Страница:
— Та брюнетка в откровенном красном платье. Ты смотришь на нее так, будто собираешься выцарапать ей глаза.
Неплохая мысль.
— Никто. Она вообще никто.
В этот момент Лайам повернул голову и посмотрел на Обри через огромный, наполненный народом зал. Сердце замерло у нее в груди. Он прекрасно смотрелся в смокинге. Элегантно. Сексуально. Шикарно.
— А, теперь я понял, в чем дело. Обри оглянулась на Бака.
— О чем ты?
— Дело не в ней. Дело в нем. Он что, читает ее мысли?
— Ты ошибаешься. Просто этот человек — финансовый директор главного конкурента «Холт Энтерпрайзиз».
Бак усмехнулся.
— Кого ты пытаешься обмануть, Обри?
Бак был высоким, симпатичным и забавным. Ему тоже очень шел смокинг. Почему он ей не нравится? Не нравится, и все тут. Ее пульс не подскакивает, когда он произносит ее имя, руки не дрожат, когда он смотрит на нее, искры не пробегают по телу, когда он ее касается. Судя по всему, это чувство — точнее, его отсутствие — было взаимным.
В глазам Бака заплясали чертики.
— Ну что, заставим парня понервничать? Он идет сюда.
Сердце Обри остановилось, а потом застучало, как кузнечный молот. — Да?
— Ага. Давай я тебя поцелую. Сделаем вид, что мы без ума друг от друга.
Прежде чем она успела что-либо сообразить, Бак обнял ее за талию и притянул к себе.
— Решайся, а то будет поздно, — прошептал он.
— Обри.
От голоса Лайама она вся покрылась мурашками.
Обри помедлила секунду, чтобы взять себя в руки, и с равнодушной, как она надеялась, улыбкой повернулась к Лайаму.
— Добрый вечер, Лайам, Триша. Вам нравится бал?
Обри избегала взгляда Лайама, стараясь смотреть только на торжествующе усмехавшуюся Тришу. Бак по-прежнему обнимал Обри за талию, и она была ему за это очень благодарна. Другую руку он протянул сначала Трише, затем Лайаму.
— Бак Парке.
Трише, очевидно, было мало одной рыбы на крючке: она захлопала своими ресницами, на которых было не меньше фунта туши, и буквально пропела Баку свое имя, а потом еще что-то про свою необыкновенную и страстную любовь к футболу. Большую часть этого бреда Обри не расслышала из-за стука собственного сердца.
— Лайам Эллиот. — Тестостерон потрескивал в воздухе, когда мужчины обменялись рукопожатиями.
Обри рискнула посмотреть на Лайама.
— Маме очень понравилась картина, — сказал он с непроницаемым лицом.
— Я была в этом уверена. Его губы дрогнули.
— Она попросила повесить ее в спальне. Я не спросил, почему.
Обри посмотрела ему в глаза, вспомнила, как он дотрагивался до нее, целовал ее, и колени задрожали. Нужно было немедленно уйти отсюда или по крайней мере подальше от него. Она не могла уйти с бала, пока не «засветится» перед газетчиками, как обещала отцу.
— Было очень приятно с вами обоими встретиться, но я обещала Баку танец. Извините. — Она с немой мольбой посмотрела на своего спутника. К счастью для нее, Бак шевелил мозгами так же быстро, как и ногами.
Чтобы поменять места в банкетном зале, Лайаму пришлось выложить пятьдесят долларов. Фактически он заплатил ути деньги за пытку и теперь чувствовал себя круглым дураком.
Он специально дождался, пока Обри и ее кавалер займут места, прежде чем подать Трише руку и подвести ее к тому же столу. Фиалковые глаза распахнулись, а румянец и светская улыбка сползли с лица. Обри уставилась в свою тарелку и выпрямилась. Лайам сел рядом с ней, их плечи соприкоснулись, а ее знакомый аромат ударил ему в голову.
— Ты кое-что оставила у меня дома, — тихо шепнул он.
Она не только услышала его, но и поняла, о чем именно он говорит, потому что щеки ее залил румянец. Но она делала вид, что его вообще нет рядом, и это начинало его бесить.
— Не хочешь забрать их?
— Нет. Выкинь, — ответила она едва слышно. К счастью, гул в зале заглушал их разговор.
Он подождал, пока официант подаст салаты и удалится.
— На это у меня никогда не хватит духу. Она уронила вилку. Официант немедленно вырос рядом со столом с новой вилкой в руке. Что плохо на обедах стоимостью в пять тысяч долларов — рядом постоянно вьется кто-то из обслуги.
Бак обнял Обри рукой и за ее спиной показал Лайаму кулак. Лайам повернул голову в его сторону и наткнулся на жесткий взгляд. Это была откровенная угроза. Лайам сжал челюсти.
Приятель, если бы она была твоей, то не оказалась бы в моей постели.
Обри посмотрела на Лайама и быстро повернулась к Баку. Лайам тоже отвел взгляд.
Черт возьми, Эллиот, что ты делаешь? Отбиваешь женщину, с которой все равно не сможешь встречаться?
Тут он вспомнил, что тоже вроде бы с кем-то пришел. Забыть о женщине, которая весь вечер прижималась к нему всеми частями тела, а во время танцев во всех подробностях описывала, что она хотела бы сделать с ним после бала, вообще-то довольно трудно, но ему это удалось в одну секунду. Откровенные предложения Триши не вызывали у него ни малейшего интереса. Вот если бы это исходило от Обри… Тогда они уже ехали бы к нему домой. Забудь про Обри. Она не для тебя. Но сколько Лайам ни уговаривал себя, он не мог ни на секунду отвлечься от этой женщины. Она не для него, но он стремился к ней каждой клеткой своего тела, каждым ударом своего сердца.
Его долг перед семьей еще никогда не был так очевиден. И никогда еще ему не было так трудно наступить на горло своим желаниям.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Неплохая мысль.
— Никто. Она вообще никто.
В этот момент Лайам повернул голову и посмотрел на Обри через огромный, наполненный народом зал. Сердце замерло у нее в груди. Он прекрасно смотрелся в смокинге. Элегантно. Сексуально. Шикарно.
— А, теперь я понял, в чем дело. Обри оглянулась на Бака.
— О чем ты?
— Дело не в ней. Дело в нем. Он что, читает ее мысли?
— Ты ошибаешься. Просто этот человек — финансовый директор главного конкурента «Холт Энтерпрайзиз».
Бак усмехнулся.
— Кого ты пытаешься обмануть, Обри?
Бак был высоким, симпатичным и забавным. Ему тоже очень шел смокинг. Почему он ей не нравится? Не нравится, и все тут. Ее пульс не подскакивает, когда он произносит ее имя, руки не дрожат, когда он смотрит на нее, искры не пробегают по телу, когда он ее касается. Судя по всему, это чувство — точнее, его отсутствие — было взаимным.
В глазам Бака заплясали чертики.
— Ну что, заставим парня понервничать? Он идет сюда.
Сердце Обри остановилось, а потом застучало, как кузнечный молот. — Да?
— Ага. Давай я тебя поцелую. Сделаем вид, что мы без ума друг от друга.
Прежде чем она успела что-либо сообразить, Бак обнял ее за талию и притянул к себе.
— Решайся, а то будет поздно, — прошептал он.
— Обри.
От голоса Лайама она вся покрылась мурашками.
Обри помедлила секунду, чтобы взять себя в руки, и с равнодушной, как она надеялась, улыбкой повернулась к Лайаму.
— Добрый вечер, Лайам, Триша. Вам нравится бал?
Обри избегала взгляда Лайама, стараясь смотреть только на торжествующе усмехавшуюся Тришу. Бак по-прежнему обнимал Обри за талию, и она была ему за это очень благодарна. Другую руку он протянул сначала Трише, затем Лайаму.
— Бак Парке.
Трише, очевидно, было мало одной рыбы на крючке: она захлопала своими ресницами, на которых было не меньше фунта туши, и буквально пропела Баку свое имя, а потом еще что-то про свою необыкновенную и страстную любовь к футболу. Большую часть этого бреда Обри не расслышала из-за стука собственного сердца.
— Лайам Эллиот. — Тестостерон потрескивал в воздухе, когда мужчины обменялись рукопожатиями.
Обри рискнула посмотреть на Лайама.
— Маме очень понравилась картина, — сказал он с непроницаемым лицом.
— Я была в этом уверена. Его губы дрогнули.
— Она попросила повесить ее в спальне. Я не спросил, почему.
Обри посмотрела ему в глаза, вспомнила, как он дотрагивался до нее, целовал ее, и колени задрожали. Нужно было немедленно уйти отсюда или по крайней мере подальше от него. Она не могла уйти с бала, пока не «засветится» перед газетчиками, как обещала отцу.
— Было очень приятно с вами обоими встретиться, но я обещала Баку танец. Извините. — Она с немой мольбой посмотрела на своего спутника. К счастью для нее, Бак шевелил мозгами так же быстро, как и ногами.
Чтобы поменять места в банкетном зале, Лайаму пришлось выложить пятьдесят долларов. Фактически он заплатил ути деньги за пытку и теперь чувствовал себя круглым дураком.
Он специально дождался, пока Обри и ее кавалер займут места, прежде чем подать Трише руку и подвести ее к тому же столу. Фиалковые глаза распахнулись, а румянец и светская улыбка сползли с лица. Обри уставилась в свою тарелку и выпрямилась. Лайам сел рядом с ней, их плечи соприкоснулись, а ее знакомый аромат ударил ему в голову.
— Ты кое-что оставила у меня дома, — тихо шепнул он.
Она не только услышала его, но и поняла, о чем именно он говорит, потому что щеки ее залил румянец. Но она делала вид, что его вообще нет рядом, и это начинало его бесить.
— Не хочешь забрать их?
— Нет. Выкинь, — ответила она едва слышно. К счастью, гул в зале заглушал их разговор.
Он подождал, пока официант подаст салаты и удалится.
— На это у меня никогда не хватит духу. Она уронила вилку. Официант немедленно вырос рядом со столом с новой вилкой в руке. Что плохо на обедах стоимостью в пять тысяч долларов — рядом постоянно вьется кто-то из обслуги.
Бак обнял Обри рукой и за ее спиной показал Лайаму кулак. Лайам повернул голову в его сторону и наткнулся на жесткий взгляд. Это была откровенная угроза. Лайам сжал челюсти.
Приятель, если бы она была твоей, то не оказалась бы в моей постели.
Обри посмотрела на Лайама и быстро повернулась к Баку. Лайам тоже отвел взгляд.
Черт возьми, Эллиот, что ты делаешь? Отбиваешь женщину, с которой все равно не сможешь встречаться?
Тут он вспомнил, что тоже вроде бы с кем-то пришел. Забыть о женщине, которая весь вечер прижималась к нему всеми частями тела, а во время танцев во всех подробностях описывала, что она хотела бы сделать с ним после бала, вообще-то довольно трудно, но ему это удалось в одну секунду. Откровенные предложения Триши не вызывали у него ни малейшего интереса. Вот если бы это исходило от Обри… Тогда они уже ехали бы к нему домой. Забудь про Обри. Она не для тебя. Но сколько Лайам ни уговаривал себя, он не мог ни на секунду отвлечься от этой женщины. Она не для него, но он стремился к ней каждой клеткой своего тела, каждым ударом своего сердца.
Его долг перед семьей еще никогда не был так очевиден. И никогда еще ему не было так трудно наступить на горло своим желаниям.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
— Ты одна? Или этот громила рядом? — раздался в телефонной трубке низкий хрипловатый голос. Лайам.
Обри рывком села в кровати.
— Это не твое дело.
— То есть ты одна.
— Я этого не говорила. — Она откинула волосы с глаз и посмотрела на часы, стоявшие у кровати. — Уже полночь. Почему ты звонишь так поздно?
— Сказать, что ты была сказочно красива сегодня.
Обри показалось, что она тает. Телефон едва не выскользнул из ее рук.
— Спасибо. Триша тоже была очень эффектна. — В ее голосе была еле скрываемая ревность.
— Да? Я и не заметил.
Ей очень хотелось ему верить. Но он явился на бал с женщиной, которая имела наглость совать ему свой номер телефона на глазах Обри.
— Ты не должен был звонить, Лайам.
— Разве ты не хотела услышать, как тебе шли твое платье и твой сторожевой пес, который каждую минуту готов был вцепиться мне в глотку?
— Ты пьян?
Голос его был совершенно трезвым. Усталым, но трезвым.
— Я не выпил ни капли, не считая того паршивого вина на обеде. Просто не могу заснуть.
Она тоже.
— И поэтому ты решил позвонить и разбудить меня?
— А я тебя разбудил?
Ей надо сказать, что она безмятежно спала.
— Нет. — Она вытянулась в кровати, положив под голову подушку. — Почему ты не можешь заснуть?
Она не хотела ни о чем его спрашивать, но язык ее не слушался.
В телефоне она услышала тяжелый вздох и шорох простыней. Обри закрыла глаза и представила себе обнаженного Лайама, стоящего над нею на коленях. Она тряхнула головой и включила лампу. Если предаваться таким фантазиям, то ей суждена бессонница на ближайшие десять лет.
— Я не могу заснуть, потому что все время думаю о тебе. О нашем ланче и… — Лайам замолк.
Обри испугалась, что сердце сейчас пробьет ребра и выскочит наружу. Она вцепилась в простыни и закусила губы.
— Хорошо было…
— Хорошо? — Она не поверила своим ушам.
Он засмеялся низким смехом, от которого по ее телу прошла дрожь.
— Нет. Это не было хорошо. Скорее невероятно. Она улыбнулась.
— Скорее так.
— Невероятно. Сказочно. Потрясающе. И ужасно, что это никогда не повторится.
Ее улыбка погасла.
— Это не повторится.
— Я знаю. Но это убивает меня. И ее тоже.
Они молчали. Обри слышала бешеный стук своего сердца и его дыхание в трубке.
— Спокойной ночи, Обри. Приятных снов.
— И тебе, Лайам. Приятных снов.
Она положила трубку и прижала ладони к горячим щекам.
Какой странный звонок. Так почему же она улыбается?
Ей нельзя встречаться с Лайамом. Если это делать, отец потребует, чтобы она вызнавала информацию об ИХЭ. Он уже и так рассердился, что она пришла ни с чем со-злосчастного завтрака. Нет, он не кричал. Мэтью Холт никогда не кричал. Он просто молча смотрел на нее тяжелым мрачным взглядом, который Обри с детства так хорошо знала.
Она не должна разочаровывать своего отца. Она мечтала о том, чтобы он мог ею гордиться, но пока только обманывала его ожидания. Отец не хотел брать ее на работу, но она его уговорила. Он не хотел, чтобы она жила у него после развода. Не хотел, чтобы она жила у него даже после того, как ее отчим попытался залезть к ней в постель.
Обри слышала, как отец спорил с Джейн: «Что, черт возьми, мне с ней делать, куда я дену шестнадцатилетнюю девчонку?»
Она не слышала ответа Джейн.
Через несколько часов мать ворвалась в офис бывшего мужа, швырнула Обри под ноги сумки с ее вещами и прошипела: «Вот тебе за твою ложь».
Памела Холт Кертис даже не выслушала дочь. Она предпочитала верить версии своего молодого мужа. Тот утверждал, что Обри обманом затащила его к себе в комнату и вообще уже давно строила ему глазки.
Ее мать больше не хотела, чтобы Обри жила с ней. Ее отец никогда этого не хотел.
— Лайам.
Лайам оторвался от документов и посмотрел на человека, стоявшего в дверях его офиса. Кейд Маккэн, исполнительный редактор «Харизмы», одного из журналов, издаваемых ИХЭ, был другом Лайама. Вероятно, его лучшим другом.
— Есть минутка?
— Конечно, Кейд, входи.
Всю неделю Лайам думал об Обри, вот и теперь он таращился в документы, но вряд ли мог понять в них хоть одну букву или цифру. Лайам чуть было не спросил Кейда, не подскажет ли тот, как избавиться от этого наваждения, но передумал. Вряд ли Кейд сможет дать дельный совет в таких делах.
— Что выманило петуха из курятника?
Это была их обычная шутка. Кейд был одним из немногих мужчин в редакции «Харизмы».
— Проблемы с женщиной? — спросил Кейд, усаживаясь на стул напротив Лайама.
По спине Лайма пробежал холодок.
— Почему ты спрашиваешь?
— Мне пришлось окликнуть тебя трижды, прежде чем ты соизволил меня услышать.
Лайам тихо выругался. Он думал о субботней ночи и о звонке. Не надо было звонить. Зачем подбрасывать дрова в огонь, который ты мечтаешь потушить?
— Не обращай внимания.
Пристальный взгляд Кейда говорил, что отговорка Лайама его не удовлетворила.
— Не хочешь, не рассказывай. Все равно рано или поздно все выложишь.
— Кейд…
— Я хочу, чтобы ты был шафером у меня на свадьбе. Мы с Джесси решили пожениться.
Джесси Клейтон была стажером в «Харизме». Недавно все они с удивлением узнали, что она — дочь тети Финалы, которую та была вынуждена отдать на удочерение двадцать три года назад. Пока Джесси в этом не призналась, Кейд подвергал сомнению ее лояльность и подозревал, что она ворует информацию для другого журнала.
— Я польщен, Кейд. На правах шафера я устрою тебе мальчишник.
— Я за. Но никаких голых женщин. Меня не интересует никто, кроме моей невесты.
— А всех остальных? Кейд наклонился вперед.
— Хочешь, поговорим о ней?
О ней. Речь явно шла не о Джесси.
— Ты хочешь дать мне совет? В прошлом месяце ты просил меня дать совет тебе.
Кейд фыркнул.
— Некоторые твои советы были весьма недурны.
— Я посоветовал тебе жениться.
— Хорошо, тогда и я посоветую тебе то же самое. Я боролся с половодьем чувств и пытался не потонуть в море любви. Похоже, с тобой происходит то же самое. Не противься, парень. Тони спокойно. Тебе понравится.
Любовь? Никакой любви. Он просто провел несколько часов с женщиной. Страсть? Да.
— Не могу.
— Почему?
— Она… — Черт возьми. В этом он не может признаться даже Кейду. — Единственное, что меня волнует, — проблемы ИХЭ. А у ИХЭ большие проблемы с января, когда Патрик толкнул свою легендарную речь.
Кейд покачал головой.
— Врешь, приятель. Захочешь поговорить, свистни. И посмотри, свободен ли ты на следующий уикенд. Отец Джесси пригласил нас к себе, в штат Колорадо. Я хотел бы, чтобы ты поехал с нами.
Лайам посмотрел на свой стол, заваленный бумагами. Бросать все это и ехать на уикенд в Колорадо было бы безумием. С другой стороны, может быть, если он уедет, то сумеет хоть на несколько часов забыть об Обри.
— Хорошо, я поеду.
Обри рывком села в кровати.
— Это не твое дело.
— То есть ты одна.
— Я этого не говорила. — Она откинула волосы с глаз и посмотрела на часы, стоявшие у кровати. — Уже полночь. Почему ты звонишь так поздно?
— Сказать, что ты была сказочно красива сегодня.
Обри показалось, что она тает. Телефон едва не выскользнул из ее рук.
— Спасибо. Триша тоже была очень эффектна. — В ее голосе была еле скрываемая ревность.
— Да? Я и не заметил.
Ей очень хотелось ему верить. Но он явился на бал с женщиной, которая имела наглость совать ему свой номер телефона на глазах Обри.
— Ты не должен был звонить, Лайам.
— Разве ты не хотела услышать, как тебе шли твое платье и твой сторожевой пес, который каждую минуту готов был вцепиться мне в глотку?
— Ты пьян?
Голос его был совершенно трезвым. Усталым, но трезвым.
— Я не выпил ни капли, не считая того паршивого вина на обеде. Просто не могу заснуть.
Она тоже.
— И поэтому ты решил позвонить и разбудить меня?
— А я тебя разбудил?
Ей надо сказать, что она безмятежно спала.
— Нет. — Она вытянулась в кровати, положив под голову подушку. — Почему ты не можешь заснуть?
Она не хотела ни о чем его спрашивать, но язык ее не слушался.
В телефоне она услышала тяжелый вздох и шорох простыней. Обри закрыла глаза и представила себе обнаженного Лайама, стоящего над нею на коленях. Она тряхнула головой и включила лампу. Если предаваться таким фантазиям, то ей суждена бессонница на ближайшие десять лет.
— Я не могу заснуть, потому что все время думаю о тебе. О нашем ланче и… — Лайам замолк.
Обри испугалась, что сердце сейчас пробьет ребра и выскочит наружу. Она вцепилась в простыни и закусила губы.
— Хорошо было…
— Хорошо? — Она не поверила своим ушам.
Он засмеялся низким смехом, от которого по ее телу прошла дрожь.
— Нет. Это не было хорошо. Скорее невероятно. Она улыбнулась.
— Скорее так.
— Невероятно. Сказочно. Потрясающе. И ужасно, что это никогда не повторится.
Ее улыбка погасла.
— Это не повторится.
— Я знаю. Но это убивает меня. И ее тоже.
Они молчали. Обри слышала бешеный стук своего сердца и его дыхание в трубке.
— Спокойной ночи, Обри. Приятных снов.
— И тебе, Лайам. Приятных снов.
Она положила трубку и прижала ладони к горячим щекам.
Какой странный звонок. Так почему же она улыбается?
Ей нельзя встречаться с Лайамом. Если это делать, отец потребует, чтобы она вызнавала информацию об ИХЭ. Он уже и так рассердился, что она пришла ни с чем со-злосчастного завтрака. Нет, он не кричал. Мэтью Холт никогда не кричал. Он просто молча смотрел на нее тяжелым мрачным взглядом, который Обри с детства так хорошо знала.
Она не должна разочаровывать своего отца. Она мечтала о том, чтобы он мог ею гордиться, но пока только обманывала его ожидания. Отец не хотел брать ее на работу, но она его уговорила. Он не хотел, чтобы она жила у него после развода. Не хотел, чтобы она жила у него даже после того, как ее отчим попытался залезть к ней в постель.
Обри слышала, как отец спорил с Джейн: «Что, черт возьми, мне с ней делать, куда я дену шестнадцатилетнюю девчонку?»
Она не слышала ответа Джейн.
Через несколько часов мать ворвалась в офис бывшего мужа, швырнула Обри под ноги сумки с ее вещами и прошипела: «Вот тебе за твою ложь».
Памела Холт Кертис даже не выслушала дочь. Она предпочитала верить версии своего молодого мужа. Тот утверждал, что Обри обманом затащила его к себе в комнату и вообще уже давно строила ему глазки.
Ее мать больше не хотела, чтобы Обри жила с ней. Ее отец никогда этого не хотел.
— Лайам.
Лайам оторвался от документов и посмотрел на человека, стоявшего в дверях его офиса. Кейд Маккэн, исполнительный редактор «Харизмы», одного из журналов, издаваемых ИХЭ, был другом Лайама. Вероятно, его лучшим другом.
— Есть минутка?
— Конечно, Кейд, входи.
Всю неделю Лайам думал об Обри, вот и теперь он таращился в документы, но вряд ли мог понять в них хоть одну букву или цифру. Лайам чуть было не спросил Кейда, не подскажет ли тот, как избавиться от этого наваждения, но передумал. Вряд ли Кейд сможет дать дельный совет в таких делах.
— Что выманило петуха из курятника?
Это была их обычная шутка. Кейд был одним из немногих мужчин в редакции «Харизмы».
— Проблемы с женщиной? — спросил Кейд, усаживаясь на стул напротив Лайама.
По спине Лайма пробежал холодок.
— Почему ты спрашиваешь?
— Мне пришлось окликнуть тебя трижды, прежде чем ты соизволил меня услышать.
Лайам тихо выругался. Он думал о субботней ночи и о звонке. Не надо было звонить. Зачем подбрасывать дрова в огонь, который ты мечтаешь потушить?
— Не обращай внимания.
Пристальный взгляд Кейда говорил, что отговорка Лайама его не удовлетворила.
— Не хочешь, не рассказывай. Все равно рано или поздно все выложишь.
— Кейд…
— Я хочу, чтобы ты был шафером у меня на свадьбе. Мы с Джесси решили пожениться.
Джесси Клейтон была стажером в «Харизме». Недавно все они с удивлением узнали, что она — дочь тети Финалы, которую та была вынуждена отдать на удочерение двадцать три года назад. Пока Джесси в этом не призналась, Кейд подвергал сомнению ее лояльность и подозревал, что она ворует информацию для другого журнала.
— Я польщен, Кейд. На правах шафера я устрою тебе мальчишник.
— Я за. Но никаких голых женщин. Меня не интересует никто, кроме моей невесты.
— А всех остальных? Кейд наклонился вперед.
— Хочешь, поговорим о ней?
О ней. Речь явно шла не о Джесси.
— Ты хочешь дать мне совет? В прошлом месяце ты просил меня дать совет тебе.
Кейд фыркнул.
— Некоторые твои советы были весьма недурны.
— Я посоветовал тебе жениться.
— Хорошо, тогда и я посоветую тебе то же самое. Я боролся с половодьем чувств и пытался не потонуть в море любви. Похоже, с тобой происходит то же самое. Не противься, парень. Тони спокойно. Тебе понравится.
Любовь? Никакой любви. Он просто провел несколько часов с женщиной. Страсть? Да.
— Не могу.
— Почему?
— Она… — Черт возьми. В этом он не может признаться даже Кейду. — Единственное, что меня волнует, — проблемы ИХЭ. А у ИХЭ большие проблемы с января, когда Патрик толкнул свою легендарную речь.
Кейд покачал головой.
— Врешь, приятель. Захочешь поговорить, свистни. И посмотри, свободен ли ты на следующий уикенд. Отец Джесси пригласил нас к себе, в штат Колорадо. Я хотел бы, чтобы ты поехал с нами.
Лайам посмотрел на свой стол, заваленный бумагами. Бросать все это и ехать на уикенд в Колорадо было бы безумием. С другой стороны, может быть, если он уедет, то сумеет хоть на несколько часов забыть об Обри.
— Хорошо, я поеду.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Обри стояла перед столом отца, изображая спокойствие, которого она совсем не чувствовала. Зачем он ее вызвал?
Отец, казалось, не обращал на нее ни малейшего внимания, погруженный в чтение гранок. Вообще-то это была не его работа, но Мэтью любил проверять все за всеми, особенно за дочерью. Он проверял каждое решение, которое она принимала, отслеживал все распоряжения, которые она отдавала. Он говорил, что добрался наверх потому, что не гнушался грязной работой и вникал во все детали. Наконец она решилась подать голос:
— Ты меня вызывал?
Он отложил гранки в сторону, и она увидела газету, лежавшую под ними. Обри вздохнула с облегчением. Если он видел фотографию в светской хронике, то должен быть доволен. Она и Бак Парке сделали все точно, как он просил, и попали не только в газеты, но и в несколько глянцевых журналов.
Но она не увидела на лице отца одобрения.
— На обеде ты сидела рядом с Лайамом Эллиотом. Что ты узнала?
Она вздрогнула. Да, лицо Лайама было хорошо видно на многих фотографиях, но она надеялась, что отец его не заметит.
— Ээээ… ничего. Я была с Баком. Я разговаривала с ним, а не с Лайамом Эллиотом.
Она на самом деле искренне старалась игнорировать Лайама. Но ей это не удавалось. Она чувствовала каждое движение его тела. Ночной разговор окончательно свел ее с ума. Обри закусила губу и еще раз поклялась никогда больше не думать о нем.
Отец очень медленно поднял газету.
— Ты упустила свой шанс за ланчем. Ты могла исправить эту оплошность на балу. Сколько раз я должен тебе повторять? Никогда не упускай возможность выведать информацию у конкурента.
Обри почувствовала себя очень виноватой.
— Да, сэр, я понимаю. Но Лайам Эллиот сразу умолкает, как только речь заходит о холдинге. Его просто невозможно разговорить.
— Нет ничего невозможного, Обри. В холдинге что-то происходит.
Он вытащил лист бумаги из аккуратной стопки у него на столе.
— Сын Патрика, Майкл, последнее время несколько отошел от дел, потому что его жена лежала на химиотерапии и он все время проводил у нее в больнице. Второй сын Патрика, Дэниел, уступил место главного редактора «Снепа» своему младшему сыну. Внучка Эллиота, одна из близняшек, обручилась с рок-звездой, а ее бывший жених достался ее же сестре.
Мэтью бросил газету на стол.
— Это — только то, что можно найти в газетах. В «Издательском Холдинге Эллиот» идет какое-то брожение, и я хочу выяснить, что же там происходит. Выясни.
— Но я коммерческий директор, а не папарацци, — возразила Обри.
— Я дал тебе задание, Обри. Ты знаешь Лайама Эллиота. Так используй это.
Используй это.
— Я… я не думаю, что смогу тебе помочь.
— Я не просил, чтобы ты думала. Просто сделай это. — Своим тоном он ясно дал понять, что разговор окончен.
В моей семье и так достаточно проблем. Не хватало мне еще связаться с дочерью врага, — пронеслись в голове Обри слова Лайама.
— Я посмотрю, что можно сделать.
Но она не собиралась обращаться к Лайаму. Она поговорит с их общими рекламодателями. Если в ИХЭ что-то не так, это наверняка кто-нибудь заметил.
Но все равно это грязно.
Ее отец вернулся к своим бумагам, а это означало, что он ее больше не задерживает. Обри пошла в свой кабинет. Бывали дни, когда она просто ненавидела свою работу. Это был именно такой день. Она открыла дверь кабинета и замерла от неожиданности. На ее столе в хрустальной вазе стоял огромный букет цветов.
Розы и азиатские лилии нежнейшего бледно-розового цвета благоухали на весь кабинет. Кто их прислал? Она никогда ни от кого не получала цветов, не считая дежурного букета ко дню рождения от отца. Она подбежала к столу и перевела дух, прежде чем открыть запечатанный конвертик, лежавший в цветах.
«Их цвет напомнил мне твое платье, а аромат — тебя. Еще раз спасибо за картину. Л.».
Лайам. На балу она была в платье из бледно-розового шелка, расшитого стразами. Он это помнил. Она приложила руку к колотящемуся сердцу, потом достала из сумочки визитницу, вытряхнула все ее содержимое на стол и нашла карточку Л а йама, которую он дал ей в баре. Почерк был тот же. Он написал это сам, а не продиктовал по телефону цветочнику. Это было очень важно, хотя она и не знала, почему.
Только не впадай в романтику, Обри.
И что теперь? Поблагодарить его по электронной почте? Она не смела писать отсюда, где все поступающие и исходящие были доступны любому, но могла сделать это с домашнего компьютера. Послать ему вежливую, но холодную открытку? Или лучше позвонить? Опять-таки не отсюда.
Не придя ни к какому решению, Обри сунула обе визитки в сумочку и попыталась прогнать с лица улыбку.
Зачем он себя мучает? Надо сделать так, как она сказала. Выкинуть трусики и попытаться уснуть.
Но Лайам не выкинул их. Он лежал в кровати, перебирая пальцами черный атлас.
Он лег рано в надежде отоспаться, но теперь вертелся с боку на бок, вдыхая ее запах, исходивший от шелка. Потом бросил трусики на ночной столик, включил свет и приготовился провести еще одну ночь, глядя в потолок.
Что такого в Обри Холт, что ее так трудно забыть? Фиалковые глаза? Стройное тело? Ее аромат? Или то, как она сводила его с ума в постели? Если бы он мог понять, в чем ее очарование, ему было бы легче от него отделаться.
И что такого в нем, что его все время тянет к «не тем» женщинам? В колледже это была старшекурсница. Он узнал, что она замужем, только после месяца бурного романа и немедленно порвал отношения с ней. В университете он встречался с женщиной, искавшей в его объятиях утешения после неудачного брака. Она разбила ему сердце, вернувшись к мужу.
Все это научило его с первого взгляда определять, есть ли у женщины мужчина.
У Обри мужчины нет.
Остановись.
Зазвонил телефон, и он был рад, что его оторвали от этих мыслей. Лайам поглядел на часы у кровати. Одиннадцать. Наверное, Кейд. Он поднял трубку.
— Привет.
Тишина.
— Привет, — повторил он.
— Лайам.
У него разом подскочил пульс. Не Кейд.
— Обри?
— Извини, что так поздно. Я тебя не разбудила?
— Нет.
— Спасибо за цветы. Они прелестны. — Ее слова звучали не совсем естественно, как будто она их заранее отрепетировала.
— Я очень рад. Они напомнили мне тебя.
— Ты не должен так говорить.
— Может быть. — Никаких «может быть». Не должен. Но он подумал об Обри сразу, как только увидел этот букет в витрине цветочного магазина во время утренней пробежки. Он и так думал о ней всю неделю. Почему это утро должно было стать исключением? Во время перерыва вместо того, чтобы идти на ланч с Кейдом, он помчался в магазин.
— Ну… пока. Я просто позвонила, чтобы… чтобы поблагодарить тебя.
Лайам не хотел, чтобы она вешала трубку. Он снова взял в руки ее трусики.
— Что ты делаешь?
— То есть?
— Прямо сейчас… что ты делаешь? Он слышал в трубке ее дыхание.
— Собираюсь в кровать.
— Я уже там. — Что?
— Я уже в кровати.
— О! О господи. Ты один? Я не…
— Обри, ты не помешала. Я один. А ты?
— Я? Конечно… То есть да, я одна.
Он улыбнулся.
— Что на тебе надето?
— Лайам… Ты не должен…
Она была шокирована. Он перешел границу. Ему не стоило бы удивляться, если бы она бросила трубку.
— Белая шелковая ночная рубашка.
Он сразу же представил себе ее и едва не застонал.
— Короткая или длинная?
— Длинная. — Долгая пауза. — А на тебе? Его сердце тяжело билось.
— Здесь только я и твои трусики. — Зачем он так сказал?
— Ты носишь мои стринги?
Он резко сел в кровати, с трудом переводя дыхание.
— Конечно, нет. Я их держу. В руке.
Ее тихий смех отозвался дрожью во всем его теле.
— Ты меня напугал.
— Ты подумала, что я трансвестит?
— Да. А ты что, трансвестит?
— Конечно, нет.
— Все равно. Ведь мы все равно не видим друг друга.
— Нет.
— Пока.
Но Лайам не хотел отпускать ее и мучительно искал, что бы еще сказать. Он вспомнил, что она говорила в баре, еще не зная, кто он.
— Бежала сегодня сломя голову?
— Ты имеешь в виду — из офиса? Хотела. Очень. Последнее время все чаще.
Она лежит в кровати или сидит на краю? Он хотел спросить, но не решился.
— И у меня то же самое.
Лайаму очень хотелось с кем-нибудь поделиться своими тревогами. Раньше он шел с этим к деду или к Кейду, но сейчас это бессмысленно. Тревожился он именно из-за безумного плана своего деда, а Кейд… Кейд был сотрудником холдинга и почти что членом семьи. Лайам чувствовал себя костью среди своры голодных собак. Все от него чего-то хотели. Сотрудники. Сородичи.
Он открыл было рот, но вовремя остановился. Обри работает на конкурентов.
— Может быть, со следующей недели все наладится? — спросила она.
— Вряд ли. Я за неделю ни разу не вырвался на ланч.
— Не всегда же так будет.
Так будет до тех пор, пока его дед не отменит свое безумное условие.
— Я надеюсь. Пусть у тебя все тоже наладится. Спокойной ночи, Обри. Мне очень приятно, что ты позвонила.
— Мне тоже. Спокойной ночи, Лайам. Я не буду говорить «до свидания», потому что это неправда.
В дождливом дне есть своя прелесть.
Ненастная погода вынудила Лайама перенести утреннюю пробежку в тренажерный зал ИХЭ, где он надеялся встретить своего деда и поговорить с ним в нерабочей обстановке.
Судя по взмокшей на спине и под мышками футболке, дед разминался на беговой дорожке уже давно. Было только 5:30, но он вставал рано. Как обычно, телевизор под потолком зала был настроен на Си-эн-эн.
Лайам надеялся, что, когда ему стукнет семьдесят семь, он будет в такой же физической форме, как Патрик. Насчет мозгов Патрика, после его ухода в отставку и устроенных им тараканьих бегов, приходилось сомневаться.
Лайам встал на соседнюю беговую дорожку. В зале не было никого, кроме них.
— Доброе утро, Патрик.
— Привет, Лайам, — сказал Патрик, не замедляя бега.
Войдя в свой оптимальный темп, Лайам решил поговорить о том, что его мучило.
О том, что мучило его помимо Обри. Свои отношения с Обри Холт он ни за что не стал бы обсуждать с дедом.
— Соревнование, которое ты устроил, разрывает холдинг на части. Это нужно прекратить.
— Еще не время.
— Вчерашнее совещание было больше похоже на гладиаторские бои.
— Это только укрепит ИХЭ, — сказал Патрик убежденно. Или это было только упрямство?
Лайам с трудом сдержался.
— Не укрепит, если все перессорятся. Мы сражаемся друг с другом вместо того, чтобы сражаться с конкурентами.
Патрик тяжело посмотрел на Лайама.
— Не конкурентами. Конкурентом. Холтом. Шея Лайама напряглась.
— Он не единственный наш конкурент.
— Твоя бабка показала мне фотографию в газете. Это была большая ошибка — посадить тебя рядом с дочерью Холта.
Если бы дед узнал, что эта «ошибка» стоила Лайаму пятьдесят долларов, то подпрыгнул бы до потолка. С точки зрения Патрика Эллиота, любое общение с конкурентами недопустимо. Лайам не сказал ничего. Вместо этого он увеличил темп и уставился в телевизор.
Минутой позже Патрик выключил свой тренажер. Лайам последовал его примеру, хотя он еще не пробежал свою норму.
— Патрик, я не знаю, переживет ли наша семья это соревнование. Мы отдаляемся друг от друга. Подумай. Пожалуйста.
— Я уже подумал. Будет, как я сказал. — Патрик вытер пот с лица белым полотенцем с логотипом ИХЭ.
— Чего бы это ни стоило?
— Чего бы это ни стоило.
— Ты делаешь ошибку.
— Я так не думаю.
— Хорошо, если ты прав. Надеюсь, тебе не придется раскаиваться.
— Ваш ланч.
Лайам поднял глаза от документов. Он ничего не заказывал. Наверное, это Энн, его секретарша, позаботилась.
— Спасибо, Энн. Положите там. Я хочу сперва разобраться с этим.
Она положила пакет на угол его стола. Лайам с удивлением увидел на упаковке значок паба Эрни. Никто в ИХЭ не знал, что он там бывает.
— Энн, вы не закроете за собой дверь?
Она удивленно подняла брови. Он никогда не закрывал дверь, если был один. Как только замок защелкнулся, Лайам раскрыл пакет и достал… сандвич «Букмекер». Но никто в этом здании не знает, что это его любимый ланч. Его сердце заколотилось, когда он увидел записку на коробке:
«Мне жаль, что ты не успеваешь съесть ланч. Приятного аппетита. О.».
Обри послала ему завтрак.
Он не знал, что делать, но точно знал, чего не должен. Не должен так глупо улыбаться. Он попробовал стереть улыбку с лица, но она возвращалась. Было так хорошо получить эту записку среди напряженного рабочего дня. Лайам поднял трубку, нашел ее визитку, хотел позвонить ей и поблагодарить. Но тут же передумал.
Он не хотел звонить ей отсюда. Он позвонит ей сегодня вечером.
Сегодня вечером, когда они будут одни.
Отец, казалось, не обращал на нее ни малейшего внимания, погруженный в чтение гранок. Вообще-то это была не его работа, но Мэтью любил проверять все за всеми, особенно за дочерью. Он проверял каждое решение, которое она принимала, отслеживал все распоряжения, которые она отдавала. Он говорил, что добрался наверх потому, что не гнушался грязной работой и вникал во все детали. Наконец она решилась подать голос:
— Ты меня вызывал?
Он отложил гранки в сторону, и она увидела газету, лежавшую под ними. Обри вздохнула с облегчением. Если он видел фотографию в светской хронике, то должен быть доволен. Она и Бак Парке сделали все точно, как он просил, и попали не только в газеты, но и в несколько глянцевых журналов.
Но она не увидела на лице отца одобрения.
— На обеде ты сидела рядом с Лайамом Эллиотом. Что ты узнала?
Она вздрогнула. Да, лицо Лайама было хорошо видно на многих фотографиях, но она надеялась, что отец его не заметит.
— Ээээ… ничего. Я была с Баком. Я разговаривала с ним, а не с Лайамом Эллиотом.
Она на самом деле искренне старалась игнорировать Лайама. Но ей это не удавалось. Она чувствовала каждое движение его тела. Ночной разговор окончательно свел ее с ума. Обри закусила губу и еще раз поклялась никогда больше не думать о нем.
Отец очень медленно поднял газету.
— Ты упустила свой шанс за ланчем. Ты могла исправить эту оплошность на балу. Сколько раз я должен тебе повторять? Никогда не упускай возможность выведать информацию у конкурента.
Обри почувствовала себя очень виноватой.
— Да, сэр, я понимаю. Но Лайам Эллиот сразу умолкает, как только речь заходит о холдинге. Его просто невозможно разговорить.
— Нет ничего невозможного, Обри. В холдинге что-то происходит.
Он вытащил лист бумаги из аккуратной стопки у него на столе.
— Сын Патрика, Майкл, последнее время несколько отошел от дел, потому что его жена лежала на химиотерапии и он все время проводил у нее в больнице. Второй сын Патрика, Дэниел, уступил место главного редактора «Снепа» своему младшему сыну. Внучка Эллиота, одна из близняшек, обручилась с рок-звездой, а ее бывший жених достался ее же сестре.
Мэтью бросил газету на стол.
— Это — только то, что можно найти в газетах. В «Издательском Холдинге Эллиот» идет какое-то брожение, и я хочу выяснить, что же там происходит. Выясни.
— Но я коммерческий директор, а не папарацци, — возразила Обри.
— Я дал тебе задание, Обри. Ты знаешь Лайама Эллиота. Так используй это.
Используй это.
— Я… я не думаю, что смогу тебе помочь.
— Я не просил, чтобы ты думала. Просто сделай это. — Своим тоном он ясно дал понять, что разговор окончен.
В моей семье и так достаточно проблем. Не хватало мне еще связаться с дочерью врага, — пронеслись в голове Обри слова Лайама.
— Я посмотрю, что можно сделать.
Но она не собиралась обращаться к Лайаму. Она поговорит с их общими рекламодателями. Если в ИХЭ что-то не так, это наверняка кто-нибудь заметил.
Но все равно это грязно.
Ее отец вернулся к своим бумагам, а это означало, что он ее больше не задерживает. Обри пошла в свой кабинет. Бывали дни, когда она просто ненавидела свою работу. Это был именно такой день. Она открыла дверь кабинета и замерла от неожиданности. На ее столе в хрустальной вазе стоял огромный букет цветов.
Розы и азиатские лилии нежнейшего бледно-розового цвета благоухали на весь кабинет. Кто их прислал? Она никогда ни от кого не получала цветов, не считая дежурного букета ко дню рождения от отца. Она подбежала к столу и перевела дух, прежде чем открыть запечатанный конвертик, лежавший в цветах.
«Их цвет напомнил мне твое платье, а аромат — тебя. Еще раз спасибо за картину. Л.».
Лайам. На балу она была в платье из бледно-розового шелка, расшитого стразами. Он это помнил. Она приложила руку к колотящемуся сердцу, потом достала из сумочки визитницу, вытряхнула все ее содержимое на стол и нашла карточку Л а йама, которую он дал ей в баре. Почерк был тот же. Он написал это сам, а не продиктовал по телефону цветочнику. Это было очень важно, хотя она и не знала, почему.
Только не впадай в романтику, Обри.
И что теперь? Поблагодарить его по электронной почте? Она не смела писать отсюда, где все поступающие и исходящие были доступны любому, но могла сделать это с домашнего компьютера. Послать ему вежливую, но холодную открытку? Или лучше позвонить? Опять-таки не отсюда.
Не придя ни к какому решению, Обри сунула обе визитки в сумочку и попыталась прогнать с лица улыбку.
Зачем он себя мучает? Надо сделать так, как она сказала. Выкинуть трусики и попытаться уснуть.
Но Лайам не выкинул их. Он лежал в кровати, перебирая пальцами черный атлас.
Он лег рано в надежде отоспаться, но теперь вертелся с боку на бок, вдыхая ее запах, исходивший от шелка. Потом бросил трусики на ночной столик, включил свет и приготовился провести еще одну ночь, глядя в потолок.
Что такого в Обри Холт, что ее так трудно забыть? Фиалковые глаза? Стройное тело? Ее аромат? Или то, как она сводила его с ума в постели? Если бы он мог понять, в чем ее очарование, ему было бы легче от него отделаться.
И что такого в нем, что его все время тянет к «не тем» женщинам? В колледже это была старшекурсница. Он узнал, что она замужем, только после месяца бурного романа и немедленно порвал отношения с ней. В университете он встречался с женщиной, искавшей в его объятиях утешения после неудачного брака. Она разбила ему сердце, вернувшись к мужу.
Все это научило его с первого взгляда определять, есть ли у женщины мужчина.
У Обри мужчины нет.
Остановись.
Зазвонил телефон, и он был рад, что его оторвали от этих мыслей. Лайам поглядел на часы у кровати. Одиннадцать. Наверное, Кейд. Он поднял трубку.
— Привет.
Тишина.
— Привет, — повторил он.
— Лайам.
У него разом подскочил пульс. Не Кейд.
— Обри?
— Извини, что так поздно. Я тебя не разбудила?
— Нет.
— Спасибо за цветы. Они прелестны. — Ее слова звучали не совсем естественно, как будто она их заранее отрепетировала.
— Я очень рад. Они напомнили мне тебя.
— Ты не должен так говорить.
— Может быть. — Никаких «может быть». Не должен. Но он подумал об Обри сразу, как только увидел этот букет в витрине цветочного магазина во время утренней пробежки. Он и так думал о ней всю неделю. Почему это утро должно было стать исключением? Во время перерыва вместо того, чтобы идти на ланч с Кейдом, он помчался в магазин.
— Ну… пока. Я просто позвонила, чтобы… чтобы поблагодарить тебя.
Лайам не хотел, чтобы она вешала трубку. Он снова взял в руки ее трусики.
— Что ты делаешь?
— То есть?
— Прямо сейчас… что ты делаешь? Он слышал в трубке ее дыхание.
— Собираюсь в кровать.
— Я уже там. — Что?
— Я уже в кровати.
— О! О господи. Ты один? Я не…
— Обри, ты не помешала. Я один. А ты?
— Я? Конечно… То есть да, я одна.
Он улыбнулся.
— Что на тебе надето?
— Лайам… Ты не должен…
Она была шокирована. Он перешел границу. Ему не стоило бы удивляться, если бы она бросила трубку.
— Белая шелковая ночная рубашка.
Он сразу же представил себе ее и едва не застонал.
— Короткая или длинная?
— Длинная. — Долгая пауза. — А на тебе? Его сердце тяжело билось.
— Здесь только я и твои трусики. — Зачем он так сказал?
— Ты носишь мои стринги?
Он резко сел в кровати, с трудом переводя дыхание.
— Конечно, нет. Я их держу. В руке.
Ее тихий смех отозвался дрожью во всем его теле.
— Ты меня напугал.
— Ты подумала, что я трансвестит?
— Да. А ты что, трансвестит?
— Конечно, нет.
— Все равно. Ведь мы все равно не видим друг друга.
— Нет.
— Пока.
Но Лайам не хотел отпускать ее и мучительно искал, что бы еще сказать. Он вспомнил, что она говорила в баре, еще не зная, кто он.
— Бежала сегодня сломя голову?
— Ты имеешь в виду — из офиса? Хотела. Очень. Последнее время все чаще.
Она лежит в кровати или сидит на краю? Он хотел спросить, но не решился.
— И у меня то же самое.
Лайаму очень хотелось с кем-нибудь поделиться своими тревогами. Раньше он шел с этим к деду или к Кейду, но сейчас это бессмысленно. Тревожился он именно из-за безумного плана своего деда, а Кейд… Кейд был сотрудником холдинга и почти что членом семьи. Лайам чувствовал себя костью среди своры голодных собак. Все от него чего-то хотели. Сотрудники. Сородичи.
Он открыл было рот, но вовремя остановился. Обри работает на конкурентов.
— Может быть, со следующей недели все наладится? — спросила она.
— Вряд ли. Я за неделю ни разу не вырвался на ланч.
— Не всегда же так будет.
Так будет до тех пор, пока его дед не отменит свое безумное условие.
— Я надеюсь. Пусть у тебя все тоже наладится. Спокойной ночи, Обри. Мне очень приятно, что ты позвонила.
— Мне тоже. Спокойной ночи, Лайам. Я не буду говорить «до свидания», потому что это неправда.
В дождливом дне есть своя прелесть.
Ненастная погода вынудила Лайама перенести утреннюю пробежку в тренажерный зал ИХЭ, где он надеялся встретить своего деда и поговорить с ним в нерабочей обстановке.
Судя по взмокшей на спине и под мышками футболке, дед разминался на беговой дорожке уже давно. Было только 5:30, но он вставал рано. Как обычно, телевизор под потолком зала был настроен на Си-эн-эн.
Лайам надеялся, что, когда ему стукнет семьдесят семь, он будет в такой же физической форме, как Патрик. Насчет мозгов Патрика, после его ухода в отставку и устроенных им тараканьих бегов, приходилось сомневаться.
Лайам встал на соседнюю беговую дорожку. В зале не было никого, кроме них.
— Доброе утро, Патрик.
— Привет, Лайам, — сказал Патрик, не замедляя бега.
Войдя в свой оптимальный темп, Лайам решил поговорить о том, что его мучило.
О том, что мучило его помимо Обри. Свои отношения с Обри Холт он ни за что не стал бы обсуждать с дедом.
— Соревнование, которое ты устроил, разрывает холдинг на части. Это нужно прекратить.
— Еще не время.
— Вчерашнее совещание было больше похоже на гладиаторские бои.
— Это только укрепит ИХЭ, — сказал Патрик убежденно. Или это было только упрямство?
Лайам с трудом сдержался.
— Не укрепит, если все перессорятся. Мы сражаемся друг с другом вместо того, чтобы сражаться с конкурентами.
Патрик тяжело посмотрел на Лайама.
— Не конкурентами. Конкурентом. Холтом. Шея Лайама напряглась.
— Он не единственный наш конкурент.
— Твоя бабка показала мне фотографию в газете. Это была большая ошибка — посадить тебя рядом с дочерью Холта.
Если бы дед узнал, что эта «ошибка» стоила Лайаму пятьдесят долларов, то подпрыгнул бы до потолка. С точки зрения Патрика Эллиота, любое общение с конкурентами недопустимо. Лайам не сказал ничего. Вместо этого он увеличил темп и уставился в телевизор.
Минутой позже Патрик выключил свой тренажер. Лайам последовал его примеру, хотя он еще не пробежал свою норму.
— Патрик, я не знаю, переживет ли наша семья это соревнование. Мы отдаляемся друг от друга. Подумай. Пожалуйста.
— Я уже подумал. Будет, как я сказал. — Патрик вытер пот с лица белым полотенцем с логотипом ИХЭ.
— Чего бы это ни стоило?
— Чего бы это ни стоило.
— Ты делаешь ошибку.
— Я так не думаю.
— Хорошо, если ты прав. Надеюсь, тебе не придется раскаиваться.
— Ваш ланч.
Лайам поднял глаза от документов. Он ничего не заказывал. Наверное, это Энн, его секретарша, позаботилась.
— Спасибо, Энн. Положите там. Я хочу сперва разобраться с этим.
Она положила пакет на угол его стола. Лайам с удивлением увидел на упаковке значок паба Эрни. Никто в ИХЭ не знал, что он там бывает.
— Энн, вы не закроете за собой дверь?
Она удивленно подняла брови. Он никогда не закрывал дверь, если был один. Как только замок защелкнулся, Лайам раскрыл пакет и достал… сандвич «Букмекер». Но никто в этом здании не знает, что это его любимый ланч. Его сердце заколотилось, когда он увидел записку на коробке:
«Мне жаль, что ты не успеваешь съесть ланч. Приятного аппетита. О.».
Обри послала ему завтрак.
Он не знал, что делать, но точно знал, чего не должен. Не должен так глупо улыбаться. Он попробовал стереть улыбку с лица, но она возвращалась. Было так хорошо получить эту записку среди напряженного рабочего дня. Лайам поднял трубку, нашел ее визитку, хотел позвонить ей и поблагодарить. Но тут же передумал.
Он не хотел звонить ей отсюда. Он позвонит ей сегодня вечером.
Сегодня вечером, когда они будут одни.