Сатклифф Кэтрин. Одержимое сердце

   Какое-то время мы продолжали обнимать друг друга, удовлетворенные только близостью друг к другу, только тем, что мы держали друг друга в объятиях, и еще не в силах были отстраниться один от другого. Здесь мы находились в одиночестве, отделенные от безумия внешнего мира. Здесь, внутри кареты, царило только безумие нашей любви друг к другу, столь сильной, что она походила на отчаяние. Голова моя покоилась на плече моего мужа, его сильные руки обвивали меня, я закрыла глаза, позволив себе отдаться мерному покачиванию экипажа, умерявшему мое лихорадочное состояние.
   Возможно, мы оба задремали. Когда я открыла глаза, то обнаружила, что Николас уже оправил на мне платье и застегнул пуговицы корсажа. Вдыхая мужественный запах его тела, я подняла голову и встретилась с ним взглядом. Сначала взгляд его показался мне суровым, и сердце мое забилось от страха. Потом губы его сложились в улыбку, и глубоким, низким, мягким, как бархат, голосом он сказал:
   — А знаешь, мы не поедем назад в Бернсалл, чтобы расторгнуть наш брак.
   — Знаю.
   — Ты моя.
   — Да.
   — На радость и горе.
   — Клянусь!
   — Ты все еще любишь меня?
   — Люблю!
   — Тогда скажи это еще раз и повторяй как можно чаще.
   — Я люблю тебя сейчас и всегда буду любить, — пообещала я серьезно.
   Николас приподнял мое лицо обеими руками. Глаза его сверкали и буквально пожирали меня.
   — Поклянись в этом.
   — Клянусь!
   Карета остановилась. Мы услышали, как кучер спрыгнул на землю.
   Николас с силой сжал мою руку и сказал:
   — Мы дома.

Глава 15

   Яркий румянец на лице Адриенны сменился мертвенной бледностью. Она переводила взволнованный взгляд с Николаса на Тревора, потом на меня.
   — Поженились… — повторяла она. — Поженились?
   Николас стоял у камина, вертя в руке бокал с шерри, и смотрел на сестру. В изгибе его губ читался явный вызов, что заставило меня заподозрить, что наш брак был заключен, возможно, не столько из любви ко мне, сколько из желания позлить его родственников. Постаравшись отогнать эту мысль, я посмотрела на Тревора.
   Он беззастенчиво разглядывал меня из своего крытого бархатом кресла и, когда наши глаза встретились, вскинул бровь.
   — Ну, — сказал он наконец, — теперь досужие языки вновь примутся за работу.
   — Уже принялись, — сказал Николас. Тревор улыбнулся.
   Я же не находила ни малейшего повода для веселья. Мне хотелось исчезнуть отсюда, не слышать, как эти люди судили и рядили о нашей свадьбе. Я ничуть не была удивлена, когда Тревор спросил:
   — Ариэль, признайтесь, вы беременны?
   — Нет, — ответил Ник. — И во всяком случае, это тебя не касается.
   — Я просто пытаюсь понять, — ответил Тревор.
   — А что тут понимать?
   Поднявшись с кресла, Тревор подошел к камину и встал лицом к брату.
   — Ведь вы знаете друг друга не более месяца, Ник. По правде говоря, меньше месяца. А принимая во внимание твое состояние духа…
   — Не говоря уже о неравенстве нашего общественного положения, — огрызнулся Ник.
   Я отвернулась и смотрела куда-то в сторону, чувствуя, что щеки мои пылают.
   — Это различие очевидно, — продолжал Тревор, — но, по правде говоря, это меня беспокоит меньше всего. В конце концов, это не первый случай, когда кто-то из Уиндхэмов женился на женщине более низкого происхождения, чем он сам. Нет, меня беспокоит твое здоровье, Ник. Ты вполне сознаешь, что совершил?
   — Вполне. Я женился на женщине, которую люблю.
   Я закрыла глаза, наслаждаясь его словами.
   Тревор отвернулся. Он засунул руки в глубокие карманы своего домашнего сюртука из добротного черного сукна.
   — Любовь! О, ради всего святого, братец, о чем ты говоришь? Ты не всегда помнишь свое имя. Откуда тебе знать, любишь ты ее или нет?
   — Я это знаю.
   — Так же, как любишь шерри? Он помогает тебе скоротать ночь или пережить тяжкий час. Печальная правда заключается в том, что тебе надо было на кого-то опереться, кого-то, кто позволил бы тебе снова почувствовать себя мужчиной. Ты бесстыдно воспользовался ею, Ник, и тебе должно быть неловко.
   Тревор повернулся ко мне. Я продолжала смотреть на своего мужа, ожидая, что он будет возражать. Вместо этого Николас уставился на огонь в камине, пальцы его так крепко сжимали ножку бокала, что я опасалась, что хрупкий хрусталь разлетится на кусочки.
   Тревор остановился возле моего стула. Я нерешительно подняла на него глаза.
   — Прошу прощения, Ариэль, но мне надо обсудить кое-какие вопросы наедине с братом. Надеюсь, вы нас извините. Возможно, вы, я и Адриенна побеседуем позже?
   Прежде чем я успела встать со стула, Николас швырнул свой бокал в камин с такой силой, что осколки хрусталя разлетелись по всей комнате. Схватив Тревора за отвороты сюртука, он прошипел:
   — Черт бы тебя побрал! Ты забываешься, братишка! Забыл, с кем разговариваешь?
   Он яростно тряс Тревора.
   — Теперь Ариэль — моя жена. Моя жена! А так как я все еще хозяин в этом доме, то к ней следует и обращаться соответственно: леди Малхэм. Пока что я один несу ответственность за Уолтхэм— стоу, и если наступит момент, когда я не смогу нести эту ответственность, то все права и обязанности перейдут к моей жене. Только я могу отдавать ей распоряжения, и никто больше. Ты, Адриенна и любая другая сволочь, сшивающаяся здесь и стремящаяся засадить меня в лечебницу, должны уважительно обращаться с ней. Ясно?
   Я встала со стула, страшно напуганная гневом Николаса и смущенная тем, что стала его невольной причиной.
   — Прошу вас, не надо! — воскликнула я. Схватив мужа за руку, я попыталась оторвать его руки от сюртука Тревора. Его кулаки были крепко сжаты, и он не собирался их разжимать.
   — Милорд, он не имел в виду ничего оскорбительного, я в этом уверена. Отпустите его ради меня!
   Мало-помалу Николас успокоился и разжал кулаки. Тревор отступил. Лицо его было бледным, как мел, грудь бурно вздымалась, он пытался привести в порядок свою одежду. Когда наконец он смог заговорить, голос его дрожал:
   — Прошу прощения. Разумеется, я не хотел быть невежливым, леди Малхэм.
   Адриенна, поднявшись со стула, переводила взгляд с меня на своих братьев. Ее платье из ярко-красной тафты немного оживляло ее бледное лицо. Голос ее был пронизан холодом, когда она заговорила:
   — Думаю, мне снова придется освобождать свою комнату. Я думаю, вы пожелаете занять самые большие и комфортабельные комнаты…
   — О чем вы говорите? — воскликнула я. — Пожалуйста, ничего не меняйте в нашей жизни. Это ваш дом, и я не имею ни малейшего намерения нарушать привычный вам образ жизни…
   — Чепуха! — загремел Николас. — Ариэль, ты моя законная жена. Если ты пожелаешь сказать этим двоим, чтобы они немедленно оставили дом, им придется это сделать.
   Он схватил меня за руку и потащил к двери.
   Через пять минут все слуги Уолтхэмстоу выстроились в большом зале в ряд, на одном конце которого стояла Полли, а на другом Би. Полли теребила передник и боязливо поглядывала на Николаса сквозь падавшие на глаза пряди волос, Би же придерживала юбки, будто готовилась обратиться в бегство при первом же недружелюбном или опасном с ее точки зрения движении моего мужа в ее сторону, и что-то бормотала себе под нос. По правде говоря, он выглядел опасным. Трепетный свет свечей производил удивительный эффект: при нем лицо Николаса, когда он шагал взад и вперед по залу, казалось мрачным и угрожающим.
   Белоснежные брыжи, спускавшиеся ему на грудь, контрастировали с его по-цыгански смуглой кожей. Его руки воинственно упирались в бедра, и, прежде чем представить меня слугам в новом качестве, Николас останавливался перед каждым и долго смотрел им в лицо, наконец произнес, указывая на меня:
   — Леди Малхэм.
   Ни один из слуг, ни одна из женщин не двинулись с места, но я заметила, что они изумлены, по тому, как они старались избежать моего взгляда. В некоторых же лицах я читала и нечто большее, чем изумление, — шок, смущение, раздражение.
   — Итак, — внезапно прогремел под сводами зала его голос. — Вас только что представили новой леди Уолтхэмстоу!
   Женщины присели в реверансе, мужчины принялись кланяться.
   — Отлично, а теперь можете вернуться к своим делам.
   Толпа слуг мгновенно рассеялась, и женщины снова приседали в реверансе передо мной, покидая комнату. Я дождалась, пока мы остались одни, и повернулась к Николасу. В молчании я смотрела, как он направился к столу с драгоценной вазой, где мы стояли и смеялись всего две недели назад.
   Я чувствовала поднимающееся в нем отчаяние, видела, как он уставился на хрустальный графин с шерри.
   Не сказав ни слова, он взмахнул рукой и швырнул его на пол. Я не успела прийти в себя от шока, как Николас схватил столик орехового дерева, инкрустированного перламутром, и швырнул его о стену.
   — Опереться! Черт возьми! Мне следует вернуться и хорошенько вздуть его, Ариэль.
   Он стремительно повернулся ко мне.
   — А теперь они пытаются убедить меня, убедить тебя, что я не настолько вменяем, чтобы понять собственные чувства.
   Николас нахмурился, глаза его, казалось, метали молнии.
   — Ты ведь этому не веришь, правда? — спросил он меня.
   Я покачала головой, думая, что лучше не говорить ничего, чем рисковать снова вызвать его раздражение.
   Николас обвел взглядом следы совершенных им разрушений, потом поднял руку и прижал пальцы к виску.
   — Опереться! — повторил он снова, уже тише, и обвел языком пересохшие губы. — Боже! Боже мой, вот что случилось!
   Я осторожно приблизилась к нему, приподняв юбку, чтобы не запачкать ее в лужице шерри.
   — Конечно, вам не нужна опора, — сказала я, — и шерри вам не требуется, милорд. Верно?
   Он снова прижал ладонь к голове.
   — Нет, не требуется. Дело в том, что…
   Он не закончил фразы, голос его вдруг пресекся, и он снова уставился на разлитый на полу шерри.
   — В чем дело, Николас?
   — Шерри помогает мне от головной боли.
   — И теперь помог бы?
   Закрыв глаза, он кивнул.
   Остановившись возле него, я потянулась и дотронулась до его лица, провела пальцами по его вискам.
   — Я люблю тебя, — сказала я, — и не возражаю против того, чтобы стать твоей опорой, если это поможет тебе излечиться. Однажды ты попросил исцелить тебя. Тогда я не могла этого сделать, но теперь я твоя жена. Думаю, я могу помочь тебе, если ты позволишь.
   На его верхней губе выступили крошечные бисеринки испарины. Он отер ее тыльной стороной ладони.
   Прижавшись к нему всем телом, я улыбнулась и дотронулась пальцем до его губ.
   — Ты разрешишь мне помочь тебе? Николас с неохотой кивнул.
   — Хорошо. Тогда начнем с этого шерри. Не думаю, что ты должен продолжать его пить…
   — Но моя голова…
   — Мы найдем другое средство от головной боли. Я уверена, что Брэббс сможет тебе помочь.
   При этих словах он состроил такую гримасу, что вызвал у меня смех.
   — Несомненно, это будет какой-нибудь смертельный яд, — сказал Николас.
   — Я опробую его на себе, — пообещала я. Николас улыбнулся мне в ответ.
   Я сменила свой свадебный наряд, заменив его новым зеленым атласным платьем, и направилась на кухню посмотреть, как готовят чай для милорда, когда ко мне подошел Тревор. Он медленно поклонился мне, улыбаясь явно через силу, и сказал:
   — Леди Малхэм, могу я попросить вас на пару слов?
   Я улыбнулась в ответ:
   — Его светлость может настаивать на соблюдении церемоний, но я не из таких. Пожалуйста, не смущайте меня, называя подобным образом. Обращайтесь ко мне, как прежде, по имени.
   Он пошел рядом со мной по коридору.
   — Итак, скажите мне… Ариэль. Я так понимаю, что у каждой женщины свои представления о том, как вести дом. Не сомневаюсь, что вы внесете изменения в жизнь Уолтхэмстоу. С чего же вы начнете?
   — Прежде всего я собираюсь повесить жирандоли на всех стенах коридоров, чтобы Уолтхэмстоу никогда больше не утопал во мраке.
   — А дальше?
   — Можно будет подумать о том, чтобы привести в порядок остальные комнаты дома.
   Он замедлил шаг. Я с удивлением оглянулась:
   — Что-то не так?
   — Возможно, это станет великим преобразованием. Эти комнаты не использовались примерно столетие.
   — Вероятно, вы правы. Но это только планы на будущее.
   Я продолжала свой путь по коридору, добралась до лестницы и принялась спускаться, крепко держась за перила правой рукой. Тревор любезно предложил мне руку.
   — Желаю вам воплотить эти планы в жизнь, — сказал он. — Итак, добро пожаловать в нашу семью, Ариэль.
   В ответ я одарила его улыбкой.
   — Надеюсь, вы не обиделись на то, что я сказал прежде, но вы должны понять, как мы были удивлены столь скоропалительной свадьбой.
   Добравшись до второго этажа, я оправила платье, прежде чем взглянуть в лицо своему деверю снова. Он ответил ласковым взглядом, легкая улыбка слегка тронула углы его губ.
   — Понимаю, — сказала я.
   Но, когда я уже собиралась повернуться и уйти, Тревор удержал меня за руку. В его синих глазах я прочла беспокойство и печаль. Сжав руки за спиной, он отчеканил:
   — Надеюсь, моя дорогая, вы вполне сознаете, на что себя обрекли.
   — Разумеется.
   — Вот как? Сегодня днем вы видели, как он набросился на меня. Ариэль, он может быть опасен, буен.
   — Я прекрасно это сознаю, — упрямо ответила я.
   — Я не прощу себе, если вы пострадаете.
   — Он не сделает мне ничего дурного.
   Тревор подошел ближе, так близко, что я почувствовала слабый запах спиртного и какой-то цветочный аромат, вызвавший в моем сознании образ летнего сада.
   Однако слова его были совсем не так приятны, когда он заговорил.
   — Джейн незадолго до смерти говорила то же самое. Вне зависимости от того, любили они друг друга или нет, она считала, что он не сделает ей ничего дурного.
   Разгневанная, я отвернулась и продолжила свой путь на кухню, но Тревор загородил мне дорогу.
   — Ник непредсказуем, Ариэль.
   — Не могу с вами согласиться, сэр.
   — Ради всего святого, дорогая, откройте глаза и постарайтесь увидеть все в должном свете.
   — Они открыты, — ответила я, пытаясь его обойти.
   — Он убил свою жену.
   — Докажите!
   — Ник и сам в этом признавался.
   — Он признавался только в том, что ударил ее, — возразила я, глядя ему прямо в глаза.
   — В таком случае как вы объясните пожар в конюшне?
   Когда я снова попыталась обойти его, Тревор схватил меня за руку.
   — Он ударил ее, а потом поджег конюшню, чтобы скрыть факт убийства.
   Вырвав у него руку, я спросила:
   — Если вы так уверены, что он убийца, почему не обратились к властям?
   — Почему? — Тревор покачал головой, как бы сетуя на мою непонятливость. — Он мой брат. И какое бы чудовищное преступление он ни совершил, я не хочу, чтобы его повесили.
   — Вы с Адриенной предпочли бы заключить его в лечебницу Септ-Мэри? Сэр, эта участь хуже смерти, — горячо сказала я. — Это означало бы при жизни попасть в ад…
   — Лично я не хочу ничего подобного. Но, если дойдет до этого, я не сомневаюсь, что с ним там будут обращаться хорошо, учитывая его положение в обществе.
   — Хорошо обращаться?! — Я отступила, не веря своим ушам. — В этих учреждениях с пациентами обращаются немногим лучше, чем с животными. Они сидят в клетках…
   — Полагаю, только в самых серьезных случаях.
   — Их бьют и морят голодом. Они подвергаются дурному обращению начальства и других пациентов. Они спят на каменному полу на кучах соломы. И, если им повезет, эту солому меняют раз в две недели, и только когда она начинает гнить от сырости и отбросов. Не говорите мне, сэр, что такая жизнь лучше смерти. Это не так, и я никому не позволю обречь Николаса на подобную участь, когда в этом нет необходимости.
   Только теперь я поняла, что плачу. Стараясь скрыть свою слабость, я повернулась лицом к стене.
   — Ариэль, — нежно взяв за плечи, Тревор повернул меня лицом к себе. — Простите, я не хотел вас расстроить. Возможно, я не сознавал, как вы привязаны к Нику. Он счастливый человек, и я ему завидую.
   Прижимая к груди, он нежно меня баюкал, покачивая в своих объятиях.
   — Уверен, что все будет хорошо. Конечно, я сделаю все от меня зависящее, чтобы Ник остался с нами, если вы этого хотите.
   — Этого должны хотеть и вы с Адриенной, — сказала я многозначительно. Отстранившись, я смотрела теперь ему прямо в глаза. — Разве вы не хотите этого?
   Его глаза удивленно расширились. Потом он рассмеялся.
   — Странный вопрос. Конечно, если Ник поправится…
   — Поправится, — заявила я. Тревор нахмурился.
   — Вы говорите так уверенно.
   — Я уверена.
   — У вас есть прямая связь с Господом?
   Он улыбался, но в его голосе слышался сарказм, от которого мне стало не по себе.
   — Если это так, — продолжал Тревор более непринужденным тоном, — я попросил бы вас замолвить словечко и за меня.
   Отвечая на его улыбку, я сказала:
   — Если вы так же невиновны ни в чем, как мой муж, то можете быть спокойны за себя: войдете в райские врата, когда наступит ваш час.
   Я двинулась на кухню, оставив его стоять в коридоре.
   Матильда приветствовала меня, раскрыв мне объятия. Лицо ее сияло радостью. Буквально расплющив меня о свою могучую грудь, она воскликнула:
   — Все случилось так, как я предсказывала! «Эта мисс особенная, — говорила я, — она принесет свет в этот старый мрачный дом. Попомните мои слова». Так оно и вышло!
   Потом, будто внезапно осознав, что делает, Тилли отскочила от меня, смущенно хихикая.
   — Святые угодники! Что это со мной? Она присела в реверансе:
   — Я должна была спросить, ваша светлость, что вас привело в эту преисподнюю, пылающую жаром, когда вам следовало бы находиться с молодым мужем?
   Опустившись на стул у огня, я ответила:
   — Давай забудем об этикете, Тилли. Все, чего я хочу, это чашка чая и дружеская беседа.
   — Тогда вы пришли куда следовало. Подать лепешек к чаю?
   — Нет, спасибо. Я поем с милордом, то есть с мужем.
   Обведя глазами кухню, я улыбнулась.
   — Не могу в это поверить, Тилли. Думаю, что в любую минуту я вдруг проснусь и все окажется сном.
   — Но ведь это правда, девочка. Ты счастлива?
   — Да, счастлива.
   Повернув голову, я следила за моей подругой, снующей по кухне, — она ставила на огонь чайник.
   — Я и его сделаю счастливым.
   — Знаю, что сделаешь, девочка. Ты уже это сделала.
   — Разве?
   — Да. Ведь ты не видела, каким он был до твоего приезда сюда.
   — А какие у него были отношения с Джейн?
   — Да у них не было никаких отношений, мэм. Право, не было. Они жили в противоположных концах дома. Насколько мне известно, они даже никогда не…
   Она прикусила губу, но потом все-таки закончила:
   — Ну, понимаете, что я хочу сказать — они даже не состояли в интимных отношениях.
   — У Джейн были любовники?
   Тилли нагревала заварочный чайник, держа его перевернутым над поднимающимся от кипятка паром.
   Основательно нагрев его, она насыпала туда несколько ложек заварки. Потом осторожно долила кипятку в фарфоровый чайник и закрыла его крышкой.
   — Ну? — нетерпеливо спросила я. — Так были у нее любовники?
   Тилли снова отвернулась.
   — Так вы сказали, что не хотите лепешек, мэм? Даже не знаю, что еще я могу предложить вам к чаю…
   — Тилли!
   Она прекратила сновать по кухне и повернулась ко мне.
   — Зачем вам это, мэм? Вы ведь знаете, как я не люблю сплетни. Не мое дело их разносить. Предоставляю заниматься этим Полли, Кейт и прочим болтушкам. Но не скажу, что я их не слушаю. Мало что есть в этом доме такого, чего бы не знала Тилли, но…
   — Я слышала, что они у нее были, — оборвала я ее разглагольствования. — А Николас знал о них?
   — Его светлость знал или, по крайней мере, подозревал, что она тайком встречалась с кем-то.
   Я слышала много болтовни об этом. Милорд требовал развода, но она не соглашалась его дать, вернее, соглашалась, но на одном условии.
   — И что это было за условие?
   — Она хотела стать полновластной хозяйкой Уолтхэмстоу. Всего, что здесь есть, — дома, земли, денег. Конечно, милорд не собирался отдавать ей все это. Уолтхэмстоу всегда принадлежал Уиндхэ— мам. И, полагаю, всегда будет им принадлежать.
   — А ты видела или слышала что-нибудь в ночь ее смерти? — спросила я Тилли, которая доставала посуду из шкафа. Она поставила фарфоровую чашку с блюдцем и принялась разливать чай.
   — Все мы слышали ссору, это было ужасно. Как вспомню об этом, меня начинает бить дрожь. Его светлость днем много выпил и собирался подняться в свою комнату, когда столкнулся с леди Джейн. Она была одета в платье для верховой езды и благоухала, что твой розовый куст. Он обвинил ее в том, что она собирается на свидание к любовнику, и она это не отрицала.
   — И милорд последовал за ней в конюшню?
   — Да. После того как леди Джейн сказала, что готова побиться об заклад, что у него кишка тонка остановить ее. Было похоже, что она специально дразнила да подзадоривала его, пока он не пришел в ярость. О! Это было ужасно! Эта женщина всю дорогу до конюшни вопила на всю округу.
   — Но ты говоришь, никто не видел, что произошло в конюшне.
   — Никто, кроме Саманты. Да, я уверена, что она все видела. Это единственное объяснение, почему она сразу же дала деру. И ни словечком никому не обмолвилась, просто исчезла ночью, захватив свои пожитки.
   С минуту я размышляла, потом спросила:
   — Почему ты так уверена, что Саманта была в конюшне? Ты видела ее потом?
   — Она сказала, что немедленно уезжает, вот почему. — Тилли подала мне чашку, потом уперла кулаки в бедра и покачала головой. — У нее были шашни с одним из грумов, но милорд уволил его за скверное обращение с лошадью. Она получила весточку от Билли. Он назначил ей встречу ровно в восемь, а встречались голубки, как правило, на конюшне.
   — Тогда должно быть двое свидетелей. Если Билли…
   — Билли так и не появился, но в этом нет ничего необычного, он не из тех, на кого можно положиться. В это время он сидел в таверне и выпивал с дружками. Когда Джим спросил его насчет записки Саманте, он отрицал, что писал ее. Но как раз в его духе было сначала написать записку, а потом забыть, что назначил в ней свидание. Видите ли, он слишком любил эль, и нередко ей приходилось ждать его на улице. Саманта была красивой девушкой и уж слишком хороша для этого прощелыги, но все же продолжала с ним встречаться.
   Должно быть, Тилли почувствовала мое разочарование. Она нежно положилa руку мне на плечо.
   — Что случилось, то случилось, — сказала она. — Не лучше ли забыть об этом?
   — Возможно, — ответила я. — Но не могу поверить, что Николас, как бы его ни выводили из себя, мог хладнокровно убить жену.
   — Его светлость бывает порой сам не свой, мою любовь. И вы это знаете.
   — Да, и никогда не станет самим собой, пока не будет известна вся правда.
   Я поставила чашку и блюдце на стол, потом встала лицом к лицу со своей приятельницей.
   — Я должна знать правду, Тилли. Я должна любым способом узнать, как умерла Джейн, как ради себя, так и ради своего мужа. Когда Ник поправится, нам придется вплотную заняться всем этим.
   — Вы хотите сказать, что не позволите доку и мисс Адриенне послать его светлость в Бедлам?
   — Конечно, не позволю. Николас не более безумен, чем ты или я.
   Ее круглые глаза еще больше округлились от удивления.
   — Значит, вы не верите, что он изменился из— за этого несчастного случая? — спросила она.
   — Несчастный случай? Нет, Тилли, я не думаю, что несчастный случай повлиял на поведение моего мужа.
   — Тогда что с ним приключилось, мэм?
   — Не могу сказать точно, но у меня есть подозрения. Возможно, позже, когда его светлости станет лучше, я обдумаю все это основательнее. А пока что не окажешь ли мне небольшую услугу?
   — Конечно, мэм. Все что угодно, мэм. Скажите только вашей Тилли, в чем дело.
   — В течение нескольких следующих дней прошу тебя приносить подносы с пищей для милорда мне. Проследи, чтобы никто больше к ним не прикасался.
   — Ну, это довольно просто.
   — Не позволяй никому прикасаться к его еде и питью, — еще раз повторила я.
   — Никто и не прикасается к пище, которую я готовлю для вас. Но значит ли это, что вы не будете обедать вместе со всеми?
   — Да, несколько дней мы с милордом будем вести себя как молодожены. Мы уединимся в своих комнатах и постараемся, чтобы нас не беспокоили.
   Мотнув головой, Тилли хихикнула и сказала:
   — О, это мило! Я уверена, что его светлость теперь, когда вы вышли за него замуж, станет совсем другим человеком. Да, мэм, теперь наш хозяин наверняка будет прежним.
   Улыбаясь, я сказала:
   — Надеюсь, что так, Тилли. Мы должны не терять веры.
   Про себя же я подумала: «Надеюсь, у меня хватит веры дождаться этого. Я должна верить и Доверять. Неважно, что будет происходить, начиная с этой минуты, но я не должна терять веры».

Глава 16

   Стгарая ведьма смотрела на меня с подозрением, когда я наклонилась, чтобы взять на руки сына. Подняв Кевина, я улыбнулась, глядя в его зеленые глазки и сказала:
   — Иди к маме, дорогой.
   Поцеловав малыша в щечку, я повернулась к Би и сказала:
   — Вы вдруг притихли, Би. Что-то не так?
   Я дразнила ее и получала от этого удовольствие.
   — Скоро вам придется несладко, — сказала старуха.
   — Я в этом сомневаюсь.
   Она наклонила голову и бочком придвинулась ко мне так близко, что затхлый запах, исходящий от нее, ударил мне в ноздри…
   — Он убьет тебя, девушка. Он одержимый, безумец…