Сашнева Александра. Наркоза не будет

   Она поплелась одна по пустынному проспекту в своем длинном шикарном платье. Город, усталый бродяга, плелся за ней следом.
   Он понимал.
   Всё - пустое.
   ПЛЯЖНЫЙ ЭТЮД. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ РОНИ.
   (Коша)
   Коша не спеша взгромоздилась на подоконник и перекинула ноги в комнату. Минуту она сидела, как будто это надо было обдумать: заходить в дом или нет. В груди возник вздох. Она прошла к стене и протянула руку к выключателю.
   Выключатель вспыхнул синим огнем, запахло паленой пластмассой.
   - Шит!
   Пить.
   Она сходила с чайником за водой, свалив или ударив на своем пути все предметы, какие могли попасть под ноги. На улице-то можно было и почитать, не без труда конечно, но можно было. А в комнате - темно. Почти на ощупь Коша нашла штепсель и с третьего раза таки попала.
   Розетка вспыхнула и сгорела.
   Расплавилась обмотка шнура и брызнула на голую руку.
   Коша заорала от внезапной невыносимой боли. Она прыгала по комнате, зажав руку, стараясь дышать как можно глубже, но легкие не слушались - боль проникла в межреберные мышцы. Когда мучение наконец ослабло, она испытала что-то вроде оргазма. Вся покрылась потом, как мышь.
   И жить стало легче на целую пару минут.
   Сдернув с себя платье, Коша рухнула в постель и свернулась зародышем.
   Боль кончилась, и Коша почти протрезвела. Правда пространство все еще пыталось перевернуться, и в легких спирта было больше, чем кислорода, но мысли уже построились в армейском порядке, готовые кинуться в бой за реальность. Коша лежала и пыталась объяснить себе властью слов, что с ней на самом деле случилось. А спирт? Это ж анестезия!
   Коша любила и Мусю, и Рината. Когда она думала о будущем, она думала о них с Мусей вместе. Потом она стала думать о них вместе с Ринатом. Ей казалось, что это непременно должно будет быть вечным, как рука, или часть желудка, и умрет вместе с ней. Ей было странно, что эта связь так легко оборвалась.
   Неужели они не чувствовали этого? И как же решить? И как же понять, что это так легко? Она знала, что это легко, так почему же она так не умела?
   "А может быть, я не человек?" - подумала она нерешительно.
   Неизвестно, сколько прошло. Лет? Дней? Минут?
   ***
   Стук в окно. Силуэт на фоне спутанных теней кленовых веток. Со скрипом открылась створка. Вошел ветер. Лист бумаги на полу поднялся парусом и поехал вдоль комнаты.
   Роня осторожно заглянул в окно и увидел на диване темный ком.
   - Коша!
   - Роня? - ком поднял голову.
   - Да, - откликнулся он почему-то шепотом. - Ты спишь?
   - Залезай, я сожгла все лампочки. - Коша села на постели. - Классно, что ты пришел. Я разбила нос одному парню и сожгла трамвай. Мне сегодня ни к чему нельзя прикасаться... Все взрывается и ...
   В этот момент в темноте сам по себе упал стакан. Наверно, крыса смахнула.
   - ... разбивается.
   Она засмеялась.
   Роня осторожно впрыгнул в комнату:
   - Я не разбудил тебя?
   - Нет. Хорошо, что пришел...Сейчас оденусь. Можешь не отворачиваться.
   Роня осторожно топтался у окна, не решаясь пройти, так как на полу валялись начатые холсты. Наконец он присел на подоконник.
   - Пойдем гулять? Я хочу сходить с тобой в одно место. Я уже приходил вечером, но тебя не было.
   - Пойдем, а почему ты шепотом? Что, кто-то спит?
   - Да нет. Просто ночь...
   - Да ладно. Какая это ночь. Одно название. На улице читать можно.
   - Возьми флейту... Ладно?
   - Если найду. А! Посмотри на шкафу.
   Роня полез длинными руками на шкаф и чем-то там загрохотал.
   - Нашел.
   Он в нее тихонько дунул. Коша сначала не поняла, что это флейта. Показалось, что это какой-то зверь на улице.
   Они выбрались из квартиры. Теперь Коша была в своей обычной одежде. Никаких платьев. Никаких артисток. Все это - дерьмо.
   Ночь стала прохладной.
   Роня долго вел по незнакомым линиям. Они остановились, когда над ними навис мрачным силуэтом пустой, выпотрошенный корпус старого завода.
   - Вот! - Роня указал путь рукой и ломанулся вперед, через дырку в заборе.
   - Страшно, - сказала Коша и последовала за ним. - Хорошо, что я пьяная.
   Они взобрались по бетонным обломкам внутрь. Лестничные пролеты в никуда, куски рубероида, свисающие с проломов в этажах. Ноги спотыкались о согнутые прутья и ящики. Под подошвами скрипели осколки стекла. Дружки пробрались к железной лестнице в центре сооружения, вскарабкались на верхний этаж. В разоренной крыше широко открылось изсиня-серое небо. Скоро утро. Буквально вот-вот.
   - Давай! - сказал Роня и протянул флейту.
   - Не хочу. Настроения нет. Меня колбасит.
   - От чего?
   - От того, что я не понимаю, кто я. Ладно, не суть.
   - Ну, пожалуйста. Хотя бы чуть-чуть, - упрямо дергал ее за рукав Роня.
   Коша толкнула его и повысила голос:
   - Слушай! Давай сам, если тебе так надо!
   Роня со вздохом опустил глаза и, отойдя на пару шагов, стал мучить инструмент, извлекая из нее что-то вяло непотребное. Коше стало за друга больно, а за дудку гадко. Подошла и молча протянула руку.
   Роня с довольной усмешкой, положил в ладонь деревянное тельце флейты. Коша немного постояла, слыша ночь, и осторожно, почти неподвижно удерживая диафрагму, выдохнула в нее долгую утробную "фа". И держала ее пока не слиплись опустошенные легкие, и не свело спазмом мышц живот. Огромное нутро завода всхлипнуло и застонало в ответ, долго забавляясь со звуком, боясь, что он больше не повториться, поворачивало его и так и сяк, дорожа его неясной шероховатой формой.
   Они вместе с Роней слушали, пока в воздухе не остался только последний мягкий вздох.
   Коша снова втянула сырой питерский воздух. Защекотало горячие альвеолы, в которых было все еще больше спирта, чем кислорода. Она с трудом удержала кашель. Закружилась голова, пространство сомкнулось над ней свинцовой невской волной и потекло мутным вибрирующим звуком. Волосы приклеились к внезапно вспотевшему лбу. Боялась, что упадет, но уже не могла остановиться. Ветер, точно большой зверь, осторожной мягкой лапой шевельнул волосы, Ронину рубашку. Нева пошла рябью. Коша опустила флейту, в голове возникла опустошенная тьма.
   - Играй! - Роня подтолкнул ее руку с флейтой обратно к губам.
   Коша снова стала играть.
   Она утратила волю.
   Если бы Роня сказал сейчас "прыгай", она бы прыгнула вниз не задумываясь. Где-то далеко, в громадине неба раздался низкий огромный гул. Драные облака, медленно разгоняясь, зашевелились в бледном изможденном небе. Загрохотали крыши. Прокатился черный кусок рубероида. Рама с полуразбитым стеклом изо всех сил хлопнулась о стену и блестящие треугольники просыпались сквозь разобранный пролет на дно подвала. Стемнело. Не потому, что стало темно. А потому что набежали облака.
   Ветер уже не пробовал на ощупь предметы - он стал одним широким потоком. Упала первая тяжелая капля, потом вторая. Хлынул внезапный тяжелый поток. Плечам и лицу было больно от струй.
   Они мгновенно вымокли. Коша стояла лицом к небу и орала. Теперь она сама стала как флейта, звук вырывался из нее твердым упругим жгутом.
   Ливень все усиливался. Он стал сплошной серебряной стеной, за которой пропали смутные очертания домов. Вода в реке металась от стены к стене стадом черных перепуганных тюленей. Вдруг все рассеялось и стихло. Холодные звезды пристально пялились с бледного светлого неба. Коша смотрела на город, и он показался призраком - все блестело тусклым светом измятой фольги.
   Роня отобрал у нее флейту, взял за руку и повел к проспекту. Коша чувствовала как огонь перетекает из Рониной ладони в ее. Но это не было похоже на тот огонь, который загорался, когда она была с Ринатом. Этот огонь не вторгался, но давал силу. И не опустошал, а наполнял.
   Она шла, и внутри нее хлопали створки распахнутых окон, словно брошенный пустой дом был внутри нее. И Коша бродила по нему и искала хоть что-нибудь, за что можно было бы зацепиться и, оттолкнувшись от стены, полететь все выше над этим городом, и пропасть в этой перламутровой раковине неба, и болтаться флагом на ветру, на мачте какого-нибудь парусника, а лучше на башне. Да, болтаться на ветру, но быть крепко прихваченной шнуром к чугунному крюку, вбитому в огромную бетонную стену. Коша начинала думать мысль, но она тут же оказывалась пустышкой, и она бросала ее. Так в голове образовалась полное ничего. И это ничего проглотило ее.
   ***
   Развесив одежду на стульях, Коша легла на диван с наслаждением измученной лошади. Хмеля не было и следа. Будто все ее тело, каждую клеточку, прополоскали в чистом серебристом огне. Она подобрала под себя холодные ступни, засунула под мышки ледяные пальцы и позволила Роне уснуть, прижимая ее спину к своему животу.
   Грелась о его тепло, с наслаждением чувствуя, как унимается дрожь.
   Она долго лежала и смотрела в одну точку. Вдруг эта точка превратилась в белый огонь на шоссе и стала приближаться. Коша чувствовала, как из него вливается горячая сила. Когда эта сила совсем приблизилась и закрыла собой всю темноту, по позвоночнику пробежала судорога, заставившая тело несколько раз дернуться словно в эпилептическом припадке. Коша испугалась, и огонь исчез.
   ***
   Утром в окно ввалилась Муся. Она была никакая. Она долго стояла перед окном с улыбкой пьяной Джоконды прежде чем решиться поднять ногу и поставить ее на подоконник.
   - Почему ты ушла? - сказала она хриплым расплывчатым голосом.
   Коша ничего ей не могла ответить. Она не знала, какое чувство выбрать. Ни одно из прежде испытанных не подходило.
   - Не знаю, - она опустила глаза. - Как-то мне все надоело
   Коша поднялась на кровати и убедилась, что Рони уже нет. Она помогла Мусе спрыгнуть в комнату.
   Коша коротко выдохнула и спросила сама себя:
   - Почему?
   Муся заторможенно, без всякой интонации - у нее просто не было на нее сил - пробормотала:
   - Просто... так. Разве во всем нужен смысл? Просто. Попробовать. Я имею право?
   Коша пыталась заставить себя быть жесткой, поэтому сказала злобным голосом:
   - Имеешь! Я разбила нос Евгению. Он меня достал.
   Муся шевельнула бровями и через паузу:
   - Да?!
   - Он просто пялился и молчал. Он догнал меня в трамвае. Просто! Достал! - К концу фразы Коша действительно разозлилась, правда, не на Евгения, а просто так вообще.
   Вот в чем беда! Она умела приходить в ярость, но не умела злиться. Ей было лень злиться. Но, оказывается, без этого очень трудно жить.
   Муся лениво обронила:
   - Он - глухонемой. Он уже не вернулся после этого.
   В лицо плеснуло холодом, потом жаром - Коша покраснела бы, если могла. И вся злость схлынула. Оказалось, что человеку можно быть просто глухонемым или параличным, чтобы иметь право на полное снисхождение.
   - А остальные? - спросила она, чтобы не возникло паузы.
   - Остальные нет... Ха-ха! - до Муси вдруг дошло, что она сказала. Остальные - глухие и слепые, как амебы. Они воспринимают мир на ощупь. Они вытягивают ложноножку, такое маленькое щупальце, и всюду им тыкаются... Метод естественного тыка... Бе! Зыскин мне такую сцену устроил. Я даже не ожидала, что он может такое.
   - Да!?
   - Ну так... Представь. Мы трахаемся с Ринатом. Все в самом разгаре, все происходит, и вдруг подходит Зыскин и начинает меня за ногу дергать, чтобы сказать, что уходит. Нормально?! А Рыжин! Это - просто. Он давай раздеваться и к нам третьим. Я чуть не блеванула. Хорошо, что Зыскин его увел. У него, по-моему, по жизни такая позиция - подбирать объедки. Это я про Рыжина. А с другой стороны, понятно - никакой ответственности.
   Открылась дверь и оказалось, что Роня все это время был в ванной, а теперь вернулся. Он кинул полотенце на диван, остановился посреди комнаты и сел на единственный стул.
   - А у меня сегодня день рожденья, девчонки! Поздравьте меня! - сказал он грустно, как ослик Иа. - Может как-то отметим? Я, правда, не такой богатый, как Коша, но бутылку водки куплю. Сядем где-нибудь на заливе, костерчик разведем. А? Погода хорошая.
   Всегда, когда Коша смотрела на Роню, ей было за него немного страшно. И это вызывало теплую нежность. Коша представила горячий песок и облака в сухом небе...
   - Это "Good idea". Пойдем... - кивнула Муся и улыбнулась, словно о чем-то сожалея.
   - У нас остались деньги? - Коша вдруг вспомнила, что вчера они были у Муси.
   Ее охватила минутная тревога. Но потом стало стыдно и захотелось быстрее от них избавиться, чтобы наказать себя за подозрение. Муся открыла сумочку и достала оттуда сто пятьдесят долларов и ворох рублей. И положила этот комок на стол.
   - Вот. Почти все. Я утром поменяла немного. Мне очень не хотелось ехать на трамвае. Вернее, сил не было.
   - Ты взяла себе? Возьми! Я же сказала! - Коша в упор посмотрела на Мусю.
   - Нет...
   Коша протянула ей полтинник зеленых:
   - Держи!
   - Перестань. Они уже скоро кончатся! - поморщилась Муся.
   - У меня они кончатся еще быстрее!
   Коша решительно сунула деньги ей в сумочку и захлопнула.
   - Мне кажется ты преувеличиваешь, - сказала Муся, немного помявшись.
   - Что ты имеешь в виду? - Коша напряглась, готовая отмести любые обвинения в свой адрес.
   Муся замялась.
   - Я не могу объяснить... - неуверенно начала она. - Вообще все. Ты слишком хорошо обо всем думаешь.
   - О чем ты?
   - Ну вообще... - Муся задержалась, соображая, как лучше сказать. - Ты слишком доверчива в своих ожиданиях, но слишком беззащитна перед тем, как есть на самом деле.
   - Ты о себе?
   - И о себе...
   - А что? - Коша съежилась, боясь услышать дальше.
   - Да нет. Не бойся - все так! Но в то же время не совсем. Одновременно так и не так. А ты ждешь, что всегда будет так, как уже получилось. Ладно, я сама не очень понимаю, как это сказать словами. Просто ты забываешь иногда, что ты - отдельно. Мы ведь не одно целое... Я иногда думаю не совсем или совсем не так, как ты... И никто не одно целое.
   - Да нет я... вовсе нет! Извини, но я даже и не думала! - Коша опустила глаза, потом вопросительно взглянула на Роню, надеясь, что он скажет что-то уместное, и вся это холодность исчезнет.
   - Ну, так мы идем? - Роня возбужденно вскочил со стула.
   - Конечно! - возбужденно воскликнула Коша и тут же поправилась. - По крайней мере я!
   - Да... Это хорошая идея пойти на залив, пойдемте! - повторил Муся и поднялась. - Я тоже.
   Увидев синяки под ее глазами, Коша смутилась.
   - Но если ты...
   - Нет. Правда, это очень хорошая идея... ты даже не представляешь, насколько она хорошая, - возразила Муся.
   Всю дорогу Коша думала над словами подруги. В чем-то Муся была на тысячу процентов права. Но Коша чувствовала, что она к этому не готова.
   Наверное поэтому тонкая завесь отчуждения отделила их друг от друга.
   Роня и Муся шли чуть-чуть впереди, и Коша пыталась представить их совсем чужими посторонними людьми. Не получалось.
   ***
   Зашли в магазин в котором воняло селедочными бочками и капустными листьями. Роня достал из кармана свои последние деньги (корее всего!) и принялся пересчитывать мелочь.
   - Ронь! - махнула на него Коша. - Не геморройся! Давай купим коньяк! Я добавлю тебе! Лучше пить хороший коньяк, чем бормотуху. Это будет мой подарок.
   Она полезла в карман.
   Роня покраснел и, покачал головой.
   - Нет... - И стремительно рванул вон из магазина. Подружки растерянно переглянулись, вздохнули и поспешили следом. Роня несся, как Петр I на строительстве флота.
   - Роня! Роня! - поспевая вприпрыжку, скакали они следом. - И куда ж мы идем? Эй! Тебе не кажется, что мы похожи на Пятачков?
   Роня чуть-чуть сбавил шаг. Он пыхтел и пытался что-то сказать всю дорогу, но у него плохо получалось. К частью, они решили подъехать на трамвайчике, и толпа разнесла их всех в расзные стороны. На Опочинина они снова воссоединились. Роня забежал в маленький питейный магазинчик, лихорадочно обшарил взглядом прилавок, пересчитал снова копейки, оглянулся и успокоенно сказал:
   - О! Это по-моему нормальная водка? Да?!
   Коша с Мусей смотрели на него с чувством глубокого непонимания. Казалось, Роня убеждал сам себя.
   - Ну чего? - воскликнул он. - Вполне нормальная водка! Мы ее все время пьем в общаге. И сосед мой пьет. И актеры все. Никто еще не умер. Ну! Берем?
   Коша молча выбрала более менее пристойный коньяк и протянула деньги продавщице.
   - Зачем ты? Сейчас купим водки! - перебил ее Роня. - Это же мой день рождения!
   Муся искоса глянула на именинника и, прислонившись к витрине неожиданно выпустила фразу:
   - Не долби мозги Роня!
   Он растерялся и покраснел.
   - Что мы будем пить какую-то фигню, если у меня есть башли? - сказала Коша довольно злобно, забирая бутылку. - Твой день рождения, мой подарок! Что ты как гопник какой-то?
   Роня вздохнул и грустно качнул головой:
   - Ты права, но твоя прямота меня убивает... И не только меня. Я не уверен, что тебя кто-то сможет выносить так долго как я.
   - Почему? - она искренне удивилась.
   Роня вздохнул:
   - С трех раз догадайся.
   Она пожала плечами и двинулась к выходу.
   - Я же мужчина. Местами. Мне стыдно! А тебе плевать на это! Ты даже поиграть не хочешь в то, что я мужчина!
   - Э-э-э-э... Что ты гонишь! Если бы мы тебя ценили за это, нас бы тут не было! - Муся поморщилась. - Мы, Роня, тебя ценим не за яйца, а за душу, ум и сердце.
   - Блин! - рассвирепев завизжала вдруг Коша. - Как вы, мужики, достали! Блин! Из-за того что у него нет баблов, мы должны травиться! Только потому что ему прищемит яйца, если он будет бухать с нами вскладчину. Мудаки вы все!
   Роня остановился:
   - Ну все! Не ори! Мне уже стыдно! Мы же не будем ссориться?
   - Прости... - внезапно успокоившись, тихо попросила Коша. - конечно, не будем!
   (Рита)
   Рита вздрогнула от того, что сигарета дотлела до пальцев и обожгла. Ей вдруг захотелось быть там, вместе с ними, на этом сером песке. Просто ощутить горячее солнце и ветер, и сухую обветренную кожу загорелых тел.
   Она оторвала взгляд от тетрадки и, открыв окно, высунулась в холодную струю воздуха. Рита с любопытством посмотрела на свое отражение в темном покачивающемся стекле. Вдруг лицо пропало. Неприятный холодок шевельнулся внутри. Но Рита качнула головой и появилась снова.
   - Слепое пятно... - громко констатировала Рита протой физиологический факт. - Просто! Все просто! Никакой мистики!
   Однако, ей снова захотелось повторить опыт.
   Она снова стала перед створкой окна и остановила взгляд на своих глазах, отражающихся в стекле. Лицо снова пропало. На этот раз Рита не спешила вернуться в действительность, пребывая в бесформенном сероватом внутреннем пространстве.
   Вдруг она почувствовала легкое прикосновение в левому локтю. Рита вздрогнула и с трудом сдержала крик. Мир вернулся назад. На подоконнике стояла серая общажная кошка. Животное мявкнуло и снова потерлось о локоть девушки.
   Рита Танк расхохоталась.
   (Коша)
   Поскальзываясь на валунах, Коша шла, пока не заледенели ноги, но воды все равно стало только чуть-чуть выше колен. За пальцы цеплялись бурые бороды водорослей и скользко ласкали икры. Она с воплем рухнула в воду и даже проплыла метров двадцать.
   И снова выбралась на камень. Поверхность воды рябила текучим огнем и слепила глаза.
   Роня в своих развевающихся шмотках напоминал парус на большом сером валуне около берега. Муся лежала на песке, лицом вниз. Ветер шевелил ее волосы. Коша задумалась. В конце концов, почему она злится на Мусю?
   - Я же сама так хотела, - сказала она вслух, зная, что шорох волн спрячет ее слова. - Почему бы мне не попробовать чувствовать что-то другое? Я же только отражение на поверхности воды. Пока свет - я есть, а во тьме меня - нет. Может быть я - граница между тем, что внутри и тем, что снаружи? Зачем я все усложняю? Это же все просто. Проще, чем у собак. Условный рефлекс. Даже мама не понимает, зачем я все так усложняю. Сколько раз она мне говорила, что все так живут. Почему я ей не верю?
   Коша побрела к берегу.
   Когда она достигла пляжа, ее уже колотило от холода. По коже пробежали пупырышки, и Коша с наслаждением закопалась в горячий песок, каждой клеточкой впитывая его стягивающее кожу тепло. Повернулась на спину. Облака.
   Муся проснулась. Поднялась, сходила к воде, умылась.
   Коша поняла, почему ей понравилась эта идея - ветер и горячий песок бескорыстно спасали их от них самих.
   Муся спросила:
   - Ты что, купалась?!
   - Да.
   - Но она же очень холодная.
   - Но это кайф... Знаешь, как сейчас мне хорошо? У меня внутри легко и пусто.
   - Бр-р-р-р... - сказала Муся. - Может быть.
   Она опустилась над Кошей на корточки и, сорвав осоковый листочек пощекотала губы. Коша облизнулась и сжала их. На Кошиной щеке осталась белая песчаная полоска. Муся провела листочком по щеке, потом ниже, по шее. На смуглой коже Кошиного горла белела незагорающая полоска шрама.
   - А что это у тебя? - спросила Муся.
   - Это? - спросила Коша, потрогав рукой шрам.
   - Ага...
   - Это мое первое воспоминание. Мне очень нравилось все блестящее и яркое. Стекляшки, пуговицы... Кто-то разбил зеркало. И один осколок закатился за спинку дивана. Довольно большой, с чайную ложку. Мне было года полтора. Еще не было близнецов. Была только Верка и я. Конечно, я нашла это сокровище. До тех пор я не видела более красивой вещи. Мама заметила, что я играю острым предметом и вскрикнула. Догадавшись, что она отберет у меня сокровище, я быстро сунула его в рот и сжала губы. Но она надавила мне на челюсти и открыла рот. Я заплакала от горя, вздохнула, чтобы набрать воздуха и... Дальше я не помню. Мне сказали, что я почти умерла. Был сильный отек и пришлось делать операцию. Я отстала от сверстников и, когда меня отдали в детский сад, часами стояла и смотрела в щелку в заборе. Когда спрашивали, как меня зовут, я говорила "Никак". Это было мое имя. И, наверное, оно осталось со мной навсегда. Я - Никак. Никакая.
   - Прекрати! Ты говоришь полную чушь! - лениво возразила Муся. - Ты не понимаешь. На самом деле тебе повезло!
   - Не знаю. Иногда я думаю, что в этом было проявление чего-то особенного. Что это знак счастья. А потом я думаю по-другому.
   - Ты почти умерла... - Муся грустно повторила фразу. - Хорошо, что ты не умерла. Я где-то слышала, что те, кто в детстве сильно болел или чуть не умер, тому в жизни повезет и тот будет очень долго жить. Похоже, как в сказке про Снежную королеву. Только там осколок попал в глаз.
   - Да. Похоже... - согласилась Коша. - Мне кажется, что я уже никогда не буду, как все. Что-то во мне изменилось в тот момент.
   Муся легла рядом, закрыв рукой глаза от прямых лучей солнца. Они долго лежали молча.
   Коша протянула руку, сорвала листочек осоки и стала его грызть. Она не знала, о чем думает, просто ветер шевелил волосы и шевелил осоку, и она казалась шерстью какого-то зверя.
   Захотелось ощутить Мусину плоть. Убедиться в том, что Муся настоящая.
   Казалось, что так она узнает, что Муся чувствует. Захотелось научиться этому. Узнавать, что чувствуют другие. Чтобы не мучить их попусту.
   Коша собралась что-то сказать, но сразу все вылетело вон из головы, потому что рука нечаянно дернулась и поранила листочком уголок губы. Это долго не заживет.
   Выдохнув, Коша набрала в горсть сухого песка и подвинулась к подруге. Выбеленная ультрамариновая тень повторила движение тела. И они вдвоем, Коша и тень, прикоснулись к Мусе. Горячая кожа шелестела, как осока, как песок. Коша наклонилась к лицу подруги и стала сыпать из кулака сухую струйку на грудь. Мусины веки вздрогнули и показались блестящие зрачки. Она тронула Кошу ладонью за бедро, и, повернувшись, подперла голову рукой. Коша прикоснулась к губам подруги и осторожно, боясь сама себя, поцеловала. И сразу отвернулась, спрятав лицо в небо. Только ветер нежно ласкал кожу, горячими сухими губами.
   - Я думаю, что я тебя люблю...- услышала Коша свой пыльный голос и, почувствовав Мусину руку на своей, добавила. - Потому что мне хорошо, когда тебе хорошо даже если ты с тем, кого я люблю. Мне не жалко его для тебя.
   - Я не ожидала честно говоря... - лениво проговорила Муся. - Какой-то он странный.
   - Я должна тебе сказать... Муся... Валек на самом деле просто отымел меня, и за это дал денег. А на живопись он плевать хотел. Я знаю что тебе фиолетово. Но мне нет. Я хочу, чтобы ты поняла. Потому что мне кажется, у меня ближе тебя никого нет... Роня еще. Но он не женщина, он не может этого понять.
   Муся повернула голову и долго смотрела на Кошу, а Коша в небо. Потом Муся протянула руку и прикоснулась к волосам подруги.
   - Знаешь, живопись - это только приправа... Может быть, это лучше, чем собирать бутылки или целый день делать какую-нибудь херню среди людей, которые не знают, что родились только для того, чтобы кто-то использовал их жизнь, как туалетную бумагу... Может, это стоит того?
   - Я думала об этом... - вздохнула Коша, и почувствовала, как по виску медленно и влажно сползла слеза. - Но это и есть туалетная бумага, когда так. Почему-то мне хочется, чтобы меня кто-нибудь любил. Я все ждала, что я вырасту... и стану счастливой. Я никогда не думала, что жизнь такая помойка... Я не хочу ее такую... Я не уверенна, что то, о чем ты говоришь не будет туалетной бумагой.
   Муся снова легла на спину. Помолчала.
   Очень тихо сказала:
   - Прости меня, я не знала, что это для тебя так важно.
   - О чем ты? - Коша посмотрела в ее немного опухшее лицо.
   - Я не думала, что ты так к Ринату... Он того не стоит. Но все равно, - Муся наклонилась к подруге и, нежно обняв, поцеловала. - Все равно прости. Мне просто нет никакой разницы. Ринат, не Ринат. Все они в чем-то одинаковы.
   - Перестань. Я сама так хотела... Я такая дура! Действительно, все они одинаковые - это правильно, и мне надоело грузится на эту тему. Если бы ты знала, как меня колбасит от этого. Пусть лучше его вообще не будет. А то...