Страница:
Автор V в. Евнапий писал: «Побежденные скифы (готы) были истреблены гуннами, и большинство их погибло. Одних ловили и избивали вместе с женами и детьми, причем не было предела жестокости при их избиении; другие, собравшись вместе, обратились в бегство».
В отличие от гуннов, держава готов была построена на принципе силы, без принятия обычаев других племен (пример «химеры») и без симпатии ко всем, за исключением римлян; гунны же искали не врагов, а друзей, и все обиженные племена и народы вошли с ними в контакт.
Держава короля готов Германариха, представлявшая собой не союз племен, а «лоскутную империю», была покорена, и их престарелый король, потерпев поражение, от отчаяния покончил с собой.
Винитарий, преемник Германариха, также был побежден и убит. Большая часть остготов подчинилась владычеству гуннов, а вестготы, отступая под натиском гуннов, перешли через Дунай и вступили в Римскую империю (376 г.). Кубанские и терекские аланы также большей частью покорились на какое-то время гуннам и остались на месте, где позже обратились в христианство византийского толка (IX в.) и сформировали народность сегодняшних осетин. Другие аланы ушли на запад и вместе с западными германцами участвовали в «великих походах»; некоторые обосновались в Галлии, в нижнем течении Луары, другие ушли в Испанию, смешались с свевами в Галиции или вместе с вестготами сформировали смешанное население, которое, как предполагают, дало части этой страны название «гот-алан», или Каталония (?).
Итак, гунны привнесли новую модель социальной и политической организации (или, по крайней мере, ее элементы). Истоки этой модели – мир степей Евразии со своими традиционными контактами с иранским среднеазиатским миром и с Китаем. Хотя она очень скоро начала трансформироваться, включив в себя отдельные элементы европейского происхождения (например, римских секретарей-нотариев для переписки c западным императором), суть происходившего от этого мало изменилась. За формировавшимся европейским «социально-политическим фасадом» стояло совершенно иное отношение к власти – иное по сравнению с распространенными в мире европейских варваров представлениями.
По причине чрезвычайного характера гуннского вторжения и в результате последовавших за ним передвижений народов и племен, к началу V в. в Центральной и Восточной Европе складывается чрезвычайно сложная ситуация. До сих пор в течение уже достаточно долгого времени в этом регионе находились группы населения, уже давно если и не имевшие тесные контакты друг с другом, то, по крайней мере, обладавшие информацией друг о друге. При этом они могли принадлежать к различным этнокультурным «мирам» (например, дако-фракийскому, восточногерманскому, средиземноморскому, ирано-сарматскому). Однако, во-первых, во всех этих мирах превалировали общие для них индоевропейские традиции, и, во-вторых, каждый из этих миров уже накопил опыт общения с окружавшими его соседями. Хотя в результате переселения приходили в соприкосновение народы, ранее не знакомые друг с другом, тем не менее выработанные прежде образы «соседа» и старые приемы общения с успехом могли быть использованы (так, греки не без основания составляли свое суждение о готах III в., в частности, по бастарнам и западным германцам). В начале же V в. н. э. в Центральной и на юге Восточной Европы ситуация принципиально меняется: в ткань уже достаточно спаянного и значительно «гомогенизированного» средиземноморско-варварского (в основном греко-романо-германского) мира вклиниваются в качестве господствующих элементы совершенно чуждого, до сих пор не ведомого Европе мира азиатских неиндоевропейских (прототюркских? проенисейских?) кочевников – гуннов. В результате неожиданного и чрезвычайно интенсивного столкновения германского мира с чуждым миром европейских гуннов произошло внезапное включение в ткань германских политико-идеологических структур чуждого образа гуннского властителя.
Контакты между этими мирами сразу же оказываются настолько интенсивными, что на «осторожное» знакомство времени не хватает. Иначе говоря, в общение друг с другом вошли практически не готовые к взаимопониманию «собеседники».
Аттила – «Маленький отец народов» или «Бич Божий»?
В отличие от гуннов, держава готов была построена на принципе силы, без принятия обычаев других племен (пример «химеры») и без симпатии ко всем, за исключением римлян; гунны же искали не врагов, а друзей, и все обиженные племена и народы вошли с ними в контакт.
Держава короля готов Германариха, представлявшая собой не союз племен, а «лоскутную империю», была покорена, и их престарелый король, потерпев поражение, от отчаяния покончил с собой.
Винитарий, преемник Германариха, также был побежден и убит. Большая часть остготов подчинилась владычеству гуннов, а вестготы, отступая под натиском гуннов, перешли через Дунай и вступили в Римскую империю (376 г.). Кубанские и терекские аланы также большей частью покорились на какое-то время гуннам и остались на месте, где позже обратились в христианство византийского толка (IX в.) и сформировали народность сегодняшних осетин. Другие аланы ушли на запад и вместе с западными германцами участвовали в «великих походах»; некоторые обосновались в Галлии, в нижнем течении Луары, другие ушли в Испанию, смешались с свевами в Галиции или вместе с вестготами сформировали смешанное население, которое, как предполагают, дало части этой страны название «гот-алан», или Каталония (?).
Итак, гунны привнесли новую модель социальной и политической организации (или, по крайней мере, ее элементы). Истоки этой модели – мир степей Евразии со своими традиционными контактами с иранским среднеазиатским миром и с Китаем. Хотя она очень скоро начала трансформироваться, включив в себя отдельные элементы европейского происхождения (например, римских секретарей-нотариев для переписки c западным императором), суть происходившего от этого мало изменилась. За формировавшимся европейским «социально-политическим фасадом» стояло совершенно иное отношение к власти – иное по сравнению с распространенными в мире европейских варваров представлениями.
По причине чрезвычайного характера гуннского вторжения и в результате последовавших за ним передвижений народов и племен, к началу V в. в Центральной и Восточной Европе складывается чрезвычайно сложная ситуация. До сих пор в течение уже достаточно долгого времени в этом регионе находились группы населения, уже давно если и не имевшие тесные контакты друг с другом, то, по крайней мере, обладавшие информацией друг о друге. При этом они могли принадлежать к различным этнокультурным «мирам» (например, дако-фракийскому, восточногерманскому, средиземноморскому, ирано-сарматскому). Однако, во-первых, во всех этих мирах превалировали общие для них индоевропейские традиции, и, во-вторых, каждый из этих миров уже накопил опыт общения с окружавшими его соседями. Хотя в результате переселения приходили в соприкосновение народы, ранее не знакомые друг с другом, тем не менее выработанные прежде образы «соседа» и старые приемы общения с успехом могли быть использованы (так, греки не без основания составляли свое суждение о готах III в., в частности, по бастарнам и западным германцам). В начале же V в. н. э. в Центральной и на юге Восточной Европы ситуация принципиально меняется: в ткань уже достаточно спаянного и значительно «гомогенизированного» средиземноморско-варварского (в основном греко-романо-германского) мира вклиниваются в качестве господствующих элементы совершенно чуждого, до сих пор не ведомого Европе мира азиатских неиндоевропейских (прототюркских? проенисейских?) кочевников – гуннов. В результате неожиданного и чрезвычайно интенсивного столкновения германского мира с чуждым миром европейских гуннов произошло внезапное включение в ткань германских политико-идеологических структур чуждого образа гуннского властителя.
Контакты между этими мирами сразу же оказываются настолько интенсивными, что на «осторожное» знакомство времени не хватает. Иначе говоря, в общение друг с другом вошли практически не готовые к взаимопониманию «собеседники».
Аттила – «Маленький отец народов» или «Бич Божий»?
Система организации власти у гуннов существенно отличалась от схем, привычных для европейских варваров. Управление у гуннов было, судя по всему, организовано не столько личным примером или контролем со стороны вождя-воина (как у римского императора или германского короля), сколько через посредство узкого круга приближенных к правителю лиц. Эти лица были организованы в какое-то подобие бюрократического аппарата и формально выполняли лишь хозяйственные задачи по организации быта властителя.
Вполне вероятно, в начале такая форма осуществления власти не вызывала у воинственной германской знати ничего, кроме презрения – презрения к трусости (т. е. невоинственности). Но в последней четверти IV в. последовали неожиданные и труднообъяснимые для традиционного германского сознания события – разгром готов Германариха и установление всевластия гуннских владык. Германская знать была поставлена перед необходимостью пересмотреть свое отношение к гуннской системе власти, тем более что вскоре многие германские вожди вошли в состав элиты нового политического образования – остгот Валамир, гепид Ардарих. К тому же это новое политическое образование оказалось способным не только подчинить практически все германские народы за пределами Римской империи, но и обложить данью обе части империи – Западную и Восточную. Новая жизнь создала новые вкусы, и новые ценности постепенно вошли в германскую политическую культуру.
К началу четырехсотых годов покорность аланов, остготов и исход вестготов сделали гуннов хозяевами всей зоны равнин от Урала до Карпат. Гунны, преодолев карпатские перевалы и пройдя по Валахской равнине, оккупировали Венгерскую равнину, где сделали своими подданными гепидов и вышли на правый берег Дуная.
Очевидно, в это время гунны разделились на три орды во главе с тремя предводителями, тремя братьями – Роасом, Октаром и Мундзуком. Три брата стали повелителями гуннов и правили с 425 по 434 г. В этом окружении и вырос один из величайших вождей всех времен и народов – Аттила (ок. 395–453 гг.), король гуннов.
Сотворение мифа об Аттиле началось еще в древности, с успехом продолжилось в Средние века и, похоже, не завершилось по сей день, с той лишь разницей, что современное мифотворчество выступает в виде гипотез, с большей или меньшей основательностью претендующих на научность. Исторический же Аттила малоизвестен читателям, хотя о нем и дошло до наших дней больше свидетельств современников, чем о многих исторических персонажах той эпохи.
Итак, родился Аттила где-то в долине Дуная примерно в 395 г. Будучи сыном вождя Мундзука, Аттила знал своих предков на тридцать поколений. Именно его род сохранял целостность родословной основной орды и явно тюркские черты.
Научившись ездить верхом сначала на овце, Аттила затем освоил верховую езду в совершенстве и виртуозно владел луком, пикой, арканом, мечом и кнутом – традиционным оружием своего народа, обязательным для высокородных юношей. Свою гордыню и силу он частенько выставлял напоказ, затевая рискованные охотничьи вылазки, где ловил волков и медведей сетями, а после выпускал им кишки в рукопашной, вооружившись одним лишь коротким кинжалом.
Смерть отца, вождя Мундзука, до срока оборвала крепкие узы и добрые отношения с сыном, когда тот был еще отроком. Впоследствии Аттиле довелось пострадать от злобных милостей собственных дядюшек, а особенно – наследника престола по имени Роас.
Главная ставка гуннских вождей в начале V в. находилась в степях Причерноморья. Туда направлялись византийские посольства до 412 г. Однако переселение гуннов на берега Дуная шло неуклонно: венгерская пушта (степь) напоминала им заволжскую родину, которую к V в. гунны покинули.
Из трех братьев Роас был самым хитрым и осторожным правителем. Когда в 430 г. гунны достигли Рейна, он попытался наладить с Римом дипломатические контакты и даже давал империи свои войска для подавления багаудов в Галлии.
Поскольку война была средством существования гуннов, они сражались постоянно, как за себя, так и за тех, кто пожелал их нанять. В первом случае надо было награбить как можно больше, во втором – продаться как можно дороже. Для этих наемников политические предпочтения не играли никакой роли. Кочевая жизнь не способствовала ни развитию сельского хозяйства, ни освоению ремесел. Грабеж, наемничество были их единственными источниками дохода и любимыми занятиями, которые они всегда старались совмещать.
Открыто выступив против решения Роаса отдать орду на службу чужеземцам, которых гунны, по мнению Аттилы, могли бы без труда разгромить, Аттила тем самым изменил свою юношескую биографию.
Дабы убрать с глаз долой Аттилу, Роас направил его в качестве заложника в Рим, ко двору Гонория. В обмен же, во исполнение уговора, римляне отправили в улус Роаса юношу по имени Аэций. Роас старался поддерживать максимально корректные отношения с Гонорием, императором Западной Римской империи. Искусно воздействуя из Рима на другие нации, империя прибегала к практике обмена малолетними заложниками, чтобы усилить контроль над странами, которые она хотела завлечь в неволю. Проще говоря, империя отправляла одного из своих подданных к чужакам, а те в ответ посылали одного из своих знатных отроков, дабы тот жил и учился в Риме при дворе императора.
Этот хитроумный подход являет собой мастерский образчик искусства диверсионно-подрывной дипломатии. Юные шпионы империи внедрялись в страны, удостоенные сей чести, на высших уровнях их иерархии. Стоило молодому римлянину оказаться при дворе чужой державы, как он начинал слать в империю донесения с жизненно важной для политики и войны информацией, одновременно на собственном опыте постигая обычаи, этикет и традиции хозяев. Эта двоякая стратегия заодно давала империи возможность перекроить заложников, посланных к ее двору, на свой лад. Приучение их к роскоши помогало влиять на политику и культуру менее цивилизованных наций, когда повзрослевшие заложники возвращались в родные края.
Одним словом, Роас с радостью ухватился за возможность воспользоваться римской практикой, чтобы сбыть с рук молодого смутьяна. Роас считал, что имперская выучка наверняка обуздает бешеный норов Аттилы, сделав его более покладистым членом царской династии гуннов.
При дворе Гонория Аттила увидел роскошь, разврат, пороки и интриги. С ним обходились как с юным принцем, каким он в сущности и был и каким его воспринимали эти «римляне», все больше полагавшиеся на «суверенных» варваров в деле защиты и укрепления столь обветшавшей империи.
Аттила отвергал роскошные наряды, пышные прически, изысканные блюда и благоухающее жилище, полагавшиеся ему как заложнику, хотя его неискушенных сотоварищей все это весьма привлекало; Аттила безуспешно пытался воспламенить их дух, дабы те воспротивились подобным пропагандистским искушениям. Не сумев однажды бежать, Аттила перешел к пассивному сопротивлению, решив приспособиться к обстановке и вынести из этого полезное. При римском дворе он присматривался и прислушивался. И с каждым днем все больше проникался решимостью избавить мир от влияния римлян, этих загадочных христиан. Постижение внутренней и внешней политики империи давалось Аттиле необычайно легко. Он изучил принцип организации римской армии, оружие, боевые порядки, выяснил, что достойного военного флота у римлян уже нет. Все это время он приглядывал за заезжими послами, вникая в хитросплетение интриг империи, тем самым постигая искусство политики и дипломатии. Жизнь при римском дворе давалась Аттиле крайне тяжело: тоска по соплеменникам, по родне, жажда избавить гуннов от службы чужестранцам, которых они могут разгромить без труда, стоит им только объединиться.
Азиатская добродетель долготерпения на славу послужила отроку, отправленному заложником ко двору Гонория. Он нашел опору в стоицизме и непоколебимой уверенности. Он постиг, что куда важнее достичь конечной цели, нежели понукать события, чтобы они разыгрались до срока. И посему вознамерился развить личные способности, сулившие ему успех, когда он всерьез вознамерится взойти на престол царства гуннов. Именно в Риме Аттила замыслил стратегию покорения вселенной, дотошно разработав ее во всех деталях: чрезвычайно четкий план ничуть не походил на прожект невежественного кочевника.
По возвращении на родину Аттила не ринулся очертя голову захватывать трон. Тщательно спланировав каждых шаг, он терпеливо ждал, понимая, что его познания правителя и умение повелевать должны сперва созреть, как бы не жгла его жажда взять бразды правления.
Роас поручает ему объезд соседних дунайских племен, с целью внушения другим гуннским вождям, что Роас среди них – самый главный. Следовало уважать «независимость» вождей, но при этом убедить их признать Роаса и его преемников – а значит, и самого Аттилу – верховным вождем, кем-то вроде императора. То маня пряником, то грозя кнутом, рассыпая подарки вперемежку с угрозами, понимая, что, работая на Роаса, он работает на самого себя, Аттила блестяще справился с поручением, о чем стало известно обоим императорам и Аэцию, с которым у Аттилы сложились относительно дружеские отношения.
По свидетельству современников, Аттила знал греческий и латинский, причем греческим языком владел лучше. Это позволило ему стать естественным посредником дяди во всех переговорах с Западной и Восточной империями. К тому же он располагал и личными связями. Теперь Аттила причастен к власти, которую уже можно назвать имперской.
Политика Аттилы определилась быстро: на западе относиться лояльно к империи, пока Аэций будет там заметной фигурой, на востоке – по мере возможности запугивать глуповатого императора Феодосия II, расстраивать его примитивные козни и пользоваться его бездарностью и слабостью.
В 423 г., после смерти императора Западной Римской империи Гонория, Аэций попросил у Роаса войска для поддержки Иоанна Узурпатора. Аттила посодействовал в этом вопросе, и просьба была удовлетворена. Большинство историков сходятся во мнении, что предоставленная армия гуннов и их союзников насчитывала от пятидесяти до шестидесяти тысяч воинов. Одним словом, Аттила не только вышел на международную арену, но и прошел серьезную школу, предшествовавшую созданию империи гуннов.
Когда же момент настал, Аттила взял власть в свои руки: он был уже готов во всеоружии встретить любую проблему и сопротивление, подстерегавшие его как короля. Обескуражить или заставить свернуть его с полпути было попросту невозможно. Он был готов идти на риск, готов сплотить гуннов, дабы те в едином порыве взошли к вершинам. Ни на йоту не растратив своего несокрушимого упорства и жажды занять престол, он наконец-то добился своего. Час пробил! В 434 г. умер Роас, и власть перешла к Аттиле и его брату Бледе.
Бледа получил в наследство большую часть земли гуннов. Аттила же, любя войну, страстно желал объединить под своей властью всех гуннов и собрать воедино все народы, подчиненные им, для покорения мира. Свое восхождение к власти Аттила начал с укрепления связей с племенными вождями. Изрядная часть этих знакомств налаживалась благодаря многочисленным вылазкам Аттилы на охоту по гуннским территориям. Преданность этих вождей он завоевывал, взывая к их чувствам – будя воинские инстинкты и дразня аппетиты доступной славой и легкой, богатой добычей.
Образ жизни гуннов складывался в условиях вечной неопределенности, дух их воспламенялся сражением, добычей или кочевкой на новое место. На самом деле рамки поведения им задавала только природа и прихоти судьбы, а высокий дух проистекал из неизменно воинственного настроя. Аттиле, как царю гуннов, требовалось насадить новые принципы морали и дисциплины, способные сплотить варварские племена и сами по себе и между собой. Мир в стойбищах принесет лишь новообретенное националистическое сознание. Задача Аттиле предстояла не из легких!
Согласно исторической версии, Аттила стал королем племени, обитавшего в долине Дуная, после случайной гибели своего брата Бледы на охоте. Придания гуннов толковали его восхождение куда романтичнее: по смерти Бледы старейшины племени, собравшиеся на тризну, заспорили о том, кто теперь должен стать их королем, и тут прибежал отрок с вестью, что посреди ближнего луга появился огненный меч. Последовав за ним на луг, вожди с благоговейным трепетом узрели, как пламенный меч сам вспрыгнул на протянутую ладонь Аттилы. Сработан меч был столь искусно, что изготовить его могло только божество: то было знамение, «Меч Божий». Уж наверняка он был послан, дабы положить конец спорам, подтвердив, что королем надлежит избрать Аттилу. Его великие замыслы получили подпитку свыше посредством меча Марса, который короли скифов считали священным.
Став повелителем царского племени, Аттила взялся за объединение остальных неистово независимых племен в единую нацию гуннов. В хрониках описывается, что он целыми днями просиживал перед своим шатром, толкую с племенными вождями, чтобы заручиться их верностью плану объединения. Мятежных вождей Аттила, недолго думая, казнил. Боязнь сказать ему хоть слово поперек стала настолько явной, что один стареющий вождь отговорился от личной встречи с царем Аттилой, сказав: «Глаза мои чересчур слабы, чтобы взирать на солнце, где уж им вынести светозарный блеск завоевателя». Аттила понял и принял сию искусную лесть без возражений.
В сознании европейцев сформировался образ Аттилы как самого яркого правителя гуннов. Столкновение западного сознания с чуждым для него феноменом правителя, управляющего подчиненными не только привычными для них методами, но и через различные административные структуры (например, с помощью двора), вызвало рождение новой реальности, которая была привнесена из глубин совершенно иного культурного круга – степей Зауралья и Центральной Азии.
В противовес общепринятой традиции, которая хранит лишь гуннские жестокости, есть немало историков, склонных говорить об Аттиле как о славном герое гуннов. В этой связи следует остановиться на античных хрониках, хрониках венгров, германцев и других народов. Можно вспомнить эпические поэмы, в частности бургундские, близкие «Нибелунгам»: «Песнь бургундских королей при дворе Аттилы», «Смерть Аттилы», – в которых восхваляется добрый правитель по имени Атли. В Альзасе есть цикл святой Одили, принцессы франкского происхождения (кстати, часть франков были союзниками Аттилы), где изображены ее отец Этельрик (возможный вариант имен Атли и Этли), ее кузина святая Хунна, ее муж Хунно, а все действия происходят в городе Хуннавир.
Загадочно звучит имя «Аттила», в котором пытались найти тюркское название Волги – Этиль или Итиль. Мог ли этот легендарный персонаж носить германо-тюркское имя с пан-тюркским корнем «ата», что значит «отец», и германским уменьшительным суффиксом «ила»? Если принять эту гипотезу, тогда Аттила означает «маленький отец народов». Но как «Бич Божий» – именно в таком образе он запечатлен в некоторых культурах мира.
Античные историки описывают Аттилу как невысокого, широкоплечего, с темными волосами, плоским носом и редкой бородой. Узкие глаза смотрели так пронзительно, что все подходившие к нему дрожали, ощущая реальную силу. Страшный в гневе и беспощадный к врагам, он был милостив к своим соратникам. Гунны верили в его таланты и отвагу, поэтому под его властью объединялись все племена от Волги до Рейна. Под его знаменем сражались кроме тюркского ядра – гуннов – остготы, гепиды, тюринги, герулы, турклинги, руги, акациры, а также много римлян и греков, предпочитавших справедливость гуннского царя произволу и корысти цивилизованных римских чиновников.
Хотя властью своей он пользовался на славу, прочие атрибуты нового положения его отнюдь не прельщали. Восседая на деревянном троне в деревянном дворце, Аттила даже для еды и питья использовал незатейливую деревянную утварь. Платье его и отдаленно не напоминало пышные одеяния римских правителей: он предпочитал меховую куртку и черную кожаную шапку, нахлобученную до бровей.
Войско превозносило Аттилу до небес. На его вступление в стойбище какого-нибудь племени стоило полюбоваться. Женщины, дети и воины выстраивались вдоль тропы, криками восхваляя его. Когда же он проезжал мимо, женщины подносили ему еду. Аттила принимал дары с достоинством и пробовал угощение, не покидая седла своего великолепного черного коня Виллама (Молния).
Его правление гуннами было отмечено скорым, но вдумчивым судом. Он никогда не действовал второпях. Аттила наделил гуннов общенациональной целью: подчинить себе германцев и славян, завоевать Рим и Константинополь, пройти через всю Азию, а затем в Африку – тогда гунны будут править всеми землями на севере, юге, востоке и западе. Аттила воистину будет править вселенной. Амбициозный план Аттилы был вдохновлен отроческими мечтами, но окончательную форму ему придал юношеский опыт. И Аттила методично осуществлял его шаг за шагом. Он действовал терпеливо, с неослабной хваткой азиата, наделенного вдобавок политической прозорливостью человека, прислушивающегося и присматривающегося к происходящему, терпеливо поджидая тот единственный момент, когда надлежит перейти к действию.
Этот человек родился в мир для потрясения народов и внушения страха всему миру. Завоевания гуннов под его началом вошли в легенды. Исполнял свой план Аттила просто мастерски. Его рать, численность которой у многих исследователей достигала 700 тыс. воинов, представляла собой скопление варваров, но объединенных общей целью, дисциплинированных и преисполненных высоким боевым духом.
Гунны были исключительно свободными людьми и гордились этим. Существовала только военная иерархия, причем постоянно, а не только во время походов, – того требовала необходимость нападать и обороняться. «Суверенные вожди» являлись главнокомандующими, министры были одновременно и военачальниками, вожди племенных союзов возглавляли войска, а их командиры сочетали военные функции с гражданскими.
Каждый гунн был по определению воином, независимо от того, занимался ли он ремеслом или сельским хозяйством. Оседлый гунн держал оружие наготове, а кочевник вообще никогда с ним не расставался. По первому сигналу тревоги гунны бросали все, а женщин, детей и стариков везли с собой в кибитках. Моногамия не была абсолютной и сосуществовала с полигамией.
Гунны не дорого ценили жизнь. Вопреки мнению историков классического периода, а также Мишле и Рамбо, Аттила берег жизни не только своих воинов, но и других подданных. Он предпочитал демонстрировать своему народу силу, нежели пользоваться ею, запугивать, а не убивать. Умереть ради славы – вот истинная доблесть. Неверие в загробную жизнь не охлаждало пыл воинов, напротив, оно являлось источником отваги гуннов.
Наставал великий период в истории гуннов. Аттила начинал свои завоевания. Он задумал покорить две первые нации в мире – римлян и вестготов. Но прежде надо было определить границы Гуннской империи. И Аттила сам определил границы империи, которую считал своей по праву на момент прихода к власти. Для признания своей земли было достаточно, чтобы на ней имелось поселение гуннов или через нее пролегал путь гуннских переселенцев. Его империя простиралась от Уральских гор и Каспийского моря до Дуная. На юге ее естественными границами были Кавказ, Азовское и Черное моря, Карпаты. Территория современной Венгрии рассматривалась Аттилой как неотъемлемая часть его империи. На севере естественных границ не имелось. Граница его империи была искусственной, выдуманной и даже иллюзорной, тем не менее надо было принимать решения и закреплять земли, чтобы никто не приходил сюда без его ведома, не жил здесь не по его законам. Одним словом, Аттила определил границы, теперь нужно было поддерживать порядок в империи и обеспечивать ее защиту. Следует отметить, что Аттила не питал ни малейших иллюзий насчет реальности своей империи, ее единства и сплоченности, размеров подвластных ему территорий и лояльности тех, кого он называл своими подданными. Насколько же трезво Аттила оценивал силу власти императоров Восточной и Западной Римских империй? Аттила в бытность свою при дворе Гонория научился отличать видимость от реальности. Он знал, что огромная территория империи стала, в конце концов, причиной раздела ее на две части, каждая из которых оставалась слишком большой, чтобы в ней можно было установить прочный порядок. Императоров обеих империй Аттила считал номинальными, а потому не видел причин, по которым нельзя было бы ему стать императором, великим императором: он считал, что был способен не только стать полновластным господином своей империи, но и захватить обе Римские империи. Империй, по крайней мере официально, становилось теперь четыре: Западная Римская, Восточная Римская, Китайская и Гуннская.
Вполне вероятно, в начале такая форма осуществления власти не вызывала у воинственной германской знати ничего, кроме презрения – презрения к трусости (т. е. невоинственности). Но в последней четверти IV в. последовали неожиданные и труднообъяснимые для традиционного германского сознания события – разгром готов Германариха и установление всевластия гуннских владык. Германская знать была поставлена перед необходимостью пересмотреть свое отношение к гуннской системе власти, тем более что вскоре многие германские вожди вошли в состав элиты нового политического образования – остгот Валамир, гепид Ардарих. К тому же это новое политическое образование оказалось способным не только подчинить практически все германские народы за пределами Римской империи, но и обложить данью обе части империи – Западную и Восточную. Новая жизнь создала новые вкусы, и новые ценности постепенно вошли в германскую политическую культуру.
К началу четырехсотых годов покорность аланов, остготов и исход вестготов сделали гуннов хозяевами всей зоны равнин от Урала до Карпат. Гунны, преодолев карпатские перевалы и пройдя по Валахской равнине, оккупировали Венгерскую равнину, где сделали своими подданными гепидов и вышли на правый берег Дуная.
Очевидно, в это время гунны разделились на три орды во главе с тремя предводителями, тремя братьями – Роасом, Октаром и Мундзуком. Три брата стали повелителями гуннов и правили с 425 по 434 г. В этом окружении и вырос один из величайших вождей всех времен и народов – Аттила (ок. 395–453 гг.), король гуннов.
Сотворение мифа об Аттиле началось еще в древности, с успехом продолжилось в Средние века и, похоже, не завершилось по сей день, с той лишь разницей, что современное мифотворчество выступает в виде гипотез, с большей или меньшей основательностью претендующих на научность. Исторический же Аттила малоизвестен читателям, хотя о нем и дошло до наших дней больше свидетельств современников, чем о многих исторических персонажах той эпохи.
Итак, родился Аттила где-то в долине Дуная примерно в 395 г. Будучи сыном вождя Мундзука, Аттила знал своих предков на тридцать поколений. Именно его род сохранял целостность родословной основной орды и явно тюркские черты.
Научившись ездить верхом сначала на овце, Аттила затем освоил верховую езду в совершенстве и виртуозно владел луком, пикой, арканом, мечом и кнутом – традиционным оружием своего народа, обязательным для высокородных юношей. Свою гордыню и силу он частенько выставлял напоказ, затевая рискованные охотничьи вылазки, где ловил волков и медведей сетями, а после выпускал им кишки в рукопашной, вооружившись одним лишь коротким кинжалом.
Смерть отца, вождя Мундзука, до срока оборвала крепкие узы и добрые отношения с сыном, когда тот был еще отроком. Впоследствии Аттиле довелось пострадать от злобных милостей собственных дядюшек, а особенно – наследника престола по имени Роас.
Главная ставка гуннских вождей в начале V в. находилась в степях Причерноморья. Туда направлялись византийские посольства до 412 г. Однако переселение гуннов на берега Дуная шло неуклонно: венгерская пушта (степь) напоминала им заволжскую родину, которую к V в. гунны покинули.
Из трех братьев Роас был самым хитрым и осторожным правителем. Когда в 430 г. гунны достигли Рейна, он попытался наладить с Римом дипломатические контакты и даже давал империи свои войска для подавления багаудов в Галлии.
Поскольку война была средством существования гуннов, они сражались постоянно, как за себя, так и за тех, кто пожелал их нанять. В первом случае надо было награбить как можно больше, во втором – продаться как можно дороже. Для этих наемников политические предпочтения не играли никакой роли. Кочевая жизнь не способствовала ни развитию сельского хозяйства, ни освоению ремесел. Грабеж, наемничество были их единственными источниками дохода и любимыми занятиями, которые они всегда старались совмещать.
Открыто выступив против решения Роаса отдать орду на службу чужеземцам, которых гунны, по мнению Аттилы, могли бы без труда разгромить, Аттила тем самым изменил свою юношескую биографию.
Дабы убрать с глаз долой Аттилу, Роас направил его в качестве заложника в Рим, ко двору Гонория. В обмен же, во исполнение уговора, римляне отправили в улус Роаса юношу по имени Аэций. Роас старался поддерживать максимально корректные отношения с Гонорием, императором Западной Римской империи. Искусно воздействуя из Рима на другие нации, империя прибегала к практике обмена малолетними заложниками, чтобы усилить контроль над странами, которые она хотела завлечь в неволю. Проще говоря, империя отправляла одного из своих подданных к чужакам, а те в ответ посылали одного из своих знатных отроков, дабы тот жил и учился в Риме при дворе императора.
Этот хитроумный подход являет собой мастерский образчик искусства диверсионно-подрывной дипломатии. Юные шпионы империи внедрялись в страны, удостоенные сей чести, на высших уровнях их иерархии. Стоило молодому римлянину оказаться при дворе чужой державы, как он начинал слать в империю донесения с жизненно важной для политики и войны информацией, одновременно на собственном опыте постигая обычаи, этикет и традиции хозяев. Эта двоякая стратегия заодно давала империи возможность перекроить заложников, посланных к ее двору, на свой лад. Приучение их к роскоши помогало влиять на политику и культуру менее цивилизованных наций, когда повзрослевшие заложники возвращались в родные края.
Одним словом, Роас с радостью ухватился за возможность воспользоваться римской практикой, чтобы сбыть с рук молодого смутьяна. Роас считал, что имперская выучка наверняка обуздает бешеный норов Аттилы, сделав его более покладистым членом царской династии гуннов.
При дворе Гонория Аттила увидел роскошь, разврат, пороки и интриги. С ним обходились как с юным принцем, каким он в сущности и был и каким его воспринимали эти «римляне», все больше полагавшиеся на «суверенных» варваров в деле защиты и укрепления столь обветшавшей империи.
Аттила отвергал роскошные наряды, пышные прически, изысканные блюда и благоухающее жилище, полагавшиеся ему как заложнику, хотя его неискушенных сотоварищей все это весьма привлекало; Аттила безуспешно пытался воспламенить их дух, дабы те воспротивились подобным пропагандистским искушениям. Не сумев однажды бежать, Аттила перешел к пассивному сопротивлению, решив приспособиться к обстановке и вынести из этого полезное. При римском дворе он присматривался и прислушивался. И с каждым днем все больше проникался решимостью избавить мир от влияния римлян, этих загадочных христиан. Постижение внутренней и внешней политики империи давалось Аттиле необычайно легко. Он изучил принцип организации римской армии, оружие, боевые порядки, выяснил, что достойного военного флота у римлян уже нет. Все это время он приглядывал за заезжими послами, вникая в хитросплетение интриг империи, тем самым постигая искусство политики и дипломатии. Жизнь при римском дворе давалась Аттиле крайне тяжело: тоска по соплеменникам, по родне, жажда избавить гуннов от службы чужестранцам, которых они могут разгромить без труда, стоит им только объединиться.
Азиатская добродетель долготерпения на славу послужила отроку, отправленному заложником ко двору Гонория. Он нашел опору в стоицизме и непоколебимой уверенности. Он постиг, что куда важнее достичь конечной цели, нежели понукать события, чтобы они разыгрались до срока. И посему вознамерился развить личные способности, сулившие ему успех, когда он всерьез вознамерится взойти на престол царства гуннов. Именно в Риме Аттила замыслил стратегию покорения вселенной, дотошно разработав ее во всех деталях: чрезвычайно четкий план ничуть не походил на прожект невежественного кочевника.
По возвращении на родину Аттила не ринулся очертя голову захватывать трон. Тщательно спланировав каждых шаг, он терпеливо ждал, понимая, что его познания правителя и умение повелевать должны сперва созреть, как бы не жгла его жажда взять бразды правления.
Роас поручает ему объезд соседних дунайских племен, с целью внушения другим гуннским вождям, что Роас среди них – самый главный. Следовало уважать «независимость» вождей, но при этом убедить их признать Роаса и его преемников – а значит, и самого Аттилу – верховным вождем, кем-то вроде императора. То маня пряником, то грозя кнутом, рассыпая подарки вперемежку с угрозами, понимая, что, работая на Роаса, он работает на самого себя, Аттила блестяще справился с поручением, о чем стало известно обоим императорам и Аэцию, с которым у Аттилы сложились относительно дружеские отношения.
По свидетельству современников, Аттила знал греческий и латинский, причем греческим языком владел лучше. Это позволило ему стать естественным посредником дяди во всех переговорах с Западной и Восточной империями. К тому же он располагал и личными связями. Теперь Аттила причастен к власти, которую уже можно назвать имперской.
Политика Аттилы определилась быстро: на западе относиться лояльно к империи, пока Аэций будет там заметной фигурой, на востоке – по мере возможности запугивать глуповатого императора Феодосия II, расстраивать его примитивные козни и пользоваться его бездарностью и слабостью.
В 423 г., после смерти императора Западной Римской империи Гонория, Аэций попросил у Роаса войска для поддержки Иоанна Узурпатора. Аттила посодействовал в этом вопросе, и просьба была удовлетворена. Большинство историков сходятся во мнении, что предоставленная армия гуннов и их союзников насчитывала от пятидесяти до шестидесяти тысяч воинов. Одним словом, Аттила не только вышел на международную арену, но и прошел серьезную школу, предшествовавшую созданию империи гуннов.
Когда же момент настал, Аттила взял власть в свои руки: он был уже готов во всеоружии встретить любую проблему и сопротивление, подстерегавшие его как короля. Обескуражить или заставить свернуть его с полпути было попросту невозможно. Он был готов идти на риск, готов сплотить гуннов, дабы те в едином порыве взошли к вершинам. Ни на йоту не растратив своего несокрушимого упорства и жажды занять престол, он наконец-то добился своего. Час пробил! В 434 г. умер Роас, и власть перешла к Аттиле и его брату Бледе.
Бледа получил в наследство большую часть земли гуннов. Аттила же, любя войну, страстно желал объединить под своей властью всех гуннов и собрать воедино все народы, подчиненные им, для покорения мира. Свое восхождение к власти Аттила начал с укрепления связей с племенными вождями. Изрядная часть этих знакомств налаживалась благодаря многочисленным вылазкам Аттилы на охоту по гуннским территориям. Преданность этих вождей он завоевывал, взывая к их чувствам – будя воинские инстинкты и дразня аппетиты доступной славой и легкой, богатой добычей.
Образ жизни гуннов складывался в условиях вечной неопределенности, дух их воспламенялся сражением, добычей или кочевкой на новое место. На самом деле рамки поведения им задавала только природа и прихоти судьбы, а высокий дух проистекал из неизменно воинственного настроя. Аттиле, как царю гуннов, требовалось насадить новые принципы морали и дисциплины, способные сплотить варварские племена и сами по себе и между собой. Мир в стойбищах принесет лишь новообретенное националистическое сознание. Задача Аттиле предстояла не из легких!
Согласно исторической версии, Аттила стал королем племени, обитавшего в долине Дуная, после случайной гибели своего брата Бледы на охоте. Придания гуннов толковали его восхождение куда романтичнее: по смерти Бледы старейшины племени, собравшиеся на тризну, заспорили о том, кто теперь должен стать их королем, и тут прибежал отрок с вестью, что посреди ближнего луга появился огненный меч. Последовав за ним на луг, вожди с благоговейным трепетом узрели, как пламенный меч сам вспрыгнул на протянутую ладонь Аттилы. Сработан меч был столь искусно, что изготовить его могло только божество: то было знамение, «Меч Божий». Уж наверняка он был послан, дабы положить конец спорам, подтвердив, что королем надлежит избрать Аттилу. Его великие замыслы получили подпитку свыше посредством меча Марса, который короли скифов считали священным.
Став повелителем царского племени, Аттила взялся за объединение остальных неистово независимых племен в единую нацию гуннов. В хрониках описывается, что он целыми днями просиживал перед своим шатром, толкую с племенными вождями, чтобы заручиться их верностью плану объединения. Мятежных вождей Аттила, недолго думая, казнил. Боязнь сказать ему хоть слово поперек стала настолько явной, что один стареющий вождь отговорился от личной встречи с царем Аттилой, сказав: «Глаза мои чересчур слабы, чтобы взирать на солнце, где уж им вынести светозарный блеск завоевателя». Аттила понял и принял сию искусную лесть без возражений.
В сознании европейцев сформировался образ Аттилы как самого яркого правителя гуннов. Столкновение западного сознания с чуждым для него феноменом правителя, управляющего подчиненными не только привычными для них методами, но и через различные административные структуры (например, с помощью двора), вызвало рождение новой реальности, которая была привнесена из глубин совершенно иного культурного круга – степей Зауралья и Центральной Азии.
В противовес общепринятой традиции, которая хранит лишь гуннские жестокости, есть немало историков, склонных говорить об Аттиле как о славном герое гуннов. В этой связи следует остановиться на античных хрониках, хрониках венгров, германцев и других народов. Можно вспомнить эпические поэмы, в частности бургундские, близкие «Нибелунгам»: «Песнь бургундских королей при дворе Аттилы», «Смерть Аттилы», – в которых восхваляется добрый правитель по имени Атли. В Альзасе есть цикл святой Одили, принцессы франкского происхождения (кстати, часть франков были союзниками Аттилы), где изображены ее отец Этельрик (возможный вариант имен Атли и Этли), ее кузина святая Хунна, ее муж Хунно, а все действия происходят в городе Хуннавир.
Загадочно звучит имя «Аттила», в котором пытались найти тюркское название Волги – Этиль или Итиль. Мог ли этот легендарный персонаж носить германо-тюркское имя с пан-тюркским корнем «ата», что значит «отец», и германским уменьшительным суффиксом «ила»? Если принять эту гипотезу, тогда Аттила означает «маленький отец народов». Но как «Бич Божий» – именно в таком образе он запечатлен в некоторых культурах мира.
Античные историки описывают Аттилу как невысокого, широкоплечего, с темными волосами, плоским носом и редкой бородой. Узкие глаза смотрели так пронзительно, что все подходившие к нему дрожали, ощущая реальную силу. Страшный в гневе и беспощадный к врагам, он был милостив к своим соратникам. Гунны верили в его таланты и отвагу, поэтому под его властью объединялись все племена от Волги до Рейна. Под его знаменем сражались кроме тюркского ядра – гуннов – остготы, гепиды, тюринги, герулы, турклинги, руги, акациры, а также много римлян и греков, предпочитавших справедливость гуннского царя произволу и корысти цивилизованных римских чиновников.
Хотя властью своей он пользовался на славу, прочие атрибуты нового положения его отнюдь не прельщали. Восседая на деревянном троне в деревянном дворце, Аттила даже для еды и питья использовал незатейливую деревянную утварь. Платье его и отдаленно не напоминало пышные одеяния римских правителей: он предпочитал меховую куртку и черную кожаную шапку, нахлобученную до бровей.
Войско превозносило Аттилу до небес. На его вступление в стойбище какого-нибудь племени стоило полюбоваться. Женщины, дети и воины выстраивались вдоль тропы, криками восхваляя его. Когда же он проезжал мимо, женщины подносили ему еду. Аттила принимал дары с достоинством и пробовал угощение, не покидая седла своего великолепного черного коня Виллама (Молния).
Его правление гуннами было отмечено скорым, но вдумчивым судом. Он никогда не действовал второпях. Аттила наделил гуннов общенациональной целью: подчинить себе германцев и славян, завоевать Рим и Константинополь, пройти через всю Азию, а затем в Африку – тогда гунны будут править всеми землями на севере, юге, востоке и западе. Аттила воистину будет править вселенной. Амбициозный план Аттилы был вдохновлен отроческими мечтами, но окончательную форму ему придал юношеский опыт. И Аттила методично осуществлял его шаг за шагом. Он действовал терпеливо, с неослабной хваткой азиата, наделенного вдобавок политической прозорливостью человека, прислушивающегося и присматривающегося к происходящему, терпеливо поджидая тот единственный момент, когда надлежит перейти к действию.
Этот человек родился в мир для потрясения народов и внушения страха всему миру. Завоевания гуннов под его началом вошли в легенды. Исполнял свой план Аттила просто мастерски. Его рать, численность которой у многих исследователей достигала 700 тыс. воинов, представляла собой скопление варваров, но объединенных общей целью, дисциплинированных и преисполненных высоким боевым духом.
Гунны были исключительно свободными людьми и гордились этим. Существовала только военная иерархия, причем постоянно, а не только во время походов, – того требовала необходимость нападать и обороняться. «Суверенные вожди» являлись главнокомандующими, министры были одновременно и военачальниками, вожди племенных союзов возглавляли войска, а их командиры сочетали военные функции с гражданскими.
Каждый гунн был по определению воином, независимо от того, занимался ли он ремеслом или сельским хозяйством. Оседлый гунн держал оружие наготове, а кочевник вообще никогда с ним не расставался. По первому сигналу тревоги гунны бросали все, а женщин, детей и стариков везли с собой в кибитках. Моногамия не была абсолютной и сосуществовала с полигамией.
Гунны не дорого ценили жизнь. Вопреки мнению историков классического периода, а также Мишле и Рамбо, Аттила берег жизни не только своих воинов, но и других подданных. Он предпочитал демонстрировать своему народу силу, нежели пользоваться ею, запугивать, а не убивать. Умереть ради славы – вот истинная доблесть. Неверие в загробную жизнь не охлаждало пыл воинов, напротив, оно являлось источником отваги гуннов.
Наставал великий период в истории гуннов. Аттила начинал свои завоевания. Он задумал покорить две первые нации в мире – римлян и вестготов. Но прежде надо было определить границы Гуннской империи. И Аттила сам определил границы империи, которую считал своей по праву на момент прихода к власти. Для признания своей земли было достаточно, чтобы на ней имелось поселение гуннов или через нее пролегал путь гуннских переселенцев. Его империя простиралась от Уральских гор и Каспийского моря до Дуная. На юге ее естественными границами были Кавказ, Азовское и Черное моря, Карпаты. Территория современной Венгрии рассматривалась Аттилой как неотъемлемая часть его империи. На севере естественных границ не имелось. Граница его империи была искусственной, выдуманной и даже иллюзорной, тем не менее надо было принимать решения и закреплять земли, чтобы никто не приходил сюда без его ведома, не жил здесь не по его законам. Одним словом, Аттила определил границы, теперь нужно было поддерживать порядок в империи и обеспечивать ее защиту. Следует отметить, что Аттила не питал ни малейших иллюзий насчет реальности своей империи, ее единства и сплоченности, размеров подвластных ему территорий и лояльности тех, кого он называл своими подданными. Насколько же трезво Аттила оценивал силу власти императоров Восточной и Западной Римских империй? Аттила в бытность свою при дворе Гонория научился отличать видимость от реальности. Он знал, что огромная территория империи стала, в конце концов, причиной раздела ее на две части, каждая из которых оставалась слишком большой, чтобы в ней можно было установить прочный порядок. Императоров обеих империй Аттила считал номинальными, а потому не видел причин, по которым нельзя было бы ему стать императором, великим императором: он считал, что был способен не только стать полновластным господином своей империи, но и захватить обе Римские империи. Империй, по крайней мере официально, становилось теперь четыре: Западная Римская, Восточная Римская, Китайская и Гуннская.