывая взгляда от сорокаэтажного дома с разноцветными балконами и противошумными выступами. Глаза старика, когда-то синие, вылиняли до голубизны, но взгляд не потерял живости и остроты.
— Ну, что ты там заметил, деда? — притопывает от нетерпения мальчик.
— Видишь дом?
— Вижу, вижу. Дом — как дом. Высо-окий…
— Сейчас он повернется на своих опорах.
— Зачем? — мальчик на секунду перестает тянуть старика за руку, и его глаза блестят от любопытства.
— На крыше этого дома, Павлик, установлены приборы. Они улавливают направления ветра, положение солнца и разные другие изменения внешней среды. И соответственно им регулируют положение дома. Он пока называется экспериментальным… Хочешь жить в таком?
— Хочу, хочу, — быстро отвечает мальчик и снова тянет старика. — Ну, пойдем уже в крепость!
— Но я еще не сообщил тебе главного, Павлик, — торжественно и загадочно произносит старик. Он распрямляется и словно становится выше ростом. — Этот дом построен по проекту твоего деда.
— Ты у нас умница, дедуня. Мы все тобой гордимся, — чеканит мальчик фразу, которой его научила мама. — А теперь пойдем скорей, ведь ты же помнишь, что меня Петька с Витькой ожидают.
Старик вздыхает, снисходительная улыбка пробегает по его губам, чуть-чуть округляя впалые щеки:
— Извини, Павлик, как-то забыл. Пошли.
Но он еще несколько раз оглядывается, стараясь это делать не слишком заметно. Этот дом построен по его последнему проекту. В нем есть специальные вентиляционные шахты с чуткими датчиками, удаляющие малейшие примеси вредных газов. Кондиционеры создают ароматы ковыльной степи, цветущего яблоневого сада, запах моря… Предусмотрены бассейны для плаванья, зимние сады, фонтаны, магазины… За свою жизнь старик создал десятки проектов, воплощая мечту об идеальном доме, в котором человеку всегда было бы приятно. Он еще помнил, как жилось после войны в наскоро отстроенных «коммуналках», как лепили в спешке соты клетушек, чтобы переселить людей из сырых подвалов. Но еще задолго до того, как острый квартирный голод прошел, он начал создавать — сначала в своем воображении, а потом на бумаге — черты новых зданий, которые поднимутся на просторных проспектах его города. Затем он с делегациями архитекторов посещал разные страны, видел гиганты из бетона и стекла в Нью-Йорке, дворцы Вены, палаццо Неаполя и Венеции. Он, как скупец, отбирал, взвешивал в воображении каждую мелочь — фронтоны, арки, колонны, накапливая детали для своих проектов. И когда его новые детища вознеслись над землей, многие архитекторы приезжали любоваться ими, так вписывались они в зелень каштанов и синеву реки, в золотистую невесомость облаков.
Частенько коллеги упрекали его за излишнюю, по их мнению, сложность и дороговизну его проектов, но он в ответ только снисходительно улыбался — почти так же, как сейчас, отвечая внуку. Он давно усвоил, что простота только тогда хороша для человека, когда отражает простоту окружающего мира. А что это за «простота», он успел за свою долгую жизнь хорошо узнать. Да, его проекты были сложны и дорогостоящи, но людям в его домах жилось удобнее и уютнее, чем в других, а ради этого стоило потрудиться и не жалеть затрат. «Ошибка многих из нас заключается в том, что мы мерим свою жизнь годами, а не минутами, — говорил он. — А кто подсчитал, сколько минут человек проводит в своем доме?»
Всякий раз, когда старик поглядывает на внука, на то, как он идет вприпрыжку, торопясь, морщины на его лице разглаживаются, оно становится ласковым, молодеет. Скупое осеннее солнце вытягивает из влажной земли фиолетовые нити, ткет из них легчайшую ткань, сплетая причудливые узоры. Но ветер то и дело прорывает этот колеблющийся полог, бросает под ноги старику и мальчику свои бесценные дары — янтарные и красные кленовые листья.
Так они подходят к детскому городку, окруженному деревянным частоколом, из-за которого подымаются башенки крепости.
— Глянь, дедушка, какой смешной домик построили!
Старик смотрит туда, куда указывает внук. Покосившийся домик с оконцем и кривым дымарем кажется странно знакомым.
— А вот и Витька с Петькой! — кричит Павлик, отпуская руку старика. — Дедушка, ты меня подождешь тут, у крепости?
— Ладно, беги! — подталкивает архитектор мальчика. — Старайся поменьше пачкаться, а то мама расстроится. — И тут же жалеет о своих лишних словах, которые мальчик забывает, еще не дослушав до конца.
Только теперь старик чувствует, что короткая дорога к детскому городку все же утомила его. Но вместо того, чтобы присесть на скамейку, поставленную напротив бревенчатой крепости специально для бабушек и дедушек как наблюдательный пункт, он идет к покосившемуся домику.
«Вчера поставили? — думает старик. — А может быть, я его раньше не замечал? Шуточки стариковской памяти? Этого еще не хватает к «букету» моих болячек. Но почему этот домик кажется таким знакомым?»
Он обходит вокруг постройки несколько раз. Домик почти плоский, менее метра в ширину. И все же имеется дверь на петлях.
«Где же я мог видеть такой домик раньше?»
И вдруг вспоминает.
Точно такие домишки — покосившиеся, с одним окошком и с обязательной трубой — он и его сверстники рисовали в детстве.
«Уж его-то наверняка строил такой же старик, как я», - думает он, насмехаясь над властностью своей памяти. Но почему-то тревога закрадывается в его неспешные мысли.
Он подымает голову и видит, что из трубы домика в небо вьется дымок. Пахнет свежеиспеченным хлебом.
«Чудится», - думает он, но не может удержаться, чтобы не заглянуть в окошко. Улавливает за темным стеклом какое-то движение и плечом толкает дверь. Она открывается со скрипом…
Теперь запах свежеиспеченного хлеба совершенно явствен. Веет теплом и еще чем-то очень знакомым.
Он переступает через порог, и дощатая дверь закрывается за ним, проскрипев на ржавых петлях.
Слышится голос, который он бы не спутал ни с каким другим:
— Это ты, Даня? Наконец-то! Целые дни в мяч гоняешь. Ну, чего остановился у порога, как в гостях? Ох, что мне с тобой делать, сорванец?
У него мелко задрожали колени. Он заметил в углу какую-то скамейку и осторожно опустился на нее, боясь, что она рухнет под его тяжестью.
Голос умолкает…
Теперь он различает уже не только запах хлеба, но и запах дерева, из которого сделаны стены, и запах прели — потому что пол в коридоре прохудился, а отец, несмотря на напоминания матери, никак не соберется починить его.
Старик прислушивается к себе, с удивлением отмечая, как зарождается новое чувство — ожидание праздника, чуда, словно в детстве, когда он встречал утро каждого дня с надеждой: сегодня произойдет что-то радостное, не похожее на другие дни. Стены, пол, потолок дома словно бы излучают уют и спокойствие. Он всматривается в полумглу и различает светлый прямоугольник там, где должна висеть картина, и темный прямоугольник книжной полки. Он мог бы назвать на память заглавия, отпечатанные на корешках книг. Сейчас он проверит себя, встанет и возьмет третью от края полки книгу. Это должен быть «Робинзон Крузо»…
— Долго же ты гонял где-то, Даня. Умаялся? Ноги, поди, не держат. Ладно уж, отдохни сначала, а потом ступай к столу. Да руки не забудь помыть…
«Отдохни, отдохни сначала», - как эхо, отзываются стены и потолок. И пол скрипит: «Отдохни»…
Он вытягивает ноги и прислоняется к теплой стене. Скамейка уже не кажется ему маленькой и хлипкой. Можно даже улечься на ней, что он и делает. Приятная истома разливается по всему телу. Прекращаются нытье в пояснице и колотье в боку. Запахи дерева и свежеиспеченного хлеба сливаются в один — позабытый, родной. И не надо даже проверять себя и протягивать руку за «Робинзоном Крузо». Он и так знает, что вернулся домой. Это чувство долгожданного уюта не может подвести его, обмануть. И старый архитектор, создавший столько сложных и дорогостоящих проектов, впервые понял, каким должен быть идеальный дом, черты которого он всю жизнь искал, соединяя различные варианты зданий в своем воображении. А искать надо было в памяти…
…— Дедушка, где же ты? — плачет мальчик. — Дедушка…
ПИРАТ
Пират долго сидел у магазина и ждал. Люди входили и выходили, дверь визжала и скрипела, а Маленького Хозяина все не было. У Пирата мерзли лапы, и он поочередно прижимал их к животу. Чем больше проходило времени, тем быстрее ему приходилось перебирать лапами. Псом овладело отчаяние, он начинал тихонько скулить.
Вот в проеме раскрытой двери показалось знакомое лицо. Пес радостно вскочил. Но тут же понял, что глаза его подвели: это был мальчик, похожий на Маленького Хозяина, но это был другой мальчик. Он пахнул мятными леденцами и чужой квартирой.
Иногда люди останавливались около Пирата.
— Бедная собачка, смотри, как замерзла, — говорила одна женщина другой.
Они не произносили его имени, но Пират знал, что говорят о нем. Он чувствовал по интонации, что его жалеют и от этого становилось еще тоскливее.
Что-то подсказывало ему, что он больше не увидит ни Хозяйку, ни Маленького Хозяина. Они исчезли бесследно, и псу никак не удавалось отыскать их следы. Недаром все последнее время он предчувствовал неладное. Слишком вкусно его кормили, ласкали больше обычного. Это не могло быть просто так.
Вчера Пирата привели к Постороннему, который иногда бывал в гостях у Хозяев и на которого не разрешалось лаять. Он жил на другом конце города. Здесь Хозяева оставили Пирата, а сами ушли. Но перед тем как уйти, они ласкали Пирата, а Маленький Хозяин демонстрировал, как он научил пса считать. Он спрашивал:
— Сколько будет два плюс три?
Пират знал: если, обращаясь к нему, говорят «два» и «три», нужно определенное число раз пролаять, и тогда получишь подарок. А если говорят «один» и «два», то лаять нужно меньше. Всем правилам этой игры его научил Маленький Хозяин, которого Пират очень любил. Он запоминал его слова не ради подарка — кусочка сахара или колбасы, — а ради того, чтобы сделать ему приятное. Он ухитрялся запоминать ради Маленького Хозяина даже цифры. Иногда они казались ему похожими на предметы. Только одной цифры — единицы — он не хотел опознавать. Она напоминала ему палку — и он лаял на нее много раз. Но еще больше он не любил цифру «ноль», потому что при виде ее нужно было затаиться и молчать, а это казалось ему тревожным и страшным.
Конечно, Пират не мог знать, что его Хозяева переехали в другой город, а его не могли взять с собой и отдали своему знакомому. Но и не зная всего этого, он чувствовал, что случилась беда.
Сегодня утром, когда Посторонний уходил из дому и на какой-то миг оставил дверь открытой, Пират прошмыгнул в щель и был таков.
Однако оказалось, что уйти из чужой квартиры — полдела. Пират никак не мог найти знакомый запах.
Неожиданно ему показалось, что он видит Маленького Хозяина. Со всех ног, радостно лая, он бросился за ним через улицу, рискуя попасть под машину. Но пока он бежал, Маленький Хозяин, или тот, кто был похож на него, вошел в магазин.
И вот Пират сидит и ждет, а что-то тоскливое и отчаянное заставляет его повизгивать и скулить.
Пес просидел до закрытия магазина. Чужие люди бросали ему кусочки хлеба и колбасы. Холод притупил его тоску.
Он уже собрался уйти от магазина и поискать по улицам и дворам теплого угла, когда человек в синем комбинезоне грубо схватил его за шиворот. Человек бросил Пирата в фургон, где уже бесновалось несколько бездомных псов.
Их привезли в большое здание. Повсюду чувствовался резкий неприятный запах. В коридорах быстро сновали люди в белых халатах, и все они казались Пирату неотделимыми от здания — так же как приборы, скамейки, дорожки. Они не имели своих запахов, и поэтому их трудно было различать.
Собак рассадили по вольерам. Кормили их не то чтобы очень сытно, но и настоящего голода они здесь не ощущали.
Пришел день, когда Пирата перевели в отдельную клетку. Сначала ему было очень страшно при виде нацеленных на него больших блестящих глаз приборов. Но затем он привык и к «глазам», и к ремням, опоясывающим его тело. Резкую боль почувствовал лишь на короткий миг, когда ему вживляли электроды. Иногда во время опытов, когда электрические импульсы поступали с электродов в мозг, Пирату почему-то вспоминались цифры. Они мелькали в памяти, вращались, и пес не успевал их опознать и пролаять положенное число раз, как учил его Маленький Хозяин.
Вскоре Пират изучил людей, которые работали с ним, различал их лица, походку. Он знал, что у маленькой женщины, похожей на цифру «шесть», можно выпросить прибавку к обеду, если лежать неподвижно, опустив голову на лапы. А расположение сухопарого быстрого Человека в очках можно завоевать, проявив бурную радость при его появлении. Но однажды, несмотря на прыжки и радостный визг Пирата, сухопарый остался грустным. Пират заглянул в его лицо и узнал, что у знакомца что-то случилось неприятное. Может быть, отняли любимую кость или поколотили ни за что. И Пирату тоже стало тоскливо. Он опустил голову и заскулил. И от этого собачьего сочувствия слабая улыбка проклюнулась на лице человека, и он вздохнул:
— Вот так-то, брат. Ничего, переживем…
В лаборатории особенно нужно было угождать толстому сердитому человеку, которого звали Евгением Ивановичем. Он казался Пирату всемогущим и всевидящим. Он знал все наперед и не выносил притворства.
Евгений Иванович не часто присутствовал на опытах. Математик, инженер и биолог, он занимался вопросами бионики. В лабораторию заглядывал только за тем, чтобы проверить, как выполняются его распоряжения. Иногда самолично подключал Пирата к приборам, крутил верньеры и ругал нерадивых сотрудников и лаборантов.
Во время одного из сложнейших опытов, споря с кем-то, он воткнул вилку не в ту розетку. Пирата, который весь был опутан проводами, что-то сильно ударило в голову. Перед глазами замелькали искры, огненные нули, и он погрузился в глухую тьму.
…Очнулся Пират в другой комнате. Он плохо помнил, что с ним произошло. С трудом попытался встать на лапы, но они дрожали и разъезжались в стороны, как у щенка. Голова клонилась к полу под собственной тяжестью. Были и другие изменения, причем совершенно необычные.
Прошло несколько дней. Силы возвратились к Пирату.
И вот утром, когда клетку оставили на несколько минут открытой, перед Пиратом возникло навязчивое видение. Будто он удирает из клетки, а человек, открывший ее и согнувшийся в углу комнаты над прибором, не успевает его поймать. Пока он услышит шум, повернет голову, разогнется. Пират уже будет вне пределов его досягаемости. Пес знал, что дверь в коридор открыта, оттуда доносятся запахи земли и травы. Значит, открыта и наружная дверь.
Пират покрутил головой, сбрасывая широкий ошейник, к которому подходили провода. Почувствовал резкую боль во всем теле. Но это не остановило его. Пес пробежал по коридору, ударил грудью в приоткрытую дверь и оказался на улице…
Так Пират превратился в бродячего пса. Вскоре он нашел мусоросборник, который избрал своим домом, а прилегающий район стал его территорией. Очень скоро он стал ее расширять и в конце концов убедился, что может свободно путешествовать по городу, не боясь ни машин, ни чужих псов. Теперь Пират знал, что между автомобилями обязательно будет интервал, и можно перебегать улицу. Он не пугался гудков и умел рассчитать время, когда машина окажется в опасной близости.
Больше того, он точно определял, какая собака отважится напасть на него и в какой миг это произойдет. Как бы ни был ловок и хитер его противник, Пират неизменно встречал его в наилучшей позиции, удобной и для обороны и для нападения. Постепенно его власть признали почти все бездомные псы на территории нескольких кварталов, даже те, которые были намного больше и сильнее его.
Как-то Пират собирался перебежать улицу, но в последний момент услышал нарастающий шум автомобиля и остановился. Шум был не такой, как обычно. Опытный автомобилист определил бы, что машина идет на очень большой скорости.
Рядом с Пиратом раздались быстрые шаги. Женщина с маленьким ребенком ступила на мостовую. С противоположной стороны улицы ее звал мужчина.
Зеленое платье мелькнуло перед глазами Пирата — и вдруг он увидел, что может произойти, что неминуемо произойдет, если женщина сделает еще хоть пару шагов. Повинуясь безотчетному порыву, пес прыгнул, ухватил за подол платья зубами и потянул женщину обратно, на тротуар.
Женщина закричала, ребенок заплакал. Какие-то люди бросились к Пирату.
Но тут из-за угла вылетела машина «скорой помощи» с включенной сиреной и вихрем пронеслась мимо них.
Только теперь Пират отпустил платье. Однако убегать было уже поздно.
Пес очутился в кольце разгневанных людей. Кто-то из них угрожающе поднял палку. Впрочем, нашлись и защитники.
Высокий мужчина в военной форме спросил у женщины:
— Это ваш пес?
Она отрицательно покачала головой, еще окончательно не придя в себя от испуга.
— Бешеный? — опасливо произнес человек с палкой.
Военный отмахнулся от него и снова обратился к женщине:
— Да ведь он спас вам жизнь…
Его лицо было удивленным и несколько растерянным. Он перевел взгляд на Пирата и добавил:
— Ни за что бы не поверил, если бы не видел собственными глазами.
Пират затравленно смотрел на людей, искал лазейку для бегства. Но толпа вокруг него настолько уплотнилась, что пробиться сквозь нее было невозможно. Пес поджал хвост и заскулил.
— Ну, ну, дружок, не бойся, — ласково сказал военный похожий на цифру 7. — Никто тебя не тронет…
— Да это никак наш пес, институтский? — прозвучал изумленный голос.
Из толпы в круг вышел толстый важный человек и неторопливо стал объяснять собравшимся людям, что этот пес сбежал из его лаборатории.
Пират сразу узнал говорившего. Прежнее чувство — смесь страха и преклонения — проснулось в нем. И он не сопротивлялся, когда Евгений Иванович накинул на его шею услужливо поданную кем-то веревку и повел за собой.
Так Пират снова оказался в институте. Но его положение здесь резко изменилось.
Евгений Иванович тщательно обследовал пса и выявил, что его поведение не было случайностью. Оказалось, что Пират приобрел поразительную способность к счету. Возможно, причиной этому послужил удар током, когда Евгений Иванович неправильно подключил его к прибору. Слабые следы, образовавшиеся в мозгу во время занятий по счету с Маленьким Хозяином постепенно усиливались в лаборатории во время опытов. Удар током расщепил эти связи, точно молния дерево. И теперь все, что Пират видел и ощущал, связывалось в его голове с различным рядом цифр. В конце этих рядов стоял результат, позволявший ему предугадать, или, как выражался Евгений Иванович, «вычислить», будущее.
«В этом нет ничего сверхъестественного, — говорил он на конференции. — Еще в начале цивилизации человек, наблюдая и подсчитывая волны, накатывающиеся на берег, учился предсказывать, когда придет следующая волна, какой высоты и силы она будет. А теперь всем нам известно, что будущее можно вычислить. Точность вычисления зависит от того, сколько деталей настоящего мы примем во внимание, учтем ли все основные тенденции развития и правильно ли произведем экстраполяцию. Если мы станем вычислять, например, что сделает в следующую минуту уважаемый председатель нашей секции (кивок в сторону председателя), и на основе знания его биографии, привычек и прочего (смешок в зале) решим, что он пожелает высказаться, а он вместо этого нальет себе воды из графина и выпьет, то не следует впадать в уныние и разуверяться в возможностях прогнозирования. Наша ошибка будет свидетельствовать не о слабости футурологии, а лишь о том, что мы недостаточно учли физиологические особенности организма нашего председателя в данную минуту. Будущее можно вычислять с абсолютной достоверностью, если обладать абсолютной информацией и уметь идеально вычислять. А мозг нашего Пирата получил способность к вычислениям в достаточно больших масштабах».
После симпозиума в институте к Пирату стали относиться с возрастающим почтением. Кормить себя Пират разрешал только одному любимому лаборанту. Правда, теперь уже не пес должен был изображать радость при виде лаборанта, а лаборант — при виде пса. Иначе вундерпес отворачивался от пищи, даже не понюхав ее и всем своим видом говоря: «Если я вам не мил, то и пища мне ваша не нужна».
Евгений Иванович лично проверял, как кормят и купают Пирата. Он каждую неделю просматривал результаты медицинских обследований и очень волновался, если вдруг у пса повышалось РОЭ или падал гемоглобин. Причина такого внимания к Пирату заключалась в том, что Евгений Иванович уже несколько лет усиленно искал материал для диссертации. И вот будто сама судьба посылала ему удачу. Мог ли он упустить такой случай?
Само собой разумеется, что, завидев Евгения Ивановича, Пират уже не съеживался в ожидании взбучки. Вскоре он перестал вилять хвостом при появлении «шефа». А затем все чаще и чаще на его морде стало появляться одно и то же странное выражение. Глаза щурились, нос вздергивался, а нижняя челюсть чуть отвисала, и в приоткрытой пасти показывался кончик острого розового языка.
Это выражение весьма беспокоило Евгения Ивановича, который хотел бы знать о своем любимце все. Но никто — ни ветеринары, ни лучшие кинологи не могли понять загадочного поведения собаки. Одни предполагали, что Пират «задумывался». Другие с тревогой говорили о перегрузках, которые испытывает при сложных вычислениях мозг.
И конечно, никто из них не подозревал, что это было всего-навсего выражение презрения, которое Пират теперь испытывал к Евгению Ивановичу. Еще бы, ведь тот считал гораздо хуже, чем он…
Вот в проеме раскрытой двери показалось знакомое лицо. Пес радостно вскочил. Но тут же понял, что глаза его подвели: это был мальчик, похожий на Маленького Хозяина, но это был другой мальчик. Он пахнул мятными леденцами и чужой квартирой.
Иногда люди останавливались около Пирата.
— Бедная собачка, смотри, как замерзла, — говорила одна женщина другой.
Они не произносили его имени, но Пират знал, что говорят о нем. Он чувствовал по интонации, что его жалеют и от этого становилось еще тоскливее.
Что-то подсказывало ему, что он больше не увидит ни Хозяйку, ни Маленького Хозяина. Они исчезли бесследно, и псу никак не удавалось отыскать их следы. Недаром все последнее время он предчувствовал неладное. Слишком вкусно его кормили, ласкали больше обычного. Это не могло быть просто так.
Вчера Пирата привели к Постороннему, который иногда бывал в гостях у Хозяев и на которого не разрешалось лаять. Он жил на другом конце города. Здесь Хозяева оставили Пирата, а сами ушли. Но перед тем как уйти, они ласкали Пирата, а Маленький Хозяин демонстрировал, как он научил пса считать. Он спрашивал:
— Сколько будет два плюс три?
Пират знал: если, обращаясь к нему, говорят «два» и «три», нужно определенное число раз пролаять, и тогда получишь подарок. А если говорят «один» и «два», то лаять нужно меньше. Всем правилам этой игры его научил Маленький Хозяин, которого Пират очень любил. Он запоминал его слова не ради подарка — кусочка сахара или колбасы, — а ради того, чтобы сделать ему приятное. Он ухитрялся запоминать ради Маленького Хозяина даже цифры. Иногда они казались ему похожими на предметы. Только одной цифры — единицы — он не хотел опознавать. Она напоминала ему палку — и он лаял на нее много раз. Но еще больше он не любил цифру «ноль», потому что при виде ее нужно было затаиться и молчать, а это казалось ему тревожным и страшным.
Конечно, Пират не мог знать, что его Хозяева переехали в другой город, а его не могли взять с собой и отдали своему знакомому. Но и не зная всего этого, он чувствовал, что случилась беда.
Сегодня утром, когда Посторонний уходил из дому и на какой-то миг оставил дверь открытой, Пират прошмыгнул в щель и был таков.
Однако оказалось, что уйти из чужой квартиры — полдела. Пират никак не мог найти знакомый запах.
Неожиданно ему показалось, что он видит Маленького Хозяина. Со всех ног, радостно лая, он бросился за ним через улицу, рискуя попасть под машину. Но пока он бежал, Маленький Хозяин, или тот, кто был похож на него, вошел в магазин.
И вот Пират сидит и ждет, а что-то тоскливое и отчаянное заставляет его повизгивать и скулить.
Пес просидел до закрытия магазина. Чужие люди бросали ему кусочки хлеба и колбасы. Холод притупил его тоску.
Он уже собрался уйти от магазина и поискать по улицам и дворам теплого угла, когда человек в синем комбинезоне грубо схватил его за шиворот. Человек бросил Пирата в фургон, где уже бесновалось несколько бездомных псов.
Их привезли в большое здание. Повсюду чувствовался резкий неприятный запах. В коридорах быстро сновали люди в белых халатах, и все они казались Пирату неотделимыми от здания — так же как приборы, скамейки, дорожки. Они не имели своих запахов, и поэтому их трудно было различать.
Собак рассадили по вольерам. Кормили их не то чтобы очень сытно, но и настоящего голода они здесь не ощущали.
Пришел день, когда Пирата перевели в отдельную клетку. Сначала ему было очень страшно при виде нацеленных на него больших блестящих глаз приборов. Но затем он привык и к «глазам», и к ремням, опоясывающим его тело. Резкую боль почувствовал лишь на короткий миг, когда ему вживляли электроды. Иногда во время опытов, когда электрические импульсы поступали с электродов в мозг, Пирату почему-то вспоминались цифры. Они мелькали в памяти, вращались, и пес не успевал их опознать и пролаять положенное число раз, как учил его Маленький Хозяин.
Вскоре Пират изучил людей, которые работали с ним, различал их лица, походку. Он знал, что у маленькой женщины, похожей на цифру «шесть», можно выпросить прибавку к обеду, если лежать неподвижно, опустив голову на лапы. А расположение сухопарого быстрого Человека в очках можно завоевать, проявив бурную радость при его появлении. Но однажды, несмотря на прыжки и радостный визг Пирата, сухопарый остался грустным. Пират заглянул в его лицо и узнал, что у знакомца что-то случилось неприятное. Может быть, отняли любимую кость или поколотили ни за что. И Пирату тоже стало тоскливо. Он опустил голову и заскулил. И от этого собачьего сочувствия слабая улыбка проклюнулась на лице человека, и он вздохнул:
— Вот так-то, брат. Ничего, переживем…
В лаборатории особенно нужно было угождать толстому сердитому человеку, которого звали Евгением Ивановичем. Он казался Пирату всемогущим и всевидящим. Он знал все наперед и не выносил притворства.
Евгений Иванович не часто присутствовал на опытах. Математик, инженер и биолог, он занимался вопросами бионики. В лабораторию заглядывал только за тем, чтобы проверить, как выполняются его распоряжения. Иногда самолично подключал Пирата к приборам, крутил верньеры и ругал нерадивых сотрудников и лаборантов.
Во время одного из сложнейших опытов, споря с кем-то, он воткнул вилку не в ту розетку. Пирата, который весь был опутан проводами, что-то сильно ударило в голову. Перед глазами замелькали искры, огненные нули, и он погрузился в глухую тьму.
…Очнулся Пират в другой комнате. Он плохо помнил, что с ним произошло. С трудом попытался встать на лапы, но они дрожали и разъезжались в стороны, как у щенка. Голова клонилась к полу под собственной тяжестью. Были и другие изменения, причем совершенно необычные.
Прошло несколько дней. Силы возвратились к Пирату.
И вот утром, когда клетку оставили на несколько минут открытой, перед Пиратом возникло навязчивое видение. Будто он удирает из клетки, а человек, открывший ее и согнувшийся в углу комнаты над прибором, не успевает его поймать. Пока он услышит шум, повернет голову, разогнется. Пират уже будет вне пределов его досягаемости. Пес знал, что дверь в коридор открыта, оттуда доносятся запахи земли и травы. Значит, открыта и наружная дверь.
Пират покрутил головой, сбрасывая широкий ошейник, к которому подходили провода. Почувствовал резкую боль во всем теле. Но это не остановило его. Пес пробежал по коридору, ударил грудью в приоткрытую дверь и оказался на улице…
Так Пират превратился в бродячего пса. Вскоре он нашел мусоросборник, который избрал своим домом, а прилегающий район стал его территорией. Очень скоро он стал ее расширять и в конце концов убедился, что может свободно путешествовать по городу, не боясь ни машин, ни чужих псов. Теперь Пират знал, что между автомобилями обязательно будет интервал, и можно перебегать улицу. Он не пугался гудков и умел рассчитать время, когда машина окажется в опасной близости.
Больше того, он точно определял, какая собака отважится напасть на него и в какой миг это произойдет. Как бы ни был ловок и хитер его противник, Пират неизменно встречал его в наилучшей позиции, удобной и для обороны и для нападения. Постепенно его власть признали почти все бездомные псы на территории нескольких кварталов, даже те, которые были намного больше и сильнее его.
Как-то Пират собирался перебежать улицу, но в последний момент услышал нарастающий шум автомобиля и остановился. Шум был не такой, как обычно. Опытный автомобилист определил бы, что машина идет на очень большой скорости.
Рядом с Пиратом раздались быстрые шаги. Женщина с маленьким ребенком ступила на мостовую. С противоположной стороны улицы ее звал мужчина.
Зеленое платье мелькнуло перед глазами Пирата — и вдруг он увидел, что может произойти, что неминуемо произойдет, если женщина сделает еще хоть пару шагов. Повинуясь безотчетному порыву, пес прыгнул, ухватил за подол платья зубами и потянул женщину обратно, на тротуар.
Женщина закричала, ребенок заплакал. Какие-то люди бросились к Пирату.
Но тут из-за угла вылетела машина «скорой помощи» с включенной сиреной и вихрем пронеслась мимо них.
Только теперь Пират отпустил платье. Однако убегать было уже поздно.
Пес очутился в кольце разгневанных людей. Кто-то из них угрожающе поднял палку. Впрочем, нашлись и защитники.
Высокий мужчина в военной форме спросил у женщины:
— Это ваш пес?
Она отрицательно покачала головой, еще окончательно не придя в себя от испуга.
— Бешеный? — опасливо произнес человек с палкой.
Военный отмахнулся от него и снова обратился к женщине:
— Да ведь он спас вам жизнь…
Его лицо было удивленным и несколько растерянным. Он перевел взгляд на Пирата и добавил:
— Ни за что бы не поверил, если бы не видел собственными глазами.
Пират затравленно смотрел на людей, искал лазейку для бегства. Но толпа вокруг него настолько уплотнилась, что пробиться сквозь нее было невозможно. Пес поджал хвост и заскулил.
— Ну, ну, дружок, не бойся, — ласково сказал военный похожий на цифру 7. — Никто тебя не тронет…
— Да это никак наш пес, институтский? — прозвучал изумленный голос.
Из толпы в круг вышел толстый важный человек и неторопливо стал объяснять собравшимся людям, что этот пес сбежал из его лаборатории.
Пират сразу узнал говорившего. Прежнее чувство — смесь страха и преклонения — проснулось в нем. И он не сопротивлялся, когда Евгений Иванович накинул на его шею услужливо поданную кем-то веревку и повел за собой.
Так Пират снова оказался в институте. Но его положение здесь резко изменилось.
Евгений Иванович тщательно обследовал пса и выявил, что его поведение не было случайностью. Оказалось, что Пират приобрел поразительную способность к счету. Возможно, причиной этому послужил удар током, когда Евгений Иванович неправильно подключил его к прибору. Слабые следы, образовавшиеся в мозгу во время занятий по счету с Маленьким Хозяином постепенно усиливались в лаборатории во время опытов. Удар током расщепил эти связи, точно молния дерево. И теперь все, что Пират видел и ощущал, связывалось в его голове с различным рядом цифр. В конце этих рядов стоял результат, позволявший ему предугадать, или, как выражался Евгений Иванович, «вычислить», будущее.
«В этом нет ничего сверхъестественного, — говорил он на конференции. — Еще в начале цивилизации человек, наблюдая и подсчитывая волны, накатывающиеся на берег, учился предсказывать, когда придет следующая волна, какой высоты и силы она будет. А теперь всем нам известно, что будущее можно вычислить. Точность вычисления зависит от того, сколько деталей настоящего мы примем во внимание, учтем ли все основные тенденции развития и правильно ли произведем экстраполяцию. Если мы станем вычислять, например, что сделает в следующую минуту уважаемый председатель нашей секции (кивок в сторону председателя), и на основе знания его биографии, привычек и прочего (смешок в зале) решим, что он пожелает высказаться, а он вместо этого нальет себе воды из графина и выпьет, то не следует впадать в уныние и разуверяться в возможностях прогнозирования. Наша ошибка будет свидетельствовать не о слабости футурологии, а лишь о том, что мы недостаточно учли физиологические особенности организма нашего председателя в данную минуту. Будущее можно вычислять с абсолютной достоверностью, если обладать абсолютной информацией и уметь идеально вычислять. А мозг нашего Пирата получил способность к вычислениям в достаточно больших масштабах».
После симпозиума в институте к Пирату стали относиться с возрастающим почтением. Кормить себя Пират разрешал только одному любимому лаборанту. Правда, теперь уже не пес должен был изображать радость при виде лаборанта, а лаборант — при виде пса. Иначе вундерпес отворачивался от пищи, даже не понюхав ее и всем своим видом говоря: «Если я вам не мил, то и пища мне ваша не нужна».
Евгений Иванович лично проверял, как кормят и купают Пирата. Он каждую неделю просматривал результаты медицинских обследований и очень волновался, если вдруг у пса повышалось РОЭ или падал гемоглобин. Причина такого внимания к Пирату заключалась в том, что Евгений Иванович уже несколько лет усиленно искал материал для диссертации. И вот будто сама судьба посылала ему удачу. Мог ли он упустить такой случай?
Само собой разумеется, что, завидев Евгения Ивановича, Пират уже не съеживался в ожидании взбучки. Вскоре он перестал вилять хвостом при появлении «шефа». А затем все чаще и чаще на его морде стало появляться одно и то же странное выражение. Глаза щурились, нос вздергивался, а нижняя челюсть чуть отвисала, и в приоткрытой пасти показывался кончик острого розового языка.
Это выражение весьма беспокоило Евгения Ивановича, который хотел бы знать о своем любимце все. Но никто — ни ветеринары, ни лучшие кинологи не могли понять загадочного поведения собаки. Одни предполагали, что Пират «задумывался». Другие с тревогой говорили о перегрузках, которые испытывает при сложных вычислениях мозг.
И конечно, никто из них не подозревал, что это было всего-навсего выражение презрения, которое Пират теперь испытывал к Евгению Ивановичу. Еще бы, ведь тот считал гораздо хуже, чем он…
УТРАЧЕННОЕ ЗВЕНО
1
Сквозь приспущенные веки я увидел такую неестественную и страшную картину, что поспешил признать ее нереальной, рожденной больным воображением. Говорю себе: «Немудрено, старина, в твоем положении и не такое почудится. Припомни-ка в срочном порядке тесты для успокоения, ведь фиасол давно кончился».
Пытаюсь приподняться, чтобы высвободить затекшую руку. Но сил не хватает даже на это. Двигательные механизмы скафандра вышли из строя. Система регенерации основательно повреждена. Хорошо, что остался цел запасной ранец. А что продолжает работать в моем организме?
Левую ногу сводит от резкой боли, а вот правая онемела и, возможно, превратилась в ненужный придаток, подобно отмершей ветке или сухому корню. Пальцами рук могу шевелить, но согнуть руки в локтях не удается. Однако больше всего меня пугает онемение, подымающееся от правой ноги. Оно уже схватило обручем поясницу, и начинает каменеть позвоночник. Все, что могло мне помочь, осталось в корабле. Вот он — высится бесполезной громадой в нескольких шагах.
Как мне удалось выбраться из него?
Помню только обрывки происшедшего. Пульт начал надвигаться на меня, угрожающе сверкая зелеными и красными глазами индикаторов. Красных становилось все больше, пока они не слились в сплошную полосу. Одновременно нарастал гул в ушах, вибрируя, поднимаясь от низкого утробного гудения до тончайшего визга. Затем прозвучали оглушительные щелчки.
Больше ничего не слышал. Готов утверждать, что после этого потерял сознание, и оно вернулось ко мне только сейчас. Но в таком случае как же я отстегнул ремни и вылез из амортизационного кресла? Как выбрался в коридор и прошел мимо четырех кают и склада к шлюзовой камере?..
Мысли путаются. Никак не могу выяснить, произошла ли катастрофа на самом деле, или мне только показалось. Голова кружится. Тошнит. Понимаю сотрясение мозга. Но вспомнить надо. Напрягаю память. Начинает бешено пульсировать жилка на виске. Кажется, еще одно усилие — и голова лопнет.
Передо мной — громада корабля, такая же беспомощная, как я. Нет, пожалуй, еще беспомощней. Выходит, мне не кажется — авария была!
Медленно всплывает в памяти синюшно-белое лицо Роланда, его изогнутое туловище, стянутое ремнями кресла. Голова почти касается пола. С нее падают вязкие красные капли…
Пытаюсь приподняться, чтобы высвободить затекшую руку. Но сил не хватает даже на это. Двигательные механизмы скафандра вышли из строя. Система регенерации основательно повреждена. Хорошо, что остался цел запасной ранец. А что продолжает работать в моем организме?
Левую ногу сводит от резкой боли, а вот правая онемела и, возможно, превратилась в ненужный придаток, подобно отмершей ветке или сухому корню. Пальцами рук могу шевелить, но согнуть руки в локтях не удается. Однако больше всего меня пугает онемение, подымающееся от правой ноги. Оно уже схватило обручем поясницу, и начинает каменеть позвоночник. Все, что могло мне помочь, осталось в корабле. Вот он — высится бесполезной громадой в нескольких шагах.
Как мне удалось выбраться из него?
Помню только обрывки происшедшего. Пульт начал надвигаться на меня, угрожающе сверкая зелеными и красными глазами индикаторов. Красных становилось все больше, пока они не слились в сплошную полосу. Одновременно нарастал гул в ушах, вибрируя, поднимаясь от низкого утробного гудения до тончайшего визга. Затем прозвучали оглушительные щелчки.
Больше ничего не слышал. Готов утверждать, что после этого потерял сознание, и оно вернулось ко мне только сейчас. Но в таком случае как же я отстегнул ремни и вылез из амортизационного кресла? Как выбрался в коридор и прошел мимо четырех кают и склада к шлюзовой камере?..
Мысли путаются. Никак не могу выяснить, произошла ли катастрофа на самом деле, или мне только показалось. Голова кружится. Тошнит. Понимаю сотрясение мозга. Но вспомнить надо. Напрягаю память. Начинает бешено пульсировать жилка на виске. Кажется, еще одно усилие — и голова лопнет.
Передо мной — громада корабля, такая же беспомощная, как я. Нет, пожалуй, еще беспомощней. Выходит, мне не кажется — авария была!
Медленно всплывает в памяти синюшно-белое лицо Роланда, его изогнутое туловище, стянутое ремнями кресла. Голова почти касается пола. С нее падают вязкие красные капли…