Страница:
Я села, ожидая услышать, зачем меня пригласили сюда.
— Я провела беспокойную ночь, — сказала Адриенна, — не спала ни минуты.
Сложив на коленях руки, она обратилась к брату:
— Может быть, ты дашь мне своих порошков…
— Ни в коем случае. Ты ведь знаешь мое отношение к лекарствам.
Адриенна подняла бровь и взглянула на меня. .
— Вы когда-нибудь видели врача, мисс Рашдон, который отказывается лечить пациентов?
— Черта с два! — ответил он. — Ты ко мне очень несправедлива, Адриенна.
— Если бы я была старым толстым Шинеасом Кларком, ты бы меня вылечил.
— Вовсе нет. Будь ты старым толстым Финеасом Кларком, я сказал бы тебе, что у тебя водянка и что тебе не следует злоупотреблять шерри.
В комнате появилась служанка, молодая девуш ка примерно моего возраста. Она поклонилась сначала Тревору, потом Адриенне:
— Вы посылали за мной, мэм. Адриенна взяла бумагу, лежавшую у нее на колене.
У нас на исходе продукты, Элис. Как это случилось?
— Упущение, мэм.
Я смотрела, как лицо девушки заливается краской.
— Чье упущение?
Служанка пожевала нижнюю губу и опустила глаза.
— Ах, так! — внезапно вскрикнула Адриенна. — Можешь не трудиться отвечать! Ты покрываешь Николаса. Он снова не заплатил кредиторам? Верно? Они перестали поставлять нам провизию, срезали поставки! Верно?
Тревор несколько раз выразительно кашлянул, переводя взгляд со своей сестры на меня. Адриенна не обращала на него внимания.
— Сколько это может продолжаться? — спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь. — Он совершенно не способен быть главой семьи, Тревор. Когда же ты наконец примешь меры?
— Оставь это, — отмахнулся он устало. Потом, отпустив девушку жестом, продолжал: — Напомню Николасу, когда увижу его.
— Ты слишком с ним носишься, — возразила Адриенна. — В конце концов ты совсем его избалуешь.
Он вытянул ноги и скрестил их в щиколотках. Наклонив голову в мою сторону так, что каштановые волосы упали ему на лоб, Тревор спросил:
— Как прошла ваша первая ночь в Уолтхэмстоу, мисс Рашдон? Вам было удобно?
— Да, благодарю вас.
Чувствуя облегчение от того, что на время тема болезни Николаса была забыта, я немного расслабилась.
— Сегодня утром был наш первый сеанс.
— Вот как? — в один голос спросили брат и сестра.
— И как же он себя вел? — полюбопытствовала Адриенна, подаваясь вперед, полная предвкушения каких-то необыкновенных подробностей.
— Нормально, — ответила я.
— Писать всю ночь и не давать спать другому человеку — едва ли это можно считать нормальным, — возразила Адриенна. — Кстати, вы случайно не взглянули на другие картины в комнате?
Я покачала головой. Тревор рассмеялся:
— Видишь, Адриенна, он уже очаровал ее. Я восхищаюсь вашей лояльностью, мисс Рашдон.
— Я говорю правду, — сказала я ему, упрямо вздергивая подбородок. — Я ничего не видела. Даже собственного портрета.
— Интересно знать, что он там скрывает? — заметила Адриенна.
Переводя взгляд своих синих глаз с сестры на меня, Тревор заметил:
— Это не наше дело.
В его тоне звучало предупреждение, и будто все встало на место в комнате — будто не осталось ни одной щели, будто все крючки попали в предназначенные для них петли, все ставни захлопнулись.
Наконец Адриенна собрала свои вещи — меню, сумочку для рукоделия, валявшуюся на подушку — и провозгласила:
— Видимо, я слишком рано встала сегодня. Я чувствую себя разбитой, Тревор. Ты извинишь меня?
Я встала со стула:
— Мэм, вы звали меня? Она казалась удивленной.
— Да, да, вероятно, звала.
Слегка покраснев, Адриенна взяла свои вещи под мышку:
— Чувствуйте себя свободно в Уолтхэмстоу, мисс Рашдон.
С этими словами она повернулась и вышла из комнаты.
Тревор встал со стула.
— Прошу прощения, Ариэль, но я спешу к пациенту.
Сказав это, он коротко поклонился и покинул комнату.
Оказавшись одна, я решила, что теперь самое время изучить мой новый дом.
В холле я встретила Матильду. Ее короткие ручки обнимали два расписанных розами ночных сосуда. Она засияла мне навстречу улыбкой и объявила:
— Поешь на кухне, дорогуша. Добро пожаловать, присоединяйся к нам.
Я с благодарностью последовала ее совету. Кухня — продолговатая комната, со стенами, на которых блестели медные кастрюли, — была первым по-настоящему теплым помещением, в которое я вошла с момента, когда переступила порог Уолтхэмстоу.
Служанки сновали по кухне, усаживаясь на свои места вокруг огромного старинного прямоугольного стола, занимающего в комнате центральное место.
— Послушайте, вы, — громко обратилась ко всем Матильда. — Где ваши манеры, леди? Поздоровайтесь с нашей гостьей.
Я стала центром всеобщего внимания: присутствующие женщины — молодые и не очень — с любопытством уставились на меня.
Сунув ночные горшки в руки хмурой женщины, Матильда прищелкнула языком.
— Черт возьми! Ну что за сброд! Уставились, будто увидели привидение. Закрой рот, Полли! Женщина с круглыми глазами и почти совсем седыми волосами под хихиканье своих товарок захлопнула рот.
Матильда указала мне на стул с соломенным сиденьем.
— Посмотрите, какая она худенькая, — сказала моя добродушная покровительница. — Несколько кусков пирога с патокой ей не повредят.
— Она очень хорошенькая, — сказала какая— то женщина.
Я с улыбкой поблагодарила Матильду, а та покровительственно похлопала меня по плечу.
— Я с тобой согласна, Мэри. Мисс — новая натурщица его светлости.
— Уж никогда бы не сказала, — подала голос Полли. — Милорд, значит, нашел наконец такую как надо, не стал отсылать восвояси, да?
Я с вожделением смотрела на патоку, которой Матильда щедро полила несколько кусков пирога, уже намазанных маслом.
— Мне он вовсе не показался страшным, — сказала я.
— Значит, тебе повезло, и ты не застала его в дурном настроении. Иногда на него накатывает, — снова подала голос Полли. — Тогда он становится по-настоящему страшным. Только его брат и умеет с ним справляться.
— Откуда ты? — спросила полная женщина, судя по ее красным натруженным рукам — прачка.
— Из Кейли, — ответила я.
— Моя мать тоже была из Кейли! А откуда поточнее?
Я не отвечала на вопрос, слизывая патоку с пальцев.
— Очень вкусно. Передайте мои комплименты кухарке.
Пожилая женщина весом не менее чем в двенадцать стоунов тяжело опустилась на стул и откинулась на спинку.
— В канун прошлого Рождества милорд был на краю могилы.
— Ничего, поправился, — сказала Матильда.
Я облизала палец, наблюдая, как женщина покачивается на стуле, который угрожающе поскрипывает под нею.
— Конечно, ему было худо, казалось, он стоял на пороге смерти. Я ходила с Питом в Роковер. И когда возвращалась, увидела милорда на кладбище. Он стоял там, как вампир, над могилой своей жены, право слово, стоял.
— И выл? — спросила Полли, усаживаясь на стул.
Несколько женщин рассмеялись нервным смехом. Я не присоединилась к ним.
Рассказчица шмыгнула носом и продолжала:
— Я ждала, что он выкопает ее труп и вгонит ей в сердце кол.
— Счастливое избавление, — сказала Матильда. — Она была ведьмой и заслужила свою судьбу.
Послышался ропот одобрения.
— Что касается меня, то я рада, что ее больше нет, — сказала молодая служанка. — Прежде я частенько встречала ее в гостиной, когда она наливала себе кофе.
Подняв бровь, Полли слегка подалась к столу и тихо сказала:
— По тому, как ведет себя его светлость, она не ушла. Леди Джейн вернулась и не дает ему покоя.
У меня при этих словах мурашки побежали по спине.
Матильда укоризненно покачала головой.
— Перестань распространять глупые слухи, Полли. Привидений не существует.
— Кто это сказал? — ответствовала Полли, пытливо оглядывая по очереди наши испуганные лица. — Вы не можете отрицать, что в последнее время в доме происходит что-то странное. Куда на прошлой неделе исчезла коробка лучшего чая мисс Адриенны? Вечером она была на месте, а утром ее не оказалось. — Прищурив глаза, она добавила: — А не далее как вчера прямо у нас из-под носа исчезла тарелка ячменных лепешек.
— Не будь дурой, — осадила ее Матильда. — Духи ничего не едят.
— Откуда ты знаешь? Младшая служанка повторила:
— Эта леди Джейн исчезла, и слава Богу! Никогда не понимала, что лорд Малхэм нашел в ней.
Я точно знаю, как ужасно она обращалась с Самантой. И именно поэтому Сэмми удрала отсюда.
— Саманта удрала, потому что стала свидетельницей убийства, — возразила Полли.
Завязался оживленный разговор о смерти леди Джейн, от которого у меня окончательно пропал аппетит. Я отодвинула тарелку с недоеденным пирогом, щедро политым патокой. Мне захотелось сказать этим невоздержанным на язык женщинам, что они обязаны соблюдать по отношению к Николасу Уиндхэму некоторую почтительность и лояльность. Он как-никак был их хозяином.
Наконец, решив, что это меня не касается, я извинилась, поднялась и вышла из кухни через заднюю дверь.
— В доме точно происходит что-то странное, — услышала я напоследок голос Полли.
День выдался ясный. На горизонте поднимались зеленые, поросшие вереском холмы, чистый прохладный воздух слегка пах торфом. Я вдыхала полной грудью до тех пор, пока голова моя не закружилась и кровь в жилах не запела.
На глаза мне попалась кошка, черная как ночь, с желтыми глазами, похожими на лютики. Она внимательно смотрела на меня, потом подняла переднюю лапку и провела ею по мордочке. Черная шерстка у нее была перепачкана в сливках. Встав на колено, я протянула руку и поманила ее к себе. Она долго недоверчиво смотрела на меня, потом все-таки подошла и, выгнув спину, принялась тереться о мою руку. «Мой первый друг здесь», — подумала я, улыбаясь. Взяв кошку на руки, я продолжала идти по тропинке мимо неухоженных, одичавших, заросших садов, где созревшие коробочки мака на сухих стеблях шуршали, колеблемые ветром. Пройдя еще немного, я оглянулась.
— Уолтхэмстоу… — сказала я вслух. Неужели я и впрямь провела под его кровом свою первую ночь? «Да, первую из многих», — напомнила я себе.
На фоне неба дом возвышался мрачной цитаделью. Из каждой его трубы поднимался извилистый серо-голубой дым. Поздние пристройки почти скрывались за деревьями, вздымавшими голые ветви к небу. На самом высоком дереве восседал грач, балансируя на ветке, раскачиваемой ветром из стороны в сторону, и хлопая своими черными крыльями, чтобы удержаться.
Из моих снов наяву, столь часто наполненных образами Николаса Уиндхэма и Уолтхэмстоу, меня вырвал звонкий детский голосок. И снова мне пришлось напомнить себе, зачем я явилась сюда.
Я повернула по тропинке назад, к дому, все крепче прижимая к груди кошку. Отбросив в сторону респектабельность, полная нетерпения, я мчалась со всех ног, пока наконец не оказалась в стороне от хорошо протоптанной главной аллеи на Узенькой и плохо различимой в опавшей листве тропинке.
На фоне неподвижно застывших прямых камышей был виден тихий пруд с гладкой, как стекло, поверхностью. Он казался сонным и безмятежным, и в другой раз я, возможно, сочла бы это место райским уголком. Теперь же я только стояла и смотрела, онемев от ужаса, как ребенок ковыляет неуверенной походкой, направляясь к тинистой отмели, к поросшей лилиями темной воде.
Я бросилась бежать, невзирая на мяуканье кошки, извивавшейся в моих руках и пытавшейся вырваться на свободу.
— Стой! — кричала я. — Не приближайся к воде!
Взгляд мой лихорадочно обшаривал окрестность в поисках няньки, но ее нигде не было видно. Страх сделал меня слепой и невосприимчивой к чему бы то ни было, кроме крошечной фигурки, ковылявшей к воде.
— Стой! — закричала я снова, видя, что ребенок, размахивая ручками, направился к травянистому склону, уходившему вниз, к пруду.
Я добежала до него как раз в тот момент, когда он начал скатываться со склона. Он оказался в моих объятиях, и я рванула его кверху в то время, как мои ноги по щиколотку оказались в топкой грязи. Зарывшись лицом в его пушистые тонкие волосики, я закрыла глаза, вдыхая нежный младенческий запах.
— О, Кевин, — шептала я, — Кевин!
Открыв глаза, я обнаружила Би, стоявшую у края зарослей шиповника и наблюдавшую за этой сценой. В сумеречном свете глаза ее светились, как у дикого зверя, зубы были хищно оскалены, и выражение лица напомнило мне о шакале.
— Отдайте мне мальчика, — послышался голос, перекрывающий кваканье лягушек.
Она зашлепала ко мне, протягивая руки. Я покачала головой:
— Нет, не отдам. Вы недоглядели за ним. Он Мог упасть в пруд…
— Отдайте его мне…
Я судорожно прижимала ребенка к себе.
— Нет, — возразила я. — Нет, не отдам. Я расскажу его светлости обо всем, что случилось…
— Отправляйтесь и доносите ему. К вечеру он все равно об этом забудет.
Старая ведьма рассмеялась хриплым смехом.
— Больной, безнадежно больной человек! Человек с расстроенным рассудком. А теперь отдайте ребенка мне.
— Но он мог упасть в воду…
— Шалун ускользнул от меня. У нас была здесь прогулка, что-то вроде пикника.
Она показала куда-то через плечо. Потом рука ее скользнула в глубокий карман юбки, и старуха извлекла оттуда мяукающего, извивающегося котенка.
— Я погналась за котенком. Он любимец Кевина. Вы должны понять…
Она склонила к плечу свою похожую на череп голову и наблюдала за мной уголком глаза.
В эту минуту я осознала, как, должно быть, нелепо выглядела, охваченная ужасом и еще не покинувшим меня отчаянием, прижимающая к себе ребенка… Я покачнулась и шагнула туда, где под ногами расстилался ковер увядшей пожухлой травы, и опустила ребенка на землю. Он подбежал к старой ведьме, а я отвернулась к пруду, глядя на гладкую темную воду, и смотрела на нее до тех пор, пока не уверилась, что они ушли.
Только тогда ноги мои подкосились, и я тяжело осела на землю. Мне хотелось кататься по ней, бить кулаками, я с трудом сдержала это желание. Но кровь в моих жилах пульсировала как бешеная. Неожиданно почувствовав боль, я разжала руку и увидела тонкие кровавые бороздки — следы кошачьих когтей. Я и забыла о кошке.
Гнев мой прошел. Я сидела, обхватив руками колени, и смотрела на паутину, которой паук опутал камыши. Больше всего на свете мне хотелось бежать отсюда, покинуть его как можно скорее. Но я была привязана к нему узами крови. И чувство долга, моя привязанность и желание выполнить задуманное были не менее сильными, чем жажда мести. В эту минуту я поняла, что они были даже сильнее. Намного сильнее.
Что же случилось с ненавистью, которая поддерживала меня в долгие холодные беспросветные часы, проведенные в Менстоне? Ненавистью, вдохнувшей новую жизнь в мое измученное тело, когда казалось, во мне уже не оставалось никаких сил.Кто же моя ненависть, имеющая лицо и конкретное имя? Уиндхэм. Николас Уиндхэм. Я ненавидела его так же сильно, как и страдала из-за него. И задавала вопрос, на который нет ответа: почему? Почему он это сделал со мной? Лгал мне, обманывал и делал из меня дурочку? И ему это так хорошо удавалось, он был так убедителен. Я была так уверена, что он любит меня!
Сидя на берегу пруда, погруженная в свои мысли, погруженная в свое прошлое, я подумала: «Надеюсь, что это совесть свела его с ума!»
Глава 5
— Я провела беспокойную ночь, — сказала Адриенна, — не спала ни минуты.
Сложив на коленях руки, она обратилась к брату:
— Может быть, ты дашь мне своих порошков…
— Ни в коем случае. Ты ведь знаешь мое отношение к лекарствам.
Адриенна подняла бровь и взглянула на меня. .
— Вы когда-нибудь видели врача, мисс Рашдон, который отказывается лечить пациентов?
— Черта с два! — ответил он. — Ты ко мне очень несправедлива, Адриенна.
— Если бы я была старым толстым Шинеасом Кларком, ты бы меня вылечил.
— Вовсе нет. Будь ты старым толстым Финеасом Кларком, я сказал бы тебе, что у тебя водянка и что тебе не следует злоупотреблять шерри.
В комнате появилась служанка, молодая девуш ка примерно моего возраста. Она поклонилась сначала Тревору, потом Адриенне:
— Вы посылали за мной, мэм. Адриенна взяла бумагу, лежавшую у нее на колене.
У нас на исходе продукты, Элис. Как это случилось?
— Упущение, мэм.
Я смотрела, как лицо девушки заливается краской.
— Чье упущение?
Служанка пожевала нижнюю губу и опустила глаза.
— Ах, так! — внезапно вскрикнула Адриенна. — Можешь не трудиться отвечать! Ты покрываешь Николаса. Он снова не заплатил кредиторам? Верно? Они перестали поставлять нам провизию, срезали поставки! Верно?
Тревор несколько раз выразительно кашлянул, переводя взгляд со своей сестры на меня. Адриенна не обращала на него внимания.
— Сколько это может продолжаться? — спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь. — Он совершенно не способен быть главой семьи, Тревор. Когда же ты наконец примешь меры?
— Оставь это, — отмахнулся он устало. Потом, отпустив девушку жестом, продолжал: — Напомню Николасу, когда увижу его.
— Ты слишком с ним носишься, — возразила Адриенна. — В конце концов ты совсем его избалуешь.
Он вытянул ноги и скрестил их в щиколотках. Наклонив голову в мою сторону так, что каштановые волосы упали ему на лоб, Тревор спросил:
— Как прошла ваша первая ночь в Уолтхэмстоу, мисс Рашдон? Вам было удобно?
— Да, благодарю вас.
Чувствуя облегчение от того, что на время тема болезни Николаса была забыта, я немного расслабилась.
— Сегодня утром был наш первый сеанс.
— Вот как? — в один голос спросили брат и сестра.
— И как же он себя вел? — полюбопытствовала Адриенна, подаваясь вперед, полная предвкушения каких-то необыкновенных подробностей.
— Нормально, — ответила я.
— Писать всю ночь и не давать спать другому человеку — едва ли это можно считать нормальным, — возразила Адриенна. — Кстати, вы случайно не взглянули на другие картины в комнате?
Я покачала головой. Тревор рассмеялся:
— Видишь, Адриенна, он уже очаровал ее. Я восхищаюсь вашей лояльностью, мисс Рашдон.
— Я говорю правду, — сказала я ему, упрямо вздергивая подбородок. — Я ничего не видела. Даже собственного портрета.
— Интересно знать, что он там скрывает? — заметила Адриенна.
Переводя взгляд своих синих глаз с сестры на меня, Тревор заметил:
— Это не наше дело.
В его тоне звучало предупреждение, и будто все встало на место в комнате — будто не осталось ни одной щели, будто все крючки попали в предназначенные для них петли, все ставни захлопнулись.
Наконец Адриенна собрала свои вещи — меню, сумочку для рукоделия, валявшуюся на подушку — и провозгласила:
— Видимо, я слишком рано встала сегодня. Я чувствую себя разбитой, Тревор. Ты извинишь меня?
Я встала со стула:
— Мэм, вы звали меня? Она казалась удивленной.
— Да, да, вероятно, звала.
Слегка покраснев, Адриенна взяла свои вещи под мышку:
— Чувствуйте себя свободно в Уолтхэмстоу, мисс Рашдон.
С этими словами она повернулась и вышла из комнаты.
Тревор встал со стула.
— Прошу прощения, Ариэль, но я спешу к пациенту.
Сказав это, он коротко поклонился и покинул комнату.
Оказавшись одна, я решила, что теперь самое время изучить мой новый дом.
В холле я встретила Матильду. Ее короткие ручки обнимали два расписанных розами ночных сосуда. Она засияла мне навстречу улыбкой и объявила:
— Поешь на кухне, дорогуша. Добро пожаловать, присоединяйся к нам.
Я с благодарностью последовала ее совету. Кухня — продолговатая комната, со стенами, на которых блестели медные кастрюли, — была первым по-настоящему теплым помещением, в которое я вошла с момента, когда переступила порог Уолтхэмстоу.
Служанки сновали по кухне, усаживаясь на свои места вокруг огромного старинного прямоугольного стола, занимающего в комнате центральное место.
— Послушайте, вы, — громко обратилась ко всем Матильда. — Где ваши манеры, леди? Поздоровайтесь с нашей гостьей.
Я стала центром всеобщего внимания: присутствующие женщины — молодые и не очень — с любопытством уставились на меня.
Сунув ночные горшки в руки хмурой женщины, Матильда прищелкнула языком.
— Черт возьми! Ну что за сброд! Уставились, будто увидели привидение. Закрой рот, Полли! Женщина с круглыми глазами и почти совсем седыми волосами под хихиканье своих товарок захлопнула рот.
Матильда указала мне на стул с соломенным сиденьем.
— Посмотрите, какая она худенькая, — сказала моя добродушная покровительница. — Несколько кусков пирога с патокой ей не повредят.
— Она очень хорошенькая, — сказала какая— то женщина.
Я с улыбкой поблагодарила Матильду, а та покровительственно похлопала меня по плечу.
— Я с тобой согласна, Мэри. Мисс — новая натурщица его светлости.
— Уж никогда бы не сказала, — подала голос Полли. — Милорд, значит, нашел наконец такую как надо, не стал отсылать восвояси, да?
Я с вожделением смотрела на патоку, которой Матильда щедро полила несколько кусков пирога, уже намазанных маслом.
— Мне он вовсе не показался страшным, — сказала я.
— Значит, тебе повезло, и ты не застала его в дурном настроении. Иногда на него накатывает, — снова подала голос Полли. — Тогда он становится по-настоящему страшным. Только его брат и умеет с ним справляться.
— Откуда ты? — спросила полная женщина, судя по ее красным натруженным рукам — прачка.
— Из Кейли, — ответила я.
— Моя мать тоже была из Кейли! А откуда поточнее?
Я не отвечала на вопрос, слизывая патоку с пальцев.
— Очень вкусно. Передайте мои комплименты кухарке.
Пожилая женщина весом не менее чем в двенадцать стоунов тяжело опустилась на стул и откинулась на спинку.
— В канун прошлого Рождества милорд был на краю могилы.
— Ничего, поправился, — сказала Матильда.
Я облизала палец, наблюдая, как женщина покачивается на стуле, который угрожающе поскрипывает под нею.
— Конечно, ему было худо, казалось, он стоял на пороге смерти. Я ходила с Питом в Роковер. И когда возвращалась, увидела милорда на кладбище. Он стоял там, как вампир, над могилой своей жены, право слово, стоял.
— И выл? — спросила Полли, усаживаясь на стул.
Несколько женщин рассмеялись нервным смехом. Я не присоединилась к ним.
Рассказчица шмыгнула носом и продолжала:
— Я ждала, что он выкопает ее труп и вгонит ей в сердце кол.
— Счастливое избавление, — сказала Матильда. — Она была ведьмой и заслужила свою судьбу.
Послышался ропот одобрения.
— Что касается меня, то я рада, что ее больше нет, — сказала молодая служанка. — Прежде я частенько встречала ее в гостиной, когда она наливала себе кофе.
Подняв бровь, Полли слегка подалась к столу и тихо сказала:
— По тому, как ведет себя его светлость, она не ушла. Леди Джейн вернулась и не дает ему покоя.
У меня при этих словах мурашки побежали по спине.
Матильда укоризненно покачала головой.
— Перестань распространять глупые слухи, Полли. Привидений не существует.
— Кто это сказал? — ответствовала Полли, пытливо оглядывая по очереди наши испуганные лица. — Вы не можете отрицать, что в последнее время в доме происходит что-то странное. Куда на прошлой неделе исчезла коробка лучшего чая мисс Адриенны? Вечером она была на месте, а утром ее не оказалось. — Прищурив глаза, она добавила: — А не далее как вчера прямо у нас из-под носа исчезла тарелка ячменных лепешек.
— Не будь дурой, — осадила ее Матильда. — Духи ничего не едят.
— Откуда ты знаешь? Младшая служанка повторила:
— Эта леди Джейн исчезла, и слава Богу! Никогда не понимала, что лорд Малхэм нашел в ней.
Я точно знаю, как ужасно она обращалась с Самантой. И именно поэтому Сэмми удрала отсюда.
— Саманта удрала, потому что стала свидетельницей убийства, — возразила Полли.
Завязался оживленный разговор о смерти леди Джейн, от которого у меня окончательно пропал аппетит. Я отодвинула тарелку с недоеденным пирогом, щедро политым патокой. Мне захотелось сказать этим невоздержанным на язык женщинам, что они обязаны соблюдать по отношению к Николасу Уиндхэму некоторую почтительность и лояльность. Он как-никак был их хозяином.
Наконец, решив, что это меня не касается, я извинилась, поднялась и вышла из кухни через заднюю дверь.
— В доме точно происходит что-то странное, — услышала я напоследок голос Полли.
День выдался ясный. На горизонте поднимались зеленые, поросшие вереском холмы, чистый прохладный воздух слегка пах торфом. Я вдыхала полной грудью до тех пор, пока голова моя не закружилась и кровь в жилах не запела.
На глаза мне попалась кошка, черная как ночь, с желтыми глазами, похожими на лютики. Она внимательно смотрела на меня, потом подняла переднюю лапку и провела ею по мордочке. Черная шерстка у нее была перепачкана в сливках. Встав на колено, я протянула руку и поманила ее к себе. Она долго недоверчиво смотрела на меня, потом все-таки подошла и, выгнув спину, принялась тереться о мою руку. «Мой первый друг здесь», — подумала я, улыбаясь. Взяв кошку на руки, я продолжала идти по тропинке мимо неухоженных, одичавших, заросших садов, где созревшие коробочки мака на сухих стеблях шуршали, колеблемые ветром. Пройдя еще немного, я оглянулась.
— Уолтхэмстоу… — сказала я вслух. Неужели я и впрямь провела под его кровом свою первую ночь? «Да, первую из многих», — напомнила я себе.
На фоне неба дом возвышался мрачной цитаделью. Из каждой его трубы поднимался извилистый серо-голубой дым. Поздние пристройки почти скрывались за деревьями, вздымавшими голые ветви к небу. На самом высоком дереве восседал грач, балансируя на ветке, раскачиваемой ветром из стороны в сторону, и хлопая своими черными крыльями, чтобы удержаться.
Из моих снов наяву, столь часто наполненных образами Николаса Уиндхэма и Уолтхэмстоу, меня вырвал звонкий детский голосок. И снова мне пришлось напомнить себе, зачем я явилась сюда.
Я повернула по тропинке назад, к дому, все крепче прижимая к груди кошку. Отбросив в сторону респектабельность, полная нетерпения, я мчалась со всех ног, пока наконец не оказалась в стороне от хорошо протоптанной главной аллеи на Узенькой и плохо различимой в опавшей листве тропинке.
На фоне неподвижно застывших прямых камышей был виден тихий пруд с гладкой, как стекло, поверхностью. Он казался сонным и безмятежным, и в другой раз я, возможно, сочла бы это место райским уголком. Теперь же я только стояла и смотрела, онемев от ужаса, как ребенок ковыляет неуверенной походкой, направляясь к тинистой отмели, к поросшей лилиями темной воде.
Я бросилась бежать, невзирая на мяуканье кошки, извивавшейся в моих руках и пытавшейся вырваться на свободу.
— Стой! — кричала я. — Не приближайся к воде!
Взгляд мой лихорадочно обшаривал окрестность в поисках няньки, но ее нигде не было видно. Страх сделал меня слепой и невосприимчивой к чему бы то ни было, кроме крошечной фигурки, ковылявшей к воде.
— Стой! — закричала я снова, видя, что ребенок, размахивая ручками, направился к травянистому склону, уходившему вниз, к пруду.
Я добежала до него как раз в тот момент, когда он начал скатываться со склона. Он оказался в моих объятиях, и я рванула его кверху в то время, как мои ноги по щиколотку оказались в топкой грязи. Зарывшись лицом в его пушистые тонкие волосики, я закрыла глаза, вдыхая нежный младенческий запах.
— О, Кевин, — шептала я, — Кевин!
Открыв глаза, я обнаружила Би, стоявшую у края зарослей шиповника и наблюдавшую за этой сценой. В сумеречном свете глаза ее светились, как у дикого зверя, зубы были хищно оскалены, и выражение лица напомнило мне о шакале.
— Отдайте мне мальчика, — послышался голос, перекрывающий кваканье лягушек.
Она зашлепала ко мне, протягивая руки. Я покачала головой:
— Нет, не отдам. Вы недоглядели за ним. Он Мог упасть в пруд…
— Отдайте его мне…
Я судорожно прижимала ребенка к себе.
— Нет, — возразила я. — Нет, не отдам. Я расскажу его светлости обо всем, что случилось…
— Отправляйтесь и доносите ему. К вечеру он все равно об этом забудет.
Старая ведьма рассмеялась хриплым смехом.
— Больной, безнадежно больной человек! Человек с расстроенным рассудком. А теперь отдайте ребенка мне.
— Но он мог упасть в воду…
— Шалун ускользнул от меня. У нас была здесь прогулка, что-то вроде пикника.
Она показала куда-то через плечо. Потом рука ее скользнула в глубокий карман юбки, и старуха извлекла оттуда мяукающего, извивающегося котенка.
— Я погналась за котенком. Он любимец Кевина. Вы должны понять…
Она склонила к плечу свою похожую на череп голову и наблюдала за мной уголком глаза.
В эту минуту я осознала, как, должно быть, нелепо выглядела, охваченная ужасом и еще не покинувшим меня отчаянием, прижимающая к себе ребенка… Я покачнулась и шагнула туда, где под ногами расстилался ковер увядшей пожухлой травы, и опустила ребенка на землю. Он подбежал к старой ведьме, а я отвернулась к пруду, глядя на гладкую темную воду, и смотрела на нее до тех пор, пока не уверилась, что они ушли.
Только тогда ноги мои подкосились, и я тяжело осела на землю. Мне хотелось кататься по ней, бить кулаками, я с трудом сдержала это желание. Но кровь в моих жилах пульсировала как бешеная. Неожиданно почувствовав боль, я разжала руку и увидела тонкие кровавые бороздки — следы кошачьих когтей. Я и забыла о кошке.
Гнев мой прошел. Я сидела, обхватив руками колени, и смотрела на паутину, которой паук опутал камыши. Больше всего на свете мне хотелось бежать отсюда, покинуть его как можно скорее. Но я была привязана к нему узами крови. И чувство долга, моя привязанность и желание выполнить задуманное были не менее сильными, чем жажда мести. В эту минуту я поняла, что они были даже сильнее. Намного сильнее.
Что же случилось с ненавистью, которая поддерживала меня в долгие холодные беспросветные часы, проведенные в Менстоне? Ненавистью, вдохнувшей новую жизнь в мое измученное тело, когда казалось, во мне уже не оставалось никаких сил.Кто же моя ненависть, имеющая лицо и конкретное имя? Уиндхэм. Николас Уиндхэм. Я ненавидела его так же сильно, как и страдала из-за него. И задавала вопрос, на который нет ответа: почему? Почему он это сделал со мной? Лгал мне, обманывал и делал из меня дурочку? И ему это так хорошо удавалось, он был так убедителен. Я была так уверена, что он любит меня!
Сидя на берегу пруда, погруженная в свои мысли, погруженная в свое прошлое, я подумала: «Надеюсь, что это совесть свела его с ума!»
Глава 5
Войдя в апартаменты Тревора Уиндхэма, я была ничуть не удивлена присутствием его брата, стоявшего у окна спиной ко мне. Руки Николаса были заложены за спину и сжаты.
Остановившись у двери, я отчетливо услышала голос Тревора:
— Ты должен был прийти, чтобы, как обычно, поиграть со мной в карты. Где ты был, Ник?
— Не помню. А что, собственно говоря, тебя Удивляет?
— Как твоя голова? — поинтересовался Тревор.
— Раскалывается.
— Тебе бы следовало хоть немного поспать.
— Ты же знаешь, что я не засну.
— Тебе снова пригрезились голоса? Ты их слышал? — настойчиво спрашивал Тревор. — А…
Ник?
— Да тебе-то что до этого?
Тревор, не поворачивая головы, перешел от стола, заставленного пузырьками и баночками с лекарствами, к другому, заваленному бумагами.
— Вчера вечером ты выходил из дома, Ник. Ты хоть знаешь об этом?
— Я же сказал тебе…
— Ты выпил несколько пинт пива с Джимом в гостинице. Вы оба набрались, как Дамон и Финтий [2].
Тревор обернулся и бросил взгляд через плечо:
— Полагаешь, тебе это полезно?
Ответ последовал не сразу, Ник помедлил, прежде чем сказать:
— Оставь Джима в покое. Он мой друг.
— Если бы он был тебе другом, он не поддерживал бы твои чудовищные домыслы. Одно дело — чувствовать к нему благодарность за то, что, как говорит Джим, он спас тебе жизнь, но я бы на твоем месте поостерегся и прекратил на этом отношения с ним. Этот человек слишком привязан к спиртному, Ник, а тебе едва ли похмелье пойдет на пользу вдобавок ко всему, что уже есть…
Я кашлянула, следуя совету, данному мне накануне Тревором.
Тревор повернул голову в мою сторону, но Ник не обратил никакого внимания на мой кашель и продолжал стоять ко мне спиной.
— Мисс Рашдон! — Сияя улыбкой, Тревор приблизился ко мне. — Вы двигаетесь неслышно, как кошка, — сказал он.
— Простите!
— Все в порядке.
Увидев кровавые царапины на моих руках, он сделал стойку.
— Боже милостивый! Что случилось?
Лорд Малхэм слегка повернул голову, оторвавшись от окна. Лицо его ничего не выражало. Но я не могла не смотреть на него.
— Меня поцарапала кошка, — промямлила я наконец.
Тревор внимательно осмотрел мои руки.
— Что, черт возьми, случилось? — спросил он наконец. — Какая кошка?
— Черная кошка с желтыми глазами.
— Вельзевул! Чертова тварь — приносит сплошные неприятности. Постоянно озорничает на кухне, делает набеги на сливки. Подойдите-ка к свету, мисс Рашдон. Хочу осмотреть ваши царапины получше.
Я чувствовала, как его руки мягко прикасаются к моим.
— Все не так скверно, — уверила я его, — но Матильда сочла, что я должна показаться вам.
Тревор одарил меня улыбкой и потянулся за какой-то бутылкой.
— Закатайте рукава, — приказал он мне.
Я подняла глаза и встретила его обеспокоенный взгляд.
Мне казалось, что он придает слишком большое значение пустяковым ранкам.
Он рассмеялся:
— Какая же вы застенчивая девушка. Уверяю вас, мисс Рашдон, что, показав мне свои локти, вы едва ли повредите своей репутации.
— Полагаю, нет, — ответила я.
— В таком случае все отлично.
Тревор продолжал промокать мои царапины кусочком чистой ткани, смоченной лекарством. Ранки отчаянно щипало и жгло, и я вздрогнула от боли.
— Ну-ну, — сказал он мягко. — Неужели это так ужасно, мисс Рашдон?
— Вовсе нет, сэр, — ответила я. — Вполне терпимо.
— Вы крепкая девушка. Верно, Ник?
Я ждала, что на это ответит милорд, но ответа не последовало. Наконец, не в силах сдерживаться, я подняла голову и заметила, что он пристально смотрит на меня. Губы его были сжаты в жесткую линию.
Я не могла не заметить, что в его позе ощущалось достоинство, хотя плечи немного поникли. Николас показался мне несколько скованным и напряженным, как будто что-то глодало его. На нем был сюртук из тончайшего темного сукна, сшитый, вероятно, на заказ, потому что прекрасно на нем сидел. Штаны из оленьей кожи обтягивали его стройные бедра.
— Ну, вот и все, — сказал Тревор и бросил использованные кусочки ткани в корзину для мусора. — Я пошлю немного этого снадобья вам в комнату, мисс Рашдон, чтобы вы продолжали смазывать им руки.
Я послушно опустила руки.
— Сколько я вам обязана?
— Обязаны мне?
Он одарил меня обезоруживающей улыбкой.
— Возможно, беседой в один из длинных, скучных вечеров, мисс Рашдон. Больше ничего.
Он протянул мне флакон с настойкой.
— Пожалуйста, смазывайте руки три раза в день и обязательно покажите мне их завтра.
Я поблагодарила его улыбкой и повернулась к двери.
Я успела сделать только несколько шагов по коридору, когда меня остановил голос лорда Малхэма:
— Задержитесь, мисс Рашдон. Я обернулась.
Николас стоял в дверях, заполняя собой весь дверной проем, и по его непроницаемому лицу невозможно было догадаться, о чем он думает.
— Проводить вас до вашей комнаты? — спросил он.
Я попыталась совладать со своим удивлением и ответила:
— Нет. Раны у меня на руках, а не на ногах.
На одно мгновение лицо его утратило холодность и неподвижность и будто оттаяло. Он слегка улыбнулся, и при виде его улыбки мое предательское сердце встрепенулось и воспарило, будто на крыльях. Мне удалось пробить эту броню горечи и гнева — мне удалось заставить ее приоткрыться. Его губы, когда-то столь драгоценные для меня, слегка изогнулись, углы рта поднялись, и на щеках обозначились ямочки. И я забыла о собственной горечи и гневе и улыбнулась ему в ответ.
Я повернулась и направилась через холл. Он присоединился ко мне, легко приноровившись к моему шагу.
— Полагаю, у вас было время ознакомиться с домом, мисс Рашдон?
— Да, сэр.
— Неужели вы обошлись без посторонней помощи и не заблудились?
Мы завернули за угол. Случайно он задел меня локтем и извинился, после чего старался держать между нами достаточную дистанцию.
— Мне немного помогла Матильда.
— Полагаю, в этом случае вам сообщили обо все кровавые и мрачные подробности.
— Если вы имеете в виду сплетников, милорд, де стоит их принимать во внимание. Вы можете даже их уволить.
— Да, могу. Но, видите ли, в этом-то и загвоздка. Никто не хочет работать на сумасшедшего. Меня, без сомнения, таковым все считают и по этой причине бессовестно выкачивают деньги из моих карманов.
Некоторое время он шел молча. Потом сказал:
— Вы будете мне позировать снова, мисс Рашдон?
— Где и когда?
Мы уже стояли у моей двери.
Я осмелилась поднять на него глаза, хотя сердце в моей груди болезненно сжалось. Не от страха — о, нет, он меня вовсе не пугал. Ни тогда, ни теперь, несмотря на всех этих сплетников, несмотря на его самообвинения и сомнения.
— Где? — повторила я уже более твердо. Его серые глаза неотрывно смотрели на меня.
— Недалеко от дома есть пруд…
— Я его знаю.
— Там очень красиво. Во второй половине дня освещение там как раз такое, как мне надо.
— В котором часу, милорд?
— После двух вас устроит?
— Я там буду.
Я повернулась к своей двери.
— Ариэль…
Я замерла. Мое имя в его устах звучало как любовный призыв. Я круто обернулась к нему, и наши взгляды встретились.
— Благодарю вас, — услышала я. Николас повернулся на каблуках и со свойственной ему легкостью пошел по коридору.
Ровно в два часа я сидела на мраморной скамье на берегу пруда, ожидая его. Надежды на появление солнца не было. Послеполуденные серые тени делали все вокруг невыразительным.Пока я сидела в ожидании Николаса, краски тускнели на глазах и пейзаж будто линял, становясь таким же зыбким, как и различимые отсюда окна дома, расположенного достаточно далеко.
В просветы между облаками я видела бледный диск луны. Какое-то время луна казалась почти прозрачной и очень скоро исчезла из виду. Наступила жуткая тишина, и я с нетерпением ожидала появления Николаса, который, как обещал мне, должен был появиться с минуты на минуту.
Кутаясь в плащ и сутулясь от холода, я продолжала сидеть и ждать, окруженная стеной деревьев и колючих зарослей роз, образовавших укрытие, в котором я и затаилась. Становилось все холоднее.
Уже несколько минут во мне нарастало недоброе предчувствие, что сейчас мое уединение будет кем-то нарушено. Оно было столь сильным, что я поддалась ему, поднялась со своего места и теперь смотрела на плохо различимую в темноте тропинку, ведущую к пруду.
Я заметила, как дрогнули заросли кустарника, качнулись ветви дерева. Все же остальное оставалось таким же неподвижным и тихим, как и прежде.
— Кто там? — крикнула я. Ответа не последовало.
День показался мне еще темнее и мрачнее, чем прежде. Какие глубокие и темные тени окружали меня! Внезапно поднялся сильный холодный ветер. Я слышала, как он завывает над дальними вересковыми пустошами, и, не в силах больше совладать со своим страхом, подхватила полы своего плаща и поспешила в Уолтхэмстоу.
Войдя в кухонную дверь, я тотчас же поняла, что в доме не все ладно. На лице Полли было написано отчаяние, а молодая женщина, которую в моем присутствии распекала Адриенна, плакала, прижимая к лицу платок.
Потом я услышала тонкий и протяжный вой, жалобный, полный горечи и боли.
Выбежав из кухни, я поспешила по коридору, на ходу срывая плащ. Мне показалось, что эти жалобные звуки исходили как раз из той самой комнаты, где Адриенна принимала меня утром.
— Ты ужасный, ужасный человек! — кричала Адриенна. — Дьявол! Как ты мог это сделать?
Я прислушалась, ожидая ответа. Его не последовало.
— Монстр! У тебя каменное сердце!
Я чувствовала, как от быстрого бега и недоброго предчувствия колотится мое сердце. Я остановилась у двери, наблюдая драматическую сцену. Адриенна сидела на стуле в дымчато-синем платье, окруженная обрывками упаковочной мягкой бумаги. Лицо ее было залито слезами. Она сжимала в пальцах кусок изысканного тонкого кружева. Я была слишком напугана, чтобы оглядеть комнату внимательнее, боясь увидеть виновника.
Остановившись у двери, я отчетливо услышала голос Тревора:
— Ты должен был прийти, чтобы, как обычно, поиграть со мной в карты. Где ты был, Ник?
— Не помню. А что, собственно говоря, тебя Удивляет?
— Как твоя голова? — поинтересовался Тревор.
— Раскалывается.
— Тебе бы следовало хоть немного поспать.
— Ты же знаешь, что я не засну.
— Тебе снова пригрезились голоса? Ты их слышал? — настойчиво спрашивал Тревор. — А…
Ник?
— Да тебе-то что до этого?
Тревор, не поворачивая головы, перешел от стола, заставленного пузырьками и баночками с лекарствами, к другому, заваленному бумагами.
— Вчера вечером ты выходил из дома, Ник. Ты хоть знаешь об этом?
— Я же сказал тебе…
— Ты выпил несколько пинт пива с Джимом в гостинице. Вы оба набрались, как Дамон и Финтий [2].
Тревор обернулся и бросил взгляд через плечо:
— Полагаешь, тебе это полезно?
Ответ последовал не сразу, Ник помедлил, прежде чем сказать:
— Оставь Джима в покое. Он мой друг.
— Если бы он был тебе другом, он не поддерживал бы твои чудовищные домыслы. Одно дело — чувствовать к нему благодарность за то, что, как говорит Джим, он спас тебе жизнь, но я бы на твоем месте поостерегся и прекратил на этом отношения с ним. Этот человек слишком привязан к спиртному, Ник, а тебе едва ли похмелье пойдет на пользу вдобавок ко всему, что уже есть…
Я кашлянула, следуя совету, данному мне накануне Тревором.
Тревор повернул голову в мою сторону, но Ник не обратил никакого внимания на мой кашель и продолжал стоять ко мне спиной.
— Мисс Рашдон! — Сияя улыбкой, Тревор приблизился ко мне. — Вы двигаетесь неслышно, как кошка, — сказал он.
— Простите!
— Все в порядке.
Увидев кровавые царапины на моих руках, он сделал стойку.
— Боже милостивый! Что случилось?
Лорд Малхэм слегка повернул голову, оторвавшись от окна. Лицо его ничего не выражало. Но я не могла не смотреть на него.
— Меня поцарапала кошка, — промямлила я наконец.
Тревор внимательно осмотрел мои руки.
— Что, черт возьми, случилось? — спросил он наконец. — Какая кошка?
— Черная кошка с желтыми глазами.
— Вельзевул! Чертова тварь — приносит сплошные неприятности. Постоянно озорничает на кухне, делает набеги на сливки. Подойдите-ка к свету, мисс Рашдон. Хочу осмотреть ваши царапины получше.
Я чувствовала, как его руки мягко прикасаются к моим.
— Все не так скверно, — уверила я его, — но Матильда сочла, что я должна показаться вам.
Тревор одарил меня улыбкой и потянулся за какой-то бутылкой.
— Закатайте рукава, — приказал он мне.
Я подняла глаза и встретила его обеспокоенный взгляд.
Мне казалось, что он придает слишком большое значение пустяковым ранкам.
Он рассмеялся:
— Какая же вы застенчивая девушка. Уверяю вас, мисс Рашдон, что, показав мне свои локти, вы едва ли повредите своей репутации.
— Полагаю, нет, — ответила я.
— В таком случае все отлично.
Тревор продолжал промокать мои царапины кусочком чистой ткани, смоченной лекарством. Ранки отчаянно щипало и жгло, и я вздрогнула от боли.
— Ну-ну, — сказал он мягко. — Неужели это так ужасно, мисс Рашдон?
— Вовсе нет, сэр, — ответила я. — Вполне терпимо.
— Вы крепкая девушка. Верно, Ник?
Я ждала, что на это ответит милорд, но ответа не последовало. Наконец, не в силах сдерживаться, я подняла голову и заметила, что он пристально смотрит на меня. Губы его были сжаты в жесткую линию.
Я не могла не заметить, что в его позе ощущалось достоинство, хотя плечи немного поникли. Николас показался мне несколько скованным и напряженным, как будто что-то глодало его. На нем был сюртук из тончайшего темного сукна, сшитый, вероятно, на заказ, потому что прекрасно на нем сидел. Штаны из оленьей кожи обтягивали его стройные бедра.
— Ну, вот и все, — сказал Тревор и бросил использованные кусочки ткани в корзину для мусора. — Я пошлю немного этого снадобья вам в комнату, мисс Рашдон, чтобы вы продолжали смазывать им руки.
Я послушно опустила руки.
— Сколько я вам обязана?
— Обязаны мне?
Он одарил меня обезоруживающей улыбкой.
— Возможно, беседой в один из длинных, скучных вечеров, мисс Рашдон. Больше ничего.
Он протянул мне флакон с настойкой.
— Пожалуйста, смазывайте руки три раза в день и обязательно покажите мне их завтра.
Я поблагодарила его улыбкой и повернулась к двери.
Я успела сделать только несколько шагов по коридору, когда меня остановил голос лорда Малхэма:
— Задержитесь, мисс Рашдон. Я обернулась.
Николас стоял в дверях, заполняя собой весь дверной проем, и по его непроницаемому лицу невозможно было догадаться, о чем он думает.
— Проводить вас до вашей комнаты? — спросил он.
Я попыталась совладать со своим удивлением и ответила:
— Нет. Раны у меня на руках, а не на ногах.
На одно мгновение лицо его утратило холодность и неподвижность и будто оттаяло. Он слегка улыбнулся, и при виде его улыбки мое предательское сердце встрепенулось и воспарило, будто на крыльях. Мне удалось пробить эту броню горечи и гнева — мне удалось заставить ее приоткрыться. Его губы, когда-то столь драгоценные для меня, слегка изогнулись, углы рта поднялись, и на щеках обозначились ямочки. И я забыла о собственной горечи и гневе и улыбнулась ему в ответ.
Я повернулась и направилась через холл. Он присоединился ко мне, легко приноровившись к моему шагу.
— Полагаю, у вас было время ознакомиться с домом, мисс Рашдон?
— Да, сэр.
— Неужели вы обошлись без посторонней помощи и не заблудились?
Мы завернули за угол. Случайно он задел меня локтем и извинился, после чего старался держать между нами достаточную дистанцию.
— Мне немного помогла Матильда.
— Полагаю, в этом случае вам сообщили обо все кровавые и мрачные подробности.
— Если вы имеете в виду сплетников, милорд, де стоит их принимать во внимание. Вы можете даже их уволить.
— Да, могу. Но, видите ли, в этом-то и загвоздка. Никто не хочет работать на сумасшедшего. Меня, без сомнения, таковым все считают и по этой причине бессовестно выкачивают деньги из моих карманов.
Некоторое время он шел молча. Потом сказал:
— Вы будете мне позировать снова, мисс Рашдон?
— Где и когда?
Мы уже стояли у моей двери.
Я осмелилась поднять на него глаза, хотя сердце в моей груди болезненно сжалось. Не от страха — о, нет, он меня вовсе не пугал. Ни тогда, ни теперь, несмотря на всех этих сплетников, несмотря на его самообвинения и сомнения.
— Где? — повторила я уже более твердо. Его серые глаза неотрывно смотрели на меня.
— Недалеко от дома есть пруд…
— Я его знаю.
— Там очень красиво. Во второй половине дня освещение там как раз такое, как мне надо.
— В котором часу, милорд?
— После двух вас устроит?
— Я там буду.
Я повернулась к своей двери.
— Ариэль…
Я замерла. Мое имя в его устах звучало как любовный призыв. Я круто обернулась к нему, и наши взгляды встретились.
— Благодарю вас, — услышала я. Николас повернулся на каблуках и со свойственной ему легкостью пошел по коридору.
Ровно в два часа я сидела на мраморной скамье на берегу пруда, ожидая его. Надежды на появление солнца не было. Послеполуденные серые тени делали все вокруг невыразительным.Пока я сидела в ожидании Николаса, краски тускнели на глазах и пейзаж будто линял, становясь таким же зыбким, как и различимые отсюда окна дома, расположенного достаточно далеко.
В просветы между облаками я видела бледный диск луны. Какое-то время луна казалась почти прозрачной и очень скоро исчезла из виду. Наступила жуткая тишина, и я с нетерпением ожидала появления Николаса, который, как обещал мне, должен был появиться с минуты на минуту.
Кутаясь в плащ и сутулясь от холода, я продолжала сидеть и ждать, окруженная стеной деревьев и колючих зарослей роз, образовавших укрытие, в котором я и затаилась. Становилось все холоднее.
Уже несколько минут во мне нарастало недоброе предчувствие, что сейчас мое уединение будет кем-то нарушено. Оно было столь сильным, что я поддалась ему, поднялась со своего места и теперь смотрела на плохо различимую в темноте тропинку, ведущую к пруду.
Я заметила, как дрогнули заросли кустарника, качнулись ветви дерева. Все же остальное оставалось таким же неподвижным и тихим, как и прежде.
— Кто там? — крикнула я. Ответа не последовало.
День показался мне еще темнее и мрачнее, чем прежде. Какие глубокие и темные тени окружали меня! Внезапно поднялся сильный холодный ветер. Я слышала, как он завывает над дальними вересковыми пустошами, и, не в силах больше совладать со своим страхом, подхватила полы своего плаща и поспешила в Уолтхэмстоу.
Войдя в кухонную дверь, я тотчас же поняла, что в доме не все ладно. На лице Полли было написано отчаяние, а молодая женщина, которую в моем присутствии распекала Адриенна, плакала, прижимая к лицу платок.
Потом я услышала тонкий и протяжный вой, жалобный, полный горечи и боли.
Выбежав из кухни, я поспешила по коридору, на ходу срывая плащ. Мне показалось, что эти жалобные звуки исходили как раз из той самой комнаты, где Адриенна принимала меня утром.
— Ты ужасный, ужасный человек! — кричала Адриенна. — Дьявол! Как ты мог это сделать?
Я прислушалась, ожидая ответа. Его не последовало.
— Монстр! У тебя каменное сердце!
Я чувствовала, как от быстрого бега и недоброго предчувствия колотится мое сердце. Я остановилась у двери, наблюдая драматическую сцену. Адриенна сидела на стуле в дымчато-синем платье, окруженная обрывками упаковочной мягкой бумаги. Лицо ее было залито слезами. Она сжимала в пальцах кусок изысканного тонкого кружева. Я была слишком напугана, чтобы оглядеть комнату внимательнее, боясь увидеть виновника.