С другой стороны коридора послышались дробные цокающие шаги: дежурная медсестра возвращалась на пост. Алена представила, как будет выглядеть доктор, забравшийся под стол. Веселенькое зрелище!
«Алена Игоревна, что вы здесь делаете?» «Да я так… Полезла за линейкой и немного застряла».
Пальцы нащупали продолговатый деревянный прямоугольник. Алена стала распрямляться и неловко ударилась головой о столешницу.
— Вот черт! — прошептала она, потирая ушибленную макушку.
— Что вы здесь делаете? — строго спросила медсестра.
Алена подумала, что вопрос адресован ей, хотя медсестра никак не могла ее видеть: массивная тумба стола скрывала их друг от друга.
Девушка собиралась ответить и уже открыла рот, как услышала ровный мужской голос, который ей с самого начала не понравился. Он ей напомнил механический автомат или машину.
— Кто еще находится в боксах? Кроме Ремизова?
— А вы, собственно, кто такой? — с вызовом сказала сестра.
Алена хорошо ее знала: Нина, высокая эффектная брюнетка, знаменитая тем, что никогда, даже зимой, не носила под халатом ничего, кроме ажурных и — непременно! — черных трусиков.
— Других больных не поступало? — спросил неизвестный мужчина.
Алена выглянула из-за тумбы и увидела строгие серые брюки и под ними рыжеватые, начищенные до блеска ботинки. По виду «буржуйского» происхождения и явно недешевые.
Ровный голос мужчины был из тех, в которых слышится угроза, какие бы безобидные или нейтральные слова им ни произносились. При мысли о том, на что способен обладатель такого голоса, у Алены побежали по спине мурашки.
Но реакция Нины была прямо противоположной. Самоуверенный мужчина ее только заводил; и она всегда была готова дать ему достойный отпор.
— Да кто вы такой, чтобы спрашивать? — возмутилась она.
— Значит, здесь никого больше нет? — продолжал допрашивать страшный голос. — А где врач? Кто осматривал Ремизова?
Алена решила, что странный, из одних вопросов диалог пора заканчивать. Если Островский настоятельно просил Гарина позвонить в компетентные органы, значит, дело принимало очень серьезный оборот. «Наверное, органы уже в курсе — иначе какие они после этого „компетентные“?» А тогда кто эти люди?
И все же она не могла появиться просто так, на середине фразы, возникнуть, как чертик из табакерки. Во-первых, это было несолидно — врач, вылезающий из-под стола. А во-вторых, про нее могли подумать, будто она подслушивает.
Алена затаилась и стала ждать, когда разговор неизвестного мужчины с медсестрой окончательно зайдет в тупик, и они вместе отправятся на поиски третейского судьи. Или переводчика: с мужского языка на женский.
Но тут со стороны боксов послышались тревожные звуки. Это было похоже на шум борьбы, затем раздались два приглушенных хлопка и стук: упало что-то тяжелое. Стеклянная дверь закрылась, и Алена различила приближающиеся шаги.
Девушка увидела точно такие же серые брюки и ботинки — уже черные, но так же начищенные до блеска.
Нина внезапно закричала, раздался еще один хлопок и снова тот же самый стук… «Падающего тела!» — догадалась Алена. По полу, мелодично звеня, запрыгал небольшой предмет. Он подкатился к самому столу, и Алена увидела, что это — пистолетная гильза.
Маленький латунный цилиндрик еще дымился, от него едко пахло сгоревшим порохом.
Алена зажала рот обеими руками, изо всех сил стараясь не закричать.
— Я все выяснил, — сказал второй мужской голос, немного хриплый и надтреснутый. Возможно, в других обстоятельствах он показался бы Алене более приятным, чем первый, но сейчас он вселял в нее такой же ужас. — Некто Гарин. Андрей Дмитриевич. На втором этаже. У него прибор и записка от Кудрявцева.
— Это точно Кудрявцев? — спросил первый мужчина.
— Сейчас он мало похож на свою фотографию, — отозвался второй. — Но это он.
— Значит, остался только Гарин?
— Да. На нем цепочка обрывается.
— Пошли.
Две пары ботинок двинулись вперед по коридору. Они направлялись к лестнице. Через несколько секунд осторожный стук каблуков затих вдали.
Алена, дрожа и замирая от страха, высунулась из-за тумбы. И первое, что она увидела, — тело Нины, распростертое на полу.
Сквозь полупрозрачную ткань халата во всех подробностях виднелся правый сосок — коричневатый, в мелких рубчиках, а на месте левого быстро расплывалось алое пятно.
Алена сжала кулак и укусила его. Больше всего хотелось заорать во весь голос, выпустить страх наружу, рассеять его в отчаянном вопле, заставить гулким эхом метаться под потолком, по коридору, но только не в сердце, не в душе, не в голове, откуда он выжимал все чувства и мысли. Все, кроме одной.
«Гарин… Остался только Гарин…» — так сказал тот мужчина.
Ее взгляд упал на старомодный черный телефон, стоявший на углу стола. Надо было только встать и протянуть руку, но Алена не могла себя заставить покинуть ненадежное убежище.
Встать и протянуть… Нет! Алена тихонько заскулила. Боже! Как права была мама! Ну почему она не пошла в стоматологи? Из-за гнилых зубов пока еще никого не убивали!
Алена встала на четвереньки и выползла наружу. Очень медленно, будто по частям, стараясь не смотреть на убитую медсестру, она поднималась с колен. Если мужчин было не двое, а хотя бы трое… Или если они не успели отойти далеко и вдруг услышат шум за своей спиной… Или…
Этих «или» набиралась целая тысяча. А на другой чаше весов лежала жизнь Гарина.
Гарин шел в кабинет заведующего, держа запечатанный пакет на отлете. Он знал, что в нем притаился смертоносный вирус.
Черный предмет, напоминающий пейджер, издевательски подмигивал красным огоньком светодиода. Но самое главное — записка. В ней могла содержаться важная информация.
«Итак, что мы имеем? Допустим, этот вирус действительно является модифицированным вирусом гриппа. Значит, его нейраминидазу можно блокировать озельтамивиром. „Тамифлю“, если проще. Надо заставить старика съесть целую упаковку — вдруг он еще не успел заболеть».
Эта мысль показалась ему удачной. Гарин решил собрать все запасы «Тамифлю», хранящиеся в отделении, и раздать тем, кто мог контактировать с больным. Прежде всего Островскому, затем — Алене, дежурным по боксовому отделению и, конечно, не стоит забывать о себе.
Во-вторых, надо хорошенько одеться — в специальный защитный костюм и маску. Не исключено, что скоро начнут поступать новые заболевшие: ведь Ремизов наверняка успел заразить кого-нибудь, пока гулял по городу.
В-третьих, немедленно известить СЭС о возможной эпидемии. Стоп!
Здесь возникал один вопрос. Что раньше — позвонить в «органы» или в СЭС? Если несчастный Ремизов сказал правду (Гарин не был до конца в этом уверен, ему по-прежнему казалось, что заявление насчет искусственной природы штамма — бред, вызванный нейротоксическими явлениями), то вирусом должны заинтересоваться соответствующие структуры.
Записка! Он снова вернулся к записке. Как ни крути, сначала он должен ее прочесть. Вот ведь незадача! А если это все-таки не грипп? Гриппа не стоит опасаться: его вирулентность при непосредственном контакте ничтожно мала; этот вирус обладает высоким сродством к эпителию дыхательных путей, а при попадании на кожу он абсолютно безвреден. Но если это все-таки не грипп?
Гарин открыл дверь кабинета заведующего и положил запечатанный пакет на стол. «Где-то здесь у старика должен быть утюг», — вспомнил он. Утюг нашелся на нижней полке шкафчика. Гарин включил его в сеть и стал ждать, пока нагреется.
Тут он точно не промахнется. Высокая температура убьет любой вирус, а их в пятнах крови должны быть миллионы. А может — миллиарды.
Гарин открыл форточку, затем подумал и распахнул окно настежь. «Так лучше. Пусть будет сквозняк».
Лампочка на боковой поверхности утюга наконец погасла. Гарин поискал, куда бы положить записку. Прямо на стол? Едва ли Островский будет рад горелым пятнам на пластике.
Он поймал себя на мысли, что до сих пор думает о каких-то ничего не значащих мелочах вместо того, чтобы реально оценить опасность и понять, что пара пятен на столешнице — сущая ерунда по сравнению с тем, что происходит.
Гарин вздохнул и стал распечатывать герметичный пакет.
Он положил неизвестный прибор на угол стола, потом достал записку, потянулся за утюгом — и в этот момент раздался телефонный звонок, заставивший его вздрогнуть от неожиданности.
Гарин, не задумываясь, схватил утюг.
— Да, слушаю! — сказал он и в следующую секунду выругался. — Идиот! Хорошо, хоть не успел прижать к уху!
Он схватил другой рукой телефонную трубку.
— Да, слушаю, — повторил он.
— Андрей Дмитриевич! — это была Алена. Она пыталась кричать шепотом, и, как ни странно, у нее это получалось.
— Что случилось? — Гарин похолодел от внезапного предчувствия. «Островский! Что-то с Островским…»
— Убегайте оттуда, скорее! Они идут вас убить!
— Меня?! Кто? — мысли закружились в голове испуганным хороводом. Интересно, кто собирается его убить? И за что?
— Не знаю. Они в ботинках! Один — в рыжих, другой — в черных!
— Алена, Алена… Постой. При чем здесь ботинки? — пытался вставить Гарин, но девушка его не слушала.
— Они застрелили Островского, убили Нину, сейчас идут к вам! Это все из-за Ремизова! Они ищут прибор и записку!
— Прибор? — Гарин посмотрел на черную коробочку, лежавшую на столе.
— Скорее бегите оттуда, пожалуйста! И заберите меня с собой! Я здесь, на посту, под столом!
Гарин пару секунд переваривал услышанное. Похоже, последние события весьма неблагоприятно отразились на психике его интерна. Нет, ее точно надо отправить домой.
От удивления он убрал трубку от уха и стоял, словно атлет, собравшийся хорошенько накачать бицепсы. Вот только вместо гантелей он держал телефонную трубку и раскаленный утюг. Гарин ошеломленно переводил взгляд с одного предмета на другой, будто недоумевал, каким образом они могли оказаться у него в руках.
За тонкой дверью раздался мужской голос.
— Скажите, пожалуйста, как нам найти Андрея Дмитриевича Гарина?
— Гарина… Он, наверное, в кабинете заведующего, — отвечала постовая медсестра.
— Спасибо, — поблагодарил голос, и Гарин услышал шаги.
Вроде бы все сходилось — его действительно искали. Но неужели его искали затем, чтобы убить?
Машинально, не отдавая себе отчета в том, что делает, Гарин положил трубку на стол и подошел к двери. Изнутри, со стороны кабинета, в замке торчал ключ, и Гарин быстро повернул его. Два раза.
Шаги приблизились и вдруг стихли.
Гарин увидел, как дверная ручка стала медленно поворачиваться. Тихо-тихо.
Затем тот, кто стоял по ту сторону, аккуратно потянул ручку на себя. Гарин затаил дыхание. Дверь не открылась.
Раздался деликатный стук.
— Андрей Дмитриевич! Откройте, пожалуйста!
Гарин с трудом подавил желание спросить: «Кто там?» Он облизнул мгновенно пересохшие губы и стал осторожно пятиться назад, к столу, думая только об одном — лишь бы пол под ногами не заскрипел.
— Андрей Дмитриевич! — настойчиво повторил голос. — Откройте, нам нужно с вами поговорить.
Гарин почувствовал, что уперся задом в острый угол столешницы. Он провел рукой и обнаружил злосчастный прибор.
— Андрей Дмитриевич! — закричала трубка голосом Алены. — Ну что же вы молчите? Вас уже убили?
— Он там! — раздался другой голос, хрипловатый и надтреснутый.
И дальше случилось странное.
Как в замедленном кино Гарин увидел, что дверь вспухает, словно кто-то снаружи всадил в нее дрель. Все происходило совершенно беззвучно: раз, два, три… Три аккуратных отверстия появились почти одновременно, все на уровне его груди, с равными промежутками.
За спиной зазвенело лопнувшее стекло; Гарин быстро обернулся и увидел, что аквариум разлетелся вдребезги и потоки воды вместе с золотыми рыбками льются прямо на пол.
— Да что же это я? — пробормотал Гарин. Разум уже понимал, что надо бежать без оглядки, но ноги отказывались повиноваться.
— Да что же это? — он поднял горячий утюг, как свою единственную защиту.
Еще четыре дырки — очень кучно, в районе замка. Пули раскрошили хлипкую фанеру; затем кто-то резко дернул дверь, и она чуть было не подалась. Замок захрустел.
— Вот ведь… — оцепенение прошло.
Адреналин захлестнул кровь, как приливная волна; Гарину стало жарко. Он отбросил ненужный утюг, сгреб со стола пластиковую коробочку и записку и бросился к раскрытому окну.
Он поскользнулся на золотой рыбке, бившейся на полу, и это его спасло. Над головой прожужжало наподобие большого надоедливого шершня, и глиняный горшок с вечно засыхающим цветком, стоявший на шкафу, разлетелся, словно по мановению волшебной палочки…
Чтобы сохранить равновесие, Гарин вытянул руки и уперся в подоконник. За спиной с громким треском распахнулась дверь.
Гарин оттолкнулся обеими ногами от пола и вывалился в окно. В полете он успел обернуться и увидел картину, отпечатавшуюся в сознании ясно, как стоп-кадр: двое молодых мужчин, одного роста и телосложения, оба светло-русые и в серых костюмах, стояли на пороге, вытянув перед собой руки с пистолетами («на стволы накручены какие-то черные болванки… глушители, что ли…»), и целились в него.
«Интересно, какие у них ботинки?» — подумал Гарин, падая со второго этажа. Пуля звонко ударила в бетонный подоконник и дала рикошет.
Яркий свет люминесцентных ламп, лившийся из-под потолка, рождал у Кашинцева странное чувство — словно он угодил в какую-то временную петлю, столь горячо любимую авторами фантастических романов и фильмов. Свет был ровный и монотонный: он не усиливался и не становился слабее, он просто длился.
Электронные часы на экране ноутбука показывали второй час по полудни, но в этом проклятом актовом зале, расположенном где-то под землей, ничего не менялось. Кашинцев успел проштудировать все полторы тысячи листов, что лежали в железном ящике, и не нашел ничего нового. Ничего такого, что позволило бы ему сдвинуться с мертвой точки.
Если подводить краткий и весьма неутешительный итог — он застрял.
Кашинцев знал про этот вирус почти все, за исключением самого главного: как он активируется? Ведь это должно быть просто. Так же просто, как щелчок выключателя. Некое воздействие — и нейраминидаза переходит в активную форму, вирус внедряется в клетку и начинает свою гибельную работу. Да. Вроде бы все так. И, казалось бы, что тут сложного — исключить действие пускового фактора, и эпидемия остановится. Но…
Видимо, он чего-то не знал. Или — что было более вероятным — ему нарочно чего-то не говорили.
«Блядские рыцари плаща и кинжала! — ругался про себя Кашинцев, в глубине души опасаясь, что где-то в „актовом зале“ стоит прибор, позволяющий читать чужие мысли. — Как в преферансе, когда играют вчетвером: сижу на прикупе и ничего не могу поделать. Зачем тогда потребовалась вся эта чехарда? Сначала из Питера — в Москву, затем из ИБХ — сюда… Я ни хрена не понимаю в этих играх».
Он изложил свои соображения Валерию Алексеевичу. Тот нахмурился и сухо ответил, что ничем не может помочь. И Кашинцев ему поверил.
Валерий Алексеевич несколько раз выходил из зала (Игорь полагал для того, чтобы связаться с кем-то, наделенным куда большими полномочиями, чем он сам) и каждый раз возвращался ни с чем.
Это заставляло Кашинцева нервничать; больше всего он опасался за свою жизнь, хотя, немного поразмыслив, пришел к выводу, что пока бояться не стоит — именно потому, что он не располагал полной информацией, стало быть, и проболтаться не мог.
Эта мысль показалась ему трезвой и здравой; Кашинцев немного успокоился и снова принялся за работу.
Он решил поставить себя на место Ильина. Допустим, ему удалось получить штамм вируса с абсолютно новой, но стабильной (то есть неактивной) нейраминидазой. Такой вирус безвреден для живого организма до тех пор, пока его нейраминидаза не станет нестабильной.
На слайдах было четко показано, в чем причина нестабильности — в двух разорванных сульфидных мостиках. Но как, черт побери, их разорвать? Понятно, что надо подвести несколько квантов энергии. Путем химической реакции? Небольшим повышением температуры? Да, похоже на правду.
Кашинцев вспомнил слова Валерия Алексеевича, сказанные им в ИБХ. «Здесь должна быть зацепка!»
— Валерий Алексеевич! — спросил Кашинцев. — Помните, в ИБХ вы говорили, что вирус в первую очередь поражает наиболее активных? Социально успешных, ну и все такое? Откуда вы это взяли?
Валерий Алексеевич скривился.
— Просто поступила такая вводная. Вы что, думаете, я всезнающий?
— Да-а-а… — с сожалением сказал Кашинцев. — Но как он этого добился? Как? Я не могу сообразить. Кстати, а что сам Ильин…
Он посмотрел на Валерия Алексеевича и все понял. Этого ему тоже лучше не знать.
Ситуация складывалась идиотская: Кашинцева позвали, чтобы он помог, но раскрывать перед ним все секреты никто не собирался. Если он хочет добиться результата, то должен дойти до всего сам, но хочет ли он этого? Вот в чем дело.
«Меньше знаешь — лучше спишь».
— Валерий Алексеевич! — сказал он на исходе двенадцатого часа своих штудий. — Я — пас! Давайте свои бумаги, я подпишу то, что нужно. Отвезите меня на вокзал. Завтра лекционный день, я должен быть в институте…
— Вопрос о вашем пребывании здесь уже согласован, — отозвался его куратор. — Знаю, Игорь Константинович, вам это не понравится, но мы не расстанемся до самого конца.
— До какого… конца? — спросил Кашинцев.
Он не очень-то любил читать лекции, но сейчас перспектива оказаться в аудитории показалась ему неожиданно заманчивой.
— А вот это уже полностью зависит от вас, — сказал Валерий Алексеевич и выразительно постучал пальцами по столу. — Кстати, зафиксирован первый случай заболевания со смертельным исходом. Не желаете взглянуть? Может, это продвинет вас… в нужном направлении? — и куратор слегка кивнул.
— Да, конечно, — машинально сказал Кашинцев, хотя и не понимал, каким образом вид умершего ему поможет.
Он мог взять у трупа образцы тканей и попытаться вырастить вирус на курином эмбрионе — с тем чтобы потом изучить его свойства. Наверное, в этом был смысл, если бы у них в запасе было как минимум два-три месяца, но сейчас, когда счет шел на часы…
И все же это было лучше, чем сидеть в громадном зале под прицелом видеокамеры.
— Да, — громко и четко сказал он. — Я думаю, нам обязательно надо туда попасть.
— Хорошо. Машина ждет. Вам еще нужны документы?
— Они уже здесь, — Кашинцев показал на лоб. — Остальное я надеюсь увидеть на месте.
Валерий Алексеевич поднял руку. Дверь в конце зала бесшумно открылась, и вошел тот самый «немой» в рубашке и галстуке. Он собрал документы, уложил их в ящик и запер его на ключ.
Они вышли через другую, боковую, дверь и оказались в длинном коридоре, который привел их к подземному гаражу.
— Куда мы едем? — спросил Кашинцев, садясь в машину.
— Во вторую инфекционную больницу, — был ответ.
Гарин упал на кусты сирени, растущие под окнами корпуса. Хорошо, что их давно не подстригали; острые торчащие ветки могли бы проткнуть его насквозь, а гибкие прутья смягчили удар, спружинили и отбросили Гарина к стене.
Он перекатился на живот и встал на четвереньки, быстро соображая, в какую сторону бежать. До ближнего угла было немногим более двадцати метров, но… Его преследователям нужно было сделать всего пять шагов — и они уже у окна. На огневом рубеже. А Гарин почему-то не сомневался, что стрелковая подготовка у этих ребят на высоте.
Бежать прочь от корпуса?.. Тоже не самый лучший вариант. За сиренью, высаженной в ряд, начинался подстриженный газончик. Человек на фоне зеленой травки — чем не отличная мишень?
Все это промелькнуло в голове за считанные мгновения, между двумя взмахами ресниц, но Гарину все равно казалось, что он соображает недопустимо медленно.
«Куда? Куда бежать? Ведь должен быть какой-нибудь выход?!»
Он обернулся. В нескольких шагах от него зиял открытый люк. Гарин толком не знал, куда он ведет, наверное, в подвал. Скорее всего, через него вытаскивали на улицу грязное белье и заносили свежее. Не раздумывая, Гарин бросился вперед и головой вниз нырнул в квадратное отверстие.
Он не знал, что ждет его там, внизу? Голый бетонный пол? Острые углы каталки? Времени на раздумья не было, да и выбор представлялся крайне небогатым: сломать шею или получить пулю. Но пули он почему-то боялся больше.
К счастью, он упал прямо на тюки с бельем. Однако счастливое спасение никоим образом не решало основную проблему: его по-прежнему хотели убить, вот только он не мог сообразить, кому и зачем это потребовалось?
Дверь, ведущая в подземный переход, была открыта. Запыленные люминесцентные лампы под низким потолком лили на бетонный пол мутные пятна желтого света. Гарин на мгновение застыл. С улицы послышались два глухих толчка, раздавшихся друг за другом: его преследователи спрыгнули за ним.
Гарин выскочил в коридор. Направо подземная галерея продолжалась метров на пять, упиралась в стену и поворачивала влево. Затем она становилась прямая, как стрела, на добрых тридцать метров, до следующего поворота. Налево она вела к лестнице, по которой можно было вернуться в корпус, и была совсем короткой.
Справа, в углу, Гарин увидел выключатели. Едва ли эти ребята знали, где они находятся. Это был его шанс, быть может, последний, и надо было его использовать. Гарин повернул направо.
За спиной, в комнатке, где хранилось грязное белье, раздался шум. Первый из преследователей был уже там. Гарин услышал быстрые шаги. Он протянул руку к выключателям и стал их лихорадочно поворачивать, один за другим, отчаянно боясь, что не успеет.
Лампы по всей длинной галерее стали гаснуть. Черный, непроглядный мрак, казалось, сочился из стен и пожирал свет. Оставалось всего четыре рубильника, но и шаги были все ближе…
Гарин вытянул обе руки и, срывая ногти, выключил последние светильники. В подземелье воцарилась темнота — плотная и первозданная, как в угольной шахте. Ее разбавлял только серый треугольничек, пугливо вытекавший из распахнутой двери каморки.
На это надо было решиться. Иначе нельзя… Он должен был это сделать. Гарин собрался с духом и ринулся вперед. Он прыгнул и в падении захлопнул дверь — прямо под носом у первого стрелка, успев отметить, что его ботинки рыжие.
Тотчас же, почти без паузы, дважды раздалось сухое лязганье затвора и треск фанеры. Пули прошли у него над головой и ударились в стену; Гарин услышал тихий шорох осыпающейся штукатурки.
Через секунду дверь от мощного удара ногой распахнулась, и опять появился предательский серый треугольничек, высвечивавший коридор на всю ширину, до самой стены. Он являлся тем рубежом, миновать который незамеченным было невозможно. Но теперь у Гарина было преимущество: его преследователи не знали, где он находится — справа или слева?
Гарин прижался на полу к стене и замер.
— Черт!! Ты видишь хоть что-нибудь?
— А ты?
— Я же не кот!
— А я кот?
— Где он?
— Хороший вопрос.
— Гарин!
— Попробуй повежливее, тогда обязательно отзовется.
Двое мужчин стояли в дверном проеме, заслоняя широкими фигурами и без того неважное освещение.
— Тихо! Шорох! Там, справа!
— Нет, слева!
Гарин молчал.
Эти двое болтали без умолку нарочно, чтобы заставить его выдать себя. Если бы одному из них и почудился шорох, он бы выстрелил на звук, не задумываясь.
Поняв, что номер не прошел, они решили действовать по-другому.
— Свет только что был. Где-то здесь выключатели. Надо их найти. У тебя есть зажигалка?
— Я же бросил курить, зачем мне зажигалка?
— А я и не начинал. Хорошо. Попытаемся на ощупь. Я — направо, ты — налево.
Они одновременно шагнули в темноту, нащупали стену и медленно двинулись вдоль нее, каждый в свою сторону.
— Должно быть где-то неподалеку, на уровне груди…
«Сколько у меня времени? — подумал Гарин. — Минута? Полминуты? Десять секунд? Пять?»
Тихие шаги, шаркавшие по бетону, осторожно приближались к нему.
Времени опять не оставалось. Ни на что.
«Боже, неужели этот кошмар происходит со мной? Неужели я не сплю?» Хотелось ущипнуть себя и проснуться, но он боялся даже пошевелиться. Любой звук мог его выдать.
Мужчина, пошедший вправо, нащупал коробку выключателя.
— О-о-о! Нашел!
Он щелкнул рычажком, и где-то вдалеке, в самом конце галереи, замелькали бледные сполохи.
— Смотри! Вроде, там тень! — теперь его голос звучал собранно и напряженно.
Он продолжал щелкать выключателями, и напарник, оставив поиски, бросился к нему.
— Где?
Лампы дневного света брали разбег, необходимый для работы. Постепенно вся галерея озарилась их неровными и бледными отблесками.
Мужчины огляделись.
— Куда он мог деться? Налево — вряд ли. Может, решил вернуться?
— Он побежал туда, это точно.
Они еще раз переглянулись и разом бросились по длинной галерее, на которую показывал мужчина в рыжих ботинках.
В противоположной стороне, в десяти метрах от них, за выступом стены стоял Гарин. Ботинки он держал в руках. Бетонный пол неприятно холодил ступни. Он хотел перевести дыхание — и не мог.
Едва ли он бы вспомнил, как ему пришла в голову эта спасительная мысль — снять ботинки и прокрасться за выступ стены. Да и вряд ли это было мыслью — скорее, неким требовательным наитием, которому он не мог не подчиниться.
«Алена Игоревна, что вы здесь делаете?» «Да я так… Полезла за линейкой и немного застряла».
Пальцы нащупали продолговатый деревянный прямоугольник. Алена стала распрямляться и неловко ударилась головой о столешницу.
— Вот черт! — прошептала она, потирая ушибленную макушку.
— Что вы здесь делаете? — строго спросила медсестра.
Алена подумала, что вопрос адресован ей, хотя медсестра никак не могла ее видеть: массивная тумба стола скрывала их друг от друга.
Девушка собиралась ответить и уже открыла рот, как услышала ровный мужской голос, который ей с самого начала не понравился. Он ей напомнил механический автомат или машину.
— Кто еще находится в боксах? Кроме Ремизова?
— А вы, собственно, кто такой? — с вызовом сказала сестра.
Алена хорошо ее знала: Нина, высокая эффектная брюнетка, знаменитая тем, что никогда, даже зимой, не носила под халатом ничего, кроме ажурных и — непременно! — черных трусиков.
— Других больных не поступало? — спросил неизвестный мужчина.
Алена выглянула из-за тумбы и увидела строгие серые брюки и под ними рыжеватые, начищенные до блеска ботинки. По виду «буржуйского» происхождения и явно недешевые.
Ровный голос мужчины был из тех, в которых слышится угроза, какие бы безобидные или нейтральные слова им ни произносились. При мысли о том, на что способен обладатель такого голоса, у Алены побежали по спине мурашки.
Но реакция Нины была прямо противоположной. Самоуверенный мужчина ее только заводил; и она всегда была готова дать ему достойный отпор.
— Да кто вы такой, чтобы спрашивать? — возмутилась она.
— Значит, здесь никого больше нет? — продолжал допрашивать страшный голос. — А где врач? Кто осматривал Ремизова?
Алена решила, что странный, из одних вопросов диалог пора заканчивать. Если Островский настоятельно просил Гарина позвонить в компетентные органы, значит, дело принимало очень серьезный оборот. «Наверное, органы уже в курсе — иначе какие они после этого „компетентные“?» А тогда кто эти люди?
И все же она не могла появиться просто так, на середине фразы, возникнуть, как чертик из табакерки. Во-первых, это было несолидно — врач, вылезающий из-под стола. А во-вторых, про нее могли подумать, будто она подслушивает.
Алена затаилась и стала ждать, когда разговор неизвестного мужчины с медсестрой окончательно зайдет в тупик, и они вместе отправятся на поиски третейского судьи. Или переводчика: с мужского языка на женский.
Но тут со стороны боксов послышались тревожные звуки. Это было похоже на шум борьбы, затем раздались два приглушенных хлопка и стук: упало что-то тяжелое. Стеклянная дверь закрылась, и Алена различила приближающиеся шаги.
Девушка увидела точно такие же серые брюки и ботинки — уже черные, но так же начищенные до блеска.
Нина внезапно закричала, раздался еще один хлопок и снова тот же самый стук… «Падающего тела!» — догадалась Алена. По полу, мелодично звеня, запрыгал небольшой предмет. Он подкатился к самому столу, и Алена увидела, что это — пистолетная гильза.
Маленький латунный цилиндрик еще дымился, от него едко пахло сгоревшим порохом.
Алена зажала рот обеими руками, изо всех сил стараясь не закричать.
— Я все выяснил, — сказал второй мужской голос, немного хриплый и надтреснутый. Возможно, в других обстоятельствах он показался бы Алене более приятным, чем первый, но сейчас он вселял в нее такой же ужас. — Некто Гарин. Андрей Дмитриевич. На втором этаже. У него прибор и записка от Кудрявцева.
— Это точно Кудрявцев? — спросил первый мужчина.
— Сейчас он мало похож на свою фотографию, — отозвался второй. — Но это он.
— Значит, остался только Гарин?
— Да. На нем цепочка обрывается.
— Пошли.
Две пары ботинок двинулись вперед по коридору. Они направлялись к лестнице. Через несколько секунд осторожный стук каблуков затих вдали.
Алена, дрожа и замирая от страха, высунулась из-за тумбы. И первое, что она увидела, — тело Нины, распростертое на полу.
Сквозь полупрозрачную ткань халата во всех подробностях виднелся правый сосок — коричневатый, в мелких рубчиках, а на месте левого быстро расплывалось алое пятно.
Алена сжала кулак и укусила его. Больше всего хотелось заорать во весь голос, выпустить страх наружу, рассеять его в отчаянном вопле, заставить гулким эхом метаться под потолком, по коридору, но только не в сердце, не в душе, не в голове, откуда он выжимал все чувства и мысли. Все, кроме одной.
«Гарин… Остался только Гарин…» — так сказал тот мужчина.
Ее взгляд упал на старомодный черный телефон, стоявший на углу стола. Надо было только встать и протянуть руку, но Алена не могла себя заставить покинуть ненадежное убежище.
Встать и протянуть… Нет! Алена тихонько заскулила. Боже! Как права была мама! Ну почему она не пошла в стоматологи? Из-за гнилых зубов пока еще никого не убивали!
Алена встала на четвереньки и выползла наружу. Очень медленно, будто по частям, стараясь не смотреть на убитую медсестру, она поднималась с колен. Если мужчин было не двое, а хотя бы трое… Или если они не успели отойти далеко и вдруг услышат шум за своей спиной… Или…
Этих «или» набиралась целая тысяча. А на другой чаше весов лежала жизнь Гарина.
Гарин шел в кабинет заведующего, держа запечатанный пакет на отлете. Он знал, что в нем притаился смертоносный вирус.
Черный предмет, напоминающий пейджер, издевательски подмигивал красным огоньком светодиода. Но самое главное — записка. В ней могла содержаться важная информация.
«Итак, что мы имеем? Допустим, этот вирус действительно является модифицированным вирусом гриппа. Значит, его нейраминидазу можно блокировать озельтамивиром. „Тамифлю“, если проще. Надо заставить старика съесть целую упаковку — вдруг он еще не успел заболеть».
Эта мысль показалась ему удачной. Гарин решил собрать все запасы «Тамифлю», хранящиеся в отделении, и раздать тем, кто мог контактировать с больным. Прежде всего Островскому, затем — Алене, дежурным по боксовому отделению и, конечно, не стоит забывать о себе.
Во-вторых, надо хорошенько одеться — в специальный защитный костюм и маску. Не исключено, что скоро начнут поступать новые заболевшие: ведь Ремизов наверняка успел заразить кого-нибудь, пока гулял по городу.
В-третьих, немедленно известить СЭС о возможной эпидемии. Стоп!
Здесь возникал один вопрос. Что раньше — позвонить в «органы» или в СЭС? Если несчастный Ремизов сказал правду (Гарин не был до конца в этом уверен, ему по-прежнему казалось, что заявление насчет искусственной природы штамма — бред, вызванный нейротоксическими явлениями), то вирусом должны заинтересоваться соответствующие структуры.
Записка! Он снова вернулся к записке. Как ни крути, сначала он должен ее прочесть. Вот ведь незадача! А если это все-таки не грипп? Гриппа не стоит опасаться: его вирулентность при непосредственном контакте ничтожно мала; этот вирус обладает высоким сродством к эпителию дыхательных путей, а при попадании на кожу он абсолютно безвреден. Но если это все-таки не грипп?
Гарин открыл дверь кабинета заведующего и положил запечатанный пакет на стол. «Где-то здесь у старика должен быть утюг», — вспомнил он. Утюг нашелся на нижней полке шкафчика. Гарин включил его в сеть и стал ждать, пока нагреется.
Тут он точно не промахнется. Высокая температура убьет любой вирус, а их в пятнах крови должны быть миллионы. А может — миллиарды.
Гарин открыл форточку, затем подумал и распахнул окно настежь. «Так лучше. Пусть будет сквозняк».
Лампочка на боковой поверхности утюга наконец погасла. Гарин поискал, куда бы положить записку. Прямо на стол? Едва ли Островский будет рад горелым пятнам на пластике.
Он поймал себя на мысли, что до сих пор думает о каких-то ничего не значащих мелочах вместо того, чтобы реально оценить опасность и понять, что пара пятен на столешнице — сущая ерунда по сравнению с тем, что происходит.
Гарин вздохнул и стал распечатывать герметичный пакет.
Он положил неизвестный прибор на угол стола, потом достал записку, потянулся за утюгом — и в этот момент раздался телефонный звонок, заставивший его вздрогнуть от неожиданности.
Гарин, не задумываясь, схватил утюг.
— Да, слушаю! — сказал он и в следующую секунду выругался. — Идиот! Хорошо, хоть не успел прижать к уху!
Он схватил другой рукой телефонную трубку.
— Да, слушаю, — повторил он.
— Андрей Дмитриевич! — это была Алена. Она пыталась кричать шепотом, и, как ни странно, у нее это получалось.
— Что случилось? — Гарин похолодел от внезапного предчувствия. «Островский! Что-то с Островским…»
— Убегайте оттуда, скорее! Они идут вас убить!
— Меня?! Кто? — мысли закружились в голове испуганным хороводом. Интересно, кто собирается его убить? И за что?
— Не знаю. Они в ботинках! Один — в рыжих, другой — в черных!
— Алена, Алена… Постой. При чем здесь ботинки? — пытался вставить Гарин, но девушка его не слушала.
— Они застрелили Островского, убили Нину, сейчас идут к вам! Это все из-за Ремизова! Они ищут прибор и записку!
— Прибор? — Гарин посмотрел на черную коробочку, лежавшую на столе.
— Скорее бегите оттуда, пожалуйста! И заберите меня с собой! Я здесь, на посту, под столом!
Гарин пару секунд переваривал услышанное. Похоже, последние события весьма неблагоприятно отразились на психике его интерна. Нет, ее точно надо отправить домой.
От удивления он убрал трубку от уха и стоял, словно атлет, собравшийся хорошенько накачать бицепсы. Вот только вместо гантелей он держал телефонную трубку и раскаленный утюг. Гарин ошеломленно переводил взгляд с одного предмета на другой, будто недоумевал, каким образом они могли оказаться у него в руках.
За тонкой дверью раздался мужской голос.
— Скажите, пожалуйста, как нам найти Андрея Дмитриевича Гарина?
— Гарина… Он, наверное, в кабинете заведующего, — отвечала постовая медсестра.
— Спасибо, — поблагодарил голос, и Гарин услышал шаги.
Вроде бы все сходилось — его действительно искали. Но неужели его искали затем, чтобы убить?
Машинально, не отдавая себе отчета в том, что делает, Гарин положил трубку на стол и подошел к двери. Изнутри, со стороны кабинета, в замке торчал ключ, и Гарин быстро повернул его. Два раза.
Шаги приблизились и вдруг стихли.
Гарин увидел, как дверная ручка стала медленно поворачиваться. Тихо-тихо.
Затем тот, кто стоял по ту сторону, аккуратно потянул ручку на себя. Гарин затаил дыхание. Дверь не открылась.
Раздался деликатный стук.
— Андрей Дмитриевич! Откройте, пожалуйста!
Гарин с трудом подавил желание спросить: «Кто там?» Он облизнул мгновенно пересохшие губы и стал осторожно пятиться назад, к столу, думая только об одном — лишь бы пол под ногами не заскрипел.
— Андрей Дмитриевич! — настойчиво повторил голос. — Откройте, нам нужно с вами поговорить.
Гарин почувствовал, что уперся задом в острый угол столешницы. Он провел рукой и обнаружил злосчастный прибор.
— Андрей Дмитриевич! — закричала трубка голосом Алены. — Ну что же вы молчите? Вас уже убили?
— Он там! — раздался другой голос, хрипловатый и надтреснутый.
И дальше случилось странное.
Как в замедленном кино Гарин увидел, что дверь вспухает, словно кто-то снаружи всадил в нее дрель. Все происходило совершенно беззвучно: раз, два, три… Три аккуратных отверстия появились почти одновременно, все на уровне его груди, с равными промежутками.
За спиной зазвенело лопнувшее стекло; Гарин быстро обернулся и увидел, что аквариум разлетелся вдребезги и потоки воды вместе с золотыми рыбками льются прямо на пол.
— Да что же это я? — пробормотал Гарин. Разум уже понимал, что надо бежать без оглядки, но ноги отказывались повиноваться.
— Да что же это? — он поднял горячий утюг, как свою единственную защиту.
Еще четыре дырки — очень кучно, в районе замка. Пули раскрошили хлипкую фанеру; затем кто-то резко дернул дверь, и она чуть было не подалась. Замок захрустел.
— Вот ведь… — оцепенение прошло.
Адреналин захлестнул кровь, как приливная волна; Гарину стало жарко. Он отбросил ненужный утюг, сгреб со стола пластиковую коробочку и записку и бросился к раскрытому окну.
Он поскользнулся на золотой рыбке, бившейся на полу, и это его спасло. Над головой прожужжало наподобие большого надоедливого шершня, и глиняный горшок с вечно засыхающим цветком, стоявший на шкафу, разлетелся, словно по мановению волшебной палочки…
Чтобы сохранить равновесие, Гарин вытянул руки и уперся в подоконник. За спиной с громким треском распахнулась дверь.
Гарин оттолкнулся обеими ногами от пола и вывалился в окно. В полете он успел обернуться и увидел картину, отпечатавшуюся в сознании ясно, как стоп-кадр: двое молодых мужчин, одного роста и телосложения, оба светло-русые и в серых костюмах, стояли на пороге, вытянув перед собой руки с пистолетами («на стволы накручены какие-то черные болванки… глушители, что ли…»), и целились в него.
«Интересно, какие у них ботинки?» — подумал Гарин, падая со второго этажа. Пуля звонко ударила в бетонный подоконник и дала рикошет.
Яркий свет люминесцентных ламп, лившийся из-под потолка, рождал у Кашинцева странное чувство — словно он угодил в какую-то временную петлю, столь горячо любимую авторами фантастических романов и фильмов. Свет был ровный и монотонный: он не усиливался и не становился слабее, он просто длился.
Электронные часы на экране ноутбука показывали второй час по полудни, но в этом проклятом актовом зале, расположенном где-то под землей, ничего не менялось. Кашинцев успел проштудировать все полторы тысячи листов, что лежали в железном ящике, и не нашел ничего нового. Ничего такого, что позволило бы ему сдвинуться с мертвой точки.
Если подводить краткий и весьма неутешительный итог — он застрял.
Кашинцев знал про этот вирус почти все, за исключением самого главного: как он активируется? Ведь это должно быть просто. Так же просто, как щелчок выключателя. Некое воздействие — и нейраминидаза переходит в активную форму, вирус внедряется в клетку и начинает свою гибельную работу. Да. Вроде бы все так. И, казалось бы, что тут сложного — исключить действие пускового фактора, и эпидемия остановится. Но…
Видимо, он чего-то не знал. Или — что было более вероятным — ему нарочно чего-то не говорили.
«Блядские рыцари плаща и кинжала! — ругался про себя Кашинцев, в глубине души опасаясь, что где-то в „актовом зале“ стоит прибор, позволяющий читать чужие мысли. — Как в преферансе, когда играют вчетвером: сижу на прикупе и ничего не могу поделать. Зачем тогда потребовалась вся эта чехарда? Сначала из Питера — в Москву, затем из ИБХ — сюда… Я ни хрена не понимаю в этих играх».
Он изложил свои соображения Валерию Алексеевичу. Тот нахмурился и сухо ответил, что ничем не может помочь. И Кашинцев ему поверил.
Валерий Алексеевич несколько раз выходил из зала (Игорь полагал для того, чтобы связаться с кем-то, наделенным куда большими полномочиями, чем он сам) и каждый раз возвращался ни с чем.
Это заставляло Кашинцева нервничать; больше всего он опасался за свою жизнь, хотя, немного поразмыслив, пришел к выводу, что пока бояться не стоит — именно потому, что он не располагал полной информацией, стало быть, и проболтаться не мог.
Эта мысль показалась ему трезвой и здравой; Кашинцев немного успокоился и снова принялся за работу.
Он решил поставить себя на место Ильина. Допустим, ему удалось получить штамм вируса с абсолютно новой, но стабильной (то есть неактивной) нейраминидазой. Такой вирус безвреден для живого организма до тех пор, пока его нейраминидаза не станет нестабильной.
На слайдах было четко показано, в чем причина нестабильности — в двух разорванных сульфидных мостиках. Но как, черт побери, их разорвать? Понятно, что надо подвести несколько квантов энергии. Путем химической реакции? Небольшим повышением температуры? Да, похоже на правду.
Кашинцев вспомнил слова Валерия Алексеевича, сказанные им в ИБХ. «Здесь должна быть зацепка!»
— Валерий Алексеевич! — спросил Кашинцев. — Помните, в ИБХ вы говорили, что вирус в первую очередь поражает наиболее активных? Социально успешных, ну и все такое? Откуда вы это взяли?
Валерий Алексеевич скривился.
— Просто поступила такая вводная. Вы что, думаете, я всезнающий?
— Да-а-а… — с сожалением сказал Кашинцев. — Но как он этого добился? Как? Я не могу сообразить. Кстати, а что сам Ильин…
Он посмотрел на Валерия Алексеевича и все понял. Этого ему тоже лучше не знать.
Ситуация складывалась идиотская: Кашинцева позвали, чтобы он помог, но раскрывать перед ним все секреты никто не собирался. Если он хочет добиться результата, то должен дойти до всего сам, но хочет ли он этого? Вот в чем дело.
«Меньше знаешь — лучше спишь».
— Валерий Алексеевич! — сказал он на исходе двенадцатого часа своих штудий. — Я — пас! Давайте свои бумаги, я подпишу то, что нужно. Отвезите меня на вокзал. Завтра лекционный день, я должен быть в институте…
— Вопрос о вашем пребывании здесь уже согласован, — отозвался его куратор. — Знаю, Игорь Константинович, вам это не понравится, но мы не расстанемся до самого конца.
— До какого… конца? — спросил Кашинцев.
Он не очень-то любил читать лекции, но сейчас перспектива оказаться в аудитории показалась ему неожиданно заманчивой.
— А вот это уже полностью зависит от вас, — сказал Валерий Алексеевич и выразительно постучал пальцами по столу. — Кстати, зафиксирован первый случай заболевания со смертельным исходом. Не желаете взглянуть? Может, это продвинет вас… в нужном направлении? — и куратор слегка кивнул.
— Да, конечно, — машинально сказал Кашинцев, хотя и не понимал, каким образом вид умершего ему поможет.
Он мог взять у трупа образцы тканей и попытаться вырастить вирус на курином эмбрионе — с тем чтобы потом изучить его свойства. Наверное, в этом был смысл, если бы у них в запасе было как минимум два-три месяца, но сейчас, когда счет шел на часы…
И все же это было лучше, чем сидеть в громадном зале под прицелом видеокамеры.
— Да, — громко и четко сказал он. — Я думаю, нам обязательно надо туда попасть.
— Хорошо. Машина ждет. Вам еще нужны документы?
— Они уже здесь, — Кашинцев показал на лоб. — Остальное я надеюсь увидеть на месте.
Валерий Алексеевич поднял руку. Дверь в конце зала бесшумно открылась, и вошел тот самый «немой» в рубашке и галстуке. Он собрал документы, уложил их в ящик и запер его на ключ.
Они вышли через другую, боковую, дверь и оказались в длинном коридоре, который привел их к подземному гаражу.
— Куда мы едем? — спросил Кашинцев, садясь в машину.
— Во вторую инфекционную больницу, — был ответ.
Гарин упал на кусты сирени, растущие под окнами корпуса. Хорошо, что их давно не подстригали; острые торчащие ветки могли бы проткнуть его насквозь, а гибкие прутья смягчили удар, спружинили и отбросили Гарина к стене.
Он перекатился на живот и встал на четвереньки, быстро соображая, в какую сторону бежать. До ближнего угла было немногим более двадцати метров, но… Его преследователям нужно было сделать всего пять шагов — и они уже у окна. На огневом рубеже. А Гарин почему-то не сомневался, что стрелковая подготовка у этих ребят на высоте.
Бежать прочь от корпуса?.. Тоже не самый лучший вариант. За сиренью, высаженной в ряд, начинался подстриженный газончик. Человек на фоне зеленой травки — чем не отличная мишень?
Все это промелькнуло в голове за считанные мгновения, между двумя взмахами ресниц, но Гарину все равно казалось, что он соображает недопустимо медленно.
«Куда? Куда бежать? Ведь должен быть какой-нибудь выход?!»
Он обернулся. В нескольких шагах от него зиял открытый люк. Гарин толком не знал, куда он ведет, наверное, в подвал. Скорее всего, через него вытаскивали на улицу грязное белье и заносили свежее. Не раздумывая, Гарин бросился вперед и головой вниз нырнул в квадратное отверстие.
Он не знал, что ждет его там, внизу? Голый бетонный пол? Острые углы каталки? Времени на раздумья не было, да и выбор представлялся крайне небогатым: сломать шею или получить пулю. Но пули он почему-то боялся больше.
К счастью, он упал прямо на тюки с бельем. Однако счастливое спасение никоим образом не решало основную проблему: его по-прежнему хотели убить, вот только он не мог сообразить, кому и зачем это потребовалось?
Дверь, ведущая в подземный переход, была открыта. Запыленные люминесцентные лампы под низким потолком лили на бетонный пол мутные пятна желтого света. Гарин на мгновение застыл. С улицы послышались два глухих толчка, раздавшихся друг за другом: его преследователи спрыгнули за ним.
Гарин выскочил в коридор. Направо подземная галерея продолжалась метров на пять, упиралась в стену и поворачивала влево. Затем она становилась прямая, как стрела, на добрых тридцать метров, до следующего поворота. Налево она вела к лестнице, по которой можно было вернуться в корпус, и была совсем короткой.
Справа, в углу, Гарин увидел выключатели. Едва ли эти ребята знали, где они находятся. Это был его шанс, быть может, последний, и надо было его использовать. Гарин повернул направо.
За спиной, в комнатке, где хранилось грязное белье, раздался шум. Первый из преследователей был уже там. Гарин услышал быстрые шаги. Он протянул руку к выключателям и стал их лихорадочно поворачивать, один за другим, отчаянно боясь, что не успеет.
Лампы по всей длинной галерее стали гаснуть. Черный, непроглядный мрак, казалось, сочился из стен и пожирал свет. Оставалось всего четыре рубильника, но и шаги были все ближе…
Гарин вытянул обе руки и, срывая ногти, выключил последние светильники. В подземелье воцарилась темнота — плотная и первозданная, как в угольной шахте. Ее разбавлял только серый треугольничек, пугливо вытекавший из распахнутой двери каморки.
На это надо было решиться. Иначе нельзя… Он должен был это сделать. Гарин собрался с духом и ринулся вперед. Он прыгнул и в падении захлопнул дверь — прямо под носом у первого стрелка, успев отметить, что его ботинки рыжие.
Тотчас же, почти без паузы, дважды раздалось сухое лязганье затвора и треск фанеры. Пули прошли у него над головой и ударились в стену; Гарин услышал тихий шорох осыпающейся штукатурки.
Через секунду дверь от мощного удара ногой распахнулась, и опять появился предательский серый треугольничек, высвечивавший коридор на всю ширину, до самой стены. Он являлся тем рубежом, миновать который незамеченным было невозможно. Но теперь у Гарина было преимущество: его преследователи не знали, где он находится — справа или слева?
Гарин прижался на полу к стене и замер.
— Черт!! Ты видишь хоть что-нибудь?
— А ты?
— Я же не кот!
— А я кот?
— Где он?
— Хороший вопрос.
— Гарин!
— Попробуй повежливее, тогда обязательно отзовется.
Двое мужчин стояли в дверном проеме, заслоняя широкими фигурами и без того неважное освещение.
— Тихо! Шорох! Там, справа!
— Нет, слева!
Гарин молчал.
Эти двое болтали без умолку нарочно, чтобы заставить его выдать себя. Если бы одному из них и почудился шорох, он бы выстрелил на звук, не задумываясь.
Поняв, что номер не прошел, они решили действовать по-другому.
— Свет только что был. Где-то здесь выключатели. Надо их найти. У тебя есть зажигалка?
— Я же бросил курить, зачем мне зажигалка?
— А я и не начинал. Хорошо. Попытаемся на ощупь. Я — направо, ты — налево.
Они одновременно шагнули в темноту, нащупали стену и медленно двинулись вдоль нее, каждый в свою сторону.
— Должно быть где-то неподалеку, на уровне груди…
«Сколько у меня времени? — подумал Гарин. — Минута? Полминуты? Десять секунд? Пять?»
Тихие шаги, шаркавшие по бетону, осторожно приближались к нему.
Времени опять не оставалось. Ни на что.
«Боже, неужели этот кошмар происходит со мной? Неужели я не сплю?» Хотелось ущипнуть себя и проснуться, но он боялся даже пошевелиться. Любой звук мог его выдать.
Мужчина, пошедший вправо, нащупал коробку выключателя.
— О-о-о! Нашел!
Он щелкнул рычажком, и где-то вдалеке, в самом конце галереи, замелькали бледные сполохи.
— Смотри! Вроде, там тень! — теперь его голос звучал собранно и напряженно.
Он продолжал щелкать выключателями, и напарник, оставив поиски, бросился к нему.
— Где?
Лампы дневного света брали разбег, необходимый для работы. Постепенно вся галерея озарилась их неровными и бледными отблесками.
Мужчины огляделись.
— Куда он мог деться? Налево — вряд ли. Может, решил вернуться?
— Он побежал туда, это точно.
Они еще раз переглянулись и разом бросились по длинной галерее, на которую показывал мужчина в рыжих ботинках.
В противоположной стороне, в десяти метрах от них, за выступом стены стоял Гарин. Ботинки он держал в руках. Бетонный пол неприятно холодил ступни. Он хотел перевести дыхание — и не мог.
Едва ли он бы вспомнил, как ему пришла в голову эта спасительная мысль — снять ботинки и прокрасться за выступ стены. Да и вряд ли это было мыслью — скорее, неким требовательным наитием, которому он не мог не подчиниться.