Страница:
Обратимся к политическим отношениям между Уйгурией и ее мощным соседом Китаем.
В 778 г. в Китае на престол вступил Дэцзун, который не был расположен к уйгурам.
Идигань-каган, зная это, решил принудить нового императора к покорности, и в том же году напал на Северный Китай, но война закончилась отступлением уйгуров. Этот проигрыш был следствием того, что за 15 лет, т. е. за период с 764 по 780 г. население Китая выросло на полмиллиона душ, что позволило создать армию в 768 тыс. человек.
После поражения уйгуры получили разрешение жить в столице как «гости», но в 780 г. Дэцзун выслал их из Китая. Однако на границе обнаружилось, что уйгуры в дорожных мешках увозили китайских девочек. Пограничные войска оцепили табор уйгуров, отобрали девочек, а «гостей» казнили.
Император, понимая, что уйгурский каган потребует китайской крови, направил посла с объяснениями и извинениями.
В это время в Уйгурии власть была узурпирована Кутлугом, и уже новый каган (из вельмож) в 781 г. взял выкуп за смерть «гостей», а в 783 г. был заключен мирный договор на следующих условиях: 1) каган назывался вассалом Китая; 2) посольство Уйгурии не должно превышать 200 человек; 3) для принудительного торга приводилось не более тысячи лошадей; 4) запрещено уводить китайцев за границу. Договор был скреплен в 788 г. через брак и союз против Тибета.
В 789 г. Уйгурия стала выборной монархией, и фактически получалось, что не уйгуры зависели от китайцев, а китайцы – от уйгуров.
Уйгуры вступили в войну с Тибетом, и в течение трех лет мешали наступлению Тибета на север Китая. Уйгуры выиграли трехлетнюю кампанию, но когда они возвратились в родные степи, им было необходимо подавлять протибетские настроения среди карлуков, тюргешей, входивших в состав Уйгурского каганата. Кроме того, в тылу у уйгуров восстали кыргызы, сохранившие при подчинении в 758 г. автономию. В китайских источниках отмечается: «Кутлуг сумел подавить кыргызов, подверг их страну разгрому, и их государственные дела прекратились, на земле их не стало живых людей». Это, очевидно, значительно преувеличено, но, тем не менее, после разгрома целых 20 лет, т. е. пока не выросло новое поколение, о кыргызах не было слышно.
И вновь уйгуры включились в войну с Тибетом. Они остались победителями, и снова им перешел город Бешбалык, затем уйгуры перебили корпус тибетский под Кучей. Однако кучийские китайцы оказались неблагодарны и стали торговаться о размере дани за освобождение. Каган пошел против скупых союзников, которые были разбиты и бежали до самой Ферганы. На берегах Нарына уйгуры настигли беглецов и ограбили их дочиста. Уцелевшие «слезно просили и молили» принять от них дань, на что уйгурский каган милостиво согласился.
Таким образом, остатки китайских владений на западе вошли в состав Уйгурского каганата.
Далее уйгуры разгромили западных и восточных карлуков и поддерживающую их тибетскую армию. Все эти события произошли с 795 по 805 г.
Таким образом, тибетская армия не смогла сокрушить уйгуро-китайскую коалицию. В 816 г. тибетцы бросили армию на уйгурскую столицу Каракорум. Они удачно подрассчитали время: в тылу у уйгуров вспыхнуло восстание кыргызов, на этот раз удачное для последних.
В Китае воспользовались унижением Уйгурии и в 817 г. выслали уйгурское посольство, состоящее из манихейского духовенства. Конфуцианцы вели активную борьбу и с мистикой и с кочевой культурой, а тут были налицо и то и другое. Высылка посольства означала разрыв китайско-уйгурского союза. Но поскольку Тибет продолжал оставаться грозным врагом, в 821 г. союз Китая и Уйгурии был восстановлен и скреплен браком. В том же году тибетцы запросили мира, и был заключен договор с некоторыми для Тибета потерями.
Тем временем Уйгурия была связана по рукам и ногам войной с кыргызами, вождь которых Ажо объявил себя ханом и заявил уйгурскому кагану: «Твоя судьба кончилась. Я скоро возьму твою золотую орду, поставлю перед ней моего коня, водружу свое знамя. Если можешь состязаться со мной, то немедленно приходи, если не можешь, то немедленно уходи».
Возникает вопрос: почему уйгуры встречали гораздо более сильное сопротивление племен, входивших в состав каганата, нежели все прочие тюрки? Совершенно очевидно, что не только в Тибете и Арабском халифате, но и в Индии, Китае и Уйгурии религиозная нетерпимость стала знамением эпохи.
Китайские учения: даосизм, конфуцианство и даже чан – созерцательный буддизм – кочевниками не усваивались. Ислам был религией их врагов арабов. Культ Митры – бон – в это время переживал жестокие гонения в Тибете и отнюдь не отвечал настроениям уйгуров. Зато христианство и манихейство понравились степнякам.
В свое время тюрки просто требовали покорности и дани, а эти государства заставляли побежденных ломать весь строй своей психики и весь уклад своей жизни; они навязывали кочевникам такие представления, которые те не могли ни понять, ни принять. Поэтому Уйгурия была окружена врагами, и примирение было невозможно.
К примеру, манихейство считало высшей добродетелью неудовлетворенность и даже неприятие жизни, непримиримость ко всему плотскому, совмещение аскетизма и распутства, в результате чего семья не была благословенна. Как можно было это втолковать простому люду? Поэтому подлинными манихеями могли быть только аристократы, остальные же ими только назывались. Как следствие – шел разрыв между народом и знатью.
Войны с тибетцами, карлуками и кыргызами сделались борьбой за веру.
Но самым губительным последствием манихейства было разрушение семьи: семья стала вырождаться.
Процесс вырождения не быстр – нужно не менее трех поколений, т. е. лет 80. Именно столько и продержалась манихейская Уйгурия. Однако в манихействе были и положительные стороны – приобщение к западной культуре. Историки, в частности Ибн Хордадбег, описывают Уйгурию как самую обширную и культурную из тюркских стран. На ослабление мощи Уйгурской державы косвенно указывает тот факт, что до 839 г. никаких крупных событий там не происходило.
Итак, к середине IX в. сила Уйгурии была уже в прошлом. Племена отпадали от Уйгурии: в 794 г. отошло племя шато, в 835 г. – татабы. И конечно, самым страшным для уйгур было восстание кыргызов.
Уже в 841 г. вся Халха, Каракорум, а также все сокровища уйгуров были в руках кыргызов, и только воинственный дух уйгуров толкал их на дальнейшее сопротивление.
Здесь важно подчеркнуть, что разгром Каракорума – событие такого же масштаба, как падение Константинополя в 1453 г., а уйгуры по талантам, восприимчивости, героизму не уступали византийцам эпохи Палеологов.
Итак, в 842 г. Китай мобилизовал против уйгуров армию, и те были разбиты и отброшены от Ордоса в Маньчжурию, однако кыргызский хан, узнав, что уйгуров приютили татары, пришел в Маньчжурию и уничтожил беглецов.
Уничтожение Уйгурской державы – это была акция не только военно-политическая: после ее разгрома китайцы предали огню все «книги мониев», а их имущество взяли в казну. Разгром манихейства в дальнейшем открыл дорогу буддизму.
И все-таки в 861 г. было создано небольшое уйгурское княжество. В конце концов, они обосновались на северо-западе Китая, в нынешней провинции Ганьсу, главным образом в районе сегодняшнего Турфана, где и основали два независимых небольших удельных княжества; во главе первого, по всей вероятности, стояла старая императорская династия Орхона – Яглакар.
Вслед за падением Уйгурской империи, истреблением большой части племен, миграцией в оазисы произошла длительная конфронтация с тибетцами. Последние оказывали сильное давление на весь бассейн Тарима после битвы при Тафей-Чуане (679 г.). Теперь же уйгуры могли позволить себе содержать лишь небольшую армию для сдерживания нападения соседей: с севера им угрожали карлуки, хозяева нынешней Джунгарии, с запада – племена ягма и чигили, о которых сохранились обрывочные сведения, оставленные мусульманскими авторами.
Китай поддерживал мирные отношения с уйгурским княжеством Ганьсу и долгое время относился к нему с уважением, тем более что уйгуры исправно платили дань и официально находились в зависимости от Китая благодаря китайскому укрепрайону с центром в Дуньхуане. Однако постепенно эти связи ослабли. Китайцы обвиняли уйгуров в мятежах, разбоях, в тысячах других всевозможных прегрешениях. Наконец, в 1028 г. тангуты, близкие к тибетцам, самым жестоким образом овладели землями уйгуров и тем самым положили конец существования их княжества. Однако часть населения осталась на месте, хотя и перестав играть политическую роль, но сохранив свой язык и некоторые культурные традиции. Другая нашла убежище неподалеку – на юге у ван-шаней – и поселилась среди них.
Уйгуров Ганьчжу иногда называли сары-уйгуры (желтые уйгуры), или еще «уйгуры с желтой головой». Это имя, которое сохранилось за ними, они получили «по причине своей буддийской веры». Однако следует отметить, что некоторые тюркские народы специально уточняли свое название «цветовым признаком»: синий, красный, черный, желтый, причем эти определения всегда имели мифические или мистические значения в шаманстве, по связи с солнцем и луной. В действительности, сары-уйгуры – это тюрки, принявшие буддийскую веру, – племена, скорее «уйгуризированные», нежели настоящие уйгуры; это выходцы из бассейна Среднего Тарима, постепенно вытесненные на восток в результате продвижения ислама и смешавшиеся с истинными уйгурами Ганьсу после того, как тангуты уничтожили их княжество. В XI в. они жили в районе Хотана; в XIV в. – между Цайдамом и Черченом; только в XVII или XVIII столетии они обосновались к югу от пути, ведущего из Си-Чеу в Ганьчжеу.
Уйгурское княжество Синь-Кянь осталось в большой изоляции от Китая, от которого его отделяло уйгурское Ганьсу, затем ставшее тангутским государством Ганьсу. Китайские хроники упоминают только большое посольство, отправленное оттуда в 951 г., но подробности этого предприятия неизвестны. Однако судьба Синь-Кяня оказалась более счастливой. Оно процветало вплоть до эпохи Монгольской империи, к которой оно присоединилось, причем Монголы не только пощадили его, но и проявляли к нему большую благосклонность. Когда-то это княжество находилось под влиянием киданей, а потом, напротив, оно закладывало основы культуры Монгольской империи и поставляло ей административные кадры. В итоге оно на долгие годы пережило саму империю.
Дело в том, что культурный уровень уйгуров был намного выше в оазисах в конце IX в., чем в Северной Монголии, выше, чем в более поздние времена. Уже в первой половине IX в. они в полной мере испытали на себе благотворное влияние цивилизации. Нет оснований полагать, что они предпринимали какие-то попытки уменьшить ее воздействие или вообще трансформировать цивилизацию. Они оказались хорошими учениками и в чем-то даже стали наставниками. По крайней мере, знаменитая художественная школа Центральной Азии продолжала существовать, как существовала и прежде, до их появления. Они ее унаследовали. Взяли ее на свое попечение. В Южной Кашгарии такие центры, как Тумшук, Кызыл, Кумтура, Шортук, Бешбалык, Муртук, когда-то были вехами на пути продвижения буддизма на восток. В Дуньхуане, провинция Ганьсу, где достижений было больше и где не было признаков упадка за долгий период между V и XIII вв., китайцы не привнесли ничего нового, и когда уйгуры заселили город и всю провинцию вновь, они не обнаружили ничего нового. Так же обстояло дело и с искусством.
Ситуация в литературе складывалась аналогично. Оригинальных произведений почти не было, зато было изобилие переводов. Они занимали весьма почтенное место в трудах писателей Турфана, а самые древние произведения восходят, возможно, к VIII в. Более поздние, датируемые Х в., представляют собой первые тексты Дуньхуаня, что объясняется тибетской оккупацией оазиса, которая продолжалась до IX в., а также отсутствием тюркской колонизации.
Тангутскому нашествию в 1028 г. мы обязаны богатым собранием полотен и многоязычных манускриптов, преимущественно китайских, а также тюркских, хранившихся в архивах одного монастыря в пещере, служившей убежищем в Дуньхуане, и обнаруженных в 1900 г.
В 1907 г. здесь побывал сэр Орэл Штайн, а в 1908 г. – Пеллио; сегодня в Британском музее и Национальной библиотеке хранятся тысячи страниц, большая часть которых еще не опубликована. Они относятся к самим разным жанрам, зачастую написаны в форме личных заметок, упражнений или деловых писем; однако среди них есть и назидательные сказки, религиозные трактаты, в большинстве своем переведенные с иностранных языков – китайского или санскрита.
Пластические искусства и литература свидетельствуют о жизнеспособности буддизма. Есть основания полагать, что манихейство уйгуров постепенно уступало место буддизму, хотя все-таки сохранилось. Мы обязаны ему значительной коллекцией религиозных текстов, найденных во время немецких раскопок в Турфане и в Дуньхуане, а также так называемым «Сборником покаянных молитв», написанным, как это было принято в ту эпоху, простым и ясным языком.
Что касается буддизма, он также подарил нам много манускриптов на тюркском, уйгурском графическом, согдийском и индийском (брахми) языках. Среди них можно выделить «Сказку о добром и злом принцах», навеянную китайскими сказаниями: она была изучена уже в 1914 г.
Наряду с буддизмом, манихейством и шаманством (при этом следует помнить, что все они существовали одновременно и независимо друг от друга) в Синьцзяне и уйгурском Ганьсу были распространены и другие религии, в частности несторианское христианство. Известно, что несторианство, доктрина Нестора, патриарха Константинополя, утверждает, что в Христе жили два человека, соответствующие его двойственной природе или двум разным природам. После того как эта вера была осуждена церковным собором в Эфесе в 431 г. и после преследований, которые она пережила в странах Средиземноморья, несторианство нашло пристанище в сасанидском Иране и направило свои миссионерские усилия на восток. Мы не знаем, когда оно проникло в Центральную Азию, но в Китае оно появилось в 635 г. и продержалось недолго. Зато оно прочно закрепилось в Тариме, который стал его апостольским центром, нацеленным на крупные государства кочевников: очевиден его успех в Монголии. В мусульманских источниках упоминается о существовании христианских общин в Х в. в Синьцзяне, а немецкие экспедиции собрали много несторианских текстов в районе Турфана, которые напоминают тексты, обнаруженные Пеллио в пещере Дуньхуаня, например «Похвала Святой Троице».
Маздейство и иудаизм оставили меньше следов в Центральной Азии. Присутствие первого в Турфане подтверждается мусульманскими источниками, а китайцы упоминают Заратустру и существование жертвенных алтарей, посвященных огню. Присутствие второго более достоверно, что доказывают иудейско-персидские документы Кашгарии и рукопись на иврите примерно 800 г., которую Пеллио нашел в Дуньхуане. Тем не менее их активность была ограниченной. Наконец, ислам, призванный торжествовать победу в этих регионах, в ту пору был еще слабо представлен, хотя мусульманские торговцы, посланники и суфии давно бродили по стране.
Одним словом, это было удивительное общество! В одном и том же городе, который вовсе не был мегаполисом, бок о бок жили приверженцы по меньшей мере трех великих мировых религий – манихейства, буддизма и христианства, не считая анималистский культ – древнюю национальную религию тюрков; на улицах и площадях свободно проповедовали евреи, мусульмане и зороастрийцы, одновременно занимаясь торговлей. Можно лишь восхищаться тем, что терпимость и экуменизм, проникнутые неизбежным скептицизмом или релятивизмом, были более популярны, чем строгое и несгибаемое сектантство. Нам не известно ни единого примера, сравнимого с тем, что являют собой уйгуры, и, очевидно, такое можно встретить только в других тюркских или монгольских обществах, родственных уйгурскому.
Кыргызы
Кидани
Шато
Глава 4
Исламизация тюркских государств
В 778 г. в Китае на престол вступил Дэцзун, который не был расположен к уйгурам.
Идигань-каган, зная это, решил принудить нового императора к покорности, и в том же году напал на Северный Китай, но война закончилась отступлением уйгуров. Этот проигрыш был следствием того, что за 15 лет, т. е. за период с 764 по 780 г. население Китая выросло на полмиллиона душ, что позволило создать армию в 768 тыс. человек.
После поражения уйгуры получили разрешение жить в столице как «гости», но в 780 г. Дэцзун выслал их из Китая. Однако на границе обнаружилось, что уйгуры в дорожных мешках увозили китайских девочек. Пограничные войска оцепили табор уйгуров, отобрали девочек, а «гостей» казнили.
Император, понимая, что уйгурский каган потребует китайской крови, направил посла с объяснениями и извинениями.
В это время в Уйгурии власть была узурпирована Кутлугом, и уже новый каган (из вельмож) в 781 г. взял выкуп за смерть «гостей», а в 783 г. был заключен мирный договор на следующих условиях: 1) каган назывался вассалом Китая; 2) посольство Уйгурии не должно превышать 200 человек; 3) для принудительного торга приводилось не более тысячи лошадей; 4) запрещено уводить китайцев за границу. Договор был скреплен в 788 г. через брак и союз против Тибета.
В 789 г. Уйгурия стала выборной монархией, и фактически получалось, что не уйгуры зависели от китайцев, а китайцы – от уйгуров.
Уйгуры вступили в войну с Тибетом, и в течение трех лет мешали наступлению Тибета на север Китая. Уйгуры выиграли трехлетнюю кампанию, но когда они возвратились в родные степи, им было необходимо подавлять протибетские настроения среди карлуков, тюргешей, входивших в состав Уйгурского каганата. Кроме того, в тылу у уйгуров восстали кыргызы, сохранившие при подчинении в 758 г. автономию. В китайских источниках отмечается: «Кутлуг сумел подавить кыргызов, подверг их страну разгрому, и их государственные дела прекратились, на земле их не стало живых людей». Это, очевидно, значительно преувеличено, но, тем не менее, после разгрома целых 20 лет, т. е. пока не выросло новое поколение, о кыргызах не было слышно.
И вновь уйгуры включились в войну с Тибетом. Они остались победителями, и снова им перешел город Бешбалык, затем уйгуры перебили корпус тибетский под Кучей. Однако кучийские китайцы оказались неблагодарны и стали торговаться о размере дани за освобождение. Каган пошел против скупых союзников, которые были разбиты и бежали до самой Ферганы. На берегах Нарына уйгуры настигли беглецов и ограбили их дочиста. Уцелевшие «слезно просили и молили» принять от них дань, на что уйгурский каган милостиво согласился.
Таким образом, остатки китайских владений на западе вошли в состав Уйгурского каганата.
Далее уйгуры разгромили западных и восточных карлуков и поддерживающую их тибетскую армию. Все эти события произошли с 795 по 805 г.
Таким образом, тибетская армия не смогла сокрушить уйгуро-китайскую коалицию. В 816 г. тибетцы бросили армию на уйгурскую столицу Каракорум. Они удачно подрассчитали время: в тылу у уйгуров вспыхнуло восстание кыргызов, на этот раз удачное для последних.
В Китае воспользовались унижением Уйгурии и в 817 г. выслали уйгурское посольство, состоящее из манихейского духовенства. Конфуцианцы вели активную борьбу и с мистикой и с кочевой культурой, а тут были налицо и то и другое. Высылка посольства означала разрыв китайско-уйгурского союза. Но поскольку Тибет продолжал оставаться грозным врагом, в 821 г. союз Китая и Уйгурии был восстановлен и скреплен браком. В том же году тибетцы запросили мира, и был заключен договор с некоторыми для Тибета потерями.
Тем временем Уйгурия была связана по рукам и ногам войной с кыргызами, вождь которых Ажо объявил себя ханом и заявил уйгурскому кагану: «Твоя судьба кончилась. Я скоро возьму твою золотую орду, поставлю перед ней моего коня, водружу свое знамя. Если можешь состязаться со мной, то немедленно приходи, если не можешь, то немедленно уходи».
Возникает вопрос: почему уйгуры встречали гораздо более сильное сопротивление племен, входивших в состав каганата, нежели все прочие тюрки? Совершенно очевидно, что не только в Тибете и Арабском халифате, но и в Индии, Китае и Уйгурии религиозная нетерпимость стала знамением эпохи.
Китайские учения: даосизм, конфуцианство и даже чан – созерцательный буддизм – кочевниками не усваивались. Ислам был религией их врагов арабов. Культ Митры – бон – в это время переживал жестокие гонения в Тибете и отнюдь не отвечал настроениям уйгуров. Зато христианство и манихейство понравились степнякам.
В свое время тюрки просто требовали покорности и дани, а эти государства заставляли побежденных ломать весь строй своей психики и весь уклад своей жизни; они навязывали кочевникам такие представления, которые те не могли ни понять, ни принять. Поэтому Уйгурия была окружена врагами, и примирение было невозможно.
К примеру, манихейство считало высшей добродетелью неудовлетворенность и даже неприятие жизни, непримиримость ко всему плотскому, совмещение аскетизма и распутства, в результате чего семья не была благословенна. Как можно было это втолковать простому люду? Поэтому подлинными манихеями могли быть только аристократы, остальные же ими только назывались. Как следствие – шел разрыв между народом и знатью.
Войны с тибетцами, карлуками и кыргызами сделались борьбой за веру.
Но самым губительным последствием манихейства было разрушение семьи: семья стала вырождаться.
Процесс вырождения не быстр – нужно не менее трех поколений, т. е. лет 80. Именно столько и продержалась манихейская Уйгурия. Однако в манихействе были и положительные стороны – приобщение к западной культуре. Историки, в частности Ибн Хордадбег, описывают Уйгурию как самую обширную и культурную из тюркских стран. На ослабление мощи Уйгурской державы косвенно указывает тот факт, что до 839 г. никаких крупных событий там не происходило.
Итак, к середине IX в. сила Уйгурии была уже в прошлом. Племена отпадали от Уйгурии: в 794 г. отошло племя шато, в 835 г. – татабы. И конечно, самым страшным для уйгур было восстание кыргызов.
Уже в 841 г. вся Халха, Каракорум, а также все сокровища уйгуров были в руках кыргызов, и только воинственный дух уйгуров толкал их на дальнейшее сопротивление.
Здесь важно подчеркнуть, что разгром Каракорума – событие такого же масштаба, как падение Константинополя в 1453 г., а уйгуры по талантам, восприимчивости, героизму не уступали византийцам эпохи Палеологов.
Итак, в 842 г. Китай мобилизовал против уйгуров армию, и те были разбиты и отброшены от Ордоса в Маньчжурию, однако кыргызский хан, узнав, что уйгуров приютили татары, пришел в Маньчжурию и уничтожил беглецов.
Уничтожение Уйгурской державы – это была акция не только военно-политическая: после ее разгрома китайцы предали огню все «книги мониев», а их имущество взяли в казну. Разгром манихейства в дальнейшем открыл дорогу буддизму.
И все-таки в 861 г. было создано небольшое уйгурское княжество. В конце концов, они обосновались на северо-западе Китая, в нынешней провинции Ганьсу, главным образом в районе сегодняшнего Турфана, где и основали два независимых небольших удельных княжества; во главе первого, по всей вероятности, стояла старая императорская династия Орхона – Яглакар.
Вслед за падением Уйгурской империи, истреблением большой части племен, миграцией в оазисы произошла длительная конфронтация с тибетцами. Последние оказывали сильное давление на весь бассейн Тарима после битвы при Тафей-Чуане (679 г.). Теперь же уйгуры могли позволить себе содержать лишь небольшую армию для сдерживания нападения соседей: с севера им угрожали карлуки, хозяева нынешней Джунгарии, с запада – племена ягма и чигили, о которых сохранились обрывочные сведения, оставленные мусульманскими авторами.
Китай поддерживал мирные отношения с уйгурским княжеством Ганьсу и долгое время относился к нему с уважением, тем более что уйгуры исправно платили дань и официально находились в зависимости от Китая благодаря китайскому укрепрайону с центром в Дуньхуане. Однако постепенно эти связи ослабли. Китайцы обвиняли уйгуров в мятежах, разбоях, в тысячах других всевозможных прегрешениях. Наконец, в 1028 г. тангуты, близкие к тибетцам, самым жестоким образом овладели землями уйгуров и тем самым положили конец существования их княжества. Однако часть населения осталась на месте, хотя и перестав играть политическую роль, но сохранив свой язык и некоторые культурные традиции. Другая нашла убежище неподалеку – на юге у ван-шаней – и поселилась среди них.
Уйгуров Ганьчжу иногда называли сары-уйгуры (желтые уйгуры), или еще «уйгуры с желтой головой». Это имя, которое сохранилось за ними, они получили «по причине своей буддийской веры». Однако следует отметить, что некоторые тюркские народы специально уточняли свое название «цветовым признаком»: синий, красный, черный, желтый, причем эти определения всегда имели мифические или мистические значения в шаманстве, по связи с солнцем и луной. В действительности, сары-уйгуры – это тюрки, принявшие буддийскую веру, – племена, скорее «уйгуризированные», нежели настоящие уйгуры; это выходцы из бассейна Среднего Тарима, постепенно вытесненные на восток в результате продвижения ислама и смешавшиеся с истинными уйгурами Ганьсу после того, как тангуты уничтожили их княжество. В XI в. они жили в районе Хотана; в XIV в. – между Цайдамом и Черченом; только в XVII или XVIII столетии они обосновались к югу от пути, ведущего из Си-Чеу в Ганьчжеу.
Уйгурское княжество Синь-Кянь осталось в большой изоляции от Китая, от которого его отделяло уйгурское Ганьсу, затем ставшее тангутским государством Ганьсу. Китайские хроники упоминают только большое посольство, отправленное оттуда в 951 г., но подробности этого предприятия неизвестны. Однако судьба Синь-Кяня оказалась более счастливой. Оно процветало вплоть до эпохи Монгольской империи, к которой оно присоединилось, причем Монголы не только пощадили его, но и проявляли к нему большую благосклонность. Когда-то это княжество находилось под влиянием киданей, а потом, напротив, оно закладывало основы культуры Монгольской империи и поставляло ей административные кадры. В итоге оно на долгие годы пережило саму империю.
Дело в том, что культурный уровень уйгуров был намного выше в оазисах в конце IX в., чем в Северной Монголии, выше, чем в более поздние времена. Уже в первой половине IX в. они в полной мере испытали на себе благотворное влияние цивилизации. Нет оснований полагать, что они предпринимали какие-то попытки уменьшить ее воздействие или вообще трансформировать цивилизацию. Они оказались хорошими учениками и в чем-то даже стали наставниками. По крайней мере, знаменитая художественная школа Центральной Азии продолжала существовать, как существовала и прежде, до их появления. Они ее унаследовали. Взяли ее на свое попечение. В Южной Кашгарии такие центры, как Тумшук, Кызыл, Кумтура, Шортук, Бешбалык, Муртук, когда-то были вехами на пути продвижения буддизма на восток. В Дуньхуане, провинция Ганьсу, где достижений было больше и где не было признаков упадка за долгий период между V и XIII вв., китайцы не привнесли ничего нового, и когда уйгуры заселили город и всю провинцию вновь, они не обнаружили ничего нового. Так же обстояло дело и с искусством.
Ситуация в литературе складывалась аналогично. Оригинальных произведений почти не было, зато было изобилие переводов. Они занимали весьма почтенное место в трудах писателей Турфана, а самые древние произведения восходят, возможно, к VIII в. Более поздние, датируемые Х в., представляют собой первые тексты Дуньхуаня, что объясняется тибетской оккупацией оазиса, которая продолжалась до IX в., а также отсутствием тюркской колонизации.
Тангутскому нашествию в 1028 г. мы обязаны богатым собранием полотен и многоязычных манускриптов, преимущественно китайских, а также тюркских, хранившихся в архивах одного монастыря в пещере, служившей убежищем в Дуньхуане, и обнаруженных в 1900 г.
В 1907 г. здесь побывал сэр Орэл Штайн, а в 1908 г. – Пеллио; сегодня в Британском музее и Национальной библиотеке хранятся тысячи страниц, большая часть которых еще не опубликована. Они относятся к самим разным жанрам, зачастую написаны в форме личных заметок, упражнений или деловых писем; однако среди них есть и назидательные сказки, религиозные трактаты, в большинстве своем переведенные с иностранных языков – китайского или санскрита.
Пластические искусства и литература свидетельствуют о жизнеспособности буддизма. Есть основания полагать, что манихейство уйгуров постепенно уступало место буддизму, хотя все-таки сохранилось. Мы обязаны ему значительной коллекцией религиозных текстов, найденных во время немецких раскопок в Турфане и в Дуньхуане, а также так называемым «Сборником покаянных молитв», написанным, как это было принято в ту эпоху, простым и ясным языком.
Что касается буддизма, он также подарил нам много манускриптов на тюркском, уйгурском графическом, согдийском и индийском (брахми) языках. Среди них можно выделить «Сказку о добром и злом принцах», навеянную китайскими сказаниями: она была изучена уже в 1914 г.
Наряду с буддизмом, манихейством и шаманством (при этом следует помнить, что все они существовали одновременно и независимо друг от друга) в Синьцзяне и уйгурском Ганьсу были распространены и другие религии, в частности несторианское христианство. Известно, что несторианство, доктрина Нестора, патриарха Константинополя, утверждает, что в Христе жили два человека, соответствующие его двойственной природе или двум разным природам. После того как эта вера была осуждена церковным собором в Эфесе в 431 г. и после преследований, которые она пережила в странах Средиземноморья, несторианство нашло пристанище в сасанидском Иране и направило свои миссионерские усилия на восток. Мы не знаем, когда оно проникло в Центральную Азию, но в Китае оно появилось в 635 г. и продержалось недолго. Зато оно прочно закрепилось в Тариме, который стал его апостольским центром, нацеленным на крупные государства кочевников: очевиден его успех в Монголии. В мусульманских источниках упоминается о существовании христианских общин в Х в. в Синьцзяне, а немецкие экспедиции собрали много несторианских текстов в районе Турфана, которые напоминают тексты, обнаруженные Пеллио в пещере Дуньхуаня, например «Похвала Святой Троице».
Маздейство и иудаизм оставили меньше следов в Центральной Азии. Присутствие первого в Турфане подтверждается мусульманскими источниками, а китайцы упоминают Заратустру и существование жертвенных алтарей, посвященных огню. Присутствие второго более достоверно, что доказывают иудейско-персидские документы Кашгарии и рукопись на иврите примерно 800 г., которую Пеллио нашел в Дуньхуане. Тем не менее их активность была ограниченной. Наконец, ислам, призванный торжествовать победу в этих регионах, в ту пору был еще слабо представлен, хотя мусульманские торговцы, посланники и суфии давно бродили по стране.
Одним словом, это было удивительное общество! В одном и том же городе, который вовсе не был мегаполисом, бок о бок жили приверженцы по меньшей мере трех великих мировых религий – манихейства, буддизма и христианства, не считая анималистский культ – древнюю национальную религию тюрков; на улицах и площадях свободно проповедовали евреи, мусульмане и зороастрийцы, одновременно занимаясь торговлей. Можно лишь восхищаться тем, что терпимость и экуменизм, проникнутые неизбежным скептицизмом или релятивизмом, были более популярны, чем строгое и несгибаемое сектантство. Нам не известно ни единого примера, сравнимого с тем, что являют собой уйгуры, и, очевидно, такое можно встретить только в других тюркских или монгольских обществах, родственных уйгурскому.
Кыргызы
В начале главы мы уже упоминали об этом древнем народе.
Итак, Великая степь словно полуостровами проникает и на север, где наибольшим по своему значению был в VII–VIII вв. район верховьев Енисея. Там создавалась культура кыргызов, равно не похожая ни на тюркскую, ни на уйгурскую.
Несмотря на сходство языка и письменности, кыргызы по некоторым своим особенностям были далеки и от тюрок, и от уйгуров. Они как бы занимали третью вершину равностороннего треугольника, представлявшего, тем не менее, единую тюркскую целостность, гармоническую напряженность непрекращающейся борьбы, обусловливающей общее развитие.
Кыргызы на севере, востоке и северо-западе граничили с племенами, не имевшими ничего общего со Срединной Азией: древние сибиряки не составляли никакой целостности. Однако непосредственная близость кыргызской территории к племенам сибирской тайги наряду с природными условиями определила возможности и направление развития кыргызской державы.
Кыргызское ханство было объединением нескольких племен, во главе которого стоял хан.
Северная граница Кыргызского ханства, согласно источникам, проходила несколько севернее нынешнего Красноярска. Что же касается восточной границы, то их было две: основная, первая, проходила по подножию Восточных Саян, а вторая – по водоразделу Оки и Ангары. В промежутке между этими двумя границами жили три племени: дубо, т. е. тувинцы, милигэ, т. е. меркиты, и эчжи. На эти лесные племена кыргызы совершали набеги, а пленников обращали в рабство. Зато мощный отпор кыргызы получали от куракан, живших на Ангаре. Именно на второй границе шла напряженная непрекращавшаяся война.
Следует отметить, что в Хакасии, составлявшей тогда ядро Кыргызского ханства, во многих местах добывалось железо, почти во всех сосновых лесах встречаются остатки древних железоплавилен. Здесь изготавливались орудия труда и оружие – мечи и кинжалы, а также детали конной сбруи. Развитие металлургии позволяло ханам создавать отборные ударные части из латной кавалерии.
Итак, древний народ – кыргызы, им предстояло восстановить степную империю, что не смогло сделать уйгурское манихейство. Впрочем, этого не удалось сделать и им.
Наследники Великого Тюркского каганата, уйгуры и кыргызы, крупных государств не создали, а потому не имели нужды в применении удельно-лествичной системы.
Древние тюркизированные индоевропейцы – кыргызы – остались прочно привязанными к своей реке, Енисею, в районе нынешнего города Минусинска, где тюркюты покоряли их и несколько раз подвергали репрессиям. В глазах последних они были грубыми варварами, хотя кыргызы усвоили зачаточные понятия о цивилизации от своих соседей по Монголии. Они умели писать, правда на примитивном уровне, недостаточном для появления литературы. Но они часто писали небольшие надгробные тексты, сильно напоминавшие надписи их соседей. Долгое время эти тексты считались древними, между тем это – всего лишь результат архаизма, обусловленного посредственной культурой и практикой шаманства. В противоположность тому, что гласит плохо поддающаяся расшифровке надпись в Суджи, манихейство уйгуров нисколько кыргызов не затронуло. Самая древняя их надпись датируется, скорее всего, VIII в., а самые последние могут относиться к IX в. или началу Х в. Они представляют ценность для истории цивилизаций. Однако эти тексты малоинтересны для истории событий, поскольку их трудно прочитать: они изобилуют пробелами. Поэтому мы обойдем молчанием то, что кыргызы делали на покоренных землях, если только это не толкало их назад к варварству.
Отношения кыргызов с уйгурами изначально складывались однозначно: это был язык мятежей, восстаний и войн: 758, 795, 818, 840, 861–870 гг. Великая степь стала театром войны между уйгурами и енисейскими кыргызами, которые вышли победителями и образовали Кыргызский каганат, но впоследствии не сумели на этой земле закрепиться. Впрочем, по-видимому, они не очень к этому стремились. Привыкшие к оседлому быту в благодатной Минусинской котловине, кыргызы видели в степях только поприще для боевых подвигов, целью которых была военная добыча. Когда же между кыргызскими войсками и становищами уйгуров легла пустыня, а уйгурские женщины и дети попрятались в крепостях, унаследованных ими от китайских военнопоселенцев, война стала невыгодной для кыргызов и постепенно затухла.
В 924 г. кыргызов изгнали новые пришельцы, на этот раз кидани. Кыргызы мирно вернулись в долину, откуда пришли.
Итак, Великая степь словно полуостровами проникает и на север, где наибольшим по своему значению был в VII–VIII вв. район верховьев Енисея. Там создавалась культура кыргызов, равно не похожая ни на тюркскую, ни на уйгурскую.
Несмотря на сходство языка и письменности, кыргызы по некоторым своим особенностям были далеки и от тюрок, и от уйгуров. Они как бы занимали третью вершину равностороннего треугольника, представлявшего, тем не менее, единую тюркскую целостность, гармоническую напряженность непрекращающейся борьбы, обусловливающей общее развитие.
Кыргызы на севере, востоке и северо-западе граничили с племенами, не имевшими ничего общего со Срединной Азией: древние сибиряки не составляли никакой целостности. Однако непосредственная близость кыргызской территории к племенам сибирской тайги наряду с природными условиями определила возможности и направление развития кыргызской державы.
Кыргызское ханство было объединением нескольких племен, во главе которого стоял хан.
Северная граница Кыргызского ханства, согласно источникам, проходила несколько севернее нынешнего Красноярска. Что же касается восточной границы, то их было две: основная, первая, проходила по подножию Восточных Саян, а вторая – по водоразделу Оки и Ангары. В промежутке между этими двумя границами жили три племени: дубо, т. е. тувинцы, милигэ, т. е. меркиты, и эчжи. На эти лесные племена кыргызы совершали набеги, а пленников обращали в рабство. Зато мощный отпор кыргызы получали от куракан, живших на Ангаре. Именно на второй границе шла напряженная непрекращавшаяся война.
Следует отметить, что в Хакасии, составлявшей тогда ядро Кыргызского ханства, во многих местах добывалось железо, почти во всех сосновых лесах встречаются остатки древних железоплавилен. Здесь изготавливались орудия труда и оружие – мечи и кинжалы, а также детали конной сбруи. Развитие металлургии позволяло ханам создавать отборные ударные части из латной кавалерии.
Итак, древний народ – кыргызы, им предстояло восстановить степную империю, что не смогло сделать уйгурское манихейство. Впрочем, этого не удалось сделать и им.
Наследники Великого Тюркского каганата, уйгуры и кыргызы, крупных государств не создали, а потому не имели нужды в применении удельно-лествичной системы.
Древние тюркизированные индоевропейцы – кыргызы – остались прочно привязанными к своей реке, Енисею, в районе нынешнего города Минусинска, где тюркюты покоряли их и несколько раз подвергали репрессиям. В глазах последних они были грубыми варварами, хотя кыргызы усвоили зачаточные понятия о цивилизации от своих соседей по Монголии. Они умели писать, правда на примитивном уровне, недостаточном для появления литературы. Но они часто писали небольшие надгробные тексты, сильно напоминавшие надписи их соседей. Долгое время эти тексты считались древними, между тем это – всего лишь результат архаизма, обусловленного посредственной культурой и практикой шаманства. В противоположность тому, что гласит плохо поддающаяся расшифровке надпись в Суджи, манихейство уйгуров нисколько кыргызов не затронуло. Самая древняя их надпись датируется, скорее всего, VIII в., а самые последние могут относиться к IX в. или началу Х в. Они представляют ценность для истории цивилизаций. Однако эти тексты малоинтересны для истории событий, поскольку их трудно прочитать: они изобилуют пробелами. Поэтому мы обойдем молчанием то, что кыргызы делали на покоренных землях, если только это не толкало их назад к варварству.
Отношения кыргызов с уйгурами изначально складывались однозначно: это был язык мятежей, восстаний и войн: 758, 795, 818, 840, 861–870 гг. Великая степь стала театром войны между уйгурами и енисейскими кыргызами, которые вышли победителями и образовали Кыргызский каганат, но впоследствии не сумели на этой земле закрепиться. Впрочем, по-видимому, они не очень к этому стремились. Привыкшие к оседлому быту в благодатной Минусинской котловине, кыргызы видели в степях только поприще для боевых подвигов, целью которых была военная добыча. Когда же между кыргызскими войсками и становищами уйгуров легла пустыня, а уйгурские женщины и дети попрятались в крепостях, унаследованных ими от китайских военнопоселенцев, война стала невыгодной для кыргызов и постепенно затухла.
В 924 г. кыргызов изгнали новые пришельцы, на этот раз кидани. Кыргызы мирно вернулись в долину, откуда пришли.
Кидани
Экспансия киданей, как правило, сдерживалась мощью тюркютов и уйгуров. Ослабление кыргызов дало киданям толчок. В период между 907 и 926 гг. их вождь Апао-Ки объединил киданей и после вторжения в Монголию открыл своим преемникам путь в Северный Китай. Китайский император ретировался с земель, расположенных к северу от Хуанхэ, и кидани образовали династию под именем Ляо. Когда-то они были учениками уйгуров, затем китаизировались. В ходе смены нескольких поколений они утратили свою силу. Удар им нанесли чжурчжени из Маньчжурии, которые вошли в Китай и довершили крах Великого Ляо в 1125 г. Осталось только их имя в истории Китая: «каракитаи» (каракидани), которые, с подачи Марко Поло, долго были вожделенным предметом поисков западных ученых!
Они не имеют отношения к тюркам, они – протомонголы, и упоминаются здесь, во-первых, потому что кидани – предвестники скорого появления монгольского могущества, а этот момент чрезвычайно важен для тюркской истории, а с другой стороны, потому, что они сыграли определенную роль в тюркском мире. Когда в 1125 г. их изгнали из Китая, произошел фантастический энергетический взрыв, который вернул их к кочевой жизни. Они прошли через всю Центральную Азию, чтобы основать (1130–1135 гг.) в северовосточной части Туркестана буддийское государство, известное под названием Каракитай.
Они не имеют отношения к тюркам, они – протомонголы, и упоминаются здесь, во-первых, потому что кидани – предвестники скорого появления монгольского могущества, а этот момент чрезвычайно важен для тюркской истории, а с другой стороны, потому, что они сыграли определенную роль в тюркском мире. Когда в 1125 г. их изгнали из Китая, произошел фантастический энергетический взрыв, который вернул их к кочевой жизни. Они прошли через всю Центральную Азию, чтобы основать (1130–1135 гг.) в северовосточной части Туркестана буддийское государство, известное под названием Каракитай.
Шато
Согласно китайским хроникам, племена шато сформировались после исчезновения Западной-Тюркской империи к западу от Баркола (озеро Бар), откуда тибетцы вытеснили их на восток (?), где они попросили покровительства Китая (800 г.).
Китайцы включили их в свой состав в качестве члена федерации, как они обычно поступали со всеми «варварами», которые приходили в Китай, «униженно преклонив колени и склонив голову». Им дали территорию на севере Ордоса. В течение 70 лет шато жили там в мире и спокойствии. Затем, в 878 г., они проникли в Шэньси и даже приняли участие в бесконечных распрях китайцев.
Империя Тан в те времена воевала с мятежниками, которые отобрали столицу Чанъань. Тогда китайцы призвали на помощь своих федератов. Шато откликнулись без промедления. Их предводитель Ли-Ко-Юнь прогнал мятежников из Чанъаня (883 г.), получил в виде вознаграждения титул министра и был назначен губернатором захваченного им Шэньси. Племена шато были верными вассалами. Но с исчезновением Тан (907 г.) они посчитали себя свободными от всяческих вассальных обязательств и провозгласили себя императорской династией в Лояне.
Шато основали две династии, которые просуществовали совсем недолго: одна – с 923 по 936 г., другая – с 936 по 946 г. Подобно кыргызам, они не смогли противостоять киданям. Так в середине Х в. наступил конец последнему тюркскому царству в Китае.
Китайцы включили их в свой состав в качестве члена федерации, как они обычно поступали со всеми «варварами», которые приходили в Китай, «униженно преклонив колени и склонив голову». Им дали территорию на севере Ордоса. В течение 70 лет шато жили там в мире и спокойствии. Затем, в 878 г., они проникли в Шэньси и даже приняли участие в бесконечных распрях китайцев.
Империя Тан в те времена воевала с мятежниками, которые отобрали столицу Чанъань. Тогда китайцы призвали на помощь своих федератов. Шато откликнулись без промедления. Их предводитель Ли-Ко-Юнь прогнал мятежников из Чанъаня (883 г.), получил в виде вознаграждения титул министра и был назначен губернатором захваченного им Шэньси. Племена шато были верными вассалами. Но с исчезновением Тан (907 г.) они посчитали себя свободными от всяческих вассальных обязательств и провозгласили себя императорской династией в Лояне.
Шато основали две династии, которые просуществовали совсем недолго: одна – с 923 по 936 г., другая – с 936 по 946 г. Подобно кыргызам, они не смогли противостоять киданям. Так в середине Х в. наступил конец последнему тюркскому царству в Китае.
Глава 4
Тюрки в мусульманском мире
Исламизация тюркских государств
С появлением ислама начинается новая эпоха, которая называется эпохой хиджры (622 г. – бегство Мухаммеда из Мекки в Медину, от которого мусульманство ведет свое летоисчисление).
Ислам в Центральной Азии проповедовали тюркам люди, убежденные в превосходстве этой религии и не сомневающиеся в том, что она будет горячо принята. Начиная с царствования омейадского халифа Хишама (722–743 гг.), если верить историку Якуту, миссионеры добирались до тюркских правителей и предлагали им обратиться в ислам. Такие миссии посылались неоднократно и позже; к этому массовому движении примыкали также торговцы и дервиши, бродившие по степям.
Арабские коммерсанты, очень активные в первые столетия хиджры, в основном занимались пропагандой ислама, предлагая следовать их примеру «на всех путях и во всех царствах». Они пользовались покровительством первой экономической державы мира и являлись представителями самой высокой цивилизации. Мистики, суфии составляли довольно разнородную группу, состоявшую из бедняков и просвещенных бродяг, в которой встречались и настоящие умы, вдохновленные верой и любовью к Аллаху.
Теоретически, конечно, можно говорить о том, что ислам, предлагаемый кочевникам, в корне отличался от учения теологов в городах. Естественно, что к безграмотным массам обращались малограмотные, но искренне верящее проповедники, что их часто путали со старыми шаманами. Но существовала тюркская элита, состоявшая из уйгурской верхушки, которой не были чужды миссионерские порывы. Гардизи упоминает о мусульманском кладбище в буддийском Хотане, а один из самых выдающихся философов ислама, аль-Фараби, который жил в Дамаске и Алеппо и умер в преклонном возрасте в 950 г., вышел из тюркской семьи, жившей в Центральной Азии. Саманиды вновь ввели в обиход старую политику Ирана, которая заключалась в превентивных нападениях на скопления степных кочевников, но цель была не только в оккупации их земель или в покорении жителей, в ходе этих экспедиций присутствовал фактор веропринуждения, как это было в 893 г. во время Таласской кампании, когда одну церковь превратили в мечеть, однако их масштабы были несравнимы с деятельностью проповедников и мистиков.
Ислам в Центральной Азии проповедовали тюркам люди, убежденные в превосходстве этой религии и не сомневающиеся в том, что она будет горячо принята. Начиная с царствования омейадского халифа Хишама (722–743 гг.), если верить историку Якуту, миссионеры добирались до тюркских правителей и предлагали им обратиться в ислам. Такие миссии посылались неоднократно и позже; к этому массовому движении примыкали также торговцы и дервиши, бродившие по степям.
Арабские коммерсанты, очень активные в первые столетия хиджры, в основном занимались пропагандой ислама, предлагая следовать их примеру «на всех путях и во всех царствах». Они пользовались покровительством первой экономической державы мира и являлись представителями самой высокой цивилизации. Мистики, суфии составляли довольно разнородную группу, состоявшую из бедняков и просвещенных бродяг, в которой встречались и настоящие умы, вдохновленные верой и любовью к Аллаху.
Теоретически, конечно, можно говорить о том, что ислам, предлагаемый кочевникам, в корне отличался от учения теологов в городах. Естественно, что к безграмотным массам обращались малограмотные, но искренне верящее проповедники, что их часто путали со старыми шаманами. Но существовала тюркская элита, состоявшая из уйгурской верхушки, которой не были чужды миссионерские порывы. Гардизи упоминает о мусульманском кладбище в буддийском Хотане, а один из самых выдающихся философов ислама, аль-Фараби, который жил в Дамаске и Алеппо и умер в преклонном возрасте в 950 г., вышел из тюркской семьи, жившей в Центральной Азии. Саманиды вновь ввели в обиход старую политику Ирана, которая заключалась в превентивных нападениях на скопления степных кочевников, но цель была не только в оккупации их земель или в покорении жителей, в ходе этих экспедиций присутствовал фактор веропринуждения, как это было в 893 г. во время Таласской кампании, когда одну церковь превратили в мечеть, однако их масштабы были несравнимы с деятельностью проповедников и мистиков.