Страница:
Еще ничего не зная о том, что эта история уже стала достоянием царя и царицы, но получив ответ Ники, где тот сообщал о невозможности своего приезда в Германию, великий князь Сергей Александрович в состоянии крайнего возбуждения 14 октября 1893 г. писал племяннику: «Какое фатальное впечатление произведет на нее твой ответ. Или у тебя нет ни характера, ни воли, или же твои чувства совсем изменились, а в таком случае
болеечем прискорбно, что ты прямо не сказал это жене или мне, когда мы с тобой об этом говорили в августе. Ты
самуполномочил жену поднять с
неюэтот вопрос: она
всесделала, и когда все было готово – появляется
твой непонятный ответ. Еще раз повторяю, что после этого
все кончено, и жена тебя просит больше с нею не поднимать этого вопроса». Но все еще лишь только по-настоящему начиналось.
Когда великий князь с женой вернулись из-за границы в ноябре 1893 г., для них грянул гром. Мария Федоровна просто клокотала от негодования. Она имела резкое объяснение с Сергеем, но тот проявил, как она говорила, «удивительную бестактность» и не только не ощутил неловкости от всей этой истории, но и стал выговаривать ей, матери, что она губит счастье своего сына. Царица же заявила, что требует от Сергея и его жены, чтобы они никогда больше не касались этой темы и раз и навсегда усвоили, что это не их дело. Но Сергей Александрович считал, что это и «его дело», что, как член династии и как русский человек, он обязан содействовать тому, чтобы женой наследника и будущей русской царицей стала девушка серьезная, образованная, любящая своего супруга. Брат царя не сомневался, что лучше Алисы невесты для Ники не найти.
После неприятного объяснения с царицей Сергей Александрович сообщал брату Павлу, что свидание Ники и Аликс могло бы все решить, но оно «не состоялось только из-за каприза Минни, из глупого чувства ревности к нам! Теперь ей горько придется в этом каяться; конечно, Ники теперь пустится во все нелегкие… Просто страшноподумать – и мне делается нравственно и физически холодно! Все это тем кончится, что Ники женится без любвина первой попавшейся принцессе или, чего доброго, на черногорке (князь имел в виду двух слишком эмансипированных дочерей князя Черногорского Милицу и Анастасию, ставших женами членов династии. – А.Б.) – и все из-за каприза Минни… Вот уж именно «счастье было так близко, так возможно», ибо, разумеется, при личном свидании любовьпересилила бы рассудок. Я глубоко скорблю и возмущаюсьна преступное легкомыслие Минни – это страшный грех на ее душе».
Александр III ни с братом, ни со свояченицей об этом деле не говорил, но царица знала, что он одного с ней мнения. Оба они были противниками этого брака.
В декабре 1893 г. Мария Федоровна заключила, что гессенская история завершилась. Ники получил сообщение от Аликс, что она окончательно решила не менять свою веру, а следовательно, вопрос о браке, как казалось, отпал сам собой.
Но Николай все еще не терял надежду и упросил родителей позволить ему самому переговорить со строптивой принцессой, которую одну только они любит. Случай представился весной 1894 г., когда в Кобурге должна была происходить свадьба гессенского герцога Эрнста-Людвига с дочерью Марии и Альфреда Эдинбургских Викторией-Мелитой (Даки). В столицу Саксен-Кобург-Готского герцогства город Кобург съезжались именитые гости со всей Европы во главе с королевой Викторией. И Ники должен был представлять там Дом Романовых. Мария Федоровна была убеждена, что «его история» близка к завершению, и Ники лишь испытает моральные муки. Она сочувствовала ему. 2 апреля 1894 г. из Петербурга вышел поезд, в котором ехали наследник престола Николай Александрович, великий князь Сергей Александрович, великая княгиня Елизавета Федоровна, великий князь Владимир Александрович, великая княгиня Мария Павловна и великий князь Павел Александрович. Четвертого апреля русские гости прибыли в Кобург.
Мария Федоровна оставалась в России, ждала известий и переживала. 7 апреля она писала своему сыну Георгию на Кавказ: «Бедный Ники был на грани отчаяния, потому что именно в день его отъезда Ксения получила письмо от сестры Эллы, в котором она сообщала, что никогда не переменит религию и просит сообщить об этом Ники. Ты представляешь, как приятно нам было это узнать и, главным образом, Ники уезжать под ударом этой новости. Если бы она написала об этом раньше, он бы, конечно, не поехал. Но в последний момент уже невозможно было изменить решение. От всего этого я ужасно переживаю за Ники, которого все эти годы ложно обнадеживали… Все мои надежды только на Бога. Он все делает к лучшему, и если Он хочет, чтобы это свершилось, это свершится, или же Он поможет нам найти настоящую [невесту]». Действительно, накануне отъезда Ксения Александровна получила письмо, где, размышляя о возможности своего брака с Ники, Алиса писала: «Душка, зачем ты опять говорила об этом предмете, который мы не хотели упоминать никогда? Это жестоко, ведь ты знаешь, что этого никогда не может быть – я всегда говорила это, и подумай, как это тяжело, если знаешь, что ты причиняешь боль тому человеку, которого больше всех ты хотела бы порадовать. Но этого не может быть – он это знает – и потому, молю тебя, не говори об этом снова. Я знаю, Элла опять начнет, но что в том толку, и жестоко все время говорить, что я ломаю ему жизнь, если для того, чтобы сделать его счастливым, я совершила бы осознанный грех. Все и так уже тяжело, и начинать все снова и снова так немилосердно».
Но искать больше «настоящую» не пришлось: 8 апреля 1894 г. в Кобурге было объявлено о помолвке цесаревича и принцессы Алисы. Любовь сломала все преграды. Счастливый жених писал матери: «Милая Мама, я тебе сказать не могу, как я счастлив и также как я грустен, что не с вами и не могу обнять Тебя и дорогого, милого Папа в эту минуту. Для меня весь свет перевернулся, все, природа, люди, все кажется милым, добрым, отрадным. Я не мог совсем писать, руки тряслись… хотелось страшно посидеть в уголку одному с моей милой невестой. Она совсем стала другой: веселою, и смешной, и разговорчивой, и нежной. Я не знаю, как благодарить Бога за такое благодеяние». И Мария Федоровна была счастлива тоже. Она предала забвению все свои опасения и неудовольствия. На все воля Божья, а с этим спорить было невозможно. Летом 1894 г. императрица писала сыну в Англию: «Наша дорогая Аликс уже совсем как дочь для меня… Я более не хочу, чтобы она звала меня „тетушка“; „дорогая мама“ – вот кем я для нее буду с этого момента».
Потом много судачили по поводу того, почему же так долго «холодная красавица» сопротивлялась, но в конце концов согласилась? Кто видел в этом каприз, кто – позу, кто – расчетливую игру.
Что же в действительности заставляло Алису так долго не соглашаться на брак, несмотря на уговоры близких и дальних родственников, в числе коих был даже германский император Вильгельм II? В конце концов и бабушка, английская королева Виктория, сказала свое слово в пользу русской партии. Но даже это не сняло всех страхов и сомнений.
Конечно, вопрос перемены религии являлся первостепенным. При стойкой приверженности своим убеждениям гессенской принцессе было трудно переломить натуру. В таких вопросах для нее не имели особого значения голоса других. Подобная верность своим представлениям, неспособность переступить через себя во имя общественных целей, потом, когда она оказалась в России, сыграла в ее жизни весьма печальную роль. Алиса-Александра не умела (и не хотела уметь!) нравиться другим, не умела завоевывать к себе расположение. Но существовало и еще одно обстоятельство, способное объяснить всю предбрачную коллизию последнего русского царя. Страшила родовая болезнь монархов, в том числе и потомков королевы Виктории, которая уносила в могилу до срока немало представителей европейских владетельных фамилий. Эта болезнь – гемофилия.
Принцесса из Дармштадта прекрасно знала, что она не только должна выйти замуж за красивого молодого человека, которого одного и любила, но и исполнить свой исторический долг: подарить Ники и огромной России здорового наследника.
Много читая и размышляя, она знакомилась и с тем, что написано о гемофилии. Но книги мало что объясняли. Утверждалось, например, что это Божья кара за грехи и, чтобы ее избежать, надлежало вести праведную жизнь. А в такой жизни, в этом она не сомневалась, не может быть места клятвопреступлению, то есть перемене религии.
Когда же она стала русской царицей, то все ее мысли, все ее страстные мольбы были обращены к Всевышнему, чтобы простил ей и ниспослал им с Ники высшее счастье – сына. И через десять лет после свадьбы, родив уже четырех дочерей, она познает эту несказанную радость: летом 1904 г. у них появится долгожданный сын, которого нарекут Алексеем. Но пройдет всего несколько дней, и откроется сокрушительная правда: мальчик болен гемофилией. И всю оставшуюся жизнь, каждый день, каждый час, она с исступленной преданностью станет бороться за спасение их «Солнечного Луча», используя все возможные и невозможные средства в кризисные минуты обострения болезни. Когда же на перепутье жизни появится Распутин и докажет живыми примерами наперекор врачам, что только он способен вырывать «Маленького» из лап смерти, то изболевшееся сердце матери увидит в нем посланца свыше. Александра Федоровна беспредельно поверит этому человеку и останется верной ему до конца.
Несмотря на тяжелые предчувствия, сомнения и страхи, будущего не знал никто. Не знала его и принцесса Аликс. Она бесконечно любила цесаревича, «своего мальчика», и наконец решилась сказать «да». Они расстались в конце апреля 1894 г.: он поехал в Россию, у него были служебные обязанности. А она поехала к родным, сначала в Дармштадт, а затем в Англию, куда должен был тем летом приехать ее суженый. Они переписывались. Она отправляла письма пространные и страстные.
«Не забудь поговорить с твоим Отцом, о чем я просила, т. е. о том, чтобы мне не пришлось „клятвенно отрекаться“ от моего прежнего вероисповедания. Дорогой мой, ты мне поможешь, не правда ли? Ведь ты знаешь, что будет тяжело, но с Божьей помощью я научусь любить твою религию и постараюсь быть лучшей христианкой, а имея около себя тебя – все будет легче». «О, как я хотела бы прижать тебя к моему сердцу и поцеловать твою голову, дорогой мой, милый! Я так одинока без тебя. Да благословит и да сохранит тебя Бог, дорогой мой, и да ниспошлет Он тебе безмятежный и сладкий сон». «Ах, как я скучаю без тебя, любимый ты мой, ты для меня ВСЕ». «Ах, если бы ты был здесь, ты бы меня поддержал, ты такой религиозный, ты должен меня понять. Как я волнуюсь, но Бог мне поможет и ты тоже, дорогой мой, для того, чтобы я стала лучшей христианкой и служила бы моему Богу так же, как до сих пор, и даже лучше. Смогу ли я достаточно отблагодарить Его за то, что Он мне подарил твое сердце!» «Дорогой мой, если бы ты был всегда около меня, ты бы помогал мне и направлял бы меня на путь истины. Я не стою тебя, я знаю, что мне еще надо многому научиться, потому повторяю – отложим пока нашу свадьбу, хоть разлука и тяжела, но лучше не спешить. Подумай хотя бы о религиозном вопросе: ты не можешь ожидать, чтобы я все сразу поняла, а знать что-либо наполовину нехорошо. Я должна хоть немножко знать язык, чтобы быть в состояний хоть немного следить за службами».
Вопрос о дате свадьбы еще не был решен: Николай настаивал на том, чтобы это произошло как можно скорее, а невеста хотела отложить все на весну следующего, 1895 г. Так же считали и царь с царицей. Однако скоро события приняли совершенно неожиданный оборот. Все завертелось, ускорилось и решилось так, как невозможно было предвидеть еще совсем недавно.
1894 год оказался переломным рубежом в истории России. Главным событием его стала смерть императора Александра III и воцарение последнего российского самодержца. Однако произошла не только смена венценосца; постепенно стали обозначаться перемены в курсе государственной политики, во всем строе жизни государства и общества. В любой авторитарной системе личность верховного правителя играет огромную роль, вольно или невольно накладывая заметный отпечаток на различные стороны общественной и политической деятельности. Особенно велика эта роль при монархическом авторитаризме русского образца – единовластии, базировавшемся на харизматическом принципе.
Власть царя опиралась на божественное соизволение; он венчался на царство и принимал присягу у алтаря. Монарх в России отвечал за свои дела не перед смертными, а перед Богом, что для православного христианина (последние монархи были глубоко верующими людьми) являлось абсолютной формой ответственности. Известный деятель правого толка князь В.П. Мещерский уже в XX в. писал, что «самодержавный русский царь ответственностью перед Богом и своею совестью несравненно более ограничен, чем президент Французской республики». Подобные представления о верховной власти, лежавшие в основе монархической государственности, возникли еще до воцарения Романовых. В имперский же период русской истории самодержавная модель государственного устройства проявилась во всем блеске своих достоинств, несуразностей и недостатков. И последним коронованным носителем этой идеи, последним полноправным самодержцем был именно Александр III, преждевременно сошедший в могилу на пятидесятом году жизни. Его сыну досталась во многом уже совсем иная роль.
В январе 1894 г. стало известно, что царь тяжело заболел пневмонией и несколько дней находился в критическом состоянии. Хотя он вскоре излечился от простуды, но обострилась давняя почечная болезнь, и на протяжении последующих месяцев его состояние то улучшалось, то ухудшалось, пока не наступили роковые дни октября. Уже с сентября по совету врачей монарх находился в Ливадии, в Крыму, где несколько недель под контролем лучших отечественных и европейских медиков боролся за жизнь. Развязка наступила 20 октября: в 14 часов 07 минут император скончался. Его кончина стала огромным потрясением для императорской фамилии, для всех русских монархистов, видевших в умершем сильного, властного и справедливого самодержца, более тринадцати лет управлявшего Россией и сумевшего побороть смуту, растерянность и неопределенность последних лет царствования его отца, императора Александра II.
Русская великая княгиня и греческая королева Ольга Константиновна (жена греческого короля Георга I и двоюродная сестра Александра III) в письме своему брату, президенту Российской академии наук великому князю Константину Константиновичу, описала смерть императора в Ливадии и свое состояние: «Надо только удивляться, что сердце человеческое может вынести подобное волнение! Императрица убита горем; с каждым днем это горе становится тяжелее, потеря ощущается все больше, пустота ужасная! Конечно, один Господь может утешить, исцелив такую душевную боль. Перед ее скорбью как-то не решаешься говорить о своей, а ведь нет души в России, которая бы не ощущала глубокой скорби, это собственная боль каждого русского человека! Он умер как Он жил: просто и благочестиво; так умирают мои матросики, простой русский народ… В 10 часов утра, когда Он причащался, Он повторял каждое слово молитв: „Верую Господи и исповедую“ и „Вечери Твоей тайный“ и крестился. Всем нам он протягивал руку, и мы ее целовали… Никогда не забуду минут, когда Ники позвал меня под вечер посмотреть на выражение Его лица… Мы долго с Ники стояли на коленях и не могли оторваться, все смотрели на это чудное лицо».
Греческая королева стояла вечером 20 октября 1894 г. на коленях перед гробом усопшего монарха рядом с новым императором Николаем II. Уже через полтора часа после смерти отца в маленькой ливадийской церкви ему стали присягать лица императорской свиты и другие должностные чины. Началась эпоха последнего царствования, длившаяся более 22 лет. «Милый Ники» превратился в самодержца, наделенного огромными властными функциями. Он стал руководителем великой мировой державы и главой императорской фамилии. Ему было всего 26 лет.
О последнем русском царе за последние сто лет написано и сказано невероятно много. Если же приглядеться ко всем этим суждениям и умозаключениям, то нельзя не заметить две главные тенденции, два основных подхода, которые условно можно обозначить как уничижительно-критический и апологетический. В первом случае на Николая II Александровича возлагают главную ответственность за крушение монархии и России; его обвиняют в неумении владеть ситуацией, в неспособности понять нужды времени, потребности страны и осуществить необходимые преобразования для предотвращения нарастания напряженности. Согласно этим расхожим представлениям, в критический момент русской истории на престоле оказался недееспособный правитель, человек небольшого ума, слабой воли, рефлексирующий, подверженный реакционным влияниям.
Другая мировоззренческая тенденция прямо противоположна первой и оценивает последнего монарха в превосходных степенях, приписывая ему множество благих дел, чистоту помыслов и величие целей. Его жизнь – это крестный путь России, это судьба истинного православного христианина, павшего жертвой злокозненных устремлений космополитических антирусских кругов, довершивших свое черное дело ритуальным убийством царской семьи в Екатеринбурге в 1918 г. Подобные взгляды до сих пор широко распространены в кругах русской монархической эмиграции, а Русская Зарубежная Православная Церковь в 1981 г. причислила царя и его близких к лику святых.
Кто прав? Где истина? В какой же цветовой гамме, в темной или светлой, создавать облик Николая II? Какими красками рисовать последние годы его царствования? Однозначно на эти вопросы вряд ли кто-либо рискнет сейчас отвечать. Одномерные подходы, схематизм и догматизм, так долго определявшие ракурс видения прошлого, не могут адекватно отразить то время. Все, что было написано о последнем русском царе, почти всегда ангажировано политическими интересами, идеологическими и политическими пристрастиями авторов. Тема эта до настоящего времени еще не освобождена от предубеждений прошлого, от клише и ярлыков длительной социально-идеологической конфронтации. И неудивительно, что до сих пор не написано сколько-нибудь полной исторической биографии Николая II. Существующие же сочинения в подавляющем большинстве откровенно необъективны.
Николай II принял монарший скипетр на переломе эпох; ему пришлось стоять у руля огромной державы в сложное и бурное время, когда подвергались переосмыслению и отбрасывались многие традиционные идеологические ценности, когда все громче и громче звучали голоса о необходимости преобразования России по меркам западных стран. Молодой император, выросший и воспитанный в простой атмосфере патриархальной русской семьи, в первые годы своего правления никаких новаций не признавал, намереваясь «тверда и неколебимо» стоять на страже тех принципов власти, тех устоев и основ, которые так твердо и последовательно отстаивал Александр III.
Для Николая II смерть отца была глубоким потрясением 20 октября 1894 г. он занес в дневник: «Боже мой, Боже мой что за день! Господь отозвал к себе нашего обожаемого, дорогого, горячо любимого Папа. Голова кругом идет, верить не хочется – кажется до того неправдоподобной ужасная действительность». Любящий и послушный сын переживал не только потерю близкого человека. Его мучили страхи и опасения, связанные с новой для себя общественной ролью, с той невероятной ношей, которая была возложена судьбой на его плечи. Через шесть месяцев после воцарения царь писал своему дяде, великому князю Сергею Александровичу: «Иногда, я должен сознаться, слезы навертываются на глаза при мысли о том, какою спокойною, чудною жизнь могла быть для меня еще на много лет, если бы не 20-е октября! Но эти слезы показывают слабость человеческую, эти слезы – сожаления над самим собой, и я стараюсь как можно скорее их прогнать и нести безропотно свое тяжелое и ответственное служение России».
При жизни Александра III цесаревич хоть и касался дел государственного управления, однако никаких ответственных решений не принимал. Теперь же все взоры были устремлены на него. Он стал центром огромной империи, ее верховным хранителем и поводырем.
В связи с воцарением Николая II много было разговоров о том, успел ли отец передать сыну какие-либо наставления по управлению государством. В некоторых публикациях можно даже найти ссылки на завещание Александра III, содержавшего перечень рекомендаций и заповедей. Но на самом деле никакого предсмертного документа подобного рода не существовало. Великий князь Константин Константинович имел разговор по этому поводу с молодым царем. «Я спрашивал, – записал К.Р. в своем дневнике 7 декабря 1894 г., – слыхал ли Он советы от Отца перед кончиной? Ники ответил, что Отец ни разу и не намекнул Ему о предстоящих обязанностях. Перед исповедью Отец Янышев спрашивал умирающего Государя, говорил ли Он с наследником? Государь ответил: нет, он сам все знает». Да и не существовало никаких магических секретов, никаких сформулированных правил по управлению державой. Надо было иметь чистое сердце, искренне любить Россию и верить в Бога. Этими качествами сын обладал, и отец его знал об этом.
Для Николая II самодержавие было символом веры, тем догматом, который не мог подлежать не только пересмотру, но и обсуждению. Россия и Самодержавие были вещи неразрывные. В том он никогда не сомневался, и когда уже в конце, под воздействием драматических событий, отрекся от прав на прародительский престол, то с болью в сердце увидел правоту своего старого убеждения: падение власти царей неизбежно ведет и к крушению самой России. Он прекрасно знал русскую историю, дела своих предков, а любимыми и особо почитаемыми среди них были второй царь из династии Романовых Алексей Михайлович и отец, император Александр Ш.
Николай II на первых порах многого не знал, во многие таинства государственного управления не был посвящен. Но одно он знал наверняка с самого начала: надо следовать курсом, каким вел страну его дорогой отец, при котором, как он это знал наверняка, страна добилась социальной стабильности и завоевала прочные позиции на мировой арене. Но в первые недели царствования знакомиться с глобальными проблемами, решать какие-то перспективные вопросы просто было некогда. Навалилась такая лавина текущих дел и забот, что и дух перевести было некогда.
Тяжелое состояние императора Александра III заставило ускорить приезд невесты цесаревича: уже 10 октября 1894 г. она была в Ливадии. Здесь ее благословил царь. Эти дни были для нее неимоверно трудны: кругом царила напряженная атмосфера, всё и все вращались около умирающего императора и на гессенскую принцессу мало обращали внимания. Было не до нее. Ей даже Ники приходилось видеть урывками, так как в те дни на него «наседали» со всех сторон. Потом наступило это ужасное 20 октября. На следующий день, 21 октября, в жизни Алисы произошло важное событие: она приняла православие и была при миропомазании наречена благоверной великой княгиней Александрой Федоровной.
Надлежало решать вопрос о браке. Решать незамедлительно. Думали, что успеют совершить бракосочетание при жизни Александра III, но не успели. Как быть дальше? В стране объявлен национальный траур, впереди длительные печальные похоронные церемонии. Николай II и императрица Мария Федоровна считали, что надо венчаться еще в Ливадии, рядом с покойным, который так радовался счастью Ники и от всего сердца благословил жениха и невесту. Сыну и матери казалось, что не должно быть никаких торжеств; все надлежит сделать скромно, по-семейному. Но против этого единым фронтом выступили великие князья. Они были уверены, что это важное государственное событие и его следует обставить с подобающей торжественностью. В конце концов великокняжеская точка зрения одержала верх: 14 ноября 1894 г., в день рождения императрицы Марии Федоровны, когда церковная традиция разрешала ослабить траур, в Зимнем дворце в Петербурге Николай II и Александра Федоровна стали мужем и женой. В тот день в России появилась новая императрица, а Мария Федоровна получила официальный титул «вдовствующая императрица». По окончании брачной церемонии не было никаких балов, а молодожены не совершали традиционного свадебного путешествия.
Когда великий князь с женой вернулись из-за границы в ноябре 1893 г., для них грянул гром. Мария Федоровна просто клокотала от негодования. Она имела резкое объяснение с Сергеем, но тот проявил, как она говорила, «удивительную бестактность» и не только не ощутил неловкости от всей этой истории, но и стал выговаривать ей, матери, что она губит счастье своего сына. Царица же заявила, что требует от Сергея и его жены, чтобы они никогда больше не касались этой темы и раз и навсегда усвоили, что это не их дело. Но Сергей Александрович считал, что это и «его дело», что, как член династии и как русский человек, он обязан содействовать тому, чтобы женой наследника и будущей русской царицей стала девушка серьезная, образованная, любящая своего супруга. Брат царя не сомневался, что лучше Алисы невесты для Ники не найти.
После неприятного объяснения с царицей Сергей Александрович сообщал брату Павлу, что свидание Ники и Аликс могло бы все решить, но оно «не состоялось только из-за каприза Минни, из глупого чувства ревности к нам! Теперь ей горько придется в этом каяться; конечно, Ники теперь пустится во все нелегкие… Просто страшноподумать – и мне делается нравственно и физически холодно! Все это тем кончится, что Ники женится без любвина первой попавшейся принцессе или, чего доброго, на черногорке (князь имел в виду двух слишком эмансипированных дочерей князя Черногорского Милицу и Анастасию, ставших женами членов династии. – А.Б.) – и все из-за каприза Минни… Вот уж именно «счастье было так близко, так возможно», ибо, разумеется, при личном свидании любовьпересилила бы рассудок. Я глубоко скорблю и возмущаюсьна преступное легкомыслие Минни – это страшный грех на ее душе».
Александр III ни с братом, ни со свояченицей об этом деле не говорил, но царица знала, что он одного с ней мнения. Оба они были противниками этого брака.
В декабре 1893 г. Мария Федоровна заключила, что гессенская история завершилась. Ники получил сообщение от Аликс, что она окончательно решила не менять свою веру, а следовательно, вопрос о браке, как казалось, отпал сам собой.
Но Николай все еще не терял надежду и упросил родителей позволить ему самому переговорить со строптивой принцессой, которую одну только они любит. Случай представился весной 1894 г., когда в Кобурге должна была происходить свадьба гессенского герцога Эрнста-Людвига с дочерью Марии и Альфреда Эдинбургских Викторией-Мелитой (Даки). В столицу Саксен-Кобург-Готского герцогства город Кобург съезжались именитые гости со всей Европы во главе с королевой Викторией. И Ники должен был представлять там Дом Романовых. Мария Федоровна была убеждена, что «его история» близка к завершению, и Ники лишь испытает моральные муки. Она сочувствовала ему. 2 апреля 1894 г. из Петербурга вышел поезд, в котором ехали наследник престола Николай Александрович, великий князь Сергей Александрович, великая княгиня Елизавета Федоровна, великий князь Владимир Александрович, великая княгиня Мария Павловна и великий князь Павел Александрович. Четвертого апреля русские гости прибыли в Кобург.
Мария Федоровна оставалась в России, ждала известий и переживала. 7 апреля она писала своему сыну Георгию на Кавказ: «Бедный Ники был на грани отчаяния, потому что именно в день его отъезда Ксения получила письмо от сестры Эллы, в котором она сообщала, что никогда не переменит религию и просит сообщить об этом Ники. Ты представляешь, как приятно нам было это узнать и, главным образом, Ники уезжать под ударом этой новости. Если бы она написала об этом раньше, он бы, конечно, не поехал. Но в последний момент уже невозможно было изменить решение. От всего этого я ужасно переживаю за Ники, которого все эти годы ложно обнадеживали… Все мои надежды только на Бога. Он все делает к лучшему, и если Он хочет, чтобы это свершилось, это свершится, или же Он поможет нам найти настоящую [невесту]». Действительно, накануне отъезда Ксения Александровна получила письмо, где, размышляя о возможности своего брака с Ники, Алиса писала: «Душка, зачем ты опять говорила об этом предмете, который мы не хотели упоминать никогда? Это жестоко, ведь ты знаешь, что этого никогда не может быть – я всегда говорила это, и подумай, как это тяжело, если знаешь, что ты причиняешь боль тому человеку, которого больше всех ты хотела бы порадовать. Но этого не может быть – он это знает – и потому, молю тебя, не говори об этом снова. Я знаю, Элла опять начнет, но что в том толку, и жестоко все время говорить, что я ломаю ему жизнь, если для того, чтобы сделать его счастливым, я совершила бы осознанный грех. Все и так уже тяжело, и начинать все снова и снова так немилосердно».
Но искать больше «настоящую» не пришлось: 8 апреля 1894 г. в Кобурге было объявлено о помолвке цесаревича и принцессы Алисы. Любовь сломала все преграды. Счастливый жених писал матери: «Милая Мама, я тебе сказать не могу, как я счастлив и также как я грустен, что не с вами и не могу обнять Тебя и дорогого, милого Папа в эту минуту. Для меня весь свет перевернулся, все, природа, люди, все кажется милым, добрым, отрадным. Я не мог совсем писать, руки тряслись… хотелось страшно посидеть в уголку одному с моей милой невестой. Она совсем стала другой: веселою, и смешной, и разговорчивой, и нежной. Я не знаю, как благодарить Бога за такое благодеяние». И Мария Федоровна была счастлива тоже. Она предала забвению все свои опасения и неудовольствия. На все воля Божья, а с этим спорить было невозможно. Летом 1894 г. императрица писала сыну в Англию: «Наша дорогая Аликс уже совсем как дочь для меня… Я более не хочу, чтобы она звала меня „тетушка“; „дорогая мама“ – вот кем я для нее буду с этого момента».
Потом много судачили по поводу того, почему же так долго «холодная красавица» сопротивлялась, но в конце концов согласилась? Кто видел в этом каприз, кто – позу, кто – расчетливую игру.
Что же в действительности заставляло Алису так долго не соглашаться на брак, несмотря на уговоры близких и дальних родственников, в числе коих был даже германский император Вильгельм II? В конце концов и бабушка, английская королева Виктория, сказала свое слово в пользу русской партии. Но даже это не сняло всех страхов и сомнений.
Конечно, вопрос перемены религии являлся первостепенным. При стойкой приверженности своим убеждениям гессенской принцессе было трудно переломить натуру. В таких вопросах для нее не имели особого значения голоса других. Подобная верность своим представлениям, неспособность переступить через себя во имя общественных целей, потом, когда она оказалась в России, сыграла в ее жизни весьма печальную роль. Алиса-Александра не умела (и не хотела уметь!) нравиться другим, не умела завоевывать к себе расположение. Но существовало и еще одно обстоятельство, способное объяснить всю предбрачную коллизию последнего русского царя. Страшила родовая болезнь монархов, в том числе и потомков королевы Виктории, которая уносила в могилу до срока немало представителей европейских владетельных фамилий. Эта болезнь – гемофилия.
Принцесса из Дармштадта прекрасно знала, что она не только должна выйти замуж за красивого молодого человека, которого одного и любила, но и исполнить свой исторический долг: подарить Ники и огромной России здорового наследника.
Много читая и размышляя, она знакомилась и с тем, что написано о гемофилии. Но книги мало что объясняли. Утверждалось, например, что это Божья кара за грехи и, чтобы ее избежать, надлежало вести праведную жизнь. А в такой жизни, в этом она не сомневалась, не может быть места клятвопреступлению, то есть перемене религии.
Когда же она стала русской царицей, то все ее мысли, все ее страстные мольбы были обращены к Всевышнему, чтобы простил ей и ниспослал им с Ники высшее счастье – сына. И через десять лет после свадьбы, родив уже четырех дочерей, она познает эту несказанную радость: летом 1904 г. у них появится долгожданный сын, которого нарекут Алексеем. Но пройдет всего несколько дней, и откроется сокрушительная правда: мальчик болен гемофилией. И всю оставшуюся жизнь, каждый день, каждый час, она с исступленной преданностью станет бороться за спасение их «Солнечного Луча», используя все возможные и невозможные средства в кризисные минуты обострения болезни. Когда же на перепутье жизни появится Распутин и докажет живыми примерами наперекор врачам, что только он способен вырывать «Маленького» из лап смерти, то изболевшееся сердце матери увидит в нем посланца свыше. Александра Федоровна беспредельно поверит этому человеку и останется верной ему до конца.
Несмотря на тяжелые предчувствия, сомнения и страхи, будущего не знал никто. Не знала его и принцесса Аликс. Она бесконечно любила цесаревича, «своего мальчика», и наконец решилась сказать «да». Они расстались в конце апреля 1894 г.: он поехал в Россию, у него были служебные обязанности. А она поехала к родным, сначала в Дармштадт, а затем в Англию, куда должен был тем летом приехать ее суженый. Они переписывались. Она отправляла письма пространные и страстные.
«Не забудь поговорить с твоим Отцом, о чем я просила, т. е. о том, чтобы мне не пришлось „клятвенно отрекаться“ от моего прежнего вероисповедания. Дорогой мой, ты мне поможешь, не правда ли? Ведь ты знаешь, что будет тяжело, но с Божьей помощью я научусь любить твою религию и постараюсь быть лучшей христианкой, а имея около себя тебя – все будет легче». «О, как я хотела бы прижать тебя к моему сердцу и поцеловать твою голову, дорогой мой, милый! Я так одинока без тебя. Да благословит и да сохранит тебя Бог, дорогой мой, и да ниспошлет Он тебе безмятежный и сладкий сон». «Ах, как я скучаю без тебя, любимый ты мой, ты для меня ВСЕ». «Ах, если бы ты был здесь, ты бы меня поддержал, ты такой религиозный, ты должен меня понять. Как я волнуюсь, но Бог мне поможет и ты тоже, дорогой мой, для того, чтобы я стала лучшей христианкой и служила бы моему Богу так же, как до сих пор, и даже лучше. Смогу ли я достаточно отблагодарить Его за то, что Он мне подарил твое сердце!» «Дорогой мой, если бы ты был всегда около меня, ты бы помогал мне и направлял бы меня на путь истины. Я не стою тебя, я знаю, что мне еще надо многому научиться, потому повторяю – отложим пока нашу свадьбу, хоть разлука и тяжела, но лучше не спешить. Подумай хотя бы о религиозном вопросе: ты не можешь ожидать, чтобы я все сразу поняла, а знать что-либо наполовину нехорошо. Я должна хоть немножко знать язык, чтобы быть в состояний хоть немного следить за службами».
Вопрос о дате свадьбы еще не был решен: Николай настаивал на том, чтобы это произошло как можно скорее, а невеста хотела отложить все на весну следующего, 1895 г. Так же считали и царь с царицей. Однако скоро события приняли совершенно неожиданный оборот. Все завертелось, ускорилось и решилось так, как невозможно было предвидеть еще совсем недавно.
1894 год оказался переломным рубежом в истории России. Главным событием его стала смерть императора Александра III и воцарение последнего российского самодержца. Однако произошла не только смена венценосца; постепенно стали обозначаться перемены в курсе государственной политики, во всем строе жизни государства и общества. В любой авторитарной системе личность верховного правителя играет огромную роль, вольно или невольно накладывая заметный отпечаток на различные стороны общественной и политической деятельности. Особенно велика эта роль при монархическом авторитаризме русского образца – единовластии, базировавшемся на харизматическом принципе.
Власть царя опиралась на божественное соизволение; он венчался на царство и принимал присягу у алтаря. Монарх в России отвечал за свои дела не перед смертными, а перед Богом, что для православного христианина (последние монархи были глубоко верующими людьми) являлось абсолютной формой ответственности. Известный деятель правого толка князь В.П. Мещерский уже в XX в. писал, что «самодержавный русский царь ответственностью перед Богом и своею совестью несравненно более ограничен, чем президент Французской республики». Подобные представления о верховной власти, лежавшие в основе монархической государственности, возникли еще до воцарения Романовых. В имперский же период русской истории самодержавная модель государственного устройства проявилась во всем блеске своих достоинств, несуразностей и недостатков. И последним коронованным носителем этой идеи, последним полноправным самодержцем был именно Александр III, преждевременно сошедший в могилу на пятидесятом году жизни. Его сыну досталась во многом уже совсем иная роль.
В январе 1894 г. стало известно, что царь тяжело заболел пневмонией и несколько дней находился в критическом состоянии. Хотя он вскоре излечился от простуды, но обострилась давняя почечная болезнь, и на протяжении последующих месяцев его состояние то улучшалось, то ухудшалось, пока не наступили роковые дни октября. Уже с сентября по совету врачей монарх находился в Ливадии, в Крыму, где несколько недель под контролем лучших отечественных и европейских медиков боролся за жизнь. Развязка наступила 20 октября: в 14 часов 07 минут император скончался. Его кончина стала огромным потрясением для императорской фамилии, для всех русских монархистов, видевших в умершем сильного, властного и справедливого самодержца, более тринадцати лет управлявшего Россией и сумевшего побороть смуту, растерянность и неопределенность последних лет царствования его отца, императора Александра II.
Русская великая княгиня и греческая королева Ольга Константиновна (жена греческого короля Георга I и двоюродная сестра Александра III) в письме своему брату, президенту Российской академии наук великому князю Константину Константиновичу, описала смерть императора в Ливадии и свое состояние: «Надо только удивляться, что сердце человеческое может вынести подобное волнение! Императрица убита горем; с каждым днем это горе становится тяжелее, потеря ощущается все больше, пустота ужасная! Конечно, один Господь может утешить, исцелив такую душевную боль. Перед ее скорбью как-то не решаешься говорить о своей, а ведь нет души в России, которая бы не ощущала глубокой скорби, это собственная боль каждого русского человека! Он умер как Он жил: просто и благочестиво; так умирают мои матросики, простой русский народ… В 10 часов утра, когда Он причащался, Он повторял каждое слово молитв: „Верую Господи и исповедую“ и „Вечери Твоей тайный“ и крестился. Всем нам он протягивал руку, и мы ее целовали… Никогда не забуду минут, когда Ники позвал меня под вечер посмотреть на выражение Его лица… Мы долго с Ники стояли на коленях и не могли оторваться, все смотрели на это чудное лицо».
Греческая королева стояла вечером 20 октября 1894 г. на коленях перед гробом усопшего монарха рядом с новым императором Николаем II. Уже через полтора часа после смерти отца в маленькой ливадийской церкви ему стали присягать лица императорской свиты и другие должностные чины. Началась эпоха последнего царствования, длившаяся более 22 лет. «Милый Ники» превратился в самодержца, наделенного огромными властными функциями. Он стал руководителем великой мировой державы и главой императорской фамилии. Ему было всего 26 лет.
О последнем русском царе за последние сто лет написано и сказано невероятно много. Если же приглядеться ко всем этим суждениям и умозаключениям, то нельзя не заметить две главные тенденции, два основных подхода, которые условно можно обозначить как уничижительно-критический и апологетический. В первом случае на Николая II Александровича возлагают главную ответственность за крушение монархии и России; его обвиняют в неумении владеть ситуацией, в неспособности понять нужды времени, потребности страны и осуществить необходимые преобразования для предотвращения нарастания напряженности. Согласно этим расхожим представлениям, в критический момент русской истории на престоле оказался недееспособный правитель, человек небольшого ума, слабой воли, рефлексирующий, подверженный реакционным влияниям.
Другая мировоззренческая тенденция прямо противоположна первой и оценивает последнего монарха в превосходных степенях, приписывая ему множество благих дел, чистоту помыслов и величие целей. Его жизнь – это крестный путь России, это судьба истинного православного христианина, павшего жертвой злокозненных устремлений космополитических антирусских кругов, довершивших свое черное дело ритуальным убийством царской семьи в Екатеринбурге в 1918 г. Подобные взгляды до сих пор широко распространены в кругах русской монархической эмиграции, а Русская Зарубежная Православная Церковь в 1981 г. причислила царя и его близких к лику святых.
Кто прав? Где истина? В какой же цветовой гамме, в темной или светлой, создавать облик Николая II? Какими красками рисовать последние годы его царствования? Однозначно на эти вопросы вряд ли кто-либо рискнет сейчас отвечать. Одномерные подходы, схематизм и догматизм, так долго определявшие ракурс видения прошлого, не могут адекватно отразить то время. Все, что было написано о последнем русском царе, почти всегда ангажировано политическими интересами, идеологическими и политическими пристрастиями авторов. Тема эта до настоящего времени еще не освобождена от предубеждений прошлого, от клише и ярлыков длительной социально-идеологической конфронтации. И неудивительно, что до сих пор не написано сколько-нибудь полной исторической биографии Николая II. Существующие же сочинения в подавляющем большинстве откровенно необъективны.
Николай II принял монарший скипетр на переломе эпох; ему пришлось стоять у руля огромной державы в сложное и бурное время, когда подвергались переосмыслению и отбрасывались многие традиционные идеологические ценности, когда все громче и громче звучали голоса о необходимости преобразования России по меркам западных стран. Молодой император, выросший и воспитанный в простой атмосфере патриархальной русской семьи, в первые годы своего правления никаких новаций не признавал, намереваясь «тверда и неколебимо» стоять на страже тех принципов власти, тех устоев и основ, которые так твердо и последовательно отстаивал Александр III.
Для Николая II смерть отца была глубоким потрясением 20 октября 1894 г. он занес в дневник: «Боже мой, Боже мой что за день! Господь отозвал к себе нашего обожаемого, дорогого, горячо любимого Папа. Голова кругом идет, верить не хочется – кажется до того неправдоподобной ужасная действительность». Любящий и послушный сын переживал не только потерю близкого человека. Его мучили страхи и опасения, связанные с новой для себя общественной ролью, с той невероятной ношей, которая была возложена судьбой на его плечи. Через шесть месяцев после воцарения царь писал своему дяде, великому князю Сергею Александровичу: «Иногда, я должен сознаться, слезы навертываются на глаза при мысли о том, какою спокойною, чудною жизнь могла быть для меня еще на много лет, если бы не 20-е октября! Но эти слезы показывают слабость человеческую, эти слезы – сожаления над самим собой, и я стараюсь как можно скорее их прогнать и нести безропотно свое тяжелое и ответственное служение России».
При жизни Александра III цесаревич хоть и касался дел государственного управления, однако никаких ответственных решений не принимал. Теперь же все взоры были устремлены на него. Он стал центром огромной империи, ее верховным хранителем и поводырем.
В связи с воцарением Николая II много было разговоров о том, успел ли отец передать сыну какие-либо наставления по управлению государством. В некоторых публикациях можно даже найти ссылки на завещание Александра III, содержавшего перечень рекомендаций и заповедей. Но на самом деле никакого предсмертного документа подобного рода не существовало. Великий князь Константин Константинович имел разговор по этому поводу с молодым царем. «Я спрашивал, – записал К.Р. в своем дневнике 7 декабря 1894 г., – слыхал ли Он советы от Отца перед кончиной? Ники ответил, что Отец ни разу и не намекнул Ему о предстоящих обязанностях. Перед исповедью Отец Янышев спрашивал умирающего Государя, говорил ли Он с наследником? Государь ответил: нет, он сам все знает». Да и не существовало никаких магических секретов, никаких сформулированных правил по управлению державой. Надо было иметь чистое сердце, искренне любить Россию и верить в Бога. Этими качествами сын обладал, и отец его знал об этом.
Для Николая II самодержавие было символом веры, тем догматом, который не мог подлежать не только пересмотру, но и обсуждению. Россия и Самодержавие были вещи неразрывные. В том он никогда не сомневался, и когда уже в конце, под воздействием драматических событий, отрекся от прав на прародительский престол, то с болью в сердце увидел правоту своего старого убеждения: падение власти царей неизбежно ведет и к крушению самой России. Он прекрасно знал русскую историю, дела своих предков, а любимыми и особо почитаемыми среди них были второй царь из династии Романовых Алексей Михайлович и отец, император Александр Ш.
Николай II на первых порах многого не знал, во многие таинства государственного управления не был посвящен. Но одно он знал наверняка с самого начала: надо следовать курсом, каким вел страну его дорогой отец, при котором, как он это знал наверняка, страна добилась социальной стабильности и завоевала прочные позиции на мировой арене. Но в первые недели царствования знакомиться с глобальными проблемами, решать какие-то перспективные вопросы просто было некогда. Навалилась такая лавина текущих дел и забот, что и дух перевести было некогда.
Тяжелое состояние императора Александра III заставило ускорить приезд невесты цесаревича: уже 10 октября 1894 г. она была в Ливадии. Здесь ее благословил царь. Эти дни были для нее неимоверно трудны: кругом царила напряженная атмосфера, всё и все вращались около умирающего императора и на гессенскую принцессу мало обращали внимания. Было не до нее. Ей даже Ники приходилось видеть урывками, так как в те дни на него «наседали» со всех сторон. Потом наступило это ужасное 20 октября. На следующий день, 21 октября, в жизни Алисы произошло важное событие: она приняла православие и была при миропомазании наречена благоверной великой княгиней Александрой Федоровной.
Надлежало решать вопрос о браке. Решать незамедлительно. Думали, что успеют совершить бракосочетание при жизни Александра III, но не успели. Как быть дальше? В стране объявлен национальный траур, впереди длительные печальные похоронные церемонии. Николай II и императрица Мария Федоровна считали, что надо венчаться еще в Ливадии, рядом с покойным, который так радовался счастью Ники и от всего сердца благословил жениха и невесту. Сыну и матери казалось, что не должно быть никаких торжеств; все надлежит сделать скромно, по-семейному. Но против этого единым фронтом выступили великие князья. Они были уверены, что это важное государственное событие и его следует обставить с подобающей торжественностью. В конце концов великокняжеская точка зрения одержала верх: 14 ноября 1894 г., в день рождения императрицы Марии Федоровны, когда церковная традиция разрешала ослабить траур, в Зимнем дворце в Петербурге Николай II и Александра Федоровна стали мужем и женой. В тот день в России появилась новая императрица, а Мария Федоровна получила официальный титул «вдовствующая императрица». По окончании брачной церемонии не было никаких балов, а молодожены не совершали традиционного свадебного путешествия.