Страница:
Я вернулась в свои комнаты, но Николаса там не было.
Тогда я поспешила на кухню, уверенная, что слуги знают, где он. Матильда ворошила горящие угли в печке, готовя плиту к выпечке хлеба. Улыбаясь, я наблюдала, как ее плотная фигура снует туда-сюда.
— Доброе утро, — приветствовала я ее и рассмеялась, когда она подпрыгнула от неожиданности.
— Привет, девочка, — услышала я ее ответ. — Хочешь, чтобы старуху хватил удар?
— Да уж, других забот у меня нет, — ответила я, улыбаясь. — Ты видела сегодня его светлость?
Глаза ее округлились от изумления, и она спросила:
— А ты выходила?
— Да, прогуляться.
— Ну, это все объясняет. Он отправился с Джимом на Пайкадоу чинить изгородь.
— Пожалуй, слишком рано заниматься этим. И почему мой муж таскает камни, когда у него достаточно денег, чтобы заплатить за починку стены?
Повесив котел на крючок над огнем, она покачала головой, потом снова повернулась ко мне.
— Он никогда не сидит сложа руки, если есть дело, да и Джордж, и Юджин никогда не гнушались домашней работой. Не то что Тревор. Только он один из братьев всегда считал, что любой труд ниже его достоинства.
Взяв лепешку с блюда и откусив кусочек, я сказала:
— Тогда, может быть, и мне пройтись до Пайкадоу, взглянуть, как там у них дела.
Тилли смотрела на меня, поджав губы.
— Что-нибудь не так? — спросила я, проглотив кусок лепешки.
— Прошу прощения, мэм, полагаю, это не мое дело, но на вашем месте я не пошла бы туда. Во всяком случае, пока его светлость не успокоится.
— Успокоится?
Кусок лепешки застрял у меня в горле.
— Пока вас не было дома, он повздорил с братом. Мы слышали, как они ссорятся.
— Из-за чего? Она опустила глаза:
— Не могу сказать, мэм.
Покинув кухню, я поспешила в большой зал, потом заглянула в несколько гостиных и наконец в библиотеку. За письменным столом я нашла Тревора. Он сидел, приложив носовой платок к углу рта. Подняв глаза и заметив меня, он торопливо сунул окровавленный кусок полотна в карман.
Подойдя к письменному столу и продолжая смотреть на Тревора и его кровоточащую губу, я спросила:
— Что случилось?
Он смущенно отвел глаза:
— Мы с Ником поспорили.
— И он вас ударил. — Я закрыла глаза. — О! Бог мой!
Поднявшись со стула, Тревор указал на стопку бумаг на столе.
— Из-за Сент-Мэри. Боже милостивый! Ариэль, мог ли я представить, что он набросится на меня оттого, что я не выбросил их.
Внезапно его синие глаза затуманились, и он устало прислонился к письменному столу.
— Черт возьми, мне это отвратительно и ненавистно, но, похоже, у меня нет выбора. Вы это понимаете? Адриенна права. Он не отвечает за свои действия.
— Я уверена, что он не хотел…
— Я уверен и в том, что он не хотел ударить Джейн. Такова его реакция, а потом он и сам жалеет. Но к этому моменту зло уже совершено.
Кончиками пальцев Тревор коснулся моей щеки.
— Ваши любовь и преданность заслуживают восхищения, но вы должны сознавать, в какой опасности находитесь. Никто не будет думать о вас хуже, если вы подпишете эти бумаги. Теперь дело только за вами, Ариэль. Только вы вправе решить это. Ради вас самой, ради нас, ради Кевина, подпишите их, а мы займемся дальнейшим.
Он пытался вложить мне в руки перо. Сердце мое колотилось где-то в горле, а я продолжала смотреть на бумагу на столе.
— Нет! — ответила я, отбрасывая перо. — Я этого не сделаю!
Прежде чем он ответил, я выбежала из комнаты, схватила с перил лестницы свой плащ и ринулась из дома. Я бежала по дорожке, миновала конюшню, овечий загон и оказалась на открытых пастбищах. Ветер дул с такой силой, что я с трудом могла дышать, рвал мои юбки, развевал волосы, мои глаза слезились, я с трудом продвигалась вперед, иногда увязая по щиколотку в болотистой вязкой земле, пока наконец не оказалась на самом высоком месте вересковой пустоши. Сверху мне были видны мой муж и Джим, поднимавшие с земли тяжелый камень и пытавшиеся установить его на место выкрошившегося из стены. Первым меня увидел Джим. Он что-то сказал милорду, и Николас обернулся и заметил меня.
Как-то нерешительно он поднял руку в знак приветствия и начал подниматься ко мне по проторенной овечьей тропе, не отрывая от меня глаз. Его бриджи из замши, обтягивавшие ноги, как вторая кожа, промокли и были забрызганы грязью. Лицо его раскраснелось от холодного ветра. Я не двигалась, ненавидя себя за то, что чувствовала, как он подвел меня, как он предал меня, а также за слабость и желание, которые вопреки всему охватили меня в его присутствии. Я не должна была допустить, чтобы мои эмоции взяли верх над здравым смыслом. Он должен был меня выслушать.
— Как ты мог? — спросила я его. — Как ты мог это сделать?
Он смотрел на свои руки, стягивая перчатки. Стянув их, принялся хлопать ими себя по бедру.
— Ты понимаешь, как трудно мне продолжать оправдывать твое поведение?
— Теперь мне не дозволено высказать свое мнение без одобрения моей жены? — с иронией осведомился он.
— Мнение!
Чувствуя, что теряю терпение, я сжала кулаки и закричала:
— Ты ударил его, Ник!
Я повернулась и бросилась бежать к Уолтхэмстоу.
— Ариэль!
— Нет! — крикнула я. — Не хочу больше слушать никаких объяснений. Я устала их слышать. Я устала от того, что ты постоянно жалеешь себя…
Он схватил меня за руку и резко повернул лицом к себе. Несмотря на холод, его раскрасневшееся лицо покрывала испарина.
— Что ты сказала?
— Я устала.
— Ты сказала, что я ударил его.
— Да, ударил, и почему? Он больше не может распоряжаться твоими делами. Если ты хочешь выместить раздражение на ком-нибудь, пусть это буду я. Я могу отправить тебя в Бедлам, а не Тревор.
Я повернулась и побежала, но его длинные ноги двигались проворнее моих. Николас загородил мне путь — теперь он стоял на дороге, возвышаясь надо мной и сверкая глазами.
— Я не трогал его пальцем! — крикнул он, хватая меня за плечи.
Его крик разнесся далеко вокруг, и углом глаза я заметила, что Джим бросил камень и с опаской приближается к нам.
— Нет ударил! Вы поспорили, и ты его ударил. Не отрицай этого! Я видела кровь на его носовом платке. Его губа кровоточит!
Уронив руки, Николас попятился. Я видела как его красивое лицо исказилось от отвращения ъ беспомощности, и почувствовала, как во мне что-то дрогнуло. И из глаз моих хлынули слезы. Я плакала из-за несправедливости судьбы, пожелавшей отнять у меня человека, которого я любила, и превра тить в… это существо!
— Я не трогал его! — повторил Николас.
— Лжец!
Я была готова ударить его — таким изумленным, таким отчаянным он выглядел. Голос его был похож на хриплый шепот, почти заглушаемый ветром.
— Не помню, чтобы я его ударил!
— Ты никогда ничего не помнишь. И считаешь это достаточным объяснением.
Я обошла его, воспользовавшись тем, что он все еще стоит неподвижно.
— Ариэль!
Я только ускорила шаг.
— Ариэль!
Подняв мешавшие мне юбки, я бросилась бежать, стараясь не поддаться его власти надо мной, не желая слышать страха и отчаяния вего голосе. Я знала, что это значит. Если бы я позволила ему приблизиться к себе, его близость помешала бы мне ясно мыслить и я оказалась бы бессильной сопротивляться, слабеющей в его объятиях, забыв о таящейся в нем опасности.
— Черт возьми, Ариэль, вернись!
— Нет!
Взгляд, брошенный через плечо, сказал мне то, что я и так уже знала. Он преследовал меня.
Я видела, как Николас поскользнулся на болотистой почве, упал, чертыхаясь, попытался подняться на ноги, но тут мне на помощь поспешил Джим и, обхватив хозяина мускулистыми руками, удерживал его.
— Беги, девочка! — крикнул он мне. — Торопись! Я не могу держать его вечно!
— Ариэль! — услышала я отчаянный крик Николаса. — Не уходи! Не бросай меня! Ради Бога! О, черт!
Тут я увидела, что они оба поскользнулись и упали на землю. Заткнув уши руками, не пытаясь сдержать льющиеся из глаз слезы, я бежала к Уолтхэмстоу.
…Я ковырялась в тарелке с едой, время от времени подцепляя на вилку зеленый горошек или кусочек свинины. Но аппетита у меня не было, и есть я не могла. Адриенна прикончила уже третий стакан вина и через каждые несколько минут бросала взгляд на Тревора. Воздух был наэлектризован нашим напряжением и, казалось, даже потрескивал. Каждый из нас ждал, что кто-нибудь заговорит первым.
В эту минуту в комнату вошел мой муж, и его внезапное появление нарушило тишину. Одет он был как в день нашей свадьбы — оливково-зеленый бархат и тонкий белый батист. Он уверенно подошел к своему месту во главе стола.
— Прошу простить за опоздание, — сказал он.
Его смуглые пальцы теребили белоснежную скатерть. Он улыбнулся ослепительной улыбкой.
— Кажется, кто-то забыл сообщить хозяину дома, что обед уже подан.
— Мы думали, ты еще с Джимом, — ответила Адриенна, ставя на стол стакан.
— Да, это все объясняет.
Я почувствовала на себе его взгляд и подняла глаза на Николаса. Взгляд его был столь выразительным и напряженным, что я почувствовала, что лицо мое заливается краской. Сердце мое забилось сильнее.
— Леди Малхэм, — сказал он, слегка кланяясь мне, — могу ли я сказать, что вы выглядите сегодня восхитительно.
Я попыталась ответить банальной вежливостью на этот комплимент, но не смогла. Положив вилку на тарелку, я выпрямилась на стуле.
Николас перевел взгляд на Тревора и сказал тихо:
— Жена сказала мне, что ты ждешь от меня извинений.
— Твоя жена — заботливая леди, — последовал ответ.
— Да, это так. Она сказала, я ударил тебя. Прежде чем встретить взгляд брата, Тревор посмотрел на меня.
— Это верно, Ник. Николас откинулся на стуле:
— Конечно, если у тебя есть желание, ты можешь вызвать меня на дуэль.
— Вызвать тебя? Не будь смешным. Я не желаю твоей смерти.
Матильда поспешила положить еду на тарелку Ника, наполнила вином стакан Адриенны и, присев перед милордом в реверансе, стрелой вылетела из комнаты.
Мой муж откашлялся, прежде чем заговорить с сестрой:
— Как я понимаю, ты собираешься отправиться в Париж, Адриенна.
Она не ответила.
— А почему бы тебе не погостить и в Лондоне? Я полагаю, что несколько недель в большом городе…
— Причина очевидна, — перебила Адриенна, поднимая тонкую бровь. — Там меня многие знают.
— Хочешь сказать, что многие там знают меня? — уточнил Николас.
— Именно. Не думаю, что мне хочется давать пищу для сплетен.
Губы милорда изогнулись в мрачной улыбке, и он заметил:
— Нам обоим принесет пользу, Адриенна, если ты встретишься лицом к лицу со сплетниками и будешь отрицать все их обвинения.
— Как я могу это сделать, если знаю, что они справедливы?
Улыбка его поблекла.
Отодвинув стул, Адриенна извинилась и вышла из комнаты.
Тревор последовал за ней, сказав, что он ждет пациента.
Глядя прямо перед собой, Николас спросил меня:
— Не желаете ли последовать за ними, миледи?
Положив салфетку рядом с тарелкой, я медленно поднялась с места.
Он сжал пальцы вокруг моего запястья, и произошло это столь неожиданно, что я невольно вскрикнула.
— Сядь, — приказал он.
Я подчинилась, и Николас выпустил мою руку. Он показал на тарелку с нетронутой пищей.
— Подозреваю, что еда вполне заслуживает внимания. Пока ты будешь есть, может быть, поговорим.
— Я не голодна, — ответила я, потирая запястье, на котором остались следы его пальцев.
— Я был бы признателен, если бы ты смотрела на меня, когда говоришь со мной.
Я не могла смотреть на него, а вместо этого уставилась на супницу в центре стола и услышала его вздох.
— Прости, что сделал тебе больно, Ариэль. Я сожалею, если ударил брата. Я сожалею, что убил Джейн, если я ее и в самом деле убил. Я сожалею, что пока что жив, но с этим ничего не могу поделать… Только поговори со мной. Пожалуйста.
— Ты не разрешаешь мне заходить в комнату Кевина. Дверь заперта, — сказала я, заставляя себя посмотреть ему в лицо. Я сглотнула и продолжала: — Я требую, чтобы ты сказал почему.
— Я так и знал, что рано или поздно мы заговорим об этой мелочи. — Он посмотрел на свою серебряную вилку, потом снова на меня. — Правда заключается в том, жена моя, что я приревновал. Похоже, что ты питаешь искреннюю привязанность к моему сыну. Настолько сильную, что иногда мне кажется, что ты ради него вышла замуж за меня.
— Не говори глупостей! — Я старалась не смотреть ему в лицо.
— Почему ты все-таки вышла за меня? Чтобы быть мне опорой, «костылем»?
— А не потому ли ты женился на мне? — огрызнулась я. — Потому что тебе был нужен этот «костыль»?
Я снова посмотрела ему в лицо. Глаза его были опущены, а губы сжаты, на скулах играли желваки — он был рассержен. Не желая продолжать этот бесполезный разговор, я встала.
— Милорд, я подумала, что мне стоит переселиться в другое крыло дома.
Он резко поднял голову.
Собрав всю свою отвагу, я продолжала:
— Принимая во внимание обстоятельства, думаю, имеет смысл какое-то время пожить отдельно.
— Я не позволю тебе, черт возьми! Ты моя жена. Ты моя…
— Ты хочешь сказать, что я твоя собственность. Как Кевин? Как Уолтхэмстоу? И пусть Бог поможет тому, кто посягнет на твою власть, на право высокородного и могущественного лорда Малхэма?
Я выбежала из столовой и поспешила в свою комнату.
Я вернулась в мою прежнюю комнату и провела там ночь. Это далось мне нелегко, потому что меня преследовали мысли о муже. Я чувствовала себя виноватой в том, что оставила его, но эта временная разлука помогла мне собраться с мыслями. Всю ночь я молила Бога, чтобы Николас не пришел ко мне, потому что сознавала предательство своего тела.
И когда тусклый утренний свет уже просачивался сквозь занавески, я поняла, что чувство потери приносит мне мучительные страдания.
Верная своему слову, сразу же после завтрака я взяла свечу и направилась в заброшенное западное крыло Уолтхэмстоу. Стоя у входа в неосвещенный, похожий на тоннель коридор, я убеждала себя, что бояться мне совершенно нечего, и, держа свечу перед собой, я отважилась ступить туда.
На меня надвигались и, казалось, душили стены. Я дрожала от холода и сырости, от запаха плесени и гниения, и мне было трудно дышать. Матильда была права. Никто в здравом уме не стал бы селиться здесь.
Решив вернуться в свою комнату, я повернула, как раз когда в лицо мне повеяло теплом. Я оглянулась назад, в темноту коридора, и подняла свечу, все еще не в силах разглядеть что-либо за пределами нескольких футов впереди. Гонимая любопытством и желанием узнать, что же было причиной этого теплого дуновения, я отважилась двинуться дальше, в глубь дома, пока меня не поглотила кромешная темнота, а тишина не уподобилась тяжелому холодному покрывалу, окутавшему все мое тело. В круге света, отбрасываемом свечой, прошмыгнула здоровенная крыса, потом еще и еще одна. Я замерла, глядя на изодранные чехлы, по-крывавшие мебель, заколебавшиеся при новом дуновении воздуха. Я задержала дыхание, и внезапно ко мне вернулся знакомый страх темноты, напомнив мне, что я слишком углубилась в этот черный лабиринт. Я повернулась с намерением бежать в свою комнату.
Из густой тени на меня смотрела какая-то закутанная в плащ с капюшоном фигура, силуэт ее четко выделялся в темноте. И в эту минуту свеча моя погасла.
Вокруг меня завивался теплый вихрь, вороша мои волосы, развевая юбки и шаль с бахромой, которую я накинула, отправляясь сюда. Ослабев от страха, я ждала, что произойдет дальше, тщетно напрягая слух.
В отчаянии, так ничего и не услышав, я крикнула:
— Кто здесь?
Сделав движение в сторону, я прижалась спиной к каменной стене, цепляясь пальцами за ее неровную поверхность, потому что ноги меня уже не держали.
— Кто здесь? — повторила я, и мне показалось, что я слышу чье-то дыхание.
Конечно, это были мои фантазии. Я ничего и не могла бы расслышать из-за шума собственной крови в ушах. И все же единственная мысль, позволявшая мне сохранить рассудок, была о том, что, если я не могу разглядеть стоящего здесь человека, то и он не может видеть меня.
Я стала продвигаться дюйм за дюймом, нащупывая свой путь вдоль стены и моля Бога, чтобы не натолкнуться на препятствие. На пути моем оказался коридор, отходивший вправо, и я поспешила завернуть за угол, в первый раз за все это время позволив себе вздохнуть полной грудью.
Расслышав какой-то слабый шум, я прислушалась еще напряженнее. Снова наступила тишина. Постепенно я ощутила, что спина моя стала влажной от соприкосновения с сырой стеной, а руки скользкими и липкими от плесени и мха, до которых я дотрагивалась, пробираясь вдоль стены.
Впереди был слабо освещенный холл, и его вид вызвал у меня приглушенное восклицание облегчения. Скользя по влажному полу, я заторопилась к свету. Мое дрожащее от холода тело ощутило приятное тепло, когда я оказалась в тусклом свете холла и шагнула в раскрытую дверь.
Я с удивлением оглядывала уютную комфортабельную комнату. В камине потрескивал огонь. У одной стены помещалась массивная кровать, у стены напротив полки с книгами. Все это я заметила мгновенно, и этого было достаточно, чтобы понять, что в недрах дома тайно живет кто-то неизвестный мне.
Я поняла, что следует соблюдать осторожность. Кто бы ни был человек, встреченный мной в темноте, он безусловно направлялся в эту комнату. Все еще сжимая свою свечу в руке, я поспешила зажечь ее, потом вернулась в коридор, стараясь как можно скорее добраться до жилых комнат и сообщить о своем открытии. Я осторожно двигалась по коридору, ожидая, что снова встречусь с незнакомцем. Но этого не случилось. Не оставалось сомнений в том, что обитатель комнаты поспешно скрылся.
Услышав голос Тревора, я бросилась в его приемную. Должно быть, вид у меня был ужасный, потому что его улыбающееся лицо, обращенное к пациенту, вдруг стало озабоченным.
— Что-нибудь с Ником? — спросил он. Я покачала головой.
— Но я должна поговорить с вами при первой же возможности.
Кивком Тревор дал мне знать, что он меня понял. Когда он наконец освободился и подошел ко мне, то сразу же спросил:
— Что, черт возьми, случилось, Ариэль? Похоже, вы напуганы до безумия.
— Я просто осматривала старую часть западного крыла, Тревор. Там кто-то живет.
Его глаза недоверчиво прищурились.
— О чем вы?
— Я знаю, что этому трудно поверить, но я видела собственными глазами. Кто-то поселился в одной из нежилых комнат. Вы не имеете представления, кто это мог бы быть?
Отстранившись от меня, он покачал головой, потом взял свое пальто.
— Ариэль, в этих комнатах невозможно жить Их не открывали не меньше ста лет.
— Однако, в этой живут, — сказала я твердо. — Идемте со мной, и я докажу вам.
— Ладно. Но сначала я должен навестить одну пациентку. У леди Форестер снова приступ подагры, и она, конечно, ждет меня к себе. Мы, аристократы, избалованный народ. Верно?
Я, несколько разочарованная, все-таки ответила улыбкой.
— Почему бы вам не поехать со мной, Ариэль? Вам будет только полезно на время вырваться из этого склепа.
Поколебавшись всего лишь мгновение, я согласилась. Через несколько минут мы были на пути в Бэк-Холл.
Я сопровождала Тревора только до коридора, в который выходила спальня леди Форестер. Сидя в кресле, обитом тканью в розочках, я внимательно вслушивалась в голос Тревора, источавший очарование, когда он заговорил с леди Форестер.
— Моя дорогая, вы совсем не выглядите больной. На ваших щеках цветут розы.
— Уверяю вас, это лихорадка, — ответила пациентка мрачно.
Я прикрыла рот рукой, чтобы скрыть улыбку, и продолжала слушать.
— Скажите, Тревор, верны ли слухи? Как я понимаю, ваш брат женился снова.
Я насторожилась.
— Значит, из-за этого вы заставили меня столько проехать, моя дорогая? Только чтобы удовлетворить свое любопытство?
— Так это правда? И верно то, что она простолюдинка?
— Осторожнее, — ответил он со смехом. — Она сидит за дверью.
— Это та самая молодая женщина, что приезжала сюда с Адриенной?
— Да, а теперь вытяните ногу.
— Ну, она, безусловно, красавица.
— Да, верно… Ваши ноги отекли, Мелисса. Вы снова нарушили диету. Я ведь говорил вам, что следует есть поменьше баранины.
— Что поделаешь, если я очень люблю поесть, мой друг. Скажите, как ваш брат?
Ответ его последовал не сразу.
— Как и следовало ожидать. А теперь у меня здесь есть кое-что, чтобы снять отек и уменьшить боль в суставах. В течение трех дней вы должны принимать это зелье дважды в день.
Я услышала, как льется вода из кувшина в стакан и представила, как он добавляет порошок в воду из флакона. Я слышала, как музыкально звякала ложечка, ударяясь о край хрустального стакана, — Тревор помешивал лекарство. Этот звук о чем-то напомнил мне, но в этот момент я не могла ясно сказать, о чем именно.
Наконец пациентка заявила:
— Вы славный молодой человек. Позор, что вам приходится унижаться до того, чтобы осматривать ноги старых женщин, чтобы заработать на жизнь. Мне это кажется несправедливым.
— Такова судьба тех, мадам, кому «посчастливилось» родиться четвертым сыном в семье. Мне приходится выкручиваться. Вот и все.
— Но вас, конечно, поддерживает ваше содержание?
— Поддерживает, но я не хотел бы дальше углубляться в эту тему. Пошлите за мной, если через три дня не почувствуете облегчения.
Тревор вышел, и я поднялась со стула, когда он осторожно закрывал дверь леди Мелиссы. Не сказав ни слова, он прошел мимо меня. Когда мы добрались до своего экипажа, он с раздражением бросил на сиденье свой медицинский саквояж.
Испуганная его нервностью, я спросила:
— Что-нибудь не так?
Он посмотрел на меня, будто на время забыл о моем существовании. Потом улыбнулся:
— Это напоминает мне, что следует взять с нее двойную плату — за визит и… за сплетни. Поедем?
Вернувшись в Уолтхэмстоу, мы еще некоторое время потратили на то, чтобы взять свечи, и наконец отправились в нежилые и неотапливаемые комнаты западного крыла. Сердце мое билось от возбуждения, оттого, что я могла разделись с Тревором приключение и открытие.
Мы осторожно продвигались по темному коридору, и наконец я показала Тревору место, где среди густых теней увидела странную фигуру в плаще с капюшоном, и принялась объяснять, как дуновение теплого воздуха погасило мою свечу и я, испугавшись, прижимаясь к стене, свернула в первый же коридор, уходивший вправо.
Добравшись до этого коридора, мы осторожно двинулись по осклизлому каменному полу, пока не добрались до нужной комнаты. Дверь оказалась закрытой.
Я посмотрела на Тревора. Он ответил мне ободряющим взглядом, потом взялся за дверную ручку и повернул ее. Сначала она не поддавалась. Но, когда он нажал на нее обеими руками, ржавые петли заскрипели и дверь медленно отворилась.
Глава 20
Тогда я поспешила на кухню, уверенная, что слуги знают, где он. Матильда ворошила горящие угли в печке, готовя плиту к выпечке хлеба. Улыбаясь, я наблюдала, как ее плотная фигура снует туда-сюда.
— Доброе утро, — приветствовала я ее и рассмеялась, когда она подпрыгнула от неожиданности.
— Привет, девочка, — услышала я ее ответ. — Хочешь, чтобы старуху хватил удар?
— Да уж, других забот у меня нет, — ответила я, улыбаясь. — Ты видела сегодня его светлость?
Глаза ее округлились от изумления, и она спросила:
— А ты выходила?
— Да, прогуляться.
— Ну, это все объясняет. Он отправился с Джимом на Пайкадоу чинить изгородь.
— Пожалуй, слишком рано заниматься этим. И почему мой муж таскает камни, когда у него достаточно денег, чтобы заплатить за починку стены?
Повесив котел на крючок над огнем, она покачала головой, потом снова повернулась ко мне.
— Он никогда не сидит сложа руки, если есть дело, да и Джордж, и Юджин никогда не гнушались домашней работой. Не то что Тревор. Только он один из братьев всегда считал, что любой труд ниже его достоинства.
Взяв лепешку с блюда и откусив кусочек, я сказала:
— Тогда, может быть, и мне пройтись до Пайкадоу, взглянуть, как там у них дела.
Тилли смотрела на меня, поджав губы.
— Что-нибудь не так? — спросила я, проглотив кусок лепешки.
— Прошу прощения, мэм, полагаю, это не мое дело, но на вашем месте я не пошла бы туда. Во всяком случае, пока его светлость не успокоится.
— Успокоится?
Кусок лепешки застрял у меня в горле.
— Пока вас не было дома, он повздорил с братом. Мы слышали, как они ссорятся.
— Из-за чего? Она опустила глаза:
— Не могу сказать, мэм.
Покинув кухню, я поспешила в большой зал, потом заглянула в несколько гостиных и наконец в библиотеку. За письменным столом я нашла Тревора. Он сидел, приложив носовой платок к углу рта. Подняв глаза и заметив меня, он торопливо сунул окровавленный кусок полотна в карман.
Подойдя к письменному столу и продолжая смотреть на Тревора и его кровоточащую губу, я спросила:
— Что случилось?
Он смущенно отвел глаза:
— Мы с Ником поспорили.
— И он вас ударил. — Я закрыла глаза. — О! Бог мой!
Поднявшись со стула, Тревор указал на стопку бумаг на столе.
— Из-за Сент-Мэри. Боже милостивый! Ариэль, мог ли я представить, что он набросится на меня оттого, что я не выбросил их.
Внезапно его синие глаза затуманились, и он устало прислонился к письменному столу.
— Черт возьми, мне это отвратительно и ненавистно, но, похоже, у меня нет выбора. Вы это понимаете? Адриенна права. Он не отвечает за свои действия.
— Я уверена, что он не хотел…
— Я уверен и в том, что он не хотел ударить Джейн. Такова его реакция, а потом он и сам жалеет. Но к этому моменту зло уже совершено.
Кончиками пальцев Тревор коснулся моей щеки.
— Ваши любовь и преданность заслуживают восхищения, но вы должны сознавать, в какой опасности находитесь. Никто не будет думать о вас хуже, если вы подпишете эти бумаги. Теперь дело только за вами, Ариэль. Только вы вправе решить это. Ради вас самой, ради нас, ради Кевина, подпишите их, а мы займемся дальнейшим.
Он пытался вложить мне в руки перо. Сердце мое колотилось где-то в горле, а я продолжала смотреть на бумагу на столе.
— Нет! — ответила я, отбрасывая перо. — Я этого не сделаю!
Прежде чем он ответил, я выбежала из комнаты, схватила с перил лестницы свой плащ и ринулась из дома. Я бежала по дорожке, миновала конюшню, овечий загон и оказалась на открытых пастбищах. Ветер дул с такой силой, что я с трудом могла дышать, рвал мои юбки, развевал волосы, мои глаза слезились, я с трудом продвигалась вперед, иногда увязая по щиколотку в болотистой вязкой земле, пока наконец не оказалась на самом высоком месте вересковой пустоши. Сверху мне были видны мой муж и Джим, поднимавшие с земли тяжелый камень и пытавшиеся установить его на место выкрошившегося из стены. Первым меня увидел Джим. Он что-то сказал милорду, и Николас обернулся и заметил меня.
Как-то нерешительно он поднял руку в знак приветствия и начал подниматься ко мне по проторенной овечьей тропе, не отрывая от меня глаз. Его бриджи из замши, обтягивавшие ноги, как вторая кожа, промокли и были забрызганы грязью. Лицо его раскраснелось от холодного ветра. Я не двигалась, ненавидя себя за то, что чувствовала, как он подвел меня, как он предал меня, а также за слабость и желание, которые вопреки всему охватили меня в его присутствии. Я не должна была допустить, чтобы мои эмоции взяли верх над здравым смыслом. Он должен был меня выслушать.
— Как ты мог? — спросила я его. — Как ты мог это сделать?
Он смотрел на свои руки, стягивая перчатки. Стянув их, принялся хлопать ими себя по бедру.
— Ты понимаешь, как трудно мне продолжать оправдывать твое поведение?
— Теперь мне не дозволено высказать свое мнение без одобрения моей жены? — с иронией осведомился он.
— Мнение!
Чувствуя, что теряю терпение, я сжала кулаки и закричала:
— Ты ударил его, Ник!
Я повернулась и бросилась бежать к Уолтхэмстоу.
— Ариэль!
— Нет! — крикнула я. — Не хочу больше слушать никаких объяснений. Я устала их слышать. Я устала от того, что ты постоянно жалеешь себя…
Он схватил меня за руку и резко повернул лицом к себе. Несмотря на холод, его раскрасневшееся лицо покрывала испарина.
— Что ты сказала?
— Я устала.
— Ты сказала, что я ударил его.
— Да, ударил, и почему? Он больше не может распоряжаться твоими делами. Если ты хочешь выместить раздражение на ком-нибудь, пусть это буду я. Я могу отправить тебя в Бедлам, а не Тревор.
Я повернулась и побежала, но его длинные ноги двигались проворнее моих. Николас загородил мне путь — теперь он стоял на дороге, возвышаясь надо мной и сверкая глазами.
— Я не трогал его пальцем! — крикнул он, хватая меня за плечи.
Его крик разнесся далеко вокруг, и углом глаза я заметила, что Джим бросил камень и с опаской приближается к нам.
— Нет ударил! Вы поспорили, и ты его ударил. Не отрицай этого! Я видела кровь на его носовом платке. Его губа кровоточит!
Уронив руки, Николас попятился. Я видела как его красивое лицо исказилось от отвращения ъ беспомощности, и почувствовала, как во мне что-то дрогнуло. И из глаз моих хлынули слезы. Я плакала из-за несправедливости судьбы, пожелавшей отнять у меня человека, которого я любила, и превра тить в… это существо!
— Я не трогал его! — повторил Николас.
— Лжец!
Я была готова ударить его — таким изумленным, таким отчаянным он выглядел. Голос его был похож на хриплый шепот, почти заглушаемый ветром.
— Не помню, чтобы я его ударил!
— Ты никогда ничего не помнишь. И считаешь это достаточным объяснением.
Я обошла его, воспользовавшись тем, что он все еще стоит неподвижно.
— Ариэль!
Я только ускорила шаг.
— Ариэль!
Подняв мешавшие мне юбки, я бросилась бежать, стараясь не поддаться его власти надо мной, не желая слышать страха и отчаяния вего голосе. Я знала, что это значит. Если бы я позволила ему приблизиться к себе, его близость помешала бы мне ясно мыслить и я оказалась бы бессильной сопротивляться, слабеющей в его объятиях, забыв о таящейся в нем опасности.
— Черт возьми, Ариэль, вернись!
— Нет!
Взгляд, брошенный через плечо, сказал мне то, что я и так уже знала. Он преследовал меня.
Я видела, как Николас поскользнулся на болотистой почве, упал, чертыхаясь, попытался подняться на ноги, но тут мне на помощь поспешил Джим и, обхватив хозяина мускулистыми руками, удерживал его.
— Беги, девочка! — крикнул он мне. — Торопись! Я не могу держать его вечно!
— Ариэль! — услышала я отчаянный крик Николаса. — Не уходи! Не бросай меня! Ради Бога! О, черт!
Тут я увидела, что они оба поскользнулись и упали на землю. Заткнув уши руками, не пытаясь сдержать льющиеся из глаз слезы, я бежала к Уолтхэмстоу.
…Я ковырялась в тарелке с едой, время от времени подцепляя на вилку зеленый горошек или кусочек свинины. Но аппетита у меня не было, и есть я не могла. Адриенна прикончила уже третий стакан вина и через каждые несколько минут бросала взгляд на Тревора. Воздух был наэлектризован нашим напряжением и, казалось, даже потрескивал. Каждый из нас ждал, что кто-нибудь заговорит первым.
В эту минуту в комнату вошел мой муж, и его внезапное появление нарушило тишину. Одет он был как в день нашей свадьбы — оливково-зеленый бархат и тонкий белый батист. Он уверенно подошел к своему месту во главе стола.
— Прошу простить за опоздание, — сказал он.
Его смуглые пальцы теребили белоснежную скатерть. Он улыбнулся ослепительной улыбкой.
— Кажется, кто-то забыл сообщить хозяину дома, что обед уже подан.
— Мы думали, ты еще с Джимом, — ответила Адриенна, ставя на стол стакан.
— Да, это все объясняет.
Я почувствовала на себе его взгляд и подняла глаза на Николаса. Взгляд его был столь выразительным и напряженным, что я почувствовала, что лицо мое заливается краской. Сердце мое забилось сильнее.
— Леди Малхэм, — сказал он, слегка кланяясь мне, — могу ли я сказать, что вы выглядите сегодня восхитительно.
Я попыталась ответить банальной вежливостью на этот комплимент, но не смогла. Положив вилку на тарелку, я выпрямилась на стуле.
Николас перевел взгляд на Тревора и сказал тихо:
— Жена сказала мне, что ты ждешь от меня извинений.
— Твоя жена — заботливая леди, — последовал ответ.
— Да, это так. Она сказала, я ударил тебя. Прежде чем встретить взгляд брата, Тревор посмотрел на меня.
— Это верно, Ник. Николас откинулся на стуле:
— Конечно, если у тебя есть желание, ты можешь вызвать меня на дуэль.
— Вызвать тебя? Не будь смешным. Я не желаю твоей смерти.
Матильда поспешила положить еду на тарелку Ника, наполнила вином стакан Адриенны и, присев перед милордом в реверансе, стрелой вылетела из комнаты.
Мой муж откашлялся, прежде чем заговорить с сестрой:
— Как я понимаю, ты собираешься отправиться в Париж, Адриенна.
Она не ответила.
— А почему бы тебе не погостить и в Лондоне? Я полагаю, что несколько недель в большом городе…
— Причина очевидна, — перебила Адриенна, поднимая тонкую бровь. — Там меня многие знают.
— Хочешь сказать, что многие там знают меня? — уточнил Николас.
— Именно. Не думаю, что мне хочется давать пищу для сплетен.
Губы милорда изогнулись в мрачной улыбке, и он заметил:
— Нам обоим принесет пользу, Адриенна, если ты встретишься лицом к лицу со сплетниками и будешь отрицать все их обвинения.
— Как я могу это сделать, если знаю, что они справедливы?
Улыбка его поблекла.
Отодвинув стул, Адриенна извинилась и вышла из комнаты.
Тревор последовал за ней, сказав, что он ждет пациента.
Глядя прямо перед собой, Николас спросил меня:
— Не желаете ли последовать за ними, миледи?
Положив салфетку рядом с тарелкой, я медленно поднялась с места.
Он сжал пальцы вокруг моего запястья, и произошло это столь неожиданно, что я невольно вскрикнула.
— Сядь, — приказал он.
Я подчинилась, и Николас выпустил мою руку. Он показал на тарелку с нетронутой пищей.
— Подозреваю, что еда вполне заслуживает внимания. Пока ты будешь есть, может быть, поговорим.
— Я не голодна, — ответила я, потирая запястье, на котором остались следы его пальцев.
— Я был бы признателен, если бы ты смотрела на меня, когда говоришь со мной.
Я не могла смотреть на него, а вместо этого уставилась на супницу в центре стола и услышала его вздох.
— Прости, что сделал тебе больно, Ариэль. Я сожалею, если ударил брата. Я сожалею, что убил Джейн, если я ее и в самом деле убил. Я сожалею, что пока что жив, но с этим ничего не могу поделать… Только поговори со мной. Пожалуйста.
— Ты не разрешаешь мне заходить в комнату Кевина. Дверь заперта, — сказала я, заставляя себя посмотреть ему в лицо. Я сглотнула и продолжала: — Я требую, чтобы ты сказал почему.
— Я так и знал, что рано или поздно мы заговорим об этой мелочи. — Он посмотрел на свою серебряную вилку, потом снова на меня. — Правда заключается в том, жена моя, что я приревновал. Похоже, что ты питаешь искреннюю привязанность к моему сыну. Настолько сильную, что иногда мне кажется, что ты ради него вышла замуж за меня.
— Не говори глупостей! — Я старалась не смотреть ему в лицо.
— Почему ты все-таки вышла за меня? Чтобы быть мне опорой, «костылем»?
— А не потому ли ты женился на мне? — огрызнулась я. — Потому что тебе был нужен этот «костыль»?
Я снова посмотрела ему в лицо. Глаза его были опущены, а губы сжаты, на скулах играли желваки — он был рассержен. Не желая продолжать этот бесполезный разговор, я встала.
— Милорд, я подумала, что мне стоит переселиться в другое крыло дома.
Он резко поднял голову.
Собрав всю свою отвагу, я продолжала:
— Принимая во внимание обстоятельства, думаю, имеет смысл какое-то время пожить отдельно.
— Я не позволю тебе, черт возьми! Ты моя жена. Ты моя…
— Ты хочешь сказать, что я твоя собственность. Как Кевин? Как Уолтхэмстоу? И пусть Бог поможет тому, кто посягнет на твою власть, на право высокородного и могущественного лорда Малхэма?
Я выбежала из столовой и поспешила в свою комнату.
Я вернулась в мою прежнюю комнату и провела там ночь. Это далось мне нелегко, потому что меня преследовали мысли о муже. Я чувствовала себя виноватой в том, что оставила его, но эта временная разлука помогла мне собраться с мыслями. Всю ночь я молила Бога, чтобы Николас не пришел ко мне, потому что сознавала предательство своего тела.
И когда тусклый утренний свет уже просачивался сквозь занавески, я поняла, что чувство потери приносит мне мучительные страдания.
Верная своему слову, сразу же после завтрака я взяла свечу и направилась в заброшенное западное крыло Уолтхэмстоу. Стоя у входа в неосвещенный, похожий на тоннель коридор, я убеждала себя, что бояться мне совершенно нечего, и, держа свечу перед собой, я отважилась ступить туда.
На меня надвигались и, казалось, душили стены. Я дрожала от холода и сырости, от запаха плесени и гниения, и мне было трудно дышать. Матильда была права. Никто в здравом уме не стал бы селиться здесь.
Решив вернуться в свою комнату, я повернула, как раз когда в лицо мне повеяло теплом. Я оглянулась назад, в темноту коридора, и подняла свечу, все еще не в силах разглядеть что-либо за пределами нескольких футов впереди. Гонимая любопытством и желанием узнать, что же было причиной этого теплого дуновения, я отважилась двинуться дальше, в глубь дома, пока меня не поглотила кромешная темнота, а тишина не уподобилась тяжелому холодному покрывалу, окутавшему все мое тело. В круге света, отбрасываемом свечой, прошмыгнула здоровенная крыса, потом еще и еще одна. Я замерла, глядя на изодранные чехлы, по-крывавшие мебель, заколебавшиеся при новом дуновении воздуха. Я задержала дыхание, и внезапно ко мне вернулся знакомый страх темноты, напомнив мне, что я слишком углубилась в этот черный лабиринт. Я повернулась с намерением бежать в свою комнату.
Из густой тени на меня смотрела какая-то закутанная в плащ с капюшоном фигура, силуэт ее четко выделялся в темноте. И в эту минуту свеча моя погасла.
Вокруг меня завивался теплый вихрь, вороша мои волосы, развевая юбки и шаль с бахромой, которую я накинула, отправляясь сюда. Ослабев от страха, я ждала, что произойдет дальше, тщетно напрягая слух.
В отчаянии, так ничего и не услышав, я крикнула:
— Кто здесь?
Сделав движение в сторону, я прижалась спиной к каменной стене, цепляясь пальцами за ее неровную поверхность, потому что ноги меня уже не держали.
— Кто здесь? — повторила я, и мне показалось, что я слышу чье-то дыхание.
Конечно, это были мои фантазии. Я ничего и не могла бы расслышать из-за шума собственной крови в ушах. И все же единственная мысль, позволявшая мне сохранить рассудок, была о том, что, если я не могу разглядеть стоящего здесь человека, то и он не может видеть меня.
Я стала продвигаться дюйм за дюймом, нащупывая свой путь вдоль стены и моля Бога, чтобы не натолкнуться на препятствие. На пути моем оказался коридор, отходивший вправо, и я поспешила завернуть за угол, в первый раз за все это время позволив себе вздохнуть полной грудью.
Расслышав какой-то слабый шум, я прислушалась еще напряженнее. Снова наступила тишина. Постепенно я ощутила, что спина моя стала влажной от соприкосновения с сырой стеной, а руки скользкими и липкими от плесени и мха, до которых я дотрагивалась, пробираясь вдоль стены.
Впереди был слабо освещенный холл, и его вид вызвал у меня приглушенное восклицание облегчения. Скользя по влажному полу, я заторопилась к свету. Мое дрожащее от холода тело ощутило приятное тепло, когда я оказалась в тусклом свете холла и шагнула в раскрытую дверь.
Я с удивлением оглядывала уютную комфортабельную комнату. В камине потрескивал огонь. У одной стены помещалась массивная кровать, у стены напротив полки с книгами. Все это я заметила мгновенно, и этого было достаточно, чтобы понять, что в недрах дома тайно живет кто-то неизвестный мне.
Я поняла, что следует соблюдать осторожность. Кто бы ни был человек, встреченный мной в темноте, он безусловно направлялся в эту комнату. Все еще сжимая свою свечу в руке, я поспешила зажечь ее, потом вернулась в коридор, стараясь как можно скорее добраться до жилых комнат и сообщить о своем открытии. Я осторожно двигалась по коридору, ожидая, что снова встречусь с незнакомцем. Но этого не случилось. Не оставалось сомнений в том, что обитатель комнаты поспешно скрылся.
Услышав голос Тревора, я бросилась в его приемную. Должно быть, вид у меня был ужасный, потому что его улыбающееся лицо, обращенное к пациенту, вдруг стало озабоченным.
— Что-нибудь с Ником? — спросил он. Я покачала головой.
— Но я должна поговорить с вами при первой же возможности.
Кивком Тревор дал мне знать, что он меня понял. Когда он наконец освободился и подошел ко мне, то сразу же спросил:
— Что, черт возьми, случилось, Ариэль? Похоже, вы напуганы до безумия.
— Я просто осматривала старую часть западного крыла, Тревор. Там кто-то живет.
Его глаза недоверчиво прищурились.
— О чем вы?
— Я знаю, что этому трудно поверить, но я видела собственными глазами. Кто-то поселился в одной из нежилых комнат. Вы не имеете представления, кто это мог бы быть?
Отстранившись от меня, он покачал головой, потом взял свое пальто.
— Ариэль, в этих комнатах невозможно жить Их не открывали не меньше ста лет.
— Однако, в этой живут, — сказала я твердо. — Идемте со мной, и я докажу вам.
— Ладно. Но сначала я должен навестить одну пациентку. У леди Форестер снова приступ подагры, и она, конечно, ждет меня к себе. Мы, аристократы, избалованный народ. Верно?
Я, несколько разочарованная, все-таки ответила улыбкой.
— Почему бы вам не поехать со мной, Ариэль? Вам будет только полезно на время вырваться из этого склепа.
Поколебавшись всего лишь мгновение, я согласилась. Через несколько минут мы были на пути в Бэк-Холл.
Я сопровождала Тревора только до коридора, в который выходила спальня леди Форестер. Сидя в кресле, обитом тканью в розочках, я внимательно вслушивалась в голос Тревора, источавший очарование, когда он заговорил с леди Форестер.
— Моя дорогая, вы совсем не выглядите больной. На ваших щеках цветут розы.
— Уверяю вас, это лихорадка, — ответила пациентка мрачно.
Я прикрыла рот рукой, чтобы скрыть улыбку, и продолжала слушать.
— Скажите, Тревор, верны ли слухи? Как я понимаю, ваш брат женился снова.
Я насторожилась.
— Значит, из-за этого вы заставили меня столько проехать, моя дорогая? Только чтобы удовлетворить свое любопытство?
— Так это правда? И верно то, что она простолюдинка?
— Осторожнее, — ответил он со смехом. — Она сидит за дверью.
— Это та самая молодая женщина, что приезжала сюда с Адриенной?
— Да, а теперь вытяните ногу.
— Ну, она, безусловно, красавица.
— Да, верно… Ваши ноги отекли, Мелисса. Вы снова нарушили диету. Я ведь говорил вам, что следует есть поменьше баранины.
— Что поделаешь, если я очень люблю поесть, мой друг. Скажите, как ваш брат?
Ответ его последовал не сразу.
— Как и следовало ожидать. А теперь у меня здесь есть кое-что, чтобы снять отек и уменьшить боль в суставах. В течение трех дней вы должны принимать это зелье дважды в день.
Я услышала, как льется вода из кувшина в стакан и представила, как он добавляет порошок в воду из флакона. Я слышала, как музыкально звякала ложечка, ударяясь о край хрустального стакана, — Тревор помешивал лекарство. Этот звук о чем-то напомнил мне, но в этот момент я не могла ясно сказать, о чем именно.
Наконец пациентка заявила:
— Вы славный молодой человек. Позор, что вам приходится унижаться до того, чтобы осматривать ноги старых женщин, чтобы заработать на жизнь. Мне это кажется несправедливым.
— Такова судьба тех, мадам, кому «посчастливилось» родиться четвертым сыном в семье. Мне приходится выкручиваться. Вот и все.
— Но вас, конечно, поддерживает ваше содержание?
— Поддерживает, но я не хотел бы дальше углубляться в эту тему. Пошлите за мной, если через три дня не почувствуете облегчения.
Тревор вышел, и я поднялась со стула, когда он осторожно закрывал дверь леди Мелиссы. Не сказав ни слова, он прошел мимо меня. Когда мы добрались до своего экипажа, он с раздражением бросил на сиденье свой медицинский саквояж.
Испуганная его нервностью, я спросила:
— Что-нибудь не так?
Он посмотрел на меня, будто на время забыл о моем существовании. Потом улыбнулся:
— Это напоминает мне, что следует взять с нее двойную плату — за визит и… за сплетни. Поедем?
Вернувшись в Уолтхэмстоу, мы еще некоторое время потратили на то, чтобы взять свечи, и наконец отправились в нежилые и неотапливаемые комнаты западного крыла. Сердце мое билось от возбуждения, оттого, что я могла разделись с Тревором приключение и открытие.
Мы осторожно продвигались по темному коридору, и наконец я показала Тревору место, где среди густых теней увидела странную фигуру в плаще с капюшоном, и принялась объяснять, как дуновение теплого воздуха погасило мою свечу и я, испугавшись, прижимаясь к стене, свернула в первый же коридор, уходивший вправо.
Добравшись до этого коридора, мы осторожно двинулись по осклизлому каменному полу, пока не добрались до нужной комнаты. Дверь оказалась закрытой.
Я посмотрела на Тревора. Он ответил мне ободряющим взглядом, потом взялся за дверную ручку и повернул ее. Сначала она не поддавалась. Но, когда он нажал на нее обеими руками, ржавые петли заскрипели и дверь медленно отворилась.
Глава 20
Я осторожно шагнула в холодную комнату, не в силах поверить своим глазам. Комната казалась необитаемой.
— Вы уверены, что это та самая? — спросил Тревор.
Подойдя к кровати, я приподняла край ветхой простыни. Матрас под ней был голым. Я смотрела на окно, разбитые стекла которого позволяли видеть двор. На ветру покачивались голые ветки узловатого, согнутого непогодой каштана. Одинокий грач примостился на подоконнике, охорашивался и чистил свои блестящие крылья. Он покосился на меня своим блестящим глазом, и меня охватил суеверный ужас. Моя мать верила, что появление такой птицы на окне — недобрый знак, предвестие смерти.
Дрожа от страха, я постучала по стеклу в надежде прогнать птицу.
Подойдя ко мне сзади, Тревор схватил меня за руку.
— Ариэль, вам нелегко пришлось в последнее время. Вы много пережили…
— Я знаю, что видела здесь. Отстранившись, я поспешила в коридор.
— Может быть, я ошиблась комнатой?
Мы открывали дверь за дверью и осматривали каждую комнату, но все они были такими же холодными и необитаемыми, как первая. Теперь я поняла, что, должно быть, чувствовал мой муж, когда его спрашивали о том, что, как он знал, было правдой, но приписывали его впечатления фантазии или больной психике.
— Ариэль, здесь давно уже никто не жил. Вы уверены, что это тот самый коридор?
Я не ответила. Тревор подошел ко мне сзади, положил руки мне на плечи и нежно сжал их.
— Последние два дня были тяжелыми, и нам всем пришлось несладко. Думаю, не грех выпить по чашке горячего крепкого чая и съесть по нескольку лепешек, которые так хорошо печет Тилли. Может быть, позже мы обследуем другие коридоры и не одни, а позовем людей на помощь. Вас это успокоит?
Без возражений я двинулась по коридору в жилую часть здания.
Мне не хотелось возвращаться в свою комнату, я не хотела встречаться с мужем и потому провела почти весь день за чтением в библиотеке. Потом пообедала в обществе Адриенны и Тревора.
— Вы уверены, что это та самая? — спросил Тревор.
Подойдя к кровати, я приподняла край ветхой простыни. Матрас под ней был голым. Я смотрела на окно, разбитые стекла которого позволяли видеть двор. На ветру покачивались голые ветки узловатого, согнутого непогодой каштана. Одинокий грач примостился на подоконнике, охорашивался и чистил свои блестящие крылья. Он покосился на меня своим блестящим глазом, и меня охватил суеверный ужас. Моя мать верила, что появление такой птицы на окне — недобрый знак, предвестие смерти.
Дрожа от страха, я постучала по стеклу в надежде прогнать птицу.
Подойдя ко мне сзади, Тревор схватил меня за руку.
— Ариэль, вам нелегко пришлось в последнее время. Вы много пережили…
— Я знаю, что видела здесь. Отстранившись, я поспешила в коридор.
— Может быть, я ошиблась комнатой?
Мы открывали дверь за дверью и осматривали каждую комнату, но все они были такими же холодными и необитаемыми, как первая. Теперь я поняла, что, должно быть, чувствовал мой муж, когда его спрашивали о том, что, как он знал, было правдой, но приписывали его впечатления фантазии или больной психике.
— Ариэль, здесь давно уже никто не жил. Вы уверены, что это тот самый коридор?
Я не ответила. Тревор подошел ко мне сзади, положил руки мне на плечи и нежно сжал их.
— Последние два дня были тяжелыми, и нам всем пришлось несладко. Думаю, не грех выпить по чашке горячего крепкого чая и съесть по нескольку лепешек, которые так хорошо печет Тилли. Может быть, позже мы обследуем другие коридоры и не одни, а позовем людей на помощь. Вас это успокоит?
Без возражений я двинулась по коридору в жилую часть здания.
Мне не хотелось возвращаться в свою комнату, я не хотела встречаться с мужем и потому провела почти весь день за чтением в библиотеке. Потом пообедала в обществе Адриенны и Тревора.