Сальников Юрий. Под солнцем горячим

   - Ты что - голодный? - Все вокруг засмеялись, а Кулек-Малек чуть не заплакал.
   Толстый Макс только сопел. Сейчас-то у него получилось случайно - можно сказать, тоже не повезло.
   Альбина между тем познакомилась с соседями-туристами и договорилась с ними: вечером зажгут общий костер, покажут друг другу художественную самодеятельность. Девочки начали репетировать. Максим Дроздик сзывал рыболовов на очередной промысел. Дежурные суетились у ведер. Словом, в палаточном городке на острове туристская жизнь входила в свою колею.
   А Гера не находил себе места почему Лидия Егоровна не объявляет, когда все пойдут в Новоматвеевку, чтобы поскорее выяснить про Степана Бондаря?
   - Слушай, Серега, - сказал Гера. - Надо же идти. Кулек-Малек, обняв коленки, сидел перед палаткой и глядел в землю. Он все еще переживал неудачу с матрацем.
   - Куда идти? - спросил он.
   - А искать Степана Бондаря.
   Серега махнул рукой в сторону девчоночьей палатки:
   - Пусть Райка.
   Муврикова с Гутей выпускали стенгазету.
   - Послушай, летописец, - обратился к ней Гера, заглянув в палатку. - А когда Бондаря искать будем?
   - Потерпи, узнаем. И про однополчанина Гузана и про твоего Бондаря, - ответила Райка с улыбкой и взглянула на Гутю. - Ну, что у нас там дальше? - Она не сказала Гере «иди», но всем своим видом дала понять, что он лишний.
   Он ушел. Ему не понравилось, как Муврикова с ним разговаривала. Улыбалась. «Про твоего Бондаря». Как будто не ее дело. Да еще советик дала: «Терпи». А сколько можно «терпеть»? Прошагал Гусельников десятки километров, через горы к морю вышел, а еще ничего не раскрыл. Хорошо узнавать про однополчанина - пойдут в сельсовет и выяснят, где он живет. А как быть Гере? Конечно, Новоматвеевка рядом, вот она, за речкой, и, может, живет в ней человек, который знает что-либо новое про Бондаря, но где его искать, этого знающего человека?
   Время- то идет, а все медлят, медлят…
   После обеда Лидия Егоровна объявила, чтобы все готовились к вечернему концерту. Тут уж и Муврикова заволновалась:
   - Лидия Егоровна, а когда к однополчанину Гузана пойдем?
   А Гера не выдержал:
   - Да что там про однополчанина говорить! Про Бондаря надо узнавать. О нем же ничего не известно. И вдруг не успеем?
   Учительница додумала и подозвала вожатую. Подошел и Семен. В общем, получился внеплановый походный совет юных путешественников: решали, где искать человека, который знает про Бондаря.
   - А я придумала, - сказала Гутя. - Спросим тоже в сельсовете. Какие живут в Новоматвеевке партизаны с гражданской войны.
   - Хорошо, - согласилась учительница. - Можно с этого начать. Семен, завтра утром пойдешь с желающими в сельсовет.

ПОИСКИ ВОЗОБНОВЛЯЮТСЯ

   Не трудно понять, как Гера ждал утра! Он еле досидел вечером у огромного костра дружбы, который разожгли сообща с соседями. И еле дослушал объединенный концерт. К костру подтянулись все туристы-островитяне. Выступали, пели, играли на гитарах. Гере особенно понравились «туристские матрешки». Три парня с рюкзаками за спиной повязались платочками и, пританцовывая, пронзительными голосами спели частушки. У них был припев:
   Спуск - подъем, спуск - подъем,
   А мы идем, идем, идем.
   А в одной частушке говорилось про какую-то Зину.
   Дух у Зины захватило,
   Подыматься нету силы,
   Но Зинуха молодцом:
   Где не шла, ползла ползком.
   - Это они сами сочинили, - пояснила Муврикова.
   - Не мешало бы и нам про себя сочинить, - заметила учительница.
   - А что? И сочиним, - тряхнула Райка «хвостом». - К новому костру дружбы будет готово! - Она сказала о новом костре дружбы потому, что этот, первый, всем понравился, решили через несколько дней провести такой же. Конечно, и Гере костер понравился, но все-таки он раньше других ребят ушел в палатку.
   Кругом шумели, укладывались, ожидая отбоя, а он уже лежал смирно. Скорее заснешь - скорее настанет утро.
   Желающих идти в сельсовет набралось много - чуть не весь отряд. А в сельсовете Семен обратился к черноволосой девушке-секретарю. «Мы туристы, спустились с гор, нам нужно выяснить кое-какие вопросы», - так он сказал, а девушка смотрела на него с любопытством, будто не верила, что они «с гор». Потому что стоял Семен перед ней в тщательно отглаженных брюках, словно были они только что из-под утюга. Гера еще в лагере заметил: ухитрился чемпион пронести свою одежду в рюкзаке так аккуратно, что «не подумаешь, будто неделю жил в палатке. Да и все ребята были в белоснежных рубашках с красными галстуками на груди. Такой тоже у туристов закон - где бы ни шагал, через какие дебри ни продрался, а в населенном пункте принарядись, как на праздник!
   - Какие же вопросы вы хотели выяснить? - поинтересовалась девушка-секретарь.
   - Во-первых, нам надо узнать, где живет один человек, - начала Райка. - Он однополчанин Героя Советского Союза Гузана. Вместе с ним под Ленинградом воевал.
   - Майор Ливанов? - сразу догадалась секретарь. - Жил такой у нас. Да только весной уехал.
   - Куда? - вырвалось у ребят.
   Выяснилось, что майор Ливанов уехал в Подмосковье и нового его адреса в сельсовете нет.
   - Можно узнать, если надо, - добавила секретарь.
   - Надо, очень надо, - подтвердила Муврикова. - Мы хоть письмо ему напишем.
   - Так я вам сообщу, как узнать, - пообещала девушка и спросила: - А какой вопрос «во-вторых»? Вперед высунулся Гера:
   - Еще - про партизан с гражданской войны. Были они в вашем селении?
   - Про гражданскую войну вам лучше поговорить с Валентиной Федоровной, - ответила секретарь и открыла дверь, на которой была табличка «Председатель сельсовета В. Ф. Худякова». - Валентина Федоровна, к вам пионеры из города.
   Председатель сельсовета В. Ф. Худякова оказалась молодой, красивой, с большой косой, закрученной сзади узлом. Она стояла посередине комнаты и сказала ребятам: «Садитесь, товарищи». А в комнате был еще один человек - он стоял перед Валентиной Федоровной, громоздкий, неуклюжий, небрежно одетый, даже какой-то вроде помятый. Вот про него можно было подумать, что он спустился с тор и живет в палатке, да еще и спит в одежде. Когда ребята вошли, этот дядька хмуро покосился на них: помешали ему разговаривать с председателем сельсовета. Но Валентина Федоровна сказала ему:
   - Значит, вот так я вам советую - не обижать старушку.
   - Да я не обижаю, - забасил дядька. - У меня ведь по закону. Где граница участка? По ее малиннику. Вот я и борюсь за свое. Мне чужого не надо.
   - Да неужели из-за тридцати сантиметров вы будете судиться? Или у вас земли не хватает?
   - Хватает не хватает, товарищ Худякова, это параграф другой. А вы, как представитель власти, помогите в моем законном требовании.
   - Да лучше бы вы помогли бабушке перенести малинник. Ей одной не справиться. Тогда бы она вам сама отдала этот несчастный клочок земли.
   - Нехорошие слова употребляете, товарищ Худякова, - укорил дядька. - «Несчастный клочок». Это же наша родная землица. Сколько бы ее ни было, а наша. За нее люди кровь в войну проливали. А чужой малинник, еще раз скажу, мне ни к чему. Пусть куда хочет, туда и девает.
   - Ничего вы так и не поняли из нашего разговора, - вздохнула Валентина Федоровна. - Очень жаль.
   - И мне жаль, товарищ Худякова, да что поделаешь. По закону своего добиваюсь. Я ведь не за чужое хлопочу.
   - Вот это вы правильно сказали, - усмехнулась Валентина Федоровна. - За чужое хлопотать не будете.
   - Опять намеками разговариваете?
   - Какие уж там намеки! - махнула рукой Валентина Федоровна и села за свой столик. А толстый дядька сказал «прощевайте» и вышел. Валентина Федоровна помолчала, потом что-то записала на листке календаря, и когда подняла на ребят глаза, они смотрели весело: - Ну, с чем пожаловали, юные туристы?
   Семен объяснил.
   - Партизаны с гражданской войны! - обрадовалась Валентина Федоровна. - А как же! Есть! Галочка! - позвала она. И когда в дверях появилась девушка-секретарь, попросила: - Разыщи-ка нам бумаги партизанского вечера. Собирали мы тут недавно старичков - красно-зеленых, - объяснила она, пока Галочка искала бумаги. - Вечер воспоминаний устроили. Чуть не до петухов просидели. Ох и порассказали они нам разного, записать да издать, целая книга получилась бы. Вот, - раскрыла она папку, которую принесла Галочка. - Особенно у Степана Бондарева интересные воспоминания.
   - Как? - выкрикнул Гера. - Степан Бондарев?
   - Да. А что?
   - Так мы же его ищем, - сказала Муврикова. - В краевом музее про него написано.
   - Совершенно верно, - кивнула Валентина Федоровна. - Мы посылали туда материал.
   «Подождите, подождите, - хотел сказать Гера. - Мы ищем не Бондарева, а Бондаря». Но его опередила Гутя.
   - В записке-то Бондарь! - сказала она. Серега и Райка дружно ополчились на нее.
   - А может, искажено в записке? Вот у него и узнаем. Ты посуди, - начала доказывать Райка. - И тот партизан, и этот партизан. И тот в музее, и этот в музее. И тот Степан, и другой. Нет, нет, он и есть! - закончила она уверенно.
   Гера не знал, что думать. Очень хотелось верить, что все именно так, как убеждают Серега и Райка. А они уже закидали Валентину Федоровну вопросами: «Где Бондарева найти? Да как к нему пройти? Далеко ли он живет?»
   - Галочка, - сказала она. - Дай туристам адрес. Отыскать на улице Подгорной дом номер двадцать восемь не составило никакого труда. Только хозяина-то не оказалось дома. Стучали в калитку, потом вошли во дворик, снова стучали - на двери не было замка. А из хаты никто не отзывался. В соседнем доме открылась дверь, молодая женщина крикнула:
   - Нема же там никого!
   - А где Бондарев?
   - Карпыч? Так кто ж его знает. Как зимой его старая вмерла, сам в хате редко бывает. У моря побачьте.
   - Где у моря?
   - А кто ж его знает. - Ребята в растерянности переглянулись. - Как ему пересказать-то? - спросила женщина. - Виткеля были?
   - Туристы мы, из города. На острове живем, - ответил Семен. - Окажите, хотели познакомиться. Завтра еще придем.
   Когда вышли на улицу, Гера протянул недовольно:
   - Опять жди «завтра».
   - Ну ничего, - успокоил его Семен. - Зато теперь мы знаем, к кому обращаться.
   - А сейчас в лагерь? - спросил Кулек-Малек и, свернув за угол, прочитал табличку на доме: - Приморская улица.
   - Стоп! - воскликнула Райка. - Приморская? Так на этой же улице Чертков живет, ну тот, который с Гузаном вместе учился, помните? - Она вынула записную книжку и заглянула в нее. - Так и есть: Приморская, шесть или восемь. Сходим к нему? - повернулась она к Семену. - Это нам по пути.

ВОТ ТЕБЕ И УЧИЛИСЬ ВМЕСТЕ!

   Каменный дом под железной крышей. Высокий забор. Крепкая калитка на запоре. Надпись: «Во дворе злая собака». Номер восемь.
   Собака дала о себе знать, едва ребята приблизились к калитке. Она залаяла, задыхаясь от злости, и стала рваться к воротам, лязгая железной цепью.
   - Стучи, - сказал Семен.
   - Может, тоже дома нет, - засомневалась Абрикосова.
   Гера постучал.
   - Кто там? - раздался мужской голос из глубины двора.
   - Нам нужен товарищ Чертков, - сказала Муврикова. - Михаил Леонтьевич.
   Щелкнула задвижка.
   - Что еще? - пробасил за калиткой хозяин, и перед ребятами появился высокий неуклюжий дядька - тот самый, который был у Валентины «Федоровны в сельсовете. - Я Чертков, в чем дело?
   Гера остолбенел. Да и не он один, потому что все долго молчали, даже Семен.
   - Простите, - наконец пришла в себя Муврикова. - Мы туристы. Мы хотим узнать про Андрея Гузана.
   - А-а-а, - Чертков распахнул калитку пошире, но не для того, чтобы пригласить ребят к себе, а, наоборот, сам вышел на улицу. Был он в грязной рубахе навыпуск, в коротких серых штанах, из-под которых виднелись толстые волосатые икры, на ногах стоптанные тапочки. Подойдя к бревну, приваленному к забору, Чертков уселся на него. - Замолчи, бешеный! - крикнул он на собаку, которая все еще неистовствовала во дворе, и добавил с гордостью: - Зверь, а не пес.
   - Мы узнали, - снова начала Райка, когда все ребята окружили Черткова, - что вы учились с Гузаном.
   - Учились, учились, - подтвердил Чертков.
   - Может, и за одной партой сидели? - вставил Серега.
   - Сидели и за партой.
   - И дружили? Чертков хохотнул:
   - Как же, дружили. Он меня по загривку, я его под дыхало.
   Райка не знала, как отнестись к этой шутке, и поглядела на ребят. Потом попросила:
   - Расскажите о Гузане.
   - А что рассказывать-то?
   - Ну, какой он был.
   - Обныкнавенный. - Он так и сказал «обныкнавенный» и усмехнулся. И Гера не понял - то ли нарочно он употребил это словечко, то ли на самом деле неграмотный и не сидел никогда за партой в школе, а тем более рядом с Героем Советского Союза Андреем Гузаном.
   Муврикова, а потом и Серега все-таки начали его расспрашивать: какой был Гузан ученик, хорошо ли учился, но Чертков отвечал коротко, обрывками фраз. Гера слушал его, а сам ни на секунду не мог забыть, что этот самый Чертков хочет судиться со старухой соседкой из-за тридцати сантиметров земли. Ни герой Гузан, ни пионеры из города Черткова нисколько не интересовали. Да он и не скрывал этого:
   - Герои, герои… Ходят, ищут. Были у меня здешние, а потом в сад залезли. Ружьишком попугал.
   - Ну что ж, - сказал Семен. - Мы пойдем. До свиданья.
   - Бывайте, - поднялся с бревна Чертков и не успели ребята отойти двух шагов, как захлопнулась за ним калитка с надписью: «Во дворе злая собака».
   - Фу, - сказала Райка, словно ей долго не хватало чистого воздуха и лишь сейчас она вздохнула полной грудью.
   А Гера вспомнил, как тетя Фиса в Красногорийском неохотно отвечала ребятам на вопросы об этом Черткове и даже сказала, что лучше к нему совсем не ходить, все равно ничего интересного он не расскажет. Так оно и вышло.
   - Вот вам и учились вместе, - сказал Серега, тоже думая об этом. - За одной партой сидели. Тип он!
   - Может, он раньше не такой был, - возразила Гутя.
   - Какое там! - заспорил Кулек-Малек. - Слышала, как про дружбу сказал? «Он меня по загривку, я его под дыхало». Вот и вся их дружба.
   - Лучше бы и не ходили, - сказал Дроздик.
   - Нет, почему же, - не согласился Семен. - Надо знать, что и такие водятся.
   - Разные под солнцем горячим ходят, да? - спросил Гера, многозначительно взглянув на девятиклассника.
   - Вот именно! - ответил тот.
   В лагере Лидия Егоровна спросила: где были и что видели? Гера ответил, что в Новоматвеевке живет красный партизан Степан Бондарев. А Муврикова объяснила про майора Ливанова. Когда же Абрикосова начала рассказывать про Черткова, Муврикова оборвала ее, махнув рукой: «Да ну его, этого!»
   И вправду - ну его!
   Вечером, сидя у моря, Райка опять начала строить планы: как напишут они майору Ливанову, а потом обязательно напишут в ту часть, где служил Гузан, а потом пригласят к себе на общешкольный вечер тетю Фису и Павла Ивановича, чтобы они рассказали про героя, а потом их дружине присвоят имя Андрея Гузана.
   В санаториях зажигались огни, горизонт у моря затуманивался, по темной его поверхности начали шарить прямые, как стрелы, лучи прожекторов. Это пограничники прощупывали морские просторы. Там, за морем, уже чужая страна - Турция.
   Гера сидел с ребятами на берегу, слушал музыку из транзистора, смотрел на черную, словно уснувшую, массу воды, по которой скользили прожекторы, и соглашался с Мувриковой, говорившей о Гузане, но думал… О чем он думал? Ну, конечно же, о том, как завтра пойдет вместе с ребятами к Степану Бондареву…

БОНДАРЕВ НА ОСТРОВЕ

   Только все получилось не так. Почти сразу после завтрака раздался Гутин крик:
   - Бондарев на острове! Бондарев! - Она бежала к лагерю по тропке от дальних кустов, куда недавно ушли с удочками рыбаки. С ними была и Гутя. И вот теперь она мчалась, всполошив всех, кто оставался у палаток, - Бондарев на острове!
   К лагерю приближались рыбаки во главе с Дроздиком, и в центре их шел… Нет, дайте Гере передохнуть! Если вчера для всех ребят было неожиданностью появление перед ними «друга Гузана» - этого неуклюжего дядьки, - то сейчас полной неожиданностью для Геры было то, что он увидел… С ребятами шел высокий старик - в плаще и зеленой брезентовой фуражке, с удочками в руках, да, да, тот самый рыбак, с которым Гера разговаривал два дня назад, когда обходил необитаемый остров. Он и был Степаном Бондаревым.
   Выяснилось это просто. Когда наши рыбаки пошли по берегу, они встретили старика. Тот сам спросил: не из города ли они туристы? Кто-то, сказал он, приходил вчера к нему, да не застал дома.
   - Так это же мы! - воскликнул Дроздик. - А вы Степан Бондарев?
   - Степан Карпович, - отрекомендовался старик. Гера глядел на него и не верил: неужели правда - он? Степан Бондарев или… Степан Бондарь? Неужели сейчас разъяснится все, ради чего он пошел в поход? Только странное дело… Гера шел навстречу этому человеку совершенно спокойный. Тогда, в музее, приближаясь к записке, чтобы посмотреть, что написано в ней на обороте, он и то волновался. А сейчас? Ну почему так ровно бьется сердце? Хотелось лишь поскорее спросить про записку.
   Желанного гостя уже окружили со всех сторон ребята.
   - Вы партизанили в этих краях? А в сталактитовых пещерах хранили оружие? А в хуторе Алюк тоже бывали? - О хуторе спросила Гутя. И на все вопросы старик отвечал утвердительно. «Да, партизанил». «Да, в пещерах оружие хранили». «Да, на хуторе Алюк бывал и притом много раз!»
   У Геры исчезли все сомнения. Он понял: перед ним и вправду стоит человек, которого он с таким нетерпением хотел видеть и про которого сказано в записке, что он знает, где спрятано.
   - Расскажите скорее, - затормошили ребята старика, усаживая его на траву перед палатками.
   И он начал рассказывать. А потом был обед - дежурные принесли гостю миску пахучего борща. И после обеда он снова рассказывал. По режиму полагался мертвый час. Но разве тут до сна? Как уселись на пригорке в тени широкого граба, так и слушали старого партизана до самой темноты…

РАССКАЗ СТАРОГО ПАРТИЗАНА

   - Мне было тогда двадцать лет.
   Пришел на Кавказ белогвардейский генерал Деникин. И сразу объявил мобилизацию в свою армию. Я под самый первый призыв попал. Только воевать за белых у меня не было охоты. Мой отец в Красной Армии служил, при отступлении наших частей вместе с ними в астраханские степи подался. А я с дружком, как беляки за мной пришли, убежал в лес к партизанам.
   Было это в сентябре, а то, почитай, и в октябре восемнадцатого. Под Чистым Ключом мы тогда белым покоя не давали. А летом девятнадцатого приехали к нам большевики-подпольщики из города и организовали главный штаб - всех партизан по берегу Черного моря объединили. Главный штаб руководил теперь всеми операциями против деникинцев.
   Командовал нашим Чистоключевским отрядом отчаянный человек. Черночубом звали. Из наших, кубанских был, смельчак, каких я после не видывал. Меня он своим адъютантом сделал. И вот помню такой случай. Двинулись мы от Чистого Ключа на равнину, окружили одну станицу и завязали с белыми бой. Белых уйма, нас меньше. И вот Черночуб придумал: дайте, говорит, мне офицерскую одежду. За этим дело не стало. Переоделся он и меня тоже в беляковскую форму нарядил, в солдатскую. Сели мы на лошадей и - под огонь! Под выстрелами поскакали к станице - краем, по-над леском. И выскочили на передовую линию казачьего фронта. Беляки-то свои батареи перед станицей поставили. Вот мы к этим батареям и подлетели.
   Подлетаем, значит, к одной, и Черночуб приказ отдает белому офицеру: срочно выходить на огневую позицию! Отдал приказ и дальше. Белый офицер в суматохе не разобрался - и раз вперед! А тут его наши в цоп!
   Такой же спектакль разыграли мы и с пулеметной командой беляков. Двадцать пулеметов с тачанками, как один, в наших руках оказались.
   Под Черночубом лошадь убили. Он свалился, чуть ногу не сломал, да сразу вскочил, а я закричал: «Лошадь офицеру!» Опять в суматохе беляки не разглядели, лошадь подвели, ну, мы назад к себе, за лесок. Как целы остались, до сих пор удивляюсь.
   Ежели коротко сказать - вернулись мы к своим и Черночуб белякам ультиматум послал: складывайте, такие-сякие, оружие, драться вам все равно нечем. Они туда-сюда, заерепенились, а глянули - пушки-то да пулеметы у нас. А пока мы переговоры вели, еще и позиции хорошие заняли. И как ударили по белякам из их же пушечек!
   Конечно, и нам доставалось… Каратели лютовали. Налетят на станицу, в которой наши семьи, рубят подряд - людей губят, дома сжигают. Один раз целый отряд погиб.
   - Алюкский? - не выдержал Гера.
   - Вот, вот. Точно - Алюкский. Слыхали, значит? Предатель их выдал. А командир ихний - дружок был нашему Черночубу.
   Вот уж не помню, как его звали. Погиб он. Черночуб узнал и сам не свой сделался. Каратели-то отряд истребили и хутор сожгли. Тут приходит нам из главного штаба приказ: идти в Верхнереченскую. А в Верхнереченской этот самый отряд карателей стоял. И приказ такой: по карателям за все их бесчинства ударить по-партизански. Задача ясная. Помню, вечером захожу я в хату, где Черночуб жил, а он голову руками зажал, думает. Шевели, говорит, мозгами, Степан. Дело сурьезное. Никому он еще про то не объявил, а мне рассказал, И добавил: тебе задание, Степан. Сказывают, в Верхнереченской предатель тот свою шкуру спасает, холуйствует перед беляками, спину выгибает. Надо нам его не упустить.
   Вышли мы вечером. Черночуб остановил отряд в лесу, всем объявил, куда идем, зачем. Пошли дальше лесом, речка - сажени две шириной, быстроводная. А ночи уже морозные, одежда обледенела, руки закоченели, продрогли мы все. Наутро к открытому полю подобрались, в полуверсте от Верхнереченской. Церковь белеет. Лай собак слышен. Повели наступление с трех сторон. Не по улицам, а по дворам да огородам. К центру пробираемся.
   Да только чуть успели через первые заборы перемахнуть - жители навстречу высыпали. Рады нам, угощают, кто чем - пирожками, варениками, салом. Ждали нас и жалели. Рассказали они, где у гарнизона пулеметы. Да гарнизон тоже не дремал - тревога, в колокол зазвонили. И с колокольни пулеметный огонь захлестал.
   Черночуб рассердился: ах, говорит, ты святая обитель! Всякой нечисти пристанище даешь? Так пускай и пас господь-бог не осудит! И дал команду по церкви палить. Порешили мы тогда эту их святую обитель - замолчал их пулемет, а мы сто человек обезоружили, офицера к Черночубу привели. Я же бросился за предателем. Первым делом к хозяйке, где офицер на постое был, ее расспросил. И кто же помог мне? Такой вот вроде вас, парнишка. Поманил меня и на сарай показал, когда мы из хаты вышли. Там я и сцапал этого - отсидеться от партизан надумал, да не вышло. Привел я его к Черночубу.
   Отдохнули мы в той станице часок, а может - два. Больше нельзя - беляки успели по линии передать, что мы налет делаем, им подкрепление шло. Все-таки два часа провели мы в тепле - жители бани истопили. Не поверите - вместе с портянками кожу с ног снимали? Так пообморозились. А потом опять в лес, на мороз…
   - А предатель? - спросил Серега.
   - А что предатель? Он да и офицер по заслугам получили. Отомстил Черночуб белякам за своего друга, а мы за весь погибший отряд и хутор разоренный Алюкский. А вот еще был случаи…
   Гера оглядел ребят. Они слушали, забыв обо всем на свете. Еще бы! Перед ними сидел живой партизан с гражданской войны! А Гера? Ну разве мог он подумать, когда читал с бабушкой, воспоминания Дмитрия Арефьева, что увидит человека, который вместе со своими друзьями красно-зелеными и с командиром Черночубом отомстил за погибший отряд командира Василия.
   Вот, оказывается, чем закончилась алюкская трагедия.

И СНОВА - УДАР!

   Только как бы много ни рассказывал Степан Карпович, а Гере нужно было услышать о главном. И, выждав момент, когда старый партизан сделал передышку, Гера прямо сказал:
   - О записке расскажите.
   Степан Карпович повернулся в его сторону:
   - А я ведь ждал этого вопроса. Стало быть, знаете про записку?
   - Знаем, - ответило сразу несколько голосов. Степан Карпович вздохнул:
   - Да, но в записке-то не обо мне.
   - Как? - не поверил Гера.
   - А вот так. Я же не Бондарь. Я - Бондарев.
   Вот оно, значит, что! Не успел Герка порадоваться и снова - удар!
   - Да мне уже приходилось разъяснять про записку-то, - продолжал Степан Карпович. - Расспрашивали у меня.
   - В музее?
   - И из музея. И ребята вроде вас или чуток постарше. А недавно еще из Карабчанки приходили.
   - Из Карабчанки?
   - Да. Тоже записывали, как эта чернявая.
   - О чем же они расспрашивали? - заволновался Гера.
   - Да про Бондаря же.
   Еще лучше! Значит, и в Карабчанке ищут Степана Бондаря.
   - А вы сами-то что-нибудь слышали о нем? - спросила Муврикова у Степана Карповича.
   - А как же, слышал. Меня даже еще в те годы спутали с ним один раз. За него приняли, как вот вы сейчас.
   - Партизаны?
   - Ну да. Пришли связные из другого отряда и говорят: где тут Степан Бондарь, он звал нас. Их ко мне, а я говорю: никого я не звал. Выяснили что к чему. Бондарь-то в другом отряде в то время находился.
   - И вы его видели?
   - Не приходилось.
   - Говорят, он всюду бывал, - сказала Гутя. - И всегда важные указания, приказы привозил. Из главного штаба, что ли? Так нам дедушка Кондрат сказал в Красногорийском.
   - Знаю Кондрата, - кивнул Степан Карпович. - Ничего он парняга был только путаник хороший. И сейчас путаником остался. Не мог он видеть Бондаря, потому как Бондарь везде бывал, это верно, да никому не объявлялся, никто его и не видел.