Страница:
Тогда у него будет шанс. Сын приблизится на расстояние скачка и прыгнет. Если подгадать и встретить врага в прыжке, удастся нанести по крайней мере один удар. Не исключено, что Сын просто не заметит клинка – Ториан выкрасил его в черный цвет.
Ториан дель Ториан бежал… Слишком длинный шаг, он рискует упасть, тогда все будет кончено в одно мгновение.
Возможно, подобный конец предпочтителен, но не так Ториана дель Ториана воспитали, не так он собирался умереть.
На каждой дуэли, на каждом поединке ты сражаешься по-настоящему, выкладываясь полностью. Дуэлянты имели обыкновение подкреплять свои силы травами и молитвами, чтобы оказаться сильнее, сражаясь за правое дело. Считалось, что если ты бьешься за неправое дело, твой противник одержит победу; однако Ториан дель Ториан в глубине сердца никогда в это не верил: при чем тут справедливость, если нужна победа?
Держа нож острием к себе параллельно предплечью, Ториан дель Ториан бежал, равномерно двигая руками.
Позади него раздавались глухие шаги. Ему захотелось посмотреть через плечо, чтобы оценить расстояние, но это слишком рискованно: впереди неровное место.
Слишком рискованно?.. Ториан едва не рассмеялся вслух. Слишком рискованно? Его того и гляди прикончит Сын Фенрира, чего уж рискованнее!
Он достиг края катка, прыжком одолел последние несколько футов и, проехавшись по блестящему льду, побежал по катку словно на коньках. Однажды они так попробовали с Карин – отталкиваешься краем стопы, скользишь на другой подошве, потом отталкиваешься уже ею…
Вообще-то этот фокус не должен был сработать, но в сильный мороз лед не очень скользкий.
Когда тихий шорох когтей Сына о неровную поверхность стих, Ториан испугался, что добежит до берега, прежде чем волк прыгнет – а там все преимущества будут на стороне врага. Только он начал прикидывать, как бы ему половчее упасть и вскочить, как шорох превратился в быстрое ритмичное цоканье.
Ториан наконец рискнул и быстро глянул через плечо: Сын бежал вприпрыжку, расстояние между ними убывало с каждым скачком.
Расчет времени почти идеален. Если предположить, что оборотень будет бежать по гладкому льду с прежней скоростью – как и сам Ториан, – тогда Сын догонит его где-то на середине катка, там, где обутые в ботинки ноги имеют преимущество перед когтистыми лапами.
Ториан уже почти миновал внешнюю часть круга, сильнее всего исчерченную и изборожденную коньками, хотя царапины и выбоины были везде. Он развернулся, проехавшись спиной вперед, затем крепко ударил о лед краем стопы и остановился так резко и внезапно, что лязгнули зубы.
На задних лапах оборотень был бы по грудь Ториану. Наверняка он тяжелее своего противника фунтов на двадцать, а то и больше. Даже в тускло-зеленоватом свете далеких фонарей видно, что это в своем роде превосходный экземпляр: красивая и широкая голова, хотя и с толстым черепом тупицы.
Сына занесло, он плюхнулся на задние лапы, выбросив вперед передние, как будто отталкивался. И Ториан дель Ториан, повернувшись к нему, прыгнул.
Если бы у него получилось приземлиться на спину противнику и воткнуть ему нож в ребра… один поворот запястья, и тогда он сможет бегать от Сына, пока тот не издохнет.
Но волк двигался так же быстро, как сам Ториан, если не быстрее. Не пытаясь удержаться на ногах, он просто плюхнулся набок. Так что вместо того, чтобы упасть на спину врагу, Ториан сошелся с ним живот к животу.
Передняя лапа отбила руку с ножом, челюсти щелкнули совсем рядом с левой рукой – Ториан с трудом вырвал из пасти рукав парки.
Задние лапы подогнулись и полоснули Ториана по груди и животу, безжалостные когти обожгли словно огнем. Ториан ощутил мгновенную тошноту, когда его ноздрей коснулось теплое зловонное дыхание; затем оборотень судорожным движением отшвырнул Ториана, и тот тяжело упал на лед.
Рефлексы и десятилетия практики помогли ему: вместо того чтобы шмякнуться об лед всем телом и потерять на некоторое время способность дышать, Ториан остановил падение, выкинув назад левую руку, потом, собравшись, вскочил на ноги, пригнувшись, как его противник.
Парка Ториана была распорота спереди; холод больно хлестнул по груди и животу. Тварь бы оскопила Ториана задними лапами, если бы не толстый ремень брюк, который остановил рывок.
Тут в ушах Ториана раздался низкий рокочущий звук, и он осознал: рычание исходит из его груди. Так что он это немедленно прекратил.
Но рокот и не думал затихать, а сделался, пожалуй, еще громче.
Что за…
А-а, это же низко летящий самолет, заходит на посадку.
Правая рука Ториана почти совсем онемела, но нож не выпустила, так что он держал ее впереди себя, глядя в глаза волку и одновременно левой рукой шаря в поисках ножа, одолженного сыном.
– Ну давай же, ты, шавка, – произнес он на берсмале. Последнего слова было достаточно, чтобы превратить дуэль до первой крови в смертельный поединок. – Я жду тебя.
Собственная речь показалась Ториану невнятной и косноязычной – видимо, сильно прикусил язык, и теперь рот полон густой теплой крови.
Выходит, не только волк может умереть с окровавленным ртом.
Рыча и изогнув спину, оборотень медленно приближался, заходя слева. Тут Ториан наконец нащупал нож сына.
Да, слева заходит, со стороны пустой руки, чтобы не напороться на нож.
Если у него получится хотя бы на мгновение откинуть назад голову волка, он доберется до шеи. Удар по яремной вене – и можно спокойно дожидаться, пока враг истечет кровью.
Ториан шагнул вперед, когда оборотень присел на корточки, готовясь взлететь в воздух… но вместо этого Сын вдруг сделал до смешного коротенький скачок, сокращая расстояние, а затем внезапно поднялся на задние лапы и опрокинул Ториана, нож которого отлетел куда-то в темноту.
Ториан с силой протолкнул свою пустую правую руку между челюстями, пытаясь как можно глубже просунуть ее в пасть волку, чтобы ухватить его за скользкий язык. Однако на запястье сомкнулись челюсти, и пальцы повисли, безвольные и бесполезные; Ториан не чувствовал боли, и это пугало гораздо сильнее. Взмахнув левой рукой, он открыл нож сына и ударил, целя в глаз волку, но тот отбил удар лапой.
И тут по волку пробежала дрожь: его тело дернулось как от толчка раз, потом другой.
И лишь тогда Ториан расслышал сквозь рев двигателей отдаленный сдвоенный щелчок… Челюсти ослабли, Ториан ощутил едкий запах мочи Сына, и по правой ноге потекло что-то теплое.
Колени у него подогнулись, правая рука висела как плеть, но он все еще сжимал нож в левой руке и видел перед собой горло врага. Ториан дель Ториан дважды полоснул Сына по горлу, а потом еще дважды, пока не хлынула на лед теплая кровь.
Двигаясь гораздо более грациозно, чем он сам, по льду приближалась темная фигура. И вот уже Билли Ольсон помогает ему встать на ноги…
В руке Билли держал какой-то небольшой пластиковый футляр. Сотовый телефон?..
– Поторопитесь, – произнес Билли в телефон. – Я увезу отсюда твоего отца, но порядок, черт возьми, наводите сами.
Билли захлопнул телефон и аккуратно засунул его во внутренний карман пальто, затем подхватил Торсена и поставил на ноги.
– Давайте-ка, мистер Торсен, нужно как можно скорее убираться отсюда. Моя машина вон там.
Ториан дель Ториан выплюнул изо рта теплую кровь.
– Но ты же обещал… – У него было чувство, будто его надули, хотя он и не знал, откуда оно взялось. Это был его бой, а не этого мальчишки.
– Я солгал. Я много лет врал себе и другим, – заговорил Билли, нисколько, впрочем, не замедляя хода. – Так что у меня это очень хорошо получается. Я подумал, что прошлой ночью волк ошивался поблизости не так долго, чтобы запомнить мой запах, но мне не хотелось спорить, раз уж вы горели желанием покончить жизнь самоубийством.
– А как…
– Хорошая штука ваш прибор ночного видения. Даже нас, неженок, учат стрелять, когда мы подрастаем. И хоть я не стал бы полагаться на прицел, если бы речь шла о выстреле с двухсот метров, на тридцать ярдов его хватает прекрасно. Жалко, что вы поторопились, а то бы я подстрелил волка, пока он до вас не добрался… Ладно, пустяки, еще будет время обо всем поговорить; если Торри и Мэгги задержатся, мы с Джеффом сами отвезем вас домой.
На обочине дороги стояла незнакомая машина с работающим двигателем; горели только стоп-сигналы. Вспыхнули фары проезжающего мимо автомобиля, и Билли прислонил Ториана спиной к дереву, пока машина не пропала из виду.
– Но где…
– Морозил свою миленькую задницу в рыбацком домике.
– Ты же солгал!
– Не вопрос, – пожал плечами Билли и мотнул головой в сторону машины.
Они снова двинулись в путь: задняя дверца распахнулась им навстречу.
– Я, мистер Торсен, на обещания кладу с прибором. Мне наплевать на данное слово, на то, что надо говорить правду, или на что еще в том же роде. Можете меня презирать, если хотите. Однако я не дам вам уйти отсюда, пока не всучу рецепт сдобных оладий для вашей милой супруги, – говорил Билли. Он усаживал Торсена в неосвещенную машину, а поток болтовни не иссякал ни на мгновение.
– Куда едем? – резко спросил Джефф Бьерке.
– Я поведу, – отозвался Билли. – А ты сядешь назад и немножко его подлатаешь. От вида крови у меня дрожат коленки, а при виде иглы я теряю сознание.
– Билли…
– В вашей полицейской академии учили оказывать первую помощь? Или нет? Ведь попадаете вы порой в ситуацию, когда наручники бесполезны… Кстати, сталь так скучно выглядит. Почему бы вам не клеить на наручники какие-нибудь аппликации? Или не раскрасить их в разные цвета или…
– Билли…
– Ах да, ты спрашивал, куда мы едем. – Билли Ольсон включил передачу и отъехал от бордюра. – Я-то думал, это очевидно. Мистер Торсен ранен. Можно отвезти его прямиком в больницу, но начнутся расспросы, а мы этого не хотим, даже если Торри и Мэгги уберут с катка труп Сына, запихают его в «бронко» и увезут из города, так что никто не заметит. Если ты полагаешь, что мистер Торсен без лечения сейчас помрет, тогда можно и наплевать на расспросы, пошли они в задницу, но…
– Я… в порядке, – проговорил Ториан дель Ториан.
– Ой, ну конечно же, мистер Торсен! – Речь Билли журчала как ручеек. – Для вас, суровых мужчин, это всего лишь прогулка по парку, но я-то изнеженный и жеманный гомик. Уж вы простите меня, сэр, что я не отношусь…
– Билли!
– Ладно-ладно, Джефф, если тебе надо все прожевать и в рот положить, пожалуйста: домой мы едем. Через пару сотен миль придется заправляться, и кто-то из нас должен иметь достаточно приличный вид, чтобы парень в кассе не испачкал свои штанишки и не позвал копов…
– Не гони только, – отозвался Джефф.
– Опять ты придираешься. Вы, натуралы, только и умеете, что нудить.
Джефф захихикал.
Ториан дель Ториан откинулся на спинку сиденья и смежил веки. Домой.
Да, они едут домой.
Глава 29
Ториан дель Ториан бежал… Слишком длинный шаг, он рискует упасть, тогда все будет кончено в одно мгновение.
Возможно, подобный конец предпочтителен, но не так Ториана дель Ториана воспитали, не так он собирался умереть.
На каждой дуэли, на каждом поединке ты сражаешься по-настоящему, выкладываясь полностью. Дуэлянты имели обыкновение подкреплять свои силы травами и молитвами, чтобы оказаться сильнее, сражаясь за правое дело. Считалось, что если ты бьешься за неправое дело, твой противник одержит победу; однако Ториан дель Ториан в глубине сердца никогда в это не верил: при чем тут справедливость, если нужна победа?
Держа нож острием к себе параллельно предплечью, Ториан дель Ториан бежал, равномерно двигая руками.
Позади него раздавались глухие шаги. Ему захотелось посмотреть через плечо, чтобы оценить расстояние, но это слишком рискованно: впереди неровное место.
Слишком рискованно?.. Ториан едва не рассмеялся вслух. Слишком рискованно? Его того и гляди прикончит Сын Фенрира, чего уж рискованнее!
Он достиг края катка, прыжком одолел последние несколько футов и, проехавшись по блестящему льду, побежал по катку словно на коньках. Однажды они так попробовали с Карин – отталкиваешься краем стопы, скользишь на другой подошве, потом отталкиваешься уже ею…
Вообще-то этот фокус не должен был сработать, но в сильный мороз лед не очень скользкий.
Когда тихий шорох когтей Сына о неровную поверхность стих, Ториан испугался, что добежит до берега, прежде чем волк прыгнет – а там все преимущества будут на стороне врага. Только он начал прикидывать, как бы ему половчее упасть и вскочить, как шорох превратился в быстрое ритмичное цоканье.
Ториан наконец рискнул и быстро глянул через плечо: Сын бежал вприпрыжку, расстояние между ними убывало с каждым скачком.
Расчет времени почти идеален. Если предположить, что оборотень будет бежать по гладкому льду с прежней скоростью – как и сам Ториан, – тогда Сын догонит его где-то на середине катка, там, где обутые в ботинки ноги имеют преимущество перед когтистыми лапами.
Ториан уже почти миновал внешнюю часть круга, сильнее всего исчерченную и изборожденную коньками, хотя царапины и выбоины были везде. Он развернулся, проехавшись спиной вперед, затем крепко ударил о лед краем стопы и остановился так резко и внезапно, что лязгнули зубы.
На задних лапах оборотень был бы по грудь Ториану. Наверняка он тяжелее своего противника фунтов на двадцать, а то и больше. Даже в тускло-зеленоватом свете далеких фонарей видно, что это в своем роде превосходный экземпляр: красивая и широкая голова, хотя и с толстым черепом тупицы.
Сына занесло, он плюхнулся на задние лапы, выбросив вперед передние, как будто отталкивался. И Ториан дель Ториан, повернувшись к нему, прыгнул.
Если бы у него получилось приземлиться на спину противнику и воткнуть ему нож в ребра… один поворот запястья, и тогда он сможет бегать от Сына, пока тот не издохнет.
Но волк двигался так же быстро, как сам Ториан, если не быстрее. Не пытаясь удержаться на ногах, он просто плюхнулся набок. Так что вместо того, чтобы упасть на спину врагу, Ториан сошелся с ним живот к животу.
Передняя лапа отбила руку с ножом, челюсти щелкнули совсем рядом с левой рукой – Ториан с трудом вырвал из пасти рукав парки.
Задние лапы подогнулись и полоснули Ториана по груди и животу, безжалостные когти обожгли словно огнем. Ториан ощутил мгновенную тошноту, когда его ноздрей коснулось теплое зловонное дыхание; затем оборотень судорожным движением отшвырнул Ториана, и тот тяжело упал на лед.
Рефлексы и десятилетия практики помогли ему: вместо того чтобы шмякнуться об лед всем телом и потерять на некоторое время способность дышать, Ториан остановил падение, выкинув назад левую руку, потом, собравшись, вскочил на ноги, пригнувшись, как его противник.
Парка Ториана была распорота спереди; холод больно хлестнул по груди и животу. Тварь бы оскопила Ториана задними лапами, если бы не толстый ремень брюк, который остановил рывок.
Тут в ушах Ториана раздался низкий рокочущий звук, и он осознал: рычание исходит из его груди. Так что он это немедленно прекратил.
Но рокот и не думал затихать, а сделался, пожалуй, еще громче.
Что за…
А-а, это же низко летящий самолет, заходит на посадку.
Правая рука Ториана почти совсем онемела, но нож не выпустила, так что он держал ее впереди себя, глядя в глаза волку и одновременно левой рукой шаря в поисках ножа, одолженного сыном.
– Ну давай же, ты, шавка, – произнес он на берсмале. Последнего слова было достаточно, чтобы превратить дуэль до первой крови в смертельный поединок. – Я жду тебя.
Собственная речь показалась Ториану невнятной и косноязычной – видимо, сильно прикусил язык, и теперь рот полон густой теплой крови.
Выходит, не только волк может умереть с окровавленным ртом.
Рыча и изогнув спину, оборотень медленно приближался, заходя слева. Тут Ториан наконец нащупал нож сына.
Да, слева заходит, со стороны пустой руки, чтобы не напороться на нож.
Если у него получится хотя бы на мгновение откинуть назад голову волка, он доберется до шеи. Удар по яремной вене – и можно спокойно дожидаться, пока враг истечет кровью.
Ториан шагнул вперед, когда оборотень присел на корточки, готовясь взлететь в воздух… но вместо этого Сын вдруг сделал до смешного коротенький скачок, сокращая расстояние, а затем внезапно поднялся на задние лапы и опрокинул Ториана, нож которого отлетел куда-то в темноту.
Ториан с силой протолкнул свою пустую правую руку между челюстями, пытаясь как можно глубже просунуть ее в пасть волку, чтобы ухватить его за скользкий язык. Однако на запястье сомкнулись челюсти, и пальцы повисли, безвольные и бесполезные; Ториан не чувствовал боли, и это пугало гораздо сильнее. Взмахнув левой рукой, он открыл нож сына и ударил, целя в глаз волку, но тот отбил удар лапой.
И тут по волку пробежала дрожь: его тело дернулось как от толчка раз, потом другой.
И лишь тогда Ториан расслышал сквозь рев двигателей отдаленный сдвоенный щелчок… Челюсти ослабли, Ториан ощутил едкий запах мочи Сына, и по правой ноге потекло что-то теплое.
Колени у него подогнулись, правая рука висела как плеть, но он все еще сжимал нож в левой руке и видел перед собой горло врага. Ториан дель Ториан дважды полоснул Сына по горлу, а потом еще дважды, пока не хлынула на лед теплая кровь.
Двигаясь гораздо более грациозно, чем он сам, по льду приближалась темная фигура. И вот уже Билли Ольсон помогает ему встать на ноги…
В руке Билли держал какой-то небольшой пластиковый футляр. Сотовый телефон?..
– Поторопитесь, – произнес Билли в телефон. – Я увезу отсюда твоего отца, но порядок, черт возьми, наводите сами.
Билли захлопнул телефон и аккуратно засунул его во внутренний карман пальто, затем подхватил Торсена и поставил на ноги.
– Давайте-ка, мистер Торсен, нужно как можно скорее убираться отсюда. Моя машина вон там.
Ториан дель Ториан выплюнул изо рта теплую кровь.
– Но ты же обещал… – У него было чувство, будто его надули, хотя он и не знал, откуда оно взялось. Это был его бой, а не этого мальчишки.
– Я солгал. Я много лет врал себе и другим, – заговорил Билли, нисколько, впрочем, не замедляя хода. – Так что у меня это очень хорошо получается. Я подумал, что прошлой ночью волк ошивался поблизости не так долго, чтобы запомнить мой запах, но мне не хотелось спорить, раз уж вы горели желанием покончить жизнь самоубийством.
– А как…
– Хорошая штука ваш прибор ночного видения. Даже нас, неженок, учат стрелять, когда мы подрастаем. И хоть я не стал бы полагаться на прицел, если бы речь шла о выстреле с двухсот метров, на тридцать ярдов его хватает прекрасно. Жалко, что вы поторопились, а то бы я подстрелил волка, пока он до вас не добрался… Ладно, пустяки, еще будет время обо всем поговорить; если Торри и Мэгги задержатся, мы с Джеффом сами отвезем вас домой.
На обочине дороги стояла незнакомая машина с работающим двигателем; горели только стоп-сигналы. Вспыхнули фары проезжающего мимо автомобиля, и Билли прислонил Ториана спиной к дереву, пока машина не пропала из виду.
– Но где…
– Морозил свою миленькую задницу в рыбацком домике.
– Ты же солгал!
– Не вопрос, – пожал плечами Билли и мотнул головой в сторону машины.
Они снова двинулись в путь: задняя дверца распахнулась им навстречу.
– Я, мистер Торсен, на обещания кладу с прибором. Мне наплевать на данное слово, на то, что надо говорить правду, или на что еще в том же роде. Можете меня презирать, если хотите. Однако я не дам вам уйти отсюда, пока не всучу рецепт сдобных оладий для вашей милой супруги, – говорил Билли. Он усаживал Торсена в неосвещенную машину, а поток болтовни не иссякал ни на мгновение.
– Куда едем? – резко спросил Джефф Бьерке.
– Я поведу, – отозвался Билли. – А ты сядешь назад и немножко его подлатаешь. От вида крови у меня дрожат коленки, а при виде иглы я теряю сознание.
– Билли…
– В вашей полицейской академии учили оказывать первую помощь? Или нет? Ведь попадаете вы порой в ситуацию, когда наручники бесполезны… Кстати, сталь так скучно выглядит. Почему бы вам не клеить на наручники какие-нибудь аппликации? Или не раскрасить их в разные цвета или…
– Билли…
– Ах да, ты спрашивал, куда мы едем. – Билли Ольсон включил передачу и отъехал от бордюра. – Я-то думал, это очевидно. Мистер Торсен ранен. Можно отвезти его прямиком в больницу, но начнутся расспросы, а мы этого не хотим, даже если Торри и Мэгги уберут с катка труп Сына, запихают его в «бронко» и увезут из города, так что никто не заметит. Если ты полагаешь, что мистер Торсен без лечения сейчас помрет, тогда можно и наплевать на расспросы, пошли они в задницу, но…
– Я… в порядке, – проговорил Ториан дель Ториан.
– Ой, ну конечно же, мистер Торсен! – Речь Билли журчала как ручеек. – Для вас, суровых мужчин, это всего лишь прогулка по парку, но я-то изнеженный и жеманный гомик. Уж вы простите меня, сэр, что я не отношусь…
– Билли!
– Ладно-ладно, Джефф, если тебе надо все прожевать и в рот положить, пожалуйста: домой мы едем. Через пару сотен миль придется заправляться, и кто-то из нас должен иметь достаточно приличный вид, чтобы парень в кассе не испачкал свои штанишки и не позвал копов…
– Не гони только, – отозвался Джефф.
– Опять ты придираешься. Вы, натуралы, только и умеете, что нудить.
Джефф захихикал.
Ториан дель Ториан откинулся на спинку сиденья и смежил веки. Домой.
Да, они едут домой.
Глава 29
Сыны
Йен Серебряный Камень проснулся от прикосновения. Он протянул руку за «Покорителем великанов» и сжал знакомую рукоять, прежде чем различил над собой смутный силуэт Арни Сельмо.
– Снаружи что-то происходит, – встревоженно произнес Арни едва ли не шепотом.
Йен сел и прислушался. Услышал он только, как потрескивает в очаге засыпающий огонь и шумно храпит в углу Валин.
Арни уже вытащил из-под кровати хаки Йена и опустился на корточки. Помог Йену запихнуть поврежденную ногу в ботинок и сильно затянул шнуровку. Больно, но лучше быть уверенным, что нога не подвернется.
Кроме того… Йен пошарил в кармане штанов, достал кольцо Харбарда и надел его на палец.
Так лучше. Йен запретил себе шевелить лодыжкой. А не то рана вскроется прямо сейчас. Может, стоит… нет. Если потерять способность чувствовать боль, ничем хорошим это не кончится. Боль – полезное предупреждение, не следует отметать ее взмахом руки. Но как было бы здорово, если бы боль не ослепляла, не лишала сил, если бы ее можно было держать в голове как напоминание. Это было бы просто…
Чудесно.
С помощью Арни Йен поднялся и надел рубаху. Его кожаная куртка, обшитая бахромой, безвольно свисала со стенного крюка. Йен переложил «Покоритель» из руки в руку, надевая куртку.
Из тени выступила Фрейя, от ступней до шеи в броне из крохотных серебристых чешуек. Доспехи льнули к телу, облегая высокую грудь и широкие бедра, подчеркивая выразительный рисунок крепких мышц плоского живота. Даже в слабом свете, падавшем от очага, на лице богини не было ни следа слабости или старости – лишенный примет возраста лик устрашал своим нечеловеческим совершенством.
Голову Фрейи венчал боевой шлем с серебряными крыльями над ушами. Из-под шлема на покрытые доспехом плечи ниспадали золотые волосы, едва ли не призрачные в своей сонной неподвижности.
Двигаясь легко как танцор, Фрейя подошла к ничем не занятому стенному крюку, протянула руку и… сняла с него черный плащ.
Да, с пустого крюка.
– Это тарнкаппе [23], Йен, – произнесла Фрейя; ее голос напоминал негромкий звон серебряных колокольцев. – Некогда он принадлежал самому Вестри, а потом он отдал плащ одному из своих младших сыновей. – Она покачала головой. – А ведь я его предупреждала. Альберих [24] всегда отличался мелочной подлостью, хотя с молотом и долотом, надо признать, управлялся лучше всех. Но Вестри никогда не прислушивался к моим словам!.. Впрочем, этот недостаток присущ не только ему, – сказала Фрейя с улыбкой, поднимая плащ. – Днем от него мало пользы, зато ночью тебя можно обнаружить только по шуму и запаху, а скорее уж Сыны дадут тебе убежать, нежели станут преследовать в ночи шум и запах.
Она бросила Йену плащ; Йен машинально поймал его. Выглядел он вполне вещественным, однако почти ничего не весил, словно был соткан из паутины и шепотов.
Йен застегнул плащ на единственную простую костяную пуговицу и накинул тарнкаппе на плечи. Подвигал рукой, попробовал короткий выпад, затем низкий выпад с выходом – никаких проблем: плащ ни за что не цепляется и достаточно легок, чтобы его полы отлетали в сторону и не мешали движениям руки.
Фрейя застегнула на бедрах пояс с мечом, затем достала из сундука небольшой круглый серебряный щит. Щит был без ремней, насколько видел Йен, однако когда Фрейя прикоснулась к нему предплечьем, тот словно прилип к ее руке. Фрейя согнула пальцы, и Йен впервые заметил, что ее ногти тоже покрыты серебром словно маленькие зеркала.
Свободной правой рукой она извлекла из тяжелых ножен меч. Клинок был короткий и широкий, с рукоятью, густо усаженной самоцветами, с лезвием, черным как ночь, черным, как Сильвертоп. Когда она несколько раз быстро взмахнула им, меч неуловимо просвистел в воздухе.
Что надо сделать, чтобы тарнкаппе заработал? Может, дернуть за выключатель?
– Фрейя, я…
– Ш-ш-ш… – Фрейя повернулась на тихий звук, долетевший снаружи. – Они… ждут чего-то. – Она нахмурилась. – Йен?
Она смотрела не на Йена, а чуть в сторону.
– Я тут, – сказал он и подошел к ней поближе. Понятно, ничего включать не надо. Весьма ценная особенность, если подумать. Было бы неудобно не видеть себя самого, когда ты в плаще.
А «Покоритель великанов»? Йен ощущал острие меча так же, как и кончик своего указательного пальца.
– Иди к Сильвертопу, – произнесла Фрейя, обращаясь к пространству перед собой, – и попроси его увезти тебя. Еще не родился Сын, способный его догнать.
С удовольствием, Фрейя. Не беспокойся за меня. Мы с Валином выметемся отсюда с такой скоростью, что твои древние глаза на лоб выскочат… Да кого я тут пытаюсь обмануть?
– Не-а, – сказал Йен. – Кто-то должен прикрывать спину Арни.
И это правда. Мьёлльнир слушается Арни, словно тот рожден асом, но Арни – не ас, его человеческая плоть так же уязвима, как плоть Йена.
– Я думала, что это моя забота, – отозвалась Фрейя. – Но поступай как знаешь.
– Не поможете ли мне со всем этим? – Арни с непривычки запутался в лямках и пряжках своего кожаного доспеха.
– Конечно, я…
Но прежде чем Йен успел договорить, Фрейя быстрее, чем уловил бы глаз, опустила меч в ножны и оказалась рядом с Арни.
– Чтимый? Госпожа Фрида? – Валин тер сонные глаза. – А где Йен Серебряный Камень? Он нездоров? Что-то случилось?
Йен успел привязаться к маленькому человечку и, конечно, восхищался его храбростью; цвергу бы еще чуток мозгов…
– Да здесь я, здесь, – сказал Йен.
Теперь Арни был в длинном кожаном панцире и наколенниках. Он вскинул правую руку, и прислоненный к стене рядом с очагом Мьёлльнир взвился в воздух.
– И как мы теперь поступим? – спросил Арни. Его голос стал глубже и грубее, чем привык слышать Йен. – Я с такими вещами незнаком.
Фрейя рассмеялась, опускаясь перед ним на колени, чтобы пристегнуть еще одну часть доспеха – Йен не знал, как они называются – на правую, а потом на левую ляжку Арни.
– И это говорит капрал взвода Псов Седьмого полка Первой Кавалерийской? Сколько народу ты оставил протухать на солнце, пока стервятники выклевывали им глаза?
– В последнее время – никого; это все происходило давно и далеко. В тот единственной раз, когда я вышел против Сынов, я вел себя не то чтобы здорово. Потому снова спрашиваю: как мы поступим?
– Выйдем на переднее крыльцо и велим им убираться, – ответила Фрейя, с улыбкой принимая его руку, чтобы подняться с колен. Сейчас она была на голову выше Арни, – потом, о Громовержец, если они не убегут в ночь, подобно псам, каковыми они и являются, мы перебьем их.
Фрейя взяла полдюжины факелов из корзины возле двери, зажгла один, ткнув им в уголья, затем открыла дверь и вышла в ночь. Арни двинулся за ней.
Хорошо было бы иметь хоть какое-то представление о сути происходящего, однако Йену не оставалось ничего другого, кроме как следовать за ними.
Он никогда раньше не видел столько горящих глаз. Не меньше сотни Сынов окружили избу, и, тихо выходя на крыльцо, Йен заметил, как еще шестеро выскочили из леса и, огрызаясь, пробились в круг. Причем самые крупные и шумливые особи собрались перед крыльцом.
Фрейя метнула факелы, как копья – они вонзились в землю, образовав перед домом неровную дугу; затем Фрейя зажгла их. Сейчас она казалась еще выше, хотя, когда она сошла с крыльца на траву, было трудно оценить ее рост.
Арни взмахнул на пробу Мьёлльниром, а затем тоже спустился с крыльца. Йен чувствовал себя голым и ужасно уязвимым, но торчать на крыльце в одиночестве у него не было никакого желания, так что он последовал за Арни и Фрейей, держась чуть в стороне.
Даже если бы ему захотелось слинять – а эта идея неожиданно стала привлекательной, – сделать это было невозможно: Сыны замкнули избу в кольцо толщиной в два-три ряда.
Фрейя обнажила свой странный короткий меч с широким лезвием, еле видимым в темноте, и направила его вперед.
– Кто будет говорить за всех? Кто озаботится объяснить мне, почему вы осмелились прервать мой отдых?
Словно в ответ, самый большой из Сынов, широкоплечий волк с рваным ухом вскинул морду и завыл – так громко, что у Йена засвербело в ушах. Это был не просто клич, а какое-то хитрое чередование завывания и лая, с темой из четырех нот, которая повторилась несколько раз с вариациями. Еще один Сын подхватил первоначальную тему и украсил ее своими вариациями, затем еще и еще один, и вот уже завыла вся стая.
– Нет, – отрезала Фрейя.
Стая умолкла.
– Нет. – Фрейя покачала головой. – Вы не получите моих гостей, моих друзей. Пусть один из вас примет человечий облик, дабы мы могли обсудить условия моего прощения. Это все, о чем я буду говорить с вами.
Повисло неестественно тягостное молчание. Йен отошел вбок – как бы Арни по случайности не засветил в него, невидимого, Мьёлльниром. Жалко, что им не представилось возможности выработать подходящую стратегию, но Йен уже не первый раз замечал, что старики так же не любят обсуждать что-то с молодыми, как и молодые – со стариками.
Фрейя держалась уверенно. Она, конечно, сильна, но если бы ей одной ничего не стоило справиться с дюжинами и дюжинами Сынов, она бы уже упомянула об этом.
– Не желаете разговаривать? – продолжила Фрейя громким, тем не менее мелодичным голосом. – Тогда ступайте прочь, унося с собой мои дурные пожелания, – и тяжкой ношей покажутся они вам!
– Последний шанс, – пробормотал Арни.
То ли по какому-то сигналу, то ли по знаку, который незаметно для Йена подал кто-то из Сынов – но не здоровяк с рваным ухом, в этот момент Йен смотрел именно на него, – по меньшей мере дюжина волков безо всякого предупреждения бросилась на Фрейю, а еще одна дюжина или больше рванулась к Арни.
Полыхнула молния, оглушительно грянул гром – раз, другой, третий: Арни Сельмо метнул Мьёлльнир в голову Сына, и та разлетелась вдребезги, как разбившаяся об асфальт тыква. Один из волков прыгнул сбоку на перила крыльца, но Йен, догадавшись, что этот собирается исподтишка напасть на Арни с тыла, встретил его быстрым ударом, повернул оружие в ране и шагнул в сторону, а тварь, громко хрипя, бросилась в лес: из ее распоротой глотки хлестала кровь.
В начавшейся свалке остальные Сыны ничего не заметили, так что Йену удалось ткнуть между ребер еще трех нападающих, прежде чем мохнатая туша сбила его с ног и швырнула о стену избы. Йен так сильно стукнулся головой, что из глаз полетели искры.
Он плохо помнил, что происходило следующие несколько минут. Йен рубил «Покорителем великанов» направо и налево, однажды ему пришлось ногой спихнуть с клинка труп, который нанизался аж до рукояти. Все это время вспыхивали молнии и, не стихая, гремел гром, и собственное тяжелое дыхание мешалось в ушах у Йена со стонами и визгом раненых и умирающих Сынов.
Когда он пробился вперед, Фрейя, расплывшееся серебристое пятно где-то сбоку, походила на стальной шквал, который несется сквозь стаю, расшвыривая по сторонам трупы и части тел: она рубила, резала, колола, сокрушала и лягалась.
Но хотя враг падал один за другим и в воздухе стояло предсмертное зловоние волков, грохотал гром и раздавались крики раненых, на поляне возникали все новые и новые Сыны, которые поднимались по склону холма, чтобы вступить в бой.
Возможно, эта масса оборотней похоронит под собой даже Фрейю.
Зачем? Какой во всем этом смысл? Зачем Сынам Торсены, Фрейя и Арни… зачем?
Сквозь шум сражения откуда-то слева донесся вполне человеческий стон, и Йен принялся пинать, кромсать и рубить, прокладывая себе дорогу сначала к крыльцу, а потом на крыльцо, где Арни прижали к стене четверо здоровенных тварей, которые щелкали зубами и уворачивались, когда он размахивал молотом.
С левой руки Арни сорвали латную рукавицу; окровавленная, она бессильно висела. Все, что Арни мог сделать, это не дать Сынам подойти ближе. Если он метнет сейчас Мьёлльнир, на него прыгнет по меньшей мере один волк.
Йен отшвырнул ногой ближайшего Сына и вонзил «Покорителя великанов» в шею другого. Корчась и завывая от боли, Сын отпрянул, едва не вырвав меч из руки Йена. Он еле успел вытащить клинок из тела врага, но на Арни прыгнул еще одни волк, и хотя один-единственный удар Мьёлльнира превратил его грудь в мешанину крови и костей, сзади подбегали все новые и новые Сыны…
– А ну уйди от него! – крикнул Йен. Кольцо Харбарда больно сжало его палец.
Сын остановился и попятился, спрятав хвост между ногами, поскуливая от боли и страха.
Йен расстегнул тарнкаппе и накинул плащ на плечи Арни. С легким мерцанием тот исчез.
– Извини, малыш, – раздался в воздухе слабый шепот. – Я говорил тебе, что не особо гожусь в дело.
– Слушайте меня! – произнес Йен, возвысив голос. – Бойтесь меня!
Кольцо Харбарда сдавило его палец как тиски, но вой и ворчание постепенно стихли.
– Я – Йен Серебряный Камень, друг Фрейи и Громовержца. Бойтесь меня, о Сыны Фенрира!
Волки подняли скулеж, и свора, висевшая на Фрейе, отпрянула назад. Вокруг покрытой кровью богини на земле валялись тела, но с нее сорвали шлем и часть доспеха. На боку чешуйчатая броня была продрана от бедра до лодыжки, и серебристые лохмотья свисали с бедра, обнажив кровоточащую ногу.
Все глаза были прикованы к Йену. Удерживая Сынов силой воли, Йен убрал в ножны «Покорителя великанов» и поднял руки.
– Бойтесь меня! – снова возгласил он, шагнув вперед, на волков. Кажется, он сказал то, что надо.
Сыны раздались в стороны, как Красное морг перед Моисеем, кое-кто из них с почти смехотворной неловкостью пятился по телам и обрубкам, сплошь усеявшим поляну. Йен и забыл, что часть Сынов – волки-оборотни, а часть – люди-оборотни и что люди-оборотни, со смертью теряя способность оборачиваться, снова приобретали человеческий облик – вне зависимости от того, в каком обличье их настигла смерть.
Йену вспомнились картины Иеронима Босха: в неровном свете мерцающих факелов трупы и части тел волков в и людей усеяли всю вершину холма, белые кости торчали из зловонной мешанины как обломки раковин из песка на пляже. Почти у самых его ног лежала на земле голова женщины с длинными темными волосами; мертвые, забитые грязью глаза смотрели вверх, на него. Половина Сынов в посмертии становилась людьми; лучше бы все они оставались волками.
Самый здоровенный Сын, тот самый, с рваным ухом, один остался стоять на пути Йена: он скулил, показывая клыки.
– Бойся меня, – сказал Йен.
– Снаружи что-то происходит, – встревоженно произнес Арни едва ли не шепотом.
Йен сел и прислушался. Услышал он только, как потрескивает в очаге засыпающий огонь и шумно храпит в углу Валин.
Арни уже вытащил из-под кровати хаки Йена и опустился на корточки. Помог Йену запихнуть поврежденную ногу в ботинок и сильно затянул шнуровку. Больно, но лучше быть уверенным, что нога не подвернется.
Кроме того… Йен пошарил в кармане штанов, достал кольцо Харбарда и надел его на палец.
Так лучше. Йен запретил себе шевелить лодыжкой. А не то рана вскроется прямо сейчас. Может, стоит… нет. Если потерять способность чувствовать боль, ничем хорошим это не кончится. Боль – полезное предупреждение, не следует отметать ее взмахом руки. Но как было бы здорово, если бы боль не ослепляла, не лишала сил, если бы ее можно было держать в голове как напоминание. Это было бы просто…
Чудесно.
С помощью Арни Йен поднялся и надел рубаху. Его кожаная куртка, обшитая бахромой, безвольно свисала со стенного крюка. Йен переложил «Покоритель» из руки в руку, надевая куртку.
Из тени выступила Фрейя, от ступней до шеи в броне из крохотных серебристых чешуек. Доспехи льнули к телу, облегая высокую грудь и широкие бедра, подчеркивая выразительный рисунок крепких мышц плоского живота. Даже в слабом свете, падавшем от очага, на лице богини не было ни следа слабости или старости – лишенный примет возраста лик устрашал своим нечеловеческим совершенством.
Голову Фрейи венчал боевой шлем с серебряными крыльями над ушами. Из-под шлема на покрытые доспехом плечи ниспадали золотые волосы, едва ли не призрачные в своей сонной неподвижности.
Двигаясь легко как танцор, Фрейя подошла к ничем не занятому стенному крюку, протянула руку и… сняла с него черный плащ.
Да, с пустого крюка.
– Это тарнкаппе [23], Йен, – произнесла Фрейя; ее голос напоминал негромкий звон серебряных колокольцев. – Некогда он принадлежал самому Вестри, а потом он отдал плащ одному из своих младших сыновей. – Она покачала головой. – А ведь я его предупреждала. Альберих [24] всегда отличался мелочной подлостью, хотя с молотом и долотом, надо признать, управлялся лучше всех. Но Вестри никогда не прислушивался к моим словам!.. Впрочем, этот недостаток присущ не только ему, – сказала Фрейя с улыбкой, поднимая плащ. – Днем от него мало пользы, зато ночью тебя можно обнаружить только по шуму и запаху, а скорее уж Сыны дадут тебе убежать, нежели станут преследовать в ночи шум и запах.
Она бросила Йену плащ; Йен машинально поймал его. Выглядел он вполне вещественным, однако почти ничего не весил, словно был соткан из паутины и шепотов.
Йен застегнул плащ на единственную простую костяную пуговицу и накинул тарнкаппе на плечи. Подвигал рукой, попробовал короткий выпад, затем низкий выпад с выходом – никаких проблем: плащ ни за что не цепляется и достаточно легок, чтобы его полы отлетали в сторону и не мешали движениям руки.
Фрейя застегнула на бедрах пояс с мечом, затем достала из сундука небольшой круглый серебряный щит. Щит был без ремней, насколько видел Йен, однако когда Фрейя прикоснулась к нему предплечьем, тот словно прилип к ее руке. Фрейя согнула пальцы, и Йен впервые заметил, что ее ногти тоже покрыты серебром словно маленькие зеркала.
Свободной правой рукой она извлекла из тяжелых ножен меч. Клинок был короткий и широкий, с рукоятью, густо усаженной самоцветами, с лезвием, черным как ночь, черным, как Сильвертоп. Когда она несколько раз быстро взмахнула им, меч неуловимо просвистел в воздухе.
Что надо сделать, чтобы тарнкаппе заработал? Может, дернуть за выключатель?
– Фрейя, я…
– Ш-ш-ш… – Фрейя повернулась на тихий звук, долетевший снаружи. – Они… ждут чего-то. – Она нахмурилась. – Йен?
Она смотрела не на Йена, а чуть в сторону.
– Я тут, – сказал он и подошел к ней поближе. Понятно, ничего включать не надо. Весьма ценная особенность, если подумать. Было бы неудобно не видеть себя самого, когда ты в плаще.
А «Покоритель великанов»? Йен ощущал острие меча так же, как и кончик своего указательного пальца.
– Иди к Сильвертопу, – произнесла Фрейя, обращаясь к пространству перед собой, – и попроси его увезти тебя. Еще не родился Сын, способный его догнать.
С удовольствием, Фрейя. Не беспокойся за меня. Мы с Валином выметемся отсюда с такой скоростью, что твои древние глаза на лоб выскочат… Да кого я тут пытаюсь обмануть?
– Не-а, – сказал Йен. – Кто-то должен прикрывать спину Арни.
И это правда. Мьёлльнир слушается Арни, словно тот рожден асом, но Арни – не ас, его человеческая плоть так же уязвима, как плоть Йена.
– Я думала, что это моя забота, – отозвалась Фрейя. – Но поступай как знаешь.
– Не поможете ли мне со всем этим? – Арни с непривычки запутался в лямках и пряжках своего кожаного доспеха.
– Конечно, я…
Но прежде чем Йен успел договорить, Фрейя быстрее, чем уловил бы глаз, опустила меч в ножны и оказалась рядом с Арни.
– Чтимый? Госпожа Фрида? – Валин тер сонные глаза. – А где Йен Серебряный Камень? Он нездоров? Что-то случилось?
Йен успел привязаться к маленькому человечку и, конечно, восхищался его храбростью; цвергу бы еще чуток мозгов…
– Да здесь я, здесь, – сказал Йен.
Теперь Арни был в длинном кожаном панцире и наколенниках. Он вскинул правую руку, и прислоненный к стене рядом с очагом Мьёлльнир взвился в воздух.
– И как мы теперь поступим? – спросил Арни. Его голос стал глубже и грубее, чем привык слышать Йен. – Я с такими вещами незнаком.
Фрейя рассмеялась, опускаясь перед ним на колени, чтобы пристегнуть еще одну часть доспеха – Йен не знал, как они называются – на правую, а потом на левую ляжку Арни.
– И это говорит капрал взвода Псов Седьмого полка Первой Кавалерийской? Сколько народу ты оставил протухать на солнце, пока стервятники выклевывали им глаза?
– В последнее время – никого; это все происходило давно и далеко. В тот единственной раз, когда я вышел против Сынов, я вел себя не то чтобы здорово. Потому снова спрашиваю: как мы поступим?
– Выйдем на переднее крыльцо и велим им убираться, – ответила Фрейя, с улыбкой принимая его руку, чтобы подняться с колен. Сейчас она была на голову выше Арни, – потом, о Громовержец, если они не убегут в ночь, подобно псам, каковыми они и являются, мы перебьем их.
Фрейя взяла полдюжины факелов из корзины возле двери, зажгла один, ткнув им в уголья, затем открыла дверь и вышла в ночь. Арни двинулся за ней.
Хорошо было бы иметь хоть какое-то представление о сути происходящего, однако Йену не оставалось ничего другого, кроме как следовать за ними.
Он никогда раньше не видел столько горящих глаз. Не меньше сотни Сынов окружили избу, и, тихо выходя на крыльцо, Йен заметил, как еще шестеро выскочили из леса и, огрызаясь, пробились в круг. Причем самые крупные и шумливые особи собрались перед крыльцом.
Фрейя метнула факелы, как копья – они вонзились в землю, образовав перед домом неровную дугу; затем Фрейя зажгла их. Сейчас она казалась еще выше, хотя, когда она сошла с крыльца на траву, было трудно оценить ее рост.
Арни взмахнул на пробу Мьёлльниром, а затем тоже спустился с крыльца. Йен чувствовал себя голым и ужасно уязвимым, но торчать на крыльце в одиночестве у него не было никакого желания, так что он последовал за Арни и Фрейей, держась чуть в стороне.
Даже если бы ему захотелось слинять – а эта идея неожиданно стала привлекательной, – сделать это было невозможно: Сыны замкнули избу в кольцо толщиной в два-три ряда.
Фрейя обнажила свой странный короткий меч с широким лезвием, еле видимым в темноте, и направила его вперед.
– Кто будет говорить за всех? Кто озаботится объяснить мне, почему вы осмелились прервать мой отдых?
Словно в ответ, самый большой из Сынов, широкоплечий волк с рваным ухом вскинул морду и завыл – так громко, что у Йена засвербело в ушах. Это был не просто клич, а какое-то хитрое чередование завывания и лая, с темой из четырех нот, которая повторилась несколько раз с вариациями. Еще один Сын подхватил первоначальную тему и украсил ее своими вариациями, затем еще и еще один, и вот уже завыла вся стая.
– Нет, – отрезала Фрейя.
Стая умолкла.
– Нет. – Фрейя покачала головой. – Вы не получите моих гостей, моих друзей. Пусть один из вас примет человечий облик, дабы мы могли обсудить условия моего прощения. Это все, о чем я буду говорить с вами.
Повисло неестественно тягостное молчание. Йен отошел вбок – как бы Арни по случайности не засветил в него, невидимого, Мьёлльниром. Жалко, что им не представилось возможности выработать подходящую стратегию, но Йен уже не первый раз замечал, что старики так же не любят обсуждать что-то с молодыми, как и молодые – со стариками.
Фрейя держалась уверенно. Она, конечно, сильна, но если бы ей одной ничего не стоило справиться с дюжинами и дюжинами Сынов, она бы уже упомянула об этом.
– Не желаете разговаривать? – продолжила Фрейя громким, тем не менее мелодичным голосом. – Тогда ступайте прочь, унося с собой мои дурные пожелания, – и тяжкой ношей покажутся они вам!
– Последний шанс, – пробормотал Арни.
То ли по какому-то сигналу, то ли по знаку, который незаметно для Йена подал кто-то из Сынов – но не здоровяк с рваным ухом, в этот момент Йен смотрел именно на него, – по меньшей мере дюжина волков безо всякого предупреждения бросилась на Фрейю, а еще одна дюжина или больше рванулась к Арни.
Полыхнула молния, оглушительно грянул гром – раз, другой, третий: Арни Сельмо метнул Мьёлльнир в голову Сына, и та разлетелась вдребезги, как разбившаяся об асфальт тыква. Один из волков прыгнул сбоку на перила крыльца, но Йен, догадавшись, что этот собирается исподтишка напасть на Арни с тыла, встретил его быстрым ударом, повернул оружие в ране и шагнул в сторону, а тварь, громко хрипя, бросилась в лес: из ее распоротой глотки хлестала кровь.
В начавшейся свалке остальные Сыны ничего не заметили, так что Йену удалось ткнуть между ребер еще трех нападающих, прежде чем мохнатая туша сбила его с ног и швырнула о стену избы. Йен так сильно стукнулся головой, что из глаз полетели искры.
Он плохо помнил, что происходило следующие несколько минут. Йен рубил «Покорителем великанов» направо и налево, однажды ему пришлось ногой спихнуть с клинка труп, который нанизался аж до рукояти. Все это время вспыхивали молнии и, не стихая, гремел гром, и собственное тяжелое дыхание мешалось в ушах у Йена со стонами и визгом раненых и умирающих Сынов.
Когда он пробился вперед, Фрейя, расплывшееся серебристое пятно где-то сбоку, походила на стальной шквал, который несется сквозь стаю, расшвыривая по сторонам трупы и части тел: она рубила, резала, колола, сокрушала и лягалась.
Но хотя враг падал один за другим и в воздухе стояло предсмертное зловоние волков, грохотал гром и раздавались крики раненых, на поляне возникали все новые и новые Сыны, которые поднимались по склону холма, чтобы вступить в бой.
Возможно, эта масса оборотней похоронит под собой даже Фрейю.
Зачем? Какой во всем этом смысл? Зачем Сынам Торсены, Фрейя и Арни… зачем?
Сквозь шум сражения откуда-то слева донесся вполне человеческий стон, и Йен принялся пинать, кромсать и рубить, прокладывая себе дорогу сначала к крыльцу, а потом на крыльцо, где Арни прижали к стене четверо здоровенных тварей, которые щелкали зубами и уворачивались, когда он размахивал молотом.
С левой руки Арни сорвали латную рукавицу; окровавленная, она бессильно висела. Все, что Арни мог сделать, это не дать Сынам подойти ближе. Если он метнет сейчас Мьёлльнир, на него прыгнет по меньшей мере один волк.
Йен отшвырнул ногой ближайшего Сына и вонзил «Покорителя великанов» в шею другого. Корчась и завывая от боли, Сын отпрянул, едва не вырвав меч из руки Йена. Он еле успел вытащить клинок из тела врага, но на Арни прыгнул еще одни волк, и хотя один-единственный удар Мьёлльнира превратил его грудь в мешанину крови и костей, сзади подбегали все новые и новые Сыны…
– А ну уйди от него! – крикнул Йен. Кольцо Харбарда больно сжало его палец.
Сын остановился и попятился, спрятав хвост между ногами, поскуливая от боли и страха.
Йен расстегнул тарнкаппе и накинул плащ на плечи Арни. С легким мерцанием тот исчез.
– Извини, малыш, – раздался в воздухе слабый шепот. – Я говорил тебе, что не особо гожусь в дело.
– Слушайте меня! – произнес Йен, возвысив голос. – Бойтесь меня!
Кольцо Харбарда сдавило его палец как тиски, но вой и ворчание постепенно стихли.
– Я – Йен Серебряный Камень, друг Фрейи и Громовержца. Бойтесь меня, о Сыны Фенрира!
Волки подняли скулеж, и свора, висевшая на Фрейе, отпрянула назад. Вокруг покрытой кровью богини на земле валялись тела, но с нее сорвали шлем и часть доспеха. На боку чешуйчатая броня была продрана от бедра до лодыжки, и серебристые лохмотья свисали с бедра, обнажив кровоточащую ногу.
Все глаза были прикованы к Йену. Удерживая Сынов силой воли, Йен убрал в ножны «Покорителя великанов» и поднял руки.
– Бойтесь меня! – снова возгласил он, шагнув вперед, на волков. Кажется, он сказал то, что надо.
Сыны раздались в стороны, как Красное морг перед Моисеем, кое-кто из них с почти смехотворной неловкостью пятился по телам и обрубкам, сплошь усеявшим поляну. Йен и забыл, что часть Сынов – волки-оборотни, а часть – люди-оборотни и что люди-оборотни, со смертью теряя способность оборачиваться, снова приобретали человеческий облик – вне зависимости от того, в каком обличье их настигла смерть.
Йену вспомнились картины Иеронима Босха: в неровном свете мерцающих факелов трупы и части тел волков в и людей усеяли всю вершину холма, белые кости торчали из зловонной мешанины как обломки раковин из песка на пляже. Почти у самых его ног лежала на земле голова женщины с длинными темными волосами; мертвые, забитые грязью глаза смотрели вверх, на него. Половина Сынов в посмертии становилась людьми; лучше бы все они оставались волками.
Самый здоровенный Сын, тот самый, с рваным ухом, один остался стоять на пути Йена: он скулил, показывая клыки.
– Бойся меня, – сказал Йен.