Сальгари Эмилио. Черный Корсар

   — Грот и грот-марсель готовь! Вынести фок на ветер! Обтянуть бизань!..
   От резкого поворота штурвала «Молниеносный» качнулся и уперся в ванты бизань-мачты испанского корабля.
   Корсар соскочил с полубака и, размахивая саблей и пистолетом, закричал:
   — Ребята! На абордаж!

Глава XI. ФЛАМАНДКА

   При виде командира и Моргана, устремившихся к вражескому судну, которому некуда было деваться, флибустьеры все, как один, ринулись за ними.
   Побросав огнестрельное оружие, почти бесполезное в рукопашной схватке, и вооружившись абордажными саблями и пистолетами, они лавиной хлынули вперед, сметая все на своем пути.
   С помощью своевременно брошенных абордажных дреков моряки стали подтягивать корабли друг к другу, но некоторые смельчаки, сгорая от нетерпения, взобрались на бушприт и, ухватившись за найтовы и кливера или спустившись вниз по канатам, прыгали на палубу вражеского корабля.
   Но тут они неожиданно встретили сильное сопротивление. Из люков, яростно размахивая оружием, повалили трюмовые матросы.
   Всего их было около сотни. Предводительствовали оставшиеся в живых офицеры, бомбардиры и их помощники.
   В один миг рассыпались они по палубе, забрались на полубак, отбросили тех флибустьеров, что оказались на корабле в числе первых, в то время как другие, овладев полуютом, в упор стреляли из палубных пушек, обрушив на пиратский корабль ураганный картечный огонь.
   Оба корабля, притянутые абордажными дреками, касались бортами друг друга. Черный корсар не стал медлить. Перескочив через борт, он бросился на палубу испанского корабля.
   — За мной, флибустьеры! — воскликнул он.
   Морган последовал его примеру, следом за ними хлынули стрелки, в то время как марсовые изо всех сил швыряли с рей и вантов гранаты, стараясь попасть в толпу испанцев и расстрелять их из пистолетов и аркебуз. Поднялся невообразимый, адский грохот.
   Борьба разгоралась со страшной силой.
   Черный корсар трижды водил своих людей на штурм полуюта, где засели около семидесяти испанцев, но трижды их отбрасывали назад, сметая огнем из обеих пушек. Моргану также не удалось овладеть полубаком.
   Осажденные сражались с не меньшим пылом, чем нападавшие. Понеся ужасные потери от пуль аркебузиров, испанцы, ряды которых заметно редели, оказывали сопротивление, предпочитая смерть позорному плену.
   Они не дрогнули и тогда, когда с мачт пиратского корабля на них обрушились гранаты. Возле них выросла целая гора убитых и раненых, но огромное полотнище испанского стяга по-прежнему реяло на грот-мачте, поблескивая золотым крестом в лучах восходящего солнца. Силы обороняющихся были, однако, на исходе. Разъяренные неожиданным отпором, флибустьеры во главе с командирами, сражавшимися в первых рядах, в последнем порыве устремились на штурм полуюта. Вот они взбираются по вантам, прыгают на врага с бизань-штага, проникают в его стан через кормовые проходы, хватаются за шкоты, перебегают по фальшборту, наседая со всех сторон на последних защитников несчастной шхуны.
   И вот Черный корсар врывается в группу оставшихся воинов. Отбросив абордажную саблю, он обнажает шпагу.
   Его клинок со свистом рассекает воздух, парируя удары, направленные ему прямо в грудь, разит и колет направо и налево. Никто не может устоять перед его натиском, его удары неотразимы. В толпе противника образуется брешь, она становится все шире и шире.
   Тем временем Морган вместе с толпой флибустьеров теснит своих противников.
   Захватив шканцы, он готовится расправиться с немногими оставшимися в живых, с отчаянной яростью защищающими штандарт корабля, развевающийся на бизань-мачте.
   — Добьем их, ребята! — восклицает он с жаром. Но его останавливает Черный корсар.
   — Моряки! Врагов убивают, но побежденным даруют жизнь! Сдавайтесь! — воскликнул корсар, приближаясь к испанцам, сгрудившимся возле штурвала. — Отважных ждет пощада!
   Боцман, единственный оставшийся в живых из командных чинов, выступил вперед и бросил наземь обагренный в крови топор.
   — Мы разбиты, — глухо сказал он. — Мы в вашей воле.
   — Возьмите свой топор, боцман, — сурово ответил корсар. — Доблестные люди, с таким упорством защищающие стяг далекой родины, заслуживают уважения.
   Затем он перешел к остальным, не обращая внимания на удивление боцмана, столь естественное, — ведь флибустьеры редко щадили побежденных и никогда без выкупа не отпускали на волю.
   Из защитников испанского корабля осталось всего восемнадцать человек, почти все они были ранены. Побросав оружие, они с мрачным видом ожидали своей участи.
   — Морган, — сказал корсар, — прикажите спустить на воду баркас с провиантом на неделю.
   — Как, мы отпустим их на свободу? — спросил разочарованный помощник капитана.
   — Да, синьор. Смелость, даже побежденная, заслуживает награды.
   Услыхав эти слова, боцман выступил вперед и сказал:
   — Спасибо, капитан. Мы никогда не забудем благородства того, кого зовут Черным корсаром.
   — А теперь отвечайте мне: откуда вы начали плавание?
   — Из Веракрус.
   — Куда направлялись?
   — В Маракайбо.
   — Вас ждет губернатор? — спросил корсар, нахмурившись.
   — Откуда мне знать, синьор. Только капитан мог бы ответить на ваш вопрос.
   — Вы правы. К какой эскадре приписан ваш корабль?
   — К эскадре адмирала Толедо.
   — Что у вас в трюме?
   — Порох и ядра.
   — Можете идти, вы свободны.
   Но вместо того, чтобы подчиниться, боцман посмотрел на него с растерянностью, не ускользнувшей от глаз корсара.
   — Вы хотите что-то сказать? — спросил он.
   — На борту есть еще люди, капитан.
   — Это пленники?
   — Нет, женщины со слугами.
   — Где они?
   — В кают-компании,
   — Что за женщины?
   — Капитан не говорил, но, сдается мне, что среди них есть одна знатная дама.
   — Кто такая?
   — Герцогиня, я думаю.
   — На,военном корабле!.. — в изумлении воскликнул корсар. — Где она села на корабль?
   — В Веракрус.
   — Хорошо. Она отправится с нами на Тортугу и если захочет получить свободу, то заплатит столько, сколько захотят мои моряки. Отправляйтесь, храбрые защитники своего стяга. Желаю вам счастливо добраться до берега.
   — Спасибо, синьор.
   Флибустьеры спустили баркас на воду, положили в него провиант на семь дней, несколько ружей и немного патронов.
   Боцман и восемнадцать матросов сели в баркас, поглядывая на испанский стяг, медленно спускавшийся с грот-мачты вместе с флажком, развевавшимся на вершине бизань-мачты. В это время ввысь взвились черные флаги флибустьеров, приветствуемые залпами палубных пушек.
   Поднявшись на полубак, Черный корсар следил, как быстро удалялся баркас, направлявшийся к югу, туда, где начиналась широкая бухта Маракайбо.
   Как только баркас скрылся вдали, он медленно сошел на палубу, пробормотав:
   — И такие люди служат предателю!..
   Взглянув на моряков, оказывавших первую помощь раненым и заворачивавших убитых в брезент, прежде чем опустить их в море, он знаком велел Моргану приблизиться.
   — Передайте моему экипажу, — сказал он, — что я отказываюсь от причитающейся мне доли за продажу корабля.
   — Синьор!.. — воскликнул пораженный помощник. — Этот корабль, вы же знаете, стоит несколько тысяч пиастров.
   — Какое мне дело до денег? — презрительно ответил корсар. — Я веду войну из мести, а не ради наживы. К тому же свою долю я получил.
   — Это неправда, синьор.
   — Как же, а восемнадцать пленников. Отвези мы их на Тортугу, им бы пришлось просить заплатить за себя выкуп.
   — Пустяки! Вряд ли за всех вместе дали бы тысячу пиастров.
   — Мне и этого довольно. Спросите потом у ребят, сколько они хотят получить за даму, которая находится на этом корабле. В Веракрус или в Маракайбо наверняка раскошелятся, если захотят видеть ее на свободе.
   — Наши люди падки до денег, но они любят своего командира и с удовольствием отдадут ему пленных из кают-компании.
   — Посмотрим, — сказал корсар, пожимая плечами.
   Он собирался было пойти на корму, как вдруг дверь кают-компании распахнулась, и появилась юная красавица в сопровождении двух дам и двух роскошно одетых пажей.
   Она была высока и стройна. Кожа лица ее отличалась необыкновенной нежностью и тем розоватым оттенком, который так свойствен девушкам северных и особенно англосаксонских и скандинавских стран.
   У нее были длинные волосы светло-русого цвета, отливавшие скорей серебром, чем золотом. Они были заплетены в толстую косу, завязанную голубой лентой с жемчугом. Ее красивые глаза, цвет которых нелегко было определить, временами поблескивали вороненой сталью, а тонкие брови были темными.
   Девушка была одета согласно моде того времени, и ее платье из голубого шелка с кружевным воротом хотя и было очень элегантным, в то же время отличалось строгостью стиля. На нем не было ни золотых, ни серебряных украшений, хотя у ворота висело несколько нитей крупного жемчуга, наверняка стоившего не одну тысячу пиастров, а в ушах сверкали серьги с двумя крупными изумрудами, столь редкими и высоко ценимыми в те времена. Ее сопровождали две камеристки — красивые мулатки. Их кожа отливала медью. Оба пажа были также мулатами.
   Увидев залитую кровью палубу, убитых и раненых, сломанное оружие и пушечные ядра, девушка отшатнулась, отступив назад, словно собираясь вернуться в кают-компанию, но, бросив взгляд на Черного корсара, остановившегося в двух шагах от нее, она нахмурила брови и сурово спросила:
   — Что произошло здесь, синьор?
   — Не трудно догадаться, синьорина, — ответил корсар с поклоном. — Ужасное сражение, в котором испанцам не повезло.
   — А вы кто такой?
   Бросив в сторону шпагу, которую он не успел вложить в ножны, корсар галантно приподнял широкополую шляпу с пером и любезно представился:
   — Заморский дворянин, синьорина.
   — Это мало о чем говорит, — сказала девушка, несколько смягченная любезностью корсара.
   — Тогда добавлю, что меня зовут Эмилио ди Рокка-нера и я — синьор Вальпенты и Вентимильи, но здесь ношу совсем другое имя.
   — Какое же, кабальеро?
   — Меня зовут Черный корсар.
   Лицо незнакомки исказилось ужасом, румянец мгновенно схлынул со щек, ставших бледными, как алебастр.
   — Черный корсар… — прошептала она, глядя на него в растерянности. — Ужасный корсар с Тортуги, заклятый враг испанцев…
   — Ошибаетесь, синьорина. С испанцами я воюю, но у меня нет причин ненавидеть их, и вы только что видели доказательство этому — я отпустил на волю оставшихся в живых защитников вашего судна. Взгляните туда, где море сливается с небом. Видите точку, которая кажется затерянной в бесконечном пространстве? Это баркас, на котором плывут к берегу восемнадцать испанских моряков, хотя по военным законам я мог бы их убить или лишить свободы.
   — Значит, мне лгали, когда говорили, что нет никого ужаснее вас на Тортуге?
   — Да, лгали, — ответил флибустьер.
   — А как вы поступите со мной, кабальеро?
   — Разрешите, прежде чем я отвечу, задать вам один вопрос.
   — Спрашивайте, синьор.
   — Кто вы такая?
   — Фламандка.
   — Как мне сказали — герцогиня.
   — Да, кабальеро, — ответила она, опустив голову, словно не хотела, чтобы корсар знал о ее высоком положении в обществе.
   — Не можете ли вы назвать свое имя?
   — Это необходимо?
   — Мне надо знать, кто вы такая, если вы хотите обрести вновь свободу.
   — Свободу!.. Ах да!.. Ведь я совсем забыла, что теперь я ваша пленница.
   — Не моя, синьорина, а всех флибустьеров. Будь на то моя воля, вы немедленно получили бы лучшую шлюпку и самых надежных матросов, которые отвезли бы вас в ближайший порт, но я не властен над законами морского братства.
   — Спасибо, — сказала она, улыбаясь. — Иначе было бы не понятно, как рыцарь из рода герцогов Савойских опустился до такого занятия, как морской разбой.
   — Вы хотите обидеть флибустьеров, синьорина? — сказал корсар, нахмурив брови. — Морские разбойники!.. Гм… А сколько среди них тех, кого принудили стать-мстителем! Разве Монтбарс воевал не из мести за бедных индейцев, доведенных до нищеты ненасытной жадностью испанских авантюристов? Как знать, быть может, в один прекрасный день вам станет известно, по какой причине дворянин из рода герцогов Савойских оказался в водах Мексиканского залива… Ваше имя, синьорина?
   — Онората Вйллерман, герцогиня Вельтендрђмская.
   — Хорошо, синьорина. Удалитесь пока в кают-компанию, ибо нам предстоит невеселая церемония погребения отважных героев, павших в борьбе, но сегодня вечером я жду вас к ужину на борту моего корабля.
   — Спасибо, кабальеро, — сказала фламандка, протягивая ему маленькую, как у ребенка, руку с тонкими пальцами.
   Отвесив легкий поклон, девушка медленно направилась к себе, но, не доходя до кают-компании, обернулась и, увидя, что Черный корсар по-прежнему стоит со шляпой в руке, приветливо ему улыбнулась.
   Флибустьер не шелохнулся, но глаза его, по-прежнему устремленные к кают-компании, заволоклись дымкой печали, а лоб еще больше нахмурился.
   Минуту он стоял неподвижно, словно отгоняя от себя мучительное видение, затем двинулся с места и, покачав головой, прошептал:
   — Безумие!

Глава XII. ПРОБУЖДЕНИЕ ЛЮБВИ

   Ужасное сражение между флибустьерами и испанцами принесло неисчислимые жертвы обеим сторонам. Более двухсот трупов лежали на палубе, полубаке и полуюте взятого пиратами корабля. Тут были и павшие от взрывов гранат, которыми марсовые забрасывали защитников судна, и убитые из ружей и пистолетов, и погибшие в рукопашных схватках.
   Испанский корабль потерял сто шестьдесят человек, корсары — сорок восемь, не считая двадцати семи раненых, отправленных для оказания им помощи на «Молниеносный».
   Во время перестрелки сами корабли потерпели немалый урон. «Молниеносный», благодаря стремительности нападения и быстроте маневрирования, потерял лишь пару стеньг, которые нетрудно было заменить запасными, во многих местах у него был пробит фальшборт, теперь маневры были затруднены. Испанский же корабль оказался совсем в плачевном состоянии и вряд ли мог поднять паруса.
   Его руль был погнут, грот-мачта, поврежденная у основания бомбой, грозила обрушиться при малейшей попытке поднять на ней паруса, бизань-мачта лишилась вантов и части оснастки, фальшборты еле держались.
   И все же это был прекрасный корабль, за который после надлежащего ремонта дали бы немалые деньги на Тортуге, тем более что на нем было множество пушек и большой запас пороха, что весьма ценилось флибустьерами, ведь им обычно не хватало того и другого.
   Справившись о понесенных потерях и об ущербе, причиненном обоим судам, Черный корсар приказал немедленно приступить к необходимому ремонту, дабы поскорей покинуть места, где на него в любой момент могла напасть эскадра адмирала Толедо, не говоря уже о том, что до Маракайбо было рукой подать.
   Печальная церемония длилась недолго. Быстро осмотрев карманы и кушаки убитых (ведь рыбы не нуждались в ценностях, шутливо заметил Кармо своему другу Ван Штиллеру), моряки связали их попарно, завернули в брезент и, привязав ядро к ногам, отправили в глубины Великого залива.
   Покончив с этой печальной обязанностью, экипаж под присмотром боцманов и старшин очистил палубу от обломков и приступил к замене поврежденных в перестрелке снастей. На линейном судне пришлось, однако, срубить грот-мачту и укрепить бизань-мачту, а вместо руля поставить огромное весло, поскольку в запасе не оказалось ничего более подходящего.
   И все же испанский корабль был не в состоянии идти своим ходом, и было решено, что «Молниеносный» возьмет его на буксир. К тому же корсар не хотел разделять свой и без того поредевший экипаж.
   Толстый канат, переброшенный с кормы пиратского корабля, был закреплен на носу испанского, и к вечеру корсары, подняв паруса, медленно поплыли к северу, стремясь укрыться под надежной защитой своего неприступного острова.
   Отдав последние распоряжения, Черный корсар велел усилить ночной дозор, ибо после яростной утренней перестрелки в непосредственной близости от берегов Венесуэлы он отнюдь не чувствовал себя в безопасности. Затем он приказал африканцу и Кармо отправиться на испанский корабль и привезти фламандку.
   Пока оба посланца, усевшись в шлюпке, уже спущенной на воду, плыли к шхуне, шедшей на буксире за «Молниеносным», Черный корсар быстро шагал по палубе, что выдавало волнение и глубокую озабоченность.
   Против обыкновения он выглядел встревоженным. Время от времени капитан останавливался, словно какая-то мысль не давала ему покоя, затем направлялся к Моргану, стоявшему на вахте на полубаке, словно собираясь отдать ему приказание, но, не дойдя до него, круто поворачивал и шел обратно.
   Он был еще мрачнее, чем обычно. Моряки видели, как он трижды поднимался на полуют, нетерпеливо глядел на линейный корабль и поспешно возвращался. Остановившись на полубаке, он рассеянно смотрел, как, встав над горизонтом, луна серебрила море волнистыми бликами.
   Услыхав, однако, как по возвращении с испанского корабля лодка звучно стукнулась о борт, он поспешно оставил полубак и застыл у лесенки, спущенной с левого борта.
   Не держась за поручень, Онората легко, как птица, поднялась на корабль. Она была в том же туалете, но голову ее покрывала разноцветная шелковая шаль с золотой каймой и длинной бахромой, как на мексиканских серапе.
   Черный корсар ждал ее, держа шляпу в руке и опершись на эфес шпаги.
   — Благодарю вас, синьорина, что вы удостоили мой корабль своим посещением,
   — сказал он ей.
   — Это я, кабальеро, должна благодарить вас за то, что вы соблаговолили принять меня на своем корабле, — ответила она с грациозным поклоном. — Ведь я ваша пленница.
   Предложив девушке руку, он провел ее на корму и пригласил в кают-компанию.
   Маленький салон, уютно расположенный под полуютом на уровне остальной палубы, был обставлен с такой элегантностью, что молодая фламандка, привыкшая жить среди великолепия и роскоши, не могла удержаться от изумленного возгласа.
   Видно было, что владелец каюты, даже став корсаром, не отказался от удобств и роскоши, к которым привыкли его предки.
   Стены салона были обтянуты голубым шелком, затканным золотом, и украшены большими венецианскими зеркалами; мягкий восточный ковер устилал пол, а на широких окнах, выходивших в море и разделенных изящными витыми колоннами, висели легкие кисейные занавески.
   По углам были расположены четыре горки с серебряной посудой, в середине — отлично сервированный стол, покрытый белоснежной скатертью из голландского полотна. Вокруг стола были расставлены удобные кресла с большими металлическими набалдашниками на спинке, обитые голубым бархатом.
   Два прекрасных серебряных канделябра заливали салон светом, от которого поблескивали зеркала и скрещенные клинки, висевшие над дверью.
   Корсар пригласил к столу молодую фламандку и ее спутницу.
   Великан Моко принялся подавать на стол кушанья в серебряных тарелках с гербом — это было изображение скалы и сидящих на ней четырех орлов, окаймленное загадочной надписью.
   Ужин, состоящий главным образом из свежей рыбы, копченого мяса, тропических фруктов и сластей, отборных итальянских и испанских вин, закончился в полной тишине, так как ни одно слово не сорвалось с уст Черного корсара, а молодая фламандка не посмела отвлечь его от беспокойных дум.
   После того как был подан шоколад, по испанскому обычаю в крошечных фарфоровых чашечках, капитан, казалось, решил нарушить становившееся тягостным молчание, царившее в салоне.
   — Извините, синьорина, — сказал он, глядя на молодую фламандку. — Извините, что я не сумел занять вас любезным разговором, но с наступлением ночи мою душу часто охватывает глубокая печаль, а мысли обращаются к глубинам Великого залива или уносятся в дальние страны, омываемые Северным морем.
   — И это вы? Самый бесстрашный из всех корсаров? — воскликнула молодая девушка в изумлении. — Вы, которому покоряются моря и самые мощные корабли? Ведь по одному вашему знаку сотни людей готовы пойти на смердь, вы не нуждаетесь в богатстве и роскоши, вас считают одним из самых прославленных вожаков флибустьеров. И вы печалитесь?..
   — Взгляните на мое платье, синьорина, и вспомните об имени, которое я ношу. Разве нет во всем этом чего-то печального?
   — В самом деле… — ответила молодая фламандка, пораженная его словами. — Вы носите темное, как ночь, платье, и флибустьеры дали вам имя, от которого все трепещут. В Веракрус, где я недолгое время гостила, мне рассказывали о вас такие истории, что кровь стыла в жилах.
   — Какие же, синьорина? — спросил с горькой усмешкой корсар, вперив свой мрачный взор в лицо молодой фламандки, словно пытаясь прочесть ее мысли.
   — Мне говорили, что, собираясь совершить ужасную месть, Черный корсар пересек с двумя братьями Атлантический океан. Один из них носил зеленое, другой — красное платье.
   — Так!.. — промолвил корсар, все более мрачнея.
   — Мне сказали, что вы всегда отличались суровым и замкнутым характером, что не боялись выходить в море, когда на Антилах бушевал ураган, и что наперекор волнам и ветру ваш корабль бесстрашно бороздил воды Великого залива, бросая вызов силам природы, ибо вам покровительствовали демоны ада.
   — Что же дальше? — спросил корсар пронзительным голосом.
   — А дальше оба -корсара — Зеленый и Красный — были повешены вашим смертельным врагом, человеком, который…
   — Продолжайте, — промолвил корсар, все более мрачнея.
   Не закончив фразу, молодая фламандка запнулась, глядя на него с беспокойством и страхом.
   — Что же вы умолкли? — спросил он.
   — Я не смею говорить, — ответила она нерешительно.
   — Вы боитесь, синьорина?
   — Нет. Но… Правда ли, что вы можете вызвать души умерших?
   В этот миг огромная волна с грохотом налетела на борт корабля, и глухой стон донесся из трюма. Брызги и пена окатили окна, замочив занавески.
   Побледневший корсар вскочил на ноги. Он бросил на девушку испытующий взгляд, но в его глазах тут же отразилось глубокое смятение. Подойдя к окну, он отворил его и выглянул наружу.
   Море спокойно блестело под лучами ночного светила. Легкий бриз, раздувавший паруса «Молниеносного», лишь слегка волновал пустынное море.
   И все же по левому борту виднелся еще пенистый след, оставленный плеснувшей волной.
   Черный корсар молча стоял у окна, скрестив по привычке руки на груди и пристально вглядываясь в море. Можно было подумать, что горящим взором он хочет проникнуть в тайны Карибского моря.
   Не говоря ни слова, девушка подошла к капитану. Ей было не по себе от гнетущей тишины.
   — Что вы там видите, кабальеро? — спросила она. Корсар не шелохнулся, словно не слыша вопроса.
   — О чем вы думаете? — продолжала фламандка. На этот раз корсар отозвался.
   — Вы спрашивали, — ответил он мрачно, — могут ли умершие оставить глубины моря, где они покоятся, и подняться к нам на поверхность?
   Девушка вздрогнула.
   — О каких умерших вы говорите?.. — спросила она после минутного молчания.
   — О тех, кто умер… неотмщенным.
   — Быть может, о ваших братьях?
   — Быть может, — ответил корсар едва слышно.
   Затем он поспешно вернулся к столу и, наполнив бокалы белым вином, сказал с принужденной улыбкой, так не вязавшейся с его бледностью:
   — За ваше здоровье, синьорина! Время уже позднее, и вам пора возвращаться на шхуну.
   — Ночь тиха, кабальеро, и ничто не грозит шлюпке, которая доставит меня обратно, — ответила девушка. Взгляд корсара, казалось, вдруг смягчился.
   — Значит, вы хотите разделить мое общество, синьорина? — спросил он.
   — Если вы не возражаете.
   — Напротив, синьорина. Жизнь на море не легка, и подобные минуты бывают так редко. Но у вас, если не ошибаюсь, есть тайная причина для того, чтобы остаться.
   — Возможно, что так.
   — Слушаю вас, синьорина.
   — Скажите, кабальеро, это правда, будто вы оставили родные места, чтобы отомстить своему врагу?
   — Да. Могу лишь добавить, что ни на земле, ни на море не будет мне покоя, пока не свершится эта страшная месть.
   — Вы так сильно ненавидите этого человека?
   — Я готов отдать всю свою кровь до последней капли во имя того, чтобы это свершилось.
   — Но что же он сделал такого?
   — Он уничтожил всю мою семью. Два дня назад я дал страшную клятву и сдержу ее, даже если для этого придется объехать весь свет и спуститься в преисподнюю. Рано или поздно я уничтожу моего врага и всех тех, кто имеет несчастье носить его имя.
   — И этот человек находится здесь, в Америке?
   — В одном из городов Великого залива.
   — Но как его звать?.. — спросила девушка с трепетом. — Быть может, я его знаю?
   Вместо ответа корсар пристально посмотрел ей в глаза.
   — Вы очень хотите знать его имя?.. — спросил он, немного помолчав. — Но вы не член нашей вольницы, и вряд ли я вправе сообщить вам его.
   Корсар тряхнул головой, словно отгоняя навязчивую мысль, затем поднялся и стал нервно ходить по каюте.
   — Уже поздно, синьорина, — проговорил он. — Вам надо возвращаться на корабль.
   Обернувшись к африканцу, неподвижно застывшему у двери, словно статуя из базальта, он спросил: