Для штамма А-Эр-Си-66 не было придумано противоядия, но из этого еще не следовало, что с ним невозможно было бороться. Заразившиеся активной формой вируса, к сожалению, были обречены — если не брать в расчет жалкие три-четыре процента, но количество заболевших можно было резко уменьшить, исключив механизм активации. Как минимум на неделю.
   Башкирцев тут же побежал к Чернову, чтобы получить необходимые санкции, но тот пустился в сбивчивые разглагольствования, что не стоит поднимать преждевременную панику и, может быть, эпидемия заглохнет сама по себе, если принять те же меры, что и при обычном гриппе.
   Но обычный грипп, насколько было известно Башкирцеву, не обладал такой силой. Смертность при нем не составляла 96%. До сих пор миру была известна только одна пандемия гриппа, унесшая по всему свету миллионы жизней, — печально знаменитая «испанка».
   Новую эпидемию можно было назвать «россиянкой», и она выкосила бы всю Европу за неделю. На Штаты и Канаду полковник отводил две.
   Тем не менее Чернов почему-то продолжал упираться.
   Башкирцев, действуя на свой страх и риск, получил необходимые распоряжения суда и заготовил приказы; оставалось совсем немного, чтобы генерал их завизировал, но Чернов снова отказался, ссылаясь на секретность информации.
   Безусловно, в чем-то он был прав. В наше время необходимые разведывательные данные можно получать, сидя перед экраном телевизора и читая ежедневные газеты (и это не считая Интернета). Наверняка можно сделать однозначные выводы о природе вируса, сопоставив начало эпидемии, момент ее окончания и то, что заставило ее остановиться.
   Это грозило крупным международным скандалом. Конечно, не громким, а скорее, кулуарным — на уровне президентов, министерств обороны, национальной безопасности и внутренних дел. России пришлось бы признать существование абсолютно нового вида бактериологического оружия, тем самым косвенно подтвердив невероятно высокий уровень развития военной науки. От этого попахивало международной изоляцией и разнообразными неприятными санкциями. Все это так, но…
   Полковник ФСБ Башкирцев, анализируя сложившуюся ситуацию, был твердо уверен, что соображениями секретности необходимо поступиться — хотя бы для того, чтобы не превратить столицу в вымерший город с кучей трупов на улицах и стаями разжиревших бродячих собак и ворон.
   Но для этого требовалось проявить волю и завизировать приказы об одновременном отключении всех мобильных операторов Москвы, работающих в стандарте GSM.
   Потому что пусковым фактором, активирующим нейраминидазу штамма А-Эр-Си-66, служил обыкновенный управляющий сигнал сотового телефона. В этом была, как любил выражаться младший сын полковника, его главная «фишка».
   Башкирцев понимал, что дальше тянуть нельзя. Он уже, пользуясь своей властью и старыми связями, разослал телевизионщикам официальные письма с требованием включить в программы новостей обращение к жителям. На ОРТ и РТР их исправно повторяли каждые тридцать минут, призывая москвичей не посещать мест массового скопления людей, пользоваться масками и принимать все имеющиеся в наличии противовирусные средства.
   За восемь часов до этого — но уже негласно — всякое транспортное сообщение со столицей было прервано. На железнодорожных вокзалах отменялись поезда, в аэропортах самолеты заглушали двигатели, автобусные станции были блокированы. Самолеты, направлявшиеся в Москву, разворачивались в воздухе под любыми предлогами, поезда переводили на запасные пути и загоняли в тупики.
   Таманская и Кантемировская дивизии были подняты ночью по тревоге; к рассвету воинские части взяли столицу в плотное кольцо.
   Повис в воздухе вопрос об эвакуации детских учреждений; это было целесообразным лишь в том случае, если бы существовала твердая уверенность, что все дети здоровы. Но такой уверенности ни у кого не было.
   Башкирцев раз за разом анализировал свои действия и находил их безупречными. Он сделал все, что мог.
   Но машина спасения пробуксовывала из-за одного-единственного обстоятельства: генерал Чернов отказывался завизировать приказ об отключении мобильных операторов сроком на одну неделю. Именно столько требовалось человеческому организму, чтобы выработать иммунный ответ, связать вирус, находящийся в неактивной форме, и вывести эту дрянь наружу.
   И Башкирцев подозревал, что генералом движут вовсе не соображения секретности, а банальный денежный интерес.
   Люди продолжали чихать, кашлять, заражаться и разговаривать по мобильному, даже не подозревая о том, что тем самым запускают механизм активации нейраминидазы и подписывают себе смертный приговор.
 
   Башкирцев взял приказы, положил их в папку и вышел в коридор. Он заставит этого шаркуна поставить свою подпись!
   Ну, а если ему это не удастся — попросит аудиенции у председателя ФСБ.
   Он направился в кабинет Чернова. Скучающий референт в приемной сказал, что генерала нет на месте.
   — А где он? — с трудом сдерживая ярость, спросил Башкирцев.
   — Он мне не докладывает. Генерал вызвал машину и сказал, что вернется через два часа.
   Краска ударила Башкирцеву в лицо.
   — Встать! — заорал он. — Смирно!
   Удивленный референт, немного помешкав, встал.
   — Вы кто по званию? — спросил полковник, хотя и сам прекрасно знал ответ.
   — Майор, — ответил референт, которому не было и тридцати: в теплой генеральской подмышке карьера делалась быстро.
   Молодой человек с безукоризненным пробором развел руками, как бы говоря: «Ну? И что дальше?»
   — Стоять смирно, когда с тобой разговаривает старший по званию! — не унимался Башкирцев.
   Он понимал, что референт ни в чем не виноват, но мгновенная и бессильная злоба требовала немедленного выхода.
   — Мне нужен Чернов! Не позднее, чем через пять минут!
   Референт пожал плечами.
   — Да где я вам его найду?
   Это окончательно вывело полковника из себя. Одним молниеносным скачком он оказался рядом с референтом и нанес ему сокрушительный правый хук (левая рука по-прежнему прижимала папку к бедру). Референт перелетел через стол, по пути сметая телефонные аппараты, принтер и жидкокристаллический монитор, и упал на красный ковер. Башкирцев не удержался от соблазна и что было сил пнул в оттопыренный зад, торчавший из-под задравшихся фалд дорогого пиджака.
   — Да хоть раком ползи, гнида, а своего малахольного генерала найди! — процедил он сквозь зубы.
   Затем Башкирцев выпрямился, поправил галстук и через силу улыбнулся.
   — Пять минут, — сказал он. — Время пошло. Я с докладом — к председателю.
   Развернулся и двинулся дальше по коридору.
 
   В вагон метро, двигавшийся по наружному радиусу Кольцевой линии, от «Курской» до «Комсомольской», въехал калека на инвалидной коляске. Все как положено: чистый выглаженный камуфляж, в вырезе — тельняшка в голубую полоску, выбрит и причесан.
   — Уважаемые пассажиры! — начал он хриплым голосом.
   Все знали, что будет дальше. Он начнет бить на жалость, и люди, у которых в кармане до зарплаты осталось, быть может, меньше, чем он собирает за день, станут кидать в коробочку звонкие монеты, и калека будет их сдержанно благодарить.
   Банальный маскарад давно уже никого не мог обмануть. Люди прекрасно понимали, что калека — никакой не «афганец» и не «чеченец», а обычный житель Подольского интерната для инвалидов, наряженный хозяевами в военную форму, но тем не менее движимые чувством абстрактного гуманизма кидали в коробочку медяки, надеясь, что когда-нибудь им это зачтется. Когда-нибудь. Где-нибудь. Там.
   Почти каждый из тех, кто подавал милостыню, знал кого-нибудь действительно нуждавшегося в помощи и заботе: будь то одинокая старушка, живущая этажом ниже, или грязный вихрастый парнишка, бегающий зимой в летних ботинках, потому что мать пропивала все деньги. Но калека в метро приходил сам. Этакое «милосердие с доставкой на дом». Бросил монетку — и удостоился благосклонного взгляда архангела Гавриила, державшего райские врата под замком.
   Калека закончил прочувствованную речь и двинулся между плотными рядами, собирая привычную дань.
   — Спасибо! — говорил он, чихая.
   — Благодарю! — он кашлял во все стороны, разбрызгивая мелкие красные капли.
   Он доехал до конца вагона. Пассажиры, стоявшие у двери, расступились, освобождая ему дорогу. Калека выкатился на станцию и понял, что войти в следующий вагон он не успеет. На это не осталось сил. Все тело болело так, словно стая диких рыжих муравьев грызла его изнутри. Шея с трудом удерживала ставшую вдруг непомерно тяжелой голову.
   Но самым худшим было даже не это. Он задыхался. Он пытался выпрямиться в инвалидном кресле и глубоко вздохнуть, но легкие отзывались только натужными хрипами. Он согнулся пополам и зашелся в приступе мучительного кашля. Картонная коробка, оклеенная для крепости по углам скотчем, перевернулась и упала. Монеты со звоном рассыпались по мраморным плитам пола.
   Он отхаркивал здоровенные темно-красные сгустки, и они попадали на блестевшие серебром кружочки. Потускневшими глазами он наблюдал, как кровавые капли покрывают дневную выручку. «Монеты надо собрать и вымыть, — подумалось ему. И еще: — Сегодня я уже не работник».
   Ему показалось, что свет на станции стал слабеть. Постепенно, словно кто-то поворачивал ручку невидимого реостата, и все же слишком быстро.
   Мозг пронзила паника. «Я задыхаюсь!»
   Он пытался дышать и ртом, и носом, но ему казалось, что он с головой угодил в бассейн, наполненный горячей манной кашей.
   Калека разжал руки и, не удержавшись, выпал из кресла.
   От холодного пола пахло опилками и жирной грязью, впитавшейся в швы между плитами, но он едва чувствовал этот запах.
   Когда через двадцать минут к нему подошел сержант линейного отдела, он был уже мертв. Распухшее посиневшее лицо покрывали красные брызги.
 
   Охранник, стоявший на входе в шестой корпус, не обратил внимания на трех людей в белых халатах. Он даже не заметил, что у двух из них — грязная обувь и брюки, намокшие до середины голени.
   Дородный мужчина с пышными усами коротко кивнул Козлову в знак приветствия и буркнул:
   — Проходите!
   В больнице стояла такая суета, что охраннику было не до них, ну а белый халат являлся формальным признаком, по которому можно было отличить своих.
   Алексей вызвал лифт, они вошли в кабину и поехали на четвертый этаж.
   — Что у вас тут происходит? — спросил Гарин.
   — Что происходит? Тебе лучше знать. Это ведь ты поперся в ординатуру по инфекции и умудрился закончить ее с отличием! — ответил Козлов. — Эпидемия, брат!
   — Да ладно, хватит мне тыкать моей инфекцией. Был бы ты гинекологом или урологом… А сам-то кто? «Терапевт! Работаю за еду!» — жалобным голосом пропел Гарин.
   — Ну, знаешь… Терапевтам все-таки живется лучше, чем инфекционистам. Правда, не сегодня. Сам видишь…
   — Эпидемия… — повторил Гарин. — Что за эпидемия, известно?
   — Сказали — очень опасная.
   Лифт остановился на четвертом этаже, и Козлов на правах радушного хозяина повел Гарина и Алену в ординаторскую.
   Там было все, как обычно: продавленный диван с засаленной матерчатой обивкой, книжный шкаф, уставленный медицинскими справочниками и учебниками, стол, накрытый большим листом оргстекла, раковина справа от входа и скудная зелень на подоконнике.
   — Устраивайтесь, — предложил Алексей и налил воды в электрический чайник. — Чай или кофе?
   — Кофе, — ответил Гарин, доставая сигареты.
   — А барышне?
   Алена затравленно переводила взгляд с одного мужчины на другого. Гарин взял ее за руку и усадил рядом с собой на диван.
   — А барышне… — сказал он. — Барышне неплохо бы немного коньяку.
   — О! — обрадовался Козлов. — Да она просто прелесть! Грамм сто пятьдесят — для начала?
   — Наливай, разберемся, — сказал Гарин. Алексей подошел к книжному шкафу и отодвинул стопку толстых справочников.
   — Что желаете? «Курвуазье», «Ахтамар», «Реми Мартэн»? Есть «Белый аист», скорее всего, фальшивый, и загадочная «Лезгинка».
   — Тоже, скорее всего, фальшивая? — уточнил Гарин.
   — Обижаешь! Не «скорее всего», а наверняка!
   — Тогда «Реми Мартэн», пожалуйста.
   — Эх! Жаль, не успел вовремя отнести домой! — притворно сокрушался Алексей, доставая дымчатую зеленую бутылку. — Этот должен быть настоящим. Подарок от благодарного пациента. Крупнейший бизнесмен современности — держит две овощные палатки. Финансовые обстоятельства не позволяют лечить радикулит в Швейцарии, но! Соображения престижа, в свою очередь, не позволяют дарить врачу ничего дешевле, чем «Реми Мартэн». И это правильно!
   Козлов ловко открыл коньяк и нашел три запыленных стакана. Посмотрел сквозь них на свет и, покачав головой, направился к раковине. Наскоро ополоснул и поставил на стол. Гарин отметил, что чище они не стали.
   — За что пьем? — спросил Алексей. — Первые три тоста: за здоровье, за встречу и за прекрасных дам — я опускаю. Какой будет четвертый?
   — За то, что нас пока не убили… — задумчиво сказал Гарин.
   — Вот как? Тогда начнем прямо с него, — Козлов щедро плеснул в каждый стакан. — В холодильнике должна быть кое-какая закуска… Мы иногда храним в нем еду, — пояснил он, повернувшись к Алене. — Так что если кто желает… Там должен был остаться кусочек торта. «Птичье молоко». На прошлой… Нет, на позапрошлой неделе у заведующей был день рождения…
   — Не суетись, выпьем так, — прервал его Гарин.
   Они взяли стаканы и звонко чокнулись. Мужчины выпили до дна, Алена слегка пригубила.
   — Ну, вот теперь, — Козлов подвинул пепельницу на середину стола и достал пачку «Союз-Аполлон», — можешь рассказывать.
 
   Гарин рассказывал подробно, ничего не опуская. Алена лишь изредка кивала, подтверждая его слова. Удивленное выражение на лице Козлова постепенно сменилось выражением глубокой озабоченности.
   — И что, это все правда? — спросил он, когда Гарин закончил.
   — Увы.
   — Послушай, хочешь знать, что я, как врач, обо всем этом думаю?
   — Ну?
   Я думаю, что ты сильно переутомился, что ты давно не был в отпуске и что у тебя — банальный делирий. Я бы посоветовал тебе на какое-то время отказаться от употребления алкоголя. Минут на пятнадцать.
   — Леша… — начал Гарин, но Козлов перебил его.
   — С другой стороны, сегодня я готов поверить во все, вплоть до того, что на Черемушкинском рынке приземлилась летающая тарелка, оттуда вышли зеленые человечки и покрошили из бластеров всех торговцев арбузами. Слушай, это бред какой-то! Они действительно в тебя стреляли?
   — Я бы с удовольствием показал тебе пулевое ранение, но, к сожалению, они в меня не попали, — огрызнулся Гарин.
   — Ты всегда хорошо бегал. Помню, на физкультуре… — обратился Козлов к Алене.
   — Леш, хватит! — возмутился Гарин. — Будь посерьезнее!
   — Дорогой мой! — грустно сказал Козлов. — Если серьезно относиться к тому факту, что мне тридцать семь лет, а я терапевт в городской больнице… Что в моего друга средь бела дня стреляют два архаровца в разноцветных ботинках… Что по Москве бродит какая-то зараза, по сравнению с которой чума — это как порция ванильного мороженого в вафельном стаканчике… Что с двенадцати утра у нас освобождают четвертый корпус и распихивают больных куда попало… Если ко всему этому относиться серьезно, то можно сойти с ума. Ты не находишь?
   Гарин был вынужден признать, что кое в чем он прав.
   — К нам в терапию заселили десять женщин из урологии. Они ходят по коридору с катетерами и пластиковыми мешками для сбора мочи, доводя до исступления моих ненаглядных инфарктников и вызывая желудочные колики у томных язвенников. Я уж не говорю о других слоях населения, дай им Бог долгих лет болезни!
   — Он циник, но в целом — добрый, — объяснил Гарин Алене.
   — Андрей, может быть, твой добрый циник нам чем-нибудь поможет?
   Мужчины переглянулись.
   — Кажется, барышня нервничает, — заметил Козлов. — Конечно, помогу. Например, могу положить тебя в женское отделение, а Андрея — в мужское. Здесь вас точно никто не найдет. А если добавить катетер… Исключительно в целях маскировки, разумеется!
   — Андрей, по-моему, мы зря теряем время. Надо звонить в милицию, — решительно заявила Алена и потянулась к телефону, но Козлов быстро выдернул вилку из розетки.
   После этого он встал и запер дверь на ключ.
   — Хорошо, дети мои. Хотите серьезно? Пожалуйста! На моей памяти такого еще не было. Больница уже шесть часов стоит на ушах. Каждую минуту «скорая» кого-нибудь привозит. Это у нас, в обыкновенной клинике! Представляю, что творится в инфекциях! Знаете, как это называется? Апокалипсис! Говоря проще, полный абзац! Морозов, наш главврач, запретил персоналу уходить с работы. Мы бы, конечно, на него положили, старина Гиппократ не обиделся бы за нарушение клятвы, но по корпусам ходят люди в штатском. И у них такие вдумчивые взгляды, что у меня мороз бежит по коже. Ты говоришь, общался с этим пациентом? С которого все началось? Вот и ответ на все вопросы. Наверняка перед смертью он сболтнул что-то такое… Что-то такое, с чем долго не живут. А ты, — он повернулся к Алене, — еще собралась куда-то звонить. Да вас и так ищут. Я уверен, что не успеешь ты положить трубку, как на пороге будут стоять те самые ребята в штатском. Теперь ясно, что вы влипли? И я — вместе с вами. Так что, — он разлил коньяк по стаканам. — За встречу!
   — Подожди, — мысли в голове у Гарина путались. — Да что он такого сболтнул? Ну, что сам изобрел этот вирус… И…
   Козлов поднял свой стакан.
   — Ты думаешь, этого мало? Он же не пришел и не сказал: «Дяденька, я, наверное, заразился в метро». Он изобрел этот вирус, понимаешь?
   — То есть… Алексей кивнул.
   — Бактериологическое оружие. Военно-полевая терапия. Четвертый курс института. Свидетелей — не оставлять!
   Гарин еще и еще раз мысленно прокручивал происшествие в больнице. Он стоял в кабинете Островского, и мужской голос за дверью спросил: «Как нам найти Андрея Дмитриевича Гарина?»
   — Они знают мое имя! — ужаснулся он.
   — Ты прославился! — поддакнул Козлов.
   — И что теперь делать?
   — Предлагаю выпить, пока есть такая возможность. Что, никто меня не поддержит? Ну, тогда я один…
   Гарин еще с института знал за Козловым эту слабость: Алексей любил выпить. Но сейчас он, похоже, был прав. Ничего другого не оставалось, кроме как устроить небольшой «пир во время чумы». А там… Гори оно все синим пламенем!
   Да, в каком-то смысле это был выход. Но Гарину он не нравился.
   — Он передал записку, — вспомнил Гарин.
   — О-о-о! — оживился Алексей. — Предсмертное послание миру, захлебывающемуся в собственных соплях? Интересно. Давай почитаем.
   Гарин достал из кармана смятый тетрадный листок в клеточку. Пятна крови на нем стали бурыми. Он развернул записку.
   С первого взгляда стало ясно, что писал человек умирающий: слова разбегались во все стороны, строчки наползали друг на друга, и нажим был неравномерным — кое-где буквы были еле видны, а где-то ручка прорвала бумагу насквозь.
   — Что это за слово? — спросил Гарин.
   Он положил записку на стол. Алена встала с дивана и заглянула через его плечо.
   — По-моему, «ЧИП», — сказала она. Алексей рассмеялся.
   — Андрюха, Чип — это ты. А она, стало быть — Дейл.
   — Да перестань ты! — отмахнулся Гарин. — «ЧИП блокирует активацию нейраминидазы. Радиус действия — 5 метров. Документы в ячейке на Савеловском вокзале. Шифр…»
   Цифры были неразборчивы, но, если напрячь фантазию, из них можно было сложить шифр ячейки автоматической камеры хранения.
   — ЧИП… — повторил Гарин. — Наверное, это та черная коробочка…
   Он достал странный предмет, напоминающий пейджер. «Пейджер» подмигивал красным огоньком светодиода.
   — Фу-у-у! — Козлов глубоко вздохнул и снова потянулся к бутылке.
   Гарин закрыл ее пробкой и убрал на край стола. Алексей уставился на него взглядом обиженного ребенка, у которого отняли любимую игрушку.
   — Знаешь, Андрюха! Мне кажется, он темнит. Судя по всему, этот ЧИП ему не сильно помог. Ребята, вас откровенно кидают.
   Гарин старался к нему не прислушиваться, но должен был признать, что резон в его словах есть.
   — Документы…
   Алена взяла свой стакан и выплеснула содержимое в раковину. Затем налила воды из-под крана и жадно выпила.
   — Наверное, они просто ищут документы. Значит, надо рассказать, где они находятся, только и всего. Тогда они от нас отстанут. Точно! Надо позвонить и назвать шифр!
   Гарин поморщился.
   — Алена! Куда позвонить? Кому сказать?
   — Тем, кто за нами охотится!
   — Как ты себе это представляешь? Я не успел обменяться с ними телефонными номерами!
   — Постойте, ребята! — вмешался Козлов. — Назовете вы номер ячейки и шифр или отдадите документы лично в руки — сути это не меняет. Вы в любом случае — опасные свидетели! А теперь и я с вами — заодно!
   Гарин подошел к окну. К четвертому корпусу, самому дальнему от въездных ворот, неслась очередная «скорая».
   — Я думаю, что мы все-таки должны забрать эти документы, — сказал он.
   — Зачем?!
   Алена и Алексей воскликнули это хором, не сговариваясь.
   Гарин пожал плечами.
   — Тогда у нас будет предмет торга, — он помолчал и добавил после паузы. — Давайте-ка выпьем кофе!
   — С коньяком? — уточнил Козлов.
 
   Генерал Карлов смотрел, как референт наливает кофе в большую белую кружку.
   — Сахару?
   Карлов покачал головой.
   — Коньяку? — референт достал плоскую металлическую фляжку.
   — Нет, — отрезал генерал и так сурово посмотрел на референта, что тот поспешно убрал фляжку обратно во внутренний карман.
   — В целях дезинфекции, — оправдывался молодой человек.
   — В целях дезинфекции хорошо подходит хлорка.
   — Так точно, — согласился референт и поставил кружку на край стола.
   Карлов придвинул стопку бумаги и долго выбирал самый острый карандаш. Наконец он нашел тот, который его устраивал, а остальные достал из пластикового стакана и передал референту.
   — Поточи! — коротко бросил он.
   Молодой человек взял карандаши и вернулся к своему столу, где стояла электрическая точилка.
   Карлов тем временем набрасывал очередной рисунок — две человеческие фигурки, мужская и женская.
   Фигурки куда-то стремительно бежали, мужчина тащил девушку за руку, и ее длинные волосы развевались на ветру.
   — Кто такой этот Гарин? — спросил генерал. Он и так знал ответ, но все же хотел услышать его еще раз.
   — Врач, — развел руками референт. — Обычный врач.
   — Обычный врач? И он ушел от группы зачистки? Причем ушел дважды: первый раз в кабинете, а второй — устроив аварию на шоссе?
   Этот вопрос поставил референта в тупик. Откровенно говоря, он и самого Карлова ставил в тупик. На его памяти такого не случалось, чтобы кто-нибудь ушел от группы зачистки. Как, скажите, пудель может вырваться из зубастой пасти элитного бультерьера, обученного убивать?
   — Наверное, ему просто повезло… — робко подал голос референт.
   — Послушай, мальчик! — Карлов развернулся всем телом к помощнику. — Ты можешь проработать здесь до самой пенсии и остаться «шестеркой» на побегушках. Такое бывает. Я знаю генералов, которые так и остались тупыми шестерками. Знаешь, почему? Потому что у них слишком богатый словарный запас. А в моем лексиконе — постарайся это хорошенько запомнить! — отсутствуют слова «везение», «случай», «удача»… И самое главное — в нем нет слова «невозможно». Это — не мужское слово, ты не находишь?
   — Так точно, товарищ генерал!
   — Если ты и дальше собираешься сыпать бабьими прибаутками, вроде: «чему быть, того не миновать» или «так получилось» или «наверное, точно», то нам лучше расстаться. Должность начальника первого отдела на резиновом заводе в каком-нибудь Зажопинске тебя устроит?
   Референт молчал, но в его молчании ясно читалось решительное «нет».
   — Я так и думал, — кивнул Карлов. — Тогда, будь любезен, соответствуй, — он снова вернулся к рисунку и, уже понизив голос, спросил. — Контакты установлены?
   — Работаем, — ответил референт.
   — Подними на этого Гарина все, что можно, начиная от того, кто помогал ему родиться на свет, и заканчивая парнем, трахающим его жену…
   На лице помощника отразилось замешательство, видимо, он понял слова генерала чересчур буквально.
   — Вы полагаете?..
   — Я полагаю, что все жены одинаковы. Исключая, разумеется, мою, — пояснил генерал.
   Насколько было известно референту, Карлов был разведен. Ему почему-то тут же захотелось позвонить домой.
   — Дальше, — продолжал генерал. — Поставь себя на место обычного врача. Напряги извилины, если это, конечно, извилины, а не следы от расчески! Подумай, куда он может побежать? Где он может спрятаться?
   — Э-э-э… Я думаю… — начал референт. Карлов перебил.
   — Попытайся думать и работать одновременно. Хорошо? И не забывай про девушку. Она нам тоже нужна.
   Генерал взял кружку. Рука дрогнула — похоже, даже такой железный организм нуждался хотя бы в кратковременном отдыхе — и кофе расплескался прямо на стол.
   Карлов поставил кружку на место. Он взял карандаш и провел несколько стрелок, направленных от двух бегущих фигурок наружу. На других концах стрелок расставил вопросительные знаки.