Это мало напоминало роскошную трапезу, но голод они утолили. По всему телу разливалось приятное, расслабляющее тепло. Что еще надо?
В костре потрескивали поленья, снаружи бесновалась гроза.
Торри не мог понять почему, но ему продолжало казаться, что вкуснее этого ужина он отродясь ничего не ел.
Глава 12
Марта
Йен, усевшись в кресло, решал, допить ли остатки драньи на дне своего бокала.
Дранья - так называли этот напиток. На вкус приятная, сладковатая... что же она ему напоминала? Ягоды? Он так и не мог разобрать, из чего ее делали. Может быть, из какого-нибудь сока? Или это подслащенный медом чай?
Нет, дранья не пьянила. Будь в ней хоть капля алкоголя, Йена тут же вывернуло бы наизнанку - юноша не употреблял спиртное. Но было в этом напитке что-то особое, его неповторимый, ни с чем не сравнимый пряный аромат действовал расслабляюще - все тело, от висков до кончиков пальцев, словно таяло, приятная легкость обволакивала виски.
Застольная беседа шла своим чередом. Званый ужин у вандестов представлял собой ежевечерний ритуал поглощения бесчисленных яств, перемежаемый паузами для танцев в дальнем конце зала под негромкий аккомпанемент ансамбля из шести человек.
Насколько мог понять Йен, здешние танцевальные па представляли собой нечто среднее между кадрилью и менуэтом - танцующие группами по четыре, то есть по две пары, составляли некую единую комбинацию; впрочем, иногда пары танцевали сами по себе, а иногда одни только кавалеры, покинув своих дам, вставали друг напротив друга, и их странные движения напоминали мима, пытающегося выбраться из-за невидимого барьера.
Инструменты также были непривычными: двое музыкантов играли на гибриде гитары и индийского ситара, другой склонился над лежавшей у него на коленях миниатюрной арфой, исступленно перебирая пальцами струны, третий орудовал за диковинными ударными. Какой-то вестри наяривал на смеси контрабаса и очень раздутого банджо; стул под ним грозил вот-вот рухнуть, однако вестри довольно уверенно держал ритм и скорее задавал тон ударным, нежели подлаживался под них.
И звучала эта музыка непривычно - явно не диатонический ряд.
Йен улыбнулся про себя. Черт возьми, если он помнил такие тонкости, стало быть, проклятущие занятия по музыке хоть что-то оставили.
Во главе стола на фоне колоссальных размеров камина сидел маркграф и беседовал с Агловайном Тюрсоном, отчаянно жестикулируя вилкой: описывал ею в воздухе круги, то поднимал, то опускал ее, будто растолковывая премудрости фехтовальных приемов.
А ведь хитрый показал прием!.. Надо запомнить на случай, если в один прекрасный день придется скрестить клинки с самим маркграфом. На самом деле дуэль - состязание на первую ошибку, и классическая ошибка - привычка к определенным финтам. Стоит сопернику вынудить тебя провести даже самый лучший прием, но в неподходящий момент, как он сумеет обойти твою защиту будто ее и в помине не было. Если тебя атакуют снизу, то уже не важно, как ты защищаешься сверху.
Женщина справа от маркграфа - Йена представляли ей, но он запамятовал ее имя - изо всех сил разыгрывала увлеченную слушательницу. Тонкости искусства фехтования могут представлять интерес лишь для узкого круга посвященных практиков, и пожалуй, для еще каких-нибудь эксцентричных типов, которые способны проявить же бурный интерес к кисти художника, гуляющей по холсту.
Сидевший напротив Ивар дель Хивал живописал схватку Йена с Огненным Герцогом. Самому юноше эта тема уже успела набить оскомину. Ну, выстоял, ну, уцелел - зачем перемывать косточки, десятки раз пересказывая одно и то же?
Бирс Эриксон налегал на приправленное специями пиво чересчур уж ретиво - в отблесках камина было видно, что его лицо стало лосниться от пота, да и язык повиновался ему с трудом. Йен старался не испытывать к нему презрения - в конце концов, не каждый, хватив лишку, колотит своих детей, к тому же он, по словам маркграфини, холостяк, - но тщетно.
Йен мотнул головой. На кой дьявол сдался ему этот Бирс Эриксон? Пусть себе хлещет сколько влезет! Разве у него на руках кровь того маленького мальчика?
Логика подсказывала, что и он сам не в ответе за происшедшее.
Что ж, стало быть, тем хуже для этой самой логики. Допив дранью, Йен поставил пустой бокал на стол.
Пока юноша по капле расправлялся со своим единственным бокалом, Ивар дель Хивал успел выдуть, наверное, уже не один литр пива со специями; его голос становился все более громким, а жестикуляция - все более оживленной.
Что ж, у каждого свои дарования, - размышлял юноша. - Ивар дель Хивал способен выхлебать ведро - и при этом насмерть заговорить любого вандескардского дворянина. А я вот зато могу похвастаться тем, что по моей милости гибнут ни в чем не повинные дети.
- Йен Сильвер Стоун? - обратилась к нему маркграфиня.
- Слушаю вас.
- В ваших правилах ужинать в молчании? Или застольные беседы все же не нарушают принятого у вас этикета?
Молодой человек предполагал, что маркграфиня сядет на другом конце стола, напротив маркграфа, но там занял место Бирс Эриксон, и обворожительная молодая женщина оказалась соседкой Йена.
В чем, по его мнению, не было ничего плохого, однако Йен пока не проявил себя блистательным собеседником.
- Не только не нарушают, но и всячески приветствуются, и я должен просить у вас прощения. Просто я задумался.
- Разумеется, вы прощены. - Маркграфиня наклонилась к нему. - Мне кажется, вы... чем-то озабочены, Йен Сильвер Стоун. Надеюсь, дело не в компании, которая, возможно, наводит на вас тоску? - Улыбка ее была одновременно веселой и зазывной.
- Нет-нет, - запротестовал юноша. - Отнюдь.
Все женщины за столом были одеты примерно в одном стиле, и его соседка не составляла исключения - длинная шелковая блуза без рукавов нежно облегала торс, черное платье, расшитое золотыми запятыми, обтягивало бедра, а золотистый пояс подчеркивал изящную талию. Высокий ворот мог бы показаться чопорно-строгим, даже несмотря на весьма рискованный вырез, посреди которого во всем великолепии сиял грушевидной формы рубин, если бы не тесно прилегающий лиф, выставлявший напоказ упругую высокую грудь.
Великолепно. Давай, возбуждайся от вида супруги того, к кому ты прибыл в гости, сказал себе Йен, вспоминая Карин. И Фрейю.
И явно некстати.
- Ну так как? - осведомилась маркграфиня, поднеся бокал к губам и неотрывно глядя на юношу. - Если вы такой молчаливый, то это, наверное, оттого, что вам приходится скрывать какие-то глубоко запрятанные мысли. Откройтесь мне.
Он не смог сообразить, как вести себя в ответ на добродушное подтрунивание. И признался начистоту:
- Все это... то, что произошло с несчастным мальчиком... внушает мне ужас. Совсем еще ребенок - и вот такое случилось.
Он сокрушенно покачал головой.
Поставив бокал, Марта накрыла руку Йена своей. Пальцы у нее были длинными, длиннее, чем у него. И теплее.
- Мне кажется, все зависит от того, где и как тебя воспитывали. Меня всю жизнь учили, что чувство вины хоть и столь широко распространено, однако совершенно никчемно. Куда полезнее твердо пообещать себе не допускать ничего подобного впредь, и на этом поставить точку, чем нескончаемо бичевать себя за совершенные прегрешения, независимо от того, серьезны они или нет.
Лицо ее опечалилось, блеск в глазах потух. Йен ни у кого прежде не видел таких глаз. Они были насыщенного синего цвета, и сочетание синих глаз и черных волос не утратило бы своей редкостности, будь даже эти глаза не такими проникновенно-синими, а волосы - не такими блестящими и черными.
- Однако я понимаю вас. Маленький Дэффин, сын Эльги, был славным ребенком, смешливым. - Маркграфиня намеренно не сводила взора с сидевшей неподалеку молодой женщины, с безучастным, похожим на изваянную из гранита маску лицом механически поглощавшей какое-то блюдо. - Могу сказать, что Эльга не винит вас в... в том, что произошло. И заверяю, что когда ее муж вернется из Престола, он взглянет в глаза тому, чья безалаберность стоила жизни маленькому Дэффину.
Девушка печально качнула головой, потом, словно ставя точку на проблеме, решительно выпрямилась и, как почудилось Йену, слегка сжала его руку, прежде чем убрать свою.
Нет, решил Йен, она не поставила точку на проблеме; она лишь делала вид, что печали не место в ее мыслях. Юноша невольно потянулся за своим бокалом и тут же, вспомнив, что там не оставалось ни капли, спохватился. А бокал, тем временем, наполнили, он и заметить не успел как - слуги-вестри постоянно обходили гостей с графином драньи.
Йен пригубил немного напитка.
- Я... мне не по душе, когда гибнут дети. - Рука юноши сжала ножку бокала так, что костяшки пальцев побелели. Усилием воли он заставил себя успокоиться и опустил бокал на стол.
- А кому такое по душе? - Голова Марты чуть склонилась набок. - Я здесь не последнее лицо, маркграфиня как-никак. Это обеспечивает мне... возможность влиять на отдельные события. - Йену показалось, что она вот-вот поднимется из-за стола. - Но с кого мне спросить? Может, начать расследование - установить, виновен ли в происшедшем легкомысленный болван, которому было поручено охранять копье? Или виноват уважаемый Агловайн Тюрсон - ведь именно он настоял том, чтобы вы вошли к маркграфу без оружия? А может, предъявить претензии самому маркграфу, издавшему подобное распоряжение бог знает сколько лет назад? Или же виновны вы, тот, кто принес с собой оружие и всех без исключения строго-настрого предупредил, чтобы к копью не прикасались, поскольку от него исходит смертельная опасность?
Йен вопреки всему не смог удержаться от улыбки. Она, вполне возможно, супруга-пленница, своего рода военный трофей - но с неодолимым обаянием.
- Да, произошло ужасное, Йен Сильвер Стоун, - продолжала девушка. Однако ваша вина в этом ничуть не больше моей. - И снова ее ладонь на мгновение легла на его руку, и снова это едва заметное пожатие.
Сколько уже минуло с той ночи в Бэсеттере, которую он провел со служанкой, с этой Линдой... нет, кажется, с Линди?.. Нахлынули воспоминания, и Йену опять пришлось сказать себе, что голова на плечах существует главным образом для того, чтобы иногда ею думать.
- Пойдемте, - пригласила маркграфиня, выходя из-за стола. - Я хочу показать вам сады перед тем, как подадут следующее блюдо. Я велела приготовить наш коронный деликатес из мяса, птицы и дичи, так что стоит нагулять аппетит.
Да, воистину, что ни дом, то обычай. Здесь, по-видимому, вполне в рамках приличия, если жена хозяина дома приглашает гостя выйти с ней в ночной сад. Наверняка это самый заурядный жест гостеприимства, поскольку, когда она, взяв юношу под руку, повела к дверям, Йен встретился глазами с маркграфом, и тот одобрительно ему кивнул.
Гром отгремел, хотя на востоке время от времени поблескивали зарницы, сопровождаемые ворчливым рокотом. Но дождь продолжал идти и, похоже, переставать не собирался. Капли стучали по навесу, высоко в ветвях деревьев шумел ветер. Сад был со всех сторон окружен стенами замка, что в какой-то степени уберегало от мелкой мороси, приносимой ветром.
Йен предпочел бы осматривать сад днем, но даже в темноте, в дождь приятно было видеть перед собой растения, усыпанные гравием дорожки...
Марта показала на одну из клумб.
- Если утро солнечное, мы называем этот цветок "Лилией доброго утра" раскрываясь, он становится золотистым, оранжевым и красным, совсем как восход солнца.
Йену фраза показалась довольно странной.
- А если утро пасмурное, как тогда вы его называете?
- Я не точно выразилась? - Марта улыбнулась ему. - Хорошо, я скажу тебе, как мы его тогда называем - мы называем его "Валяйся в постели", потому что цветок достаточно разумен, чтобы в такие дни вообще не раскрываться.
Взяв юношу под руку, она повела его по дорожке.
- А вот здесь моя собственная клумба, - пояснила девушка, указывая на самую обычную клумбу с цветами - У меня мало времени ею заниматься, зато я все делаю здесь сама, - чуть горделиво продолжала она. - Как те гордые собой крестьяне, из которых я происхожу. Знаешь, самые красивые цветы растут в самом отвратительном навозе.
- Ты из крестьян? - удивленно переспросил Йен.
- Спасибо, что произнес это слово уважительно. Ничего постыдного, если ты рождена не аристократкой; главное, вести себя достойно, тем более, если тебе удается взлететь так высоко, как мой отец. Я... А-а, понимаю. - Марта подняла вверх палец. - Ты умен, Йен Сильверстейн - ведешь разговор обо мне и не даешь расспросить себя. - Пальцы Марты машинально погладили его руку. Поскольку я не решаюсь состязаться с тобой по части сообразительности, задам вопрос прямо: ты - Обетованный Воитель?
- Даже и не знаю, что на это ответить, - пробормотал Йен. Разве что выложить искренне: мол, понятия не имею, о чем ты говоришь. - Сейчас я... ну, как бы это сказать... всего лишь вестник. Харбард попросил меня передать его просьбу и вручил мне то, что я не смог бы получить ни от кого другого.
- Всего лишь вестник, говоришь? - переспросила она. - То есть ты не Йен Сильвер Стоун, не тот, кто убивал бергениссе и огненных великанов?
- Одного бергениссе и одного огненного великана, - слегка смутился юноша. - И я не убил бергениссе, только ранил его.
Не хотелось признаваться, что он лишь слегка поцарапал врага, и неизвестно, как бы еще все обернулось, если бы в руках у юноши не оказался меч, закаленный в крови Осии, меч, который он впоследствии назвал "Покоритель великанов". Оружие из доброкачественной стали, закаленной в крови Древнего, способно наносить страшные раны, а если разрубить им грудь огненного великана, тот лишался своего холодного каменного сердца.
Ни ловкость, ни умение, ни героизм здесь ни при чем. Дело только в упорстве.
И везении.
- А огненный великан? - подняла брови Марта. - Его ты тоже не убивал? Просто сразил своей скромностью?
Юноша пожал плечами:
- Мне кажется, если бы ты все это видела, вряд ли бы сочла нашу схватку особо героической.
Конечно, легко - и соблазнительно - начать строить из себя героя, расписать свои подвиги... Но было что-то недостойное в том, чтобы таким способом возвыситься в глазах девушки - пусть даже ей самой того хотелось. В конце концов, что для тебя приемлемо, а что нет - решать тебе и только тебе.
Сказать по правде, самым трудным было не победить великана, а не устрашиться его. Все равно что, уходя от снежной лавины, помчаться с крутого склона вниз на лыжах - никуда не денешься, иного выхода нет.
- Ты - Обетованный Воитель? - снова спросила Марта. - Мне ты можешь сказать. - Она многозначительно подняла палец. - Ты чужестранец, ты пришел сюда издалека. Ты закален в боях, оставивших на твоем теле шрамы. Ты принес то, что не в силах нести простой смертный. Ты служишь Древним. И с Бирсом ты разделался шутя - я благодарна тебе за то, что ты не стал доводить дело до кровопролития, потому что видела, что тебе ничего не стоило убить моего брата в этом поединке.
Брата? Ее брата? Минутку...
- Мне казалось, что Бирс Эриксон - сын маркграфа.
Брови Марты смешно взметнулись.
- Конечно, сын. - Девушка приложила пальчик к его губам. - Не заговаривай мне зубы. Если ты не Обетованный Воитель, отчего бы тебе сразу не признаться в этом?
Тяжело, глядя в эти глаза, что-либо отрицать. И все же...
- Увы, я не Обетованный Воитель, а самый обыкновенный человек, Йен Сильверстейн. По твоим меркам - простолюдин. А теперь не ответишь ли ты на один мой вопрос? Объясни, пожалуйста, как Бирс Эриксон может быть твоим братом?
- Очень просто, как мне сдается. Мой отец однажды женился на моей матери, и без малого год спустя на свет появился Бирс. - Марта игриво наклонила голову. - Я называю его своим братом, потому что он сын моей матери и моего отца. А разве там, откуда ты пришел, все по-другому?
- Нет, все так же, но... - Юноша осекся. - Разве маркграф - не твой муж?
- Разумеется, он не мой муж! - Девушка выпрямилась. - Что за дикая мысль!.. Весьма невежливо с твоей стороны думать такое.
Повернувшись, она стала уходить, затем снова повернулась и расхохоталась.
- Нет, нет и нет! Так вот почему ты так... так несмел со мной!.. Нет, я не замужем за своим отцом, Йен Сильверстейн. Я - маркграфиня, но не жена маркграфа. Когда-нибудь я обрету титул матери, после смерти или отречения отца в пользу моего будущего мужа, который в таком случае станет маркграфом. - Девушка помолчала и судорожно глотнула. - Могу я говорить с тобой напрямик, Йен Сильверстейн?
Хотелось бы мне, чтобы со мной всегда только так и говорили.
- Конечно.
- У нас есть поговорка: "Лучшие цветы произрастают в самом вонючем навозе". Нет ничего позорного в том, что ты из простолюдинов, из крестьян, Йен Сильверстейн. Мой отец происходит из них, и тем большее уважение снискал он у самых что ни на есть высокородных пэров. Для моей семьи будет большой честью, если она соединит себя узами с Обетованным Воителем, Йен Сильверстейн, и я, вопреки всем твоим протестам, верю, что ты и есть Обетованный Воитель. Но даже если ты и не он, а просто Йен Сильвер Стоун, истребитель великанов, ты - храбрейший из всех, кто удостаивался чести сидеть за одним столом с моим отцом, как ни тривиально это звучит. - Говоря это, Марта не переставала ласково улыбаться ему. - И для моей семьи будет огромной честью, если ты станешь моим мужем.
Йен раскрыл рот, закрыл, потом открыл снова.
Но ведь я самый настоящий лгун и обманщик. Но ведь ты едва меня знаешь, да и я едва знаю тебя.
- Тебе не следует меня недооценивать, - произнесла Марта. Пальцы ее сцепились. - Не считай меня тепличным растением, Йен Сильвер Стоун, неспособной на... решительность. Во мне много огня.
- Но...
- Помолчи, прошу тебя. - Шагнув к юноше, Марта снова приложила палец к его губам. - Тс-с. Не давай ответа сейчас. Я уговорю отца, чтобы он позволил мне сопровождать тебя к Престолу. Наберись терпения и узнай меня получше. Разве я прошу невозможного? Обещаешь принимать меня всерьез, совершенно всерьез?
Йен почувствовал, что лицо его заливает краска стыда.
- Марта...
- Прошу, не вынуждай меня становиться перед тобой на колени. Сохрани мне хотя бы остатки достоинства. - Глядя ему прямо в глаза, она взяла его руку и прижала к своей груди. - Прошу тебя. В дороге у нас будет и время, и возможность. Обещай, что воспользуешься и тем и другим.
У Иена пересохло во рту.
- Обещаю, - выдавил он чуть ли не шепотом.
Марта упала в его объятия, влажные губы девушки страстно искали его уста. Ее язык нес вкус мяты и апельсинов.
Арни ждал, когда Йен ввалился в комнату. Юноша все еще не мог прийти в себя от случившегося в саду.
"Покои" оказались чередой комнат в северо-западном крыле верхнего этажа резиденции маркграфа. Не приходилось сомневаться, что Обетованный Воитель мог претендовать на самое лучшее помещение и для себя, и для своих спутников.
Спальни, расположенные впритык к гостиной, были маленькими - туда втиснули кровать, фаянсовую ночную вазу и тумбочку, по мнению Йена, больше походившую на кофейный столик, по высоте годящуюся разве что для того, чтобы регулярно набивать себе синяки на ногах. Гостиная, однако, оказалась просторнее - десять на пять метров, и, несмотря на два низеньких стульчика вокруг низенького столика и сооружение, в котором угадывалось пышное кресло вроде того, что стояло в гостиной Арни в Хардвуде, здесь по устланному мягкими коврами полу вполне можно было разъезжать на велосипеде - при условии некоторой осторожности, разумеется.
Осторожная езда на велосипеде - идея, конечно, неплохая, в общем и целом. Если не угодишь в камин, то через застекленные створчатые двери непременно въедешь прямиком на балкон. Что ставило вопрос: почему строители резиденции столь беспечно отнеслись к возможности проникновения в башню?
Впрочем, самому все не понять, а интересоваться деталями обороны резиденции маркграфа - вряд ли очень умно со стороны гостя, пускай даже почетного.
Арни оторвался от своего шитья. Шитья?
Этот вопрос ясно читался на изумленной физиономии Йена, потому что Арни тут же кивнул.
- Да-да, не удивляйся, занимаюсь шитьем. Посеял, понимаешь, где-то пуговицу от рубашки, вот и пришлось срезать одну от воротника и перешить ее пониже. К тому же сегодня утром я порвал штаны на дороге и решил не убиваться по этому поводу, а просто подлатать их малость. - Старик бойко, как заядлая швея, откусил кончик нитки. - Молодцы Торсены, дали мне в дорогу прочнейших ниток - "нитки для занавесок", как называла их Эфи.
- Наверняка здесь все могли за тебя сделать, - скептически произнес Йен.
Хмыкнув, Арни покачал головой:
- Могли, конечно, но я предпочел сам отправиться на кухню за нитками и иголками. - Он кивнул на небольшую деревянную шкатулку на столе с разноцветными клубками и клубочками, будто ежи утыканными различного калибра швейными иглами.
- Что тут скажешь... - Йен шутливо-беспомощно развел руками, когда старик решительно хлопнул крышкой шкатулки. - Никак в толк не возьму. У тебя же есть свои иголка с ниткой, а ты идешь к кому-то их выпрашивать. Зачем?
Арни улыбнулся до ушей.
- Мои припасы точно лучше. Нитки крепкие, толстые, иголки что угодно проткнут и не сломаются. Но не пойди я на кухню и не просиди там часа два, болтая с поварихой и глядя, как она разделывает гусей к завтрашнему ужину, я бы ни за что не узнал, как обстоят тут дела. - Да, да, - закивал он, - это было очень здорово. Я всегда присаживался вечером на кухне, пока Эфи готовила ужин.
Старик помрачнел. Не надо было быть искушенным психологом, чтобы понять, как Арни тосковал по своей прежней жизни с женой.
Йен не знал, что сказать.
- Кажется, все меня сегодня обошли по части полезных дел.
Он посмотрел на дверь в комнату Ивара дель Хивала на другом конце гостиной.
- Нет, пока не приходил, - ответил на невысказанный вопрос Арни. - Не иначе как подцепил во дворце какую-нибудь гулёну. Ивар мигом обживается, куда бы ни попал.
Отложив шитье, он встал и потянулся. Не как дряхлый старикан, каждое движение которого сопряжено с ломотой в суставах и болью в мышцах, а именно потянулся, чтобы расправить затекшие члены.
Йен однажды где-то прочитал о прямой связи между уходом на покой и скорой смертью. Видимо, это уже засело в генах - стоит тебе только прекратить работать во благо грядущих поколений, как твои биологические часики останавливаются. Да, но если это действительно так, то Арни являл собой анекдотический пример обратного. Морщин на лице у него не прибавилось, как и седины в волосах; напротив, он казался помолодевшим.
Арни присел на корточки перед камином и принялся ворошить поленья каминными щипцами. Взметнулись искры и, упав на полированный каменный полукруг перед камином, угасли.
- Не пора ли бай-бай, как считаешь?
Йен улыбнулся:
- Знаешь, за последние десять лет не припомню, чтобы кто-нибудь укладывал меня спать.
Вообще-то Арни прав. Действительно пора спать.
Арни пожал плечами:
- Ладно, как скажешь. Хоть бы рассказал, что там интересного было на ужине.
Мысли юноши всецело занимала Марта, однако вряд ли следует обсуждать ее предложение с Арни - чего доброго, старикан подумает, что ему захотелось прихвастнуть.
- Весело было.
Арни усмехнулся:
- Весело? Уж не прочат ли тебя в женихи?
Йен оцепенел от удивления, что, несомненно, отразилось на его физиономии, потому что Арни расхохотался.
- Чего не услышишь от трепливой кухарки, если знаешь, когда понимающе кивнуть, а когда расспросить о подробностях!
Для одного дня сюрпризов более чем достаточно.
- Все. Иду спать, - заявил юноша.
- Но не сию же минуту, - возразил Арни. В руках у него оказался знакомый пластиковый пакетик, и он ловко метнул его Йену. - Отныне всегда имей парочку под рукой, причем в кармане, а не в рюкзаке, - улыбнулся старик, видя изумленную мину Йена. - Не обижайся, парень, я с самыми лучшими намерениями. - Улыбка на его лице сменилась профессиональной маской почти что судейской беспристрастности. - Проработаешь в аптеке лет тридцать, вмиг по одному только виду определяешь, за чем явился к тебе очередной юнец конечно же, за ними. За презервативами. И тут же сам ему их предложишь - к чему изводить человека, есть ведь такие, которые стесняются.
- Но...
- Никаких "но", - отрезал Арни, отбросив профессиональную строгость и снова сердечно улыбаясь. - Она действительно хороша, а ты парень, и, как только ей захочется, это и произойдет. Так что не забывай девиза бойскаутов: всегда готов.
* * *
В комнате стоял холод, но Арни тяжелыми каминными щипцами извлек из камина обогревательные пластины, не позабыв язвительно пройтись в адрес нерадивых слуг, после чего отправил их в особый мягкий конверт, и грелка была готова.
В мерцавшем свете тихонько потрескивавшей свечи Йен разделся и лег в постель, укрывшись толстым одеялом, после чего, задув свечу, попытался уснуть.
А может, все не так уж и глупо? Давным-давно один из Древних - по мнению некоторых, Тюр, другие считали, что это был Ньорд, третьи - что сам Один, - пообещал отрядить к вандестам воина, коему суждено повести их в победных завоеваниях, начиная с Городов Доминиона.
И они, сгорая от нетерпения, стали его дожидаться.
Разумеется, им не мог быть первый попавшийся солдат. Обетованный Воитель должен быть человеком незаурядным, которому под силу то, о чем и не мечтает простой смертный.
В костре потрескивали поленья, снаружи бесновалась гроза.
Торри не мог понять почему, но ему продолжало казаться, что вкуснее этого ужина он отродясь ничего не ел.
Глава 12
Марта
Йен, усевшись в кресло, решал, допить ли остатки драньи на дне своего бокала.
Дранья - так называли этот напиток. На вкус приятная, сладковатая... что же она ему напоминала? Ягоды? Он так и не мог разобрать, из чего ее делали. Может быть, из какого-нибудь сока? Или это подслащенный медом чай?
Нет, дранья не пьянила. Будь в ней хоть капля алкоголя, Йена тут же вывернуло бы наизнанку - юноша не употреблял спиртное. Но было в этом напитке что-то особое, его неповторимый, ни с чем не сравнимый пряный аромат действовал расслабляюще - все тело, от висков до кончиков пальцев, словно таяло, приятная легкость обволакивала виски.
Застольная беседа шла своим чередом. Званый ужин у вандестов представлял собой ежевечерний ритуал поглощения бесчисленных яств, перемежаемый паузами для танцев в дальнем конце зала под негромкий аккомпанемент ансамбля из шести человек.
Насколько мог понять Йен, здешние танцевальные па представляли собой нечто среднее между кадрилью и менуэтом - танцующие группами по четыре, то есть по две пары, составляли некую единую комбинацию; впрочем, иногда пары танцевали сами по себе, а иногда одни только кавалеры, покинув своих дам, вставали друг напротив друга, и их странные движения напоминали мима, пытающегося выбраться из-за невидимого барьера.
Инструменты также были непривычными: двое музыкантов играли на гибриде гитары и индийского ситара, другой склонился над лежавшей у него на коленях миниатюрной арфой, исступленно перебирая пальцами струны, третий орудовал за диковинными ударными. Какой-то вестри наяривал на смеси контрабаса и очень раздутого банджо; стул под ним грозил вот-вот рухнуть, однако вестри довольно уверенно держал ритм и скорее задавал тон ударным, нежели подлаживался под них.
И звучала эта музыка непривычно - явно не диатонический ряд.
Йен улыбнулся про себя. Черт возьми, если он помнил такие тонкости, стало быть, проклятущие занятия по музыке хоть что-то оставили.
Во главе стола на фоне колоссальных размеров камина сидел маркграф и беседовал с Агловайном Тюрсоном, отчаянно жестикулируя вилкой: описывал ею в воздухе круги, то поднимал, то опускал ее, будто растолковывая премудрости фехтовальных приемов.
А ведь хитрый показал прием!.. Надо запомнить на случай, если в один прекрасный день придется скрестить клинки с самим маркграфом. На самом деле дуэль - состязание на первую ошибку, и классическая ошибка - привычка к определенным финтам. Стоит сопернику вынудить тебя провести даже самый лучший прием, но в неподходящий момент, как он сумеет обойти твою защиту будто ее и в помине не было. Если тебя атакуют снизу, то уже не важно, как ты защищаешься сверху.
Женщина справа от маркграфа - Йена представляли ей, но он запамятовал ее имя - изо всех сил разыгрывала увлеченную слушательницу. Тонкости искусства фехтования могут представлять интерес лишь для узкого круга посвященных практиков, и пожалуй, для еще каких-нибудь эксцентричных типов, которые способны проявить же бурный интерес к кисти художника, гуляющей по холсту.
Сидевший напротив Ивар дель Хивал живописал схватку Йена с Огненным Герцогом. Самому юноше эта тема уже успела набить оскомину. Ну, выстоял, ну, уцелел - зачем перемывать косточки, десятки раз пересказывая одно и то же?
Бирс Эриксон налегал на приправленное специями пиво чересчур уж ретиво - в отблесках камина было видно, что его лицо стало лосниться от пота, да и язык повиновался ему с трудом. Йен старался не испытывать к нему презрения - в конце концов, не каждый, хватив лишку, колотит своих детей, к тому же он, по словам маркграфини, холостяк, - но тщетно.
Йен мотнул головой. На кой дьявол сдался ему этот Бирс Эриксон? Пусть себе хлещет сколько влезет! Разве у него на руках кровь того маленького мальчика?
Логика подсказывала, что и он сам не в ответе за происшедшее.
Что ж, стало быть, тем хуже для этой самой логики. Допив дранью, Йен поставил пустой бокал на стол.
Пока юноша по капле расправлялся со своим единственным бокалом, Ивар дель Хивал успел выдуть, наверное, уже не один литр пива со специями; его голос становился все более громким, а жестикуляция - все более оживленной.
Что ж, у каждого свои дарования, - размышлял юноша. - Ивар дель Хивал способен выхлебать ведро - и при этом насмерть заговорить любого вандескардского дворянина. А я вот зато могу похвастаться тем, что по моей милости гибнут ни в чем не повинные дети.
- Йен Сильвер Стоун? - обратилась к нему маркграфиня.
- Слушаю вас.
- В ваших правилах ужинать в молчании? Или застольные беседы все же не нарушают принятого у вас этикета?
Молодой человек предполагал, что маркграфиня сядет на другом конце стола, напротив маркграфа, но там занял место Бирс Эриксон, и обворожительная молодая женщина оказалась соседкой Йена.
В чем, по его мнению, не было ничего плохого, однако Йен пока не проявил себя блистательным собеседником.
- Не только не нарушают, но и всячески приветствуются, и я должен просить у вас прощения. Просто я задумался.
- Разумеется, вы прощены. - Маркграфиня наклонилась к нему. - Мне кажется, вы... чем-то озабочены, Йен Сильвер Стоун. Надеюсь, дело не в компании, которая, возможно, наводит на вас тоску? - Улыбка ее была одновременно веселой и зазывной.
- Нет-нет, - запротестовал юноша. - Отнюдь.
Все женщины за столом были одеты примерно в одном стиле, и его соседка не составляла исключения - длинная шелковая блуза без рукавов нежно облегала торс, черное платье, расшитое золотыми запятыми, обтягивало бедра, а золотистый пояс подчеркивал изящную талию. Высокий ворот мог бы показаться чопорно-строгим, даже несмотря на весьма рискованный вырез, посреди которого во всем великолепии сиял грушевидной формы рубин, если бы не тесно прилегающий лиф, выставлявший напоказ упругую высокую грудь.
Великолепно. Давай, возбуждайся от вида супруги того, к кому ты прибыл в гости, сказал себе Йен, вспоминая Карин. И Фрейю.
И явно некстати.
- Ну так как? - осведомилась маркграфиня, поднеся бокал к губам и неотрывно глядя на юношу. - Если вы такой молчаливый, то это, наверное, оттого, что вам приходится скрывать какие-то глубоко запрятанные мысли. Откройтесь мне.
Он не смог сообразить, как вести себя в ответ на добродушное подтрунивание. И признался начистоту:
- Все это... то, что произошло с несчастным мальчиком... внушает мне ужас. Совсем еще ребенок - и вот такое случилось.
Он сокрушенно покачал головой.
Поставив бокал, Марта накрыла руку Йена своей. Пальцы у нее были длинными, длиннее, чем у него. И теплее.
- Мне кажется, все зависит от того, где и как тебя воспитывали. Меня всю жизнь учили, что чувство вины хоть и столь широко распространено, однако совершенно никчемно. Куда полезнее твердо пообещать себе не допускать ничего подобного впредь, и на этом поставить точку, чем нескончаемо бичевать себя за совершенные прегрешения, независимо от того, серьезны они или нет.
Лицо ее опечалилось, блеск в глазах потух. Йен ни у кого прежде не видел таких глаз. Они были насыщенного синего цвета, и сочетание синих глаз и черных волос не утратило бы своей редкостности, будь даже эти глаза не такими проникновенно-синими, а волосы - не такими блестящими и черными.
- Однако я понимаю вас. Маленький Дэффин, сын Эльги, был славным ребенком, смешливым. - Маркграфиня намеренно не сводила взора с сидевшей неподалеку молодой женщины, с безучастным, похожим на изваянную из гранита маску лицом механически поглощавшей какое-то блюдо. - Могу сказать, что Эльга не винит вас в... в том, что произошло. И заверяю, что когда ее муж вернется из Престола, он взглянет в глаза тому, чья безалаберность стоила жизни маленькому Дэффину.
Девушка печально качнула головой, потом, словно ставя точку на проблеме, решительно выпрямилась и, как почудилось Йену, слегка сжала его руку, прежде чем убрать свою.
Нет, решил Йен, она не поставила точку на проблеме; она лишь делала вид, что печали не место в ее мыслях. Юноша невольно потянулся за своим бокалом и тут же, вспомнив, что там не оставалось ни капли, спохватился. А бокал, тем временем, наполнили, он и заметить не успел как - слуги-вестри постоянно обходили гостей с графином драньи.
Йен пригубил немного напитка.
- Я... мне не по душе, когда гибнут дети. - Рука юноши сжала ножку бокала так, что костяшки пальцев побелели. Усилием воли он заставил себя успокоиться и опустил бокал на стол.
- А кому такое по душе? - Голова Марты чуть склонилась набок. - Я здесь не последнее лицо, маркграфиня как-никак. Это обеспечивает мне... возможность влиять на отдельные события. - Йену показалось, что она вот-вот поднимется из-за стола. - Но с кого мне спросить? Может, начать расследование - установить, виновен ли в происшедшем легкомысленный болван, которому было поручено охранять копье? Или виноват уважаемый Агловайн Тюрсон - ведь именно он настоял том, чтобы вы вошли к маркграфу без оружия? А может, предъявить претензии самому маркграфу, издавшему подобное распоряжение бог знает сколько лет назад? Или же виновны вы, тот, кто принес с собой оружие и всех без исключения строго-настрого предупредил, чтобы к копью не прикасались, поскольку от него исходит смертельная опасность?
Йен вопреки всему не смог удержаться от улыбки. Она, вполне возможно, супруга-пленница, своего рода военный трофей - но с неодолимым обаянием.
- Да, произошло ужасное, Йен Сильвер Стоун, - продолжала девушка. Однако ваша вина в этом ничуть не больше моей. - И снова ее ладонь на мгновение легла на его руку, и снова это едва заметное пожатие.
Сколько уже минуло с той ночи в Бэсеттере, которую он провел со служанкой, с этой Линдой... нет, кажется, с Линди?.. Нахлынули воспоминания, и Йену опять пришлось сказать себе, что голова на плечах существует главным образом для того, чтобы иногда ею думать.
- Пойдемте, - пригласила маркграфиня, выходя из-за стола. - Я хочу показать вам сады перед тем, как подадут следующее блюдо. Я велела приготовить наш коронный деликатес из мяса, птицы и дичи, так что стоит нагулять аппетит.
Да, воистину, что ни дом, то обычай. Здесь, по-видимому, вполне в рамках приличия, если жена хозяина дома приглашает гостя выйти с ней в ночной сад. Наверняка это самый заурядный жест гостеприимства, поскольку, когда она, взяв юношу под руку, повела к дверям, Йен встретился глазами с маркграфом, и тот одобрительно ему кивнул.
Гром отгремел, хотя на востоке время от времени поблескивали зарницы, сопровождаемые ворчливым рокотом. Но дождь продолжал идти и, похоже, переставать не собирался. Капли стучали по навесу, высоко в ветвях деревьев шумел ветер. Сад был со всех сторон окружен стенами замка, что в какой-то степени уберегало от мелкой мороси, приносимой ветром.
Йен предпочел бы осматривать сад днем, но даже в темноте, в дождь приятно было видеть перед собой растения, усыпанные гравием дорожки...
Марта показала на одну из клумб.
- Если утро солнечное, мы называем этот цветок "Лилией доброго утра" раскрываясь, он становится золотистым, оранжевым и красным, совсем как восход солнца.
Йену фраза показалась довольно странной.
- А если утро пасмурное, как тогда вы его называете?
- Я не точно выразилась? - Марта улыбнулась ему. - Хорошо, я скажу тебе, как мы его тогда называем - мы называем его "Валяйся в постели", потому что цветок достаточно разумен, чтобы в такие дни вообще не раскрываться.
Взяв юношу под руку, она повела его по дорожке.
- А вот здесь моя собственная клумба, - пояснила девушка, указывая на самую обычную клумбу с цветами - У меня мало времени ею заниматься, зато я все делаю здесь сама, - чуть горделиво продолжала она. - Как те гордые собой крестьяне, из которых я происхожу. Знаешь, самые красивые цветы растут в самом отвратительном навозе.
- Ты из крестьян? - удивленно переспросил Йен.
- Спасибо, что произнес это слово уважительно. Ничего постыдного, если ты рождена не аристократкой; главное, вести себя достойно, тем более, если тебе удается взлететь так высоко, как мой отец. Я... А-а, понимаю. - Марта подняла вверх палец. - Ты умен, Йен Сильверстейн - ведешь разговор обо мне и не даешь расспросить себя. - Пальцы Марты машинально погладили его руку. Поскольку я не решаюсь состязаться с тобой по части сообразительности, задам вопрос прямо: ты - Обетованный Воитель?
- Даже и не знаю, что на это ответить, - пробормотал Йен. Разве что выложить искренне: мол, понятия не имею, о чем ты говоришь. - Сейчас я... ну, как бы это сказать... всего лишь вестник. Харбард попросил меня передать его просьбу и вручил мне то, что я не смог бы получить ни от кого другого.
- Всего лишь вестник, говоришь? - переспросила она. - То есть ты не Йен Сильвер Стоун, не тот, кто убивал бергениссе и огненных великанов?
- Одного бергениссе и одного огненного великана, - слегка смутился юноша. - И я не убил бергениссе, только ранил его.
Не хотелось признаваться, что он лишь слегка поцарапал врага, и неизвестно, как бы еще все обернулось, если бы в руках у юноши не оказался меч, закаленный в крови Осии, меч, который он впоследствии назвал "Покоритель великанов". Оружие из доброкачественной стали, закаленной в крови Древнего, способно наносить страшные раны, а если разрубить им грудь огненного великана, тот лишался своего холодного каменного сердца.
Ни ловкость, ни умение, ни героизм здесь ни при чем. Дело только в упорстве.
И везении.
- А огненный великан? - подняла брови Марта. - Его ты тоже не убивал? Просто сразил своей скромностью?
Юноша пожал плечами:
- Мне кажется, если бы ты все это видела, вряд ли бы сочла нашу схватку особо героической.
Конечно, легко - и соблазнительно - начать строить из себя героя, расписать свои подвиги... Но было что-то недостойное в том, чтобы таким способом возвыситься в глазах девушки - пусть даже ей самой того хотелось. В конце концов, что для тебя приемлемо, а что нет - решать тебе и только тебе.
Сказать по правде, самым трудным было не победить великана, а не устрашиться его. Все равно что, уходя от снежной лавины, помчаться с крутого склона вниз на лыжах - никуда не денешься, иного выхода нет.
- Ты - Обетованный Воитель? - снова спросила Марта. - Мне ты можешь сказать. - Она многозначительно подняла палец. - Ты чужестранец, ты пришел сюда издалека. Ты закален в боях, оставивших на твоем теле шрамы. Ты принес то, что не в силах нести простой смертный. Ты служишь Древним. И с Бирсом ты разделался шутя - я благодарна тебе за то, что ты не стал доводить дело до кровопролития, потому что видела, что тебе ничего не стоило убить моего брата в этом поединке.
Брата? Ее брата? Минутку...
- Мне казалось, что Бирс Эриксон - сын маркграфа.
Брови Марты смешно взметнулись.
- Конечно, сын. - Девушка приложила пальчик к его губам. - Не заговаривай мне зубы. Если ты не Обетованный Воитель, отчего бы тебе сразу не признаться в этом?
Тяжело, глядя в эти глаза, что-либо отрицать. И все же...
- Увы, я не Обетованный Воитель, а самый обыкновенный человек, Йен Сильверстейн. По твоим меркам - простолюдин. А теперь не ответишь ли ты на один мой вопрос? Объясни, пожалуйста, как Бирс Эриксон может быть твоим братом?
- Очень просто, как мне сдается. Мой отец однажды женился на моей матери, и без малого год спустя на свет появился Бирс. - Марта игриво наклонила голову. - Я называю его своим братом, потому что он сын моей матери и моего отца. А разве там, откуда ты пришел, все по-другому?
- Нет, все так же, но... - Юноша осекся. - Разве маркграф - не твой муж?
- Разумеется, он не мой муж! - Девушка выпрямилась. - Что за дикая мысль!.. Весьма невежливо с твоей стороны думать такое.
Повернувшись, она стала уходить, затем снова повернулась и расхохоталась.
- Нет, нет и нет! Так вот почему ты так... так несмел со мной!.. Нет, я не замужем за своим отцом, Йен Сильверстейн. Я - маркграфиня, но не жена маркграфа. Когда-нибудь я обрету титул матери, после смерти или отречения отца в пользу моего будущего мужа, который в таком случае станет маркграфом. - Девушка помолчала и судорожно глотнула. - Могу я говорить с тобой напрямик, Йен Сильверстейн?
Хотелось бы мне, чтобы со мной всегда только так и говорили.
- Конечно.
- У нас есть поговорка: "Лучшие цветы произрастают в самом вонючем навозе". Нет ничего позорного в том, что ты из простолюдинов, из крестьян, Йен Сильверстейн. Мой отец происходит из них, и тем большее уважение снискал он у самых что ни на есть высокородных пэров. Для моей семьи будет большой честью, если она соединит себя узами с Обетованным Воителем, Йен Сильверстейн, и я, вопреки всем твоим протестам, верю, что ты и есть Обетованный Воитель. Но даже если ты и не он, а просто Йен Сильвер Стоун, истребитель великанов, ты - храбрейший из всех, кто удостаивался чести сидеть за одним столом с моим отцом, как ни тривиально это звучит. - Говоря это, Марта не переставала ласково улыбаться ему. - И для моей семьи будет огромной честью, если ты станешь моим мужем.
Йен раскрыл рот, закрыл, потом открыл снова.
Но ведь я самый настоящий лгун и обманщик. Но ведь ты едва меня знаешь, да и я едва знаю тебя.
- Тебе не следует меня недооценивать, - произнесла Марта. Пальцы ее сцепились. - Не считай меня тепличным растением, Йен Сильвер Стоун, неспособной на... решительность. Во мне много огня.
- Но...
- Помолчи, прошу тебя. - Шагнув к юноше, Марта снова приложила палец к его губам. - Тс-с. Не давай ответа сейчас. Я уговорю отца, чтобы он позволил мне сопровождать тебя к Престолу. Наберись терпения и узнай меня получше. Разве я прошу невозможного? Обещаешь принимать меня всерьез, совершенно всерьез?
Йен почувствовал, что лицо его заливает краска стыда.
- Марта...
- Прошу, не вынуждай меня становиться перед тобой на колени. Сохрани мне хотя бы остатки достоинства. - Глядя ему прямо в глаза, она взяла его руку и прижала к своей груди. - Прошу тебя. В дороге у нас будет и время, и возможность. Обещай, что воспользуешься и тем и другим.
У Иена пересохло во рту.
- Обещаю, - выдавил он чуть ли не шепотом.
Марта упала в его объятия, влажные губы девушки страстно искали его уста. Ее язык нес вкус мяты и апельсинов.
Арни ждал, когда Йен ввалился в комнату. Юноша все еще не мог прийти в себя от случившегося в саду.
"Покои" оказались чередой комнат в северо-западном крыле верхнего этажа резиденции маркграфа. Не приходилось сомневаться, что Обетованный Воитель мог претендовать на самое лучшее помещение и для себя, и для своих спутников.
Спальни, расположенные впритык к гостиной, были маленькими - туда втиснули кровать, фаянсовую ночную вазу и тумбочку, по мнению Йена, больше походившую на кофейный столик, по высоте годящуюся разве что для того, чтобы регулярно набивать себе синяки на ногах. Гостиная, однако, оказалась просторнее - десять на пять метров, и, несмотря на два низеньких стульчика вокруг низенького столика и сооружение, в котором угадывалось пышное кресло вроде того, что стояло в гостиной Арни в Хардвуде, здесь по устланному мягкими коврами полу вполне можно было разъезжать на велосипеде - при условии некоторой осторожности, разумеется.
Осторожная езда на велосипеде - идея, конечно, неплохая, в общем и целом. Если не угодишь в камин, то через застекленные створчатые двери непременно въедешь прямиком на балкон. Что ставило вопрос: почему строители резиденции столь беспечно отнеслись к возможности проникновения в башню?
Впрочем, самому все не понять, а интересоваться деталями обороны резиденции маркграфа - вряд ли очень умно со стороны гостя, пускай даже почетного.
Арни оторвался от своего шитья. Шитья?
Этот вопрос ясно читался на изумленной физиономии Йена, потому что Арни тут же кивнул.
- Да-да, не удивляйся, занимаюсь шитьем. Посеял, понимаешь, где-то пуговицу от рубашки, вот и пришлось срезать одну от воротника и перешить ее пониже. К тому же сегодня утром я порвал штаны на дороге и решил не убиваться по этому поводу, а просто подлатать их малость. - Старик бойко, как заядлая швея, откусил кончик нитки. - Молодцы Торсены, дали мне в дорогу прочнейших ниток - "нитки для занавесок", как называла их Эфи.
- Наверняка здесь все могли за тебя сделать, - скептически произнес Йен.
Хмыкнув, Арни покачал головой:
- Могли, конечно, но я предпочел сам отправиться на кухню за нитками и иголками. - Он кивнул на небольшую деревянную шкатулку на столе с разноцветными клубками и клубочками, будто ежи утыканными различного калибра швейными иглами.
- Что тут скажешь... - Йен шутливо-беспомощно развел руками, когда старик решительно хлопнул крышкой шкатулки. - Никак в толк не возьму. У тебя же есть свои иголка с ниткой, а ты идешь к кому-то их выпрашивать. Зачем?
Арни улыбнулся до ушей.
- Мои припасы точно лучше. Нитки крепкие, толстые, иголки что угодно проткнут и не сломаются. Но не пойди я на кухню и не просиди там часа два, болтая с поварихой и глядя, как она разделывает гусей к завтрашнему ужину, я бы ни за что не узнал, как обстоят тут дела. - Да, да, - закивал он, - это было очень здорово. Я всегда присаживался вечером на кухне, пока Эфи готовила ужин.
Старик помрачнел. Не надо было быть искушенным психологом, чтобы понять, как Арни тосковал по своей прежней жизни с женой.
Йен не знал, что сказать.
- Кажется, все меня сегодня обошли по части полезных дел.
Он посмотрел на дверь в комнату Ивара дель Хивала на другом конце гостиной.
- Нет, пока не приходил, - ответил на невысказанный вопрос Арни. - Не иначе как подцепил во дворце какую-нибудь гулёну. Ивар мигом обживается, куда бы ни попал.
Отложив шитье, он встал и потянулся. Не как дряхлый старикан, каждое движение которого сопряжено с ломотой в суставах и болью в мышцах, а именно потянулся, чтобы расправить затекшие члены.
Йен однажды где-то прочитал о прямой связи между уходом на покой и скорой смертью. Видимо, это уже засело в генах - стоит тебе только прекратить работать во благо грядущих поколений, как твои биологические часики останавливаются. Да, но если это действительно так, то Арни являл собой анекдотический пример обратного. Морщин на лице у него не прибавилось, как и седины в волосах; напротив, он казался помолодевшим.
Арни присел на корточки перед камином и принялся ворошить поленья каминными щипцами. Взметнулись искры и, упав на полированный каменный полукруг перед камином, угасли.
- Не пора ли бай-бай, как считаешь?
Йен улыбнулся:
- Знаешь, за последние десять лет не припомню, чтобы кто-нибудь укладывал меня спать.
Вообще-то Арни прав. Действительно пора спать.
Арни пожал плечами:
- Ладно, как скажешь. Хоть бы рассказал, что там интересного было на ужине.
Мысли юноши всецело занимала Марта, однако вряд ли следует обсуждать ее предложение с Арни - чего доброго, старикан подумает, что ему захотелось прихвастнуть.
- Весело было.
Арни усмехнулся:
- Весело? Уж не прочат ли тебя в женихи?
Йен оцепенел от удивления, что, несомненно, отразилось на его физиономии, потому что Арни расхохотался.
- Чего не услышишь от трепливой кухарки, если знаешь, когда понимающе кивнуть, а когда расспросить о подробностях!
Для одного дня сюрпризов более чем достаточно.
- Все. Иду спать, - заявил юноша.
- Но не сию же минуту, - возразил Арни. В руках у него оказался знакомый пластиковый пакетик, и он ловко метнул его Йену. - Отныне всегда имей парочку под рукой, причем в кармане, а не в рюкзаке, - улыбнулся старик, видя изумленную мину Йена. - Не обижайся, парень, я с самыми лучшими намерениями. - Улыбка на его лице сменилась профессиональной маской почти что судейской беспристрастности. - Проработаешь в аптеке лет тридцать, вмиг по одному только виду определяешь, за чем явился к тебе очередной юнец конечно же, за ними. За презервативами. И тут же сам ему их предложишь - к чему изводить человека, есть ведь такие, которые стесняются.
- Но...
- Никаких "но", - отрезал Арни, отбросив профессиональную строгость и снова сердечно улыбаясь. - Она действительно хороша, а ты парень, и, как только ей захочется, это и произойдет. Так что не забывай девиза бойскаутов: всегда готов.
* * *
В комнате стоял холод, но Арни тяжелыми каминными щипцами извлек из камина обогревательные пластины, не позабыв язвительно пройтись в адрес нерадивых слуг, после чего отправил их в особый мягкий конверт, и грелка была готова.
В мерцавшем свете тихонько потрескивавшей свечи Йен разделся и лег в постель, укрывшись толстым одеялом, после чего, задув свечу, попытался уснуть.
А может, все не так уж и глупо? Давным-давно один из Древних - по мнению некоторых, Тюр, другие считали, что это был Ньорд, третьи - что сам Один, - пообещал отрядить к вандестам воина, коему суждено повести их в победных завоеваниях, начиная с Городов Доминиона.
И они, сгорая от нетерпения, стали его дожидаться.
Разумеется, им не мог быть первый попавшийся солдат. Обетованный Воитель должен быть человеком незаурядным, которому под силу то, о чем и не мечтает простой смертный.