Чем скорее они переберутся в дом, тем лучше. Сегодня медленный секс им не грозит.
   Ее руки дрожали от возбуждения, пока она вставляла ключ в замочную скважину, а Лайам целовал ее в затылок. Дверь бесшумно отворилась. Но до спальни было так далеко, что Лайам решил обойтись без кровати.
   Он двинулся в библиотеку, увлекая Обри за собой.
   — Что у тебя под этим сексуальным платьем?
   Ее глаза зажглись, а низкий тихий смех дразнил его, будто тысячи перышек прошлись по его коже.
   — Ты фетишист, Лайам.
   — Да, и ты — мой главный фетиш. Но шнуровка на твоем платье не давала мне покоя все утро. Покажи мне, что у тебя под ней.
   Она взялась за ленточки, но он удержал ее руки.
   — Я сам.
   Потянув за концы ленточек, Лайам развязал кокетливый бантик у нее на груди и стал распускать шнуровку дырочка за дырочкой. На полпути он не выдержал и запустил пальцы под ткань. Обри застонала в нетерпении.
   — На боку есть молния, шнуровка только для виду.
   Лайам потянулся было к молнии, но тут же остановился. Он хотел показать ей каждым прикосновением, каждым поцелуем, как много она значит для него.
   — Это слишком просто.
   Он наклонился и поцеловал ее грудь прямо над сердцем. Его пальцы расшнуровали ленточки до талии и приспустили топ с плеч.
   Лифчика на ней не было. Он потянулся губами к ее напряженным соскам и запустил обе руки под юбку. Сперва ему показалось, что она голая, но потом он нащупал тонкую тесемку между ягодиц и почувствовал бешеную пульсацию в паху. Ухватив пальцами тонкую ткань, он потянул ее вниз.
   — Когда Кейд так некстати нагрянул ко мне в гости, я как раз собирался взять тебя на столе.
   Она медленно перевела взгляд на стол, стоявший у окна, и облизнулась.
   — Так сделай это.
   — И ты не боишься, что тебя кто-то увидит?
   — Нет.
   Лайам выпрямился, подхватил ладонями ее крошечные груди и стал ласкать соски большими пальцами. Она закрыла глаза, и тихий стон вылетел из ее груди. Он впился в ее губы. Ее пальцы расстегнули пуговицы его хлопковой рубашки и заскользили по груди. Обри слегка отодвинулась, чтобы расстегнуть молнию на его брюках, потом подошла к столу, одним движением руки смахнула на пол бронзовую статуэтку, телефон, лампу, бумаги, села на столешницу и поманила его пальцем.
   Он любил ее. Любил ее дерзость, смелость, самоуверенность. Он сделает это. Придумает что-нибудь.
   Она запустила пальцы за резинку его «боксеров» и притянула его вплотную к столу. Другая рука забралась к нему в трусы и охватила напряженный член.
   Теперь Лайам не мог уже строить никакие планы. Только чувствовал умелые движения ее руки, ее губы на шее, на ключице, на груди. Он опрокинул ее на спину, задрал платье и встал на колени меж разведенных ног.
   Ее жар, ее запах заполнили его рот, ее стоны смешивались с шумом крови в ушах. Он ласкал ее, пока она не приподнялась на столе и не стала умолять войти в нее. Но даже тогда он не остановился. Он хотел, чтобы она желала большего, чем просто «здесь и сейчас», большего, чем просто оргазм. Практически любой мужчина мог дать ей это. Он хотел, чтобы она хотела его. Его.
   — Лайам, пожалуйста, — шептала она. — Я хочу тебя.
   Он поднялся, его колени дрожали.
   — Меня или только это? — Он вошел в нее.
   — Тебя. Тебя, Лайам. Только тебя. — Обри изогнулась, прижимаясь к нему крепче.
   Ее слова распалили его. Он пытался сдерживаться, но ее горячие губы, конвульсии тела, истома в глазах властно подталкивали его к вспышке наслаждения. Он глухо вскрикнул и упал на нее.
   — Я люблю тебя, Обри. И буду ждать сколько угодно, пока ты не поймешь, что это все по-настоящему. Я буду рядом.
   Ее глаза разом потухли, и, хотя их тела все еще были переплетены, Лайаму показалось, что между ними разом разверзлась пропасть.
   — Пусть даже это и настоящее, а не только вспышка страсти. Но как быть с нашими семьями, с нашей работой? Что мы будем делать с этим, Лайам?
   — Я не знаю, но любую проблему можно решить. Мы что-нибудь придумаем. Я тебе обещаю. — Он взял ее за подбородок. — Обри, я всегда исполняю свои обещания.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

   Повторяющийся звук вырвал Лайама из глубокого сна. Мобильник. Он снова закрыл глаза. Оставят сообщение на автоответчик.
   Обри лежала рядом, уткнувшись ему в плечо. Голая. Горячая. Он провел рукой вниз по ее спине. Она замурлыкала во сне и прижалась к нему крепче. В голове его проносились картины вчерашнего дня: стол в библиотеке, одеяло под яблоней на заднем дворе. Это было совершенно особенное ощущение — заниматься любовью с женщиной, с которой ты хочешь провести всю жизнь.
   Телефон умолк. И снова зазвонил. Кто бы это ни был, он не собирался удовлетвориться автоответчиком.
   — Проклятье.
   — Ответишь? — пробормотала Обри, перекатываясь на спину и открывая грудь, на которой отпечатались складки простыни. Как только он пошлет звонившего к черту, он сразу пройдется языком по каждому следу на ее нежной коже.
   Он нашел телефон в груде одежды на полу и нажал кнопку.
   — Алло?
   — Что ты себе позволяешь? — ревел в трубке голос Патрика.
   — И тебе доброго утра, Патрик. — Лайам посмотрел на часы. Восемь. — Так о чем ты?
   — Ты дал прессе конфиденциальную финансовую информацию.
   Что?
   — Это точно не я. Я в отъезде. Помнишь, ты сам меня отправил в отпуск.
   — Лайам. В сегодняшнем «Тайме» твоя информация, твои данные. Те самые, которые ты давал мне. И никто, кроме нас, их не видел.
   У Лайама засосало под ложечкой, как на самом крутом вираже «русских горок».
   Он посмотрел на ноутбук, стоящий на комоде. Холодок пробежал по его затылку.
   — Что ты имеешь в виду под моими данными?
   — Весь наш оборот, расходы на рекламу, падение продаж «Пульса», все. Ты хоть понимаешь, что ты наделал? — шипел Патрик сквозь зубы.
   — Я не давал никому эту информацию!
   — Тогда спроси у своей любовницы, как это попало в газеты.
   Лайам посмотрел на Обри, которая уже проснулась и сидела в кровати, с любопытством и беспокойством глядя на него. Он закрыл телефон рукой.
   — Ты брала вчера мой ноутбук? Она изумленно подняла брови.
   — Нет. Когда бы я могла это сделать? И зачем? Он лихорадочно прокручивал в голове последние три дня. Действительно, когда? Обри была с ним все время, даже в ванной. Кроме того, они почти не бывали дома. Обри не могла украсть файлы из его компьютера, но кто-то из людей ее отца — запросто.
   — Я никому не передавал информацию, но я сейчас в доме Холта в Нала. Кто-нибудь из его людей мог залезть в мой ноутбук и скачать информацию.
   Обри охнула. Патрик выругался.
   — Эти грязные приемы в его стиле. Надеюсь, ты хорошо развлекаешься.
   В трубке пошли гудки. Лайам медленно опустился на кровать.
   — Что случилось?
   — Кто-то украл файлы из моего компьютера. Думаю, за этим стоит твой отец.
   — Что? — спросила она недоверчиво.
   — Сегодняшняя газета напечатала конфиденциальную финансовую информацию ИХЭ. Файлы были в моем ноутбуке.
   — Ты думаешь, что мой отец унизился бы до такого?
   — Да.
   — Как ты смеешь?
   — Вчера утром я проверял свою почту и переставил ноутбук на окно. Сейчас он опять стоит на комоде. Если ты его не трогала, это сделал кто-то еще.
   В ее глазах промелькнуло сомнение.
   — Может, это приходящая прислуга переставила, когда прибиралась.
   — Твой отец подкупил кого-то, чтобы он забрался в мой компьютер, скачал файлы и передал их в «Тайме». Вопрос только в том, знала ли ты о его планах и не специально ли вытягивала меня из дома.
   Она вздрогнула, потом встала с кровати, завернувшись в простыню.
   — Я ушам своим не верю. Ты говорил, что любишь меня. И теперь имеешь наглость заявить мне в лицо, что я помогла своему отцу ограбить тебя. Нельзя любить человека и не доверять ему, Лайам.
   Он провел рукой по лицу. Действительно ли он подозревает Обри? Нет, но сомнение проникло в его душу, пустив в ней ядовитые корни. Значит, Обри еще одна «не та» женщина?
   — Твой отец когда-нибудь спрашивал тебя про ИХЭ?
   Она вздрогнула и испуганно посмотрела на него. Это и был ответ. Но у него был еще один вопрос, ответ на который он уже знал, но боялся услышать.
   — Когда ты первый раз назначила мне встречу, ты хотела именно этого? Вытянуть у меня информацию?
   Она промолчала, но виноватое выражение лица сказало все без слов. Лайам едва мог дышать от внезапно нахлынувшей боли. Какой же он дурак! Легковерный дурак!
   — Да, но ты ничего не сказал мне, а потом, после того, что случилось, я уже не могла… — Она вздернула подбородок. — Я не собиралась с тобой больше встречаться, Лайам. Ты преследовал меня. Цветы, звонки. Мы же договорились не смешивать личное и профессиональное.
   Как будто договоренность что-то решает. Обри предала его так же, как и Патрик, воспользовалась его доверием и обратила это доверие против его же семьи. Или она говорит ему правду? Надо все обдумать. И еще ему надо срочно вернуться в Нью-Йорк и попытаться исправить ситуацию. Если его еще не выкинули из ИХЭ.
   — Лайам, поверь мне. Я никогда не причинила бы тебе зла.
   — Я еду домой.
   — Понимаю. Я сейчас соберу вещи.
   — Один. Она застыла.
   — Хорошо. Езжай. Я говорила тебе, что наши отношения долго не продлятся, но не думала, что твоих клятв хватит всего на несколько часов.
   Она зашла в ванную и закрыла за собой дверь.
   Когда Обри звонила в квартиру своего отца, в душе у нее была такая буря, что она вряд ли сама могла описать, что чувствует.
   Дверь не открывалась, и она начала барабанить в нее кулаками. Она знала, что он дома. Швейцар сказал ей. Наконец дверь открылась и на пороге появился ее отец в нижнем белье. Она и не знала, что он так рано ложится спать — на часах было только девять.
   — Обри, я думал, ты в Калифорнии.
   — Я к тебе прямо из аэропорта.
   Она оттолкнула его и влетела в квартиру. На столе были остатки ужина. Два бокала. Две тарелки. Он был не один. Обри, конечно, предполагала, что у него есть женщины, но ни разу не получала этому подтверждения. Злая насмешка судьбы: у него появился кто-то именно теперь, когда она осталась одна.
   Если бы Обри не была так рассержена и не допускала в глубине души, что обвинения Лайама могут быть справедливы, то предпочла бы извиниться и поговорить с отцом на следующий день. Но она репетировала этот разговор всю дорогу домой и теперь уже не могла остановиться.
   Лайам сказал неправду. Это должно быть неправдой. Она хочет убедиться в этом и… И что? Лайам не доверяет ей. Разве этого не достаточно? Любовь не может быть без доверия. Но она должна знать, были ли у Лайама основания в ней сомневаться, или он только искал повод поставить точку.
   — Обри, ты не вовремя.
   — Ты нанял кого-то залезть в ноутбук Лайама Эллиота и украсть его файлы?
   В глазах Мэтью мелькнуло какое-то странное выражение, но оно исчезло прежде, чем Обри успела его понять.
   — Сейчас поздно. Я не один. Мы поговорим об этом завт…
   Его уклончивость напугала ее.
   — Ты это сделал?
   Он скрестил руки на груди и посмотрел ей в глаза самоуверенным взглядом, который она так хорошо знала. И знала, что он означает. Обри застонала.
   — Нет!
   — Я просил тебя добыть информацию. Ты этого не сделала. Доклад, который ты подготовила, был нам полезен, но этого недостаточно…
   — Я же уничтожила свой доклад!
   — Все файлы автоматически копируются. Ты это знала. И ты должна была отдать доклад мне. Это твоя работа.
   Ее работа — предавать людей, которые ей доверяли?
   Комок встал у нее в горле. Гнев, боль, обида и чувство вины разрывали ее.
   — Как ты мог?
   — Это бизнес, Обри.
   — Это моя жизнь! Это человек, которого я люблю.
   И только сейчас она поняла, что это правда. Не увлечение, не страсть. Простое увлечение не причиняло бы ей такую боль. Хотелось кататься по полу и выть. Ей хотелось разорвать в клочья своего отца и саму себя. Какая несправедливость, что она поняла свои чувства к Лайаму только теперь, когда потеряла его.
   Отец нахмурился.
   — Я не думал, что у тебя серьезно с Эллиотом.
   — Нет, ты просто хотел любой ценой получить то, что тебе нужно. И, как всегда, готов был раздавить любого, кто окажется на твоем пути. На этот раз ты раздавил меня, папа. Может, ты и финансовый гений, но как отец ты полное ничтожество.
   — Родственные чувства здесь ни при чем. Это бизнес.
   — Нет, папа, сейчас я говорю, и ты меня выслушаешь. Я не просила новый спортивный автомобиль каждые два года, я не просила драгоценности или одежду от кутюр. Все, что мне было нужно, — быть рядом с тобой, доказать тебе, что я могу быть не хуже сына, которого ты хотел. Все, что мне было нужно, — чтобы мой отец любил меня, чтобы он хотя бы раз сказал мне об этом.
   Она не могла сдержать слезы и нервную дрожь, сотрясавшую все тело, и ненавидела себя за них. Это были признаки слабости, а Мэтью Холт не любил слабых. Он открыл рот, чтобы что-то ей ответить, но Обри жестом остановила его.
   — Я не могу работать на того, кому не доверяю, кто использует меня и готов принести меня в жертву своему эгоизму. Я ухожу. Вывезу свои вещи в этот уикенд и освобожу квартиру, как только смогу. — Она повернулась и пошла к выходу, но у самой двери остановилась и добавила: — Я хочу Хилл-Крест-Хаус. Хочу его сейчас. Я должна была унаследовать его, когда выйду замуж, но из-за твоей жадности и нечистоплотности единственный человек, за которого я хотела бы выйти замуж, вряд ли еще когда-нибудь заговорит со мной.
   Мэтью сжал губы. Это был единственный ответ на ее гневный монолог. Интересно, он хоть понимает, что разрушил ее жизнь? Или ему все равно?
   — Я распоряжусь.
   Обри взялась за ручку двери.
   — Обри! — окликнул ее отец. — Я не думал причинять тебе боль.
   Она подавила рыдание и кинула через плечо:
   — Нет, папа, ты просто не думал обо мне.
   — Лайам, Обри Холт хочет вас видеть, — доложила Энн.
   Лайама бросило в жар, затем в холод. После уикенда ему пришлось объясняться с Патриком, успокаивать членов семьи, разрабатывать для пиар-отдела стратегию, которая позволила бы с честью выйти из ситуации. Он запретил себе думать об Обри, но она то и дело возникала перед его глазами.
   — Я занят. Назначьте ей встречу на другое время.
   — Лайам, — за спиной Энн стояла Обри, — пожалуйста…
   Проклятье. Если бы кто-нибудь сейчас воткнул ему нож в сердце, это не причинило бы ему, наверное, такую боль. Лайам стиснул зубы и жестом отпустил Энн. Она вышла и закрыла за собой дверь.
   Обри выглядела так, будто не спала ни секунды с того дня, как они расстались.
   Лайам не встал и не предложил ей сесть. Это было нелюбезно, но он и не собирался быть любезным. Кроме того, если он встанет, то может не удержаться и кинуться ей на шею. Обри в прошлом. Просто еще одна «не та» женщина.
   Их отношения закончены. Закончены. Точка. Проклятье.
   Лайам откинулся в кресле и скрестил руки на груди.
   — Что тебе надо, Обри?
   Она глубоко вздохнула и сказала:
   — Я пришла извиниться. Ты был прав. Это сделал мой отец.
   Он был в этом уверен, и оттого, что она это признала, ему не стало легче.
   — Спасибо за извинения. Всего доброго. Обри сделала шаг в его сторону.
   — Когда мой отец узнал про нас, он сказал, что хочет мне счастья. Я понятия не имела, что ему хватит подлости использовать меня, чтобы подобраться к тебе, а через тебя — к ИХЭ. Ты должен мне поверить, я в этом не участвовала, я ничего не знала о его плане, Лайам.
   Она сделала еще шаг.
   — Ты был также прав насчет нашей первой встречи. Я пригласила тебя, чтобы попытаться разузнать внутреннюю информацию ИХЭ. Но я отказалась от этой мысли еще до того, как мы занялись любовью. Все, что ты мне говорил, я никому не передавала. После бала отец долго допрашивал меня, что я узнала о суматохе в ИХЭ. Я обратилась в коммерческий отдел наших общих рекламодателей, попыталась узнать, не доходили ли до них какие-нибудь слухи. Их коммерческий директор прислал мне доклад. Но я уничтожила его, Лайам. Я не могла передать эту информацию отцу, потому что влюбилась в тебя. Но он все равно получил ее от других. Я не знаю, после этого он стал охотиться за твоим компьютером или с самого начала это входило в его планы… неважно. Мне очень стыдно, что я оказалась замешана, и мне жаль, что я причинила тебе боль.
   — Это все?
   — Нет. Еще одна вещь… я люблю тебя. У него перехватило дыхание.
   — Это не страсть и не увлечение. Я люблю тебя. Я люблю твою улыбку, твою настойчивость, твою преданность семье. Я люблю тебя за то, что ты заставил меня почувствовать себя самой сексуальной женщиной в мире. Люблю тебя за то, что наконец-то люблю. Впервые в жизни. — Ее губы дрожали. — И я никогда не забуду то счастье, которое ты мне подарил. Спасибо тебе за это. — Комок в горле не давал ей говорить. — Прощай, Лайам. Будь счастлив.
   — Может, ты объяснишь нам, что за срочность, зачем ты нас всех вызвал? — спросил Гэннон, старший брат Лайама, садясь за стол в зале заседаний на двадцать четвертом этаже ИХЭ.
   Лайам подождал, пока Тэг, его средний брат, и Бриджит займут места за столом.
   — Я хотел лично принести вам извинения за утечку информации. Я совершил ошибку.
   Гэннон фыркнул. Лайам резко повернулся к нему, но сдержался. Как исполнительный редактор «Пульса» Гэннон больше всех пострадал от выпада Холта. Тэгу, редактору отдела новостей «Пульса», тоже не позавидуешь.
   — Я оставил свой ноутбук без присмотра там, где не должен был. Я совершил непростительную ошибку. Это больше не повторится.
   Тэг подался вперед.
   — Неужели ты не понимал, что подставляешься?
   — Нет.
   А должен был? Это вопрос, который он снова и снова задавал себе. Черт возьми, если бы только они остановились в гостинице… Или это все равно бы случилось?
   Тэг пожал плечами.
   — Если ты ничего не подозревал, тогда я не вижу причин винить тебя. Холт ублюдок. Все мы знаем это. Закрутить роман с его дочерью было, наверное, не самым умным шагом, но все ошибаются. Наверняка у тебя были веские и очень симпатичные основания.
   Лайам усмехнулся. Все его романы всегда были ошибкой.
   — Когда мы познакомились, я не знал, кто она такая, и… влюбился. Ни одна женщина еще не производила на меня такого впечатления. Но я должен был развернуться и уйти, как только узнал ее имя.
   Но тогда ничего не было бы. И Лайам не сожалел о том, что тогда остался завтракать с нею. Даже если бы он с самого начала знал финал, то все равно поступил бы точно так же. Только оставил бы ноутбук дома.
   — Ты ее любишь? — спросила Бриджит, молчавшая до сих пор.
   Лайам глубоко вздохнул. — Да.
   — Как ты думаешь, она знала про планы отца?
   — Сначала мне так казалось. Теперь я думаю иначе. Она была у меня сегодня утром.
   Лайам не сомневался, что Обри была искренна. Он видел непритворную боль в ее глазах. Мэтью Холт обманул их всех, и она едва ли не тяжелее Лайама переживала предательство отца. Лайаму было очень больно за нее. Он знал, что это такое — быть преданным тем, кого любишь.
   — Ты любишь ее. Что ты будешь делать? — не отступала Бриджит.
   Что он мог делать?
   — Ничего.
   — Ничего? — хором спросили братья.
   — А что я могу? Обри права. Пока она работает на «Холт Энтерпрайзиз», а я на ИХЭ, мы не можем быть вместе. Особенно после того, что случилось. Мы — как Ромео и Джульетта. Счастливый конец невозможен.
   Тэг покачал головой.
   — Если ты ее любишь, то найдешь способ справиться с этим. Разрывать отношения только потому, что есть препятствия, — это трусость.
   Тэг знал, что говорил. Его невеста была афроаме-риканкой, но они не позволили расовым различиям разрушить их любовь. Хотя это далось им нелегко.
   Гэннон положил руку на плечо Лайама.
   — Если ты действительно любишь эту женщину, не повторяй ошибок старшего брата. Страхи и сплетни едва не разлучили меня с главной женщиной в моей жизни. Судьба подарила мне второй шанс. У тебя его может и не быть.
   Лайам смущенно переводил взгляд с одного брата на другого.
   — Вас совершенно не беспокоит ее роль в этой истории?
   — Похоже, что ее использовали так же, как тебя, — ответил Гэннон. — Я пострадал от этой аферы Холта больше всех, но я понимаю, что вы — тоже жертвы.
   — Мы не сможем быть вместе, пока работаем в конкурирующих фирмах.
   — А ты сможешь уйти из ИХЭ? Верность семье всегда была твоей манией.
   — Я не знаю. Честно говоря, гонки, которые устроил нам Патрик, превратили мою работу в ад. Патрик клянется, что внутренняя конкуренция должна сделать холдинг сильнее, но, по-моему, она разрывает его на части.
   Бриджит закатила глаза.
   — Ты не несешь ответственность за его действия. Теперь, глядя на нашу семью со стороны, я поражаюсь, как мы все время пытаемся угодить Патрику. Ты должен делать то, что принесет тебя счастье, Лайам. Это твоя жизнь.
   Тэг кивнул.
   — Я согласен.
   — И я, — поддержал их Гэннон.
   Все трое ободряюще смотрели на Лайама.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

   Лайам без стука вошел в кабинет Патрика.
   — Обри ничего не знала о плане Холта. Патрик поднял глаза от бумаг, которые просматривал.
   — Ты так в этом уверен?
   — Да. Патрик, я люблю ее и хочу знать, сможешь ли ты забыть о вашей вражде с ее отцом.
   — А если не смогу?
   Лайам глубоко вздохнул. Он долго думал после разговора со своими братьями. Ему нужна Обри, и он должен найти выход.
   — Тогда я уйду из холдинга.
   Патрик внимательно посмотрел на него.
   — И что ты будешь делать? Займешься виноделием?
   Лайам судорожно вздохнул.
   — Я не знаю.
   — Я же видел твою библиотеку, Лайам. Ты думаешь, я не знаю, что в то время как ты сам здесь, в ИХЭ, твои мысли совсем в другом месте?
   Лайам огрызнулся:
   — Даже с головой в другом месте я принес холдингу ощутимую прибыль. А теперь хочу жениться на Обри, если она согласится. А если не захочет уйти из компании отца, придется мне уволиться из ИХЭ. Если ты откажешься принять ее в семью, то я порву с семьей.
   — Только ты можешь решать, что для тебя важнее — женщины или работа.
   — Это не ответ.
   — Единственный, какой я могу тебе дать. А теперь извини, мне надо работать.
   Лайам вышел из кабинета. Чем-то придется поступиться. Работой? Обри? Сможет ли он быть счастлив, живя ополовиненной жизнью?
   И есть ли у него выбор? Даст ли ему Обри еще один шанс или пошлет к черту за то, что он нарушил свои обещания при первой же трудности?
   Еще один паршивый день. Одно утешает — он почти закончился и не успеет стать еще паршивее. Лайам вошел в парадное своего дома.
   — Добрый вечер, Карлос.
   — Добрый вечер, мистер Эллиот. У вас гости. Лайам повернул голову, надеясь увидеть Обри.
   Но вместо нее увидел Мэтью Холта.
   Лайам стиснул зубы. День все-таки стал еще паршивее.
   — Холт, мне нечего вам сказать.
   — Тогда просто послушай.
   — И не надейтесь. — Лайам пошел к лифту. Но Холт догнал его.
   — Это касается Обри. Она уволилась и собирается съехать с квартиры.
   Лайам замер. Его сердце колотилось о ребра с такой силой, что могло их пробить. — Что?
   — Она назвала меня эгоистичным ублюдком. И она права.
   Лайам внимательно посмотрел на Холта. Он выглядел намного старше, чем на фото в газетах.
   — Пойдемте.
   Они вошли в лифт.
   — Что случилось?
   — Обри примчалась ко мне в пятницу вечером, как только вернулась из Калифорнии. Она обвинила меня в том, что я ее использовал и разлучил с человеком, которого она любит.
   Сердце Лайама сжалось.
   — Ей следовало дать вам по морде.
   — Я это заслужил. Она уезжает из Нью-Йорка. В квартире Лайам ринулся прямо к бару, налил себе стакан виски.
   — Когда она уволилась?
   — В пятницу вечером.
   Почему она не сказала об этом, когда была у него? Потому что не хотела продолжать с ним отношения?
   — И зачем вы мне все это говорите?
   — Потому что Обри не отвечает на мои звонки и не открывает мне дверь. Потому что я безнадежно испортил отношения с единственной дочерью. И я не хочу, чтобы по моей вине с вашими отношениями произошло то же самое. — Холт помолчал. — Я эгоистичный сукин сын, Эллиот, но я хочу, чтобы Обри была счастлива. С тобой она будет счастлива.
   Она и была с ним счастлива. И он был счастлив с ней так, как никогда прежде. Но он разрушил все это своей недоверчивостью. Отношения Обри с ним могут быть так же безнадежны, как и с отцом.
   Но она любит его. По крайней мере любила. И он любит ее до беспамятства. С того самого рокового разговора в пятницу утром не было минуты, когда она не стояла у него перед глазами, а сердце не разрывалось от тоски. Он не может так просто сдаться, не простит себе, если не попытается спасти их счастье. Лайам поставил стакан.
   — Я позвоню ей.
   — Она не отвечает на звонки. Ума не приложу, как встретиться с ней.
   — Я что-нибудь придумаю.
   — Эллиот, если вам это удастся, скажите ей, что… что я очень виноват. И что люблю ее. — Холт выглядел совершенно раздавленным.
   — Я передам, но она должна услышать это от вас.
   Лайам закрыл дверь за Холтом. Ему нужно придумать что-то, чтобы вернуть любовь и доверие Обри, пока он окончательно не потерял ее. Если уже ее не потерял.
 
   — Счастливого Хэллоуина! — сказал курьер и протянул Обри письмо.
   — И вам, — машинально ответила она, как завороженная глядя на конверт в своей руке. Адрес отправителя — паб Эрни. Лайам. Ее сердце замерло. Она закрыла дверь и, как слепая, побрела обратно в комнаты, спотыкаясь о коробки, загромождавшие пол.