- Что смешного увидел? - поинтересовался Ивар дель Хивал, потирая руки, будто желая отмыть их после долгого странствия.
- Рад буду увидеть жену паромщика Фриду, - ответил Йен.
- А, вон оно что, - понимающе кивнул Ивар дель Хивал. - Эх, помолодеть бы, да чтобы не было в голове иных забот, как только приударить за молоденькой красоткой!
- Я не это имел в виду.
Вообще-то звали жену паромщика не Фрида, а Фрейя. Именно она наделила Йена даром бесстрашно взглянуть в лицо Огненному Герцогу, именно ее благословение дало ключ к победе. Именно Фрейе юноша вверил рубин Брисингов.
Но он не мог сейчас сказать об этом. Не станешь же просто так распахивать душу.
- Она славное готовит жаркое, - в конце концов произнес Йен, - а пироги еще лучше.
Арни Сельмо так и стоял с рюкзаком на спине, пока Иен снова не постучал в дубовую дверь, на этот раз сильнее.
Никакого ответа. Арни покачал головой. Нет, явно в этих местах не все в порядке.
Черт бы тебя побрал, старина, да ты ведь уже и вправду старина, мелькнуло у него в голове. Впрочем, сейчас Арни чувствовал себя моложе, чем в двадцать-тридцать лет. Утром он проснулся с ощущением некой скованности в теле, но боли не было. Арни помнил, как по утрам просыпался, проведя беспокойную ночь под боком у Эфи в последние ее месяцы, сквозь сон чувствуя, как бедняга ворочается в полузабытьи, даруемом смесью из снотворного и болеутоляющего. Тогда ему и в голову не приходило задать себе вопрос, где у него покалывает.
Но здесь все оказалось по-другому - боль действительно исчезла.
Он продрых всю ночь на парочке одеял, наскоро расстеленных на холодной земле, потом прошагал несколько часов кряду, неся носилки, и теперь чувствовал себя...
Прекрасно! Он чувствовал себя просто прекрасно! Дьявол, он даже порой забывал и об Эфи, и о том, как ему ее недостает. Арни сконфуженно смутился.
- Эй! - крикнул Йен. - Есть кто-нибудь дома?
Молчание.
- Может, все же попытаться войти? - полушутя-полусерьезно предложил Арни. Сам бы он ни за какие блага мира не проник самовольно в чужой дом.
- Нет, - покачал головой юноша.
Если ты возвращаешься домой, а двери на запоре, вполне можно просунуть башку в дверь и завопить что есть мочи: "Эй, где вы там все?"
Иное дело здесь. Тут тебе не Хардвуд, где, наверное, и нет таких, кто запирал бы двери - а вдруг соседу понадобится зайти?
- Нет уж, избави Бог, - добавил Йен.
Ивар дель Хивал закивал, явно с ним соглашаясь.
- Зайти в дом к Древнему без его согласия? Думаю, для самоубийства есть масса других возможностей. Попроще.
Ивар дель Хивал тем временем отвязал Осию от носилок и сейчас помогал ему встать на ноги. Осия стоял, пошатываясь с непривычки, будто пытаясь побороть колебавшуюся под ним землю. Здоровой рукой он ухватился за стену хижины.
- Никого нет дома. - В глазах старика мелькнула озабоченность. - Йен, прошу тебя, посмотри в загоне, там ли Слейпнир и Сильвертоп.
- Слейпнир? - ухмыльнулся Арни Сельмо. - Что же, Харбард дал своей лошади то же имя, что и Один своей?
- Не совсем, - улыбнулся Йен. - Но почти.
- На нее нужно взглянуть.
Арни направился вслед за Йеном по тропинке, ведущей от хижины, к загону на берегу реки.
- Странный загон - выходит прямо к воде?
- А он здесь не для того, чтобы удержать Слейпнира и Сильвертопа. Да их и не удержишь.
Земля в загоне была истоптана копытищами величиной с добрую суповую тарелку, лишь небольшой кусочек у самой воды был аккуратно прибран граблями - там остались лишь отдельные следы и несколько подозрительно объемистых кучек лошадиного навоза, над которыми роились мухи.
Лошадей нигде не было видно, но внизу у берега реки была еще и хорошо укрытая от посторонних глаз пещера, может быть...
- Слейпнир, Сильвертоп! - громко позвал Йен.
И тут же в ответ раздался топот копыт, будто на них несся целый табун.
Но это был не табун. Жуткий топот исходил от одного огромного создания. Серое, в темно-серых же пятнах, Длинная грива в беспорядке, спутанный волос местами сбился в комки... И у него было восемь ног. Все они двигались на удивление слаженно, в странном ритме четыре на четыре. Создание направлялось прямо к ним, остановившись лишь в метре от ограды. В его глазищах не было и следа обычной нежной кротости лошадей, зато сверкали энергия и разум. Арни Сельмо предусмотрительно отступил на шаг.
- Боже правый! - вырвалось у него.
- Угу, - кивнул Йен. - Привет тебе, Слейпнир, - приветствовал животное юноша, пытаясь говорить непринужденно. - Вот, пришли проведать.
Лошадь громоподобно всхрапнула в ответ.
- Кто там? - каркающе осведомился кто-то позади них. - Вот так сюрприз! Глазам своим не верю!
Арни Сельмо круто повернулся.
На пне дерева, сложив крылья и устремив на пришельцев скептический взор, восседал ворон.
Йен лишь улыбнулся птице, будто увидев старого приятеля.
- Ты - Хугин или Мунин? - поинтересовался юноша.
- Мунин, - ответил ворон. - Память. Мунином звали меня всегда, и Мунином вечно я останусь. А ты Йен Сильверстоун? Или Йен Сильверстейн? Ответь мне на своем языке или на моем.
- Зови меня и так, и так, - ответил Йен. - Джег стар тилл динаб дерес дженест.
Какого черта парню вздумалось предоставлять себя в распоряжение ворона? - мелькнуло в голове у Арни.
И тут Арни Сельмо будто током ударило - Йен изъяснялся на языке, мелодичностью напоминавшем норвежский, хотя раньше он подобного не слышал. Как же в таком случае догадался, что имя птицы означает "память"?..
Минуточку-минуточку, птица ведь и слова не произнесла по-английски! Она говорила на берсмале. Однако Арни понял ее, даже не задумавшись!
Йен внимательно смотрел на него, чуть склонив голову набок, будто невольно копируя странного ворона.
- Похоже, сработало... - произнес он.
- Даже если бы не получилось с вами, в любом случае получилось со мной, - прокаркал ворон на сей раз по-английски, с едва заметным британским акцентом. - Слышаны мною эти слова прежде, а к чему память, если не к тому, чтобы не забывать?
Услышав какой-то звук позади себя, птица обернулась. Повернул голову и Арни - Ивар дель Хивал вместе с Осией спускались вниз по тропинке. Осия положил руку на плечо Ивара, тот поддерживал его.
- Вижу тебя, Орфиндель, - произнес ворон, когда оба подошли. Помнится, раньше ты был жирнее. Возраст ли твой наступает тебе на пятки, или дело в другом?
Осия кивнул в ответ:
- Вот и ты, Мунин. Мы пришли, чтобы...
- Знаю я, зачем вы пришли, - раздался сзади громоподобный голос.
Шагов по гравию никто не услышал - из-за шума воды.
Опершись на копье, стоял человек.
Возраст незнакомца угадать было невозможно. Волосы и борода поседели, лицо обветрилось, словно старая кожа, зато стать прямая, уверенная, как у молодого. Из-под накидки с капюшоном виднелись лишь глаза, немигающим взором уставившиеся на пришельцев.
- Чтобы я подлечил Орфинделя. Причем во второй раз, молодой Йен Сильверстоун, - продолжал он, обращаясь только к Йену, будто не замечая остальных. - Но я приветствую тебя, хотя в гости и не звал.
- П-приветствую тебя и я, Харбард, - запинаясь ответил Йен. Слова давались с трудом, губы будто одеревенели, в горле застрял комок, который юноша тщетно пытался проглотить. Найдя в себе силы, Йен тихо добавил: - Мне кажется, я послал сюда нечто ценное.
- Послал, верно, - пронзительно каркнул ворон. - И все сюда прибыло, но ты обязал меня отдать это ей, а не ему. Они долго спорили...
Харбард, странно растопырив пальцы, вытянул руку вперед, будто на что-то указывая. Пальцы его были толстыми, длинными, всю руку густо покрывала седая поросль. Из-за нее почти не был заметен даже шрам на тыльной стороне ладони.
- И вот теперь ее нет, она ушла. Чтобы укрыть камень в надежном месте, как она сказала. - Харбард вяло опустил руку. - Забралась на широкую спину Сильвертопа и, даже не обернувшись, ускакала прочь.
Такое Арни Сельмо мог понять: жена Харбарда уехала, чтобы хорошенько спрятать рубин Брисингов, о котором говорил Йен, и теперь этот человек, как и сам Арни, страдал в одиночестве.
Арни склонил голову в молчаливом сочувствии.
А Харбард вперил в него пронзительный взор.
- Ты кто такой будешь?
- Меня зовут Арни Сельмо, - ответил Арни, выпрямившись. Ему отчаянно хотелось убедить собеседника, что он еще далеко не старик, что он бодр, как четверть века назад, но отнюдь не хотелось выказать ему, что, как малое дитя, смущен взглядом хозяина этой хижины.
- Ах да, я помню тебя. В молодые годы ты был хоть куда! Да... - Харбард осекся и поднял руку в извинительном жесте. - Прямо беда, когда стареешь. Только и пересыпаешь в голове пережитое.
- Послушай, - обратился к нему Йен. - У Осии дела неважнецкие...
- Как и у меня, - резко ответил Харбард. - Как и у меня, - повторил он уже спокойнее. - Я сделаю, что смогу, чтобы облегчить его страдания, - если ты готов облегчить мои.
Вымученно улыбнувшись, Йен скованно произнес:
- Конечно. А что тебе понадобится? Помело колдуньи Запада?
Харбард долго стоял, не проронив ни слова. Потом вдруг улыбнулся и от души расхохотался, хотя кому-то этот взрыв смеха мог показаться угрожающим.
Откинув капюшон, он выставил на всеобщее обозрение повязку, закрывавшую левый глаз.
- Давайте войдем в дом и там за едой все обсудим. А поговорить есть о чем, молодой Йен.
- Да, да, да, - проверещала птица. - Поговорить предстоит о многом обсудим, что мы можем сделать для тебя, и что ты - для нас.
Последняя фраза пришлась не по душе Арни. Впрочем, черт побери, ему многое приходилось не по душе в этой жизни, однако он умел с этим мириться.
Честно говоря, еда "от Харбарда" явно не стоила того, чтобы отшагать ради нее через Скрытые Пути. Если уж совсем откровенно, то ради нее не стоило даже в хижину заходить. Жаркое, судя по всему, из оленины стараниями хозяина превратилось чуть ли не в желе, а приправлено было лишь горсткой диких луковиц; впрочем, соль и перец из походных запасов Йена сделали его съедобным. А вот моченые яблоки из бочки, стоявшей здесь же в хижине, оказались отменными и вкусом напоминали добрый выдержанный сидр. Что же в них было еще? Может, едва уловимый черничный привкус?..
Осия растянулся на походной кровати, которую установили возле плиты. Арни Сельмо и Ивар дель Хивал расположились за столом по обе стороны от Харбарда, который только теперь, после того как с проворством наторелой и гостеприимной хозяйки накормил ораву гостей, смог спокойно пообедать и сам.
Йен доел яблоко и уже собрался положить огрызок на тарелку...
Храни семена, - пробормотал Осия (никто, кроме Йена его не услышал). Высади их, как подойдет пора. Плоды дерева не будут столь же сладки, как те, что с деревьев Фрейи, но взрастут в любой почве.
- Ну, чем богаты - тем и рады, - сказал Харбард на среднеберсмальском, - еда, питье, тепло, теперь пора перейти к... делу.
Последнее слово было сказано по-английски.
- К делу... - повторил Арни Сельмо. - А какие у нас дела?
Судя по всему, старик прекрасно понимал по-берсмальски, но говорил на английском. Интересно почему? Умышленно? Или просто не хватало разговорной практики? Это оставалось для Йена загадкой.
- Мне... - медленно произнес Харбард, - понадобится вестник, посол, чтобы я мог направить его в Вандескард кое с кем переговорить. Там явно планируют большую войну со Срединными Доминионами. По вашим собственным словам, вы чуть было не наткнулись на патруль.
Ивар дель Хивал кивнул:
- Теперь ясно, почему там рыщут солдаты... Уж не по милости ли маркграфа Внутренних Земель?
- Он... к этому руку приложил. А войны допустить нельзя, - жестко заявил Харбард.
- Все "за", - согласился Ивар дель Хивал. - Но кто же этим займется?
- Только не ты, - ответил Харбард. - Что с тобой ни делай, ты был и остаешься преданным вассалом Дома Пламени, и тебя никогда и никем больше считать не будут - ты клялся Огню и Небу, но не мне.
- Так и есть, - кивнул Ивар дель Хивал. - Даже у границы с Вандескардом мне было как-то не по себе. Да и сейчас не по себе. Но, - развел он руками, - что поделаешь?
- Мой знак понесет Йен Сильверстоун. Ты будешь под его защитой - может быть, это тебя убережет.
Ивар дель Хивал нахмурился:
- Я предпочитал бы шансы получше, чем "может быть"...
Йен был растерян. С какой стати Один, или Харбард, или как он там еще себя теперь величает, вдруг возжелал остановить войну? И при чем тут Йен и его товарищи?
- Почему? - Изборожденное морщинами лицо Арни Сельмо оставалось непроницаемым. Вот уж с кем Йен не рискнул бы сразиться в покер. - Почему помешанному на войне Одину, у кого руки по локоть в крови, вдруг захотелось податься в миротворцы? Почему бы вновь не удобрить поля - полить кровью и дерьмом молодых?
Ивар дель Хивал стал подниматься из-за стола.
- Один?..
Черт-черт-черт! Вот уж чего явно не следовало делать, так это злить Харбарда, в особенности теперь, после ухода Фрейи.
- Если бы мне понадобилось, чтобы меня величали Дином, - заговорил Харбард, и в его голосе зазвучали раскаты грома, - я бы так и представлялся. В прежние времена, юнец, я бы голову тебе снес за такие манеры.
Йен почувствовал рукоять "Покорителя великанов", висевшего в ножнах на спинке стула. Конечно, шансов у него против Харбарда маловато...
- Однако людям постарше надо учиться терпению, - ответил Арни. Выдержав взгляд Харбарда, он продолжал: - Они не могут позволить себе юношеского безрассудства. Им нужно учиться взвешивать свои желания и возможности, и, что самое трудное, им необходимо смириться с тем, что приходится прибегать к помощи других. Им приходится разучивать новое и поганое словцо "улаживать". Им... нет, нам. - Его губы превратились в две ниточки, но руки по-прежнему спокойно лежали на столе. - Если бы ты сам мог сделать то, что необходимо, то не стал бы с нами разговаривать. Так что, Древний, если желаешь начать переговоры, давай сядем за стол, и мы выслушаем твои условия. Давай будем улаживать, Харбард.
Харбард мгновение молчал, сдерживаясь из последних сил, руки его сжались в кулачищи.
- Ладно, пусть так, - сквозь зубы процедил он. Потом, сунув руку в карман, извлек оттуда кольцо и надел его на свой толстый палец. Это было простое украшение - ни узоров, ни надписей, просто изящно свернутая в кольцо полоска золота. Оно напомнило Йену другое кольцо, то, которое он возненавидел, однако сходство было лишь кажущимся. К тому же на этом кольце не было красного камня с тошнотворным символом.
- Надень, - попросил его Харбард, и кольцо неожиданно покатилось по столешнице.
Йен инстинктивно схватил украшение и взвесил в руке - увесистое!.. Он вернул его Харбарду.
- Драупнир? У Одина было кольцо по имени Драупнир. Раз в восемь дней...
- Да-да! - Харбард нетерпеливо взмахнул рукой. - Раз в восемь дней из одного кольца получалось восемь... Всё вестри с их дурацкими сказочками они просто помешаны на золоте. Если желаешь, называй его "Кольцом Харбарда".
- И ты полагаешь, мне поверят только потому, что у меня какое-то колечко на пальце? - недоверчиво произнес Йен.
Харбард устремил на Йена тяжелый взгляд из-под нависших бровей. Юноша не мог разобрать, какого цвета глаза у Харбарда, хотя смотрел прямо в них, будто птица, загипнотизированная немигающим взором удава.
- Они поверят тебе, как моему посланнику, тому, кто представляет меня на переговорах, Йен Сильверстейн, - пророкотал Харбард так, что даже тарелки на столе звякнули. Помолчав, он уставился на шершавую поверхность стола и стал водить пальцем по лужице пролитого сидра. - Я стар и слаб, Йен Сильверстейн, - вновь заговорил Харбард, и это был не громоподобный глас божества, а тихий тенорок уставшего старика. - Нынче я уже не тот, что прежде, а со временем станет еще хуже. Жена ушла от меня, и не думаю, чтобы ей захотелось возвращаться в раздираемую войной страну.
Он перевел взор на Арни Сельмо:
- Надеюсь, мой юный друг, ты поймешь, как страшно стареть в одиночку.
- Ну, кое-какое представление я имею... - Лицо Арни стало похожим на гранит. - Хватит об этом. Так что мы предпримем?
Харбард медленно поднялся, как человек, которому каждое движение доставляет нестерпимую боль.
- Я сниму мое копье, но знайте, что никому из присутствующих здесь я не причиню вреда.
Пройдя до входной двери, Харбард снял висевшее над ней копье.
Трудно было понять, что произошло, однако все вокруг изменилось. Нет, Харбард не стал выше ростом, его седая голова не упиралась в деревянный потолок, отнюдь - но теперь, когда в руке у него оказалось видавшее виды древко копья, казалось, он вырос и заполнил собой всю хижину.
Внезапно где-то вдали басовито зарокотало, и когда Харбард, усаживаясь на стул, упер копье в деревянные половицы, хижину основательно тряхнуло, зазвенела посуда на столе и полках, несколько тарелок даже упали на пол и со звоном разбились.
У Йена возникло странное чувство - судя по всему, следовало бы испугаться этого человека, однако юноша просто не мог ему не верить. Хотел бы не верить, но не мог, и все.
- Наденешь это кольцо и понесешь Гунгнир как мой посланник, торжественно произнес Харбард, устремив на собеседника немигающий взор. Оглохнуть можно было от этого рокота басов - горы бы сдвигать таким голосом. - И скажешь вандестам, что войне не быть, чтобы не смели нарушать мой покой ни те, кто претендует на мантию Ванира, ни кто-либо другой.
Он наклонил копье к Йену, и тот уже протянул руку...
- Стой! - вскочив на ноги, отчаянно закричал Осия. - Даже не прикасайся! Оружие Древних способно испепелить руку любому из смертных, кто отважится взять его. - Он зашатался, словно пьяный, пытающийся устоять на ногах. - Если, конечно же, ты... Нет, - почти беззвучно добавил старик. Йен Сильверстейн храбр - храбрее, чем ему самому может показаться, - и в сердце у него верность. Но он не ас*. [Асы - боги скандинавской мифологии.]
Харбард медленно кивнул.
- Я это учел. Посмотри на стол, - велел он юноше, повернувшись к нему.
Рядом с пустой тарелкой Йена лежала пара перчаток. Еще секунду назад их там не было. Простые, без украшений перчатки, вязаные, из белой шелковой нити... Нет, не из шелка, а...
Волос.
Ее волос.
- Она сплела из волос нити, из них - пряжу, а после связала из нее перчатки, - пояснил Харбард. - Попробуй надеть.
Йен быстро натянул перчатку сначала на одну руку, потом и на другую. Поразительно: они сидели как влитые, хотя безымянный палец Йена был чуть длиннее обычного. Руки охватило приятное тепло; словно вторая кожа, мягкие, шелковистые... Юноша даже стал опасаться, что ему не захочется их снимать.
Йен потянулся за копьем. Пальцы в перчатках двигались странно непривычно - рука стала будто и не его. Йен сосредоточился, и вот медленно, очень медленно пальцы сомкнулись вокруг древка копья. Монотонный гул в голове сменился тихим криком, отдававшимся эхом в глубинах сознания. Когда вторая рука юноши обхватила копье, замер и крик.
Йен попытался упереть копье в пол. Поначалу оно подчинялось ему словно нехотя, потом вдруг стало легким, как соломинка, и будто по своей воле осторожно опустилось на Деревянную половицу. Пальцы Йена судорожно сжались, Потом отпустили древко. Да, с ним следовало быть осмотрительнее: удар толстым концом Гунгнира разбил бы скалу.
- Верно, проявляй деликатность, - промолвил Харбард. - Гунгнир сильный и мудрый, он не позволит обращаться с собой как попало.
- Итак, ты хочешь, чтобы я передал твои слова вандестам, а взамен берешься вылечить Осию? - спросил Йен.
Харбард кивнул в ответ.
- А если меня пошлют к черту?
- Вряд ли тебе не поверят. - Харбард покачал головой. - Если понадобится, можешь пригрозить им моим проклятием.
Йен фыркнул.
- Мое проклятие... кое-что значит. - Харбард достал яблоко из бочки, положил его на стол перед юношей. Прикрыв свой единственный глаз, он простер вперед руки и быстро пробормотал что-то на непонятном гортанном наречии...
Яблоко, чуть шевельнувшись, сморщилось, раскололось надвое, после чего побурело и задымилось. Вскоре глазам предстала лишь жалкая кучка отвратительно пахнувшего серовато-черного праха.
- Ступай, - велел Харбард. Взяв со стола тяжелое кольцо, он вложил его Йену в ладонь.
Хотя волосатые пальцы Харбарда были раза в два толще пальцев Йена, это кольцо, только что державшееся лишь на большом пальце юноши, плотно обхватило его средний палец. Когда Йен попытался надеть его на большой палец, оно пришлось впору и там. На вид оно оставалось таким же, однако...
- Передай им мои слова.
- Передам, - пообещал Йен. - И пусть, когда я вернусь, Осия будет здоров.
- Вернешься, молодой Сильверстоун, и он будет здоров. - В глазах Харбарда блеснул озорной огонек. - Если вернешься.
Глава 7
Маркграф Эрик Тюрсон
Маркграф Восточных Земель безмятежно дожидался, пока прислуга, проведя церемонию полуденного обтирания губкой, закончит его одевать. Если быть откровенным, он предпочел бы облачаться в одежды сам; было что-то недостойное мужчины в том, когда тебя обмывают и одевают, пусть даже женщины, молоденькие и миловидные. Но сие решал не он, и так длилось уже много лет. С тех пор как Эрик стал маркграфом, за него очень многое делали другие. Мириться с неизбежным было не в характере Тюрсона; оставалось лишь притворяться...
Он и притворялся. К примеру, сегодня все утро пришлось охотиться. Радости это ему не доставляло; Эрик Тюрсон был из крестьян, а те, чтобы как-то выжить, должны от зари до зари вкалывать в поле, а не тратить драгоценный световой день на забавы.
Тоска и монотонность существования сопутствовала крестьянам всю жизнь; праздность была им незнакома.
У него были все основания претендовать на маркграфство, во всяком случае, ничуть не меньше, чем у какого-нибудь отпрыска аристократического рода, - он был женат на маркграфине, вполне официально, с соблюдением всех необходимых церемониалов, под защитой и при Условии свидетельства Братства Сыновей Тюра - все двенадцать Тюрсонов, подняв свои металлические кулаки, выкрикнули одобрение, когда окровавленные простыни после брачной ночи выставили на обозрение толпы, собравшейся под окнами спальни новобрачных. Однако все вокруг знали, что он из простолюдинов, и поскольку манерам и манерничанью аристократов по происхождению так и не суждено было войти в плоть и кровь Эрика, оставалось лишь истово соблюдать правила, из кожи вон лезть, копируя воспитанность высокородных.
Правила предусматривали, чтобы высокородные писали вирши, и Эрик часами вынужден был торчать в большой гостиной с пером в руке, марая бумагу своими поэтическими пробами, без особых, впрочем, успехов - вышедшее из-под его пера было настолько деревянным, тяжеловесным и бездарным, что даже он сам ни за что бы не рискнул сделать его всеобщим достоянием. Правила предписывали и глубокие познания в кулинарии, и умение подобрать вино за столом, посему Эрик торчал в обществе главного повара на кухне, измышляя новые и новые блюда, которые воплотили бы его личную гурманскую концепцию, хотя сам он относился к еде совершенно утилитарно - лишь бы брюхо набить на день.
Охотиться для деревенского мальчишки - значит браконьерствовать, ставить запрещенные капканы, но так как истинному дворянину надлежит гнать зверя верхом, Эрику приходилось скрепя сердце трястись в седле многие мили, разыгрывая охотничий пыл и задор.
И вот теперь он восседал на стуле, терпеливо дожидаясь, пока самая пышнозадая и молодая из его служанок покончит с зашнуровыванием обуви. Служанка завязала хитроумный узел, капнув на узелок чуть воска от свечи, запечатала свое творение и, вставая, наградила господина приветливой улыбкой - не замечая, что левая рука того намертво вцепилась в рукоять меча. Меч был самым настоящим, однако и он, и покрытая эмалью металлическая рука в первую очередь представляли собой знаки доблести. Можно быть дворянином в десятом колене, можно завоевать дворянский титул, выгодно женившись, но никто не удостаивался звания Сына Тюра, с честью не пройдя Испытания Болью.
- Ваша светлость, - обратилась к нему служанка, - посланник ожидает встречи с вами в Большой Гостиной.
Кивнув на ходу, Эрик распахнул дверь. Двое ожидавших его сыновей встали перед ним навытяжку и тут же выстроились по обе стороны от маркграфа для сопровождения.
Агловайн Тюрсон, как и отец, сжимал меч искусственной металлической рукой - Сын Тюра всегда обязан держать оружие наготове; меч Бирса Эриксона был вложен в ножны на поясе.
Дайте срок, мальчики, дайте срок, думал Эрик. Дочь - будущая маркграфиня, этот титул он ей обеспечил, а вот сыновьям предстояло пробиваться самим, женившись на дворянках. Геррис недавно занял место коменданта одного из городов - родители его невесты ради зятя отреклись от должности; Гральф помолвлен с графиней из приграничных районов. Несколько придворных дам уже сейчас проявляют внимание к Агловайну, и понятно - парень хоть куда и в пятнадцать стал Сыном Тюра! Еще несколько побед в боях, чтобы все смогли убедиться в его доблести и здравомыслии, и он, без сомнения, поведет под венец графскую дочь. Граф Агловайн Тюрсон - это звучит. Если повезет, может стать даже маркграфом, а не он, так Бирс.
В продуваемой сквозняками Большой Гостиной всегда царил холод. Не помогал ни растопленный главный камин, ни два поменьше, что у западной стены. Естественно, маркграфа ждет место во главе стола, и камин будет за спиной. Беда с этими замками - в них либо не продохнуть от жары, либо коченеешь от холода. В этом смысле жилища плебеев, где очаг - центр мироздания, куда приятнее аристократических хором.
- Рад буду увидеть жену паромщика Фриду, - ответил Йен.
- А, вон оно что, - понимающе кивнул Ивар дель Хивал. - Эх, помолодеть бы, да чтобы не было в голове иных забот, как только приударить за молоденькой красоткой!
- Я не это имел в виду.
Вообще-то звали жену паромщика не Фрида, а Фрейя. Именно она наделила Йена даром бесстрашно взглянуть в лицо Огненному Герцогу, именно ее благословение дало ключ к победе. Именно Фрейе юноша вверил рубин Брисингов.
Но он не мог сейчас сказать об этом. Не станешь же просто так распахивать душу.
- Она славное готовит жаркое, - в конце концов произнес Йен, - а пироги еще лучше.
Арни Сельмо так и стоял с рюкзаком на спине, пока Иен снова не постучал в дубовую дверь, на этот раз сильнее.
Никакого ответа. Арни покачал головой. Нет, явно в этих местах не все в порядке.
Черт бы тебя побрал, старина, да ты ведь уже и вправду старина, мелькнуло у него в голове. Впрочем, сейчас Арни чувствовал себя моложе, чем в двадцать-тридцать лет. Утром он проснулся с ощущением некой скованности в теле, но боли не было. Арни помнил, как по утрам просыпался, проведя беспокойную ночь под боком у Эфи в последние ее месяцы, сквозь сон чувствуя, как бедняга ворочается в полузабытьи, даруемом смесью из снотворного и болеутоляющего. Тогда ему и в голову не приходило задать себе вопрос, где у него покалывает.
Но здесь все оказалось по-другому - боль действительно исчезла.
Он продрых всю ночь на парочке одеял, наскоро расстеленных на холодной земле, потом прошагал несколько часов кряду, неся носилки, и теперь чувствовал себя...
Прекрасно! Он чувствовал себя просто прекрасно! Дьявол, он даже порой забывал и об Эфи, и о том, как ему ее недостает. Арни сконфуженно смутился.
- Эй! - крикнул Йен. - Есть кто-нибудь дома?
Молчание.
- Может, все же попытаться войти? - полушутя-полусерьезно предложил Арни. Сам бы он ни за какие блага мира не проник самовольно в чужой дом.
- Нет, - покачал головой юноша.
Если ты возвращаешься домой, а двери на запоре, вполне можно просунуть башку в дверь и завопить что есть мочи: "Эй, где вы там все?"
Иное дело здесь. Тут тебе не Хардвуд, где, наверное, и нет таких, кто запирал бы двери - а вдруг соседу понадобится зайти?
- Нет уж, избави Бог, - добавил Йен.
Ивар дель Хивал закивал, явно с ним соглашаясь.
- Зайти в дом к Древнему без его согласия? Думаю, для самоубийства есть масса других возможностей. Попроще.
Ивар дель Хивал тем временем отвязал Осию от носилок и сейчас помогал ему встать на ноги. Осия стоял, пошатываясь с непривычки, будто пытаясь побороть колебавшуюся под ним землю. Здоровой рукой он ухватился за стену хижины.
- Никого нет дома. - В глазах старика мелькнула озабоченность. - Йен, прошу тебя, посмотри в загоне, там ли Слейпнир и Сильвертоп.
- Слейпнир? - ухмыльнулся Арни Сельмо. - Что же, Харбард дал своей лошади то же имя, что и Один своей?
- Не совсем, - улыбнулся Йен. - Но почти.
- На нее нужно взглянуть.
Арни направился вслед за Йеном по тропинке, ведущей от хижины, к загону на берегу реки.
- Странный загон - выходит прямо к воде?
- А он здесь не для того, чтобы удержать Слейпнира и Сильвертопа. Да их и не удержишь.
Земля в загоне была истоптана копытищами величиной с добрую суповую тарелку, лишь небольшой кусочек у самой воды был аккуратно прибран граблями - там остались лишь отдельные следы и несколько подозрительно объемистых кучек лошадиного навоза, над которыми роились мухи.
Лошадей нигде не было видно, но внизу у берега реки была еще и хорошо укрытая от посторонних глаз пещера, может быть...
- Слейпнир, Сильвертоп! - громко позвал Йен.
И тут же в ответ раздался топот копыт, будто на них несся целый табун.
Но это был не табун. Жуткий топот исходил от одного огромного создания. Серое, в темно-серых же пятнах, Длинная грива в беспорядке, спутанный волос местами сбился в комки... И у него было восемь ног. Все они двигались на удивление слаженно, в странном ритме четыре на четыре. Создание направлялось прямо к ним, остановившись лишь в метре от ограды. В его глазищах не было и следа обычной нежной кротости лошадей, зато сверкали энергия и разум. Арни Сельмо предусмотрительно отступил на шаг.
- Боже правый! - вырвалось у него.
- Угу, - кивнул Йен. - Привет тебе, Слейпнир, - приветствовал животное юноша, пытаясь говорить непринужденно. - Вот, пришли проведать.
Лошадь громоподобно всхрапнула в ответ.
- Кто там? - каркающе осведомился кто-то позади них. - Вот так сюрприз! Глазам своим не верю!
Арни Сельмо круто повернулся.
На пне дерева, сложив крылья и устремив на пришельцев скептический взор, восседал ворон.
Йен лишь улыбнулся птице, будто увидев старого приятеля.
- Ты - Хугин или Мунин? - поинтересовался юноша.
- Мунин, - ответил ворон. - Память. Мунином звали меня всегда, и Мунином вечно я останусь. А ты Йен Сильверстоун? Или Йен Сильверстейн? Ответь мне на своем языке или на моем.
- Зови меня и так, и так, - ответил Йен. - Джег стар тилл динаб дерес дженест.
Какого черта парню вздумалось предоставлять себя в распоряжение ворона? - мелькнуло в голове у Арни.
И тут Арни Сельмо будто током ударило - Йен изъяснялся на языке, мелодичностью напоминавшем норвежский, хотя раньше он подобного не слышал. Как же в таком случае догадался, что имя птицы означает "память"?..
Минуточку-минуточку, птица ведь и слова не произнесла по-английски! Она говорила на берсмале. Однако Арни понял ее, даже не задумавшись!
Йен внимательно смотрел на него, чуть склонив голову набок, будто невольно копируя странного ворона.
- Похоже, сработало... - произнес он.
- Даже если бы не получилось с вами, в любом случае получилось со мной, - прокаркал ворон на сей раз по-английски, с едва заметным британским акцентом. - Слышаны мною эти слова прежде, а к чему память, если не к тому, чтобы не забывать?
Услышав какой-то звук позади себя, птица обернулась. Повернул голову и Арни - Ивар дель Хивал вместе с Осией спускались вниз по тропинке. Осия положил руку на плечо Ивара, тот поддерживал его.
- Вижу тебя, Орфиндель, - произнес ворон, когда оба подошли. Помнится, раньше ты был жирнее. Возраст ли твой наступает тебе на пятки, или дело в другом?
Осия кивнул в ответ:
- Вот и ты, Мунин. Мы пришли, чтобы...
- Знаю я, зачем вы пришли, - раздался сзади громоподобный голос.
Шагов по гравию никто не услышал - из-за шума воды.
Опершись на копье, стоял человек.
Возраст незнакомца угадать было невозможно. Волосы и борода поседели, лицо обветрилось, словно старая кожа, зато стать прямая, уверенная, как у молодого. Из-под накидки с капюшоном виднелись лишь глаза, немигающим взором уставившиеся на пришельцев.
- Чтобы я подлечил Орфинделя. Причем во второй раз, молодой Йен Сильверстоун, - продолжал он, обращаясь только к Йену, будто не замечая остальных. - Но я приветствую тебя, хотя в гости и не звал.
- П-приветствую тебя и я, Харбард, - запинаясь ответил Йен. Слова давались с трудом, губы будто одеревенели, в горле застрял комок, который юноша тщетно пытался проглотить. Найдя в себе силы, Йен тихо добавил: - Мне кажется, я послал сюда нечто ценное.
- Послал, верно, - пронзительно каркнул ворон. - И все сюда прибыло, но ты обязал меня отдать это ей, а не ему. Они долго спорили...
Харбард, странно растопырив пальцы, вытянул руку вперед, будто на что-то указывая. Пальцы его были толстыми, длинными, всю руку густо покрывала седая поросль. Из-за нее почти не был заметен даже шрам на тыльной стороне ладони.
- И вот теперь ее нет, она ушла. Чтобы укрыть камень в надежном месте, как она сказала. - Харбард вяло опустил руку. - Забралась на широкую спину Сильвертопа и, даже не обернувшись, ускакала прочь.
Такое Арни Сельмо мог понять: жена Харбарда уехала, чтобы хорошенько спрятать рубин Брисингов, о котором говорил Йен, и теперь этот человек, как и сам Арни, страдал в одиночестве.
Арни склонил голову в молчаливом сочувствии.
А Харбард вперил в него пронзительный взор.
- Ты кто такой будешь?
- Меня зовут Арни Сельмо, - ответил Арни, выпрямившись. Ему отчаянно хотелось убедить собеседника, что он еще далеко не старик, что он бодр, как четверть века назад, но отнюдь не хотелось выказать ему, что, как малое дитя, смущен взглядом хозяина этой хижины.
- Ах да, я помню тебя. В молодые годы ты был хоть куда! Да... - Харбард осекся и поднял руку в извинительном жесте. - Прямо беда, когда стареешь. Только и пересыпаешь в голове пережитое.
- Послушай, - обратился к нему Йен. - У Осии дела неважнецкие...
- Как и у меня, - резко ответил Харбард. - Как и у меня, - повторил он уже спокойнее. - Я сделаю, что смогу, чтобы облегчить его страдания, - если ты готов облегчить мои.
Вымученно улыбнувшись, Йен скованно произнес:
- Конечно. А что тебе понадобится? Помело колдуньи Запада?
Харбард долго стоял, не проронив ни слова. Потом вдруг улыбнулся и от души расхохотался, хотя кому-то этот взрыв смеха мог показаться угрожающим.
Откинув капюшон, он выставил на всеобщее обозрение повязку, закрывавшую левый глаз.
- Давайте войдем в дом и там за едой все обсудим. А поговорить есть о чем, молодой Йен.
- Да, да, да, - проверещала птица. - Поговорить предстоит о многом обсудим, что мы можем сделать для тебя, и что ты - для нас.
Последняя фраза пришлась не по душе Арни. Впрочем, черт побери, ему многое приходилось не по душе в этой жизни, однако он умел с этим мириться.
Честно говоря, еда "от Харбарда" явно не стоила того, чтобы отшагать ради нее через Скрытые Пути. Если уж совсем откровенно, то ради нее не стоило даже в хижину заходить. Жаркое, судя по всему, из оленины стараниями хозяина превратилось чуть ли не в желе, а приправлено было лишь горсткой диких луковиц; впрочем, соль и перец из походных запасов Йена сделали его съедобным. А вот моченые яблоки из бочки, стоявшей здесь же в хижине, оказались отменными и вкусом напоминали добрый выдержанный сидр. Что же в них было еще? Может, едва уловимый черничный привкус?..
Осия растянулся на походной кровати, которую установили возле плиты. Арни Сельмо и Ивар дель Хивал расположились за столом по обе стороны от Харбарда, который только теперь, после того как с проворством наторелой и гостеприимной хозяйки накормил ораву гостей, смог спокойно пообедать и сам.
Йен доел яблоко и уже собрался положить огрызок на тарелку...
Храни семена, - пробормотал Осия (никто, кроме Йена его не услышал). Высади их, как подойдет пора. Плоды дерева не будут столь же сладки, как те, что с деревьев Фрейи, но взрастут в любой почве.
- Ну, чем богаты - тем и рады, - сказал Харбард на среднеберсмальском, - еда, питье, тепло, теперь пора перейти к... делу.
Последнее слово было сказано по-английски.
- К делу... - повторил Арни Сельмо. - А какие у нас дела?
Судя по всему, старик прекрасно понимал по-берсмальски, но говорил на английском. Интересно почему? Умышленно? Или просто не хватало разговорной практики? Это оставалось для Йена загадкой.
- Мне... - медленно произнес Харбард, - понадобится вестник, посол, чтобы я мог направить его в Вандескард кое с кем переговорить. Там явно планируют большую войну со Срединными Доминионами. По вашим собственным словам, вы чуть было не наткнулись на патруль.
Ивар дель Хивал кивнул:
- Теперь ясно, почему там рыщут солдаты... Уж не по милости ли маркграфа Внутренних Земель?
- Он... к этому руку приложил. А войны допустить нельзя, - жестко заявил Харбард.
- Все "за", - согласился Ивар дель Хивал. - Но кто же этим займется?
- Только не ты, - ответил Харбард. - Что с тобой ни делай, ты был и остаешься преданным вассалом Дома Пламени, и тебя никогда и никем больше считать не будут - ты клялся Огню и Небу, но не мне.
- Так и есть, - кивнул Ивар дель Хивал. - Даже у границы с Вандескардом мне было как-то не по себе. Да и сейчас не по себе. Но, - развел он руками, - что поделаешь?
- Мой знак понесет Йен Сильверстоун. Ты будешь под его защитой - может быть, это тебя убережет.
Ивар дель Хивал нахмурился:
- Я предпочитал бы шансы получше, чем "может быть"...
Йен был растерян. С какой стати Один, или Харбард, или как он там еще себя теперь величает, вдруг возжелал остановить войну? И при чем тут Йен и его товарищи?
- Почему? - Изборожденное морщинами лицо Арни Сельмо оставалось непроницаемым. Вот уж с кем Йен не рискнул бы сразиться в покер. - Почему помешанному на войне Одину, у кого руки по локоть в крови, вдруг захотелось податься в миротворцы? Почему бы вновь не удобрить поля - полить кровью и дерьмом молодых?
Ивар дель Хивал стал подниматься из-за стола.
- Один?..
Черт-черт-черт! Вот уж чего явно не следовало делать, так это злить Харбарда, в особенности теперь, после ухода Фрейи.
- Если бы мне понадобилось, чтобы меня величали Дином, - заговорил Харбард, и в его голосе зазвучали раскаты грома, - я бы так и представлялся. В прежние времена, юнец, я бы голову тебе снес за такие манеры.
Йен почувствовал рукоять "Покорителя великанов", висевшего в ножнах на спинке стула. Конечно, шансов у него против Харбарда маловато...
- Однако людям постарше надо учиться терпению, - ответил Арни. Выдержав взгляд Харбарда, он продолжал: - Они не могут позволить себе юношеского безрассудства. Им нужно учиться взвешивать свои желания и возможности, и, что самое трудное, им необходимо смириться с тем, что приходится прибегать к помощи других. Им приходится разучивать новое и поганое словцо "улаживать". Им... нет, нам. - Его губы превратились в две ниточки, но руки по-прежнему спокойно лежали на столе. - Если бы ты сам мог сделать то, что необходимо, то не стал бы с нами разговаривать. Так что, Древний, если желаешь начать переговоры, давай сядем за стол, и мы выслушаем твои условия. Давай будем улаживать, Харбард.
Харбард мгновение молчал, сдерживаясь из последних сил, руки его сжались в кулачищи.
- Ладно, пусть так, - сквозь зубы процедил он. Потом, сунув руку в карман, извлек оттуда кольцо и надел его на свой толстый палец. Это было простое украшение - ни узоров, ни надписей, просто изящно свернутая в кольцо полоска золота. Оно напомнило Йену другое кольцо, то, которое он возненавидел, однако сходство было лишь кажущимся. К тому же на этом кольце не было красного камня с тошнотворным символом.
- Надень, - попросил его Харбард, и кольцо неожиданно покатилось по столешнице.
Йен инстинктивно схватил украшение и взвесил в руке - увесистое!.. Он вернул его Харбарду.
- Драупнир? У Одина было кольцо по имени Драупнир. Раз в восемь дней...
- Да-да! - Харбард нетерпеливо взмахнул рукой. - Раз в восемь дней из одного кольца получалось восемь... Всё вестри с их дурацкими сказочками они просто помешаны на золоте. Если желаешь, называй его "Кольцом Харбарда".
- И ты полагаешь, мне поверят только потому, что у меня какое-то колечко на пальце? - недоверчиво произнес Йен.
Харбард устремил на Йена тяжелый взгляд из-под нависших бровей. Юноша не мог разобрать, какого цвета глаза у Харбарда, хотя смотрел прямо в них, будто птица, загипнотизированная немигающим взором удава.
- Они поверят тебе, как моему посланнику, тому, кто представляет меня на переговорах, Йен Сильверстейн, - пророкотал Харбард так, что даже тарелки на столе звякнули. Помолчав, он уставился на шершавую поверхность стола и стал водить пальцем по лужице пролитого сидра. - Я стар и слаб, Йен Сильверстейн, - вновь заговорил Харбард, и это был не громоподобный глас божества, а тихий тенорок уставшего старика. - Нынче я уже не тот, что прежде, а со временем станет еще хуже. Жена ушла от меня, и не думаю, чтобы ей захотелось возвращаться в раздираемую войной страну.
Он перевел взор на Арни Сельмо:
- Надеюсь, мой юный друг, ты поймешь, как страшно стареть в одиночку.
- Ну, кое-какое представление я имею... - Лицо Арни стало похожим на гранит. - Хватит об этом. Так что мы предпримем?
Харбард медленно поднялся, как человек, которому каждое движение доставляет нестерпимую боль.
- Я сниму мое копье, но знайте, что никому из присутствующих здесь я не причиню вреда.
Пройдя до входной двери, Харбард снял висевшее над ней копье.
Трудно было понять, что произошло, однако все вокруг изменилось. Нет, Харбард не стал выше ростом, его седая голова не упиралась в деревянный потолок, отнюдь - но теперь, когда в руке у него оказалось видавшее виды древко копья, казалось, он вырос и заполнил собой всю хижину.
Внезапно где-то вдали басовито зарокотало, и когда Харбард, усаживаясь на стул, упер копье в деревянные половицы, хижину основательно тряхнуло, зазвенела посуда на столе и полках, несколько тарелок даже упали на пол и со звоном разбились.
У Йена возникло странное чувство - судя по всему, следовало бы испугаться этого человека, однако юноша просто не мог ему не верить. Хотел бы не верить, но не мог, и все.
- Наденешь это кольцо и понесешь Гунгнир как мой посланник, торжественно произнес Харбард, устремив на собеседника немигающий взор. Оглохнуть можно было от этого рокота басов - горы бы сдвигать таким голосом. - И скажешь вандестам, что войне не быть, чтобы не смели нарушать мой покой ни те, кто претендует на мантию Ванира, ни кто-либо другой.
Он наклонил копье к Йену, и тот уже протянул руку...
- Стой! - вскочив на ноги, отчаянно закричал Осия. - Даже не прикасайся! Оружие Древних способно испепелить руку любому из смертных, кто отважится взять его. - Он зашатался, словно пьяный, пытающийся устоять на ногах. - Если, конечно же, ты... Нет, - почти беззвучно добавил старик. Йен Сильверстейн храбр - храбрее, чем ему самому может показаться, - и в сердце у него верность. Но он не ас*. [Асы - боги скандинавской мифологии.]
Харбард медленно кивнул.
- Я это учел. Посмотри на стол, - велел он юноше, повернувшись к нему.
Рядом с пустой тарелкой Йена лежала пара перчаток. Еще секунду назад их там не было. Простые, без украшений перчатки, вязаные, из белой шелковой нити... Нет, не из шелка, а...
Волос.
Ее волос.
- Она сплела из волос нити, из них - пряжу, а после связала из нее перчатки, - пояснил Харбард. - Попробуй надеть.
Йен быстро натянул перчатку сначала на одну руку, потом и на другую. Поразительно: они сидели как влитые, хотя безымянный палец Йена был чуть длиннее обычного. Руки охватило приятное тепло; словно вторая кожа, мягкие, шелковистые... Юноша даже стал опасаться, что ему не захочется их снимать.
Йен потянулся за копьем. Пальцы в перчатках двигались странно непривычно - рука стала будто и не его. Йен сосредоточился, и вот медленно, очень медленно пальцы сомкнулись вокруг древка копья. Монотонный гул в голове сменился тихим криком, отдававшимся эхом в глубинах сознания. Когда вторая рука юноши обхватила копье, замер и крик.
Йен попытался упереть копье в пол. Поначалу оно подчинялось ему словно нехотя, потом вдруг стало легким, как соломинка, и будто по своей воле осторожно опустилось на Деревянную половицу. Пальцы Йена судорожно сжались, Потом отпустили древко. Да, с ним следовало быть осмотрительнее: удар толстым концом Гунгнира разбил бы скалу.
- Верно, проявляй деликатность, - промолвил Харбард. - Гунгнир сильный и мудрый, он не позволит обращаться с собой как попало.
- Итак, ты хочешь, чтобы я передал твои слова вандестам, а взамен берешься вылечить Осию? - спросил Йен.
Харбард кивнул в ответ.
- А если меня пошлют к черту?
- Вряд ли тебе не поверят. - Харбард покачал головой. - Если понадобится, можешь пригрозить им моим проклятием.
Йен фыркнул.
- Мое проклятие... кое-что значит. - Харбард достал яблоко из бочки, положил его на стол перед юношей. Прикрыв свой единственный глаз, он простер вперед руки и быстро пробормотал что-то на непонятном гортанном наречии...
Яблоко, чуть шевельнувшись, сморщилось, раскололось надвое, после чего побурело и задымилось. Вскоре глазам предстала лишь жалкая кучка отвратительно пахнувшего серовато-черного праха.
- Ступай, - велел Харбард. Взяв со стола тяжелое кольцо, он вложил его Йену в ладонь.
Хотя волосатые пальцы Харбарда были раза в два толще пальцев Йена, это кольцо, только что державшееся лишь на большом пальце юноши, плотно обхватило его средний палец. Когда Йен попытался надеть его на большой палец, оно пришлось впору и там. На вид оно оставалось таким же, однако...
- Передай им мои слова.
- Передам, - пообещал Йен. - И пусть, когда я вернусь, Осия будет здоров.
- Вернешься, молодой Сильверстоун, и он будет здоров. - В глазах Харбарда блеснул озорной огонек. - Если вернешься.
Глава 7
Маркграф Эрик Тюрсон
Маркграф Восточных Земель безмятежно дожидался, пока прислуга, проведя церемонию полуденного обтирания губкой, закончит его одевать. Если быть откровенным, он предпочел бы облачаться в одежды сам; было что-то недостойное мужчины в том, когда тебя обмывают и одевают, пусть даже женщины, молоденькие и миловидные. Но сие решал не он, и так длилось уже много лет. С тех пор как Эрик стал маркграфом, за него очень многое делали другие. Мириться с неизбежным было не в характере Тюрсона; оставалось лишь притворяться...
Он и притворялся. К примеру, сегодня все утро пришлось охотиться. Радости это ему не доставляло; Эрик Тюрсон был из крестьян, а те, чтобы как-то выжить, должны от зари до зари вкалывать в поле, а не тратить драгоценный световой день на забавы.
Тоска и монотонность существования сопутствовала крестьянам всю жизнь; праздность была им незнакома.
У него были все основания претендовать на маркграфство, во всяком случае, ничуть не меньше, чем у какого-нибудь отпрыска аристократического рода, - он был женат на маркграфине, вполне официально, с соблюдением всех необходимых церемониалов, под защитой и при Условии свидетельства Братства Сыновей Тюра - все двенадцать Тюрсонов, подняв свои металлические кулаки, выкрикнули одобрение, когда окровавленные простыни после брачной ночи выставили на обозрение толпы, собравшейся под окнами спальни новобрачных. Однако все вокруг знали, что он из простолюдинов, и поскольку манерам и манерничанью аристократов по происхождению так и не суждено было войти в плоть и кровь Эрика, оставалось лишь истово соблюдать правила, из кожи вон лезть, копируя воспитанность высокородных.
Правила предусматривали, чтобы высокородные писали вирши, и Эрик часами вынужден был торчать в большой гостиной с пером в руке, марая бумагу своими поэтическими пробами, без особых, впрочем, успехов - вышедшее из-под его пера было настолько деревянным, тяжеловесным и бездарным, что даже он сам ни за что бы не рискнул сделать его всеобщим достоянием. Правила предписывали и глубокие познания в кулинарии, и умение подобрать вино за столом, посему Эрик торчал в обществе главного повара на кухне, измышляя новые и новые блюда, которые воплотили бы его личную гурманскую концепцию, хотя сам он относился к еде совершенно утилитарно - лишь бы брюхо набить на день.
Охотиться для деревенского мальчишки - значит браконьерствовать, ставить запрещенные капканы, но так как истинному дворянину надлежит гнать зверя верхом, Эрику приходилось скрепя сердце трястись в седле многие мили, разыгрывая охотничий пыл и задор.
И вот теперь он восседал на стуле, терпеливо дожидаясь, пока самая пышнозадая и молодая из его служанок покончит с зашнуровыванием обуви. Служанка завязала хитроумный узел, капнув на узелок чуть воска от свечи, запечатала свое творение и, вставая, наградила господина приветливой улыбкой - не замечая, что левая рука того намертво вцепилась в рукоять меча. Меч был самым настоящим, однако и он, и покрытая эмалью металлическая рука в первую очередь представляли собой знаки доблести. Можно быть дворянином в десятом колене, можно завоевать дворянский титул, выгодно женившись, но никто не удостаивался звания Сына Тюра, с честью не пройдя Испытания Болью.
- Ваша светлость, - обратилась к нему служанка, - посланник ожидает встречи с вами в Большой Гостиной.
Кивнув на ходу, Эрик распахнул дверь. Двое ожидавших его сыновей встали перед ним навытяжку и тут же выстроились по обе стороны от маркграфа для сопровождения.
Агловайн Тюрсон, как и отец, сжимал меч искусственной металлической рукой - Сын Тюра всегда обязан держать оружие наготове; меч Бирса Эриксона был вложен в ножны на поясе.
Дайте срок, мальчики, дайте срок, думал Эрик. Дочь - будущая маркграфиня, этот титул он ей обеспечил, а вот сыновьям предстояло пробиваться самим, женившись на дворянках. Геррис недавно занял место коменданта одного из городов - родители его невесты ради зятя отреклись от должности; Гральф помолвлен с графиней из приграничных районов. Несколько придворных дам уже сейчас проявляют внимание к Агловайну, и понятно - парень хоть куда и в пятнадцать стал Сыном Тюра! Еще несколько побед в боях, чтобы все смогли убедиться в его доблести и здравомыслии, и он, без сомнения, поведет под венец графскую дочь. Граф Агловайн Тюрсон - это звучит. Если повезет, может стать даже маркграфом, а не он, так Бирс.
В продуваемой сквозняками Большой Гостиной всегда царил холод. Не помогал ни растопленный главный камин, ни два поменьше, что у западной стены. Естественно, маркграфа ждет место во главе стола, и камин будет за спиной. Беда с этими замками - в них либо не продохнуть от жары, либо коченеешь от холода. В этом смысле жилища плебеев, где очаг - центр мироздания, куда приятнее аристократических хором.