Страница:
– Снова нападет на нас дома.
– Вероятно. А может поступить проще: начнет убивать здесь. Одна смерть, один растерзанный труп – просто чтобы дать мне понять: он не собирается останавливаться. А потом новые и новые убийства… – Ториан просунул руку между прутьями, и черный пес принялся облизывать его пальцы. – Как ты полагаешь, сколько крови понадобится пролить, чтобы выманить меня из дому сюда?
Джефф втянул сквозь зубы воздух. Весь мир не защитишь, зачастую не защитишь даже малую его часть. Это уж точно. Они могут поехать домой и ждать, пока Сын не начнет убивать, надеясь, что погибнут незнакомые люди; а потом гора окровавленных трупов перетянет чашу весов и заставит их вернуться.
Интересно, сколь велика должна оказаться для этого гора трупов?
– Ладно, – сказал Джефф. – Раз ты запястье, подставим ему запястье. Мы используем тебя как приманку, а когда он явится за тобой, я его поймаю. Точно так, как собирались действовать мы с Торри.
– Только не дыши мне в затылок, хорошо? Он нюхал твой запах и опознает тебя.
– Ты хочешь сказать, что я засветился?
Ториан Торсен покачал головой.
– Не совсем. Но ты, как ты выразился, засветишься, если будешь держаться слишком близко ко мне. Он опережает нас на несколько шагов. Прошлой ночью он выжидал и просто наблюдал – возможно, в волчьем обличье, когда все чувства обострены. Он ползал на брюхе, принюхиваясь к зимнему ветру, и теперь способен опознать любого из тех, кто проходил вчера вечером недалеко от Торри. Если он учует тот же запах, он узнает его. Если он уловит твой запах рядом со мной, он узнает тебя.
Останется лишь вывести меня из игры, и тогда ничто не помешает ему броситься на Ториана.
Сыну даже не обязательно убивать Джеффа, хотя это вполне в его силах. Просто отвлечь на мгновение, и все будет кончено: ведь на стороне оборотня преимущество внезапности.
Ториан Торсен кивнул:
– Тебе надо держаться на расстоянии, достаточно далеко, чтобы он не смог тебя учуять и увидеть, не смог узнать…
– А вдруг, – перебил Джефф, – настоящее запястье – это я, а не ты?
Сын боялся Ториана Торсена – но скорее как стратег, нежели как боец. Торсен не стар и не молод, ноги у него как пружины, глаз острый как у ястреба – но, возможно, Сын догадался, что настоящей угрозой является тот, кто прикрывает тыл Ториана, а не сам Ториан.
Как можно играть в шахматы с тем, кто видит на два хода дальше тебя?
То есть играть, конечно, можно… Но проиграешь. И с разгромным счетом.
Торсен, не глядя на Джеффа, скормил псу еще одну галету.
– Я-то все гадал, скажешь ты это или нет.
Глава 17
– Вероятно. А может поступить проще: начнет убивать здесь. Одна смерть, один растерзанный труп – просто чтобы дать мне понять: он не собирается останавливаться. А потом новые и новые убийства… – Ториан просунул руку между прутьями, и черный пес принялся облизывать его пальцы. – Как ты полагаешь, сколько крови понадобится пролить, чтобы выманить меня из дому сюда?
Джефф втянул сквозь зубы воздух. Весь мир не защитишь, зачастую не защитишь даже малую его часть. Это уж точно. Они могут поехать домой и ждать, пока Сын не начнет убивать, надеясь, что погибнут незнакомые люди; а потом гора окровавленных трупов перетянет чашу весов и заставит их вернуться.
Интересно, сколь велика должна оказаться для этого гора трупов?
– Ладно, – сказал Джефф. – Раз ты запястье, подставим ему запястье. Мы используем тебя как приманку, а когда он явится за тобой, я его поймаю. Точно так, как собирались действовать мы с Торри.
– Только не дыши мне в затылок, хорошо? Он нюхал твой запах и опознает тебя.
– Ты хочешь сказать, что я засветился?
Ториан Торсен покачал головой.
– Не совсем. Но ты, как ты выразился, засветишься, если будешь держаться слишком близко ко мне. Он опережает нас на несколько шагов. Прошлой ночью он выжидал и просто наблюдал – возможно, в волчьем обличье, когда все чувства обострены. Он ползал на брюхе, принюхиваясь к зимнему ветру, и теперь способен опознать любого из тех, кто проходил вчера вечером недалеко от Торри. Если он учует тот же запах, он узнает его. Если он уловит твой запах рядом со мной, он узнает тебя.
Останется лишь вывести меня из игры, и тогда ничто не помешает ему броситься на Ториана.
Сыну даже не обязательно убивать Джеффа, хотя это вполне в его силах. Просто отвлечь на мгновение, и все будет кончено: ведь на стороне оборотня преимущество внезапности.
Ториан Торсен кивнул:
– Тебе надо держаться на расстоянии, достаточно далеко, чтобы он не смог тебя учуять и увидеть, не смог узнать…
– А вдруг, – перебил Джефф, – настоящее запястье – это я, а не ты?
Сын боялся Ториана Торсена – но скорее как стратег, нежели как боец. Торсен не стар и не молод, ноги у него как пружины, глаз острый как у ястреба – но, возможно, Сын догадался, что настоящей угрозой является тот, кто прикрывает тыл Ториана, а не сам Ториан.
Как можно играть в шахматы с тем, кто видит на два хода дальше тебя?
То есть играть, конечно, можно… Но проиграешь. И с разгромным счетом.
Торсен, не глядя на Джеффа, скормил псу еще одну галету.
– Я-то все гадал, скажешь ты это или нет.
Глава 17
Отпрыск
Коридор освещался через пробитое во внешней стене круглое отверстие, словно затянутое инеем – забранное чем-то похожим на кварц. Сочившийся оттуда бледный свет забивали парные фонари, горевшие на дальней стене.
Камера, последняя из шести в коридоре, была все еще заперта на латунный висячий замок – Йен подумал, что даже он сумел бы открыть его отмычкой, – и на длинный узкий каменный брус, который, упираясь в основание двери, мешал ее распахнуть.
Простой механизм, если это вообще можно назвать механизмом. Однако приняв во внимание, что вам не разбить брус, пришлось бы его поднять и сдвинуть, а брус удерживался на месте латунным костылем, проходившим сквозь отверстие в плите в соответствующее гнездо в стене. Ни человек, ни вестри на такое не способны.
– Вы ведь еще не открывали камеру, я правильно понял? – спросил Йен охранника.
Фоливан дель Фоливан – должность тюремщика явно передавалась по наследству – был малосимпатичным толстяком, однако довольно загорелым. Откуда следовало, что он не так уж много времени проводит на службе. На эту же мысль наводил толстый слой пыли на полу и на каменных скамьях-ложах в пяти других камерах. Так что, судя по всему, работа тюремщика была наследственной синекурой.
И понятно. Дуэль, пусть даже обставленная всякого рода ритуалами, – не самый лучший способ разрешения споров, но по крайней мере поединок все же разрешает споры, и дуэлянты, если не гибнут, все же остаются на свободе.
Фоливан дель Фоливан бросил на Йена взгляд, в котором явственно читалось: «Да кто ты такой, черт тебя дери, чтобы допрашивать меня?» – однако Дариен дель Дариен шевельнул пальцем, и тюремщик покачала головой.
– Нет, – сказал он, – не открывал.
С тем же успехом он мог сказать: «Нет – я что, законченный идиот?»
Йен понял, что клаффварер – буквально «хранитель ключей»; а выражаясь менее официально – дворецкий, – в Старой Крепости имеет больше влияния, нежели клаффварер в Доме Огня.
Но почему вдруг все уставились на него?
Первым на него поглядел Осия…
…и это все объясняет. Осия смотрел на Йена как на старшего, и Йен – вероятно, бессознательно – повел себя соответственно ожиданиям Древнего. Дариен дель Дариен решил, что стоит – или выгодно – подыграть Древнему, и даже Бранден дель Бранден и Херольф, которые оба, казалось, привыкли к тому, что в мужской компании их держали за главных – хотя и, надо думать, по разным причинам, – последовали примеру клаффварера и Осии.
Взгляд Фоливана дель Фоливана обежал всех и вернулся к Йену.
– Хотите, чтобы я открыл камеру? – осведомился он, пристально глядя в пространство точно посередине между Дариеном дель Дариеном и Йеном.
Дариен дель Дариен спокойно посмотрел на Йена:
– Что думаете, Йен Серебряный Камень?
Что я думаю? Что хорошо, если бы это была ваша проблема, а не моя. Валин, очевидно, сбежал, чем Йен был доволен. Единственный вопрос: как он ухитрился это сделать? Впрочем, Йен в общих чертах представлял себе ответ.
Если он прав, то Валин уже далеко и вне опасности. Так что в данных обстоятельствах помощь обитателям Города подпадала под статью «Поддержание дружественных отношений во время зарубежного визита», а не «Обман тюремщиков».
– Думаю, цверг удрал. – Очень на это надеюсь. – Херольф, – продолжал Йен, – ты чуешь его?
Сын зарычал:
– Да кто ты такой, чтобы задавать мне вопросы, ты, приятель Ториана Изменника?
– Действительно! – Бранден дель Бранден ухмыльнулся. Он вроде бы несколько расслабился, узнав о побеге Валина. Вероятно, ему не улыбалась мысль пыткой добывать информацию из цверга. – Ты совершенно прав, Херольф. Йен Серебряный Камень здесь никто, и его предложения оскорбительны. Фоливан дель Фоливан, отоприте дверь, чтобы мы смогли ее открыть. И если – я говорю «если» – вестри все еще в камере и воспользуется этой возможностью, чтобы бежать, – что ж, какое Херольфу до этого дело?
– Пфе. – Херольф раздвинул губы, но в улыбке этой не было ни теплоты, ни дружелюбия. Волки показывают зубы, готовясь пустить их в ход или угрожая.
Йен ответил оборотню тем же. Ну же, Херольф. Я всегда готов.
Сын потянул воздух, раз, другой.
– Здесь был вестри, но я не могу сказать… пф. Не в этом обличье. Так легче думать, зато труднее нюхать.
Он посмотрел на Дариена дель Дариена. Затем, повинуясь слабому кивку клаффварера, наклонился вперед, его спина выгнулась…
И он обернулся волком.
Торри однажды описывал Йену этот процесс, но наблюдать самому – совсем другое дело.
Самое неприятное – это звуки, которыми все сопровождалось. Йен-то полагал, что превращение – некий переход от одного облика к другому, переход быстрый и плавный, похожий на киношный спецэффект.
Но трансформацию сопровождал хруст ломающихся костей, звук рвущейся плоти, запах застарелого пота и ужасный смрад выпущенных газов – было в этом что-то комическое.
Позвоночник трещал как фейерверочная шутиха, спина Сына сначала изогнулась, затем снова выпрямилась, когда он упал вперед, спружинив руками, которые, коснувшись пола, уже успели превратиться в когтистые лапы. Два золотых кольца, сидевшие на пальце Херольфа, звякнули об пол и, подпрыгивая, укатились куда-то.
Йену было не до колец; он смотрел и слушал. С ужасным звуком – не то плеск жидкости, не то треск рвущейся материи – лицо Херольфа вытянулось в морду, руки и ноги утончились, превращаясь в длинные волчьи лапы, грудная клетка приобрела бочкообразную форму, ребра с хрустом изогнулись, громко щелкая изнутри по плоти.
Оборотень, несмотря на то, что он явно испытывал боль, опустил морду к полу и начал обнюхивать все вокруг. Сунул свое рыло между брусьями решетки, шумно сопя; через несколько мгновений отвернулся и медленно, на негнущихся ногах, потрусил по коридору, рыком отгоняя людей с дороги и обнюхивая по очереди каждую из камер.
Херольф зарычал, а потом залаял на Йена, но когда тот никак не отреагировал, только снова положил руку на эфес, волк оскалил зубы. Рука Осии легла на руку Йена.
– Собака лает, ветер носит, – спокойно сказал старик и покачал головой. – Он говорит, что ничего полезного не унюхал. Цверг был здесь – пот и моча Валина воняют страхом, говорит Херольф, – но сейчас его нет ни в одной из камер.
Что ж, ладно, одной теорией меньше: окажись в камере сам Йен, он непременно попробовал бы применить эту уловку. Спрятаться где-то в камере – к примеру, под скамейкой, или устроиться под потолком так, чтобы не тебя видел тюремщик – на стыке передней и боковой стен.
А потом подождать, пока откроют дверь…
– Тут наверняка есть потайной ход, – сказал Йен, вторя размышлениям всех присутствующих.
Города, кто не знает, в этом смысле походили на дырявый сыр. Сам Йен знал два потайных хода в Фалиасе, Доме Огня: один из них вел в Скрытый Путь, которым Сыны впервые явились в Хардвуд, а по второму позднее бежали Мэгги и родители Торри. Однако Йен был в курсе существования и других потайных переходов. Тот, кто строил Города, судя по всему, пылко любил секретные ходы и тайники.
Н-да, из огня да в полымя. Сначала Йена заподозрили в том, что он Обетованный Воитель, а теперь еще и объявился неизвестный потайной переход, ведущий из тюремной камеры, переход, о существовании которого никто не знал века – и вот по этому-то неожиданно обнаружившемуся проходу слинял вестри, спутник Йена.
Дело дрянь. Что еще известно Валину?
Дариен дель Дариен думал о том же, о чем и Йен.
– Любопытная ситуация, – спокойно произнес он. – Мы имеем одаренного фехтовальщика, который преуменьшает свои достоинства и уверяет, что не является Обетованным Воителем. И в то время, как ни одного потайного прохода не было обнаружено, насколько мне известно, с тех пор, как мой отец носил кубок Отпрыска, сейчас мы узнаем не только о существовании еще одного хода, но и о том, что по этому ходу сбежал один из спутников нашего гостя. – Клаффварер слабо улыбнулся. – Не запереть ли мне вас в этой камере, пока Отпрыск не соизволит принять решение касательно вашей судьбы?
– Право ваше, однако я бы предпочел, чтобы меня не запирали.
Уж если скрытый проход веками оставался тайной, и где – в тюремной камере! – вряд ли Йену удастся его обнаружить, просиди он тут хоть всю жизнь.
– Да. – Дариен дель Дариен пристально смотрел на Йена, наверное, целую минуту, а затем повернулся к Херольфу. – У меня есть поручение для вас и для вашей стаи. Обыщите горы. Найдите вестри и приведите его обратно – живым, если получится.
Волк взвыл и стремглав выбежал в двери: дробный перестук его когтей постепенно стих в отдалении.
Дариен дель Дариен повернулся к Брандену дель Брандену и чопорно отвесил ему церемонный поклон.
– Благодарю за службу, которую вы сослужили Отпрыску и Небу, и от их имени освобождаю вас от этой обязанности. Уверен, вы жаждете как можно скорее сообщить обо всем увиденном Его Пылкости.
Бранден дель Бранден кивнул.
– Готов к услугам, – сказал он, а затем возвратил поклон, сопроводив его взмахом руки, который, возможно, имел некий смысл, а возможно, значил лишь то, что Бранден дель Бранден любит размахивать руками. – Я отправлюсь завтра утром, если не возражаете; или прямо сейчас, если вы полагаете, что Его Пылкость с нетерпением ожидает моего доклада.
Даже Йен догадался, как переводится это последнее высказывание: «Я могу убраться отсюда хоть завтра, хоть сейчас. Выбирай».
Похоже, все, чего хотел Дариен дель Дариен, это чтобы Бранден дель Бранден, Йен и Осия умерли как можно скорее и тише, но…
– Кот уже удрал из мешка, – сказал Йен.
– Что?
– Так говорят у меня в доме: поздно запирать амбар, когда лошадь украли.
– А-а. – Уголки губ Брандена дель Брандена чуть-чуть приподнялись. – У нас говорят «поздно коптить протухшее мясо».
– Так что бы вы посоветовали, Бранден дель Бранден? – В голосе клаффварера не слышалось ни тени тревоги; с тем же успехом он мог спрашивать, полагает ли Бранден дель Бранден, что «Щенята» [6] опять продуют.
– Думаю, вы распорядитесь, чтобы ординарии и майоры Крепости поискали потайной ход. Раз уж стало известно, что он есть… Или запрете здесь под стражей Орфинделя: либо затем, чтобы он попытался найти вход, либо чтобы проверить, в самом ли деле он навсегда разучился ломать камень Городов. Однако… – Бранден дель Бранден покачал головой. – Я бы вам не советовал поступать подобным образом. Я не слыхал, чтобы хоть кому-то удавалось держать в плену Орфинделя, а за долгие века это пытались сделать не один раз.
Пообещай, что расскажешь все, что ты знаешь про этот потайной ход, уже собирался сказать Йен по-английски.
Черт побери. В Срединном Доминионе английский язык знали многие: обитатели Тир-На-Ног и Старых Земель общались гораздо теснее, нежели было принято считать.
Вот если бы Йен умел говорить на еще каком-нибудь языке, желательно – редком и малоизвестном… У самого Осии был дар языков, и он мог передать знание языка, сам о том не подозревая. Но может, Осия подумал об этом заранее, предоставив Йену необходимый инструмент? Так, во всяком случае, вышло с берсмалем: Йен и понятия не имел, что знает этот язык, пока не заговорил на нем. Вдруг Йен, скажем, говорит на вьетнамском? Или, может, стоит припомнить французский, который Йен учил в колледже, или иврит, который он учил в еврейской школе?
Но как напрячь мускул, о существовании которого вы не знаете?
В уме Йена застряли лишь несколько фраз. Ани лё мидабэр иврит.[7]. Не годится. Парле-ву Франсе? [8] Без толку; Йен не говорил ни на иврите, ни по-французски.
Ля плюм де ма тант э сюр ля табль. Йискадал, вэискадаш, шмэй раба. Вуле-ву куше авек муа се суар? Они суа ке маль и пане. Нон компос ментис.[9] Да нет, это же латынь, ну же… Нет, на латыни он тоже не говорит. Хад гадья, хад гадья. Шма Йисроэл… Алонз, анфан де ля патри, ле жур де глуар эт ариве. Лежьен Этранжер. Бнэй брит. Барух ата… [10]
Да. Хреново.
– Заключи брис, – быстро сказал Йен по-английски, затем переключился на берсмальский: – Пожалуйста, расскажи им все, что знаешь про этот проход.
Спасибо мозгам, которые хранят всякие мелочи. Давным-давно Йен видел мультик: человек с белой бородой в длинных развевающихся одеждах держал пару скрижалей. Титр гласил: «Хочешь, чтобы мы обрезали кончики у наших кое-чего?»
«Бнэй брит» напомнило Йену о «брис». Обычное значение этого слова – «обрезание». Но таково именно лишь обычное значение; буквально это слово означает «соглашение, завет». Йен имел в виду: заключи с ними договор; пообещай, что поможешь найти этот проход. Возможно, он ведет в Скрытые Пути, но вряд ли. Когда слышишь стук копыт, думай о лошадях…
А если и ведет, что с того?
– Йен, – произнес Осия на каком-то низко звучащем языке, изобилующем шипящими и свистящими; ничего подобного Йен раньше не слышал, – если бы я давал обещания необдуманно или с легким сердцем, мне пришлось бы давать их все время.
Дариен дель Дариен бросил на них острый взгляд:
– И о чем же шла речь?
– Заложите здесь все, – сказал Осия. – Когда-то, давным-давно я… смог бы указать вам ход. Увы, теперь я не в состоянии. – И он постучал пальцем по лбу. – Если не владеешь информацией, те, кому не надо, не смогут ее получить, верно?
Он постучал пальцем по камню: тук-тук.
– Любопытная ситуация. – Дариен дель Дариен поджал губы. – Полагаю, однако, что судить об этом должен Отпрыск. – И он кивнул словно сам себе. – Мы отправимся к нему сейчас же, Орфиндель. Вы, я и Йен Серебряный Камень.
Йен полагал, что находится в хорошей форме, но к тому времени, как они добрались до верха длинной лестницы, спиралью извивавшейся вокруг шпиля, он изменил свое мнение. Наверное, дело в высоте или в том, что он устал с дороги… легкие горели от каждого вздоха, от каждого шага.
А что Осия и Дариен дель Дариен? Последнему, судя по его виду, было за шестьдесят, а Осия старше самих горных хребтов, но никто из этих двоих не выказывал признаков утомления, только у Дариена дель Дариена участилось дыхание да на лбу выступила испарина, а у Осии чуть напряглись уголки рта.
Лестница обвивала шпиль, подымаясь все выше и выше. По краю ее огораживала позеленевшая от возраста латунная спираль, но если держаться за перила, устанет рука, в которой держат оружие, так что Йен продолжал тащиться вверх, не опираясь.
Темный диск наверху шпиля постепенно приближался. Йен поймал себя на том, что ищет в нем отверстия. Есть же там какие-то проходы: вряд ли у Отпрыска водятся толпы слуг-вестри, чтобы таскать наверх все, что надо, и вниз – все, что не надо.
Или таки водятся?
Йен почувствовал замешательство, видя, что едва не отстает от двух стариков. Может, у них мышцы из износостойкой резины?
Или они устали так же, как и он сам, но просто у них упрямства больше?
– А Отпрыск когда-нибудь спускается отсюда? – спросил Йен, стараясь, чтобы его голос звучал ровно.
– Редко, – отозвался Дариен дель Дариен. – В последние годы все реже и реже. Это по большей части дань традиции. Ведь Отпрыск не таков, как правители остальных Городов. Он не может позволить себе… принимать участие в решении повседневных дел в той мере, в какой это могут себе позволить Его Твердость или Его Пылкость.
Если речь, произнесенная во время восхождения, и нелегко далась Дариену дель Дариену, ни по лицу, ни по голосу заметить этого было нельзя.
– Тут на сцену выходите вы, если я правильно понял.
– На сцену? – Дариен дель Дариен кивнул. – Да. – Тонкие губы на мгновение поджались, затем растянулись в улыбке. – Понимаю. Вы думали, что клаффварер Старой Крепости – то же самое, что и клаффварер любого другого Города? – Он покачал головой и повернулся к Осии. – Орфиндель, вы не объяснили молодому человеку, каково истинное положение дел, исходя из каких-то своих соображений?
Осия молчал мгновение.
– Я объяснял, но не уверен, что Йен вник в мои слова.
Класс. Я еще и дурак.
– Нет, – произнес Осия, отвечая на невысказанную мысль, – дело не в глупости. Просто, скажем так, недостаточное знакомство с местной спецификой. Здесь все иначе и не укладывается в известные тебе рамки.
– Все везде разное, – заметил Йен.
– О! Именно это я и имел в виду, – откликнулся Осия. – Хотя, – добавил он ничего не значащим тоном, – не всегда было принято, чтобы Отпрыск столь высоко возносился над земным.
– Отпрыск считает, – пояснил Дариен дель Дариен, – что чем меньше он вмешивается в обыденную жизнь, тем больше веса обретет его вмешательство в том случае, когда он сочтет нужным самолично войти в обстоятельства.
Что ж, может, это и правда. Но номинальный правитель, лишенный реальной власти, – тоже известное явление.
Около тысячи лет японский император и его двор были фактически пленниками того клана или рода, представители которого реально управляли страной, редко показывая знати, кто на самом деле принимает решения. Время сёгуната закончилось в девятнадцатом веке – Йен не очень хорошо помнил детали, – после чего-то вроде реставрации. Мэйдзи, точно: после Реставрации Мэйдзи.
Но у японцев вновь случилось что-то наподобие сёгуната, что вовлекло их во Вторую мировую…
…и кончилось Хиросимой и Нагасаки.
Боялся ли Дариен дель Дариен, что приход Обетованного Воителя положит конец правлению клаффварера?
Если и существует вежливая форма подобного вопроса, Йен ее не знал. Надо будет потом осведомиться у Осии.
С каждым поворотом спирали диск над головой делался все ближе. Наконец стал заметен темный люк, казавшийся единственным входом внутрь.
Если Отпрыск и впрямь хотел держаться в стороне и надо всем, это ему удалось. Спиральная лестница закончилась на площадке, откуда наверх, в темноту люка, вел единственный путь: деревянная лестница, до странности простая.
– Будьте любезны немного подождать, я узнаю, примет ли нас Отпрыск. – Дариен дель Дариен, вскарабкавшись по лестнице с обескураживающей легкостью, исчез в темноте.
Йен прислонился к холодному камню и сделал глубокий вздох:
– Что ж, теперь понятно, кто тут неженка.
– Йен, сила бывает разная, – сказал Осия. – И у Дариена дель Дариена, и у меня гораздо меньше мышц, которые требуется напрягать, нежели… у других людей.
Из отверстия наверху показалось лицо клаффварера.
– Будьте любезны, поднимитесь сюда.
Йен не совсем представлял, с чем столкнется – обычная проблема в Тир-На-Ног, со временем к этому привыкаешь, может быть, и зря, – но ожидал он великолепия и комфорта. В конце концов апартаменты Отпрыска! Принимая во внимание роскошь комнат, где селили гостей, Йен готовился столкнуться по меньшей мере с еще большей роскошью и комфортом.
Однако круглая скудно обставленная зала выглядела едва ли не по-монастырски. Свет сюда проникал сквозь ряд забранных кварцем окон, изгибающихся соответственно форме стены. Пол покрывал мозаичный паркет, набранный из маленьких кусочков дерева, которые нарезали словно наобум, а потом так тщательно подогнали друг к другу, что стык можно было заметить только по разнонаправленным волокнам дерева.
В дальнюю стену был вделан небольшой изогнутый обеденный стол; на нем стояли хрустальный кувшин с водой, несколько стаканов – на кухне у Торсенов стаканы поизысканнее – и небольшой чайник на чугунной подставке, под которым горела спиртовка. Резкий запах горящего спирта не мог, однако, заглушить мускусного духа гнили и плесени, уместного в сыром подвале.
В комнате было всего два стула, оба низкие и глубокие; рядом с каждым стоял небольшой столик. На одном столике горой лежали бумаги, и отдельные листки, и переплетенные вместе; на втором ничего не было, кроме пера, чернильницы и довольно обычного на вид ножа: Йен решил бы, что нож охотничий, хотя здесь, наверху, вряд ли найдется дичь.
Длинная черная завеса свисала с латунной штанги, вделанной высоко в стены, и закрывала заднюю часть комнаты. Если где-то роскошь и была, то только за этой занавеской.
Ну же, Отпрыск, почему бы тебе не отвлечься ненадолго от своих танцовщиц, чтобы выйти поговорить с нами?
– Доброго вам дня, – раздался из-за завесы спокойный голос. – Благодарю вас за посещение.
Оценить возраст говорящего было нелегко. Конечно, это мужчина; не юноша, но и не старик – судя по твердости голоса.
– Не стоит благодарности, – откликнулся Осия. – Меня терзает любопытство. Вы не возражаете, если я спрошу у вас одну вещь?
– Это, я полагаю, зависит от того, каков вопрос. Попробуйте, и посмотрим.
– Почему вы сидите за пологом? – Осия указал на занавес, хотя Отпрыск не мог этого увидеть. – Я не первый раз в Старой Крепости…
– Безусловно. Вы же сами и построили Крепость, Орфиндель.
– В легендах говорится, что Крепость построил Древний по имени Арвиндель или Орфиндель. Только ведь отсюда еще не следует, что я тот самый Орфиндель, не так ли?
– Нет, – раздался негромкий смешок. – Это следует вовсе не отсюда. Но оставим пока эту тему.
– Так вот, – продолжал Осия, – я бывал здесь прежде, однако никогда не замечал, чтоб Отпрыск вел жизнь настолько, ну…
– Уединенную, – вставил Отпрыск. – Полагаю, вы искали именно это слово.
Или «затворническую», подумал Йен. Кто этого захотел – сам Отпрыск или его якобы мажордом?
И зачем занавес?
Хорошо бы сейчас иметь при себе маленькую собачку, чтобы она отдернула завесу. В конце концов, кто станет винить собаку?.. Йен, правда, не знал, что именно обнаружится за пологом – разве что Фрэнка Моргана там не окажется точно: голос Отпрыска напоминал скорее голос Уоллеса Биэри.[11]
Да все равно, я же не Джуди Гарленд.[12] Хотя искушению щелкнуть каблуками и сказать «в гостях хорошо, а дома лучше» невозможно было бы воспротивиться, реши Йен, что из этого выйдет хоть какой-то толк.
– Да, Орфиндель, не замечали. Я… человек спокойного нрава и устроил так, чтобы меня видели лишь немногие.
Камера, последняя из шести в коридоре, была все еще заперта на латунный висячий замок – Йен подумал, что даже он сумел бы открыть его отмычкой, – и на длинный узкий каменный брус, который, упираясь в основание двери, мешал ее распахнуть.
Простой механизм, если это вообще можно назвать механизмом. Однако приняв во внимание, что вам не разбить брус, пришлось бы его поднять и сдвинуть, а брус удерживался на месте латунным костылем, проходившим сквозь отверстие в плите в соответствующее гнездо в стене. Ни человек, ни вестри на такое не способны.
– Вы ведь еще не открывали камеру, я правильно понял? – спросил Йен охранника.
Фоливан дель Фоливан – должность тюремщика явно передавалась по наследству – был малосимпатичным толстяком, однако довольно загорелым. Откуда следовало, что он не так уж много времени проводит на службе. На эту же мысль наводил толстый слой пыли на полу и на каменных скамьях-ложах в пяти других камерах. Так что, судя по всему, работа тюремщика была наследственной синекурой.
И понятно. Дуэль, пусть даже обставленная всякого рода ритуалами, – не самый лучший способ разрешения споров, но по крайней мере поединок все же разрешает споры, и дуэлянты, если не гибнут, все же остаются на свободе.
Фоливан дель Фоливан бросил на Йена взгляд, в котором явственно читалось: «Да кто ты такой, черт тебя дери, чтобы допрашивать меня?» – однако Дариен дель Дариен шевельнул пальцем, и тюремщик покачала головой.
– Нет, – сказал он, – не открывал.
С тем же успехом он мог сказать: «Нет – я что, законченный идиот?»
Йен понял, что клаффварер – буквально «хранитель ключей»; а выражаясь менее официально – дворецкий, – в Старой Крепости имеет больше влияния, нежели клаффварер в Доме Огня.
Но почему вдруг все уставились на него?
Первым на него поглядел Осия…
…и это все объясняет. Осия смотрел на Йена как на старшего, и Йен – вероятно, бессознательно – повел себя соответственно ожиданиям Древнего. Дариен дель Дариен решил, что стоит – или выгодно – подыграть Древнему, и даже Бранден дель Бранден и Херольф, которые оба, казалось, привыкли к тому, что в мужской компании их держали за главных – хотя и, надо думать, по разным причинам, – последовали примеру клаффварера и Осии.
Взгляд Фоливана дель Фоливана обежал всех и вернулся к Йену.
– Хотите, чтобы я открыл камеру? – осведомился он, пристально глядя в пространство точно посередине между Дариеном дель Дариеном и Йеном.
Дариен дель Дариен спокойно посмотрел на Йена:
– Что думаете, Йен Серебряный Камень?
Что я думаю? Что хорошо, если бы это была ваша проблема, а не моя. Валин, очевидно, сбежал, чем Йен был доволен. Единственный вопрос: как он ухитрился это сделать? Впрочем, Йен в общих чертах представлял себе ответ.
Если он прав, то Валин уже далеко и вне опасности. Так что в данных обстоятельствах помощь обитателям Города подпадала под статью «Поддержание дружественных отношений во время зарубежного визита», а не «Обман тюремщиков».
– Думаю, цверг удрал. – Очень на это надеюсь. – Херольф, – продолжал Йен, – ты чуешь его?
Сын зарычал:
– Да кто ты такой, чтобы задавать мне вопросы, ты, приятель Ториана Изменника?
– Действительно! – Бранден дель Бранден ухмыльнулся. Он вроде бы несколько расслабился, узнав о побеге Валина. Вероятно, ему не улыбалась мысль пыткой добывать информацию из цверга. – Ты совершенно прав, Херольф. Йен Серебряный Камень здесь никто, и его предложения оскорбительны. Фоливан дель Фоливан, отоприте дверь, чтобы мы смогли ее открыть. И если – я говорю «если» – вестри все еще в камере и воспользуется этой возможностью, чтобы бежать, – что ж, какое Херольфу до этого дело?
– Пфе. – Херольф раздвинул губы, но в улыбке этой не было ни теплоты, ни дружелюбия. Волки показывают зубы, готовясь пустить их в ход или угрожая.
Йен ответил оборотню тем же. Ну же, Херольф. Я всегда готов.
Сын потянул воздух, раз, другой.
– Здесь был вестри, но я не могу сказать… пф. Не в этом обличье. Так легче думать, зато труднее нюхать.
Он посмотрел на Дариена дель Дариена. Затем, повинуясь слабому кивку клаффварера, наклонился вперед, его спина выгнулась…
И он обернулся волком.
Торри однажды описывал Йену этот процесс, но наблюдать самому – совсем другое дело.
Самое неприятное – это звуки, которыми все сопровождалось. Йен-то полагал, что превращение – некий переход от одного облика к другому, переход быстрый и плавный, похожий на киношный спецэффект.
Но трансформацию сопровождал хруст ломающихся костей, звук рвущейся плоти, запах застарелого пота и ужасный смрад выпущенных газов – было в этом что-то комическое.
Позвоночник трещал как фейерверочная шутиха, спина Сына сначала изогнулась, затем снова выпрямилась, когда он упал вперед, спружинив руками, которые, коснувшись пола, уже успели превратиться в когтистые лапы. Два золотых кольца, сидевшие на пальце Херольфа, звякнули об пол и, подпрыгивая, укатились куда-то.
Йену было не до колец; он смотрел и слушал. С ужасным звуком – не то плеск жидкости, не то треск рвущейся материи – лицо Херольфа вытянулось в морду, руки и ноги утончились, превращаясь в длинные волчьи лапы, грудная клетка приобрела бочкообразную форму, ребра с хрустом изогнулись, громко щелкая изнутри по плоти.
Оборотень, несмотря на то, что он явно испытывал боль, опустил морду к полу и начал обнюхивать все вокруг. Сунул свое рыло между брусьями решетки, шумно сопя; через несколько мгновений отвернулся и медленно, на негнущихся ногах, потрусил по коридору, рыком отгоняя людей с дороги и обнюхивая по очереди каждую из камер.
Херольф зарычал, а потом залаял на Йена, но когда тот никак не отреагировал, только снова положил руку на эфес, волк оскалил зубы. Рука Осии легла на руку Йена.
– Собака лает, ветер носит, – спокойно сказал старик и покачал головой. – Он говорит, что ничего полезного не унюхал. Цверг был здесь – пот и моча Валина воняют страхом, говорит Херольф, – но сейчас его нет ни в одной из камер.
Что ж, ладно, одной теорией меньше: окажись в камере сам Йен, он непременно попробовал бы применить эту уловку. Спрятаться где-то в камере – к примеру, под скамейкой, или устроиться под потолком так, чтобы не тебя видел тюремщик – на стыке передней и боковой стен.
А потом подождать, пока откроют дверь…
– Тут наверняка есть потайной ход, – сказал Йен, вторя размышлениям всех присутствующих.
Города, кто не знает, в этом смысле походили на дырявый сыр. Сам Йен знал два потайных хода в Фалиасе, Доме Огня: один из них вел в Скрытый Путь, которым Сыны впервые явились в Хардвуд, а по второму позднее бежали Мэгги и родители Торри. Однако Йен был в курсе существования и других потайных переходов. Тот, кто строил Города, судя по всему, пылко любил секретные ходы и тайники.
Н-да, из огня да в полымя. Сначала Йена заподозрили в том, что он Обетованный Воитель, а теперь еще и объявился неизвестный потайной переход, ведущий из тюремной камеры, переход, о существовании которого никто не знал века – и вот по этому-то неожиданно обнаружившемуся проходу слинял вестри, спутник Йена.
Дело дрянь. Что еще известно Валину?
Дариен дель Дариен думал о том же, о чем и Йен.
– Любопытная ситуация, – спокойно произнес он. – Мы имеем одаренного фехтовальщика, который преуменьшает свои достоинства и уверяет, что не является Обетованным Воителем. И в то время, как ни одного потайного прохода не было обнаружено, насколько мне известно, с тех пор, как мой отец носил кубок Отпрыска, сейчас мы узнаем не только о существовании еще одного хода, но и о том, что по этому ходу сбежал один из спутников нашего гостя. – Клаффварер слабо улыбнулся. – Не запереть ли мне вас в этой камере, пока Отпрыск не соизволит принять решение касательно вашей судьбы?
– Право ваше, однако я бы предпочел, чтобы меня не запирали.
Уж если скрытый проход веками оставался тайной, и где – в тюремной камере! – вряд ли Йену удастся его обнаружить, просиди он тут хоть всю жизнь.
– Да. – Дариен дель Дариен пристально смотрел на Йена, наверное, целую минуту, а затем повернулся к Херольфу. – У меня есть поручение для вас и для вашей стаи. Обыщите горы. Найдите вестри и приведите его обратно – живым, если получится.
Волк взвыл и стремглав выбежал в двери: дробный перестук его когтей постепенно стих в отдалении.
Дариен дель Дариен повернулся к Брандену дель Брандену и чопорно отвесил ему церемонный поклон.
– Благодарю за службу, которую вы сослужили Отпрыску и Небу, и от их имени освобождаю вас от этой обязанности. Уверен, вы жаждете как можно скорее сообщить обо всем увиденном Его Пылкости.
Бранден дель Бранден кивнул.
– Готов к услугам, – сказал он, а затем возвратил поклон, сопроводив его взмахом руки, который, возможно, имел некий смысл, а возможно, значил лишь то, что Бранден дель Бранден любит размахивать руками. – Я отправлюсь завтра утром, если не возражаете; или прямо сейчас, если вы полагаете, что Его Пылкость с нетерпением ожидает моего доклада.
Даже Йен догадался, как переводится это последнее высказывание: «Я могу убраться отсюда хоть завтра, хоть сейчас. Выбирай».
Похоже, все, чего хотел Дариен дель Дариен, это чтобы Бранден дель Бранден, Йен и Осия умерли как можно скорее и тише, но…
– Кот уже удрал из мешка, – сказал Йен.
– Что?
– Так говорят у меня в доме: поздно запирать амбар, когда лошадь украли.
– А-а. – Уголки губ Брандена дель Брандена чуть-чуть приподнялись. – У нас говорят «поздно коптить протухшее мясо».
– Так что бы вы посоветовали, Бранден дель Бранден? – В голосе клаффварера не слышалось ни тени тревоги; с тем же успехом он мог спрашивать, полагает ли Бранден дель Бранден, что «Щенята» [6] опять продуют.
– Думаю, вы распорядитесь, чтобы ординарии и майоры Крепости поискали потайной ход. Раз уж стало известно, что он есть… Или запрете здесь под стражей Орфинделя: либо затем, чтобы он попытался найти вход, либо чтобы проверить, в самом ли деле он навсегда разучился ломать камень Городов. Однако… – Бранден дель Бранден покачал головой. – Я бы вам не советовал поступать подобным образом. Я не слыхал, чтобы хоть кому-то удавалось держать в плену Орфинделя, а за долгие века это пытались сделать не один раз.
Пообещай, что расскажешь все, что ты знаешь про этот потайной ход, уже собирался сказать Йен по-английски.
Черт побери. В Срединном Доминионе английский язык знали многие: обитатели Тир-На-Ног и Старых Земель общались гораздо теснее, нежели было принято считать.
Вот если бы Йен умел говорить на еще каком-нибудь языке, желательно – редком и малоизвестном… У самого Осии был дар языков, и он мог передать знание языка, сам о том не подозревая. Но может, Осия подумал об этом заранее, предоставив Йену необходимый инструмент? Так, во всяком случае, вышло с берсмалем: Йен и понятия не имел, что знает этот язык, пока не заговорил на нем. Вдруг Йен, скажем, говорит на вьетнамском? Или, может, стоит припомнить французский, который Йен учил в колледже, или иврит, который он учил в еврейской школе?
Но как напрячь мускул, о существовании которого вы не знаете?
В уме Йена застряли лишь несколько фраз. Ани лё мидабэр иврит.[7]. Не годится. Парле-ву Франсе? [8] Без толку; Йен не говорил ни на иврите, ни по-французски.
Ля плюм де ма тант э сюр ля табль. Йискадал, вэискадаш, шмэй раба. Вуле-ву куше авек муа се суар? Они суа ке маль и пане. Нон компос ментис.[9] Да нет, это же латынь, ну же… Нет, на латыни он тоже не говорит. Хад гадья, хад гадья. Шма Йисроэл… Алонз, анфан де ля патри, ле жур де глуар эт ариве. Лежьен Этранжер. Бнэй брит. Барух ата… [10]
Да. Хреново.
– Заключи брис, – быстро сказал Йен по-английски, затем переключился на берсмальский: – Пожалуйста, расскажи им все, что знаешь про этот проход.
Спасибо мозгам, которые хранят всякие мелочи. Давным-давно Йен видел мультик: человек с белой бородой в длинных развевающихся одеждах держал пару скрижалей. Титр гласил: «Хочешь, чтобы мы обрезали кончики у наших кое-чего?»
«Бнэй брит» напомнило Йену о «брис». Обычное значение этого слова – «обрезание». Но таково именно лишь обычное значение; буквально это слово означает «соглашение, завет». Йен имел в виду: заключи с ними договор; пообещай, что поможешь найти этот проход. Возможно, он ведет в Скрытые Пути, но вряд ли. Когда слышишь стук копыт, думай о лошадях…
А если и ведет, что с того?
– Йен, – произнес Осия на каком-то низко звучащем языке, изобилующем шипящими и свистящими; ничего подобного Йен раньше не слышал, – если бы я давал обещания необдуманно или с легким сердцем, мне пришлось бы давать их все время.
Дариен дель Дариен бросил на них острый взгляд:
– И о чем же шла речь?
– Заложите здесь все, – сказал Осия. – Когда-то, давным-давно я… смог бы указать вам ход. Увы, теперь я не в состоянии. – И он постучал пальцем по лбу. – Если не владеешь информацией, те, кому не надо, не смогут ее получить, верно?
Он постучал пальцем по камню: тук-тук.
– Любопытная ситуация. – Дариен дель Дариен поджал губы. – Полагаю, однако, что судить об этом должен Отпрыск. – И он кивнул словно сам себе. – Мы отправимся к нему сейчас же, Орфиндель. Вы, я и Йен Серебряный Камень.
Йен полагал, что находится в хорошей форме, но к тому времени, как они добрались до верха длинной лестницы, спиралью извивавшейся вокруг шпиля, он изменил свое мнение. Наверное, дело в высоте или в том, что он устал с дороги… легкие горели от каждого вздоха, от каждого шага.
А что Осия и Дариен дель Дариен? Последнему, судя по его виду, было за шестьдесят, а Осия старше самих горных хребтов, но никто из этих двоих не выказывал признаков утомления, только у Дариена дель Дариена участилось дыхание да на лбу выступила испарина, а у Осии чуть напряглись уголки рта.
Лестница обвивала шпиль, подымаясь все выше и выше. По краю ее огораживала позеленевшая от возраста латунная спираль, но если держаться за перила, устанет рука, в которой держат оружие, так что Йен продолжал тащиться вверх, не опираясь.
Темный диск наверху шпиля постепенно приближался. Йен поймал себя на том, что ищет в нем отверстия. Есть же там какие-то проходы: вряд ли у Отпрыска водятся толпы слуг-вестри, чтобы таскать наверх все, что надо, и вниз – все, что не надо.
Или таки водятся?
Йен почувствовал замешательство, видя, что едва не отстает от двух стариков. Может, у них мышцы из износостойкой резины?
Или они устали так же, как и он сам, но просто у них упрямства больше?
– А Отпрыск когда-нибудь спускается отсюда? – спросил Йен, стараясь, чтобы его голос звучал ровно.
– Редко, – отозвался Дариен дель Дариен. – В последние годы все реже и реже. Это по большей части дань традиции. Ведь Отпрыск не таков, как правители остальных Городов. Он не может позволить себе… принимать участие в решении повседневных дел в той мере, в какой это могут себе позволить Его Твердость или Его Пылкость.
Если речь, произнесенная во время восхождения, и нелегко далась Дариену дель Дариену, ни по лицу, ни по голосу заметить этого было нельзя.
– Тут на сцену выходите вы, если я правильно понял.
– На сцену? – Дариен дель Дариен кивнул. – Да. – Тонкие губы на мгновение поджались, затем растянулись в улыбке. – Понимаю. Вы думали, что клаффварер Старой Крепости – то же самое, что и клаффварер любого другого Города? – Он покачал головой и повернулся к Осии. – Орфиндель, вы не объяснили молодому человеку, каково истинное положение дел, исходя из каких-то своих соображений?
Осия молчал мгновение.
– Я объяснял, но не уверен, что Йен вник в мои слова.
Класс. Я еще и дурак.
– Нет, – произнес Осия, отвечая на невысказанную мысль, – дело не в глупости. Просто, скажем так, недостаточное знакомство с местной спецификой. Здесь все иначе и не укладывается в известные тебе рамки.
– Все везде разное, – заметил Йен.
– О! Именно это я и имел в виду, – откликнулся Осия. – Хотя, – добавил он ничего не значащим тоном, – не всегда было принято, чтобы Отпрыск столь высоко возносился над земным.
– Отпрыск считает, – пояснил Дариен дель Дариен, – что чем меньше он вмешивается в обыденную жизнь, тем больше веса обретет его вмешательство в том случае, когда он сочтет нужным самолично войти в обстоятельства.
Что ж, может, это и правда. Но номинальный правитель, лишенный реальной власти, – тоже известное явление.
Около тысячи лет японский император и его двор были фактически пленниками того клана или рода, представители которого реально управляли страной, редко показывая знати, кто на самом деле принимает решения. Время сёгуната закончилось в девятнадцатом веке – Йен не очень хорошо помнил детали, – после чего-то вроде реставрации. Мэйдзи, точно: после Реставрации Мэйдзи.
Но у японцев вновь случилось что-то наподобие сёгуната, что вовлекло их во Вторую мировую…
…и кончилось Хиросимой и Нагасаки.
Боялся ли Дариен дель Дариен, что приход Обетованного Воителя положит конец правлению клаффварера?
Если и существует вежливая форма подобного вопроса, Йен ее не знал. Надо будет потом осведомиться у Осии.
С каждым поворотом спирали диск над головой делался все ближе. Наконец стал заметен темный люк, казавшийся единственным входом внутрь.
Если Отпрыск и впрямь хотел держаться в стороне и надо всем, это ему удалось. Спиральная лестница закончилась на площадке, откуда наверх, в темноту люка, вел единственный путь: деревянная лестница, до странности простая.
– Будьте любезны немного подождать, я узнаю, примет ли нас Отпрыск. – Дариен дель Дариен, вскарабкавшись по лестнице с обескураживающей легкостью, исчез в темноте.
Йен прислонился к холодному камню и сделал глубокий вздох:
– Что ж, теперь понятно, кто тут неженка.
– Йен, сила бывает разная, – сказал Осия. – И у Дариена дель Дариена, и у меня гораздо меньше мышц, которые требуется напрягать, нежели… у других людей.
Из отверстия наверху показалось лицо клаффварера.
– Будьте любезны, поднимитесь сюда.
Йен не совсем представлял, с чем столкнется – обычная проблема в Тир-На-Ног, со временем к этому привыкаешь, может быть, и зря, – но ожидал он великолепия и комфорта. В конце концов апартаменты Отпрыска! Принимая во внимание роскошь комнат, где селили гостей, Йен готовился столкнуться по меньшей мере с еще большей роскошью и комфортом.
Однако круглая скудно обставленная зала выглядела едва ли не по-монастырски. Свет сюда проникал сквозь ряд забранных кварцем окон, изгибающихся соответственно форме стены. Пол покрывал мозаичный паркет, набранный из маленьких кусочков дерева, которые нарезали словно наобум, а потом так тщательно подогнали друг к другу, что стык можно было заметить только по разнонаправленным волокнам дерева.
В дальнюю стену был вделан небольшой изогнутый обеденный стол; на нем стояли хрустальный кувшин с водой, несколько стаканов – на кухне у Торсенов стаканы поизысканнее – и небольшой чайник на чугунной подставке, под которым горела спиртовка. Резкий запах горящего спирта не мог, однако, заглушить мускусного духа гнили и плесени, уместного в сыром подвале.
В комнате было всего два стула, оба низкие и глубокие; рядом с каждым стоял небольшой столик. На одном столике горой лежали бумаги, и отдельные листки, и переплетенные вместе; на втором ничего не было, кроме пера, чернильницы и довольно обычного на вид ножа: Йен решил бы, что нож охотничий, хотя здесь, наверху, вряд ли найдется дичь.
Длинная черная завеса свисала с латунной штанги, вделанной высоко в стены, и закрывала заднюю часть комнаты. Если где-то роскошь и была, то только за этой занавеской.
Ну же, Отпрыск, почему бы тебе не отвлечься ненадолго от своих танцовщиц, чтобы выйти поговорить с нами?
– Доброго вам дня, – раздался из-за завесы спокойный голос. – Благодарю вас за посещение.
Оценить возраст говорящего было нелегко. Конечно, это мужчина; не юноша, но и не старик – судя по твердости голоса.
– Не стоит благодарности, – откликнулся Осия. – Меня терзает любопытство. Вы не возражаете, если я спрошу у вас одну вещь?
– Это, я полагаю, зависит от того, каков вопрос. Попробуйте, и посмотрим.
– Почему вы сидите за пологом? – Осия указал на занавес, хотя Отпрыск не мог этого увидеть. – Я не первый раз в Старой Крепости…
– Безусловно. Вы же сами и построили Крепость, Орфиндель.
– В легендах говорится, что Крепость построил Древний по имени Арвиндель или Орфиндель. Только ведь отсюда еще не следует, что я тот самый Орфиндель, не так ли?
– Нет, – раздался негромкий смешок. – Это следует вовсе не отсюда. Но оставим пока эту тему.
– Так вот, – продолжал Осия, – я бывал здесь прежде, однако никогда не замечал, чтоб Отпрыск вел жизнь настолько, ну…
– Уединенную, – вставил Отпрыск. – Полагаю, вы искали именно это слово.
Или «затворническую», подумал Йен. Кто этого захотел – сам Отпрыск или его якобы мажордом?
И зачем занавес?
Хорошо бы сейчас иметь при себе маленькую собачку, чтобы она отдернула завесу. В конце концов, кто станет винить собаку?.. Йен, правда, не знал, что именно обнаружится за пологом – разве что Фрэнка Моргана там не окажется точно: голос Отпрыска напоминал скорее голос Уоллеса Биэри.[11]
Да все равно, я же не Джуди Гарленд.[12] Хотя искушению щелкнуть каблуками и сказать «в гостях хорошо, а дома лучше» невозможно было бы воспротивиться, реши Йен, что из этого выйдет хоть какой-то толк.
– Да, Орфиндель, не замечали. Я… человек спокойного нрава и устроил так, чтобы меня видели лишь немногие.