Страница:
Он сказал об этом. Нет, лагерь никуда не перемещался. Но как же?..
А вот этого никто объяснить не мог. И не объяснил, не до этого стало. Потому что индейцы дружно и нежданно объявили, что они идти готовы. Почему? Да потому, что опасный дух ушел. Его больше нет.
Как ушел, почему, куда?.. На все эти вопросы индейцы ответить не смогли. Объяснились за них португальцы. Они сказали, что по местным представлениям, время от времени Землю посещает пресловутый злой дух: совершенно непредсказуемо, неожиданно и всегда страшно. Путешествие пришлось по несчастному совпадению обстоятельств как раз на такое посещение.
Тут все стали коллективно думу думать, задавать себе разные заковыристые вопросы. Что же он делает, этот скверный дух, как гадит человечеству?.. Видимо, оновселяется в людей, овладевает ими и дурманит их, они становятся как бесом одержимые. А потом что? А потом, надо полагать, онозабирает людей.
Европейцы тоскливо переглянулись. Слушать подобные вещи в конце девятнадцатого века казалось им диким – а вот поди ж ты, крыть нечем… Кто-то вяло высказал: ну хорошо… а почему же тогда на бедного Фрица оноподействовало самым фатальным образом, а с Курта Эйсмара – как с гуся вода?
Португальцев это лишь потешило немного: да чего ж тут странного? Понятно ведь, что люди разные. Да и на магистра неведомое повлияло; в меньшем, конечно, размере, но повлияло. Для него изменилось время и расстояние – он провалился в забытье почти на двое суток, а для него это был миг, он шел туда семь миль, а обратно – милю, он помутился немного в уме – чего ж вы хотите?..
Бог весть куда завел бы путешественников их спонтанный ночной коллоквиум, если бы кто-то наконец не предложил лечь спать. Да, да… – нестройно поддержали остальные. Завтра отправляться… Время дорого… и тому подобное.
Наутро индейцы собрались, загрузились, как ни в чем не бывало. Позавтракав, экспедиция села в лодки и поплыла. Один из бразильцев коротко перекинулся парой фраз с аборигенами. После чего засмеялся и сказал: все, путь открыт. Чудовище, мол, поглотило жертву и насытилось. Ушло.
Немцы хмуро промолчали. Мутное течение быстро тащило лодки. Курт напряженно всматривался в правый берег, надеясь поймать место трагедии – их с Фрицем неудачную стоянку, где должно остаться кострище. Так и не увидел. Словно и не было того места. Словно не ходили они никуда! Словно не было на свете никакого Фрица Вагнера, студента из Йены.
Экспедиция завершилась благополучно. Подумав, участники ее по возвращении в Европу не стали эпатировать ученый мир скандальными сенсациями – и Фриц Вагнер стал числиться утонувшим. Молчал и Курт Эйсмар, впоследствии ставший профессором зоологии у себя в Мюнхене. Но он ничего не забыл! И после смерти профессора в 1926 году в его личном архиве была обнаружена рукопись, повествующая о невероятных событиях, случившихся давным-давно в дикой амазонской сельве. Надо сказать, что мемуары ученого вызвали некоторый интерес, даже были опубликованы в каком-то довольно пошлом журнальчике – психопатичная Веймарская республика была падка до подобных сенсаций, которые вспыхивали и тут же исчезали. Таким же припадочным фейерверком пыхнула и эта, после чего легко угасла. Ну, а последующие события: Гитлер, Третий рейх, Вторая мировая… понятно, что после них все го, что волновало когда-то человеческие сердца, кружило головы – все или забылось, или стало казаться неимоверно далеким, как другой берег, заблудившийся за туманом.
3, 4. Эти два происшествия объединяет то, что оба они случились в России. В разные, правда, времена. Первое – самое раннее изо всех четырех, оно датируется летом аж 1834 года.
Захолустный уездный городишко, откуда за три года ни до какого государства не доедешь, был прямо-таки взорван известием о возможном появлении инкогнито высокопоставленного лица, с целью тайной проверки – этакого Гарун-аль-Рашида.
Городское начальство впало в тихую панику. Все так и смотрели, выпучив глаза: не явился ли уже проверяющий?.. И, безусловно, он явился!
Странного вида, эксцентричный молодой человек не мог не привлечь внимания. Несколько слов, брошенных им ненароком, мимоходом, – окончательно убедили городские власти в том, что этот юноша именно тот, кого они со страхом ждали. И они простерлись ниц пред ним, выказывая рабскую почтительность.
Он же и бровью не повел, воспринимая всеобщий трепет как нечто само собой разумеющееся. Искрометно шутил, с очаровательной любезностью оказывал знаки внимания дамам, и все это с видом легкомысленным, каким-то балованным – будто смеялся над трясущимися заправилами. Так играючи, он провел день, после чего распрощался и – убыл навсегда.
Уездные столпы перевели дух; на радостях они совсем уж было собрались вкусить яств да отведать вин – как тут для них гром грянул прямо с ясного неба.
Этот молодой человек оказался никакой не проверяющий.
А кто?!
А черт его знает, кто – ни сё ни то, неведомо что!..
Ну, тут уж все и руки расставили. Стали разбираться: прах побери, в самом деле, ну разве он похож на проверяющего? Да нет, конечно, ни копейки в нем нет от проверяющего!.. А как же тогда мы так оплошали?! Да вот так уж – будто пелена застила очи. Немая сцена!
Самое чудное, что никаких следов этого молодого человека не удалось разыскать. Притом что он, ничуть не таясь, назвал свое имя, отчество и фамилию. Сказал, что служит в Петербурге, а едет в свою деревню в Саратовской губернии. В конце концов, даже его лакей был с ним! И тем не менее деревни с таким названием в Саратовской губернии не оказалось, а человека с такими данными – ни в одном из Санкт-Петербургских департаментов. А про лакея и говорить нечего.
Так что ж они были, эти двое, – фантом, мираж, фата-моргана?.. Нет ответа. Исследователи, раскопавшие этот случай в архивах, тоже поставили жирную закорючку вопросительного знака.
Ну а четвертый случай – нет смысла повторяться о нем: знакомая нам история о пришествии «колдуна» в глухую уральскую деревушку Метелю.
ГЛАВА 10
ГЛАВА 11
А вот этого никто объяснить не мог. И не объяснил, не до этого стало. Потому что индейцы дружно и нежданно объявили, что они идти готовы. Почему? Да потому, что опасный дух ушел. Его больше нет.
Как ушел, почему, куда?.. На все эти вопросы индейцы ответить не смогли. Объяснились за них португальцы. Они сказали, что по местным представлениям, время от времени Землю посещает пресловутый злой дух: совершенно непредсказуемо, неожиданно и всегда страшно. Путешествие пришлось по несчастному совпадению обстоятельств как раз на такое посещение.
Тут все стали коллективно думу думать, задавать себе разные заковыристые вопросы. Что же он делает, этот скверный дух, как гадит человечеству?.. Видимо, оновселяется в людей, овладевает ими и дурманит их, они становятся как бесом одержимые. А потом что? А потом, надо полагать, онозабирает людей.
Европейцы тоскливо переглянулись. Слушать подобные вещи в конце девятнадцатого века казалось им диким – а вот поди ж ты, крыть нечем… Кто-то вяло высказал: ну хорошо… а почему же тогда на бедного Фрица оноподействовало самым фатальным образом, а с Курта Эйсмара – как с гуся вода?
Португальцев это лишь потешило немного: да чего ж тут странного? Понятно ведь, что люди разные. Да и на магистра неведомое повлияло; в меньшем, конечно, размере, но повлияло. Для него изменилось время и расстояние – он провалился в забытье почти на двое суток, а для него это был миг, он шел туда семь миль, а обратно – милю, он помутился немного в уме – чего ж вы хотите?..
Бог весть куда завел бы путешественников их спонтанный ночной коллоквиум, если бы кто-то наконец не предложил лечь спать. Да, да… – нестройно поддержали остальные. Завтра отправляться… Время дорого… и тому подобное.
Наутро индейцы собрались, загрузились, как ни в чем не бывало. Позавтракав, экспедиция села в лодки и поплыла. Один из бразильцев коротко перекинулся парой фраз с аборигенами. После чего засмеялся и сказал: все, путь открыт. Чудовище, мол, поглотило жертву и насытилось. Ушло.
Немцы хмуро промолчали. Мутное течение быстро тащило лодки. Курт напряженно всматривался в правый берег, надеясь поймать место трагедии – их с Фрицем неудачную стоянку, где должно остаться кострище. Так и не увидел. Словно и не было того места. Словно не ходили они никуда! Словно не было на свете никакого Фрица Вагнера, студента из Йены.
Экспедиция завершилась благополучно. Подумав, участники ее по возвращении в Европу не стали эпатировать ученый мир скандальными сенсациями – и Фриц Вагнер стал числиться утонувшим. Молчал и Курт Эйсмар, впоследствии ставший профессором зоологии у себя в Мюнхене. Но он ничего не забыл! И после смерти профессора в 1926 году в его личном архиве была обнаружена рукопись, повествующая о невероятных событиях, случившихся давным-давно в дикой амазонской сельве. Надо сказать, что мемуары ученого вызвали некоторый интерес, даже были опубликованы в каком-то довольно пошлом журнальчике – психопатичная Веймарская республика была падка до подобных сенсаций, которые вспыхивали и тут же исчезали. Таким же припадочным фейерверком пыхнула и эта, после чего легко угасла. Ну, а последующие события: Гитлер, Третий рейх, Вторая мировая… понятно, что после них все го, что волновало когда-то человеческие сердца, кружило головы – все или забылось, или стало казаться неимоверно далеким, как другой берег, заблудившийся за туманом.
3, 4. Эти два происшествия объединяет то, что оба они случились в России. В разные, правда, времена. Первое – самое раннее изо всех четырех, оно датируется летом аж 1834 года.
Захолустный уездный городишко, откуда за три года ни до какого государства не доедешь, был прямо-таки взорван известием о возможном появлении инкогнито высокопоставленного лица, с целью тайной проверки – этакого Гарун-аль-Рашида.
Городское начальство впало в тихую панику. Все так и смотрели, выпучив глаза: не явился ли уже проверяющий?.. И, безусловно, он явился!
Странного вида, эксцентричный молодой человек не мог не привлечь внимания. Несколько слов, брошенных им ненароком, мимоходом, – окончательно убедили городские власти в том, что этот юноша именно тот, кого они со страхом ждали. И они простерлись ниц пред ним, выказывая рабскую почтительность.
Он же и бровью не повел, воспринимая всеобщий трепет как нечто само собой разумеющееся. Искрометно шутил, с очаровательной любезностью оказывал знаки внимания дамам, и все это с видом легкомысленным, каким-то балованным – будто смеялся над трясущимися заправилами. Так играючи, он провел день, после чего распрощался и – убыл навсегда.
Уездные столпы перевели дух; на радостях они совсем уж было собрались вкусить яств да отведать вин – как тут для них гром грянул прямо с ясного неба.
Этот молодой человек оказался никакой не проверяющий.
А кто?!
А черт его знает, кто – ни сё ни то, неведомо что!..
Ну, тут уж все и руки расставили. Стали разбираться: прах побери, в самом деле, ну разве он похож на проверяющего? Да нет, конечно, ни копейки в нем нет от проверяющего!.. А как же тогда мы так оплошали?! Да вот так уж – будто пелена застила очи. Немая сцена!
Самое чудное, что никаких следов этого молодого человека не удалось разыскать. Притом что он, ничуть не таясь, назвал свое имя, отчество и фамилию. Сказал, что служит в Петербурге, а едет в свою деревню в Саратовской губернии. В конце концов, даже его лакей был с ним! И тем не менее деревни с таким названием в Саратовской губернии не оказалось, а человека с такими данными – ни в одном из Санкт-Петербургских департаментов. А про лакея и говорить нечего.
Так что ж они были, эти двое, – фантом, мираж, фата-моргана?.. Нет ответа. Исследователи, раскопавшие этот случай в архивах, тоже поставили жирную закорючку вопросительного знака.
Ну а четвертый случай – нет смысла повторяться о нем: знакомая нам история о пришествии «колдуна» в глухую уральскую деревушку Метелю.
ГЛАВА 10
– И это вам рассказал Мидовский? – тихо спросил Егор, когда Беркутов завершил свое повествование.
Лесник кивнул.
– Слушайте… – Княженцев почесал в затылке. – А зачем он с вами так разоткровенничался? С чего бы вдруг?
Беркутов улыбнулся.
– Вот и я недоумевал. Но потом, в свете дальнейших событий…
Дальнейшие события развивались таким образом.
После долгого разговора на вершине офицеры вернулись в часть, как ни в чем не бывало. Потекли день за днем. Мидовский к лесной беседе больше не возвращался, а Беркутов, хоть и ломал голову, помалкивал тоже.
Так миновала неделя, другая. Стояла восхитительная осень, рябиновые зори, золотые дни. И вот в один из этих ясных дней Сергея вызвал к себе командир части.
Лейтенант Беркутов прибыл. Последовало распоряжение: срочно подготовить дополнительную казарму на двадцать человек. Взять старшину, пятерых бойцов, койки, матрацы, белье на складе – и вперед.
Лейтенант откозырял и отправился выполнять распоряжение. Выполнил. Старшина, прапорщик Ложкин, матерился – жалко было белья, теперь уж не сопрешь… Спрашивал: на кой хрен это, пополнение, что ли, ожидается?.. Лейтенант пожимал плечами, отмалчивался. Что толку отвечать на бессмысленные вопросы? Он и не отвечал.
Доложив командиру о том, что задание выполнено, Беркутов вышел из штаба – и нос к носу столкнулся с озабоченным, спешащим Мидовским.
Сергей не успел ничего сказать, хотя собрался – уже рот открыл. Но капитан опередил его, схватив за руку выше локтя:
– В девятнадцать ноль-ноль. За пожарной вышкой. Будь обязательно!
И дверь штаба гулко хлопнула за ним.
Беркутов постоял секунды три, кивнул понимающе и ушел.
В восемнадцать пятьдесят девять он был за пожарной вышкой, а когда стрелки его «командирских» показали девятнадцать ноль-ноль, – возник Мидовский.
– И вот здесь-то он успел сказать мне нечто важное… – Беркутов вздохнул.
Важное, сообщенное Мидовским, заключалось в следующем. Завтра после обеда сюда прибывает взвод внутренних войск – двадцать солдат и прапорщик. А по «сарафанному радио» была запущена дезинформация, что они будут прочесывать лес в поисках двух сбежавших из зоны зеков; разумеется, сведения секретные, и бойцам знать их не полагается, но уж Мидовский постарался, чтоб они узнали и преисполнились осознанием своей приобщенности к тайне.
С этим взводом будет несколько штатских – якобы эксперты-криминалисты…
Истинная же причина прибытия взвода внутренних войск и «экспертов», которые, впрочем, действительно эксперты, только совсем в другой области, известна только командиру части и начальнику особого отдела. И теперь будет известна лейтенанту Беркутову.
Вот она: Мидовский по специальным каналам известил свое руководство об очередной активизации аномальной зоны. Наверху встревожились. И решено было наконец-то разобраться с ней.
Тут капитан малость помедлил.
– Я еще толком не сказал тебе, что это за зона… – протянул он. – В общем… предполагается, что именно здесь потерпел катастрофу инопланетный космический корабль.
– Как в Розуэлле?..
Капитан замялся. Не совсем так. Никаких, ни самых малейших материальных последствий катастрофы не обнаружено. Но по всем косвенным данным похоже на то, что исчезновение Пацюка совпало с катастрофой инопланетного корабля.
– Который прибыл на Землю специально за «колдуном»? – догадался Беркутов.
Но Мидовский нетерпеливо мотнул головой.
– Не знаю! – сказал он. ~ И времени нет. Слушай!..
Итак, завтра прибывает группа. На самом деле это – спецназ ГРУ, асы, волкодавы. И трое ученых, специалистов. Они пойдут к Зираткулю. И он сам, Мидовский, тоже. Назад уже не вернутся, чтобы не вызывать лишних кривотолков среди солдат. Ушли на поиски преступников, и все тут. А нашли, нет ли – это им знать не обязательно.
Беркутов оторопел, оттого и спросил глупость:
– Как, и вы, что ли, уйдете с ними?..
В тот миг он не заметил паузу, которая возникла, прежде чем капитан ответил. Потом уже, вспоминая, он, конечно, ясно видел эту паузу: была она, была. Капитан помолчал, улыбнулся и ответил:
– Ну зачем, у них своя свадьба, у нас своя…
Вот на этом по большому счету разговор окончился. Еще две-три никчемные фразы. Мидовский заспешил шибче. Кинул: «Ну пока!..» и умчался.
Понятно, что не надо было учить Беркутова держать язык за зубами. Поэтому, когда прибыли мнимые солдаты ВВ, он и виду не подал, хотя сам присматривался. Честно говоря, если б особист не сказал, он бы, наверное, и не обратил внимания, а так смотрел уже другими глазами… Теперь эти бойцы казались ему рослыми, могучими парнями с хмурыми лицами, молчаливыми и недоступными. Эксперты же – трое – были ничем не примечательными средних лет мужчинами, тихими, вежливыми… Ну да бог с ними, у них, как объяснил Мидовский, своя свадьба. Гораздо сильнее Сергея занимал вопрос: почему капитан ни с того ни с сего вы пожил ему столь секретные сведения? Ясно, что это не просто так. И у лейтенанта зародились не очень хорошие сомнения: а не получит ли эта история продолжения, в котором главную роль придется играть ему, Сергею Беркутову?..
Разумеется, что так оно и случилось, – всегда каши опасения, черт бы их побрал, так и сбываются, со злорадной аккуратностью.
На следующий день, рано утром, группа и Мидовский снялись и ушли к Зираткулю. Беркутов незаметно поглядывал на командира и видел, что гот нервничает, хотя и старается не подавать вида. Но потом этот вид можно было подавать, можно не подавать – всё равно. Стало ясно, что с ушедшими случилась беда.
Спецназ не появился в точке встречи. Мидовский тоже не вернулся.
Началась тихая паника. В части замелькали какие-то незнакомые офицеры: капитаны, майоры, подполковники. У них были артиллерийские петлицы и действительные командировочные из соседних частей, из дивизии, из штаба округа – но Беркутов догадывался об истинной цели их визитов, и о том, кто они такие на самом деле. Они старались выглядеть спокойными, но за их наигранной невозмутимостью сквозило беспокойство. Командир в эти дни издергался, высох еще больше и, наконец, у него открылась язва желудка, и его увезли в госпиталь.
Пришел октябрь, но погода все стояла ясная, днем – безоблачная, ночью – звездная. Никаких дождей, никакой слякоти, только холоднее становились дни. Обязанности командира части исполнял зам, тоже подполковник – спал и видел себя окончательным шефом, но начальство решило иначе: был прислан новый командир, а чуть погодя – и новый особист. Куда делся прежний? Такой вопрос, разумеется, задавать было неприлично.
Не задавал и Беркутов. Но в душе его вызрело и твердо встало решение: идти туда, к Зираткулю, самому, одному.
Он совершенно осознавал всю нелепость такого решения, в том числе и то, чем оно может стать для его карьеры. Тем не менее, все ясно понимая, он уже точно знал, что он пойдет. И тянуть с этим нечего. Скоро ударят холода, а там снега – и тогда идти будет некуда.
Свободных дней у офицера в ракетной части немного, и вот, как нарочно, один такой выпал. Первое октября – запомнилось на всю жизнь. Не иначе – судьба.
Сергей освободился после боевого дежурства. Сдал свой пост сменщику – и можно идти отдыхать. Он и пошел: но не отдыхать, а как был, в тёплом полевом кителе, в фуражке, галифе, портупее, с пистолетом в кобуре – так и пошел прямо к Зираткулю.
Потом, вспоминая, он диву давался: в это невозможно было поверить!.. И все-таки это произошло. Ловко проскользнул незамеченным вдоль периметра – в лес, и к озеру, до которого было по карте километров пятнадцать.
Он шел, как автомат. Переставлял ноги, бездумно смотрел перед собой. Он, собственно, не знал, зачем идет. Таинственный Зираткуль, до которого вот уже полвека никто не мог добраться, влек его к себе с невероятной силою.
А его самого, лейтенанта Беркутова, силы начали покидать. Он заметил это. Но сжал зубы, собрался. Шел. Бессонная ночь… глаза слипались, хотелось просто упасть на землю и уснуть. Он шел и шел.
Через какое-то время он понял, что не дойдет. Стояло холодное осеннее утро, он уже толком не разбирал, куда идет: к озеру ли, нет. Да и теперь ему было все равно.
Последнее, что помнил он из этого похода, – кусты шиповника, какие-то удивительно знакомые. Он и удивлялся, напрягал память: где же видел их?..
Вот это бесплодное усилие памяти и оказалось последним. Следующее в жизни Сергея Беркутова – белый-белый больничный потолок.
Открыв глаза, Сергей долго и молча смотрел в этот потолок, а потом по сторонам. Палата. Закрашенное окно. Синее небо в клеточку – в окне над замазанной нижней частью.
И он лежал совсем один. Никого не было. Но потом, конечно, появились, мало того – забегали, засуетились вокруг, врачи и люди в штатском, аккуратные, улыбчивые.
Они принялись осторожно выспрашивать его, но он и вправду не помнил, что с ним произошло и сколько времени прошло… Он спросил об этом. Получил ответ, который его не удивил: прошло больше недели. Восемь дней, точнее, как его нашли лежащим по южную границу части.
Вот тогда он и вспомнил, что это были за кусты! Точно, они есть рядом с частью, с южной стороны. Так значит, он плутал по лесу замутненно, будто леший водил его кругами! Но он, разумеется, ничего не сказал о неудавшемся путешествии к озеру. Тихим, приличествующим больному голосом поведал следующее: сменился с дежурства, пошел домой, в общежитие. Почувствовал какую-то непонятную слабость, голова стала тяжелая… решил пройтись немного, развеяться… и все, больше ничего не помню.
Естественно, штатские так просто не отстали от него. Долго еще расспрашивали своими вежливыми голосами – по-разному, с уловками. А он, достаточно уже окрепший, тоже вежливо, но твердо повторял свой рассказ; да так оно, в сущности, и было, за исключением мотива – но в такую глубину души вкрадчивые люди в штатском, слава богу, заглядывать не научились.
Наконец Сергей окреп и выздоровел: спасибо молодому тренированному организму. Даже не простыл, хотя лежал невесть сколько времени на холодной земле. Ну а что касается психики… тут специалисты скажут. И врачи отводили глаза.
Специалисты сказали: комиссовать! К дальнейшей службе в рядах Вооруженных сил непригоден. Почему? Каков диагноз?.. Вот тут-то внятного ответа не прозвучало. Говорили что-то путаное про «посттравматический синдром», про необходимость отдохнуть… Беркутов ясно понимал, чем продиктована такая забота, но помалкивал. Психиатры возились с ним долго и придирчиво. Он охотно выполнял все их тесты, упражнения – и в один прекрасный день эскулапы осторожно согласились с тем, что проверяемый вполне нормален… за исключением недельного провала в памяти, с первого по восьмое октября. Что там было, выяснить не представлялось возможным.
Лейтенанта Беркутова комиссовали, он получил инвалидность второй группы и убыл по месту жительства родителей, в город Ленинград.
Ну, что было дома, когда Сергей вернулся!.. Вспоминать не хочется. Но прошло и это, охи-вздохи, причитания. Пережил. Надо было как-то устраиваться в этой жизни. Впрочем, Сергей точно знал, что он будет делать. Он подождет – лет пять. А может, больше. Может, десять, двадцать… Столько, сколько надо. Подождет и вернется туда, на Урал, к озеру Зираткуль, реке Кара-су и деревне Метеля – для того чтобы довести дело до разгадки.
Ну а пока пришлось приспосабливаться к жизни на «гражданке». Сергей встал на учет в районной артели инвалидов, и без работы, с его-то знанием электроники, не остался. Устроился мастером по ремонту телевизоров и только-только появившихся тогда видеомагнитофонов, чем немало попортил жизнь родителям, весьма чопорно относившимся к сословной чести. Но и это он спокойно пережил, тем более, что зарабатывать стал, к удивлению своему, много больше, нежели имел на армейской службе. А уж с началом перестройки и расцветом кооперативного движения!.. Сергей очутился на самом золотом дне, сам того не желая. То есть, неправдой было бы сказать, что он сознательно и гордо избегал денег – нет, он просто не стремился к ним, а они почему-то сами находили его. Но Сергей не зарывался, хотя, спору нет, и не отказывался – шестым чувством он безошибочно улавливал над собой присутствие недреманного ока, оттого и не суетился, жил тихо-мирно. Не женился, чем изводил мать, да и отца, наверное; правда, тот старался не подавать виду.
Они, кончено, сильно переживали, его родители: он был поздним и единственным ребенком. И ушли они из жизни сразу друг за другом – весной отец, а в конце лета, через четыре месяца, умерла мать, так и не увидев ни невестки, ни внуков.
Сергей остался на этом свете совсем один. Как-то раньше он не задумывался об этом, а теперь вдруг выяснилось, что изо всего дворянско-служивого почтенного рода Беркутовых не осталось больше никого. Возможно, разумеется, что где-то в необъятной кашей стране обретались незнакомые ему Беркутовы – но разыскивать их у него не было ни малейшего желания.
Это был восемьдесят девятый год. Сергей чувствовал уже, что недреманное око порядком к этому времени помутилось, но он-таки покуда не дергался, а терпеливо ждал. И дождался! Весной будущего года жизнь так вскипела по-дурацки, что всем уже все сделалось по барабану. Можно было бомбы и пулеметы на Невском продавать – и никто бы не почухался.
Будучи человеком основательным. Сергей накопил приличную сумму денег – хватило бы на два автомобиля. И вот, когда он понял, что тот срок, которого он с железным терпением дожидался многие годы, подошел, он собрал эти деньги, снял со всех книжек, купил билет, собрался, вечером вышел из дому, запер дверь, и…
Лесник кивнул.
– Слушайте… – Княженцев почесал в затылке. – А зачем он с вами так разоткровенничался? С чего бы вдруг?
Беркутов улыбнулся.
– Вот и я недоумевал. Но потом, в свете дальнейших событий…
Дальнейшие события развивались таким образом.
После долгого разговора на вершине офицеры вернулись в часть, как ни в чем не бывало. Потекли день за днем. Мидовский к лесной беседе больше не возвращался, а Беркутов, хоть и ломал голову, помалкивал тоже.
Так миновала неделя, другая. Стояла восхитительная осень, рябиновые зори, золотые дни. И вот в один из этих ясных дней Сергея вызвал к себе командир части.
Лейтенант Беркутов прибыл. Последовало распоряжение: срочно подготовить дополнительную казарму на двадцать человек. Взять старшину, пятерых бойцов, койки, матрацы, белье на складе – и вперед.
Лейтенант откозырял и отправился выполнять распоряжение. Выполнил. Старшина, прапорщик Ложкин, матерился – жалко было белья, теперь уж не сопрешь… Спрашивал: на кой хрен это, пополнение, что ли, ожидается?.. Лейтенант пожимал плечами, отмалчивался. Что толку отвечать на бессмысленные вопросы? Он и не отвечал.
Доложив командиру о том, что задание выполнено, Беркутов вышел из штаба – и нос к носу столкнулся с озабоченным, спешащим Мидовским.
Сергей не успел ничего сказать, хотя собрался – уже рот открыл. Но капитан опередил его, схватив за руку выше локтя:
– В девятнадцать ноль-ноль. За пожарной вышкой. Будь обязательно!
И дверь штаба гулко хлопнула за ним.
Беркутов постоял секунды три, кивнул понимающе и ушел.
В восемнадцать пятьдесят девять он был за пожарной вышкой, а когда стрелки его «командирских» показали девятнадцать ноль-ноль, – возник Мидовский.
– И вот здесь-то он успел сказать мне нечто важное… – Беркутов вздохнул.
Важное, сообщенное Мидовским, заключалось в следующем. Завтра после обеда сюда прибывает взвод внутренних войск – двадцать солдат и прапорщик. А по «сарафанному радио» была запущена дезинформация, что они будут прочесывать лес в поисках двух сбежавших из зоны зеков; разумеется, сведения секретные, и бойцам знать их не полагается, но уж Мидовский постарался, чтоб они узнали и преисполнились осознанием своей приобщенности к тайне.
С этим взводом будет несколько штатских – якобы эксперты-криминалисты…
Истинная же причина прибытия взвода внутренних войск и «экспертов», которые, впрочем, действительно эксперты, только совсем в другой области, известна только командиру части и начальнику особого отдела. И теперь будет известна лейтенанту Беркутову.
Вот она: Мидовский по специальным каналам известил свое руководство об очередной активизации аномальной зоны. Наверху встревожились. И решено было наконец-то разобраться с ней.
Тут капитан малость помедлил.
– Я еще толком не сказал тебе, что это за зона… – протянул он. – В общем… предполагается, что именно здесь потерпел катастрофу инопланетный космический корабль.
– Как в Розуэлле?..
Капитан замялся. Не совсем так. Никаких, ни самых малейших материальных последствий катастрофы не обнаружено. Но по всем косвенным данным похоже на то, что исчезновение Пацюка совпало с катастрофой инопланетного корабля.
– Который прибыл на Землю специально за «колдуном»? – догадался Беркутов.
Но Мидовский нетерпеливо мотнул головой.
– Не знаю! – сказал он. ~ И времени нет. Слушай!..
Итак, завтра прибывает группа. На самом деле это – спецназ ГРУ, асы, волкодавы. И трое ученых, специалистов. Они пойдут к Зираткулю. И он сам, Мидовский, тоже. Назад уже не вернутся, чтобы не вызывать лишних кривотолков среди солдат. Ушли на поиски преступников, и все тут. А нашли, нет ли – это им знать не обязательно.
Беркутов оторопел, оттого и спросил глупость:
– Как, и вы, что ли, уйдете с ними?..
В тот миг он не заметил паузу, которая возникла, прежде чем капитан ответил. Потом уже, вспоминая, он, конечно, ясно видел эту паузу: была она, была. Капитан помолчал, улыбнулся и ответил:
– Ну зачем, у них своя свадьба, у нас своя…
Вот на этом по большому счету разговор окончился. Еще две-три никчемные фразы. Мидовский заспешил шибче. Кинул: «Ну пока!..» и умчался.
Понятно, что не надо было учить Беркутова держать язык за зубами. Поэтому, когда прибыли мнимые солдаты ВВ, он и виду не подал, хотя сам присматривался. Честно говоря, если б особист не сказал, он бы, наверное, и не обратил внимания, а так смотрел уже другими глазами… Теперь эти бойцы казались ему рослыми, могучими парнями с хмурыми лицами, молчаливыми и недоступными. Эксперты же – трое – были ничем не примечательными средних лет мужчинами, тихими, вежливыми… Ну да бог с ними, у них, как объяснил Мидовский, своя свадьба. Гораздо сильнее Сергея занимал вопрос: почему капитан ни с того ни с сего вы пожил ему столь секретные сведения? Ясно, что это не просто так. И у лейтенанта зародились не очень хорошие сомнения: а не получит ли эта история продолжения, в котором главную роль придется играть ему, Сергею Беркутову?..
Разумеется, что так оно и случилось, – всегда каши опасения, черт бы их побрал, так и сбываются, со злорадной аккуратностью.
На следующий день, рано утром, группа и Мидовский снялись и ушли к Зираткулю. Беркутов незаметно поглядывал на командира и видел, что гот нервничает, хотя и старается не подавать вида. Но потом этот вид можно было подавать, можно не подавать – всё равно. Стало ясно, что с ушедшими случилась беда.
* * *
Спецназ не появился в точке встречи. Мидовский тоже не вернулся.
Началась тихая паника. В части замелькали какие-то незнакомые офицеры: капитаны, майоры, подполковники. У них были артиллерийские петлицы и действительные командировочные из соседних частей, из дивизии, из штаба округа – но Беркутов догадывался об истинной цели их визитов, и о том, кто они такие на самом деле. Они старались выглядеть спокойными, но за их наигранной невозмутимостью сквозило беспокойство. Командир в эти дни издергался, высох еще больше и, наконец, у него открылась язва желудка, и его увезли в госпиталь.
Пришел октябрь, но погода все стояла ясная, днем – безоблачная, ночью – звездная. Никаких дождей, никакой слякоти, только холоднее становились дни. Обязанности командира части исполнял зам, тоже подполковник – спал и видел себя окончательным шефом, но начальство решило иначе: был прислан новый командир, а чуть погодя – и новый особист. Куда делся прежний? Такой вопрос, разумеется, задавать было неприлично.
Не задавал и Беркутов. Но в душе его вызрело и твердо встало решение: идти туда, к Зираткулю, самому, одному.
Он совершенно осознавал всю нелепость такого решения, в том числе и то, чем оно может стать для его карьеры. Тем не менее, все ясно понимая, он уже точно знал, что он пойдет. И тянуть с этим нечего. Скоро ударят холода, а там снега – и тогда идти будет некуда.
Свободных дней у офицера в ракетной части немного, и вот, как нарочно, один такой выпал. Первое октября – запомнилось на всю жизнь. Не иначе – судьба.
Сергей освободился после боевого дежурства. Сдал свой пост сменщику – и можно идти отдыхать. Он и пошел: но не отдыхать, а как был, в тёплом полевом кителе, в фуражке, галифе, портупее, с пистолетом в кобуре – так и пошел прямо к Зираткулю.
Потом, вспоминая, он диву давался: в это невозможно было поверить!.. И все-таки это произошло. Ловко проскользнул незамеченным вдоль периметра – в лес, и к озеру, до которого было по карте километров пятнадцать.
Он шел, как автомат. Переставлял ноги, бездумно смотрел перед собой. Он, собственно, не знал, зачем идет. Таинственный Зираткуль, до которого вот уже полвека никто не мог добраться, влек его к себе с невероятной силою.
А его самого, лейтенанта Беркутова, силы начали покидать. Он заметил это. Но сжал зубы, собрался. Шел. Бессонная ночь… глаза слипались, хотелось просто упасть на землю и уснуть. Он шел и шел.
Через какое-то время он понял, что не дойдет. Стояло холодное осеннее утро, он уже толком не разбирал, куда идет: к озеру ли, нет. Да и теперь ему было все равно.
Последнее, что помнил он из этого похода, – кусты шиповника, какие-то удивительно знакомые. Он и удивлялся, напрягал память: где же видел их?..
Вот это бесплодное усилие памяти и оказалось последним. Следующее в жизни Сергея Беркутова – белый-белый больничный потолок.
* * *
Открыв глаза, Сергей долго и молча смотрел в этот потолок, а потом по сторонам. Палата. Закрашенное окно. Синее небо в клеточку – в окне над замазанной нижней частью.
И он лежал совсем один. Никого не было. Но потом, конечно, появились, мало того – забегали, засуетились вокруг, врачи и люди в штатском, аккуратные, улыбчивые.
Они принялись осторожно выспрашивать его, но он и вправду не помнил, что с ним произошло и сколько времени прошло… Он спросил об этом. Получил ответ, который его не удивил: прошло больше недели. Восемь дней, точнее, как его нашли лежащим по южную границу части.
Вот тогда он и вспомнил, что это были за кусты! Точно, они есть рядом с частью, с южной стороны. Так значит, он плутал по лесу замутненно, будто леший водил его кругами! Но он, разумеется, ничего не сказал о неудавшемся путешествии к озеру. Тихим, приличествующим больному голосом поведал следующее: сменился с дежурства, пошел домой, в общежитие. Почувствовал какую-то непонятную слабость, голова стала тяжелая… решил пройтись немного, развеяться… и все, больше ничего не помню.
Естественно, штатские так просто не отстали от него. Долго еще расспрашивали своими вежливыми голосами – по-разному, с уловками. А он, достаточно уже окрепший, тоже вежливо, но твердо повторял свой рассказ; да так оно, в сущности, и было, за исключением мотива – но в такую глубину души вкрадчивые люди в штатском, слава богу, заглядывать не научились.
Наконец Сергей окреп и выздоровел: спасибо молодому тренированному организму. Даже не простыл, хотя лежал невесть сколько времени на холодной земле. Ну а что касается психики… тут специалисты скажут. И врачи отводили глаза.
Специалисты сказали: комиссовать! К дальнейшей службе в рядах Вооруженных сил непригоден. Почему? Каков диагноз?.. Вот тут-то внятного ответа не прозвучало. Говорили что-то путаное про «посттравматический синдром», про необходимость отдохнуть… Беркутов ясно понимал, чем продиктована такая забота, но помалкивал. Психиатры возились с ним долго и придирчиво. Он охотно выполнял все их тесты, упражнения – и в один прекрасный день эскулапы осторожно согласились с тем, что проверяемый вполне нормален… за исключением недельного провала в памяти, с первого по восьмое октября. Что там было, выяснить не представлялось возможным.
Лейтенанта Беркутова комиссовали, он получил инвалидность второй группы и убыл по месту жительства родителей, в город Ленинград.
Ну, что было дома, когда Сергей вернулся!.. Вспоминать не хочется. Но прошло и это, охи-вздохи, причитания. Пережил. Надо было как-то устраиваться в этой жизни. Впрочем, Сергей точно знал, что он будет делать. Он подождет – лет пять. А может, больше. Может, десять, двадцать… Столько, сколько надо. Подождет и вернется туда, на Урал, к озеру Зираткуль, реке Кара-су и деревне Метеля – для того чтобы довести дело до разгадки.
Ну а пока пришлось приспосабливаться к жизни на «гражданке». Сергей встал на учет в районной артели инвалидов, и без работы, с его-то знанием электроники, не остался. Устроился мастером по ремонту телевизоров и только-только появившихся тогда видеомагнитофонов, чем немало попортил жизнь родителям, весьма чопорно относившимся к сословной чести. Но и это он спокойно пережил, тем более, что зарабатывать стал, к удивлению своему, много больше, нежели имел на армейской службе. А уж с началом перестройки и расцветом кооперативного движения!.. Сергей очутился на самом золотом дне, сам того не желая. То есть, неправдой было бы сказать, что он сознательно и гордо избегал денег – нет, он просто не стремился к ним, а они почему-то сами находили его. Но Сергей не зарывался, хотя, спору нет, и не отказывался – шестым чувством он безошибочно улавливал над собой присутствие недреманного ока, оттого и не суетился, жил тихо-мирно. Не женился, чем изводил мать, да и отца, наверное; правда, тот старался не подавать виду.
Они, кончено, сильно переживали, его родители: он был поздним и единственным ребенком. И ушли они из жизни сразу друг за другом – весной отец, а в конце лета, через четыре месяца, умерла мать, так и не увидев ни невестки, ни внуков.
Сергей остался на этом свете совсем один. Как-то раньше он не задумывался об этом, а теперь вдруг выяснилось, что изо всего дворянско-служивого почтенного рода Беркутовых не осталось больше никого. Возможно, разумеется, что где-то в необъятной кашей стране обретались незнакомые ему Беркутовы – но разыскивать их у него не было ни малейшего желания.
Это был восемьдесят девятый год. Сергей чувствовал уже, что недреманное око порядком к этому времени помутилось, но он-таки покуда не дергался, а терпеливо ждал. И дождался! Весной будущего года жизнь так вскипела по-дурацки, что всем уже все сделалось по барабану. Можно было бомбы и пулеметы на Невском продавать – и никто бы не почухался.
Будучи человеком основательным. Сергей накопил приличную сумму денег – хватило бы на два автомобиля. И вот, когда он понял, что тот срок, которого он с железным терпением дожидался многие годы, подошел, он собрал эти деньги, снял со всех книжек, купил билет, собрался, вечером вышел из дому, запер дверь, и…
ГЛАВА 11
– И? – с интересом переспросил Пашка. Он смотрел на Беркутова во все глаза, как на невероятный, никогда прежде не виданный феномен.
– И уехал, – просто ответил лесник.
– Сюда?
– Сюда.
– И больше в Ленин… простите, в Питер – не возвращались?
– Никогда.
Эти слова произвели должный эффект. Сергей Аристархович обвел взглядом лица парией – и не выдержал, рассмеялся.
– Что ж, – смеясь, молвил он, – бывает и так! Хотите, верьте, хотите, нет – а придется все ж поверить.
– А квартира как же питерская?
Беркутов пожал плечами.
– Ключи у меня лежат, целехоньки. Но вряд ли за столько лет…
Он не договорил то, что все, конечно, и так поняли.
– Хорошая, поди, квартира, – не унимался Пашка.
– Да, на Васильевском, – спокойно уточнил Беркутов. – Третья линия.
– Послушайте… – с любопытством спросил Аркадий. – Меня вот интересует, как вы, горожанин, здесь освоились? Нелегко ведь это было?..
– Ну, знаете, нерешаемых проблем не бывает. Все сбережения мои в реформу накрылись медным тазом – были деньги, стала труха. Но. в конце концов, Робинзон на необитаемом острове научился жить, а здесь все-таки…
– Здесь все-таки остров обитаемый, – закончил фразу Егор.
– Да еще какой!
И все невесело рассмеялись.
Этим смехом как-то и завершилась первая часть разговора. Интонация Егора сменилась, стала деловой, когда он заговорил:
– Сергей Аристархович! У вас, как я понимаю, сложились определенные выводы…
– Пожалуйста, слушайте. – Беркутов давно готов был поделиться. – Сразу предупреждаю, что это моя доморощенная гипотеза, на истину в последней инстанции не претендую…
Согласно гипотезе, представители инопланетных цивилизаций обхаживали нашу планету уже давно, но долгое время шансов у них не было. Почему? Вот это очень существенно – почему.
Дело в том, что инопланетяне проникают на Землю, а точнее, в биосферу – не физически, а ментально. Очевидно, они – чтоб их поносом пронесло! – обладают некими телепатическими способностями; вернее сказать, они освоили эти способности, научились более или менее владеть ими – и попытались внедриться в сознание или там подсознание землян, освоить, так сказать, их тела.
Трудно сказать, когда впервые они попытались сделать это. Но, во всяком случае, есть основания предполагать, что первоначально попытки были неудачными. И именно потому, что образ мышления землян, их психические архетипы – при всей их разности в разных краях планеты – тем не менее служили одинаковым иммунитетом, создавали мощный блок против какого бы то ни было проникновения. Иначе говоря, всякая попытка пролезть в сознание средневекового европейца или, скажем, невозмутимого китайца-конфуцианца наталкивалась на безмятежный и совершенно нерушимый цельный монолит души, в коем не было места никакой гнилинке, никаким интеллигентским переборам, рефлексии, самокопанию, пустым надеждам и заоблачным мечтаниям. Белое там было белым, черное черным – рай, ад, добро и зло, Господь Бог, Земля в центре мира, сфера неподвижных звезд вокруг. Все! Какая там ментальная агрессия!.. Даже и думать нечего – против такой-то крепости.
Но инопланетяне были терпеливы, хитры и настойчивы; вряд ли они слыхали земную формулу «не мытьем, так катаньем», но действовали именно так. Они решили ждать, когда крепость сама начнет подтачиваться и разваливаться изнутри. И дождались!
Самое занятное, что внешне это выглядело как невиданное прежде торжество человечества. Его и назвали-то так высокопарно – Новым временем. Да собственно, тут все верно, оно и вправду было новым; и вправду человечество увидело перед собой неведомые прежде просторы. И бесконечный мир, вдруг явившийся старой доброй Европе, – с океанскими волнами, сказочными землями, сокровищами, рассыпанными по долинам, прериям, скалистыми ослепительно снежными вершинами гор – о, этот новый дивный мир!..
И началось. Прогресс! Прежние ценности вдруг сделались смешными, старенькими и провинциальными, хотя и милыми, как бабушкин сундук. Их в общем-то, не выбрасывали, жалели даже. Но что ж делать, они отжили свое, а впереди ждала теряющаяся где-то в волнующей и нежной дымке дорога к счастью – и всего-то навсего надо было ступить на эту дорогу, и самому, своим трудом и разумом пройти ее. И вот она, волшебная страна, серебряная речка у лазурных гор – счастье твое, человек, ты его заслужил, так бери его!
Что же, действительно казалось, будто так тому и быть. Еще чуть-чуть – и дойдем до серебряной реки. Чуть-чуть, чуть-чуть! Правда, «чуть-чуть» все не кончалось, но в радостной горячке не слишком на это обращали внимание: чудесный мираж кружил головы, манил, трезвых делал шальными, глаза бессмысленно округлялись и пьянели.
Горячка не дала заметить странного: что в бескрайней новой Вселенной человеческое мировоззрение, ранее прочное, стало потихоньку расползаться по швам. В самом деле: цель жизни, когда-то привычная и уверенная, теперь вдруг поплыла, задрожала, незаметно превращаясь в обманную пустышку. Счастье без Бога, своими руками, в прекрасном будущем – оно почудилось таким близким, таким ясным и доступным, что многие, очень многие откликнулись на его зов, как на сладкое пение сирены, побежали, поехали, поплыли за ним… а оно так все и осталось пением.
Дорога к светлым берегам непостижимо вытягивалась. Волшебное марево отступало вместе с горизонтом – мир терял четкость, цельность свою. И вместе с этим трескалось и сыпалось сознание, постепенно путаясь в ползучей паутине сомнений, полутеней, видений и восторгов, разочарований и стареющих надежд.
– И уехал, – просто ответил лесник.
– Сюда?
– Сюда.
– И больше в Ленин… простите, в Питер – не возвращались?
– Никогда.
Эти слова произвели должный эффект. Сергей Аристархович обвел взглядом лица парией – и не выдержал, рассмеялся.
– Что ж, – смеясь, молвил он, – бывает и так! Хотите, верьте, хотите, нет – а придется все ж поверить.
– А квартира как же питерская?
Беркутов пожал плечами.
– Ключи у меня лежат, целехоньки. Но вряд ли за столько лет…
Он не договорил то, что все, конечно, и так поняли.
– Хорошая, поди, квартира, – не унимался Пашка.
– Да, на Васильевском, – спокойно уточнил Беркутов. – Третья линия.
– Послушайте… – с любопытством спросил Аркадий. – Меня вот интересует, как вы, горожанин, здесь освоились? Нелегко ведь это было?..
– Ну, знаете, нерешаемых проблем не бывает. Все сбережения мои в реформу накрылись медным тазом – были деньги, стала труха. Но. в конце концов, Робинзон на необитаемом острове научился жить, а здесь все-таки…
– Здесь все-таки остров обитаемый, – закончил фразу Егор.
– Да еще какой!
И все невесело рассмеялись.
Этим смехом как-то и завершилась первая часть разговора. Интонация Егора сменилась, стала деловой, когда он заговорил:
– Сергей Аристархович! У вас, как я понимаю, сложились определенные выводы…
– Пожалуйста, слушайте. – Беркутов давно готов был поделиться. – Сразу предупреждаю, что это моя доморощенная гипотеза, на истину в последней инстанции не претендую…
* * *
Согласно гипотезе, представители инопланетных цивилизаций обхаживали нашу планету уже давно, но долгое время шансов у них не было. Почему? Вот это очень существенно – почему.
Дело в том, что инопланетяне проникают на Землю, а точнее, в биосферу – не физически, а ментально. Очевидно, они – чтоб их поносом пронесло! – обладают некими телепатическими способностями; вернее сказать, они освоили эти способности, научились более или менее владеть ими – и попытались внедриться в сознание или там подсознание землян, освоить, так сказать, их тела.
Трудно сказать, когда впервые они попытались сделать это. Но, во всяком случае, есть основания предполагать, что первоначально попытки были неудачными. И именно потому, что образ мышления землян, их психические архетипы – при всей их разности в разных краях планеты – тем не менее служили одинаковым иммунитетом, создавали мощный блок против какого бы то ни было проникновения. Иначе говоря, всякая попытка пролезть в сознание средневекового европейца или, скажем, невозмутимого китайца-конфуцианца наталкивалась на безмятежный и совершенно нерушимый цельный монолит души, в коем не было места никакой гнилинке, никаким интеллигентским переборам, рефлексии, самокопанию, пустым надеждам и заоблачным мечтаниям. Белое там было белым, черное черным – рай, ад, добро и зло, Господь Бог, Земля в центре мира, сфера неподвижных звезд вокруг. Все! Какая там ментальная агрессия!.. Даже и думать нечего – против такой-то крепости.
Но инопланетяне были терпеливы, хитры и настойчивы; вряд ли они слыхали земную формулу «не мытьем, так катаньем», но действовали именно так. Они решили ждать, когда крепость сама начнет подтачиваться и разваливаться изнутри. И дождались!
Самое занятное, что внешне это выглядело как невиданное прежде торжество человечества. Его и назвали-то так высокопарно – Новым временем. Да собственно, тут все верно, оно и вправду было новым; и вправду человечество увидело перед собой неведомые прежде просторы. И бесконечный мир, вдруг явившийся старой доброй Европе, – с океанскими волнами, сказочными землями, сокровищами, рассыпанными по долинам, прериям, скалистыми ослепительно снежными вершинами гор – о, этот новый дивный мир!..
И началось. Прогресс! Прежние ценности вдруг сделались смешными, старенькими и провинциальными, хотя и милыми, как бабушкин сундук. Их в общем-то, не выбрасывали, жалели даже. Но что ж делать, они отжили свое, а впереди ждала теряющаяся где-то в волнующей и нежной дымке дорога к счастью – и всего-то навсего надо было ступить на эту дорогу, и самому, своим трудом и разумом пройти ее. И вот она, волшебная страна, серебряная речка у лазурных гор – счастье твое, человек, ты его заслужил, так бери его!
Что же, действительно казалось, будто так тому и быть. Еще чуть-чуть – и дойдем до серебряной реки. Чуть-чуть, чуть-чуть! Правда, «чуть-чуть» все не кончалось, но в радостной горячке не слишком на это обращали внимание: чудесный мираж кружил головы, манил, трезвых делал шальными, глаза бессмысленно округлялись и пьянели.
Горячка не дала заметить странного: что в бескрайней новой Вселенной человеческое мировоззрение, ранее прочное, стало потихоньку расползаться по швам. В самом деле: цель жизни, когда-то привычная и уверенная, теперь вдруг поплыла, задрожала, незаметно превращаясь в обманную пустышку. Счастье без Бога, своими руками, в прекрасном будущем – оно почудилось таким близким, таким ясным и доступным, что многие, очень многие откликнулись на его зов, как на сладкое пение сирены, побежали, поехали, поплыли за ним… а оно так все и осталось пением.
Дорога к светлым берегам непостижимо вытягивалась. Волшебное марево отступало вместе с горизонтом – мир терял четкость, цельность свою. И вместе с этим трескалось и сыпалось сознание, постепенно путаясь в ползучей паутине сомнений, полутеней, видений и восторгов, разочарований и стареющих надежд.