Санин Владимир Маркович. Остров Весёлых Робинзонов (с иллюстрациями)

НЕЖНОЕ ЭФИРНОЕ СУЩУСТВО

   Я читал много книг о природе. В школе я зубрил на­изусть тургеневские пейзажи. Я навеки сфотографировал в своей памяти картины Шишкина и Левитана. Я убе­дился в том, что писать природу люди умеют здорово. Но как подгоревшая каша лучше жареного цыпленка на обложке книги «О вкусной и здоровой пище», так любая сосна лучше своего описания. Живая сосна гениальнее самого искусного художника. Она живая и пахучая, она приносит радость, она – совершенство. И вообще нам есть чему у нее поучиться. Она тянется к солнцу, никог­да не останавливается на достигнутом, не предает, не сплетничает и не пишет стихов. Недаром великий муд­рец Шоу сказал: «В жизни ни один человек, за исключе­нием девяти месяцев до рождения, не делает свои дела так хорошо, как это делает дерево». Поэтому поменьше высокомерия перед природой: когда-нибудь еще выяс­нится, что она не только чувствует, но и размышляет. При всей моей любви к Шишкину я предпочитаю де­сять минут ходить по сосновому бору, чем целую неделю смотреть на знаменитую картину художника. Ибо при­роду, как и невесту, нельзя изучать по рассказам и фото­графиям: на нее нужно смотреть своими глазами; имен­но тогда иллюзии или рассеются, или окрепнут.

   Мы молчали, подавленные не­слыханным великолепием открыв­шегося нам зрелища. Эти фантас­тически причудливые очертания берегов, которые, все отдаляясь, вдруг превращаются то в гигант­ских птиц с оперением из сосново­го леса, то в крокодилов с хвостами из отмелей; эти зеленовато-бурые воды огромного озера, трепетные воды, вздрагивающие от малейше­го прикосновения ветерка… Одна­ко не буду вступать в противоречие с приведенным выше тезисом: луч­ше приезжайте на Валдай сами и посмотрите, поскольку природу, как и невесту… Впрочем, это я, ка­жется, говорил.
   Минут через двадцать катер при­чалил к острову. На высоком берегу стояло несколько домиков дачного типа, за ними поднималась сосновая роща, в которой, как мы легко догадались, и был расположен наш сана­торий. Могучий старик в тельняшке ловко закрепил концы, и мы один за другим сошли на берег.
   – Между прочим, товарищи, – прогудел Игорь Та­расович, – прошу учесть, что отныне мы – островитяне! Робинзоны! Тебя, дедусь, случайно не Пятницей зовут?
   – Хоть конем называй, да в телегу не запрягай! – отшутился дед. – Родитель назвал Петром, старуха кличет стариком, а туристы – как у кого язык подвешен: одни – Пятницей, а другие – Петром Потапычем.
   Мы приняли намек к сведению.
   Между тем моторист махнул на прощанье рукой, и катер отчалил.
   Светило жаркое июльское солнце, но здесь оно бы­ло какое-то нежное, его лучи не обжигали, а ласкали; от огромной ванны озера веяло прохладой. Оглядыва­ясь по сторонам и переговариваясь, мы по деревянной лестнице гуськом поднялись к домикам.
   – Какие милые домики! – грудным голосом сказа­ла Ксения Авдеевна. – Здесь, наверное, живет обслу­живающий персонал, да?
   – Здесь живут счастливые люди! – продекламиро­вал Прыг-скок. – Перед ними вечно расстилается без­брежное озеро, над ними голубое небо и белые стада облаков…
   – Я рада, что вам нравится это место, – удов­летворенно сказала Машенька. – Ведь здесь будем жить мы.
   – То есть как? – всполошился Раков. – Уж не хо­тите ли вы сказать, что эти четыре сарая и есть сана­торий?
   Дед Потапыч крякнул.
   – Не из бывших ли пажей его бывшего император­ского величества будете? – ядовито спросил он.
   – Молчи, старик! – высокомерно сказал Раков.
   – Вы, наверное, пошутили, Машенька? – с легкой тревогой спросил Прыг-скок.
   – Хороши шутки! – буркнул Раков.
   – Однако где же санаторий? – забеспокоилась Ксения Авдеевна. – Где отдыхающие? Столовая? Лечеб­ный корпус?
   – Где почта, телеграф, телефон, метро? – быстро включился Юрик.
   – Кафе «Мороженое», «Детский мир»? – немед­ленно добавил Шурик.
   – Брысь отсюда! – прогремел Игорь Тарасович и погрозил кулаком братьям, которые, на ходу раздева­ясь, бросились к озеру. – Однако, чадо мое, – озабо­ченно сказал он, – попрошу разъяснить некоторые ту­манные вещи. Правильно ли мы сообразили, что эти домики, которые выступавший передо мной коллега довольно безответственно обозвал сараями, и есть весь наш санаторий?
   – Да, – сказала Маша, – вы сообразили очень удачно.
   – Значит, вы не пошутили? – изумился Прыг-скок. – Но ведь это черт знает что!
   – Почему же? – Борис скорчил недоуменную гри­масу. – Перед нами будет расстилаться безбрежное озеро, а над нами – белые стада облаков!
   – Мне плевать на ваши облака! – разозлился Раков.
   – Значит, вы некультурный человек и не учили физику, – невозмутимо отпарировал Борис. – Плю­нув на облако, находящееся на высоте нескольких сот метров, вы неминуемо обплюете свою уважаемую персону.
   – Попрошу всяких разных не учить меня культуре!
   – Требую извинений, – тем же тоном сказал Борис, – иначе за честь «разных» вступится Зайчик, который стукнет вас в солнечное сплетение.
   – Извиняюсь, – отступая назад, пробормотал Раков.
   – Однако, – продолжил свою мысль археолог, – если одно «белое пятно» с карты стерто, осталась еще куча других. Где лечебный корпус? Мне не придется производить раскопки, чтобы его обнаружить?
   – Нет, не придется. – Машенька улыбнулась. – Вот он – лечебный корпус! Посмотрите, какой боль­шой и красивый!
   И она широко развела руками.
   – Вы хотите сказать, – дрожащим голосом про­изнесла Ксения Авдеевна, – что эта чаща, в которой наверняка есть волки, заменит нам сероводородные ванны?
   – Успокойся, дорогая, – сказал Лев Иванович. – Ванны, если уж на то пошло, прописаны мне, а не тебе. Здоровым людям вполне достаточно и леса, а ты на редкость здоровый человек!
   – Это я – здоровый человек! – Ксения Авдеевна возмутилась. – Да у меня от твоей музыки галлюцина­ции начались.
   И вдруг меня осенило.
   – Турбаза… крохотное хозяйство… в котором будут пастись твои кролики… – неожиданно выпалил я.
   – Боже! Что вы городите, какие кролики? – с отча­яньем воскликнула Ксения Авдеевна.
   – Псих! – заискивающе шепнул Раков Борису, с опаской поглядывая на меня.
   Я заговорщически подмигнул Машеньке.
   – Как это какие кролики? Кролики – животные, которые в первый же день могут свернуть шею. Правда, Машенька?
   – Не думаю, – мягко ответила Машенька. – Кро­лики – очень смирные домашние животные. Особенно если, – Машенька блеснула глазами, – к ним найти правильный научный подход.
   – Я лично нисколько не интересуюсь вашими кро­ликами! – вспылил Раков. – Мне лично обещали ком­нату с ванной. Где она?
   – А вот, в этом корпусе, – включился Потапыч, с бородатого лица которого так и не сошла широкая ухмылка. – Любая комната на выбор в этих вот корпу­сах! – И Потапыч указал на сборные щитовые домики с причудливой резьбой под крышами. – А ванны, мил-человек, нет. Чего нет, того нет. Озеро под боком и котелок в каменке. А не хочешь в баньку– корыто дам, плескайся на здоровье!
   Пока Раков доказывал Потапычу, что он директор столичного ресторана и не позволит старому босяку командовать, и пока Потапыч объяснял Ракову, что за «старого босяка» он сделает из директора ресторана от­бивную, и пока все гасили этот конфликт, я наскоро раскрыл Антону смысл моих реплик. Антон пришел в восторг.
   – Погоди, этим еще не кончится! – радостно поти­рая руки, говорил он. – Эта ведьма, чует моя душа, еще не раскрыла свои карты!
   – Товарищи, перестаньте шуметь и слушайте меня внимательно! – прозвенел вдруг ставший строгим и повелительным голос Машеньки. – Юрик, Шурик! Вылезайте из воды и немедленно идите сюда! Вытирай­тесь полотенцем. Ну, быстрее!
   Окруженная галдящей толпой, Машенька стояла в своем сарафанчике, заложив руки за спину, и была по­хожа скорее на пионервожатую в лагере, но никак не на «главного врача санатория», как с уважением обра­щался к ней Потапыч.
   – Товарищи, чтобы не возвращаться больше к это­му вопросу, должна сообщить следующее… – Машень­ка обвела нас спокойным взглядом и, заметив мои ободряющие подмигиванья, чуть улыбнулась. – Вы находитесь в экспериментальном санатории научно-исследовательского института невропатологии. У боль­шинства из вас имеются – в той или иной степени – нарушения нервной деятельности. Наукой установлено, что лучшим лекарством против бессонниц, головных болей, раздражительности и тому подобных недугов являются солнечные и водные процедуры, прогулки и работа на свежем воздухе. Все это будет в вашем распоряжении – разумеется, под моим медицинским контролем. Обо всем этом, между прочим, вам говорил Иван Максимович Бородин, авторитет которого, наде­юсь, для вас безусловен. С питанием дело обстоит так: столовой у нас нет.
   – Что?! – взревел Раков. – Нет столовой?
   – Я знала, что нас захотят уморить голодом! – про­хныкала Ксения Авдеевна.
   – Извините, девочка, но что же мы будем есть? – удивился профессор. – Предупреждаю, что первой бу­дете съедены вы!
   – Немедленно домой! – затеребила мужа Ксения Авдеевна. – В Москву! В Москву!
   – Ти-ше! – потребовала Машенька. – Впервые в жизни у меня такие… шумные пациенты. Наша по­вариха ушла на месяц в отпуск, так что еду будем го­товить по очереди. Обслуживающий персонал штат­ным расписанием не предусмотрен, поэтому на курят­нике, в коровнике и на огороде будем работать по графику.
   Антон радостно лупил меня кулаком по спине.
   – Мне плохо, – сообщила мужу Ксения Авдеевна.
   – Я буду лично готовить пищу? – грозно спросил Раков. – Я, директор…
   – Мне просто смешно! – заявил Прыг-скок, выги­бая дугой грудь и запрокидывая голову назад. – Мне просто смеш-но! Я буду доить корову? Ха-ха!
   – Погодите, здесь нужно разобраться, – деловито вступил в разговор Игорь Тарасович. – Я понял, что произошла ошибка. Мы попали не в санаторий, а на туристскую базу. Ошибка весьма странная, но не в этом дело. Меня, в частности, она не волнует, выпросить у коровы молоко я сумею…
   – Му-у-у!
   – Ку-ка-ре-ку!
   Все обернулись в сторону Юрика и Шурика, но братья стояли с невинными рожами, выпучив свои бле­стящие глаза. Игорь Тарасович продолжал:

   – Но что вы, уважаемый доктор, будете делать, если мы немедленно отправимся по до­мам и потребуем возвращения денег за путевки?
   – Пожалуйста, – хладнок­ровно ответила Машенька. – Иван Максимович уполномочил меня никого не задерживать.
   – Ну, тогда разрешите откланяться! – язвительно сказал Прыг-скок. – Был весьма рад познакомиться.
   – Ай-ай! – Машенька сокрушенно покачала голо­вой. – А ведь только час назад вы мне говорили, что готовы оказаться со мной на необитаемом острове!
   Прыг-скок побагровел. Все заулыбались.
   – Боже мой! – спохватилась Ксения Авдеевна. – Скорее домой! Дедушка, когда приходит катер?
   – Катер? – Потапыч почесал в затылке. – Сейчас со­образим. Значит, сегодня вторник, девятое. Раз, два, три не­дели – тридцатое, да еще пять дней… Четвертого августа.
   – Что четвертого августа? – тупо спросил Раков.
   – Как что? – удивился Потапыч. – Катер, как и заказано, придет четвертого августа. А чего раньше? Островов здесь тыща, а катер – один.
   Все остолбенели.
   – Ну, что нам с вами делать, Сусанин в юбке? – за­думчиво спросил Лев Иванович.
   Машенька пожала плечами.
   – Что хотите, – хмыкнув, сказала она. – Напри­мер, можете меня избить.

О, ДАЙТЕ, ДАЙТЕ МНЕ ЛОПАТУ!

   Начался такой галдеж, что в озере поднялись волны.
   – Так вот почему этот академик, эта старая лиса, потребовал, чтобы я доил корову! – надрывался Раков.
   – А у меня он щупал мускулы и советовал рыть землю, – пожаловался Прыг-скок. – Я был уверен, что это шутка!
   – Когда Иван Максимович дает советы, он никог­да не шутит, – холодно сказала Машенька. – Вы долж­ны понять, что физический труд на свежем воздухе буквально преобразит вашу нервную систему. Оставьте патентованные лекарства и ванны глубоким старикам и инвалидам.
   – Нет уж, вы оставьте! – воскликнул Раков. – Я, слава Богу, лечился в двадцати санаториях и всегда уезжал как огурчик, хотя и не доил корову на свежем воздухе. Физический труд! Я лично не для того выло­жил сто новых советских рублей, чтобы колоть дрова и варить щи. Варить щи! Ха-ха-ха!
   От одной только мысли, что его хотят заставить ва­рить щи, Раков пришел в такую ярость, что на минуту потерял дар речи.

   – Если позволите, Илья Лукич, – вежливо обратился к нему Юрик, – маленькая просьба: не кладите, пожа­луйста, в щи лавровый лист. Перчику немножко куда ни шло.
   – А я люблю оладьи из тертой картошки, – заискивающе сообщил Шурик. – Пожалуйста, Илья Лукич, будьте так добры, делайте почаще оладьи из тертой картошки!
   – Я тебе таких оладий сделаю!.. – грозно пообещал Раков.
   – Большое спасибо, Илья Лукич, – поблагодарил Шурик. – Со сметаной, пожалуйста!
   – Они еще могут шутить! – прохныкала Ксения Авдеевна.
   – Положение серьезное, – сказал Ладья. – Нужно подумать.
   – Чего там думать? – нетерпеливо сказал Борис. – Хватит киснуть! Посмотрите на самого мудрого из нас! Вот с кого брать пример!
   Шницель, вне себя от восторга, с радостным лаем носился по опушке. Он гонялся за бабочками, прыгал, становился на задние лапы, всем своим видом давая понять, что он всем доволен, что мирские хлопоты не его собачье дело.
   – Этому воришке, видите ли, весело! – возмущался Раков. – Слопал мою ветчину и прыгает от восторга.
   – А я завидую псу, – торжественно изрек Лев Ива­нович. – Для меня сейчас глубокой иронии исполне­ны слова, которые я где-то читал: «Нам приятно и лестно, что мы знаем о мире больше, чем знает собака». В неведении тоже есть свое счастье, в то время как зна­ние часто делает человека печальным. Я бы хотел, как и этот пес, не знать о том глупом положении, в котором мы очутились.
   – Чепуха какая-то, – возвестил Раков.
   – А я не завидую, совсем нет, – мечтательно сказал Игорь Тарасович, медленно пощипывая бород­ку. – Собаке многого не дано. Она лишена вели­чайшего наслаждения, доступного мне, – мышления; она не будет проводить долгие и волнующие часы, размышляя над осколком древнего сосуда и восста­навливая в своем воображении историю его сущест­вования; она никогда не окунется в волшебный мир прошлого, ибо с прошлым ее связывает не мысль, а инстинкты.
   – Что вы болтаете? – раздраженно спросил Ра­ков.
   – Кто знает, – сказал профессор, – быть может, мы недооцениваем силу ума животных, которые нас окружают. Мы многого еще о них не знаем. Посмотри­те, как Шницель заигрывает со старым козлом. Можете ли вы с достоверностью утверждать, что между этими двумя четвероногими нет интеллектуального контакта? Я верю, что собаки понимают музыку, причем иной раз лучше, чем некоторые люди… Вот вы, Раков, слушали Лунную сонату Бетховена?
   – Лично меня оскорбляет сравнение с этой дрян­ной собакой, – обиделся Раков.

   Машенька, с улыбкой слушавшая весь этот разговор, знаком остановила новую вспышку Ракова.
   – Поговорите, товарищи, в красном уголке, – примирительно сказала она, – а мы с Потапычем поза­ботимся насчет обеда. Пожалуйста, проводите их, Петр Потапыч.
   Красный уголок служил одновременно и конторой. У окна стоял письменный стол, а справа на стене ви­села большая картина: Лев Толстой в тельняшке и плавках. Не успели мы изумиться, как выяснилось, что это Потапыч, которого запечатлел художник-турист в благодарность за спасение его жизни. (Потапыч схватил за хвост козла, когда тот пытался поддеть худож­ника на рога. Кстати, дед нам сообщил, что этот козел, по кличке Мармелад, давно пользуется репутацией за­диры и грубияна.) В углу стоял шкаф с книгами, а на нем – невесть как сюда попавший гипсовый бюст Вольтера с нахлобученной бескозыркой. Рядом на сте­не висела балалайка с надписью: «На добрую память товарищу Потапычу от туриста Цыпкина».
   Дед ушел, а за ним увязался Антон разыскивать исчезнувшего Шницеля. За стеной послышалось мы­чание. Прыг-скок вздрогнул.
   – Недоеная, – с ухмылкой произнес Борис, выра­зительно посмотрев на артиста.
   – Что вы хотите этим сказать? – высокомерно спросил Прыг-скок. – Уж не намекаете ли вы…
   Борис радостно закивал.
   – …на то, – с легким раздражением продолжал Прыг-скок, – что я, заслуженный артист республики, трясся три сотни километров до этого проклятого ост­рова, чтобы подоить корову?
   Я внес предложение по процедуре собрания. Я ска­зал, что особая важность нашего производственного совещания требует ведения протокола, и попросил до­верить мне пост секретаря. Этот полный драматизма документ у меня сохранился. Привожу его в первоздан­ном виде.
    Борис( энергично жестикулируя).Считаю вопрос праздным. Нужно перестать хныкать и стонать, сего­дня же изучить хозяйство и составить график дежурств.
    Прыг-скок (элегантно раскачиваясь на стуле, с усмешкой).Поточная линия в курятнике?
    Борис (с деланной наивностью).Я рад, что вы бе­рете на себя это дело. Вам, как специалисту по петухам на сцене, особенно полезно познакомиться с ними в жизни.
    Ксения Авдеевна. Боже, о чем вы спорите, когда нужно немедленно отсюда уезжать!
    Лев Иванович. На воздушном шаре?
    Раков. А может, Потапыч отвезет нас на лодке?
    Юрик. На подводной лодке.
    Шурик. На ковре-самолете.
    Юрик. На палочке верхом.
    Шурик. На телеге-амфибии.
    Ксения Авдеевна. Тише, дети! Четыре кило­метра на лодке? Я не сумасшедшая!
    Прыг-скок (мрачно).Никогда в жизни меня так не обманывали. Возмутительно наглая девчонка!
    Раков (со стоном).А меня?
    Игорь Тарасович (задумчиво).Я понимаю, друзья, что все потрясены этой неожиданной ситуацией. Однако логика прежде всего! А с точки зрения логики наш академик и его Машенька – две большие умницы. Они знали, что делали, выдернув нас, как редиску, из привычной и суетливой обстановки. Академик Боро­дин – большой ученый. И я ему верю.
    Лев Иванович. Вашу руку, коллега! Что мы, мужчины или тряпки? Академик, мировое светило, уверен, что от физического труда у меня исчезнут головные боли, а я буду брюзжать и хныкать? Баста! У ме­ня даже зачесались руки! О, дайте, дайте мне лопату!
    Ксения Авдеевна (радостно).Вот увидишь, Левушка, ты еще и лишний вес сгонишь! А потом привыкнешь к работе и будешь дома натирать полы, хорошо?
    Лев Иванович (пламенно).Конечно! Хочу ра­ботать! Зовите Машеньку. Пусть она скажет, что я дол­жен копать, рубить или доить!
    Раков (мрачно).Даже слушать противно. Эта Ма­шенька просто шарлатанка, помянете мое слово.
    Борис (ударив кулаком по столу).Вот что– хватит. Маша – славная девушка, и мы ее вам в обиду не дадим. Давайте немедленно кончать болтовню, или мы с Зайчиком приступаем к самостоятельным дейст­виям.
    Игорь Тарасович. Вы правы, юноша! Да­вайте, друзья, представим себе, что мы потерпели кру­шение и оказались на необитаемом острове. Нас могут снять только через месяц. Так создадим же на этой Малой земле производственную ячейку человеческого общества – коммуну!
    Лев Иванович. Великолепная идея, коллега! Пока наши инструменты звучат вразнобой, будет какофония. Выберем дирижера и создадим оркестр! Я готов по примеру музыкантов древней Эллады пасти коров!
    Игорь Тарасович (весело).Ну, а я обязуюсь произвести тщательные раскопки на огороде!
    Борис (удовлетворенно).Мы с Зайчиком берем на себя дрова!
    Юрик. А мы с Шуриком будем играть в баскетбол и мыть посуду!
    Ксения Авдеевна (вздыхая).Можно, я буду собирать ягоды и грибы? Или попробую доить корову, если она не лягается ногой.
    Борис (с веселой дерзостью).Илья Лукич, как работник общественного питания, будет нашей главной кухаркой, товарищу артисту сам Бог велел взять на себя петухов и курей… Ну, а если говорить серьезно, то лучше всего овладевать смежными профессиями, ибо лучший отдых – перемена занятий. А тех, кто к работе отнесется халатно, Зайчик будет бить.
    Раков (визгливым голосом).Вы не имеете права! Я приехал сюда по путевке лечиться от вспыльчивос­ти, а не чистить картошку и париться у плиты!
    Прыг-скок(с ироническим поклоном).Присо­единяюсь к речи предыдущего оратора.
    Борис. Что ж, кто не работает, тот не ест. Будете валяться в гамаках голодные как собаки!
   За окном послышался лай. Дверь отворилась, и во­шел Антон, ведя за собой весело скалящего зубы Шни­целя.
    Раков (раздраженно).Эта псина небось никогда не будет голодной.
    Антон (резко).Оставьте собаку в покое, иначе я не ручаюсь за неприкосновенность вашей священной особы. Шницель отлично понимает человеческую речь.
    Раков. Эта дворняга?
   – Сам дворняга, – вдруг прошамкал старушечий голос.
   Все вздрогнули, а Юрик и Шурик даже пере­крестились. Раков посмотрел на них с глубоким по­дозрением, но братья, как по команде, выпучили глаза, разинули рты и дружно замотали головами. Прокашлявшись, Игорь Тарасович обратился к Зай­чику:
   – Ну, а как настроены вы?
   – Мы с Борисом, – невозмутимо ответил Зай­чик, – вносим в общий котел мою инициативность и его силу.
   В комнату вошла Машенька, серьезная и реши­тельная.
   – Итак, на чем же вы остановились? – спокойно спросила она.
   – Говорите вы, Борис, – шепнул Игорь Тарасович.
   Борис улыбнулся, встал и, чеканя шаг, подошел к Машеньке.
   – Товарищ главный врач санатория! – торжест­венно начал он. – Вверенный вам коллектив с неслы­ханным подъемом и огромным воодушевлением ждет ваших указаний. Все, за исключением двух сачков, готовы немедленно выполнять лечебно-трудовые про­цедуры.
   Лицо Машеньки вдруг все засветилось и засияло.
   – Вольно! – сказала Машенька.

ИТАК, МЫ НАЧИНАЕМ

   Обед, приготовленный заботливым Потапычем, состо­ял из отличного борща и картошки с бараниной.
   – Труд создал человека, друзья, – разглагольство­вал Игорь Тарасович, уписывая за обе щеки. – А мы забываем о теле и возлагаем непосильное бремя на мозг. В результате нарушается равновесие в организме, который мстит нам головными болями, бессонницами и прочими фокусами нервной системы. А между тем я, как некогда Базаров, горжусь тем, что мой дед землю пахал!
   – А мой дед был кузнецом, – похвастался профес­сор. – Огромной силы человечище! Он гнул подковы, словно они были сделаны из воска.
   – Что же касается внука, – скептически заметила Ксения Авдеевна, – то он сможет гнуть подковы, если они действительно будут сделаны из воска!
   Потапыч вышел из-за стола и через минуту принес подкову. Мы окружили его, начался гам. Старик, ворча, выстроил желающих в очередь. Первым вступил в борьбу Ладья. Он сделал зверское лицо и выдохнул: «Э-эх!»
   Раздался треск, все вскрикнули. Ладья чертыхнулся и снял свой полотняный пиджачок, с огорчением глядя на лопнувшие под мышками рукава. Подковой завла­дел Лев Иванович, который тоже сделал зверское лицо и тоже сказал: «Э-эх!»
   – Дедушка был сильнее, – самокритично признал он.
   Потом в подкову сразу вдвоем, подвывая, вце­пились Юрик и Шурик, их сменяли остальные, кроме Ракова и Прыг-скока, которые сидели в сто­ронке и озабоченно перешептывались. Наконец под­кова попала к Зайчику, он молча согнул ее и передал Потапычу.

   – Молодец, – похвалил старик, с заметным усили­ем возвращая подкове первоначальное положение. – Да, не те уж силенки…
   Когда кончились восторги, Машенька учредила приз: тот, кто в будущем согнет подкову – кроме Зай­чика и Потапыча, конечно, – получит в единоличное пользование деревянную ложку, из-за которой во вре­мя обеда было много криков и споров.
   – А теперь, – сказала Машенька, – Потапыч разведет вас по домикам. Отдохнете, переоденетесь – и за работу!
   Нам с Антоном досталась очаровательная комнатка с двумя кроватями и видом на озеро.
   – По зрелому размышлению, – заявил Антон, ук­ладываясь в постель, – я сейчас имею полное мораль­ное право намылить тебе шею. Авантюрист несчаст­ный! Вместо того чтобы загорать на сухумском пляже, я целый месяц должен буду чистить картошку и драить полы!
   Я сухо ответил, что никто его здесь не держит. Он мо­жет привязать себе на плечи свой сундук и плыть обрат­но.
   – На чем? – окрысился Антон.
   – Какое мое дело! Хотя бы на Ракове.
   – Обратно, – проворчал Антон. – И оставить тебя наедине с этой голубоглазой тигрицей? Да она слопает тебя в одну минуту! Теленок!
   – Ну и пусть слопает! – вызывающе сказал я. – Приятного ей аппетита!
   Около дома послышалось чье-то покашливанье. Мы вскочили. У окна, улыбаясь, стояла Машенька.
   – Извините, пожалуйста, – сказала она. – Я, рас­тяпа, забыла авторучку! У вас не найдется?
   Мы с Антоном молча переглянулись. По лицу Машеньки скользнула улыбка. Антон достал авторучку.
   – Возьмите, – буркнул он. – Кстати, не слышали, хищники здесь не водятся?
   Машенька хмыкнула.
   – Какие хищники? Волки, тигры?