Сабатини Рафаэль. Морской ястреб

   — Женщина? — Оливер нахмурился. — Назарейская женщина?
   — Нет, господин, мусульманка, — последовал ошеломляющий ответ.
   — Мусульманка? Здесь? Это невозможно!
   Корсар еще не договорил, как на террасу, словно тень, проскользнула женщина, с головы до пят одетая в черное. Длинная чадра, словно мантия, скрывала очертания ее фигуры.
   Разгневанный Али резко повернулся к незваной гостье.
   — Разве не велел я тебе дожидаться внизу, о дочь стыда? — обрушился он на нее. — Она последовала за мной, господин, чтобы пробраться к тебе. Прикажешь увести ее?
   — Нет, оставь нас. — И Сакр аль-Бар жестом отослал Али.
   Что-то неуловимое в неподвижной фигуре в черном привлекло внимание корсара и вызвало его подозрения. Непонятно почему, но он вдруг вспомнил Аюб аль-Самина и соперничество, разгоревшееся на базаре вокруг Розамунды. Он молча ждал, когда вошедшая заговорит. Та, в свою очередь, стояла все так же неподвижно, пока шаги Али не замерли в отдалении. Тогда с неподражаемой дерзостью и безрассудством, выдававшими ее европейское происхождение и, следовательно, нетерпимость к ограничениям, налагаемым мусульманскими обычаями на представительниц ее пола, незнакомка сделала, то, на что никогда бы не осмелилась истинная правоверная. Она откинула длинную черную чадру, и Сакр аль-Бар увидел бледное лицо и томные глаза Фензиле.
   Иного он и не ожидал, однако, увидев это лицо открытым, отступил на шаг.
   — Фензиле! — воскликнул он. — Что за безумие!
   Заявив о себе столь эффектным образом, Фензиле спокойно накинула чадру и вновь обрела вид, приличествующий мусульманке.
   — Прийти сюда, в мой дом! — недовольно продолжал Сакр аль-Бар. — Что будет с тобой и со мной, если весть об этом дойдет до твоего господина? Уходи, женщина, немедленно уходи! — приказал он.
   — Если ты сам ему не расскажешь, то можно не бояться, что он узнает о моем приходе к тебе, — ответила Фензиле. — А перед тобой мне не в чем оправдываться, если только ты помнишь, что, подобно тебе, я не родилась мусульманкой.
   — Но Алжир — не твоя родная Сицилия, и кем бы ты ни родилась, неплохо бы помнить и то, кем ты стала.
   Корсар принялся пространно объяснять Фензиле, как далеко зашло ее безрассудство, но та остановила поток его красноречия.
   — Твои пустые слова только задерживают меня.
   — Тогда, во имя Аллаха, приступай к делу и скорее уходи отсюда.
   Повинуясь требованию Сакр аль-Бара, Фензиле показала рукой на Розамунду.
   — Мое дело касается этой невольницы, — сказала она. — Сегодня я посылала Аюба на базар купить ее для меня.
   — Я так и предполагал, — заметил Сакр аль-Бар.
   — Но она, кажется, приглянулась тебе, и этот глупец ушел ни с чем.
   — Дальше!
   — Не уступишь ли ты ее мне за ту цену, в какую она тебе обошлась? — Голос Фензиле слегка дрожал от волнения.
   — Мне больно отказывать тебе, о Фензиле, но она не продается.
   — Ах, не спеши, — умоляюще проговорила сицилийка. — Цена, заплаченная тобой, высока, гораздо выше той, которую, по моим сведениям, когда-либо платили за невольницу, как бы прекрасна она ни была. И все же я очень хочу купить ее. Это мой каприз, а я не люблю, когда мешают исполнению моих капризов. Ради своей прихоти я заплачу три тысячи филипиков.
   Оливер смотрел на Фензиле и думал, какие дьявольские козни замышляет она, какую цель преследует.
   — Ты заплатишь три тысячи филипиков, — с расстановкой проговорил он и неожиданно резко спросил:
   — А зачем?
   — Исполнить каприз, ублажить прихоть.
   — А в чем состоит столь дорогой каприз? — поинтересовался он.
   — В желании владеть этой невольницей, — уклончиво ответила Фензиле.
   — Для чего?
   Терпение корсара не уступало его упорству.
   — Ты задаешь слишком много вопросов! — воскликнула Фензиле, метнув на него злобный взгляд.
   Сакр аль-Бар пожал плечами и улыбнулся:
   — И получаю слишком мало ответов.
   Феизиле подбоченилась и пристально посмотрела на корсара. Сквозь чадру он уловил блеск ее глаз и про себя проклял покрывало, мешавшее ему видеть выражение ее лица, что давало его собеседнице известное преимущество.
   — Одним словом, Оливер-рейс, — проговорила она, — продашь ты ее за три тысячи филипиков?
   — Одним словом — нет, — ответил тот.
   — Нет? Даже за три тысячи филипиков?
   В голосе Фензиле звучало удивление, и Оливер подумал — искреннее оно или наигранное?
   — Даже за тридцать тысяч, — ответил он. — Она моя, и я не уступлю ее. А теперь я прошу тебя уйти. Оставаясь здесь, ты навлекаешь беду на нас обоих.
   Наступила короткая пауза. За время разговора никто из них не обратил внимания, с каким интересом смотрит на них Розамунда. Ни Оливер, ни Фензиле не подозревали, что, зная французский, она поняла большую часть из того, о чем они говорили на лингва-франка.
   Сицилийка почти вплотную подошла к корсару.
   — Так значит, ты не уступишь ее? — Оливер мог поклясться, что она усмехнулась под чадрой. — Не будь таким самонадеянным, друг мой. Тебе придется уступить ее — если не мне, так Асаду. Скоро он придет за ней собственной персоной.
   — Асад? — вздрогнув, воскликнул Сакр аль-Бар.
   — Асад ад-Дин, — повторила Фензиле и вновь принялась за уговоры:
   — Послушай! Не лучше ли заключить выгодную сделку со мной, чем весьма сомнительную с Асадом?
   Сакр аль-Бар покачал головой и приосанился.
   — Я не намерен вступать ни в какие сделки ни с ним, ни с тобой. Невольница не продается.
   — Ты посмеешь перечить паше? Говорю тебе: он заберет ее.
   — Теперь я все понял. — Сакр аль-Бар прищурился. — Тебе недостает хитрости, о Фензиле. Твой каприз — желание приобрести эту невольницу — рожден страхом, как бы она не попала к Асаду. Ты сознаешь, что прелести твои увядают, и боишься, что такая красавица заставит пашу окончательно лишить тебя своей благосклонности. Ведь так?
   По лицу Фензиле Сакр аль-Бар не мог увидеть, какое впечатление произвел на нее этот выпад, зато заметил, как по ее закутанной в покрывало фигуре пробежала дрожь, и в ее ответе уловил гневные ноты:
   — А если и так, какое отношение это имеет к тебе?
   — Быть может — никакого, а возможно — и самое прямое, — задумчиво ответил он.
   — Отчасти ты прав, — быстро подхватила Фензиле. — Разве не была я всегда твоим другом? Разве не расхваливала твою доблесть моему господину и не радела, как истинный друг, о твоем возвышении, о Сакр аль-Бар?
   Корсар откровенно рассмеялся.
   — Неужели?
   — Смейся сколько угодно, но это правда, — настаивала Фензиле. — Потеряв меня, ты потеряешь самого ценного союзника, ту, кто пользуется благосклонностью и доверием Асада. Если другая займет мое место, она отравит душу Асада ложью и настроит его против тебя. Едва ли франкская девушка, которую ты увез силой, полюбит тебя.
   — Пусть это тебя не тревожит, — беззаботно ответил Сакр аль-Бар, в мыслях тщетно пытаясь разгадать ее намерения. — Моя невольница не займет твое место подле Асада.
   — Глупец! Продается она или нет, Асад все равно отберет ее у тебя. Сакр аль-Бар подбоченился и, склонив голову набок, сверху вниз посмотрел на Фензиле.
   — Если он может увести ее от меня, то отобрать ее у тебя ему еще проще. Ты, конечно, уже все обдумала и нашла какой-нибудь коварный сицилийский способ избежать этого. Но расплата… Подумала ли ты о ней? Что скажет тебе Асад, когда узнает, что ты обвела его вокруг пальца?
   — Какое мне дело до этого? — с неожиданной яростью воскликнула Фензиле, сопровождая свои слова нетерпеливым жестом. — К тому времени она будет с камнем на шее лежать на дне бухты. Возможно, он велит высечь меня. Наверняка велит. Но на том все и кончится. Я понадоблюсь, чтобы утешить его, и снова все будет хорошо.
   Итак, Сакр аль-Бар добился своего. Наконец-то он до последней капли выведал у Фензиле все, что его интересовало. Действительно, ей недоставало хитрости. Намерения Фензиле были столь прозрачны и очевидны, что только глупец не смог бы разгадать их. Корсар брезгливо отвернулся от сицилийки.
   — Ступай с миром, о Фензиле. Я не уступлю свою невольницу ни Асаду, ни шайтану — никому.
   По его тону было ясно, что разговор окончен, и Фензиле наконец сдалась. Тем не менее по быстроте ее ответа Сакр аль-Бар вполне мог заподозрить, что он заранее подготовлен.
   — Так значит, ты действительно намерен жениться на ней? — В голосе Фензиле звучали ненависть и простодушие. — Тогда поспеши. Брачный союз — единственная преграда, которую Асад не опрокинет. Он благочестив и, глубоко чтя закон Пророка, уважает брачные узы. Но знай: ничто другое его не остановит.
   Несмотря на наигранные искренность и простодушие Фензиле — а возможно, именно благодаря им, — корсар, как в открытой книге, читал мысли сицилийки. То, что ее лицо сокрыто чадрой, уже не имело значения. Теперь пришел его черед задать коварный вопрос.
   — И, таким образом, ты выиграешь не меньше меня. Ведь так?
   — Да, не меньше, — призналась Фензиле.
   — Тебе следовало бы сказать «больше», — возразил Сакр аль-Бар. — Я сказал, что тебе недостает хитрости. Клянусь Кораном, я солгал. Ты хитра, как змий-искуситель. Но я прекрасно вижу, чего ты добиваешься. Если я последую твоему совету, то ты одним выстрелом убьешь двух зайцев. Во-первых, я лишу Асада возможности получить франкскую девушку; во-вторых, поссорюсь с ним — и тем самым удовлетворю твои заветные желания.
   — Ты несправедлив ко мне. — Фензиле притворилась обиженной. — Я всегда была твоим другом. Я… — Она вдруг замолчала и прислушалась.
   Тишину ночи нарушили крики, доносившиеся со стороны Баб аль-Оуба. Фензиле стремительно подбежала к парапету, откуда были видны ворота, и перегнулась через него.
   — Смотри! Смотри! — крикнула она дрожащим от страха голосом. — Это он, Асад ад-Дин.
   Сакр аль-Бар шагнул к парапету и в ярком свете факелов увидел вооруженный отряд, входивший через сводчатые ворота во двор.
   — Похоже, на сей раз ты против своего обыкновения сказала правду, о Фензиле.
   Они стояли совсем рядом, и корсару показалось, что глаза Фензиле злобно сверкнули под чадрой.
   — Сейчас у тебя не останется ни малейшего сомнения в этом, — холодно заметила она. И тут же поспешно спросила:
   — Но что будет со мной? Паша не должен застать меня здесь. Он меня убьет.
   — Несомненно, — согласился Сакр аль-Бар. — Но кто узнает тебя в таком виде? Уходи, пока он не поднялся сюда. Спрячься во дворе и дождись, пока он пройдет. Ты пришла одна?
   — Неужели я стала бы сообщать хоть одной живой душе, что отправляюсь к тебе? — ответила она, приведя корсара в восхищение силой своего сицилийского характера, который не сломили долгие годы, проведенные в гареме паши.
   Она стремительно направилась к двери, но задержалась у самого порога.
   — Так ты не уступишь ее? Ты не?..
   — Будь спокойна, — твердо ответил корсар, и удовлетворенная Фензиле скрылась.

Глава 13. ПРЕД ВЗОРОМ АЛЛАХА

   Сакр аль-Бар стоял, погруженный в невеселые мысли. Он вновь взвешивал каждое слово Фензиле и думал, как отказать паше, если цель его прихода действительно состоит в том, о чем предупредила сицилийка.
   Сакр аль-Бар молча ждал, когда Али или кто-нибудь другой принесет ему приказ предстать перед пашой. Однако едва Али успел доложить о приходе Асада, как тот сразу же появился на террасе. Горя нетерпением, он потребовал немедленно проводить себя к Сакр аль-Бару.
   — Мир Пророка да пребудет с тобой, о сын мой! — приветствовал паша своего любимца.
   — Да пребудет он и с тобой, о господин мой. — Корсар склонился в поклоне.
   — Какая честь дому моему!
   И он жестом приказал Али уйти.
   — Я пришел к тебе как проситель, — сказал Асад, подходя ближе.
   — Проситель? Ты? Это лишнее, господин мой. Разве мои желания — не эхо твоих желаний?
   Паша жадно оглядывался по сторонам, и, когда увидел Розамунду, в его глазах зажегся огонь.
   — Словно влюбленный юнец, я поспешил к тебе, сгорая нетерпением увидеть ту, кого ищу, — франкскую жемчужину, пленницу с лицом пери ^{note 29}, привезенную тобой из последнего набега. Когда эта свинья Тсамани вернулся с базара, меня не было в Касбе. Узнав, что он не исполнил мой приказ и не купил ее, я едва не зарыдал от горя. Сперва я боялся, что девушку купил и увез какой-нибудь купец из Суса, но, узнав, что — хвала Аллаху! — она у тебя, я успокоился. Ведь ты, сын мой, уступишь ее мне.
   В голосе паши звучала уверенность, и Оливер не сразу подыскал слова, чтобы рассеять иллюзии Асада. Несколько мгновений он стоял в нерешительности.
   — Я вознагражу тебя за потерю, — поспешно добавил Асад. — Ты получишь свои тысячу шестьсот филипиков и еще пятьсот в придачу. Скажи, что ты согласен. Видишь, я горю от нетерпения.
   Сакр аль-Бар мрачно улыбнулся.
   — Когда речь идет об этой женщине, господин мой, подобное нетерпение мне знакомо, — не спеша ответил он. — Пять долгих лет оно сжигало меня. Чтобы унять огонь, я отправился на захваченном мной испанском судне в далекое и опасное путешествие в Англию. Ты не знал об этом, о Асад, иначе бы ты не…
   — Ну, — прервал его Асад. — Ты — прирожденный торгаш, Сакр аль-Бар. В хитроумии тебе нет равных. Хорошо, называй свою цену, наживайся на моем нетерпении, и покончим с этим.
   — Господин мой, — спокойно возразил корсар, — здесь дело не в наживе. Моя пленница не продается.
   Паша прищурился и молча взглянул на Сакр аль-Бара. На его лице проступила краска гнева.
   — Не.., не продается? — слегка запинаясь от изумления, проговорил он.
   — Нет. Даже если бы ты предложил за нее все свои владения, — прозвучал торжественный ответ. — Проси все, чего пожелаешь, только не ее. — Голос корсара стал мягче, и в нем зазвучала мольба. — Я все с радостью положу к твоим ногам в доказательство моей преданности и любви к тебе.
   — Но мне ничего другого не надо, — раздраженно ответил Асад. — Мне нужна только она.
   — В таком случае, — сказал Оливер, — я взываю к твоему милосердию и умоляю тебя обратить взор в другую сторону.
   Асад нахмурился.
   — Ты мне отказываешь? — гневно спросил он.
   — Увы, — ответил Сакр аль-Бар.
   Наступило молчание. Лицо Асада становилось все более грозным, в глазах, обращенных на корсара, вспыхивали свирепые огоньки.
   — Понятно, — наконец произнес он.
   Резкий контраст между спокойным тоном и разъяренным видом паши не предвещал ничего хорошего.
   — Понятно. Кажется, Фензиле была права более, чем я думал. Ну что ж! — Он помолчал, исподлобья глядя на Оливера. — Вспомни, Сакр аль-Бар, — голос паши дрожал от сдерживаемого гнева, — вспомни, кто ты, кем я тебя сделал. Вспомни о благодеяниях, которыми осыпала тебя эта рука. Ты — самый близкий мне человек, мой кайя, а со временем можешь достичь еще большего. Кроме меня, в Алжире нет никого выше тебя. Так неужели ты настолько неблагодарен, что откажешь мне в первой и единственной моей просьбе? Воистину, справедливо начертано: «Неблагодарен человек!»
   — Если бы ты знал, — начал Сакр аль-Бар, — что значит для меня эта женщина…
   — Не знаю и не желаю знать, — прервал его Асад. — Чем бы она ни была для тебя, все это ничто в сравнении с моей волей.
   Вдруг он смирил свой гнев и положил руку на могучее плечо Сакр аль-Бара.
   — Послушай, сын мой, из любви к тебе я буду великодушен и забуду о твоем отказе.
   — Будь великодушен, о господин мой, и забудь о своей просьбе.
   — Ты по-прежнему отказываешь мне? — Смягчившийся было голос паши вновь звучал резко и грозно. — Как я извлек тебя из грязи, так одним словом могу вновь ввергнуть в нее. Как разбил цепи, которыми ты был прикован к веслу, так снова могу заковать тебя в них.
   — Я знаю, что все в твоей власти, — согласился Сакр аль-Бар. — Но если я не уступаю ту, что вдвойне принадлежит мне — по праву пленения и по праву покупки, — ты можешь судить, как вески на то причины. Будь же милостив, Асад…
   — Неужели я должен забрать ее силой? — проревел паша.
   Сакр аль-Бар высоко поднял голову, его могучие мускулы напряглись.
   — Пока я жив, тебе это не удастся, — ответил он.
   — Неверный, мятежный пес! Ты смеешь противостоять мне.., мне?!
   — Молю тебя, будь милосерд и не вынуждай твоего слугу поступать недостойно.
   Асад усмехнулся.
   — Это твое последнее слово? — грозно спросил он.
   — Во всем остальном я — твой верный раб, о Асад.
   Какое-то время паша злобно глядел на корсара, затем не спеша направился к двери, как человек, принявший решение. На пороге он остановился.
   — Жди! — грозно приказал он и вышел.
   Сакр аль-Бар долго смотрел ему вслед, потом пожал плечами и повернулся к Розамунде. В ее глазах было какое-то непонятное выражение, которое заставило его отвернуться. Если раньше раскаяние лишь мимолетно посещало его, то теперь оно захлестнуло все его существо. Ужас и отчаяние охватили Оливера от сознания непоправимости содеянного. Он обманулся в своих чувствах к Розамунде: он не только не ненавидел ее, но любил со всем пылом прежней страсти. Если бы он ненавидел ее, то от мысли, что она будет принадлежать Асаду, испытал бы злобную радость, а не эти адские муки.
   Спокойный голос Розамунды прервал размышления Оливера:
   — Почему вы отказали ему?
   Оливер быстро обернулся.
   — Вы все поняли? — спросил он.
   — Я поняла достаточно. Лингва-франка не очень отличается от французского,
   — ответила Розамунда и повторила свой вопрос:
   — Почему вы отказали ему?
   — И вы еще спрашиваете?
   — Вы правы, — с горечью проговорила она, — вряд ли это необходимо. И все же — неужели жажда мщения так велика, что вы готовы скорее пожертвовать собственной головой, чем уступить хоть на йоту?
   Лицо корсара помрачнело.
   — Конечно, — усмехнулся он, — как еще вы могли истолковать мой отказ!
   — Вы ошибаетесь. Я спрашиваю именно потому, что сомневаюсь.
   — Понимаете ли вы, что значит стать добычей Асад ад-Дина?
   Розамунда пожала плечами и, не глядя на него, спокойно ответила:
   — Неужели это страшнее, чем стать добычей Оливера-рейса, Сакр аль-Бара или как вас там еще называют!
   — Если вы скажете, что вам все равно, то я больше не стану противиться паше, — холодно проговорил Оливер. — Можете отправляться к нему. Я отказал ему — что, возможно, и глупо — отнюдь не из желания отомстить вам. Просто сама эта мысль привела меня в ужас.
   — В таком случае, подумав о себе, вы тоже должны прийти в ужас, — заметила Розамунда.
   — Возможно, — едва слышно проговорил Оливер.
   Розамунда вздрогнула и хотела что-то сказать, но он взволнованно продолжал:
   — О Боже! Чтобы я понял всю низость своего поступка, понадобилось вмешательство Асада! Мы преследуем разные цели. Я хотел наказать вас, а он… Боже мой…
   Оливер застонал.
   Розамунда медленно поднялась с дивана, но корсар был слишком взволнован и не заметил этого. Вдруг поглотивший его мрак осветил луч надежды: он вспомнил слова Фензиле о той преграде, которую Асад не осмелится преступить из благочестия.
   — Есть один выход! — воскликнул Оливер. — Только изобретательность коварной сицилийки могла подсказать его! — Оливер было заколебался, но собрался с духом и коротко закончил:
   — Вы должны выйти за меня замуж.
   Розамунда отшатнулась, как от удара. У нее возникло мгновенное подозрение, которое тут же превратилось в уверенность, что внезапное раскаяние Оливера — просто уловка.
   — Замуж.., за вас! — повторила она.
   — Да, — подтвердил Оливер и принялся объяснять ей, что, только став его женой, она будет неприкосновенна для правоверных мусульман: из опасения нарушить закон Пророка никто и пальцем не посмеет коснуться ее, и прежде всего — благочестивый паша. — Только так, — закончил он, — я смогу избавить вас от его преследований.
   — Даже в моем ужасном положении этот выход слишком ужасен, — презрительно заявила она.
   — А я говорю: вы должны, — настаивал он. — Иначе вас сегодня же доставят в гарем Асада, и не как жену, а как рабыню. Ради собственного блага вы должны верить мне, должны!
   — Верить вам! — Розамунда язвительно рассмеялась. — Вам! Вероотступнику, нет, хуже, чем вероотступнику!
   Оливер сдержался. Только соблюдая полное спокойствие, он мог надеяться убедить ее с помощью логических доводов.
   — Вы слишком безжалостны, — с упреком сказал он. — Вы судите меня, забывая, что в моих страданиях есть и ваша вина. Ведь меня предали именно тот мужчина и та женщина, которых я любил больше всех на свете. Я утратил веру в людей и в Бога. Я стал мусульманином, отступником и корсаром лишь потому, что это был единственный способ избавиться от невыносимых мучений. — Он грустно посмотрел на Розамунду. — Неужели все это нисколько не извиняет меня в ваших глазах?
   Слова Оливера не оставили Розамунду равнодушной. В ее ответе сквозила враждебность, но уже не было презрения. Его сменила печаль.
   — Никакие лишения не могут оправдать вас в том, что вы опозорили честь дворянина и запятнали мужское достоинство, преследуя беззащитную женщину. Как бы то ни было, вы слишком низко пали, сэр, чтобы я сочла возможным доверять вам.
   Оливер опустил голову. Он более чем заслужил это обвинение и чувствовал, что ему нечего возразить.
   — Вы правы, — вздохнул он. — Но не ради меня я умоляю вас довериться мне, а ради вас самой.
   Под влиянием внезапного порыва Оливер вытащил из ножен тяжелый кинжал и подал его Розамунде.
   — Если вам необходимо доказательство моей искренности, возьмите мой кинжал, которым вы пытались лишить себя жизни. Как только вам покажется, что я изменил данному слову, воспользуйтесь им против меня или против себя.
   Удивленно посмотрев на Оливера, Розамунда приняла от него кинжал.
   — А вы не боитесь, — спросила она, — что я сейчас же воспользуюсь им и разом все покончу?
   — О нет, я верю вам, — ответил он. — И вы можете отплатить мне тем же. Более того, я дал вам оружие на самый крайний случай. Если придется выбирать между смертью и Асадом, будет лучше, если вы предпочтете смерть. Но позвольте заметить, что пока есть возможность жить, выбирать смерть было бы глупо.
   — Возможность? — В голосе Розамунды послышалось презрение. — Возможность жить с вами?
   — Нет, — твердо ответил Оливер. — Если вы доверитесь мне, то, клянусь, я постараюсь исправить причиненное мною зло. Слушайте. На рассвете мой галеас выходит в море. Я незаметно доставлю вас на борт и найду способ высадить в какой-нибудь христианской стране — Италии или Франции, — оттуда вы сможете вернуться домой.
   — А тем временем, — напомнила Розамунда, — я стану вашей женой.
   Оливер улыбнулся.
   — Вы все еще боитесь западни. Христиан мусульманский брак ни к чему не обязывает. Я же не буду настаивать на своих правах. Наш брак — предлог, чтобы оградить вас от посягательств, пока вы находитесь здесь.
   — Но как могу я положиться на ваше слово?
   — Как? — Оливер растерялся. — У вас есть кинжал.
   Розамунда задумчиво взглянула на сверкающий клинок.
   — А наш брак? — спросила она. — Каким образом он свершится?
   Оливер объяснил, что по мусульманскому закону надо в присутствии свидетелей объявить о браке кади ^{note 30} или тому, кто стоит выше него. Не успел он закончить, как внизу послышались голоса и замелькал свет факелов.
   — Это Асад со своим отрядом! — воскликнул он срывающимся голосом. — Итак, вы согласны?
   — А кади? — спросила Розамунда, из чего Оливер заключил, что она приняла его предложение.
   — Я ведь говорил о кади или о том, кто выше его. Сам Асад будет нашим священником, а его стража — свидетелями.
   — А если он откажется? Он обязательно откажется! — воскликнула Розамунда и в волнении сжала руки.
   — Я и спрашивать его не стану. Поймаю врасплох.
   — Но ведь.., это разозлит его. Он непременно догадается, что его провели, и отомстит вам.
   — Я уже думал об этом, но другого выхода нет. Если мы проиграем, то…
   — У меня есть кинжал, — бесстрашно заявила Розамунда.
   — Ну а для меня остается веревка или сабля, — добавил Оливер. — Возьмите себя в руки. Они идут.
   Дверь распахнулась, и на террасу вбежал испуганный Али.
   — Господин мой, господин мой! Асад вернулся с целым отрядом воинов!
   — Ничего страшного, — спокойно ответил Сакр аль-Бар, — Все будет хорошо.
   Торопясь проучить своего взбунтовавшегося лейтенанта, паша взбежал по лестнице и ворвался на террасу. За ним следовала дюжина янычар в черных одеяниях. Их обнаженные сабли в свете факелов отбрасывали кроваво-красные блики.
   Паша резко остановился перед Сакр аль-Баром, величественно скрестив руки на груди.
   — Я вернулся, — произнес он, — применить силу там, где бессильна доброта. Но я не перестаю молить Аллаха, чтобы он осветил светом мудрости твой помраченный рассудок.
   — И Аллах услышал твои молитвы, господин мой, — сказал Сакр аль-Бар.
   — Хвала Всемудрому! — радостно воскликнул Асад. — Где девушка? — И он протянул руку.
   Оливер подошел к Розамунде, взял ее за руку, словно собираясь подвести к паше, и произнес роковые для Асада слова:
   — Во имя Аллаха и пред его всевидящим оком, пред тобой, Асад ад-Дин, в присутствии свидетелей я беру эту женщину в жены, блюдя милостивый закон Пророка всемудрого и милосердного Аллаха.