Он ждал, пока Холли разденется. В это время один из присутствующих спросил, не станет ли он возражать, если ему на шею набросят платок.
— Ну уж, дудки, такие выверты не по мне.
— Зато нам они нравятся, — сказал другой молодой человек, и тут вся компания набросилась на студента, цепко ухватив за руки и за ноги, и платок оказался-таки на его шее.
Он не мог дышать, а немного спустя, сразу после приступа невероятной, мучительной боли, уже и не хотел.
— Ей это нравится, — сказала Холли, глядя на предсмертные судороги юноши, багрово-красное лицо которого приобрело синюшный оттенок. — Кали нравятся его муки. Она довольна.
— Ты молодец, сестра Холли, — подхватил ее фанзигар, ослабив желтый платок на шее несчастного. На коже у того осталась красная полоса, но крови не было. Потом фанзигар расправил это священное орудие убийства — “румал”. Обыскав карманы студента, они нашли всего сорок долларов.
Это разве что возмещало плату за билет, да и то только на рейсах “Джаст Фолкс”. Фанзигар покачал головой. Что скажет святой?
— Но разве не важнее всего жертва, принесенная Кали? — задала вопрос Холли. — Убить для Кали? Кинуть к ее ногам демона? Разве Кали не любит боль? Даже нашу? И нашу смерть?
Фанзигару, бывшему продавцу канцтоваров, пришлось с ней согласиться:
— Да, это была хорошая смерть. Очень хорошая.
— Спасибо, — поблагодарила его Холли. — Он у меня первый. Вначале мне показалось, что я и поздороваться-то ни с кем не решусь, прямо поджилки тряслись.
— И у меня такое было в первый раз, — признался брат фанзигар, душитель, чьей обязанностью было принести Кали, богине смерти, достойную ее жертву. — Потом станет легче.
На пути в ашрам, где Кали принимала почести от своих почитателей, ее верные слуги грызли, как положено по традиции, нерафинированный сахар и пели молитвы. Сорок долларов, завернутые в священный румал, они принесли с молитвами на засахаренных устах к Святому, которого привела в Америку сама Кали. Молитвы они произносили нараспев, перемежая их воспроизведением по Памяти предсмертных воплей жертвы — что для Нее слаще вина.
Бен Сар Дин торжественно внимал молитвам и песнопениям своих учеников, ожидая, когда к его стопам возложат священный румал. Затем важно кивнул всем, склонившимся перед ним.
— Благодаря вам, возлюбленные ученики мои. Кали вновь вкусила радость смерти, — произнес он, прибавив несколько слов на языке Бангалора, индийского города, уроженцем которого он был. Американцам это нравилось. Особенно юнцам. С юнцами легче всего работать. Они верят всему.
Бен Сар Дин протянул священному душителю, фанзигару, новый румал, одновременно с благодарностью приняв из его рук сложенный смертный платок. Беглого взгляда было достаточно, чтобы определить, что внутри находится всего сорок долларов.
Так дальше продолжаться не может, мелькнуло у него в голове. Даже на линии “Джаст Фолкс” с ее пониженным тарифом, если добыча составляет только сорок долларов, они теряют деньги. И это только один полет. А все другие! Ведь были случаи, когда они вообще возвращались ни с чем. А расходы огромные. Только на освящение храма в месяц уходит сто двадцать долларов. О чем думают эти сопляки? Сорок долларов. Ни в какие ворота...
Когда Бен Сар Дин уединился в своем личном кабинете, объяснив это желанием помолиться в одиночестве, суровая реальность предстала перед ним во всей своей неприглядности: три бумажки по десять долларов и две по пять. Точно — сорок долларов. Эти идиоты тратят деньги на авиабилеты, чтобы заполучить в результате жалкие сорок долларов. Его так и тянуло вернуться в храм и вытолкать их пинками на улицу.
Как ему свести концы с концами? Об этом бы хоть задумались.
Желтые платки росли в цене. Раньше он, мог купить целый гросс — двенадцать дюжин — за девяносто долларов, и это еще с печатным изображением Кали. Теперь гросс чего бы то ни было, что можно затянуть на шее чуть толще цыплячьей, стоил уже больше сотни, а уж с картинкой — и подумать страшно. А прочие реликвии с изображением Кали... Все они хорошо расходились, но цены и здесь росли как бешеные. И еще свечи. Казалось, все в Америке теперь воскуряют свечи, и тут уж цены росли, как грибы после дождя. Бен Cap Дин понял, что, если платки и дальше будут дорожать, так же как свечи и картинки, “Джаст Фолкс” поднимет цены на авиабилеты, а ему будут приносить по сорок долларов, он вконец разорится.
Как сказать этим американским недоумкам, чтоб они хоть смотрели, есть ли у намеченной жертвы дорогие часы? Неужели это так трудно? Поищите взглядом дорогие часы, прежде чем послать демона к Кали.
Невелика просьба. Но он не знал, как ее примут. Америка — непредсказуемая страна, и в ней живут непредсказуемые люди.
Он приехал сюда семь лет назад, срок его визы истек через шесть месяцев, но изобретательная голова у него осталась. Дома, в Бангалоре, судья посоветовал ему поменьше болтаться на улицах и пригрозил в случае, если его еще раз застукают с рукой в кармане честного индуса, полицейские отвезут его в переулок потемнее и отмолотят так, что бронзовая кожа станет пурпурно-алой.
В это же время один дружок рассказал ему, какая чудесная страна Америка. Там карманника помещают в отдельную комнату и кормят три раза в день хорошей пищей. Считается, так он отбывает наказание. Американцы называют этот санаторий тюрьмой.
При этом ты еще можешь получить юридическую помощь, и так как американцы считают любое наказание чрезмерным, они разрешают заключенным встречи с противоположным полом, чтобы преступники не чувствовали себя одинокими. Они также сняли решетки на окнах и дали заключенным возможность получать образование, чтобы те могли честным трудом зарабатывать деньги на свободе, но немногие воспользовались этим шансом. И кто их осудит — ведь в американской тюрьме так хорошо.
— Что-то не верится, что такие места бывают, — недоверчиво принял этот рассказ Бен Сар Дин.
— Точно говорю. Это Америка.
— Заливаешь. Таких дураков на свете нет. И стран таких нет.
— Это еще что. Как думаешь, кого они винят, если человек, уже осужденный однажды за убийство и грабеж, убивает и грабит снова?
— Не знаю.
— Самих себя.
— Врешь! — сплюнул Бен Сар Дин.
— Они передали Индии зерна на пятнадцать миллиардов долларов, а посмотри, как мы относимся к Америке. Пятнадцать миллиардов, а миллиард — большие деньги даже для американцев.
— Нельзя долго оставаться богатыми при такой глупости. Как они только умудряются выжить?
— Их спасают океаны, они омывают их землю с обеих сторон.
Бен Cap Дин пересек один из океанов и, сойдя на берег с одним пенни, тут же пошел шарить по чужим карманам в надежде, что его быстро сцапают и отвезут в это чудесное место, именуемое тюрьмой. И вот однажды с Бен Cap Дином заговорил белый мужчина, оказавшийся с ним на одной скамейке у озера Понгчартрейн.
— Как вы думаете, когда я свернул с правильного пути? — спросил его белый мужчина.
Бен Cap Дин при этих словах с удовольствием бы слинял, но рука его уже основательно погрузилась в карман брюк соседа.
Мужчина нахмурил брови.
— Мы — опустошенное, бессмысленное племя, — произнес он.
Бен Cap Дин попытался высвободить руку, но ему не удавалось, и поэтому он согласно кивнул.
— Я тоже опустошенный человек, — сказал мужчина.
Бен Сар Дин снова кивнул. Росту в нем было всего пять футов, а весил он меньше ста фунтов. Сил высвободить руку не хватало.
У него были черные волосы и черные глаза, а кожа темно-коричневая, и поэтому он думал, что в Америке будет бросаться в глаза. Дома у жителей Бангалора был один цвет кожи, а в Америке — полно всяких оттенков, но никто из людей не умирал здесь на улицах, какого бы цвета они не были. В Бангалоре часто устраивали демонстрации протеста по поводу расовых притеснений в Америке, и все выходили тогда на улицу, конечно, кроме неприкасаемых, которых, если они все-таки присоединялись, избивали до смерти или прогоняли побоями.
— Что сделать мне, чтобы заслужить прощение? — спросил белый.
— Наклонитесь чуточку вперед, чтобы я мог вытащить руку из вашего кармана, — предложил Бен Сар Дин.
— Вперед. Ну, конечно. А я смотрю в прошлое, зациклен на себе и своих несчастьях. Нужно смотреть вперед.
— И немного пошевелиться, — сказал Бен Сар Дин.
— Верно. Шевелиться. Нужны перемены. Вы хотите сказать, что все в моих руках, все может измениться? — спросил мужчина на скамейке.
Бен Сар Дин усмехнулся.
— Вы улыбаетесь. Считаете мои переживания смешными? — заволновался мужчина. — Или они имеют более глубокое, трансцендентальное значение?
Руку уже почти удалось высвободить из кармана.
— Немного повыше, — попросил Бен Сар Дин.
— Выше, чем трансцендентальное?
— Встаньте, пожалуйста.
— Вы превосходите меня в своей мудрости, — сказал мужчина, медленно поднимаясь на ноги. — Я понимаю, что деньги для вас ничто, но все же разрешите отблагодарить вас.
И он извлек из заднего кармана бумажник вместе с вцепившейся в него хилой ручонкой.
Бен Cap Дин понял, что наконец добился своего. Мужчина наверняка позовет полицейского. И тогда — восхитительная тюрьма.
— Как тонко уловили вы, что я хочу отблагодарить вас, — сказал мужчина. — И как глубоко прочувствовали мои проблемы!
Он поцеловал ручонку Бен Сар Дина и почти насильно сунул ему бумажник.
— Он ваш, — сказал мужчина.
Бен Cap Дин отпрянул было, охваченный подозрениями, но мужчина настаивал:
— Не отказывайтесь. Бумажник ваш. Просветление снизошло на меня. Узы материализма отброшены. Постепенно покончу и с другими оковами, и всем этим я обязан вам. Что сделать для вас, друг мой?
— А мелочишки при вас нет? — осмелел Бен Сар Дин, сделавший величайшее открытие: мозги американцев больше открыты для обработки, чем их карманы.
Открытие стало поворотным моментом в карьере Бен Cap Дина. Он понял, что в Америке можно продать все, самую несусветную ерунду, надо только, чтобы продавец намотал на голову полотенце и произносил нечто мистическое.
Проблема заключалась в выборе подходящей религии. Большинство хороших религий уже разобрали практичные люди, делая на этом большие деньги. Люди хорошо платили, например за то, что их обещали научить парить в воздухе.
И вот тогда, одним дождливым днем, находясь в центре Нового Орлеана, Бен Сар Дин вспомнил родную историю и старых грабителей с большой дороги.
До прихода англичан житель Индии вряд ли мог пересечь границу другой провинции без вооруженного отряда.
Но во время английской тирании — Бен Сар Дин привык так называть этот период — начали функционировать школы, заработали суды, власти стали прокладывать дороги, чтобы подтолкнуть крестьян к участию в торговле.
Но с дорогами были сложности. На них объявились служители Кали, разбойники-душители. Согласно религии, они могли убивать, но только не проливая крови. Индусы и мусульмане, проявив редкое единодушие, охотно вступали в банды тугов-душителей — так слово “туг” проникло в английский язык. Британское Министерство колоний по своей косности сочло неуместным, что банды убийц рыскали по дорогам, грабя путешественников, поэтому после нескольких лет упорной полицейской работы был наконец повешен последний преступник.
Бен Сар Дин навел справки. Никто еще не догадался делать деньги на Кали. Тогда он отправился в лавку антиквара и там отыскал статую богини. Стоила она удивительно дешево. Купив изваяние, Бен Сар Дин, бережно держа богиню в руках, спросил у бывшего владельца, почему он так мало за нее запросил.
— Да потому что эта чертовка приносит несчастье, — ответил хозяин лавки. — Ее привезли в страну сто лет назад, и все ее владельцы плохо кончали. Теперь она ваша, дружище.
Но Бен Сар Дин был парень не дурак, во всяком случае, не настолько, чтобы верить в могущество одной богини — ведь в пантеоне его страны подобных божеств было около двадцати тысяч.
Сняв старый сарай, он переоборудовал его в ашрам и там установил статую.
И дело пошло. Первыми новообращенными стали студенты. По их словам, раньше они были скованы робостью и страхом, но стоило им впервые стянуть румал на шее человека, как они обрели силу.
Ученики сами многому научили Бен Cap Дина, которого звали Святым, эти дотошные ребята узнавали все новые и новые детали, связанные с культом Кали, богини смерти. Он не знал, где они добывают информацию и как проникают в суть индийских слов. А потом одной ужасной ночью ему приснилась многорукая богиня, она говорила с ним.
— Мелкий воришка, — сказала она ему. — Я оставляю тебе жизнь, потому что ты дал мне новый дом. Знай, мелкий воришка, все эти годы я жаждала вновь лицезреть смертные муки жертв. Не вмешивайся, мелкий воришка, в ритуалы смерти. Ничто на свете так не мило мне, как они.
Вбежав в пустой ашрам, Бен Cap Дин поднял глаза на ничего не стоящую, убогую статую, которую он даже не покрыл свежей краской, и увидел, что за это время у нее выросла еще одна рука. Ничто не указывало — ни шов, ни краска — что этой руки раньше не было. Только его память могла свидетельствовать обратное. Насмерть перепугавшись, он решил, что ошибся числом, и выбросил этот случай из головы.
К этому времени маленький индиец весил уже девяносто шесть кило и стал похож на гигантский колобок. Носил он костюмы за тысячу долларов и водил “Порше 911 С”. Зиму проводил на Ямайке, лето в Мэне, дважды в год навещал Французскую Ривьеру, и все это благодаря желтым платочкам, которые возвращались к нему с деньгами.
Он умел сохранять хорошую мину при плохой игре. Поэтому, когда в румале оказалось всего сорок долларов, он все-таки проделал перед свихнутыми юнцами разные индийские трюки, которых они ждали, и взял деньги. Хотя на эти деньги в Новом Орлеане нельзя даже прилично пообедать.
В этот тягостный вечер он не предполагал, что его денежные затруднения скоро кончатся и что он со своими огольцами станет во сто крат опаснее, чем любая банда, разбойничавшая на индийских дорогах.
Отправившись этой ночью спать, он не слышал, как песнопения в ашраме приобретают истерический характер.
Холли Роден, которая прошла в этот день инициацию, первая заметила перемену. Такова была ее награда за ублаготворение Кали.
— Растет, растет! — завопила она.
На боку статуи появилось небольшое утолщение, оно медленно вытягивалось — так медленно, что, казалось, всегда было на этом месте, однако, присмотревшись, можно было заметить несколько маленьких отростков — на растущей руке намечались пальцы.
Кали говорила с ними, и они Ее поняли.
У нее вырастала еще одна рука.
И руку нужно было кормить.
— Ну уж, дудки, такие выверты не по мне.
— Зато нам они нравятся, — сказал другой молодой человек, и тут вся компания набросилась на студента, цепко ухватив за руки и за ноги, и платок оказался-таки на его шее.
Он не мог дышать, а немного спустя, сразу после приступа невероятной, мучительной боли, уже и не хотел.
— Ей это нравится, — сказала Холли, глядя на предсмертные судороги юноши, багрово-красное лицо которого приобрело синюшный оттенок. — Кали нравятся его муки. Она довольна.
— Ты молодец, сестра Холли, — подхватил ее фанзигар, ослабив желтый платок на шее несчастного. На коже у того осталась красная полоса, но крови не было. Потом фанзигар расправил это священное орудие убийства — “румал”. Обыскав карманы студента, они нашли всего сорок долларов.
Это разве что возмещало плату за билет, да и то только на рейсах “Джаст Фолкс”. Фанзигар покачал головой. Что скажет святой?
— Но разве не важнее всего жертва, принесенная Кали? — задала вопрос Холли. — Убить для Кали? Кинуть к ее ногам демона? Разве Кали не любит боль? Даже нашу? И нашу смерть?
Фанзигару, бывшему продавцу канцтоваров, пришлось с ней согласиться:
— Да, это была хорошая смерть. Очень хорошая.
— Спасибо, — поблагодарила его Холли. — Он у меня первый. Вначале мне показалось, что я и поздороваться-то ни с кем не решусь, прямо поджилки тряслись.
— И у меня такое было в первый раз, — признался брат фанзигар, душитель, чьей обязанностью было принести Кали, богине смерти, достойную ее жертву. — Потом станет легче.
На пути в ашрам, где Кали принимала почести от своих почитателей, ее верные слуги грызли, как положено по традиции, нерафинированный сахар и пели молитвы. Сорок долларов, завернутые в священный румал, они принесли с молитвами на засахаренных устах к Святому, которого привела в Америку сама Кали. Молитвы они произносили нараспев, перемежая их воспроизведением по Памяти предсмертных воплей жертвы — что для Нее слаще вина.
Бен Сар Дин торжественно внимал молитвам и песнопениям своих учеников, ожидая, когда к его стопам возложат священный румал. Затем важно кивнул всем, склонившимся перед ним.
— Благодаря вам, возлюбленные ученики мои. Кали вновь вкусила радость смерти, — произнес он, прибавив несколько слов на языке Бангалора, индийского города, уроженцем которого он был. Американцам это нравилось. Особенно юнцам. С юнцами легче всего работать. Они верят всему.
Бен Сар Дин протянул священному душителю, фанзигару, новый румал, одновременно с благодарностью приняв из его рук сложенный смертный платок. Беглого взгляда было достаточно, чтобы определить, что внутри находится всего сорок долларов.
Так дальше продолжаться не может, мелькнуло у него в голове. Даже на линии “Джаст Фолкс” с ее пониженным тарифом, если добыча составляет только сорок долларов, они теряют деньги. И это только один полет. А все другие! Ведь были случаи, когда они вообще возвращались ни с чем. А расходы огромные. Только на освящение храма в месяц уходит сто двадцать долларов. О чем думают эти сопляки? Сорок долларов. Ни в какие ворота...
Когда Бен Сар Дин уединился в своем личном кабинете, объяснив это желанием помолиться в одиночестве, суровая реальность предстала перед ним во всей своей неприглядности: три бумажки по десять долларов и две по пять. Точно — сорок долларов. Эти идиоты тратят деньги на авиабилеты, чтобы заполучить в результате жалкие сорок долларов. Его так и тянуло вернуться в храм и вытолкать их пинками на улицу.
Как ему свести концы с концами? Об этом бы хоть задумались.
Желтые платки росли в цене. Раньше он, мог купить целый гросс — двенадцать дюжин — за девяносто долларов, и это еще с печатным изображением Кали. Теперь гросс чего бы то ни было, что можно затянуть на шее чуть толще цыплячьей, стоил уже больше сотни, а уж с картинкой — и подумать страшно. А прочие реликвии с изображением Кали... Все они хорошо расходились, но цены и здесь росли как бешеные. И еще свечи. Казалось, все в Америке теперь воскуряют свечи, и тут уж цены росли, как грибы после дождя. Бен Cap Дин понял, что, если платки и дальше будут дорожать, так же как свечи и картинки, “Джаст Фолкс” поднимет цены на авиабилеты, а ему будут приносить по сорок долларов, он вконец разорится.
Как сказать этим американским недоумкам, чтоб они хоть смотрели, есть ли у намеченной жертвы дорогие часы? Неужели это так трудно? Поищите взглядом дорогие часы, прежде чем послать демона к Кали.
Невелика просьба. Но он не знал, как ее примут. Америка — непредсказуемая страна, и в ней живут непредсказуемые люди.
Он приехал сюда семь лет назад, срок его визы истек через шесть месяцев, но изобретательная голова у него осталась. Дома, в Бангалоре, судья посоветовал ему поменьше болтаться на улицах и пригрозил в случае, если его еще раз застукают с рукой в кармане честного индуса, полицейские отвезут его в переулок потемнее и отмолотят так, что бронзовая кожа станет пурпурно-алой.
В это же время один дружок рассказал ему, какая чудесная страна Америка. Там карманника помещают в отдельную комнату и кормят три раза в день хорошей пищей. Считается, так он отбывает наказание. Американцы называют этот санаторий тюрьмой.
При этом ты еще можешь получить юридическую помощь, и так как американцы считают любое наказание чрезмерным, они разрешают заключенным встречи с противоположным полом, чтобы преступники не чувствовали себя одинокими. Они также сняли решетки на окнах и дали заключенным возможность получать образование, чтобы те могли честным трудом зарабатывать деньги на свободе, но немногие воспользовались этим шансом. И кто их осудит — ведь в американской тюрьме так хорошо.
— Что-то не верится, что такие места бывают, — недоверчиво принял этот рассказ Бен Сар Дин.
— Точно говорю. Это Америка.
— Заливаешь. Таких дураков на свете нет. И стран таких нет.
— Это еще что. Как думаешь, кого они винят, если человек, уже осужденный однажды за убийство и грабеж, убивает и грабит снова?
— Не знаю.
— Самих себя.
— Врешь! — сплюнул Бен Сар Дин.
— Они передали Индии зерна на пятнадцать миллиардов долларов, а посмотри, как мы относимся к Америке. Пятнадцать миллиардов, а миллиард — большие деньги даже для американцев.
— Нельзя долго оставаться богатыми при такой глупости. Как они только умудряются выжить?
— Их спасают океаны, они омывают их землю с обеих сторон.
Бен Cap Дин пересек один из океанов и, сойдя на берег с одним пенни, тут же пошел шарить по чужим карманам в надежде, что его быстро сцапают и отвезут в это чудесное место, именуемое тюрьмой. И вот однажды с Бен Cap Дином заговорил белый мужчина, оказавшийся с ним на одной скамейке у озера Понгчартрейн.
— Как вы думаете, когда я свернул с правильного пути? — спросил его белый мужчина.
Бен Cap Дин при этих словах с удовольствием бы слинял, но рука его уже основательно погрузилась в карман брюк соседа.
Мужчина нахмурил брови.
— Мы — опустошенное, бессмысленное племя, — произнес он.
Бен Cap Дин попытался высвободить руку, но ему не удавалось, и поэтому он согласно кивнул.
— Я тоже опустошенный человек, — сказал мужчина.
Бен Сар Дин снова кивнул. Росту в нем было всего пять футов, а весил он меньше ста фунтов. Сил высвободить руку не хватало.
У него были черные волосы и черные глаза, а кожа темно-коричневая, и поэтому он думал, что в Америке будет бросаться в глаза. Дома у жителей Бангалора был один цвет кожи, а в Америке — полно всяких оттенков, но никто из людей не умирал здесь на улицах, какого бы цвета они не были. В Бангалоре часто устраивали демонстрации протеста по поводу расовых притеснений в Америке, и все выходили тогда на улицу, конечно, кроме неприкасаемых, которых, если они все-таки присоединялись, избивали до смерти или прогоняли побоями.
— Что сделать мне, чтобы заслужить прощение? — спросил белый.
— Наклонитесь чуточку вперед, чтобы я мог вытащить руку из вашего кармана, — предложил Бен Сар Дин.
— Вперед. Ну, конечно. А я смотрю в прошлое, зациклен на себе и своих несчастьях. Нужно смотреть вперед.
— И немного пошевелиться, — сказал Бен Сар Дин.
— Верно. Шевелиться. Нужны перемены. Вы хотите сказать, что все в моих руках, все может измениться? — спросил мужчина на скамейке.
Бен Сар Дин усмехнулся.
— Вы улыбаетесь. Считаете мои переживания смешными? — заволновался мужчина. — Или они имеют более глубокое, трансцендентальное значение?
Руку уже почти удалось высвободить из кармана.
— Немного повыше, — попросил Бен Сар Дин.
— Выше, чем трансцендентальное?
— Встаньте, пожалуйста.
— Вы превосходите меня в своей мудрости, — сказал мужчина, медленно поднимаясь на ноги. — Я понимаю, что деньги для вас ничто, но все же разрешите отблагодарить вас.
И он извлек из заднего кармана бумажник вместе с вцепившейся в него хилой ручонкой.
Бен Cap Дин понял, что наконец добился своего. Мужчина наверняка позовет полицейского. И тогда — восхитительная тюрьма.
— Как тонко уловили вы, что я хочу отблагодарить вас, — сказал мужчина. — И как глубоко прочувствовали мои проблемы!
Он поцеловал ручонку Бен Сар Дина и почти насильно сунул ему бумажник.
— Он ваш, — сказал мужчина.
Бен Cap Дин отпрянул было, охваченный подозрениями, но мужчина настаивал:
— Не отказывайтесь. Бумажник ваш. Просветление снизошло на меня. Узы материализма отброшены. Постепенно покончу и с другими оковами, и всем этим я обязан вам. Что сделать для вас, друг мой?
— А мелочишки при вас нет? — осмелел Бен Сар Дин, сделавший величайшее открытие: мозги американцев больше открыты для обработки, чем их карманы.
Открытие стало поворотным моментом в карьере Бен Cap Дина. Он понял, что в Америке можно продать все, самую несусветную ерунду, надо только, чтобы продавец намотал на голову полотенце и произносил нечто мистическое.
Проблема заключалась в выборе подходящей религии. Большинство хороших религий уже разобрали практичные люди, делая на этом большие деньги. Люди хорошо платили, например за то, что их обещали научить парить в воздухе.
И вот тогда, одним дождливым днем, находясь в центре Нового Орлеана, Бен Сар Дин вспомнил родную историю и старых грабителей с большой дороги.
До прихода англичан житель Индии вряд ли мог пересечь границу другой провинции без вооруженного отряда.
Но во время английской тирании — Бен Сар Дин привык так называть этот период — начали функционировать школы, заработали суды, власти стали прокладывать дороги, чтобы подтолкнуть крестьян к участию в торговле.
Но с дорогами были сложности. На них объявились служители Кали, разбойники-душители. Согласно религии, они могли убивать, но только не проливая крови. Индусы и мусульмане, проявив редкое единодушие, охотно вступали в банды тугов-душителей — так слово “туг” проникло в английский язык. Британское Министерство колоний по своей косности сочло неуместным, что банды убийц рыскали по дорогам, грабя путешественников, поэтому после нескольких лет упорной полицейской работы был наконец повешен последний преступник.
Бен Сар Дин навел справки. Никто еще не догадался делать деньги на Кали. Тогда он отправился в лавку антиквара и там отыскал статую богини. Стоила она удивительно дешево. Купив изваяние, Бен Сар Дин, бережно держа богиню в руках, спросил у бывшего владельца, почему он так мало за нее запросил.
— Да потому что эта чертовка приносит несчастье, — ответил хозяин лавки. — Ее привезли в страну сто лет назад, и все ее владельцы плохо кончали. Теперь она ваша, дружище.
Но Бен Сар Дин был парень не дурак, во всяком случае, не настолько, чтобы верить в могущество одной богини — ведь в пантеоне его страны подобных божеств было около двадцати тысяч.
Сняв старый сарай, он переоборудовал его в ашрам и там установил статую.
И дело пошло. Первыми новообращенными стали студенты. По их словам, раньше они были скованы робостью и страхом, но стоило им впервые стянуть румал на шее человека, как они обрели силу.
Ученики сами многому научили Бен Cap Дина, которого звали Святым, эти дотошные ребята узнавали все новые и новые детали, связанные с культом Кали, богини смерти. Он не знал, где они добывают информацию и как проникают в суть индийских слов. А потом одной ужасной ночью ему приснилась многорукая богиня, она говорила с ним.
— Мелкий воришка, — сказала она ему. — Я оставляю тебе жизнь, потому что ты дал мне новый дом. Знай, мелкий воришка, все эти годы я жаждала вновь лицезреть смертные муки жертв. Не вмешивайся, мелкий воришка, в ритуалы смерти. Ничто на свете так не мило мне, как они.
Вбежав в пустой ашрам, Бен Cap Дин поднял глаза на ничего не стоящую, убогую статую, которую он даже не покрыл свежей краской, и увидел, что за это время у нее выросла еще одна рука. Ничто не указывало — ни шов, ни краска — что этой руки раньше не было. Только его память могла свидетельствовать обратное. Насмерть перепугавшись, он решил, что ошибся числом, и выбросил этот случай из головы.
К этому времени маленький индиец весил уже девяносто шесть кило и стал похож на гигантский колобок. Носил он костюмы за тысячу долларов и водил “Порше 911 С”. Зиму проводил на Ямайке, лето в Мэне, дважды в год навещал Французскую Ривьеру, и все это благодаря желтым платочкам, которые возвращались к нему с деньгами.
Он умел сохранять хорошую мину при плохой игре. Поэтому, когда в румале оказалось всего сорок долларов, он все-таки проделал перед свихнутыми юнцами разные индийские трюки, которых они ждали, и взял деньги. Хотя на эти деньги в Новом Орлеане нельзя даже прилично пообедать.
В этот тягостный вечер он не предполагал, что его денежные затруднения скоро кончатся и что он со своими огольцами станет во сто крат опаснее, чем любая банда, разбойничавшая на индийских дорогах.
Отправившись этой ночью спать, он не слышал, как песнопения в ашраме приобретают истерический характер.
Холли Роден, которая прошла в этот день инициацию, первая заметила перемену. Такова была ее награда за ублаготворение Кали.
— Растет, растет! — завопила она.
На боку статуи появилось небольшое утолщение, оно медленно вытягивалось — так медленно, что, казалось, всегда было на этом месте, однако, присмотревшись, можно было заметить несколько маленьких отростков — на растущей руке намечались пальцы.
Кали говорила с ними, и они Ее поняли.
У нее вырастала еще одна рука.
И руку нужно было кормить.
Глава пятая
Компания “Джаст Фолкс” внесла несколько поправок в должностную инструкцию стюардов. Римо не понимал, что это означает, и тогда инспектор сказала ему:
— Когда пассажир хочет в туалет, не надо читать ему лекцию о том, как управлять своим мочевым пузырем.
Инспектор была привлекательной темноволосой женщиной с обаятельной улыбкой; в ее поведении ощущалась отчаянная решимость, которая возникает, когда люди вдруг осознают, что дела идут не так уж хорошо. Она уже пообвыклась в компании “Джаст Фолкс” и не считала зазорным, что в полетах за пользование туалетной комнатой брали дополнительную плату, а напротив, видела в надзоре за этими поборами священную обязанность персонала.
— За каждое посещение туалета мы берем двадцать пять центов, — говорила она Римо. — К концу полета плата возрастает до четырех долларов. Поэтому, пожалуйста, вразумите своего коллегу и запретите ему давать инструкции, как избежать посещения туалета.
— А почему к концу полета плата возрастает до четырех долларов?
— Мистер Бейнс считает, что к концу путешествия пассажиры становятся довольно невыносимыми, так что это своего рода вознаграждение. Плата идет по возрастанию. Сначала — двадцать пять центов, после взлета — пятьдесят. И так далее.
— Но это грабеж, — сказал Римо.
— Никто не заставляет пассажиров пользоваться нашими туалетными комнатами.
— А что им делать?
— Надо быть предусмотрительнее и посетить туалет до отлета.
— А как объяснить пассажирам, почему плата так резко возрастает?
— Обычно мы говорим, что к концу полета расходуется больше горючего, и дополнительные нагрузки увеличивают траты.
— Не буду я требовать лишние деньги за удовлетворение естественной потребности.
— Тогда убыток покроют за счет вашего жалования.
Уже в следующем рейсе Римо первым делом раздал пассажирам закуски и содовую воду. Вырвал замки из дверей туалетов. Выдал всем бесплатно подушки и посоветовал после окончания полета забрать их домой как сувениры. Затем стал приглядываться к сидящим в салоне людям: не замышляется ли здесь новое убийство? Ему уже стало известно, что студент, летевший в его прошлый рейс, найден задушенным и ограбленным.
Но нет, его внутреннее чувство говорило, что пока ничего не планируется.
Позже он спросил Чиуна:
— Папочка, ты излучаешь ощущение смерти?
— Я не считаю смерть злом. Поэтому не излучаю, — ответил Чиун.
— Значит, могут существовать и другие люди, тоже не считающие смерть злом, — задумчиво произнес Римо. — И тогда они тоже не будут излучать смерть.
— Вполне возможно.
— Не могу поверить, что на свете ходят обученные профессионалы-убийцы, которые одновременно занимаются мелким воровством, — сказал Римо.
— Они могут и не быть обученными профессионалами. Тут возможна другая причина, — возразил Чиун.
— Какая?
— Поживем — увидим, — ответил Чиун и вернулся к пассажирам.
Ему нравилось быть стюардом, особенно если пассажиры оказывались покладистыми и делали то, что им говорили. Больше всего он любил обеспечивать их безопасность, рассказывая, что нужно делать в случае катастрофы.
— Крылья от самолета всегда отваливаются вот так, — показывал он. — Если это случится, старайтесь чувствовать себя не частью самолета, а частью Космоса.
— Вот как! И что же нам для этого делать? — не выдержала толстуха в салоне для курящих.
— Прежде всего, надо изменить вашу гнусную систему питания, — отозвался Чиун, тогда же решивший, что на его рейсах не будет салонов для курящих.
Он старался занять время пассажиров чтением, принеся несколько своих петиций и отрывки из поэзии Унг, где автор воспевал первый лепесток первого цветка в первое утро после сотворения мира.
— Не по душе мне эти цветастые разглагольствования, — попробовал было сопротивляться один молодой человек. — Лучше пойду покурю.
Но Чиун доказал ему, что вовсе не обязательно пользоваться пристяжным ремнем, чтобы сидеть как привязанный в кресле. Он проделал некоторые манипуляции с позвоночником юноши, и тот вдруг сразу по-новому оценил стихотворение. Он полюбил его всей душой.
Тогда Чиун сказал, что ему не нужно одобрение, вырванное силой, это не одобрение, а чистой воды притворство. Но юноша клялся, что проникся любовью к стихотворению, и слова, похоже, шли от сердца. В глазах его стояли слезы.
Чиун часто обходил пассажиров и беседовал с ними. Особенно по душе ему были рассказы родителей о неблагодарности детей, и тогда он подзывал Римо, чтобы тот тоже послушал.
В тот раз Римо обратил внимание на молодую блондинку с молочно-белой кожей, которая благоговейно внимала пожилому джентльмену, распространявшемуся по поводу спастических тканей в неспастическом мире — так он это называл.
Вокруг все спали, поверженные в сон вечной поэзией Унг. Все, кроме девушки. Ее голубые глаза были широко раскрыты, ее, казалось, глубоко потрясла мысль, что не стоит пытаться продать неспастическую ткань в спастическом мире и наоборот. Мужчина же был, несомненно, коммивояжером. Римо понял это по хвастливым выражениям, которые звучали бы уместно разве что в устах Наполеона или Александра Македонского.
Мужчина, по его словам, уже покорил Новую Англию и Южную Америку. Скоро Канада будет его. В Европу он не едет, потому что там уже все прибрали к рукам.
Римо понимал, что мужчина перечисляет места, где он распространяет свои товары. Римо понятия не имел, что такое неспастическая ткань, хотя ему казалось, что она используется в “молниях”.
Девушку он вроде бы видел раньше. Посмотрев на список пассажиров, Римо узнал, что ее имя Холли Роден. Римо попросил девушку уделить ему несколько минут.
— Только не больше, киска, — бросил ей вслед коммивояжер.
Римо привел девушку в отсек между пассажирским салоном и кокпитом. Оттуда выглянул второй пилот и заговорил с ним.
— Я занят, — отрезал Римо.
— Слушай, парень, я летчик, а ты простой стюард. На тебе нет даже формы. Ты сию минуту приготовишь мне кофе, понял?
Римо вывернул руку летчика так, что она стала похожа на ручку от чашки, сунул его голову в кофейник, а затем подтолкнул мокрого как курица пилота в сторону кокпита.
— Ты сам теперь как чашка кофе, — сказал Римо. Римо хотел наконец заговорить с девушкой, но на этот раз из салона вышел пассажир с просьбой дать чего-нибудь выпить.
— Обратитесь ко второму стюарду, — сказал Римо.
— Он посоветовал обратиться к вам.
— Что вам надо?
— Стаканчик шипучки. У вас есть шипучка?
— Берите, что хотите, — сказал Римо.
Пассажир стал рыться в баре. Холли сказала, что хотела бы вернуться на свое место. Сказано это было очень вежливо, на что последовал такой же вежливый ответ: нет.
— Нету здесь шипучки, — пожаловался пассажир.
— Да возьмите себе чего-нибудь, — бросил ему Римо.
— Можно водку и ром?
— Ради бога. Берите и уходите.
— А две порции можно?
— Да. Только уходите поскорей.
— Две?
— Да хоть все, — сказал Римо.
— Вы правда стюард? — спросила Холли у Римо. Она не чувствовала страха. Ведь на ее стороне была сама Кали.
— Конечно, — сказал Римо. — Я уже видел вас раньше. На этом же рейсе.
— Нет, не на этом, — поправила его Холли. — Этот рейс начался полчаса назад.
Прекрасный ответ. Ей нравилось ставить людей на место. Этому научила ее мать. Единственное, на что сгодилась родительница.
Римо предложил девушке сесть на стол для подогрева, благо кофейник на нем уже не стоял.
— Вы не имеете права говорить со мной в таком тоне. Существуют определенные правила поведения. Вы будете уволены.
— Ладно, — сказал Римо.
— Что?
— Проехали.
— Больше от меня ничего не требуется?
— Идите на свое место.
Она пошла в салон, а Римо следил за ней. Что-то было не так с этой молодой леди. Интересно, заметил бы это Чиун? Но Чиун беседовал с группой людей, которые соглашались с ним, что в Америке стало мало настоящих профессионалов. Профессионал — фигура из прошлого. Чиун согласно кивал, а в конце беседы вытащил из кимоно еще одну петицию: “Остановить убийц-любителей”.
Римо позволил Холли Роден спуститься с трапа самолета вместе с мужчиной, к которому она неприкрыто ластилась, но когда они собирались сесть в машину, где уже находились некие молодые люди, Римо решительно подошел к автомобилю и потребовал, чтобы коммивояжер убирался прочь.
Тот пригрозил позвать полицию. Заметив на его пальце обручальное кольцо, Римо посоветовал ему пригласить заодно и его жену.
— Ну и дрянная же авиалиния! Никогда не видел такого плохого обслуживания, — сказал коммивояжер.
— Мы хотим его подвезти, — вмешалась в разговор Холли. — Имеем полное право.
— Подвезите лучше меня, — потребовал Римо.
— А вот этого не будет.
— Давай подвезем его, — сказал мужчина на переднем сидении.
— Зачем нам нужен этот сукин сын! — взорвалась Холли. — С нами едет другой мужчина, а он пусть катится ко всем чертям. Этот подонок — стюард с самолета, и я скорее провалюсь, чем позволю ему сесть в машину.
Молодой человек на переднем сидении не пытался урезонить девушку, как сделала бы ее мать, или докопаться до причины недовольств, как поступил бы отец. Не нужно ему было, как ее педагогам, и устанавливать мостик взаимопонимания.
Он поступил гораздо эффективнее. Врезал ей по зубам. И довольно сильно.
— Мы с радостью подвезем вас, — сказала Холли.
— Премного обязан, — поблагодарил Римо. — Вы, вижу, много путешествуете.
— Только по необходимости, — отозвался молодой человек.
Самолет приземлился в аэропорту Ралей-Дэрем, и молодые люди поинтересовались, в каком направлении Римо лучше ехать — к Университету Дьюка или к Чейпл-Хилл.
— Мне главное — поболтать, — сказал Римо.
— Мы тоже любим поговорить, — заверил его молодой человек.
Он провел рукой по карману рубашки, и Римо понял, что именно там находится оружие, хотя оттуда торчал только желтый платок.
Автомобиль остановился у небольшого леска, где молодые люди решили устроить пикник. Они объявили, что умирают с голода, и начали сладострастно расписывать вкус цыплят, поджаренных, с румяной корочкой, сочных крабов в соусе и тающего во рту шоколада. Римо подташнивало при мысли о такой еде, но он помалкивал, понимая, что они стараются этими разговорами вызвать у него аппетит.
Остановив машину, они вместе с Римо прошли по узкой тропинке на лужайку, где распаковали корзину с едой.
— Простите, — сказал молодой человек, сидевший на переднем сидении рядом с водителем, — можно накинуть этот платок вам на шею?
— Когда пассажир хочет в туалет, не надо читать ему лекцию о том, как управлять своим мочевым пузырем.
Инспектор была привлекательной темноволосой женщиной с обаятельной улыбкой; в ее поведении ощущалась отчаянная решимость, которая возникает, когда люди вдруг осознают, что дела идут не так уж хорошо. Она уже пообвыклась в компании “Джаст Фолкс” и не считала зазорным, что в полетах за пользование туалетной комнатой брали дополнительную плату, а напротив, видела в надзоре за этими поборами священную обязанность персонала.
— За каждое посещение туалета мы берем двадцать пять центов, — говорила она Римо. — К концу полета плата возрастает до четырех долларов. Поэтому, пожалуйста, вразумите своего коллегу и запретите ему давать инструкции, как избежать посещения туалета.
— А почему к концу полета плата возрастает до четырех долларов?
— Мистер Бейнс считает, что к концу путешествия пассажиры становятся довольно невыносимыми, так что это своего рода вознаграждение. Плата идет по возрастанию. Сначала — двадцать пять центов, после взлета — пятьдесят. И так далее.
— Но это грабеж, — сказал Римо.
— Никто не заставляет пассажиров пользоваться нашими туалетными комнатами.
— А что им делать?
— Надо быть предусмотрительнее и посетить туалет до отлета.
— А как объяснить пассажирам, почему плата так резко возрастает?
— Обычно мы говорим, что к концу полета расходуется больше горючего, и дополнительные нагрузки увеличивают траты.
— Не буду я требовать лишние деньги за удовлетворение естественной потребности.
— Тогда убыток покроют за счет вашего жалования.
Уже в следующем рейсе Римо первым делом раздал пассажирам закуски и содовую воду. Вырвал замки из дверей туалетов. Выдал всем бесплатно подушки и посоветовал после окончания полета забрать их домой как сувениры. Затем стал приглядываться к сидящим в салоне людям: не замышляется ли здесь новое убийство? Ему уже стало известно, что студент, летевший в его прошлый рейс, найден задушенным и ограбленным.
Но нет, его внутреннее чувство говорило, что пока ничего не планируется.
Позже он спросил Чиуна:
— Папочка, ты излучаешь ощущение смерти?
— Я не считаю смерть злом. Поэтому не излучаю, — ответил Чиун.
— Значит, могут существовать и другие люди, тоже не считающие смерть злом, — задумчиво произнес Римо. — И тогда они тоже не будут излучать смерть.
— Вполне возможно.
— Не могу поверить, что на свете ходят обученные профессионалы-убийцы, которые одновременно занимаются мелким воровством, — сказал Римо.
— Они могут и не быть обученными профессионалами. Тут возможна другая причина, — возразил Чиун.
— Какая?
— Поживем — увидим, — ответил Чиун и вернулся к пассажирам.
Ему нравилось быть стюардом, особенно если пассажиры оказывались покладистыми и делали то, что им говорили. Больше всего он любил обеспечивать их безопасность, рассказывая, что нужно делать в случае катастрофы.
— Крылья от самолета всегда отваливаются вот так, — показывал он. — Если это случится, старайтесь чувствовать себя не частью самолета, а частью Космоса.
— Вот как! И что же нам для этого делать? — не выдержала толстуха в салоне для курящих.
— Прежде всего, надо изменить вашу гнусную систему питания, — отозвался Чиун, тогда же решивший, что на его рейсах не будет салонов для курящих.
Он старался занять время пассажиров чтением, принеся несколько своих петиций и отрывки из поэзии Унг, где автор воспевал первый лепесток первого цветка в первое утро после сотворения мира.
— Не по душе мне эти цветастые разглагольствования, — попробовал было сопротивляться один молодой человек. — Лучше пойду покурю.
Но Чиун доказал ему, что вовсе не обязательно пользоваться пристяжным ремнем, чтобы сидеть как привязанный в кресле. Он проделал некоторые манипуляции с позвоночником юноши, и тот вдруг сразу по-новому оценил стихотворение. Он полюбил его всей душой.
Тогда Чиун сказал, что ему не нужно одобрение, вырванное силой, это не одобрение, а чистой воды притворство. Но юноша клялся, что проникся любовью к стихотворению, и слова, похоже, шли от сердца. В глазах его стояли слезы.
Чиун часто обходил пассажиров и беседовал с ними. Особенно по душе ему были рассказы родителей о неблагодарности детей, и тогда он подзывал Римо, чтобы тот тоже послушал.
В тот раз Римо обратил внимание на молодую блондинку с молочно-белой кожей, которая благоговейно внимала пожилому джентльмену, распространявшемуся по поводу спастических тканей в неспастическом мире — так он это называл.
Вокруг все спали, поверженные в сон вечной поэзией Унг. Все, кроме девушки. Ее голубые глаза были широко раскрыты, ее, казалось, глубоко потрясла мысль, что не стоит пытаться продать неспастическую ткань в спастическом мире и наоборот. Мужчина же был, несомненно, коммивояжером. Римо понял это по хвастливым выражениям, которые звучали бы уместно разве что в устах Наполеона или Александра Македонского.
Мужчина, по его словам, уже покорил Новую Англию и Южную Америку. Скоро Канада будет его. В Европу он не едет, потому что там уже все прибрали к рукам.
Римо понимал, что мужчина перечисляет места, где он распространяет свои товары. Римо понятия не имел, что такое неспастическая ткань, хотя ему казалось, что она используется в “молниях”.
Девушку он вроде бы видел раньше. Посмотрев на список пассажиров, Римо узнал, что ее имя Холли Роден. Римо попросил девушку уделить ему несколько минут.
— Только не больше, киска, — бросил ей вслед коммивояжер.
Римо привел девушку в отсек между пассажирским салоном и кокпитом. Оттуда выглянул второй пилот и заговорил с ним.
— Я занят, — отрезал Римо.
— Слушай, парень, я летчик, а ты простой стюард. На тебе нет даже формы. Ты сию минуту приготовишь мне кофе, понял?
Римо вывернул руку летчика так, что она стала похожа на ручку от чашки, сунул его голову в кофейник, а затем подтолкнул мокрого как курица пилота в сторону кокпита.
— Ты сам теперь как чашка кофе, — сказал Римо. Римо хотел наконец заговорить с девушкой, но на этот раз из салона вышел пассажир с просьбой дать чего-нибудь выпить.
— Обратитесь ко второму стюарду, — сказал Римо.
— Он посоветовал обратиться к вам.
— Что вам надо?
— Стаканчик шипучки. У вас есть шипучка?
— Берите, что хотите, — сказал Римо.
Пассажир стал рыться в баре. Холли сказала, что хотела бы вернуться на свое место. Сказано это было очень вежливо, на что последовал такой же вежливый ответ: нет.
— Нету здесь шипучки, — пожаловался пассажир.
— Да возьмите себе чего-нибудь, — бросил ему Римо.
— Можно водку и ром?
— Ради бога. Берите и уходите.
— А две порции можно?
— Да. Только уходите поскорей.
— Две?
— Да хоть все, — сказал Римо.
— Вы правда стюард? — спросила Холли у Римо. Она не чувствовала страха. Ведь на ее стороне была сама Кали.
— Конечно, — сказал Римо. — Я уже видел вас раньше. На этом же рейсе.
— Нет, не на этом, — поправила его Холли. — Этот рейс начался полчаса назад.
Прекрасный ответ. Ей нравилось ставить людей на место. Этому научила ее мать. Единственное, на что сгодилась родительница.
Римо предложил девушке сесть на стол для подогрева, благо кофейник на нем уже не стоял.
— Вы не имеете права говорить со мной в таком тоне. Существуют определенные правила поведения. Вы будете уволены.
— Ладно, — сказал Римо.
— Что?
— Проехали.
— Больше от меня ничего не требуется?
— Идите на свое место.
Она пошла в салон, а Римо следил за ней. Что-то было не так с этой молодой леди. Интересно, заметил бы это Чиун? Но Чиун беседовал с группой людей, которые соглашались с ним, что в Америке стало мало настоящих профессионалов. Профессионал — фигура из прошлого. Чиун согласно кивал, а в конце беседы вытащил из кимоно еще одну петицию: “Остановить убийц-любителей”.
Римо позволил Холли Роден спуститься с трапа самолета вместе с мужчиной, к которому она неприкрыто ластилась, но когда они собирались сесть в машину, где уже находились некие молодые люди, Римо решительно подошел к автомобилю и потребовал, чтобы коммивояжер убирался прочь.
Тот пригрозил позвать полицию. Заметив на его пальце обручальное кольцо, Римо посоветовал ему пригласить заодно и его жену.
— Ну и дрянная же авиалиния! Никогда не видел такого плохого обслуживания, — сказал коммивояжер.
— Мы хотим его подвезти, — вмешалась в разговор Холли. — Имеем полное право.
— Подвезите лучше меня, — потребовал Римо.
— А вот этого не будет.
— Давай подвезем его, — сказал мужчина на переднем сидении.
— Зачем нам нужен этот сукин сын! — взорвалась Холли. — С нами едет другой мужчина, а он пусть катится ко всем чертям. Этот подонок — стюард с самолета, и я скорее провалюсь, чем позволю ему сесть в машину.
Молодой человек на переднем сидении не пытался урезонить девушку, как сделала бы ее мать, или докопаться до причины недовольств, как поступил бы отец. Не нужно ему было, как ее педагогам, и устанавливать мостик взаимопонимания.
Он поступил гораздо эффективнее. Врезал ей по зубам. И довольно сильно.
— Мы с радостью подвезем вас, — сказала Холли.
— Премного обязан, — поблагодарил Римо. — Вы, вижу, много путешествуете.
— Только по необходимости, — отозвался молодой человек.
Самолет приземлился в аэропорту Ралей-Дэрем, и молодые люди поинтересовались, в каком направлении Римо лучше ехать — к Университету Дьюка или к Чейпл-Хилл.
— Мне главное — поболтать, — сказал Римо.
— Мы тоже любим поговорить, — заверил его молодой человек.
Он провел рукой по карману рубашки, и Римо понял, что именно там находится оружие, хотя оттуда торчал только желтый платок.
Автомобиль остановился у небольшого леска, где молодые люди решили устроить пикник. Они объявили, что умирают с голода, и начали сладострастно расписывать вкус цыплят, поджаренных, с румяной корочкой, сочных крабов в соусе и тающего во рту шоколада. Римо подташнивало при мысли о такой еде, но он помалкивал, понимая, что они стараются этими разговорами вызвать у него аппетит.
Остановив машину, они вместе с Римо прошли по узкой тропинке на лужайку, где распаковали корзину с едой.
— Простите, — сказал молодой человек, сидевший на переднем сидении рядом с водителем, — можно накинуть этот платок вам на шею?