Сабатини Рафаэль. Морской ястреб

   Сэр Джон бросился к Лайонелу, опустился на одно колено и, нежно обняв холодеющее тело молодого человека, приподнял его и прижал к груди.
   — Лайонел! — горестно воскликнул он и, видимо полагая, что мысли о мщении могут облегчить последние минуты умирающего друга, добавил:
   — Негодяй в наших руках.
   С явным усилием Лайонел повернул голову и медленно, словно ища кого-то, скользнул помутившимся взглядом по лицам стоявших вокруг людей.
   — Оливер? — хрипло прошептал он. — Где Оливер?
   — Вам не о чем тревожиться… — начал было сэр Джон, но Лайонел прервал его.
   — Подождите, — несколько громче попросил он. — Оливер жив?
   — Я здесь, — прозвучал в ответ низкий голос сэра Оливера, и офицеры, заслонявшие от него койку умирающего, расступились.
   Лайонел приподнялся и некоторое время смотрел на брата, потом медленно склонился на грудь сэра Джона.
   — Бог не оставил грешника своей милостью, — проговорил он, — и не лишил меня возможности хоть и с опозданием исправить содеянное мною зло.
   Лайонел снова с трудом приподнялся, протянул руки к Оливеру и неожиданно громко воскликнул с мольбой в голосе:
   — Нол! Брат мой, прости!
   Оливер шагнул к койке и, так как его никто не задержал, подошел к Лайонелу. С руками, по-прежнему связанными за спиной, он высился над братом, задевая тюрбаном низкий потолок каюты. Лицо его было сурово.
   — За что просите вы простить вас?
   Лайонел силился ответить, но, так ничего и не сказав, упал на руки сэра Джона, хватая ртом воздух. Кровавая пена выступила на его губах.
   — Говорите, ради Бога, говорите! — срывающимся от волнения голосом умоляла раненого Розамунда, которая стояла у другого края койки.
   Лайонел посмотрел на Розамунду и едва заметно улыбнулся.
   — Не беспокойтесь, — прошептал он, — я буду говорить. Для этого Бог и продлил мне жизнь. Не обнимайте меня, Киллигрю, Я… Я — самый гнусный из людей. Питера Годолфина убил я.
   — Боже мой, — простонал сэр Джон.
   Лорд Генри испуганно глотнул воздух.
   — Но грех мой не в этом, — продолжал Лайонел. — Я не повинен в его смерти. Мы честно сражались, и я убил Питера, защищая свою жизнь. Я согрешил потом. Когда подозрения пали на Оливера, я стал подогревать их… Оливер знал о нашем поединке, но молчал, чтобы не выдать меня. Я боялся, как бы не обнаружилась истина. Я завидовал ему.., и договорился, чтобы его похитили и продали…
   Голос Лайонела звучал все слабее и наконец затих. Его тело сотряс кашель, на губах снова выступила кровавая пена. Однако вскоре он пришел в себя. Он лежал, тяжело дыша и вцепившись пальцами в одеяло.
   — Назовите имя, — попросила Розамунда, которой отчаянная решимость до конца бороться за жизнь Оливера не позволяла утратить хладнокровие и отклониться от самого главного, — назовите имя человека, нанятого вами, чтобы похитить Оливера.
   — Джаспер Ли, шкипер «Ласточки», — ответил Лайонел.
   Розамунда бросила на лорда Генри торжествующий взгляд, хотя лицо ее было мертвенно-бледно, а губы дрожали. Затем она снова повернулась к умирающему; было что-то безжалостное в ее решимости вытянуть из него всю правду, прежде чем он умолкнет навсегда.
   — Скажите им, при каких обстоятельствах сэр Оливер послал вас вчера ночью на «Серебряную цаплю».
   — О нет, не надо мучить его, — вступился за умирающего лорд Генри. — Он и так достаточно сказал. Да простит нам Бог нашу слепоту, Киллигрю.
   Сэр Джон в молчании склонил голову над Лайонелом.
   — Это вы, сэр Джон? — прошептал тот. — Как! Вы все еще здесь! Ха! — Казалось, он тихо засмеялся, но смех тут же оборвался. — Я ухожу, — пробормотал он, и голос его зазвучал тверже, словно повинуясь последней вспышке угасающей воли:
   — Я.., я восстановил справедливость.., насколько сумел. Я сделал все, что мог. Дай.., дай мне твою руку…
   И он наугад протянул правую руку.
   — Я бы уже давно дал ее вам, но я связан! — в бешенстве крикнул сэр Оливер.
   Он собрал всю свою недюжинную силу и, одним рывком разорвав веревки, как если бы то были обыкновенные нитки, схватил руку брата и упал на колени рядом с койкой.
   — Лайонел.., мальчик! — воскликнул сэр Оливер.
   Казалось, все случившееся за эти пять лет перестало существовать. Яростная, неутолимая ненависть к брату, жгучая обида, иссушающая душу жажда мести в одно мгновение бесследно исчезли, умерли, были похоронены и преданы забвению. Более того, их будто никогда и не было, и Лайонел вновь стал для него нежно любимым младшим братом, которого он баловал, оберегал, защищал от опасностей, а когда пришел час — пожертвовал для него своим добрым именем, любимой девушкой и самой жизнью.
   — Лайонел, мальчик! — только и мог сказать сэр Оливер. — Бедный мой! Ты не устоял перед искушением. Оно было слишком велико для тебя.
   Сэр Оливер наклонился, поднял свесившуюся с кровати левую руку брата и вместе с правой сжал ее в ладонях.
   Сквозь окно на лицо умирающего упал солнечный луч. Но сияние, которым теперь светилось это лицо, исходило из другого — внутреннего — источника. Лайонел слабо пожал руку брата.
   — Оливер! Оливер! — прошептал он. — Тебе нет равных! Я всегда знал, что ты настолько же благороден, насколько я ничтожен и низок. Достаточно ли я сказал, чтобы снять с тебя обвинения? Скажите же, что теперь ему ничто не угрожает! — обратился он ко всем собравшимся. — Что никакая…
   — Сэру Оливеру ничто не угрожает, — твердо сказал лорд Генри. — Даю вам слово.
   — Хорошо. Пусть прошлое останется в прошлом. А будущее в ваших руках, Оливер. Да благословит его Господь.
   Он на секунду потерял сознание, но снова пришел в себя.
   — Как много я проплыл прошлой ночью! Так далеко я никогда не плавал. От Пенарроу до мыса Трефузис немалый путь. Это прекрасно. Но вы были со мной, Нол. Если бы у меня не хватило сил, вы бы поддержали меня. Я до сих пор не согрелся, ведь было так холодно.., холодно…
   Лайонел вздрогнул и затих.
   Сэр Джон осторожно положил его на подушки. Розамунда опустилась на колени и закрыла лицо руками. Оливер по-прежнему стоял на коленях рядом с сэром Джоном, крепко сжимая холодеющие руки брата.
   Наступила полная тишина. Наконец сэр Оливер с глубоким вздохом поднялся с колен. Остальные восприняли это как сигнал, которого, по-видимому, молча ждали из уважения к сэру Оливеру.
   Лорд Генри неслышно подошел к Розамунде и слегка дотронулся до ее плеча. Она встала с колен и тоже вышла. Лорд Генри последовал за ней, и в каюте остался только врач.
   Выйдя на солнечный свет, все остановились. Опустив голову и слегка сгорбившись, сэр Джон пристально разглядывал надраенную добела палубу. Затем почти робко — чего никогда не водилось за этим отважным человеком — он посмотрел на сэра Оливера.
   — Он был моим другом, — грустно сказал он и, как бы прося извинения и желая что-то объяснить, добавил:
   — И.., любовь к нему ввела меня в заблуждение.
   — Он был моим братом, — торжественно ответил сэр Оливер. — Да упокоит Господь его душу!
   Сэр Джон Киллигрю выпрямился во весь рост, полный решимости, готовый с достоинством встретить возможный отпор.
   — Хватит ли у вас великодушия, сэр, простить меня? — спросил он с таким видом, словно бросал вызов сопернику.
   Сэр Оливер молча протянул ему руку, и сэр Джон с радостью пожал ее.
   — Похоже, мы снова будем соседями, — сказал он. — Даю вам слово, я постараюсь вести себя более по-соседски, чем раньше.
   — Значит, господа, — сэр Оливер перевел взгляд с сэра Джона на лорда Генри, — мне следует понимать, что я больше не пленник?
   — Вы спокойно можете вернуться с нами в Англию, — ответил его светлость.
   — Королева узнает вашу историю, а если возникнет необходимость подтвердить ее — у нас есть Джаспер Ли. Я гарантирую вам полное восстановление в правах. Прошу вас, сэр Оливер, считать меня своим другом.
   И лорд Генри тоже протянул ему руку. Затем лорд Генри обратился к стоящим рядом офицерам:
   — Пойдемте, джентльмены. Полагаю, у каждого из нас найдется немало дел.
   И все ушли, оставив Оливера и Розамунду одних. Они долго смотрели друг на друга. Им надо было так много сказать, о многом расспросить, многое объяснить, что ни он, ни она не знали, с чего начать. Но вот Розамунда протянула Оливеру руки и подошла к нему.
   — О, мой дорогой! — воскликнула она, и этим, в сущности, все было сказано.
   Несколько не в меру любопытных матросов, слонявшихся по баку, подглядывая сквозь ванты, с отвращением увидели владелицу Годолфин-Корта в объятиях голоногого приверженца Магомета с тюрбаном на голове.