Рубан Александр. Русский Марс

   Красна девица глянула на меня непроспанными глазами, ойкнула и спрыгнула на пол (мелькнули ноги под взметнувшимся подолом). Постояла, хлопая ресницами и прижимая к груди раскрытую книгу, и кинулась вон. Не добежав до высокой двустворчатой двери, вернулась, захлопнула книгу, положила на стул и снова уставилась на меня.
   А я на неё.
   Она была длиннолица, курноса, высока и стройна. Вот только ноги, пожалуй, были тяжеловаты. Она стояла, как бы замерев на полушаге (сорочка просвечивалась насквозь) и смотрела на меня опасными болотными глазищами голубыми, но с марсианской желтинкой. Голову она откинула назад и вбок, чтобы тяжёлые русые волосы не падали на глаза. Это делало её похожей на удивлённую гусыню.
   Я усмехнулся. Не то, чтобы она показалась мне глупой, а просто ещё, наверное, не проснулась.
   - Доброе утро, - сказал я. - Меня зовут Андрей Павлович. А тебя?
   - Дашка... - ответила она шёпотом, подошла ко мне и, ухватив обеими руками одеяло, потянула его на себя и вверх.
   - Э! -сказал я и вцепился в одеяло с другой стороны.
   - Ой, да тише вы, - прошептала Дашка, одной рукой подобрала подол и полезла ко мне в постель.
   - Э! - снова сказал я, потому что на мне, кажется, даже сорочки не было. - Это ещё куда? А ну-ка брысь!
   Но было уже поздно.
   - Вам-то чё, а меня-то выпорют... - зашептала она, щекоча ухо и прижимаясь ко мне всем своим длинным прохладным телом (сорочка на мне, оказывается, была, но слишком тонкая). - А Сёмка Бутиков знаете, как порют? Вы бы его, старого чёрта, велели в холодную на ночь, а? В одном исподнем, чтобы радикулитом скрутило. Хоть недельку вздохнём...
   - Слушай, Дашка, - сказал я, поспешно отодвигаясь. - Скажи мне честно: ты действительно глупа, или притворяешься?
   - Глупа, - хихикнула Дашка, скатилась в нагретую ямку и опять оказалась рядом. - А вам не всё едино - в постеле-то?
   - В постеле-то ладно, - согласился я. - Но у меня, знаешь ли, возникает такое впечатление, что вы все тут либо непроходимо глупы, либо... Слушай, перестань!
   Отпихнув назойливую Дашкину руку, я попытался отдёрнуть свою, но не успел: рука попалась в горячий влажный капкан и не захотела отдёргиваться. А потом капкан стал медленно раскрываться...
   Нет, перина - это, всё-таки, нечто сугубо земное и даже на Земле вряд ли удобное. А на Марсе, если учесть его слабую гравитацию, надо стелить пожёстче. К тому же, после всех моих приключений - сначала на Пустоши, потом здесь...
   Короче говоря, я оказался не на высоте, хотя Дашка так, по-видимому, не считала. А может, теперь она просто перестала бояться, что её выпорют. Дрыхла с непритворно счастливым выражением на лице, навалясь теплой грудью на мою правую ладонь и для верности зажав в кулачке большой палец.
   В холодную его, старого чёрта! - подумал я. На ночь, без порток... А почему бы и нет? Велю. Как его там - Санька? Сенька? Нет - Сёмка. Сёмка Бутиков... Знакомая фамилия, где-то я её недавно слышал.
   Спать мне уже не хотелось, но и тревожить Дашку не хотелось тоже, а господин Волконогов почему-то медлил возобновлять спектакль. Дождавшись, пока Дашкин кулачок разжался во сне, я осторожно высвободил ладонь, выполз из-под одеяла и на заду съехал с перины, как с мягкой горки. Оправил задравшуюся сорочку и пошёл на цыпочках исследовать спальню.
   Ничего полезного я в ней не обнаружил, кроме вороха царских одежд, как попало сваленных у изножья. Пошевелив груду ногой, я подцепил тяжёлый кафтан с меховой оторочкой и длиннющими рукавами, поморщился и уронил обратно. В этом шутовском наряде далеко не убежишь.
   Спальня была односветной, квадратной, обширной и очень пустой. От стены до стены было никак не меньше четырёх саженей, а от пола до потолка ещё больше. Перина (тоже квадратная - сажень на сажень) стояла под глухой стеной, напротив самого высокого из трёх витражных окон.
   Слева и справа имелись большие двустворчатые двери. Та, что справа, оказалась запертой (Дашка зачем-то бежала именно к ней - но это, наверное, спросонья). За левой дверью шептались, шаркали и, кажется, таскали что-то тяжёлое. Я не стал выглядывать.
   В простенках между окнами стояли два громадных неподъёмных ларя. Они были ярко размалёваны райскими птицами, цветами и плодами, окованы железом и заперты на висячие замки. На том, что справа, был аккуратно разложен длинный жёлтый сарафан (Дашкин, конечно). На том, что слева, были: расшитый бисером кокошник, серьги со стекляшками, два браслета (гнутые полоски чернёного серебра) и бусы из деревянных на вид полированных шариков, которые при ближайшем рассмотрении оказались силикопластовыми. Обуви не было, нижнего белья тоже.
   Зато под кокошником обнаружился могучий кованый ключ. Я немедленно примерил его к замкам на обоих ларях и к запертой двери. Ключ не подошёл.
   Стёкла в витражах были цветными и рифлёными - свет они пропускали, но и только. Я осмотрел оконные рамы и не понял, как они открываются. Скорее всего, никак.
   Ниши, кладовки, тайники под картинами, потайные ходы за шкафами отсутствовали. Просто картины и просто шкафы тоже. Глухая стена была до середины высоты завешана коврами. Я попытался заглянуть за ковры, но они были прибиты. Дошечки мозаичного паркета везде были плотно пригнаны, а простукивать я не решился.
   Выше ковров, над периной красовалась уже знакомая двухголовая птица, выполненная из белой, почему-то не раскрашенной, лепнины. Головы были хищными. Орлёнок табака, но в перьях. Из-под Семипалатинска, надо полагать, или с Русского Фобоса. Дашка дрыхла под ним и нисколько его не боялась...
   За незапертой дверью стало наконец тихо. Осторожно приотворив и выглянув, я обнаружил там давешнюю трапезную - но не сразу её узнал. Туда понанесли столов и лавок и расставили буквой "П" вокруг моего, с единственным стулом. Под окнами были кушетки и кресла, в простенках резные шкафы и буфеты. Свечи в люстре были погашены. Камин тоже не горел, но в нём уже были сложены свежие поленья и растопка. На столах было пусто.
   Я притворил дверь, подбежал к вороху одежд и напялил-таки на себя кафтан. Рукава пришлось закатать. И всё равно в нём было неудобно. Штанов я почему-то не нашёл, а сапоги были: мягкие, красные, расшитые бисером и золотой канителью, с замысловатыми застёжками на голенищах. Пока я с ними воевал, в трапезной опять зашаркали и зашептались.
   Я присел на перину и стал ждать. Дашка дрыхла. Ей было хорошо.
   К шарканью и шёпоту добавились стеклянный звон и металлическое звяканье посуды. Я понял, что это надолго, и опять подошёл к окну. Нет, всё-таки оно не открывалось. Никогда.
   Можно, конечно, чем-нибудь разбить...ключом, например. Но сейчас это вроде бы ни к чему. (Ключ я всё-таки положил в карман кафтана - так, на всякий случай.)
   Можно просто выйти в трапезную, потребовать объяснений. Но что мне объяснят шестёрки, накрывающие на стол?
   Можно, не обращая внимания на шестёрок, поискать тузов. Но я не люблю проявлять инициативу, если не знаю, к чему это приведёт.
   Меня нужно загнать в угол и потыкать чем-нибудь острым, чтобы я стал действовать безоглядно. А в этом углу было просторно, мягко и ничем не тыкали. Постель, женщина, книжка (я взял со стула Дашкину книгу и бездумно полистал)... без картинок. Скоро подадут вино и фрукты. Если попрошу чего-нибудь ещё - организуют..
   Я забрался на стул, умостился на нём в Дашкиной позе и, положив на колени книгу, открыл наугад.
   Бумага была очень хорошая - плотная, белая. Шрифт крупный и чёткий... И света вполне хватало, если чуть развернуть страницы к окну. Вот только написано было что-то непонятное, хотя и по-русски:
   "...не смотреть, куда Он показал. Но что-то во мне было сильнее, чем я, и оно заставило меня оглянуться. Стена пещеры разжижалась и зернисто текла. Как лягушачья икра, подумал я. Меня затошнило: это Он смотрел моими глазами.
   - Грызи, - сказал Он и засмеялся.
   Он говорил и смеялся моим голосом.
   - Грызи, это вкусно.
   Меня подвело к стене, наклонило, и Он стал хватать зернистый текучий гранит моими зубами..."(
   Очень художественная литература, подумал я. Закрыл книгу и попытался прочесть название на обложке. Оно было выполнено глубоким, но бесцветным тиснением. Я долго наклонял обложку так и сяк, пока не прочёл.
   Книга называлась "Я червь, я Богъ". Слово "Богъ" было написано с твёрдым знаком. Различить имя автора оказалось и вовсе невозможно - в конце концов, я нашёл его на титульном листе книги.
   Автором был Лео Кристоф Саргасса...
   Здесь же, на титульном листе, я обнаружил и криптолингвиста из Скандинавии. Внизу, под заглавием, значилось: "Первое полное издание на русском языке с приложением криптолингвистического исследования профессора Маасме Грюндальфссона, доктора филологии (диплом Скандинавской Академии, Осло), магистра эзотерики и чернокнижия".
   13
   Первая возникшая у меня мысль была панической: не успею прочесть! (Хотя - зачем, собственно?)
   Потом я вспомнил белое лицо Колюньчика Стахова и как он шарахнулся от меня вместе с креслом. Странная книга... То ли мне её подсунули, то ли, напротив, оставили, не углядев... А Дашка почему не шарахалась? Она что умнее прочих? Или безграмотна? Это была вторая мысль.
   Третья показалась мне самой здравой: спрятать, пока не отобрали! Но для начала просмотреть хотя бы оглавление.
   В книге были четыре части, озаглавленные: "Я царь", "Я рабъ", "Я червь" и "Я Богъ". Предисловия не было, а исследование профессора Грюндальфссона называлось "Опыт некритического прочтения романа Л.К.Саргассы" и начиналось на пятьсот сорок третьей странице.
   Ах, не надо было мне лихорадочно листать страницы с конца, ища 543-ю! Надо было сунуть книгу под перину, нырнуть в неё самому (хотя бы и в сапогах), привалиться к Дашке и притвориться спящим!
   Едва я долистал до шестисотой, как с треском распахнулась одна из створок запертой двери, а другая, расколовшись вдоль, повисла на одной только верхней петле. В комнату, загородив проём, упало что-то тяжёлое и стали вваливаться, кто запинаясь, кто перепрыгивая, рослые люди в оранжевых киверах и полукафтаньях, с дубинками в левых руках и с парализаторами наизготовку.
   Дашка очнулась, заверещала, скатилась на пол и, продолжая верещать, зашлёпала, дура, к своему сарафану, одёргивая на бегу сорочку. Будь я в постели, я бы её придержал, и всё бы обошлось, потому что опричники, не обращая на нас никакого внимания, устремились к противоположной двери - в трапезную. Но один из них в длинном прыжке налетел на Дашку и грохнулся на пол, второй запнулся за первого и тоже упал, остальные притормозили, огляделись и обнаружили меня.
   - Вот он! - радостно заорал один из них знакомым голосом и указал на меня дубинкой. - Так я и знал: уже читает!
   Сунув парализатор в кобуру, он подбежал ко мне, выхватил книгу и сразу отпрыгнул.
   - Шестьсот первая! - сообщил он, мельком глянув на страницу, и швырнул книгу через плечо. Она шлёпнулась где-то между ларями.
   - О Господи, - сказал я. - Здравствуйте, Харитон Кузьмич. Что случилось? Я вас не сразу узнал.
   Ибо это действительно был Харитон Петин - и узнать его было действительно трудно. У него был обширный синяк под левым глазом, правая бровь начисто отсутствовала, а вся правая щека, висок и даже кончик носа покраснели и жирно лоснились, как это бывает после сильных ожогов. Зато вместо оранжевого кивера у Харитона Петина была оранжевая треуголка, а верхний брандебур его полукафтанья был посеребрён. Ей-Богу, не хотел бы я служить в организации, в которой продвижение по службе сопровождается - или предваряется? - столь серьёзными повреждениями лица!
   Новоиспеченный сотский, не ответив мне, победно огляделся и сделал короткий жест. Опричники - их было человек двадцать - окружили меня плотным полукольцом и взяли на прицел. Лица их были напряжены. Они чего-то ждали от меня и боялись. Ушибленная Дашка, всхлипывая и зачем-то присев за ларем, натягивала сарафан. Я ничего не понимал. Я снова ничего не понимал...
   - Да где они там, эти шпаки?.. - нервно спросил один из державших меня на прицеле и посмотрел на взломанную дверь.
   - Не отвлекаться! - рявкнул Петин и тоже оглянулся. - Уже садится.
   Я тоже оглянулся. В проёме мутно голубело небо, тусклое марсианское солнце играло на луковках многоглавой церквушки, словно срисованной из детской православной Библии, а рядом с нею стоял большой грузовой винтоплан с эмблемой опричных вооруженных сил СМГ. Ещё один винтоплан, поменьше, заходил на посадку.
   - Вы можете мне объяснить, в чём дело? - спросил я Харитона. - Я арестован? За что?
   - Помолчи, - рявкнул он. - Скоро узнаешь.
   - Они ведь боятся, - сказал я. - И могут нажать на спуск.
   - Могут, - согласился Петин. - Вот я и говорю: помолчи.
   - Даже так? - разозлился я, сел прямо и запахнул кафтан. На этом стуле, оказывается, можно было принять весьма внушительную позу. Видимо, он для того и был предназначен. - И давно мы на "ты"? - осведомился я.
   - Со вчерашнего! - Петин нехорошо усмехнулся и дёрнул обожжённой щекой.
   - А-а! Так значит, это ТЫ кувыркался над Пустошью?
   Петин опять усмехнулся и положил правую ладонь на рукоять шпаги. (Вообще-то, по чину ему полагался тесак - видимо, чинопроизводство было настолько спешным, что тесака не нашли и всучили шпагу).
   - К офицеру Тайного Приказа, - произнёс он наставительно, - надлежит обращаться на "вы", с добавлением "ваше благородие"! - Поиграл пальцами на рукояти и добавил: - Между прочим, клинок серебряный.
   - Смерть вурдалакам! - понимающе кивнул я. - И много их у вас тут на Марсе?
   Петин не ответил.
   - Харитон Кузьмич! - нервно позвал тот, который беспокоился отсутствием шпаков. - А, Харитон Кузьмич!
   - Чего тебе? - оглянулся Петин.
   - Кажись, он уже начинает.
   Петин подозрительно уставился на меня и наполовину вытянул из ножен клинок.
   - Что чувствуешь? - спросил он, глядя на меня, но обращаясь к нервному.
   - Палец онемел. И уже вся рука немеет. Если что, нажать не смогу - да и толку-то! - В голосе его прорвались нотки уже не просто нервные, а панические.
   - Три шага назад! - скомандовал Петин, видимо, тоже запаниковав. Всем три шага назад!
   Опричники с поспешностью выполнили команду. Четверо из них, сделав только два шага, упёрлись в перину, а нервный на третьем шаге запутался в ворохе царских одежд и упал. Падая, он взмахнул руками и всё-таки сумел нажать на спуск.
   Мне ещё ни разу не доводилось испытать на себе действие парализующего луча. Но по рассказам тех пациентов Чукотского санатория, которые пытались бежать, я знаю, что это очень болезненно. Поражённые мышцы, прежде чем онеметь, сокращаются настолько резко, что возможны переломы костей, не говоря уже о порванных связках. Лет десять тому назад (вскоре после беспорядков на Умбриэле) Совет Безопасности при Организации Объединенных Миров Земли и Диаспоры, по инициативе Комитета ООМ по правам человека, запретил использование этого оружия, как бесчеловечного. Русский Марс был один из немногих миров, ещё не успевших ратифицировать межмирное соглашение...
   Все они, все до единого, держали меня на прицеле. И то, что произошло, когда нервный выстрелил, ни Харитон Петин, ни любой другой дурак, начитавшийся Саргассы с Грюндальфссоном, не смог бы истолковать в мою пользу.
   Все они держали меня на прицеле, и ни один из них в меня не попал!
   Нервный, падая, взмахнул руками, нажал на спуск и задел кого-то лучом. Неважно, одного или нескольких. Задетые, конвульсивно дёргаясь от боли, тоже нажимали на спуск - но при этом теряли прицел и поражали опять-таки не меня, а друг друга... Цепная реакция продолжалась несколько секунд. Четверо упёршихся в перину уже валялись на ней в разнообразных позах. Один из них, продолжая палить в потолок, пытался левой рукой разжать парализованные пальцы правой, сжимавшей рукоять парализатора. Дашка, дура, прыгала и хлопала в ладоши - вместо того, чтобы залечь за окованный железом ларь и не высовываться. А Харитон Петин, лёжа на полу, истошно орал, призывая всех последовать его примеру...
   Когда из трапезной понабежали добры молодцы с мечами и алебардами, в невредимости и в добром здравии оставались только сам господин сотский, да ещё двое опричников, успевших внять его призыву. Нервный, спровоцировавший пальбу, тоже был парализован - но не лучом, а страхом. Все четверо безропотно разоружились и помогли разоружить своих товарищей, после чего были взяты под стражу.
   14
   Два добрых молодца, с мечами наголо и с каменными лицами, застыли слева и справа от моего стула. Пострадавших уводили и уносили через разбитую дверь к винтоплану. Дашку тоже было погнали вон, но я не позволил... Книгу Саргассы кто-то успел подобрать и спрятать. Наверное, Дашка: уж очень неподвижно она сидела на перине, заплетая косу и с большим интересом наблюдая разборку.
   Харитонову шпагу, два десятка дубинок и столько же парализаторов добры молодцы аккуратно сложили в мешок, предварительно повынимав из рукояток энергообоймы. Мешок завязали и вручили Харитону Петину.
   Относительно вынутых обойм и лядунок с запасными обоймами возникли разногласия: добры молодцы не хотели их отдавать. К разборке подключились новые лица: с одной стороны - филёр Савка, а с другой - двое штатских из только что приземлившегося винтоплана.
   Одного из штатских я знал, и очень хорошо. Это был столоначальник Приказа по делам иноземцев (чернильная крыса, по нескольку дней волокитившая каждый пустяк и неоднократно получавшая от меня на лапу). Он в основном помалкивал и поддакивал второму: старцу в крестах и звёздах, при короткой шпажонке на золочёной перевязи, который разорялся о неприкосновенности опричного имущества. Савка в ответ напирал на самоуправство Петина, незаконно вторгшегося в частное владение и нанёсшего ущерб, долженствующий быть возмещённым.
   В конце концов был найден компромисс: филёр Савка сбегал за ключом, все обоймы были ссыпаны в правый ларь и заперты в нём. Пустые лядунки были вручены Петину, а ключ от замка старцу. Тот, однако, не успокоился, пока лично не опечатал замок, закапав скважину сургучом и приложив к нему перстень (Савке опять пришлось куда-то бегать - за сургучом и свечкой).
   Потом Савка очень официально осведомился о дальнейшей судьбе самоуправца Петина. Старец, не говоря ни слова, повернулся к сотскому, привстал на цыпочки, ухватил пальцами посеребрённый брандебур и, сильно дёрнув, оторвал. Петин, продолжая стоять навытяжку, громко скрипнул зубами и просверлил взглядом нервного. Нервный вжал голову в плечи. Дашка хихикнула.
   Старец неодобрительно покосился на неё, скользнул взглядом по мне и опять повернулся к Савке.
   - Кому служишь, Савелий? - горько осведомился он.
   - Сильному, Викентий Ильич, - улыбнулся Савка.
   - А не ошибаешься? Целое больше части. Значит, сильнее.
   - Истинно так.
   - Кого же ты полагаешь большей силой? Марсову Губернию, или её гражданина господина Волконогова?
   - Россия больше своей малой части. России служу.
   - Глупо, Савелий! Все эти ваши инсценировки, шутовство, мистическая чепуха...
   - А вы вот у них спросите, ваше высокопревосходительство, - Савка кивнул на опричников, - чепуха ли?
   Старец поморщился.
   - Вы свободны, - бросил он Петину. - Госпитализируйте людей и немедленно садитесь за рапорт.
   - Осмелюсь доложить... - начал Петин.
   - В рапорте, в рапорте!
   Петин мрачно козырнул, скомандовал опричникам: "Кругом, марш!.." - и все четверо ушли, унося мешок с оружием и связку пустых лядунок.
   - Они глупы, - продолжил старец. - Но ты, Савелий! Тебя я никогда не считал дураком. Я знал, что ты подлец, предатель, доносчик - но не дурак.
   - Вы меня изрядно аттестовали, - Савка опять улыбнулся, - признав за мною все четыре качества, необходимые в моей профессии. Польщен-с.
   - Три, - поправил старец. - Потому что всё-таки ты дурак, если полагаешь возможным реанимировать сгнивший труп.
   - А вы, Викентий Ильич, неужели не верите в воскрешение господа нашего Иисуса Христа? После смерти-с?
   - Христос воскрес через три дня. Мы говорим о разложившемся трупе.
   - Я говорю о великой России, - возразил Савка. - Что для неё три столетия? Всё равно что для нас три дня. Россия воскресе, Викентий Ильич. И господин Волконогов...
   - Господин Волконогов занимается чепухой! - вспылил старец. Заставляя нас заниматься тем же! Мы изымаем книги, запрещаем книги, наказываем за чтение книг - вот до какой чепухи мы докатились. Уже сегодня над нами смеётся весь Марс, а завтра будет смеяться вся Диаспора... Но это глупые книги, и нам приходится пресекать глупость, потому что она опасна. Ибо это о ней, о человеческой глупости сказано: "И поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему и кто может сразиться с ним?"
   - "...и дано было ему вести войну со святыми и победить их", продолжил цитату Савка. - Вы святой человек, Викентий Ильич. Значит, я поступил умно, уйдя из Приказа.
   - И прихватив кое-какие бумаги.
   - Всё своё уношу с собой... - Савка скромно потупился.
   - Подлец!
   - Благодарствуйте-с.
   По всему было видно, что Викентий Ильич с превеликим бы удовольствием закатил Савке пощёчину; но, покосившись на вооруженных свидетелей, сдержался.
   - Ладно, - сказал он. - Моё почтение господину Волконогову! - и, прикоснувшись двумя пальцами к треуголке, направился было к разбитой двери.
   Чернильная крыса из Приказа по делам иноземцев, до сих пор почтительно молчавшая в сторонке, ухватила его за рукав и что-то зашептала.
   - Прости, милейший, чуть не забыл, - сказал ей Викентий Ильич и опять повернулся к Савке. - Эта ваша кукла, землянин Щагин, ещё не коронована? осведомился он. - Мне не обязательно целовать пыль на его шлёпанцах, чтобы поговорить с ним?
   - Смею предположить, - Савка сделал неопределённый жест в мою сторону, - что светлый князь Андрей Павлович не откажется выслушать вас... Разумеется, вам надлежит держать себя в рамках вежливости, а целовать пыль - зачем же?
   Викентий Ильич кивнул и направился ко мне, а чернильная крыса засеменила следом. Дашка дёрнулась было встать при их приближении, но вместо этого уселась ещё плотнее, расправив сарафан и сложив руки на коленях (значит, запрещенная книга была под ней). Добры молодцы с лязгом взяли на караул.
   Я приосанился (играть так играть!), хотя без штанов это получалось как-то неубедительно.
   - Господин Щагин? - спросил Викентий Ильич.
   Я с достоинством кивнул.
   - Андрей Павлович?
   Я снова кивнул.
   - Вы говорить умеете?
   - Да, - сказал я. - Здравствуйте.
   - Спасибо... Уроженец города Норильск, Сибирская Федерация, Земля?
   - Да.
   - Счастлив сообщить вам, Андрей Павлович, что ваше прошение о натурализации в СМГ удовлетворено. С этой минуты вы являетесь гражданином Суверенной Марсовой Губернии, со всеми вытекающими отсюда правами и обязанностями. Новый паспорт, в виде исключения, мы вам вручим прямо сейчас, но за остальными документами, а равно и для того, чтобы аннулировать...
   - Это провокация, светлый князь! - крикнул Савка и, подбежав к чернильной крысе, ухватил его за руки, не давая открыть портфель. - Не берите, светлый князь, и в Тайный Приказ не ходите - вас там незамедлительно арестуют!
   - Помилуй, Савелий, да за что же? - Викентий Ильич удивлённо вскинул брови.
   - Найдёте за что, выше высокопревосходительство, найдёте-с! А не найдёте, так придумаете! Семнадцать лет под вашим началом работал - знаю-с! Вот для чего орлы ваши сюда вламывались!
   - Вздор, Савелий. Да отпусти ты господина столоначальника! Не хотите паспорт - не надо. Господин Щагин так и так уже гражданин СМГ. Вот только за паспортом ему надо будет в Приказ идти...
   - Вы, светлый князь, ничего не слышали - а если у них диктофончик, так мы сотрём-с. Будьте покойны! Там ваших всего два словечка, пустяк-с...
   - Рация, Савелий. Диктофон в Приказе стоит и всё пишет. Ты уж лучше не нарывайся.
   - Так. - Савелий отпустил чернильную крысу и отступил на шаг. Вручайте паспорт, как обещано-с.
   Чернильная крыса извлекла из портфеля паспорт, передала Викентию Ильичу, а Викентий Ильич (с издевательским, как мне показалось, поклоном) протянул его мне. Я молча взял паспорт и молча сунул в карман кафтана. Говорить что бы то ни было я уже опасался, но, подумав, всё-таки спросил:
   - О каких обязанностях вы упоминали?
   - О губернских законах и уложениях и об указах господина Председателя губернского Собрания вплоть до самых последних, кои распространяются на всех граждан СМГ, - любезно объяснил Викентий Ильич, не объяснив ничего.
   - Все? - спросил Савка. - До свидания-с!
   - В Приказе, - уточнил Викентий Ильич, глядя мне в глаза строго и ласково. - В течение трёх дней.
   Они удалились. Викентий Ильич вышагивал широко и прямо, что-то насвистывая, а чернильная крыса, семеня, ковырялась в портфеле - наверное, отключала рацию.
   Самое смешное было то, что две недели назад я действительно подавал прошение о натурализации, надеясь, в перспективе, получить выездную визу в Марсо-Фриско. И вот эта самая чернильная крыса в Приказе по делам иноземцев, глядя на меня пустыми глазами, прозрачно намекнула, что для успешного прохождения бумаг потребуется никак не менее полугода (марсианского) - или трёх тысяч целковых в разные лапы...
   15
   - Дашка, - позвал я негромко, когда оба винтоплана бесшумно взмыли и пропали из поля зрения.
   - Ай? - откликнулась Дашка.
   - Книжка у тебя?
   - Туточки. - Дашка похлопала обеими руками по перине.
   - Давай сюда.
   - Не соизволит ли светлый князь... - заговорил Савка.
   - Не соизволит, - оборвал я, беря у Дашки книгу.
   - Темновато здесь, - не смирился Савка.
   - Принеси свет.