Сальников Юрий. Под солнцем горячим

   - Походить захотелось, - соврал Гера и покраснел. - С Толстым Максом поменялись, - добавил он, чтобы хоть капельку походило на правду.
   Дров поблизости не было. Гутя пошла дальше, свернув на узенькую тропку среди высокой травы. В траве было душно, как в теплице, и так же, как в теплице, пахло землей. Порхали над цветами бабочки, трещали синие стрекозы. Все кругом звенело, трепетало под солнцем. И как спокойные стражи, стояли над этой поляной огромные деревья. Веселая тропинка вилась между их серыми стволами и обрывалась у оврага. А на другой стороне оврага пышной зеленой стеной вздымались кусты с мелкими, будто кружевными, листочками, и из этих кустов торчали голые засохшие деревья, черные, искареженные. Гутя засмеялась;
   - Гляди, как седые старики!
   Гера посмотрел и поразился: как похоже.
   Он потащил сухую ветку из травянистых джунглей на дорогу. Скоро набралась огромная куча. Гутя тоже носила сушняк. Только она часто отвлекалась:
   - Ой, гляди, муравей муравья волочит! - Она садилась на корточки и рассматривала муравья. Или нюхала цветок и совала под нос Гере:- Свежими огурцами пахнет! - А один раз закричала: - Борщевик, борщевик! Осторожнее!
   На толстой высокой дудке огромным зонтом раскрылся белый цветок. Листья - как у лопуха: мясистые, широкие, с глубокими прорезями. Так вот он какой, этот страшный борщевик! Стоит коснуться его листьев, после дождя или рано утром, когда роса, и откроются на коже долго незаживающие раны. Недаром Альбина предупреждала перед походом: «Берегитесь борщевика!» Гера его до сих пор не встречал. Да и сейчас, наверное, прошел бы мимо, если б не Гутя. И как она успевает все разглядеть! Словно все интересное само ей лезет в глаза!
   И змею первая увидела - она! Они несли ворох веток, когда Гутя вдруг остановилась - будто застыла, глядя в одну точку. Большущая черная гадюка, свившись толстым кольцом, грелась на солнце. Ее блестящая кожа лоснилась, будто масляная. Нет, Гутя не испугалась. С Абрикосовой непременно сделался бы припадок, это факт. А Гутя молча передала Гере палку, потому что он все-таки мальчишка и должен защищать и ее, и себя. И когда он взял из Гутиных рук палку, то почувствовал себя действительно очень сильным. Он шагнул к гадюке, ударил по ней и придавил палкой. Змея заворочалась, подняла голову, зашипела и начала вытягивать упругое тело из-под палки. Гера придавил крепче, но гадюка извивалась все сильнее и сильнее. Гера крикнул: «Бей!» Гутя схватила другую палку и ударила. Но змея вывернулась и с шуршанием поползла в кусты. Гера бросился за ней и еще раз стукнул. Змея нырнула в густую траву.
   - Эх, упустили, - выдохнул он и взглянул на Гутю. Гутя тяжело дышала, как после быстрого бега, и Гера понял, что она все-таки испугалась. Но не убежала. И вдруг сказала:
   - А вот и хорошо, что упустили. Пусть живет. Гере сделалось весело, и он тоже оказал:
   - Пусть живет. - И оба они рассмеялись.
   Ох, сколько потом было разговоров об этой змее? Гутя беспрерывно рассказывала, как Гусельников храбро бросился на гадюку, и все, девочки ахали, а мальчишки завидовали. И зачем кривить душой? Гере было приятно. Он, конечно, не хвастался. Он только улыбался. Или вернее сказать: он даже улыбаться-то не хотел, рот невольно растягивался до ушей. Толстый Макс даже съязвил:
   - Смотри, рот раздерешь.
   Только, по-моему, ничего в этом нет дурного - можно же человеку и улыбаться без всякого стеснения, если по-настоящему радостно.
   А Гере было радостно. И не потому, что хвалили. Просто в этот день ему все очень нравилось. И когда пришли красногорийцы с Олегом Захаровичем и еще с двумя взрослыми - мужчиной и женщиной, Генку радовало, что в лагере гости. А когда Серега Кульков вытащил из рюкзака тяжеленный камень, отколотый им собственноручно от горы Красной, и Гера рассматривал его, то радовался за Серегу: добыл-таки геолог замечательный, образец! Потом началась футбольная встреча, и Гере нравилось, как играют ребята, и как свистят-визжат болельщики, и как судит Семен.
   Костер и тот пылал необыкновенно: взлетал гигантским столбом к небу, а в вышине сыпались из него искры, будто выдувал ветер из огненного снопа золотые зерна, тающие на лету в черном небе.
   Олег Захарович рассказывал о себе, о десантниках и снова об Андрее Гузане. А взрослые, которых он привел с собой, оказались друзьями Гузана. Мужчина - Павел Иванович - жил с героем на одной улице. В детстве они вместе, с Андрюшкой - так запросто он назвал героя - ловили рыбу: Гузан был азартным рыбаком.
   - Ага! - сразу обрадовался Дроздик, будто это сообщение роднило и его с героем.
   А женщина - ее звали тетей Фисой - училась с Гузаном в школе, только в разных классах, но они часто ходили вместе в походы к морю. Гузан очень увлекался туризмом.
   - Ага! - подпрыгнул уже Серега Кульков и. победно взглянул на Дроздика.
   Они словно соревновались, кому из них Гузан ближе.
   - А давайте, Лидия Егоровна, - предложила Абрикосова, - назовем наш экспедиционный отряд именем Гузана!
   - Почему же только экспедиционный? - возразила Муврикова. - Свой пионерский отряд так назовем.
   - Нет, - заявил Серега. - Предложим своей школьной дружине. Дружина имени Гузана!
   - Но для этого нам нужно много поработать, - сказала учительница, - побольше узнать интересного о герое, собрать фронтовые фотографии, документы.
   - Кое-что из документов о Гузане мы вам дадим, - сказал Олег Захарович.
   - Фотографии переснимем и пришлем, - вставил Вася Топчиев.
   - Жалко, о военной жизни у нас мало сведений, - заметил Павел Иванович.
   - А в Новоматвеевке его однополчанин живет, - вспомнил Топчиев. - Мы к нему ездили прошлым летом.
   - И у него фото есть, - добавила одна из красногорийских девочек. - Он показывал нам альбом.
   - Где он живет? - сразу заинтересовалась Райка, приготовившись записывать адрес.
   - В сельсовете узнаете, - сказал Олег Захарович. - Да там и еще, кажется, кто-то есть. С Гузаном и с вами учился, да? - обратился он к тете Фисе.
   Она нахмурилась:
   - Чертков, что ли? Да, верно, учились…
   - А у него какой адрес? - снова нацелилась карандашом Райка.
   - Не то шесть, не то восемь на Приморской, - ответила тетя Фиса. - Только незачем идти к нему, ничего он не знает, мало с нами учился. А вот однополчанин очень интересный человек, майор Ливанов.
   - Сходим, сходим, - заверила Муврикова.
   - Планы-то чудесные, - улыбнулась Лидия Егоровна. - Только бы выполнить.
   Мечта туриста всем ясна, -
   запел вдруг Олег Захарович, -
   Протопать все пути-дороги…
   И потому во время сна, -
   подхватили ребята, -
   Турист растит большие ноги!
   Пели эту песню дружно, потому что была она не о ком-нибудь, а о них самих, о туристах, которым «море по колено», и про то, как турист всегда «рубать готов, хоть будет сварено полено»!
   За спинами у ребят притаилась черная ночь, притих лес, кусты и деревья, опоясывающие лагерь, розовели в отсвете костра, а высокие звезды над головой словно замерли и перестали мерцать, прислушиваясь к голосам пионеров с Земли.
   Гера смотрел на костер, на звезды и тоже пел.
   Думал ли он, что ему на всю жизнь запомнится эта ночь, и одетые зеленью улочки Красногорийского, и деревянная школа с музеем, и все живущие здесь люди, все, с кем удалось познакомиться, - белоголовая Лена, загорелый дочерна Вася Топчиев, директор школы - герой десантник, друзья Гузана… И уж, конечно, надолго сохранится в памяти солнечная поляна с легкими стрекозами, где увидели они с Гутей сегодня днем страшную змею - веселая поляна, которая лежит сейчас в темноте за стеной настороженного леса, тоже притихшая и таинственная…

ЗАГОВОР

   А утром Геру разбудила кукушка. Она куковала близко, почти над ухом. Гера загадал, сколько ему жить. Но, перевалив за сто, бросил считать. Предсказательница продолжала свое «ку-ку». Тогда он загадал, сколько километров шагать сегодня до домика лесника. Выходило больше пятидесяти, а это была самая настоящая неправда. Кукушка же не, умолкала.
   И Гера понял, что она просто считает, сколько впереди у туристов интересного.
   Солнце, едва выкатившись из-за горы, осветило всю поляну. От мокрых палаток пошел пар. Листья на деревьях заблестели от росы. Ребята еще спали. Швидько храпел - он ночью дежурил.
   Вскоре раздался голос Лидии Егоровны: «Подъем!» И Гера нетерпеливо начал всех расталкивать:
   - Вставайте!
   Сразу после завтрака лагерь свернули. Поляна осиротела. Ее стало даже, немного жалко - за эти два дня она сделалась привычной, обжитой. Но разве мало хороших мест впереди?
   И вот - рюкзаки за плечами, ведра, палатки и палки в руках, отряд выстроен в полном походном снаряжении, а голос Лидии Егоровны призывает:
   - Вперед!
   И потянулась под ногами белая каменистая дорожка. Уперлось в затылок жгучее солнце. Неужели будет так же трудно, как позавчера? Костровые стойки снова оттягивали Гере руки. Но прошагали совсем немного, даже слабые не отстали, и не растянулся отряд, как раньше на целый километр, а Лидия Егоровна уже скомандовала: «Привал!» Даже не заметили, как прошли половину пути. Значит, и вправду трудным был только первый день, а теперь - втянулись, и начнут отлетать от подошв километрики!
   Словно белый пароход на зеленом поле, выплыл за очередным поворотом дороги домик лесника. Впрочем, так этот домик называют по старой памяти. Сейчас в нем жили две семьи рабочих с лесозавода. Лесозавод рядом, в километре отсюда, его не видно за деревьями, туда идет каменистая дорога. У домика туристов встретила веселая полная женщина, повязанная синей косынкой. Около нее стояли три девушки - внучки, кареглазые, очень похожие друг на друга, только ростом разные.
   - Отдыхайте, набирайтесь сил, - сказала гостеприимная хозяйка. Звали ее Галиной Максимовной. - Пополните запас продуктов. Дальше до самого моря магазинов нема. А на лесозаводе у нас есть. Да и хата у нас просторная. Кухарить на плите можете, или костер палите, вода близко, речка за домом.
   - А рыба в ней водится? - спросил Дроздик.
   - И рыбы богато, ловите на здоровье.
   - В таком случае - остаемся, - решил Дроздик, будто недоставало лишь его указания. - И устраиваем коллективное ужение! На обед сделаем уху.
   - Великолепная идея, - согласилась Лидия Егоровна. - Назначаю тебя главным рыболовом.
   - Внимание! - закричал немедленно Дроздик. - Получайте снасти.
   - И девчонки? - спросила Гутя.
   - Все, все! - Дроздик развязал рюкзак, наполненный таким количеством рыболовецких принадлежностей, что Их хватило бы на два отряда.
   Гера рыбной ловлей не увлекался. Но Дроздик и ему дал леску с. крючком. Гера пошел искать на берегу место. Рядом с ним оказалась Коноплева.
   Речка петляла по лесу, делала крутые повороты. Берега ее были густо покрыты кустами. Ребята разбрелись кто куда, из-за кустов доносились голоса, потом они утихли - рыбаки народ серьезный, напрасно шуметь не любят.
   Гера и Гутя устроились на безлюдном перекате. Речка тут бежала по широкой полосе мелкого галечника. А над прибрежными «устами поднимался высокий, стройный грабовый лес. Солнце пробивалось сквозь листья, играло в воде кружевными переливами. А сбоку от переката был тихий омуток.
   - Закидывай. - Гутя протянула хлебный мякиш.
   Гера нацепил и закинул. В прозрачной воде было хорошо видно, как маленькие рыбешки кинулись к крючку, но, ткнувшись носами в белый шарик, отскочили. А вместо этих подплыли другие, покрупнее. Они словно играли, подталкивая хлебный колобок, но не заглатывали его, а просто вертелись около крючка. Вдруг, метнувшись, как торпеда, подлетела к крючку большая рыбина, нюхнула и тут же бросилась назад - исчезла. Хлеб не соблазнил и ее.
   - Может, на червяка клюнут? - сказала Гутя и отыскала одного в мокрых камнях - нацепила на свою удочку.
   Гера тоже нацепил червяка. И тут увидели широкоголового бычка. Черный бычок лежал на плоском подводном камне, как на блюдце, и лениво двигал хвостом, словно обмахивался веером. Он делал вид, что его не интересует червяк, который опустился поблизости. А сам осторожно наблюдал. Охваченная охотничьим азартом, Гутя зашептала: «Подводи ближе, подводи!» Гера подвел крючок к самой морде бычка - можно сказать, толкал ему в пасть. Повернув широкую, словно расплющенную, голову, бычок застыл, даже хвост не двигался, и вдруг - хвать червяка! И под камень. А Гера - хвать удочку вверх. И забился подводный хитрец в воздухе. Перехитрили рыбаки. Засмеявшись, Гутя схватила бычка обеими руками и опустила в консервную банку, которую принесла с собой.
   - Теперь бы мне поймать, - сказала она. И немного погодя вытащила крошечную серебристую шемайку.
   - А теперь я, - сказал Гера. И вытащил второго бычка.
   Так они ловили, будто соревнуясь, по очереди, и не заметили, как пошел дождь.
   Он начался неожиданно. Набежала из-за горы тучка,, и вдруг зашуршало над головой. С неба сквозь листву посыпались крупные капли. Они падали на листья и, дробясь, разлетались в солнечных лучах радужной пылью-
   - Сейчас пройдет, - сказала Гутя, задирая голову.
   Но дождь не проходил. Наоборот, он припустил сильнее. Гутя отбежала от воды и встала под дерево. И позвала Геру. Он тоже оставил удочку в реке и встал рядом с Гутей, а сам не спускал глаз с пробкового поплавка, который бойко прыгал под ударами дождя.
   Дождь шелестел и шелестел. И все камни на берегу сделались темными, как в реке. Лишь под стволом наклоненного дерева оставалось сухое местечко. Гера посмотрел туда: рядом с дуплистой корягой лежала куча прошлогодних листьев. Может, там и змеи водятся?
   Только Гутя не испугалась змей. И они спрятались под корягой.
   А дождь шел - без ветра, ласковый, спокойный, уверенный, будто знал, то хоть и светит солнце и расчудесный стоит денек, а все равно он должен пролиться, раз донесла его до этого горного места какая-то тучка…
   Вдруг Гутя воскликнула:
   - Гляди, листья спасибо дождю говорят!
   Да, листок как бы подставлял дождю свою ладошку, но едва падала на него капля, сгибался под ее тяжестью, будто кланялся, и опять выпрямлялся. И опять подставлял, ждал новую каплю. Только сверху капало уже не на него, а на соседний листок или на третий и четвертый. И все они попеременно кланялись и выпрямлялись, словно и в самом деле благодарили: спасибо, дождик, спасибо! Гере очень понравилось это, и захотелось самому подсмотреть что-нибудь удивительное. Он стал глядеть на листочки, как они трепыхаются, вздрагивают - один, другой, третий, опять первый. Точно играл веселый дождик по зеленым клавишам.
   - А смотри! - обрадовался Гера. - Дождик на пианино играет.
   Но, должно быть, он плохо это придумал, Гутя только кивнула, а Гере захотелось чем-нибудь удивить ее, как она удивляла его вчера на солнечной поляне… или сейчас. Придумать бы такое, чего она даже не ожидает! И он сказал:
   - Слушай, Гутя, что я тебе скажу. - У него перехватило дыхание, и он перешел на шепот: - Только никому, ладно?
   - Могила, - сказала она серьезно и торжественно и придвинулась ближе, чтоб не мешал слушать дождик.
   - Я ведь с вами, ну, с отрядом, только до Принавислы иду, - начал Гера медленно, но как только произнес эти слова, стало легко произносить другие. - Оторвусь я на хутор Алюк, понимаешь? Про Степана Бондаря буду расспрашивать, может, узнаю что. А оттуда до пещер рядом, расспрошу дорогу и туда тоже… понимаешь?
   Она выслушала, не моргая, и сказала:
   - И я.
   - Что - ты?
   - И я с тобой. В Алюк и пещеры.
   - Нет, постой, - испугался Гера. Такого оборота он не ожидал. - Ты разве не поняла? Я один, без отряда пойду.
   - Да все я поняла, - сказала Гутя, - вот и я с тобой.
   Ну и девчонка! Гера даже привскочил. И сразу схватился за голову: ударился о сучок. Забыл, что сидят как в гнезде, под деревом. Было больно, но он засмеялся. Гутя тоже засмеялась. Гера протянул союзнице руку:
   - Тогда смотри! Не отступать, слышишь?
   - Не отступать! - повторила она, ударив по его руке мягкой ладошкой.
   Это прозвучало, как клятва. Теперь оставалось одно: ждать, когда отряд придет в Принавислу.
   А этот момент был уже близок. Ведь до Принавислы оставался всего-навсего один «туристский бросок».

КАК НА ВУЛКАНЕ

   Только вот ведь что оказалось - Герман-то Гусельников просто-напросто непрактичный мечтатель. И Гутька Коноплева - дотошная девчонка - быстро спустила его с заоблачных высот на реальную землю. Она спросила:
   - А что мы будем есть, когда пойдем?
   Действительно - что? Герка захлопал глазами. И молчал. Об этом он и не подумал…
   Дождик утих. Еще сыпались сквозь солнечные лучи редкие разноцветные брызги, но шуршать над головой перестало, и замерли, отдыхая, уставшие листья. Шум речки опять стал слышнее. Гера поднял удочку, крючок был голый. Гутя разыскала нового червяка. Но раздались голоса. По берегу возвращались вымокшие рыбаки. Они не сумели спрятаться так надежно, как Гера с Гутей.
   - Пошли, - сказал главный рыболов Дроздик. - Наловили изрядно. - Он явно задавался.
   Гутя и Гера присоединились к ребятам, но пошли на расстоянии от них, и Гутя шепнула:
   - Нам придется сделать запас сухарей.
   Это точно! Все, кто куда-нибудь бегут, запасают сухари - Гера читал про это миллион раз.
   - А можно и хлеб, - сказал он. - Который к обеду. И сахар.
   - Сахар в ведро бросают, - возразила Гутя. - А вот если сухим пайком в дороге дадут, есть не будем. Но этого мало.
   - Зря волнуешься, - сказал Гера. - До хутора Алюк дойдем, а там люди. С голоду умереть не дадут.
   К домику лесника рыбаки подошли с песней. Пели кто во что горазд, но зато всему лагерю стало известно, что промысловики-кормильцы возвращаются с удачным уловом. Выставленные в ряд котелки привлекли целую армию приемщиков во главе с Лидией Егоровной. Рыбы и вправду было изрядно, хотя каждая не превышала по размеру огрызок карандаша. Чистили ее, конечно, сообща, вода в ведре уже закипала, дежурная Муврикова приготовилась к торжественному моменту - она решила самолично опустить рыбу в будущую уху. С нетерпением ожидая обед, все глотали слюнки, как вдруг раздался истошный вопль: «Рыба! Рыба!» Кричала Муврикова.
   Можно было подумать, что весь улов уплыл из ведра назад в реку. Гера сломя голову бросился к костру. Там уже собралась большая толпа, все заглядывали в ведро и ахали. Оказывается, Муврикова перепутала ведра и всю рыбу бухнула в макароны с тушенкой! Представляете, какое получилось кушанье? Из макарон с мясом торчали хвосты и скелеты. Дроздик костерил Райку и Швидько, который помогал ей, так свирепо, что Лидия Егоровна заступилась за них:
   - Успокойся, не нарочно же они.
   - Еще бы нарочно! - кричал Дроздик. - Да их тогда из похода выгнать! Такая беда!
   Для кого беда, а для наших заговорщиков получилась удача: Лидия Егоровна с Альбиной начали срочно варить суп, а ребятам раздали по куску сахара и хлеб с салом - «заморить червячка». Гера и Гутя, взяв сухой паек, вошли в комнату, где лежали их вещи. Но когда Гера уже завязывал свой рюкзак, спрятав в него сахар, то увидел Толстого Макса. Швидько стоял на пороге, прислонившись к двери, и, засунув руки в карманы, ухмылялся:
   - Любезничаете?
   Гера переглянулся с Гутей. У обоих мелькнула мысль: «Давно ли он здесь?» Гутя сразу ушла, когда же хотел проскользнуть в дверь и Герка, Швидько задержал его, протянув руку ладошкой кверху:
   - Давай.
   - Чего тебе?
   - А сахарок.
   - Какой? Нет у меня. Съел уже, - ответил Гера.
   - Врешь! Я видел. Копишь?
   Гера рванулся:
   - Пусти!
   - Дай! А то скажу.
   Гера все- таки проскочил на улицу.
   - И ничего я тебе не дам, и не думай.
   - Ах так! - Швидько за спиной угрожающе зашипел. - Ну, хорошо.
   Герка убежал. Но теперь он окончательно лишился покоя. Ходит и оглядывается: а где Швидько? Не стоит ли около учительницы? И о чем разговаривает с Семеном? Предательства от него можно было ждать каждую минуту.
   А тут еще странный разговор затеял Семен Кипреев. Он сидел с Альбиной на берегу речки. Гера шел мимо, и Семен окликнул:
   - Гусельников, иди-ка сюда. Ну, как жизнь?
   Гера кисло улыбнулся. Он даже не знал, как себя вести с девятиклассником. Сколько времени они в походе, но еще ни разу - понимаете, ни разу! - Семен не вспомнил о том, что наговорил ему по глупости Герка тогда на улице. Вроде не сердится, или вида не подает? Правда, Герка все время старался быть подальше от Семена, а тут…
   - Садись, - сказал Кипреев.
   - Да нет, - попытался Гера отказаться, надеясь, что удастся улизнуть.
   - Садись, говорю, - Семен похлопал по земле рядом с собой.
   Гера сел на травянистый обрывчик, поставив ноги, как и Семен с Альбиной, на влажный песок. Сбоку стоял транзистор, тихо звучала музыка.
   - Значит, говоришь, хорошая жизнь? - спросил Семен, хотя Гера ничего такого не говорил. - Вообще-то верно, - согласился Семен. - Движемся легко, нормально. И мы тут с Альбиной вспоминаем. Было у нас два года назад путешествие. Третий раз в поход отправились, вроде с опытом, да? - обратился он словно за поддержкой к вожатой. Та кивнула. - А ведь что случилось. Перебирались через Афипс. День кончался, а мы тропу потеряли. В горах это запросто: если дорогу плохо знаешь - дважды два заплутаешь. Пропала тропа, и ты как пойманный: со всех сторон колючка, лианы да еще горы сплошной стеной. Ползли мы па гору, на этот самый Афипс, напролом. Через колючие кусты. Ты еще ведро тащила, помнишь? - Альбина опять кивнула. - Устали, хоть реви. Ты и вправду заревела.
   - Прямо уж, - перебила Альбина. - Ничего я не ревела.
   - Ну, я это между прочим, - улыбнулся Семен. - Ты молодцом была.
   Ишь, нахваливает! Понятно, конечно. А вот куда со своим рассказиком клонит?
   - Карабкаемся мы, значит, - продолжал Семен, - карабкаемся из последних сил, а горе конца-краю не видно. В небе самолеты жужжат, жизнь идет где-то, а мы тут - как на другой планете, голодные, изможденные. Только и радости, что не один ты, а много нас. Вроде не так страшно. А одному - лучше и не соваться в горы. Сгинешь запросто, мама не найдет.
   Ага! Маму вспомнил. «Одному не соваться…» Тоже понятно. С намеком: дескать, не суйся, Гусельников.
   - Да не пугай ты его, - засмеялась Альбина. - А то больше в поход не пойдет.
   - Ничего, - уверенно сказал Семен. - Гусельников у нас парень храбрый, верно? Ты ведь тоже боялась.
   - Прямо уж, - опять не согласилась вожатая.
   - Ну, ну, сознайся. Боялась, а ходила. Мы, брат, с ней в четырех походах, наверное, уже километров полтыщи оттопали, верно?
   Альбина опять молча кивнула. И Гера покосился на вожатую - ишь ты! Тоже, видать, девчонка не хуже Гутьки. И не подумаешь, как посмотришь, - тонконогая да и голос такой противный: «Гусельников, Гусельников!» А сама, значит, такая заядлая туристка. И главное - ни разу не похвасталась, что в четырех походах была.
   - Ну, иди, - наконец отпустил Геру Семен.
   Гера отошел и подумал: «А почему кучерявый затеял этот разговор?» Неспроста что-то… Или Герка зря заподозрил? Наверное, это всегда так - когда сам от других что-нибудь утаиваешь… Живешь, как на вулкане.
   Так вот и ходил Гера сам не свой. А вечером еще Лидия Егоровна сомнений добавила. Было это уже перед самым сном, когда сидели у костра…

ГОРИТ КОСТЕР ТУРИСТСКИЙ…

   Об этом, конечно, всегда вспоминают, как о самом незабываемом… Горит костер.
   Закончен день, позади большая дорога. На поляне уже стоит палаточный городок, ждет тебя уютное местечко под брезентовым пологом. А ты сидишь среди ночной тишины, и лишь потрескивают дрова. Горит костер…
   Кругом не видно ни зги, хоть глаз выколи. Деревья и те потерялись на фоне неба, такое оно черное-пречерное. Только звезды мерцают, словно сторожат землю. Да журчит за кустами горная речка.
   Вот треснул валежник. Может, мышь пробежала?
   Горит костер туристский… И сидят на траве притихшие ребята, смотрят, не отрываясь, на языки пламени, подкидывают сухие ветки в огонь, переговариваются о чем-то негромко, перешептываются, а больше - молчат. После шумного дня, после интересных рассказов и звонких песен наступает такой час, когда хочется помолчать. И подумать. О пройденном пути. О том, что ждет впереди. Или о доме. Как там папа и мама? Что сейчас делают? Думают ли о Гере?…
   К уютному ребячьему костерку, уложив спать младших внучек, подошла хозяйка домика - Галина Максимовна. И как-то незаметно, слово за слово, начала рассказывать о себе, про свою жизнь на далеком севере, где черная ночь зимой - круглые сутки, где снега в пургу наметает столько, что зарываются в сугробы дома по макушку. Выходят тогда люди с лопатами разметать дороги. Галина Максимовна была еще молоденькой, комсомолкой, приехала на стройку заполярного завода по путевке райкома комсомола. И так ей там понравилось, что осталась на том заводе аппаратчицей, и заснеженную зиму теперь видит во сне, особенно северное сияние - как полыхает оно в черном небе разноцветными красками, будто полощется и трепещет занавес, раскрашенный цветами радуги.
   О многом говорила Галина Максимовна - и о дочери, которая на Урале физиком-инженером работает, по атомному делу пошла. Вырастила и выучила ее. Гадина Максимовна без мужа, на фронте погиб он. И о нем говорила, и о внучках. И вроде бы простой весь рассказ ее, про жизнь самую обыкновенную, а послушал Гера и задумался: как же много пережила Галина Максимовна, сколько видела и где только не побывала. Вот живет она здесь, в горах, где даже электричества нет, и мало кто знает, что на севере она завод строила, на Урале в войну снаряды для наших бойцов делала.