Самсонов Юрий. Стеклянный корабль

Слепая ярость мало-помалу охватывала меня. Я принялся колотить чем попало: и кулаком, и пилкой, зажатой в другом кулаке, она разломилась, поранив руку, и это, наконец, отрезвило меня. Шатаясь, бледный, с прилипшими ко лбу волосами - таким я видел себя как бы со стороны, я побрел снова вниз по ступенькам и рухнул в кресло без сил. Оставалась надежда, что вернется ушедший старик или кто-нибудь другой забредет в этот сад, что менее вероятно... Но вернется ли старик сегодня? Он может не вернуться и завтра, а уж свеча догорает! Что, если он вернется лишь через несколько дней? Или не вернется никогда? Вдруг и он чужой в этом саду: сад, боже мой, так запущен!.. А если он умер в дороге: ведь такая была непогода! Или, вернувшись, преспокойно оставит дверь закрытой: ему просто ничего тут не понадобится, а из-за тяжелой двери не слыхать ни единого звука! Но надо стучаться, стучаться!.. Встать я был не в силах. Да и мог ли старик воротиться так скоро! В голове словно жужжал весь разговор с ним, от слова до слова. Я пытался отогнать воспоминание и снова к нему возвращался, размышляя, нет ли в нем иного, не очевидного смысла? Желание старика уйти: разве не мог он уйти прежде, сам, по собственной охоте? Сказка про перевозчика невольно взбредала на ум, про перевозчика, который уступил свое весло пассажиру, и тот остался прикованным к этому веслу, пока не освободился от него подобным же образом. Кто этот старик: посетитель или хозяин, либо его служащий? И что здесь: жилище, сторожка? Более похоже на последнее. Нет ни постели, ни кухни. С ужасающей ясностью припомнилась истинная причина паники: в том злополучном сне я осужден был на вечное заточение! Вечное, г-н Аусель! Сердце мое сжалось в комок. Но разум отказался принять столь нелепую возможность. Старик, если он тоже был здесь заточен, попросту умер бы с голоду. Однако ведь я и того не знаю, долго ли он дожидался спасения, сколько свечей успело Догореть. У меня была только одна, сгоревшая наполовину! Так что еще было в том сне? Какие-то люди, веселье и розовые лепестки. Тихая музыка, долгий полет. Или это был другой уже сон? Облокотившись о стол, я обхватил голову руками и принуждал себя вспоминать, надеясь найти разгадку в вещем сновидении. Но мысли опять не желали подчиняться, совершали бег свой собственным тайным путем, не помню их. Р глазах все поплыло, я полагал, от усталости. Над столом парил огромный окутанный туманом шар! Да, г-н Аусель! И в первую минуту я подумал, что разволновался чрезмерно, что это кружится голова, а оттого туманятся глаза. Я приступаю к главной части моего рассказа, когда мое расставание с самим собою начиналось. Немногие становятся чужды себе, своей молодости до такой степени, хотя судьба моя, делается мне понятно, не явилась единственным исключением. К несчастью, догадка о других подобных судьбах возникла слишком поздно, когда у меня осталась только та забота, которую я буду просить Вас со мною разделить. Эти рассуждения вам не будут понятны, я же не могу, к сожалению, сказать большего. Он чужой мне теперь, этот попавшийся в ловушку мальчик Но все-таки я когда-то был им, и дряхлое сердце мое щемит от последнего расставания. Довольно об этом. Перейдемте к делу. Я откидывался в кресле - и туман исчезал, шар уменьшался в размерах, пока я не увидел вновь перед собою, со вздохом облегчения, обыкновенный старенький школьный глобус, насаженный на косую ось, увенчанную медной шишечкой. Того, что я знал о разнообразии оптических иллюзий, казалось довольно для понимания происшедшего. Не стоило беспокоиться. Однако, минуту спустя, я заметил, что разрисованный картонный шарик, с которого я не сводил глаз, еле заметно вращается! Конечно, я мог машинально крутнуть его перед тем и этого не запомнить. Я и не думал усматривать новую загадку в этом жалком учебном пособии, вертится - и пускай себе вертится, пускай движутся размалеванные контуры материков и океанов, с одного боку глобуса освещенные ровным пламенем свечи, с другого скрытые тенью - имитация дня и ночи, урок географии, предмета, по которому я без того достаточно успевал в свои школьные годы. Тихое вращение не замедлялось, не желая останавливаться, хотя пора бы! Я снова приблизился к шарику, на сей раз не торопясь. Он медленно рос в глазах, пока я к нему наклонялся, но линии теряли ясность: появлялся облачный покров, укрывавший обширные области. Еще ближе - и он становился размытым, на теневой стороне замерцали огни, на освещенной поверхности морей я увидел корабли, они казались неподвижны; приблизившись еще, я уловил и движение, оно сделалось стремительным, когда я вздумал разглядеть одно суденышко вблизи. Океан бушевал подо мной, я валился в него с высоты, какая-то игла едва не воткнулась мне в глаз, это был громоотвод на верхушке мачты! Я едва уклонился, пролетел над кормою судна, скользящего с гребня волны, брызги пены осыпали мне лицо. Я слышал запах моря и мог очутиться в волнах, когда догадался откинуться назад в своем кресле. Иллюзия пропала, но я не мог ошибаться: я видел хлопочущих на палубе людей, слышал их голоса и готов был поручиться, что это не какие-нибудь модели, нет! Самый подлинный земной шар вращался в дымке облаков над грубым дощатым столом. "Не может быть, - устало думал я. - Все равно это копия, макет, страшная, одним словом, игрушка. - Но притом сознавал, что напрасно пытаюсь оградиться от очевидности - И кукла ведь похожа на человека, а уж игрушечная железная дорога уступает настоящей только размерами, - так продолжал я себя уговаривать. - Кто-то приходит в назначенный час заводить механизм, а если забудет свою обязанность, оно портится, пылится, ржавеет, замирают все фигурки, становится нужен ремонт или хоть смазка!" Я слегка повеселел и задумал поставить небольшой опыт. Через мгновение я увидел железнодорожный вокзал в Ноодорте. Поезд, означенный в телеграмме, тронулся как раз в обратный путь. Друзья мои, обманутые и огорченные, садились в коляску. - Не печальтесь, - шепнул им я, - забудьте обо мне! Стыдно и по сей день, г-н Аусель... Было не до них, ни до кого! Мысли мчались бешено. Никто не уверил бы меня, что я видел перед собою заводные макеты моего друга и его молоденькой жены, они сыграли свою роль, и довольно хотелось, чтобы они вправду обо мне позабыли, я вовсе не намеревался вернуться к ним в дом, другими были теперь мои планы! Я, с детства почитатель Стивенсона и Дефо, мог предпринять любое путешествие, чему прежде мешала стесненность в средствах, осуществить затею, какую угодно смелую, проникнуть и туда, куда не в силах был никто пробраться. И оба полюса, н Лхасса сделались не менее доступны, чем какая-нибудь Флоренция! Любая голова способна вскружиться от этого, я же, г-н Аусель, был молод, я так далек был от того, чтоб прозревать, сколь судьба обычная завидна... И все-таки я вскоре передумал. Простое благоразумие подсказывало предпринять первую высадку здесь, вблизи Ноодорта, где у меня есть приют, где я смогу, выйдя из дома друзей, вновь найти путь к этому дивному глобусу и владеть им в глубокой тайне. Помимо того, следовало позаботиться и о способах возвращения из более далеких путешествий. Одна осведомленность о мировых делах, никому в такой степени не доступная, поможет заработать кучу денег, хотя бы посредством игры на бирже, все мое будущее делается обеспеченным при помощи этой славной игрушки! Я избрал подходящее место, приблизился к Земле вплотную и прямо из своего деревянного кресла мягко опустился ногами в траву нежно-зеленой лужайки. Приключение окончилось! Стол, свеча и глобус - все исчезло. Вместо темных сводов над головою простиралось небо, грело солнышко. Я поспешил к дороге. И поспел вовремя: коляска катилась навстречу. Милые лица друзей обернулись на оклик, но никто не отозвался на мои слова. Честное слово они только удивились ненужной дорожной встрече, не знали, кто этот прохожий и с чего ему вздумалось их окликать. Они не узнавали меня! Потрясенный, я долго смотрел им вслед. Неужели не скольких слов, нечаянно сказанных, было довольно для та кого, хоть и не слишком приятного, но без спору, чудодейственного результата? Разумеется, я был уязвлен, потому что любил их, понимал, что виноват сам, но, сделанного не воротишь, думал больше о том, что не оценил, как видно, полученного подарка. Надо поспешить, чтоб никто не опередил, не нашел прежде меня дороги к моему глобусу! О старике - его владельце или распорядителе - я уж и думать забыл! Попытка снова взять экипаж на привокзальной площади окончилась глупейшим образом из-за моего знакомого возницы, только что возвратившегося. Завидев меня вновь перед собою, он в изумлении вытаращил глаза, на предложение повторить поездку отвечал тем, что хлестнул свою лошадь да крикнул что-то на местном диалекте своим ждущим седоков сотоварищам, промчавшись мимо них. Слов его я не понял, но последствием их было то, что ни один везти меня не согласился, я видел, как иные украдкой осенили себя крестом. Возможно, тогда в этой местности были живы еще предания, позднее утерянные, мне было все недосуг это выяснить. Не добившись ни от кого толку, я решился отправиться пешком, но хотя знал дорогу, умудрился снова заблудиться посреди какого-то нескончаемого пустыря. Кое-как, уже глубокой ночью сумел добраться к себе домой, улегся в собственную постель, преотлично выспался, а проснувшись, обнаружил себя, сидящим все в том же деревянном кресле перед столом, на котором горела все та же свеча и медленно вращался мой глобус!.. Я думаю с тех пор, г-н Аусель, что было бы, если бы я сам не хотел сюда вернуться? Имелся ли шанс получить вновь свободу, или я был обречен с самого начала, может быть, еще прежде своей поездки, может быть, еще от рождения? Не знаю, не знаю, не знаю! Замешательство мое продолжалось недолго. Я тут же отправился улаживать всяческие личные свои дела и прожил день самым обыкновенным образом, видя вокруг знакомые лица; во мне тоже никто не увидел никаких перемен, не удивились даже скорому приезду. И опять я вечером улегся в постель, а утром проснулся в кресле. Позднее оказалось, что довольно лишь глубоко задуматься, позабыв об окружающем, чтобы здесь очутиться, довольно и попросту этого пожелать, причем ни одна живая душа не замечала подобных отлучек. Смешно, г-н Аусель, вспоминать, как пьянила меня мысль: передо мною весь мир, и я - его владелец! Описание моих занятий и приключений потребовало бы множества толстых томов. Появиться когда угодно и где угодно, поступить как угодно и направить ход событий любым угодным мне образом - да, все это я мог, и я, к стыду своему, действовал вовсю!.. Не скорой обнаружил, как скован последствиями собственных действий, вернее сказать; желаний, ибо пожелать и означало действовать. Сколь страшно оружие мысли, каким Мы без разбору пользуемся, и в повседневности, когда, для осуществления требуются руки, орудия, труд, но еще страшнее, когда видишь, что мысль осуществляется непосредственно, незамедлительна! Начинаешь понимать, что думать - это искусство, которым мы не умеем владеть, не желаем учиться, и в том повинны. Да, могущество мое было велико, да, мне довольно было пожелать, чтобы дело исполнилось! Но я был обязан принять все, что из этого проистекало, и ничего не мог повернуть вспять, ничего исправить, последствия были подчинены уже законам несокрушимым и ничему другому не подвластным законам мысли! Ей же можно было противопоставить лишь другую мысль, но она влекла свои неумолимые следствия, люди и обстоятельства вступали в борьбу, которой я мало чем мог помочь: все действовали ведь, по моей воле. - Приведу пример, какого менее других стыжусь: я искал встреч с моими прежними друзьями из Ноодортской округи, добиваясь, чтобы они вспомнили меня, узнали, но не имел никакого успеха, я был для них новым знакомым, вполне безразличным. Мне желалось блага для человечества, было бы мудро пожелать этого и устраниться, нынче бы я так именно и поступил. Однако в те далекие дни я, нашпигованный теориями, воображал, будто бы знаю точно, в чем благо это заключается, и всячески его добивался. Описание моих похождений составляет целые тома новейшей истории - позор, который я унесу и в могилу. Я не хотел худого, поверьте мне, ради бога. Но во всем том худом, что свершилось, повинен. Как гнусно окончились бесчисленные предприятия, затеянные с наилучшими намерениями! Это, к сожалению, не все. При своем небывалом могуществе, я ощущал и сопротивление - не со стороны каких-то отдельных лиц. Иногда я начинал поневоле ненавидеть человечество за его тупость и косность, за то, что оно непрерывно чинит помехи собственному благу, и эта ненависть приносила злые плоды. Добавьте к этому нечаянные мысли и желания, над коими мы не властны, вообразите, что и обрывок мысли действует полноправно, а в дальнейшем, в виде следствий, и самоуправно! Я учился мыслить и желать, избегая всяческих случайностей. И все же мне скоро стало не до общего блата: только бы исправить, что возможно! Имени своего я Вам не скажу. Вы вправе именовать меня г-н Счастливый Случай, говорю это, разумеется, о иронией. Больше права у меня все же называться г-ном Несчастным Случаем. Я стал круглосуточным работником, даже во сне меня не оставляли мои заботы. Чаще всего я снился себе хозяином ткацкой фабрики, оставшимся в одиночестве посреди станков, остановить которые нельзя. Пряжа поминутно рвется тут и там, и я мечусь между станками, связывая нити, и обнаруживаю все новые и новые безостановочные обезумевшие станки. Были другие сны, скоро я понял, что снятся они неспроста, иногда с их помощью случалось выходить из затруднений, если я умел понять подсказку, но подсознание, где они рождаются, иногда шутило со мной злые шутки... Чем больше я уставал, тем чаще мысли мои обращались к началу моего приключения, к его загадке. Нет, я не замышлял еще побега, отказ от всемогущества не прост! О том, чтобы выбраться отсюда насовсем и вести обычную жизнь, я не думал. Но только я никак не мог обнаружить городка на моем глобусе. Много раз являлся я в эти места, брел по знакомым приметам и не находил ничего, городок словно бы земля поглотила. Означает ли это, что никто не найдет запущенного сада, не вступит в полуразрушенный сарай и не отворит мою дверь? Сперва это меня мало заботило. Лишь уставая, принимался я за поиски, если находил для этого минуту. Шли годы, все меньше становилось свободных минут, все копилась моя тяжкая ноша, заставляя уж под собою шататься. С горечью сознавал я себя не хозяином мира, как когда-то, а всеобщим рабом, нерадивым и неумелым, жалким, хнычущим Атлантом, живою подпоркою. Я давно не был счастлив и не мог быть счастлив, потому что заслуживал суда и справедливой расправы. Усталость лишала сил, я чувствовал, как равнодушие овладевает много, мало-помалу становясь главным качеством остывающей души. А затем, г-н Аусель, произошло нечто чудовищное. Я увидел сон: в неких джунглях мы с какими-то товарищами ищем древнюю Книгу. Вся мудрость мира заключена в ней, для спасения мира должна она быть найдена, а находка сохранена в тайне. Мы нашли ее. Оплетенная корнями вывернутого бурей огромного дерева, она была как новенькая, в переплете с застежками. Поверх переплета блестело тоненькое гладкое золотое кольцо. Чтобы оно не потерялось, я надел его на палец, раскрыл книгу и увидел, что не пострадали и листы. Книга не была написана ни буквами, ни иероглифами: рисунок за рисунком сменялись на листах, легко и радостно было понимать простой их смысл. Я сумел только до середины просмотреть Книгу, когда на поляне появилась женщина. Расслабленное тощее тело, облаченное в какой-то белый балахон, измятый и нечистый, двигалось будто бы помимо желания владелицы, подталкиваемое невидимой силою. Нелепо, угловато дергаясь, она подошла и упала без сил возле Книги! А мы должны были уйти, оставив здесь Книгу на время, чтобы после за нею вернуться. Рисковать Книгою нам не было дозволено и даже преступление ради Книги почиталось бы благим делом, не требующим прощения. Но я сказал своим товарищам: - Какой вред Книге способно причинить это жалкое существо? Оставим ее! И они со мною согласились. И, вернувшись, мы не нашли уже Книги. Только та женщина, неподвижная и безгласная, лежала посреди поляны. Я схватил ее за плечи, спрашивал, спрашивал, но пусты, бессмысленны были ее глаза, говорившие лишь о том, что ответа дожидаться бесполезно. И мы ушли, но вскоре я заметил, что никто не в состоянии ответить отказом ни на одну мою просьбу; каждый становился необыкновенно добр в моем присутствии. И я догадался, что разгадка в кольце! Я был снова счастлив, г-н Аусель, в этом сне, как в свои давние лучшие дни. Я пользовался этим даром со щедростью и полагал, что дарю людям счастье, они ведь становились добры и друг с другом! Это было прекрасно! Но опять - до поры. Прелестная женщина согласилась выйти замуж за ненавистного ей дрянного человека - сделалась так добра, к несчастью всей дальнейшей жизни. Надзиратели по доброй воле выпустили из тюрьмы потрошителя: наученный не попадаться, он вскоре опять принялся за свое ремесло-Дар оказался преждевременным. Должно быть, он предназначался тому, кто узнает Книгу до конца, но не было еще такою человека. Сняв кольцо, я бросил его в воду. Проснулся я с думою об избавлении. И вот тут, это и случилось!.. Я весьма заботился о том, чтобы не выделяться из толпы, и Вы г-н Аусель, встречали меня не раз - и, конечно же, не запомнили. Теперь иве, сидящему в кресле, причиняло неловкость что-то непривычное: это была огромная, во всю грудь, пышная седая борода! Жизнь моя окончена, остаток ее посвящу заботе об освобождении. Если я не мог жить как все, то хочу, по крайней мере, умереть по-человечески - не как крыса в этом проклятом подземелье! Да, конечно, я могу покидать его когда вздумается и даже сейчас нахожусь не там: я давно облюбовал достойное убежище на воле и намерен, освободившись, провести в нем остаток своих дней. Моя комната тиха и уютна, окно открыто в парк, я слышу крики птиц и шелест листвы, различаю запахи подступающей осени. За обыкновенном столом я пишу Вам письмо, которое будет отправлено по почте Вот она, жизнь, какая мне по сердцу! Никому из окружающих не закрадывается в голову малейшего подозрения, даже мой обычай держать дверь всегда на запоре объясняют старческой причудой. Но, г-н Аусель, стоит уснуть или крепко задуматься - и Вы догадываетесь, что происходит. А ведь с каждым днем мне труднее передвигаться и процедура возвращения, все же требующая усилий, кажется ужаснее и отвратительнее. Пуще всего боюсь, что когда-нибудь не смогу этого сделать. Попыток избавления предпринято было немало, ни одна не оказалась удачна: ведь действовал я наугад, не имея доныне объяснения чудовищной своей судьбе. Возможно, что я не оказался достаточно настойчив, когда еще хватало сил, что существовал более достойный выход, чем свалить ношу на чужие плечи. Поздно пришедшая догадка обличает вновь мою несостоятельность, однако и каяться поздно! Впрочем, это было затеяно поначалу лишь в виде опыта. Я однажды предположил, что недоступное мне может сделаться доступным для других, не подвластных никаким зарокам. Честный нотариус получил известные Вам указания, которые весьма его удивили: я готов был на любые условия, ничуть не веря в успех, проявил крайнюю неосторожность. Как был я поражен, узнав, что и нотариус, и все им приглашенные нашли без труда дорогу в покинутый, забытый миром городок, сознаюсь, это повергло меня даже в трепет. На мое счастье, среди вас не нашлось человека с воображением, никто, как догадываюсь, не проник в истинный смысл предложенных условий, а потому все требования, включая даже Ваши, г-н Аусель, оказались далеко не чрезмерны! Они могли быть любыми - и были бы все непременно исполнены, как исполняются в свой срок без остатка уже высказанные пожелания, за исключением тех, которые вступают в несовместимое противоречие, - тут дело решается в пользу того, кто высказался первым. Своими руками вы изготовили себе судьбу, таково было ваше право, такова цена моей свободы. Нет смысла спрашивать у меня, как и когда сбудется все занесенное на скрижали г-на Когля, я не могу этою знать и не смею вступать в дальнейшие разъяснения: мы касаемся опасной темы. Для себя я хотел немного: лишь надеялся, что, когда городок будет вновь населен, кто-то пойдет опять прогуляться по лесу, кто-то откроет дверь... Но сразу вспоминается сказка о перевозчике. Случались минуты уныния, я все же, г-н Аусель, сознательно я никогда и никому подобной участи не пожелал! Может быть, в Вашей власти ускорить события. Может быть, зная об опасности, позаботясь о том, чтоб не подвергнуть ей ни себя, ни другого несведущего, Вы захотите отворить дверь темницы. Тогда, прошу Вас, будьте осмотрительны! Поиски следует вести в ближайшей окрестности, самое большее, в двух часах ходьбы, в направлении примерно к югу или юго-востоку от окраины. Ничего не могу добавить к описанию дома, из которого вышел на эту прогулку, да и цел ли он нынче! Сад, должно быть, заглох окончательно, изгородь и сарай превратились в труху, однако никуда не мог подеваться небольшой холм посреди леса, ничего не сделалось каменной стене под его травянистым покровом и бронзовой двери. Это единственный способ нам увидеться, о котором могу Вас даже умолять. Ни при каких обстоятельствах не измышляйте другого: без того достаточно людей, по моей вине страдающих, а наказание было бы тяжким буду ли я в силах Вас спасти? Остерегайтесь! Благодарю Вас заранее. Подписи не было. - "Кто-то стоит у штурвала"! - проговорил после долгой паузы Рей, с печальной иронией передразнив патера. - У штурвала! - буркнул Биллендон, перебирая и рассматривая листки почтовой бумаги, исписанные четким, каллиграфическим почерком - позабытым "рондо". - Знаете, что я на вашем месте бы сделал? - Догадываюсь, - суховато отвечал г-н Аусель. - Но я не настолько недоверчив - я просто искал, и искал добросовестно, всеми средствами вплоть до аэрофотосъемки. Консультации с геологами, археологами, геофизические приборы... - Он махнул рукой.. - И ничего, за все эти годы ничего ровно!.. Мае тоже приходило в голову, господин Биллендон.., но не то, что вам: я думал иной раз - не ошибся ли он? Та ли эта местность? Тот ли город?.. - ..тот ли это дом, из которого он вышел? - закончил за него Биллендон. - Значит, неспроста вы все принюхивались! Тот, господин Аусель, зря сомневаетесь. Штофные обои - они: были, остатки я ободрал вместе со штукатуркой, паучья тут тоже было - страх!.. Можем вам показать еще фокус. Рей!.. Рей вскочил и направился к зеркалу, но Даугенталь остановил его жестом, протянул руку... Ее невидимое продолжение заставило дрогнуть и медленно отвориться массивную раму. Даже зная, в чем дело наблюдать это было все-таки чуть страшновато! Г-н Аусель кинулся к открывшейся арке. - Поле, - хмуро произнес Даугенталь - другого качества. - Он опустил руку. - Ну, кто хочет взять весло? - Шутка - если это была шутка прозвучала нерадостно. Шаги г-на Ауселя затихли в глубине арки, на лестница Слышно стало, как он чиркает там зажигалкой. - Иероглифика?.. - донеслось бормотание. - Но послушайте!.. Или это та самая дверь, или... Но я не могу ее открыть! - Спускайтесь, профессор, - сказал Даугенталь. - Осторожней, там круто!.. Что пришло в вашу умную голову? - Улетучилось и то, что было, - признался г-н Аусель, щурясь на свет и пошатываясь. - Биллендон, не найдется глотка?., нет, не надо! Неизвестная система письма. Думаю, система фонетическая, но знаки происходят от иероглифов - не египетских и не китайских. Узор - своего рода стенография, традиционный изобразительный стиль.., только на это нужна не одна тысяча лет развития! С чем мы имеем дело, господа? Как она отворяется? - Никак, - ответил Рей, - но если сумеете... - Что? - перебил Биллендон. - Так ты думаешь.. - Он чуть не заикался от волнения. - Дверь-то тут при чем? Думаешь, господин Аусель в той стороне не искал? Какая разница?.. - Помолчите, не тревожьте свою совести, - сказал Даугенталь - на редкость мягко. - Никто Не виноват. Так надо: плод поспел и скоро упадет. Кто хочет взять весло? - Мы слишком много рассуждаем и ничего не делаем, - проговорил г-н Аусель в нетерпении, - Если он там... - г-н Аусель указывал на дверь. - ..то вы ничего не сумеете сделать, - закончил за него Даугенталь, да он и не там - не по ту сторону двери. Все в изумлении умолкли. - Храм Януса, вы говорили? - продолжал в тишине Даугенталь, обводя помещение взглядом. - Храм Януса, профессор, был копия этого храма, фальшивка... Он не работал. Этот работает, - он тоже указал на дверь, - и будет работать, пока не... Гм... - Вот как? - воспользовался паузой г-н Аусель. - Значит, я не слишком ошибался! - Он даже чуть порозовел от удовольствия. - Но ведь это только остатки здания! - Ничего не значите сказал Даугенталь, - все пустяки.,. Это машина. Нет машины древней и надежнее, можете даже взорвать, но... - Простите, дружище! Янус - двуликий бог, один из ликов его глядит в прошлое, другой... Господи, так что же выходит-то у рас, Даугенталь? Машина!.. Машина... - язык его не слушался. - Нет, - сказал Даугенталь невозмутимо, - не машина времени, хотя насчет эффекта этого Р, ван Винкля вы молодец: догадались... А это, можете считать, автоматический экзаменатор. Помните, я провалился у вас на истории искусств? Так-перетак, теперь, думаю, все провалимся! Справку о Болезни не примут, экзамен не будет отложен! Профессор Аусель, вставайте: профессор Космос хочет задать вам вопрос!.. Садитесь, очень плохо, приходите опять через сто, через двести, через триста лег! Но и это еще не все, что машина умеет. - Какой-то кошмар... - прошептал г-н Аусель. - Ха-ха, не беспокойтесь, вам не дадут весла: вы психопат и алкоголик. Нет, необходим нормальный Зрелый человеческий экземпляр, а норма - большая редкость, годится, может быть, один человек на планете думаю, что так и есть, и, судя по всему, он готов.., почти готов это сделать!.. - Где найти его, как узнать?.. - Дожидаться, - отвечал Даугенталь преспокойно. - бы еще не все нам рассказали, профессор Аусель. - Да, - сказал г-н Аусель после минутного колебания, и признаюсь во всем!.. Видите ли, в конце концов я все же усомнился, заподозрил мистификацию и... - остальное он проговорил с отвращением, медленно присоединяв слово к слову, - нанял сыщика, чтобы проследить за нотариусом и установить местонахождение Клиента... - Ого! - воскликнул Биллендон. - И что ваш сыщик?.. - Понятия не имею ни о чем, кроме того, что заплатил ему вперед... Я ничего ему не открывал, он должен рыл проследить все контакты - любые... - Но донесения поступали? - Господин Биллендон, - г-н Аусель это произнес не без торжественности, - я в тот самый день запил и провел это время в абсолютном беспамятстве! - Вам повезло, - сказал Даугенталь. - Но правильнее, вас спасли. - Так-так-так!.. - сказал Биллендон, скребя в затылке. - Перета!.. Реванула синена, странным образом - дважды. Из прихожей послышались шаги: Молодой человек возвращался после того, как увидел, что в окнах Дамы, трижды мигнув, погас свет. - Вот еще случай!.. - Сказал Биллендон. - Эй, зайдите-ка сюда! позвал он гостя, и тот появился в дверях.