Страница:
Федор Алексеевич последовательно отстаивал интересы дворянства, отменив указ отца о невыдаче беглых, записавшихся в ратную службу; одновременно он провел в 1678-м и 1680— 1681 годах массовые сыски беглых «даточных». В свою очередь, дворянство должно быть исправно давать рекрутов и неукоснительно служить само. Пятнадцатого января 1679 года царь объявил именной указ о записи дворян в полковую службу, угрожая уклонившимся, что они вообще не получат чинов, а 17 марта бояре приговорили, что поместья будут оставляться за дворянами, только если они или их дети состоят в службе.
При этом «полковой» (действительной) службой считалась только служба в регулярных полках пограничных разрядов: Белгородского, Севского, Смоленского, Новгородского, Казанского, Тобольского, Томского, Енисейского и новосозданного Тамбовского. В 1679 году Федор Алексеевич ввел во всех городах, входивших в разряды (округа), полноценное воеводское и местное приказное управление, за счет чего заметно выросло число приказных изб, придал командующим округами статус разрядных воевод, а окружным приказным избам — звание разрядных приказных изб, то есть перенес на места часть функций Разрядного приказа.
Города, входившие в разряды (в Белгородском, например, их было шестьдесят один), делились на корпусные или дивизионные (генеральские) и полковые (где квартировал в мирное время один рейтарский, солдатский или регулярный казачий полк), а также крепости.
Все виды старой «городовой» службы отменялись, созданные в Центральной России Московский и Владимирский разряды служили для комплектования и содержания полков приграничных округов. По военно-окружной реформе 1679 года вся территория государства (черносошные крестьяне и промышленники северных уездов содержали выборных солдат) была организационно приспособлена к регулярной военной службе.
Всероссийский «разбор" военнослужащих завершился представлением государю „Росписи перечневой ратным людям, которые в 1680 году росписаны в полки по розрядом“. Дворянство сотенной службы, городовые приказчики и выборные должностные лица, городовые стрельцы, пушкари, воротники, затинщикн были записаны в регулярные полки, причем дворяне — в конницу, «служилые по прибору" — в пехоту; негодные к строевой увольнялись со службы. Одновременно недворяне выписывались из конницы в солдаты; так же поступали и с беднейшими дворянами, неспособными к службе в рейтарах и копейщиках, — это был необходимый элемент чистки дворянства от деклассированных элементов.
Последним бастионом старой дворянской армии был Государев двор и приписанные к нему «выборные дворяне» из городовой службы. Несмотря на повеление Федора Алексеевича московским дворянам и жильцам, записанным в эти чины с 1670-1671 годов нести военную службу с прежними их «городами», даже часть Государева двора не попала по реформе 1679 года автоматически в «регулярство».
В «Росписи» 1680 года оказалось шестнадцать тысяч девяносто семь дворян сотенной службы в сопровождении одиннадцати тысяч восьмисот тридцати военных холопов — силы, которые могли быть использованы разве что на парадах (довольно частых по случаю приема послов). Это число уже не могло повлиять на боеспособность армии, но чиновная система Государева двора входила в острое противоречие и с новыми военными, и с дворцовыми чинами. Самому царю неоднократно приходилось давать генералу или кравчему дворовый чин, чтобы за ним признали право на определенное жалование или место в церемонии.
К тому же многие дворовые жаждали славы, военных отличий, и их приходилось отпускать в армию, с которой они не сливались и на новых командиров которой смотрели свысока (полковники помещались в конце московского списка!).
Со свойственной ему последовательностью Федор Алексеевич решил унифицировать системы чинов и до конца изничтожить дворянское ополчение. Первое ему не удалось. Правда, царь сумел унифицировать оклады дипломатов по званиям, без различия придворных чинов, и ввести систему наместнических титулов для послов и командующих армиями, однако представленный им проект общей чиновной реформы на основе наместнических титулов встретил мощное сопротивление, возглавляемое патриархом Иоакимом.
Подготовленная во второй половине 1681 года своеобразная «табель о рангах» из тридцати пяти степеней сводила воедино иерархии чинов Государева двора, военных округов, высшего гражданского аппарата и дворцовых должностей. Смерть Федора 27 апреля 1682 года, предваренная длительной тяжелой болезнью, не позволила его несгибаемой воле преодолеть сопротивление проекту, но системе службы старого Государева двора он успел нанести смертельный удар.
В русской армии уже четверо дослужились до звания полного генерала (В.А. Змеев, Г.И. Косагов, А.А. Шепелев и М.О. Кровков), употреблялись винтовки, и при этом присутствовали отряды рыцарей в роскошной дедовской броне, выезжавшие в поле со своими оруженосцами и слугами! Царским указом с боярским приговором князю В. В. Голицыну с товарищами 24 ноября 1681 года было поручено ведать «ратные дела» для приведения российской армии в соответствие с современными требованиями на основе опыта новейших европейских войн.
«Для ратных и земских дел» созывались опытные военные и представители дворянства с мест, которые первым делом предложили заставить представителей всех фамилий Государева двора служить «полковую службу по-прежнему», но с общеармейскими званиями, не в сотнях, а в ротах во главе с ротмистрами и поручиками, со сведением рот в полки. Затруднение состояло в том, что представители самых захудалых родов московского дворянства опасались «понизиться" в системе местнических счетов.
Посему выборные просили государя обещать, что в ротмистры и поручики будут записываться представители всех без исключения родов и чтобы больше «никому ни с кем впредь розрядом и месты не считаться и розрядные случаи отставить и искоренить". Хотя местничество, то есть споры из-за старшинства на основе примеров службы предков и родичей, очень часто отменялось для отдельных походов или церемоний Михаилом и Алексеем Романовыми, а Федором Алексеевичем запрещалось чуть ли не во всех случаях, боязнь «утянуть" свой род в местнических счетах у дворянства была довольно сильна.
Под предлогом военного усовершенствования и искоренения «недружбы» между христианами Федор Алексеевич с патриархом, Освященным собором и Боярской думой 12 января 1682 года удовлетворил просьбу выборных и отменил местничество навечно; разрядные местнические книги были тут же сожжены, а Соборное деяние подписано всеми участниками мероприятия во главе с государем.
Деяние об отмене местничества сильно взволновало позднейших историков и было практически не замечено современниками, в отличие от решения того же собора о кодификации дворянских родословий. Согласно Сильвестру Медведеву, царь произнес на соборе обширную пламенную речь в том духе, что честь и чины должны даваться людям по разуму и заслугам — и в то же время все должны занимать в обществе свои места, как органы единого дела: бояре — думать о славе и процветании государства, воеводы — бить врагов, воины — служить, земледельцы — платить оброк…
«Посему государь может жаловать новых людей в боярство, не унижая ни их, ни старые роды; родовитый же человек, погубивший „благородие“ „за скудость ума или коею неправдою“, не должен тем самым „низить“ весь свой род; родственники не отвечают за преступление одного. В Соборном деянии сказано конкретно, что Федор Алексеевич обещал дворянству кодифицировать их родословные в пяти книгах по степеням знатности. Согласно новому „разряду без мест“ между 5 и 15 февраля 1682 года во исполнение этого обещания царь создал Гербалную палату (позже известную под названием Палата родословных дел): ее-то работа, развернутая уже при царевне Софье, вызвала настоящий ажиотаж среди дворян!
В результате смотров 1677-1679 годов Федор Алексеевич обнаружил, что на одного дворянина и сына боярского в южнорусских городах в среднем приходится меньше одного тяглого двора. В центральных уездах было получше, но в целом земельный голод был серьезной угрозой дворянству и фактором социальной нестабильности. В лучшем случае внимание дворянства сосредоточивалось на военных захватах: стоять на краю черноземов и быть нищими в виду бескрайнего Дикого поля из-за какой-то там турецкой или татарской опасности, — ей-богу, призыв к истребительной войне с агарянами падал на благодатную почву!
В 1679— 1680 годах огромные военные силы выходили на исходные рубежи для сражений с турками и татарами, правительство вещало о военной опасности, прикрывая свои мирные усилия. Но это был не просто блеф; армия усиленно использовалась для удовлетворения земельного голода дворянства. Ее силами южнее Белгородской укрепленной линии в Диком поле была построена Изюмская черта: сотни километров самых современных фортификационных сооружений. Черта поддерживалась десятками крепостей, последнюю и самую южную из которых — город Изюм — генерал Г.И. Косагов завершил в 1681 году.
Граница России отодвинулась на сто пятьдесят — двести километров к югу, совершенно безопасными стали тридцать тысяч квадратных километров плодородных земель. При этом войска не понесли потерь от болезней, голода и прочих прелестей петровского времени, а Федор Алексеевич, как справедливо заметил С.М. Соловьев, руководил всем делом, не выходя из дворца (по крайней мере, не отъезжая далеко от Москвы).
Идея новой засечной черты пришла ему в июне 1678 года после изучения доклада о полном развале прославленных старых засек: Тульской, Веневской, Каширской, Рязанской и т. п. На месте непроходимых лесных завалов, деревянных стен и валов раскинулись пашни и сенокосные угодья после того, как в 1640-х годах они оказались в далеком тылу Белгородской и Сызранской укрепленных линий, протянувшихся от Ахтырки до Симбирска.
Поэтому, когда Разрядный приказ доложил о необходимости заделать пролом в Белгородской черте, проделанный ханом Селим-Гиреем, Федор Алексеевич решил построить новый участок черты по большой дуге к югу, а в 1680 году, когда генерал Косагов замечательно развил этот план и не мог доказать его стратегическую выгоду военному начальству, царь лично поддержал проект прославленного полководца.
Умение подобрать, возвысить и в нужный момент решительно поддержать талантливых людей, отмеченное у Федора Алексеевича еще Г.Ф. Миллером (он утверждал, что Федор выдвинул значительную часть будущих сотрудников Петра), было, несомненно» более плодотворным, чем собственноручное пользование топором и дубиной. Это хорошо почувствовало дворянство, хоть и впряженное в тяжелую службу, зато усердно вознаграждавшееся царем землями в Диком поле.
Раздачу земель на юго-западном рубеже Федор Алексеевич начал, по просьбе дворян, указом от 3 марта 1676 года и продолжал по нарастающей, сочетая с раздачей дворцовых земель (в частности, в пределах Белгородского разряда), из которых передал дворянству тринадцать тысяч девятьсот шестьдесят крестьянских дворов. Один В.В. Голицын за экстраординарные заслуги как советник и доверенное лицо государя на южном рубеже получил две тысячи сто восемьдесят шесть дворов, став одним из богатейших людей страны (в 1678 году весь его род имел три тысячи пятьсот сорок один двор).
В результате крепостническое землевладение, укрепляемое неукоснительным сыском беглых, сделало при Федоре Алексеевиче решительный шаг на юг. Правительство с удовлетворением отметило «хлебное пополнение" — поток товарного зерна с юга оживлял торговлю. Изюмская и начатая строительством Новая черта от Верхнего Ломова через Пензу на Сызрань (завершена в 1684 году) способствовали резкому росту населения южнорусских земель.
При Федоре Алексеевиче Россия не имела учреждении политического сыска, не говоря уже о фискалах, прокурорах и им подобных петровских изобретениях (работа Разбойного приказа соответствовала названию). Устранению несправедливостей служил Челобитный приказ; лицо любого чина и звания могло жаловаться также в Расправную палату и лично государю. Кроме того, Федор Алексеевич был известен склонностью благожелательно выслушивать горькую правду.
Вместе с тем, вопреки мнению славянофилов, допетровская Россия не была «подрайской землицей". Например, Г.И. Косагов так объяснял Федору Алексеевичу, почему землепашцы предпочитают уходить в опасное Дикое поле вместо поселения за валами и бастионами укрепленных черт: „Люди не пребывают же от воеводцкого крохоборчества — без милости бедных людей дерут". Царь отлично знал, что воеводы грабят и воруют, а приказные живут в основном на взятки. Например, когда на Рождество 1677 года руководители ряда приказов отказались принять (и одарить) ходивших в сочельник со славлением царских певчих, царь объявил дьякам, „что они учинили то дуростию своею негораздо — и такого безстрашия никогда не бывало!… И за такую их дерзость и безстрашие быть им в приказах безкорыстно и никаких почестей и поминков ни у кого ничего ни от каких дел не иметь. А буде кто чрез сей его государев указ объявится хотя в самом малом взятке или корысти — и им быть за то в наказаньи“. Словом: «Чтоб ты жил на одну зарплату!“
Не следует, конечно, причислять царя Федора к ангельскому лику. Когда крепостные решили, что с построением Изюмской черты «велено им, крестьянам, дать свобода, и выходить им из-за помещиков своих и вотчинников сентября До 1 числа 190 (1680) году», государь распорядился конкретно: толпы ринувшихся к границе крестьян остановить военной силой, «воров переимать всех», по двое от каждой группы повесить, остальных бить кнутом.
Между тем он был сам виноват в том, что крестьяне решили, «будто по твоему, великого государя, указу дана им воля и льгота на многие годы!». Слишком часто и слишком убедительно апеллировал он к идеям «общего блага» и «все народной пользы» в грамотах и указах, объявлявшихся в каждом городе, селе и деревне необъятного Российского государства.
Царь, несомненно, надеялся найти отклик в сердцах россиян: «В городех быть одним воеводам, а горододельцом, и сыщиком, и губным старостам, и ямским прикащиком, и осадным, и пушкарским, и засечным, и у житниц головам, и для денежнаго и хлебнаго сбору с Москвы присыльщиком — не быть!» Чтобы подданные не кормили этакую ораву властей, их функции велено «ведать воеводам одним, чтоб впредь градским и уездным людем в кормех лишних тягостей не было".
Федор Алексеевич специально давал народу выплеснуть эмоции: губные избы, которые можно было бы использовать, было указано «во всех городах сломать», а все бывшее начальство (кроме подьячих) — «написать в службу… кто в какую пригодится». Кормиться воеводский аппарат должен был от услуг населению (судные и прочие пошлины и «нескладные доходы»), причем содержание самого воеводы (получавшего по чину государево жалованье) не предусматривалось: плакала старинная система «кормлений»!
К этому указу царь шел давно. В 1676 году он именным указом запретил воеводам и местным приказным людям «ведать" денежные сборы с таможенных и кружечных дворов, поскольку головы и целовальники, которые „денежную казну собирают мирским выбором за верою“, объяснили недобор косвенных налогов „воеводскими налогами и приметами“. В 1677 году Федор Алексеевич специально выступил против разных способов „приметываться“: запретил воеводам менять выборных голов и целовальников, сажать их в тюрьму, загружать поручениями и т. п.
Однако введение воеводского единовластия было невозможно без радикальной финансовой реформы, лишавшей воевод «кормления». Поэтому-то указ от 27 ноября 1679 года объявлялся вместе с указом о полном управлении длинного списка денежных налогов, «которые… платили наперед сего по сошному письму в розных приказех и сверх того по воеводским прихотям (так!)». Все было велено из-за тягости для населения «оставить и впредь до валовых писцов… не сбирать».
Федор Алексеевич исходил из верной оценки новой социально-экономической ситуации, когда большая часть производительного населения не владела ни землей, ни угодьями, подлежавшими обложению по сошному письму. Валовое (сплошное) описание Российского государства, задуманное в 1677 году и выполненное к осени 1679 года, позволило перейти на подворное налогообложение, охватившее государственным «тяглом» и бобылей, и задворных кабальных и добровольных людей, и монастырских «детенышей», и сельских ремесленников.
Суть реформы сводилась к тому, чтобы вместо многочисленных налогов (которые надо было платить разным чиновникам и в разные московские приказы) собирать один — стрелецкие деньги, разверстывая установленную поуездно (об этом просили общины) сумму платежей по дворам — «по животам и по промыслом» их владельцев. При этом царь простил все старые недоимки и снизил оклад в целом!
Царь вполне сознавал, что потрясает основы (когда это у нас снижали налоги?), и делал это в высшей степени публично. По всей стране объявлялось, что государь не просто изменил систему обложения, а велел «польготить», брать «с убавкою», «чтобы им (налогоплательщикам) в том лишние волокиты и убытков не было». Федор Алексеевич ратовал за справедливость раскладки сумм, «чтобы богатые и полные люди пред бедными в льготе, а бедные перед богатыми в тягости не были».
В грамотах каждому уезду подробно излагалось, сколько брали налогов раньше и насколько (в целом и на один средний двор) новый налог меньше именно по данному уезду, сколько его жители задолжали казне и сколько недоимки царь простил, «чтоб наше великого государя жалованье и милостивое призрение… было ведомо».
Поскольку в части уездов налог брали хлебом, а насчет обмера сборщики всегда были горазды, Федор Алексеевич ввел, велел изготовить в нужном количестве и внедрил в практику «торговую таможенную орленую (то есть под печатью) меру» из меди. Но уж тем, кто не оценит этих милостей и не выплатит в срок и полностью налог, государь обещал «великую опалу и жестокое наказанье безо всякие пощады».
Учитывая, что Стрелецкий приказ, куда должен был стекаться новый налог, возглавлял боярин князь Ю.А. Долгоруков, среди полководческих деяний которого не последнее место занимал разгром восстания Разина, угроза была реальна. Новая недоимка быстро нарастала, но Федор Алексеевич вновь, прежде чем по доброй старой традиции возопить «Запорю!» и «Разорю!", решил разобраться в ее причинах.
В результате совещания с гостями (сословной группой богатейших купцов) после трудной и драматичной борьбы в «верхах" появился царский указ от 5 сентября 1681 года. Вопрос о налогообложении был представлен на рассмотрение самим налогоплательщикам: комиссии московских купцов и собору «двойников" — выборных представителей по двое от каждого уездного города. Федору Алексеевичу удалось отстоять свою налоговую политику, хотя сбалансировать бюджет во время войны можно было лишь чрезвычайными мерами.
Уже с весны 1678 года пустая казна потребовала экстренного налога, вводившегося царскими указами «по совету» с патриархом и по «разговору» с боярами, «на избавление св. Божиих церквей и для сохранения православных христиан… против наступления турского султана". С дворцовых (царских), церковно-монастырских и частновладельческих крестьян (за исключением земель воевавших дворян) брали по полтине с двора, а с купцов, промышленников и горожан — десятую деньгу со стоимости имущества!
Сборы проводились ежегодно, причем полтинный налог государь требовал выплатить «за крестьян своих» их владельцам — и сам платил за дворцовые села. С задержавших выплату духовных лиц Федор Алексеевич грозил взять вдвое, а дворян, которые, имея средства, «возьмут с крестьян своих", обещал отправить в действующую армию! Кроме того, экстренно собирали подводы с проводниками и деньги на лошадей под артиллерию и обоз.
Казна выскребалась до дна: ведь регулярная армия требовала жалованья, вооружения и снаряжения, припасов и продовольствия. В 1680 году Федор Алексеевич провел генеральную ревизию всех приходо-расходных дел приказов, требуя и даже прося «очистить» в текущем году всю массу накопившихся недоимок, а в 1681 году указал каждую найденную копейку прямо «отсылать в Розряд на дачу в… жалованье ратным людям».
Не без пользы для вразумления сторонников войны царь в 1680 году потребовал от всех чинов Государева двора вернуть казне долги, взятые еще до 1676 года, и выплатить поруки за неисправных подрядчиков и «винных уговорщиков», за которых придворные много, лет безнаказанно ручались. Верный Д.М. Башмаков составил в Печатном приказе сводную ведомость о долгах всероссийского дворянства по всем нейтральным ведомствам: их велено было выплатить под угрозой конфискации «животов» и имений.
Острая нужда в наличных вынудила царя ввести откупа на косвенные налоги, дававшие основную прибыль. В 1679/80 финансовом году, например, из прихода в один миллион двести двадцать тысяч триста шестьдесят семь рублей пятьдесят три процента дали таможенные и кабацкие сборы, сорок четыре процента — прямое обложение и две целых семь десятых процента — мелкие пошлины (шестьдесят два и две десятых процента расходов ушло на армию).
Продажа водки и без откупов столь повреждала нравы, что в 1678/79 году патриарх Иоаким предложил голов и целовальников «к вере не приводить» — все равно своруют, лучше ужесточить контроль и наказания, но не губить души заведомо ложной клятвой. «А бояре говорили: и за верою у голов и у целовальников было воровство многое, а без подкрепления веры опасно воровства и больше прежняго!»
Присягу отменили, в кабаках, конечно, «объявилось воровство многое, но недостачу выборные объясняли конкуренцией откупщиков, буквально обложивших кабаками окрестности городов (куда их не пускали). Немедленно после заключения мира с Турцией и Крымом откупа были отменены и экстренные налоги отставлены. Вскоре Федор Алексеевич по просьбе „посадских и уездных людей“ простил все недоимки 1676-1679 годов.
Сниженный прямой налог выстоял, и царь сделал новый шаг, обратившись к собору «двойников» с вопросом: «Нынешний платеж… платить им вмочь или невмочь, и для чего невмочь?» Выслушав ответы, Федор Алексеевич девятнадцатого декабря 1681 года вообще простил все недоимки, еще раз снизил общую сумму обложения и подробно разъяснил льготы для каждого уезда в грамотах.
Основанием для снижения налога стал перерасчет расходов на содержание армии в мирное время. Сумму распределили по десяти разрядам в соответствии с экономическим развитием каждого района, чтобы в глухих углах брать от восьмидесяти копеек до одного рубля с двора, а в крупнейших торгово-промышленных центрах — свыше двух рублей с двора. Совершенствуя сбор косвенных налогов, Федор Алексеевич добился огромного роста казенной прибыли, используя выборных голов и целовальников, но сознавая, что служба «за верою» является тяжелой повинностью для тех кто не ворует.
Уравнению казенных повинностей был посвящен второй вопрос государя к собору «двойников», повторенный в указе от 11 декабря 1681 года, поручавшем возглавить собор Б.В. Голицыну. Как обычно, Федор Алексеевич требовал принятия решения на основе полной справки о повинностях по всему государству и указывал, что предложения должны быть направлены на то, «чтоб всем по его государскому милостивому рассмотрению служить и всякие подати платить в равенстве и не в тягость».
Незамедлительно после смерти государя, 6 мая 1682 года, «двойники» были без дела распущены по домам. Даже В.В. Голицын, который с наибольшим основанием может считаться советником Федора Алексеевича, сделавшись после его смерти главой правительства и канцлером, не продолжил ни это, ни какое-либо другое реформаторское начинание, касающееся тяглецов.
При этом «полковой» (действительной) службой считалась только служба в регулярных полках пограничных разрядов: Белгородского, Севского, Смоленского, Новгородского, Казанского, Тобольского, Томского, Енисейского и новосозданного Тамбовского. В 1679 году Федор Алексеевич ввел во всех городах, входивших в разряды (округа), полноценное воеводское и местное приказное управление, за счет чего заметно выросло число приказных изб, придал командующим округами статус разрядных воевод, а окружным приказным избам — звание разрядных приказных изб, то есть перенес на места часть функций Разрядного приказа.
Города, входившие в разряды (в Белгородском, например, их было шестьдесят один), делились на корпусные или дивизионные (генеральские) и полковые (где квартировал в мирное время один рейтарский, солдатский или регулярный казачий полк), а также крепости.
Все виды старой «городовой» службы отменялись, созданные в Центральной России Московский и Владимирский разряды служили для комплектования и содержания полков приграничных округов. По военно-окружной реформе 1679 года вся территория государства (черносошные крестьяне и промышленники северных уездов содержали выборных солдат) была организационно приспособлена к регулярной военной службе.
Всероссийский «разбор" военнослужащих завершился представлением государю „Росписи перечневой ратным людям, которые в 1680 году росписаны в полки по розрядом“. Дворянство сотенной службы, городовые приказчики и выборные должностные лица, городовые стрельцы, пушкари, воротники, затинщикн были записаны в регулярные полки, причем дворяне — в конницу, «служилые по прибору" — в пехоту; негодные к строевой увольнялись со службы. Одновременно недворяне выписывались из конницы в солдаты; так же поступали и с беднейшими дворянами, неспособными к службе в рейтарах и копейщиках, — это был необходимый элемент чистки дворянства от деклассированных элементов.
Последним бастионом старой дворянской армии был Государев двор и приписанные к нему «выборные дворяне» из городовой службы. Несмотря на повеление Федора Алексеевича московским дворянам и жильцам, записанным в эти чины с 1670-1671 годов нести военную службу с прежними их «городами», даже часть Государева двора не попала по реформе 1679 года автоматически в «регулярство».
В «Росписи» 1680 года оказалось шестнадцать тысяч девяносто семь дворян сотенной службы в сопровождении одиннадцати тысяч восьмисот тридцати военных холопов — силы, которые могли быть использованы разве что на парадах (довольно частых по случаю приема послов). Это число уже не могло повлиять на боеспособность армии, но чиновная система Государева двора входила в острое противоречие и с новыми военными, и с дворцовыми чинами. Самому царю неоднократно приходилось давать генералу или кравчему дворовый чин, чтобы за ним признали право на определенное жалование или место в церемонии.
К тому же многие дворовые жаждали славы, военных отличий, и их приходилось отпускать в армию, с которой они не сливались и на новых командиров которой смотрели свысока (полковники помещались в конце московского списка!).
Со свойственной ему последовательностью Федор Алексеевич решил унифицировать системы чинов и до конца изничтожить дворянское ополчение. Первое ему не удалось. Правда, царь сумел унифицировать оклады дипломатов по званиям, без различия придворных чинов, и ввести систему наместнических титулов для послов и командующих армиями, однако представленный им проект общей чиновной реформы на основе наместнических титулов встретил мощное сопротивление, возглавляемое патриархом Иоакимом.
Подготовленная во второй половине 1681 года своеобразная «табель о рангах» из тридцати пяти степеней сводила воедино иерархии чинов Государева двора, военных округов, высшего гражданского аппарата и дворцовых должностей. Смерть Федора 27 апреля 1682 года, предваренная длительной тяжелой болезнью, не позволила его несгибаемой воле преодолеть сопротивление проекту, но системе службы старого Государева двора он успел нанести смертельный удар.
В русской армии уже четверо дослужились до звания полного генерала (В.А. Змеев, Г.И. Косагов, А.А. Шепелев и М.О. Кровков), употреблялись винтовки, и при этом присутствовали отряды рыцарей в роскошной дедовской броне, выезжавшие в поле со своими оруженосцами и слугами! Царским указом с боярским приговором князю В. В. Голицыну с товарищами 24 ноября 1681 года было поручено ведать «ратные дела» для приведения российской армии в соответствие с современными требованиями на основе опыта новейших европейских войн.
«Для ратных и земских дел» созывались опытные военные и представители дворянства с мест, которые первым делом предложили заставить представителей всех фамилий Государева двора служить «полковую службу по-прежнему», но с общеармейскими званиями, не в сотнях, а в ротах во главе с ротмистрами и поручиками, со сведением рот в полки. Затруднение состояло в том, что представители самых захудалых родов московского дворянства опасались «понизиться" в системе местнических счетов.
Посему выборные просили государя обещать, что в ротмистры и поручики будут записываться представители всех без исключения родов и чтобы больше «никому ни с кем впредь розрядом и месты не считаться и розрядные случаи отставить и искоренить". Хотя местничество, то есть споры из-за старшинства на основе примеров службы предков и родичей, очень часто отменялось для отдельных походов или церемоний Михаилом и Алексеем Романовыми, а Федором Алексеевичем запрещалось чуть ли не во всех случаях, боязнь «утянуть" свой род в местнических счетах у дворянства была довольно сильна.
Под предлогом военного усовершенствования и искоренения «недружбы» между христианами Федор Алексеевич с патриархом, Освященным собором и Боярской думой 12 января 1682 года удовлетворил просьбу выборных и отменил местничество навечно; разрядные местнические книги были тут же сожжены, а Соборное деяние подписано всеми участниками мероприятия во главе с государем.
Деяние об отмене местничества сильно взволновало позднейших историков и было практически не замечено современниками, в отличие от решения того же собора о кодификации дворянских родословий. Согласно Сильвестру Медведеву, царь произнес на соборе обширную пламенную речь в том духе, что честь и чины должны даваться людям по разуму и заслугам — и в то же время все должны занимать в обществе свои места, как органы единого дела: бояре — думать о славе и процветании государства, воеводы — бить врагов, воины — служить, земледельцы — платить оброк…
«Посему государь может жаловать новых людей в боярство, не унижая ни их, ни старые роды; родовитый же человек, погубивший „благородие“ „за скудость ума или коею неправдою“, не должен тем самым „низить“ весь свой род; родственники не отвечают за преступление одного. В Соборном деянии сказано конкретно, что Федор Алексеевич обещал дворянству кодифицировать их родословные в пяти книгах по степеням знатности. Согласно новому „разряду без мест“ между 5 и 15 февраля 1682 года во исполнение этого обещания царь создал Гербалную палату (позже известную под названием Палата родословных дел): ее-то работа, развернутая уже при царевне Софье, вызвала настоящий ажиотаж среди дворян!
Дворяне, земли и крестьяне
Свято исповедуя родовой принцип, Федор Алексеевич и его Дума реализовали его и в постановлениях о службе, и в особенности в поместно-вотчинном законодательстве. Земле— и душевладение было больным местом класса служилых феодалов. В самом деле, по переписи 1678 года дворцовые владения одного Федора Алексеевича составляли восемьдесят восемь тысяч крестьянских дворов, тогда как бояре, окольничие и думные дворяне все вместе владели сорока пятью тысячами дворов. Еще заманчивее выглядели церковные владения — сто шестнадцать тысяч четыреста шестьдесят один двор! У патриарха было более семи тысяч дворов, тогда как самый богатый боярин имел четыре тысячи шестьсот дворов, а бояре в среднем — восемьсот тридцать (окольничие — двести тридцать, думные дворяне — сто пятьдесят).В результате смотров 1677-1679 годов Федор Алексеевич обнаружил, что на одного дворянина и сына боярского в южнорусских городах в среднем приходится меньше одного тяглого двора. В центральных уездах было получше, но в целом земельный голод был серьезной угрозой дворянству и фактором социальной нестабильности. В лучшем случае внимание дворянства сосредоточивалось на военных захватах: стоять на краю черноземов и быть нищими в виду бескрайнего Дикого поля из-за какой-то там турецкой или татарской опасности, — ей-богу, призыв к истребительной войне с агарянами падал на благодатную почву!
В 1679— 1680 годах огромные военные силы выходили на исходные рубежи для сражений с турками и татарами, правительство вещало о военной опасности, прикрывая свои мирные усилия. Но это был не просто блеф; армия усиленно использовалась для удовлетворения земельного голода дворянства. Ее силами южнее Белгородской укрепленной линии в Диком поле была построена Изюмская черта: сотни километров самых современных фортификационных сооружений. Черта поддерживалась десятками крепостей, последнюю и самую южную из которых — город Изюм — генерал Г.И. Косагов завершил в 1681 году.
Граница России отодвинулась на сто пятьдесят — двести километров к югу, совершенно безопасными стали тридцать тысяч квадратных километров плодородных земель. При этом войска не понесли потерь от болезней, голода и прочих прелестей петровского времени, а Федор Алексеевич, как справедливо заметил С.М. Соловьев, руководил всем делом, не выходя из дворца (по крайней мере, не отъезжая далеко от Москвы).
Идея новой засечной черты пришла ему в июне 1678 года после изучения доклада о полном развале прославленных старых засек: Тульской, Веневской, Каширской, Рязанской и т. п. На месте непроходимых лесных завалов, деревянных стен и валов раскинулись пашни и сенокосные угодья после того, как в 1640-х годах они оказались в далеком тылу Белгородской и Сызранской укрепленных линий, протянувшихся от Ахтырки до Симбирска.
Поэтому, когда Разрядный приказ доложил о необходимости заделать пролом в Белгородской черте, проделанный ханом Селим-Гиреем, Федор Алексеевич решил построить новый участок черты по большой дуге к югу, а в 1680 году, когда генерал Косагов замечательно развил этот план и не мог доказать его стратегическую выгоду военному начальству, царь лично поддержал проект прославленного полководца.
Умение подобрать, возвысить и в нужный момент решительно поддержать талантливых людей, отмеченное у Федора Алексеевича еще Г.Ф. Миллером (он утверждал, что Федор выдвинул значительную часть будущих сотрудников Петра), было, несомненно» более плодотворным, чем собственноручное пользование топором и дубиной. Это хорошо почувствовало дворянство, хоть и впряженное в тяжелую службу, зато усердно вознаграждавшееся царем землями в Диком поле.
Раздачу земель на юго-западном рубеже Федор Алексеевич начал, по просьбе дворян, указом от 3 марта 1676 года и продолжал по нарастающей, сочетая с раздачей дворцовых земель (в частности, в пределах Белгородского разряда), из которых передал дворянству тринадцать тысяч девятьсот шестьдесят крестьянских дворов. Один В.В. Голицын за экстраординарные заслуги как советник и доверенное лицо государя на южном рубеже получил две тысячи сто восемьдесят шесть дворов, став одним из богатейших людей страны (в 1678 году весь его род имел три тысячи пятьсот сорок один двор).
В результате крепостническое землевладение, укрепляемое неукоснительным сыском беглых, сделало при Федоре Алексеевиче решительный шаг на юг. Правительство с удовлетворением отметило «хлебное пополнение" — поток товарного зерна с юга оживлял торговлю. Изюмская и начатая строительством Новая черта от Верхнего Ломова через Пензу на Сызрань (завершена в 1684 году) способствовали резкому росту населения южнорусских земель.
При Федоре Алексеевиче Россия не имела учреждении политического сыска, не говоря уже о фискалах, прокурорах и им подобных петровских изобретениях (работа Разбойного приказа соответствовала названию). Устранению несправедливостей служил Челобитный приказ; лицо любого чина и звания могло жаловаться также в Расправную палату и лично государю. Кроме того, Федор Алексеевич был известен склонностью благожелательно выслушивать горькую правду.
Вместе с тем, вопреки мнению славянофилов, допетровская Россия не была «подрайской землицей". Например, Г.И. Косагов так объяснял Федору Алексеевичу, почему землепашцы предпочитают уходить в опасное Дикое поле вместо поселения за валами и бастионами укрепленных черт: „Люди не пребывают же от воеводцкого крохоборчества — без милости бедных людей дерут". Царь отлично знал, что воеводы грабят и воруют, а приказные живут в основном на взятки. Например, когда на Рождество 1677 года руководители ряда приказов отказались принять (и одарить) ходивших в сочельник со славлением царских певчих, царь объявил дьякам, „что они учинили то дуростию своею негораздо — и такого безстрашия никогда не бывало!… И за такую их дерзость и безстрашие быть им в приказах безкорыстно и никаких почестей и поминков ни у кого ничего ни от каких дел не иметь. А буде кто чрез сей его государев указ объявится хотя в самом малом взятке или корысти — и им быть за то в наказаньи“. Словом: «Чтоб ты жил на одну зарплату!“
Не следует, конечно, причислять царя Федора к ангельскому лику. Когда крепостные решили, что с построением Изюмской черты «велено им, крестьянам, дать свобода, и выходить им из-за помещиков своих и вотчинников сентября До 1 числа 190 (1680) году», государь распорядился конкретно: толпы ринувшихся к границе крестьян остановить военной силой, «воров переимать всех», по двое от каждой группы повесить, остальных бить кнутом.
Между тем он был сам виноват в том, что крестьяне решили, «будто по твоему, великого государя, указу дана им воля и льгота на многие годы!». Слишком часто и слишком убедительно апеллировал он к идеям «общего блага» и «все народной пользы» в грамотах и указах, объявлявшихся в каждом городе, селе и деревне необъятного Российского государства.
Местное управление и налоги
Испокон веков россиянин страдает от двух напастей: великого изобилия и разнообразия властей и неуклонного стремления государства различными способами ободрать его как липку. Федор Алексеевич указал ликвидировать многообразие местных властей и налогов, количественно сократив последние.Царь, несомненно, надеялся найти отклик в сердцах россиян: «В городех быть одним воеводам, а горододельцом, и сыщиком, и губным старостам, и ямским прикащиком, и осадным, и пушкарским, и засечным, и у житниц головам, и для денежнаго и хлебнаго сбору с Москвы присыльщиком — не быть!» Чтобы подданные не кормили этакую ораву властей, их функции велено «ведать воеводам одним, чтоб впредь градским и уездным людем в кормех лишних тягостей не было".
Федор Алексеевич специально давал народу выплеснуть эмоции: губные избы, которые можно было бы использовать, было указано «во всех городах сломать», а все бывшее начальство (кроме подьячих) — «написать в службу… кто в какую пригодится». Кормиться воеводский аппарат должен был от услуг населению (судные и прочие пошлины и «нескладные доходы»), причем содержание самого воеводы (получавшего по чину государево жалованье) не предусматривалось: плакала старинная система «кормлений»!
К этому указу царь шел давно. В 1676 году он именным указом запретил воеводам и местным приказным людям «ведать" денежные сборы с таможенных и кружечных дворов, поскольку головы и целовальники, которые „денежную казну собирают мирским выбором за верою“, объяснили недобор косвенных налогов „воеводскими налогами и приметами“. В 1677 году Федор Алексеевич специально выступил против разных способов „приметываться“: запретил воеводам менять выборных голов и целовальников, сажать их в тюрьму, загружать поручениями и т. п.
Однако введение воеводского единовластия было невозможно без радикальной финансовой реформы, лишавшей воевод «кормления». Поэтому-то указ от 27 ноября 1679 года объявлялся вместе с указом о полном управлении длинного списка денежных налогов, «которые… платили наперед сего по сошному письму в розных приказех и сверх того по воеводским прихотям (так!)». Все было велено из-за тягости для населения «оставить и впредь до валовых писцов… не сбирать».
Федор Алексеевич исходил из верной оценки новой социально-экономической ситуации, когда большая часть производительного населения не владела ни землей, ни угодьями, подлежавшими обложению по сошному письму. Валовое (сплошное) описание Российского государства, задуманное в 1677 году и выполненное к осени 1679 года, позволило перейти на подворное налогообложение, охватившее государственным «тяглом» и бобылей, и задворных кабальных и добровольных людей, и монастырских «детенышей», и сельских ремесленников.
Суть реформы сводилась к тому, чтобы вместо многочисленных налогов (которые надо было платить разным чиновникам и в разные московские приказы) собирать один — стрелецкие деньги, разверстывая установленную поуездно (об этом просили общины) сумму платежей по дворам — «по животам и по промыслом» их владельцев. При этом царь простил все старые недоимки и снизил оклад в целом!
Царь вполне сознавал, что потрясает основы (когда это у нас снижали налоги?), и делал это в высшей степени публично. По всей стране объявлялось, что государь не просто изменил систему обложения, а велел «польготить», брать «с убавкою», «чтобы им (налогоплательщикам) в том лишние волокиты и убытков не было». Федор Алексеевич ратовал за справедливость раскладки сумм, «чтобы богатые и полные люди пред бедными в льготе, а бедные перед богатыми в тягости не были».
В грамотах каждому уезду подробно излагалось, сколько брали налогов раньше и насколько (в целом и на один средний двор) новый налог меньше именно по данному уезду, сколько его жители задолжали казне и сколько недоимки царь простил, «чтоб наше великого государя жалованье и милостивое призрение… было ведомо».
Поскольку в части уездов налог брали хлебом, а насчет обмера сборщики всегда были горазды, Федор Алексеевич ввел, велел изготовить в нужном количестве и внедрил в практику «торговую таможенную орленую (то есть под печатью) меру» из меди. Но уж тем, кто не оценит этих милостей и не выплатит в срок и полностью налог, государь обещал «великую опалу и жестокое наказанье безо всякие пощады».
Учитывая, что Стрелецкий приказ, куда должен был стекаться новый налог, возглавлял боярин князь Ю.А. Долгоруков, среди полководческих деяний которого не последнее место занимал разгром восстания Разина, угроза была реальна. Новая недоимка быстро нарастала, но Федор Алексеевич вновь, прежде чем по доброй старой традиции возопить «Запорю!» и «Разорю!", решил разобраться в ее причинах.
В результате совещания с гостями (сословной группой богатейших купцов) после трудной и драматичной борьбы в «верхах" появился царский указ от 5 сентября 1681 года. Вопрос о налогообложении был представлен на рассмотрение самим налогоплательщикам: комиссии московских купцов и собору «двойников" — выборных представителей по двое от каждого уездного города. Федору Алексеевичу удалось отстоять свою налоговую политику, хотя сбалансировать бюджет во время войны можно было лишь чрезвычайными мерами.
Уже с весны 1678 года пустая казна потребовала экстренного налога, вводившегося царскими указами «по совету» с патриархом и по «разговору» с боярами, «на избавление св. Божиих церквей и для сохранения православных христиан… против наступления турского султана". С дворцовых (царских), церковно-монастырских и частновладельческих крестьян (за исключением земель воевавших дворян) брали по полтине с двора, а с купцов, промышленников и горожан — десятую деньгу со стоимости имущества!
Сборы проводились ежегодно, причем полтинный налог государь требовал выплатить «за крестьян своих» их владельцам — и сам платил за дворцовые села. С задержавших выплату духовных лиц Федор Алексеевич грозил взять вдвое, а дворян, которые, имея средства, «возьмут с крестьян своих", обещал отправить в действующую армию! Кроме того, экстренно собирали подводы с проводниками и деньги на лошадей под артиллерию и обоз.
Казна выскребалась до дна: ведь регулярная армия требовала жалованья, вооружения и снаряжения, припасов и продовольствия. В 1680 году Федор Алексеевич провел генеральную ревизию всех приходо-расходных дел приказов, требуя и даже прося «очистить» в текущем году всю массу накопившихся недоимок, а в 1681 году указал каждую найденную копейку прямо «отсылать в Розряд на дачу в… жалованье ратным людям».
Не без пользы для вразумления сторонников войны царь в 1680 году потребовал от всех чинов Государева двора вернуть казне долги, взятые еще до 1676 года, и выплатить поруки за неисправных подрядчиков и «винных уговорщиков», за которых придворные много, лет безнаказанно ручались. Верный Д.М. Башмаков составил в Печатном приказе сводную ведомость о долгах всероссийского дворянства по всем нейтральным ведомствам: их велено было выплатить под угрозой конфискации «животов» и имений.
Острая нужда в наличных вынудила царя ввести откупа на косвенные налоги, дававшие основную прибыль. В 1679/80 финансовом году, например, из прихода в один миллион двести двадцать тысяч триста шестьдесят семь рублей пятьдесят три процента дали таможенные и кабацкие сборы, сорок четыре процента — прямое обложение и две целых семь десятых процента — мелкие пошлины (шестьдесят два и две десятых процента расходов ушло на армию).
Продажа водки и без откупов столь повреждала нравы, что в 1678/79 году патриарх Иоаким предложил голов и целовальников «к вере не приводить» — все равно своруют, лучше ужесточить контроль и наказания, но не губить души заведомо ложной клятвой. «А бояре говорили: и за верою у голов и у целовальников было воровство многое, а без подкрепления веры опасно воровства и больше прежняго!»
Присягу отменили, в кабаках, конечно, «объявилось воровство многое, но недостачу выборные объясняли конкуренцией откупщиков, буквально обложивших кабаками окрестности городов (куда их не пускали). Немедленно после заключения мира с Турцией и Крымом откупа были отменены и экстренные налоги отставлены. Вскоре Федор Алексеевич по просьбе „посадских и уездных людей“ простил все недоимки 1676-1679 годов.
Сниженный прямой налог выстоял, и царь сделал новый шаг, обратившись к собору «двойников» с вопросом: «Нынешний платеж… платить им вмочь или невмочь, и для чего невмочь?» Выслушав ответы, Федор Алексеевич девятнадцатого декабря 1681 года вообще простил все недоимки, еще раз снизил общую сумму обложения и подробно разъяснил льготы для каждого уезда в грамотах.
Основанием для снижения налога стал перерасчет расходов на содержание армии в мирное время. Сумму распределили по десяти разрядам в соответствии с экономическим развитием каждого района, чтобы в глухих углах брать от восьмидесяти копеек до одного рубля с двора, а в крупнейших торгово-промышленных центрах — свыше двух рублей с двора. Совершенствуя сбор косвенных налогов, Федор Алексеевич добился огромного роста казенной прибыли, используя выборных голов и целовальников, но сознавая, что служба «за верою» является тяжелой повинностью для тех кто не ворует.
Уравнению казенных повинностей был посвящен второй вопрос государя к собору «двойников», повторенный в указе от 11 декабря 1681 года, поручавшем возглавить собор Б.В. Голицыну. Как обычно, Федор Алексеевич требовал принятия решения на основе полной справки о повинностях по всему государству и указывал, что предложения должны быть направлены на то, «чтоб всем по его государскому милостивому рассмотрению служить и всякие подати платить в равенстве и не в тягость».
Незамедлительно после смерти государя, 6 мая 1682 года, «двойники» были без дела распущены по домам. Даже В.В. Голицын, который с наибольшим основанием может считаться советником Федора Алексеевича, сделавшись после его смерти главой правительства и канцлером, не продолжил ни это, ни какое-либо другое реформаторское начинание, касающееся тяглецов.