короткий нос, пересеченный черной дужкой очков; мясистое, грубоватое лицо,
взгляд исподлобья. Но подвижный, живой образ ускользал. Это было неприятно:
столько видели друг друга, столько поработали вместе! "А не потому ли ты не
можешь вспомнить его, Николай, что почти все время был занят собой и только
собой? возникла злая мысль. Своими переживаниями, своими идеями, своей
работой и ничем другим?.. Поэтому и не понял, о чем говорил тогда Голуб".
Сердюк вспоминался яснее: лицо с хитроватым выражением, смуглое во все
времена года, с длинным, острым носом, черными глазами...
Слушай, Яша, расскажи, что ты вчера видел?
Яков коротко рассказал, как, оставшись вчера в своей лаборатории, он из
окна смотрел на корпус напротив, видел двигавшихся по семнадцатой Ивана
Гавриловича и Сердюка. Больше не было никого. Наблюдал, как они поднялись на
мостик мезонатора; видел вспышку... О том, что вчера его осенила идея
нейтрид-конденсаторов, он промолчал...
Отдохнули. Снова стали собираться на место катастрофы. На этот раз
взяли с собой специальный фотоаппарат, счетчики радиации, геологические
молотки, чтобы отбивать образцы для анализа.
Теперь они ориентировались лучше. Самойлов, подбирая по пути кусочки
металла и бетона, снова добрался до пульта перед сорокаметровой громадой
мезонатора. Здесь он начал водить трубкой щупа вдоль остекленевших бетонных
стен камеры мезонатора. Радиация резко усиливалась, когда щуп поднимался
вверх, к вспомогательной камере, к тому месту, где был мостик.
Яков специальной камерой, защищенной от излучений пленкой нейтрида,
фотографировал мезонатор, стену и ближайшие участки лаборатории. От быстрых
движений стало жарко. Скафандр не отводил тепло наружу, скоро в нем стало
душно, запахло потом и разогретой резиной, как в противогазе.
Николай взобрался на лесенку, поставил на верхние ступени, где лесенка
обрывалась, свои приборы и гимнастическими движениями вскарабкался наверх.
Белый силуэт на стене находился теперь за его спиной. Здесь все было
расплавлено и сожжено вспышкой. Железобетонная стена вспомогательной камеры
была разворочена и выжжена, в поде камеры зияла полуметровая воронка с
блестящими сплавившимися краями. Из стены торчали серые прожилки алюминиевых
труб. Бетон здесь кипел, плавился и застыл мутно-зеленой пузырящейся массой.
Горело все: металл, стекло, камень и... люди. От них осталась только
белая тень. Ноги с хрустом давили застывшие брызги бетона. Николай вспомнил
о радиации, посмотрел на счетчик ого! Стрелка вышла за шкалу и билась о
столбик ограничителя. Он уменьшил делителем ток стрелка двинулась влево,
стала против цифры "5". Пятьсот рентген в секунду! Самойлову стало не по
себе: возникло малодушное ощущение, будто его голым опустили в бассейн
уранового реактора. Мелкие мурашки пошли по коже, будто впитывались незримые
частицы...
Яша, полезай сюда! Нужно сфотографировать.
Сейчас... Якин с помощью Самойлова взобрался на бетонную площадку,
осмотрелся. Боюсь, что ничего не выйдет, уже темнеет. Его голос был почти не
слышен из-за треска помех. Но он все же сделал несколько снимков.
В лаборатории в самом деле потемнело ноябрьский день кончался.
На сегодня хватит, решил Николай. Они слезли с мезонатора и направились
к выходу. У выхода Самойлов обернулся и громко ахнул: лаборатория осветилась
в сумерках! Исковерканный мезонатор сиял мягким зеленым светом, свечение
начиналось на ребристых колоннах ускорителей и сгущалось к центру.
Переливалась изумрудными оттенками развороченная площадка бетонного мостика;
синевато светились оплавленные металлические трубы и прутья; голубым облаком
клубился над мезонатором насыщенный радиацией воздух.
Так вот почему днем все казалось серо-зеленым! сказал Самойлов.
Люминесценция...
Только выйдя из лаборатории, они почувствовали, как напряжены их нервы
от сознания того, что их окружала радиация, которая мгновенно могла убить
незащищенного человека. Они устали от этого напряжения. Веснушчатое лицо
Якина побледнело. Николай сдал собранные кусочки бетона и металла в
уцелевшие лаборатории на анализ, отдал проявить пленку и почувствовал
непреодолимое желание уснуть.
РАССЛЕДОВАНИЕ
На следующий день они снова осматривали место взрыва и сделали два
важных открытия.
Самойлов изучал полуметровую воронку в бетонном основании
вспомогательной камеры. Конус ее сходился к небольшой, размером со спичечную
коробку, дырке правильной прямоугольной формы. "Откуда эта дыра?" Николай
наклонился над дном воронки, чтобы рассмотреть ее получше: глубокое узкое
отверстие с ровными оплавленными краями уходило куда-то вниз. "Интересно что
это? .." Он наклонился ниже и сразу неярким красным светом вспыхнула
трубочка индикатора радиации внутри шлема.
Ему это сияние показалось ощутимым, как удар тока, радиация проникла в
скафандр! Николай резко отдернул голову трубочка погасла. "Ничего, все
обошлось быстро, с колотящимся сердцем успокаивал он себя. Значит,
гамма-лучи... Интересно, при какой же мощности облучения скафандр начинает
пропускать лучи?" Он поднес к воронке щуп, и стрелка счетчика метнулась к
концу шкалы. 2000 рентген в секунду! То, что убивает незащищенного человека
мгновенно...
Якин, возившийся в это время с камерой, поднял голову и увидел, как в
перископических очках Николая появился и исчез красный свет.
Ты чего это извергаешь пламя?
Ты заметил? Запомни: при двух тысячах рентген в секунду скафандр
начинает пропускать гамма-лучи. Следи за счетчиком...
Добро...
"Что же это за дыра? Дефект в бетоне? Не может быть, за такие дефекты
строителям сняли бы голову!" Самойлов опустил в отверстие щуп счетчика,
стрелка заметалась по шкале, потом стала падать радиация уменьшилась. Щуп
ушел на 30 сантиметров в глубину, не встречая преграды. "Глубоко!" Он
опустил щуп еще чуть ниже и снова с пугающей внезапностью вспыхнул
индикатор, на этот раз другой, справа у щеки, тот, который был связан с
правым рукавом скафандра.
Рука! Он слишком приблизил руку к радиоактивному бетону! Лицу стало
жарко, по потной коже спины рванулись морозные мурашки Самойлов потерял
самообладание, резко отдернул обратно руку и вытащил из отверстия только
обломок стеклянной трубки.
Ах ты, дьявольщина проклятая! выругался Николай, забыв о микрофоне
перед ртом.
Ты что? донесся удивленный голос Якина.
Да щуп разбил, понимаешь... Эти чертовы вспышки только на нервы
действуют!
А-а... Иди-ка сюда! В голосе Якова слышалось удивление. Здесь, кажется,
была неисправность.
Самойлов слез с камеры и, осторожно обходя обломки груб, железа и
бетона, подошел к Якину. Тот по другую сторону мезонатора согнулся над
переплетением толстых медных шин, изоляторов и катушек.
Вот, смотри... Я решил проверить электрическую часть. Это, если
помнишь, вытягивающие электромагниты... Он черной перчаткой коснулся катушки
на железном сердечнике, покрытой лоснящейся масляной бумагой. Видишь?
Типичное короткое замыкание на корпус.
Действительно, в одном месте через масляную бумагу к железу сердечника
выходила черная, обуглившаяся линия: будто червяк прогрыз в изоляции дорожку
от меди к железу. Это было место пробоя.
Вытягивающие электромагниты отказали. Понимаешь?
Ну и что? спросил Николай. При таком взрыве, конечно, должны быть
всякие пробои, короткие замыкания и тому подобное, хотя бы от высокой
температуры. Здесь все полетело, не только эти магниты... ("Нашел какую-то
мелочь!" подумал Самойлов, раздраженный своей неудачей.) Ты, я вижу, везде
находишь электрические пробои... Ладно, сфотографируй, потом разберемся.
Но Яков все-таки доказал свое.
Вечером на полу одной из комнат института была расстелена огромная
сиреневая фотокопия общего вида мезонатора. Самойлов и Якин ползали по ней
на коленях.
Так... Вот здесь главная камера, тут облучение... задумчиво повторял
Николай, водя карандашом. Там окно во вспомогательную камеру...
Рядом были разложены еще не просохшие увеличенные фотоснимки того, что
сейчас осталось от камер. Снимки были покрыты сыпью белых точек следами
радиации.
Взрыв произошел здесь, во вспомогательной камере, рассуждал Николай.
Заметь: не в главной, а во вспомогательной, у самого ввода в главную.
Странно... Анализы образцов еще не принесли?
Нет. Нужно позвонить. Голос Якова прозвучал слабо и хрипло.
Николай внимательно поглядел на него:
У тебя глаза красные. Устал? Нет... Яков упрямо крутнул перевязанной
головой.
Угу. Так, значит, здесь... Кстати, где деталировка? Нужно выяснить,
откуда появилось это странное отверстие. Самойлов порылся в чертежах и
развернул лист, на котором сверху было вычерчено: "Плита основания
вспомогательной камеры мезонатора, материал вакуумированный бетон, масштаб 1
: 2". Сравнил с фотографией. Снимки неважные, от обилия радиации они похожи
на рентгеновский снимок. Особенно светлой выглядела воронка с черным
прямоугольным отверстием в центре. На чертеже этого отверстия в плите не
было. Яков ушел узнавать, сделали ли анализ образцов. Самойлов подошел к
окну, раскрыл форточку, подставил голову струе холодного воздуха...
Беспорядочно бежали мысли: "Голуб облучал нейтрид минус-мезонами. Что-то
новое получилось у них, какое-то неожиданное вещество. Мезоний? Сам Иван
Гаврилович весьма неопределенно представлял себе его. Может быть, именно это
вещество выделило громадную ядерную энергию?..
Но как? Распалось ли оно в момент образования под лучом мезонов? Или
они нечаянно получили больше критического количества нового делящегося
элемента? Или обычный нейтрид самопроизвольно разрушился? Но под
воздействием чего?"
Возбужденный оклик вернувшегося Якина рассеял мысли.
Слышишь? Анализ наших образцов еще обрабатывается, принесут завтра,
скороговоркой выпалил он. Я звонил главному энергетику на подстанцию. Да...
Спрашиваю: "Когда произошел взрыв, мезонатор работал?" "Нет, говорит, минут
за пять до этого выключили высокое напряжение в лаборатории". Понимаешь? Я
еще переспросил: "Точно ли?" Он даже обиделся: "Конечно, точно, говорит.
Нужно быть идиотом, чтобы не заметить это; ведь мезонатор Голуба тянул
полторы тысячи киловатт!"
Ну и что же?
А то, что короткое замыкание в электромагнитах главной камеры, которое
я тебе показывал, не могло произойти в момент вспышки по той простой
причине, что в этот именно момент на электромагнитах не было напряжения.
Замыкание произошло раньше!
А ведь верно! Странное обстоятельство! Самойлов шальными глазами устало
посмотрел на Якина. Завтра нужно еще сходить в лабораторию. Меня волнует эта
дырка...
Непонятно! озадаченно пробормотал Николай утром следующего дня,
вытаскивая прут из отверстия в воронке.
Он заранее сделал отметки на этом пруте, чтобы измерить глубину дыры.
Произошло непонятное: за ночь отверстие углубилось! Вчера он опускал в него
тридцатисантиметровый щуп счетчика и хорошо помнит, что коснулся дна, прежде
чем, испуганный вспышкой индикатора, сломал его. А сейчас прут вошел в
отверстие больше чем на полметра...
Они уже привыкли к скафандрам, к непрерывному треску ионизации в
наушниках; свыклись с мыслью об огромной радиации вокруг них. Только
увесистые кислородные приборы неловко горбились на спине да перископические
очки неудобно стесняли обзор. Николай отыскал Якова тот осматривал
ускорители протонов и подозвал его.
Узнав, в чем дело, Якин удивился:
Мистика какая-то! Здесь никто не был без нас?., Впрочем, идиотский
вопрос! Кому это нужно? Он наклонился над воронкой.
Осторожно!..
Но Якин уже сам отшатнулся сработал индикатор. Самойлов увидел, как по
бетону скользнул красный луч трубочка через перископ бросила свет наружу.
"Зайчик"! Это навело его на новую мысль.
Черт бы побрал эти индикаторы! ругался Яков. Только пугают...
"Рискнуть? Ведь индикаторы показывают интенсивность облучения, опасную
только при долгих выдержках. А если быстро?.."
Постой-ка! Николай отстранил Якина. Я сейчас попробую заглянуть в эту
дырку.
Он стал наклоняться над воронкой, стараясь сквозь перископы заглянуть
внутрь черного прямоугольника. "Вот сейчас будет вспышка..." От напряжения
Николай сжал зубы. Вспыхнул красный свет индикатора гамма-лучи проникли в
шлем. Но он ждал этого и не отпрянул. Призмы перископа метнули красный
отблеск на стены воронки. Николай, почти физически ощущая, как губительные
кванты мурашками проникают в кожу лица, навел "зайчик" на отверстие. Красный
лучик скользнул по гладким стенкам канала и упал на дно: там было что-то
черное. "Хватит!" Он выпрямился.
Ну, ты прямо как врач-ларинголог! с восхищением сказал Яков.
Какой врач? Николаю страшно захотелось покурить. Забыв, что на нем
скафандр, он провел рукой по боку, ища карман с папиросами.
Да эти, которые "ухо, горло, нос"... Они таким же способом заглядывают
в горло пациента, объяснил Якин. У них зеркальце на лбу... Ну, что там?
Нейтрид! И как мы сразу не догадались? Ведь они облучали пластинку
нейтрида. Он, наверное, накалился до десятков тысяч градусов и проплавил
бетон, как воск, понимаешь? Ушел в бетон...
Значит, он еще не остыл?
Конечно! Поэтому-то отверстие и углубляется... Нужно его вытащить.
Выйдя из лаборатории, они сверились с чертежами. Раскаленный кусочек
нейтрида проплавил уже больше двух третей бетонной плиты значит, удобнее
добыть его снизу. Они вернулись в лабораторию с отбойными молотками, за
которыми волочились резиновые шланги, и, стоя на коленях под мостиком, по
очереди стали дырявить плиту.
Через час с последним ударом отбойного молотка пятикилограммовая
прямоугольная пластиночка нейтрида вывалилась из бетона. Прилипшие к ней
крошки бетона раскалились докрасна и превращались в мелкие капли.
Когда пластинку положили под микроскоп, заметили в центре мелкую
щербинку размерами всего в десятки микрон. Если бы под микроскопом лежал не
нейтрид, то щербинку можно было бы приписать случайному уколу булавкой.
Александр Александрович Тураев, походив в ночь аварии налегке под
пронзительным ноябрьским ветром, простудился и сейчас лежал в постели с
опасной температурой много ли нужно старику в восемьдесят лет!
Посоветоваться было не с кем. Самойлов и Якин сами попытались
систематизировать все те отрывочные и несвязные, как фразы больного в бреду,
сведения, что накопились у них после нескольких посещений семнадцатой
лаборатории.
Якин составил перечень:
"1. Голуб и Сердюк со своими помощниками облучали образцы нейтрида
отрицательными мезонами больших энергий с тем, чтобы выяснить возможность
возбуждения нейтронов в нейтриде. Такова официальная тема.
2. Сведения от главного энергетика: взрыв произошел не во время опыта,
а после него, когда мезонатор был уже выключен из высоковольтной сети
института.
3. Взрыв произошел не в главной камере, где шло облучение мезонами, а
во вспомогательной, промежуточной, откуда образцы обычно извлекаются из
мезонатора наружу.
4. В образце нейтрида, найденном в воронке, обнаружена микроскопическая
щербинка размером 25Х30Х10 микрон. Такую ямку невозможно ни выдолбить в
нейтриде механическим путем, ни вытравить химическим.
5. Обнаружено короткие замыкание в электромагнитах, вытягивающих из
главной камеры положительные мезоны и продукты их распада. Это замыкание не
могло произойти при взрыве, так как в этот момент мезонатор был выключен.
Таким образом, можно предположить, что опыт облучения нейтрида происходил не
в чистом вакууме, а в "атмосфере" из плюс мезонов и позитронов.
6. Обнаружен силуэт на внутренней кафельной стене лаборатории.... Судя
по четким контурам его, первоначальная вспышка света и тепла была точечной,
сосредоточенной в очень малом объеме вещества.
7. Проведенный анализ радиации образцов воздуха, металла и бетона из
семнадцатой лаборатории показал, что характер радиоактивного распада после
этой вспышки не совпадает с характером радиоактивности при урановом,
плутониевом или термоядерном взрыве".
Гм, гм... Самойлов положил листок на стол и прошелся по комнате из угла
в угол. Он, как и Яков, осунулся за эти дни: смугловатое лицо стало
желто-серым от бессонницы, на щеках отросла густая черная щетина. Ты знаешь,
повернулся он к сидевшему у стола Якину, я не могу себе представить, чтобы
Сердюк просто так не заметил это замыкание в вытягивающих магнитах. Не-ет...
Ведь он, Алексей Осипыч, буквально чувствовал, где и что неладно! И вдруг
такой грубый промах... Да, наконец, ведь в мезонаторе была аварийная
сигнализация.
Может быть, они заметили, но не придали значения? сказал Якин. Не
хотели прерывать опыт?
Самойлов молча пожал плечами. И снова они ходили и думали об одном и
том же. Николай подошел к окну. За окном чуть синели ранние сумерки. В
воздухе, открывая зиму, кружил легкий праздничный снежок. Лохматые снежинки
окутывали в декоративное кружево черный обгорелый труп стеклянного корпуса.
Аварийщики обносили корпус проволочной изгородью и вколачивали колышки с
табличками: "Осторожно! Радиация!"
"Наверное, скоро корпус будут сносить..." лениво подумал Николай.
В комнате было тепло уже работало паровое отопление. Ожившая от теплоты
единственная муха лениво ползала по стеклу, потом, остервенело жужжала,
билась крылышками об ощутимую, но невидимую преграду. Самойлов следил за ее
движениями; вот так и он: чувствует, но не понимает, где главное
препятствие. "Что же произошло? Что произошло? Что?" надоедливо и бессильно
билась в мозгу мысль.
Николай вздохнул и, подойдя к столу, взял листики анализов радиации,
несколько минут рассматривал их против света.
Ты знаешь, я где-то уже видел вот такие же данные, задумчиво произнес
он. Или очень похожие...
Якин скептически фыркнул:
Очень может быть: ты их рассматриваешь уже пятнадцатый раз...
Не-ет, это ты брось... Я видел их где-то очень давно. Где? Самойлов
снова разложил таблицы анализа и стал сравнивать их.
Привычное мышление физика позволило ему по цифрам представить вид,
длительность и спектры радиоактивного распада. Возникшие в воображении
кусочки бетона и металлов, впитавшие в себя неизвестные ядерные осколки,
излучали какие-то очень знакомые виды радиации. Какие?.. Память мучительно
напряглась, и Николаю показалось, что он наконец вспомнил.
Не доверяя своей догадке, он бегом помчался по лестницам и по двору в
белый двухэтажный домик, где помещались библиотека и архив. В комнатах
архива пахло замазкой: стекольщики осторожно вставляли в окна звонкие листы
стекла взамен выбитых взрывом. Было холодно служительницы надели пальто
поверх синих халатиков.
Девушка! едва не столкнувшись с одной из них, крикнул Николай. Где у
вас лежат материалы по теме "Луч"?
Через несколько минут он рылся в старых, замусоленных и запылившихся
лабораторных журналах. Чем-то грустным и близким пахнуло на него от страниц,
неряшливо заполненных столбиками цифр, графиками, таблицами, схемами и
всевозможными записями. Вот его записи. Оказывается, у него испортился
почерк, раньше он писал красивее. Вот Яшкины записи анализа радиоактивности
первых образцов, облученных минус-мезонами. А вот Ивана Гавриловича: четкий
и крупный почерк опытного лектора. Вот целый лист заполнен каким-то хаосом
из формул, схем и цифр: это когда-то он спорил с Сердюком теперь не понять и
не вспомнить, по какому поводу, и оба яростно чертили на бумаге свои доводы.
На минуту Николай забыл, что он ищет в этих журналах, его охватили
воспоминания. Ведь это было очень недавно, всего два года назад. Они с
Яковом тогда были... так, ни студенты, ни инженеры, одним словом, молодые
специалисты. Мало знали, мало умели, но зато много воображали о себе.
Облучали мезонами разные вещества, искали нейтрид и не верили, что найдут
его; слушали житейские сентенции Сердюка и научные рассуждения Ивана
Гавриловича... Вот женский профиль, в раздумье нарисованный на полях, а под
ним предательская надпись рукой Якова: "Это Лидочка Смирнова, а рисовал Н.
Самойлов". Ну да, ведь он тогда чуть не влюбился в Лидочку, инженера из
соседней лаборатории. Но это увлечение было так скоротечно, что не оставило
никаких следов ни в его душе, ни в дневнике. Начались самые горячие месяцы
их работы, было некогда, и Лидочка благополучно вышла замуж за кого-то
другого...
И вот нет ничего... Нет Голуба. Нет Сердюка. Нет мезонатора только
груда радиоактивных обломков. Есть нейтрид и еще что-то неизвестное, что
нужно узнать...
"Ну, размяк!" одернул себя Николай. Он достал из кармана анализы,
расправил их и начал сравнивать с записями в журналах. Через четверть часа
он нашел то, что искал: данные анализов сходились со спектрами
радиоактивности тех образцов, которые облучали мезонами больше двух лет
назад, еще до возникновения идеи о нуль-веществе... Николай почувствовал,
что найдена ниточка, очень тоненькая и пока неизвестно куда ведущая.
Хорошо. Ну и что же? спросил Яков, когда Николай рассказал ему об этом
"открытии". Что из этого следует?
Многое. Слушай, мы теперь уже действительно кое-что знаем об этом
веществе: знаем, что оно распалось с выделением огромной энергии, большей,
чем при синтезе тяжелого водорода; что оно хоть и неустойчиво, но способно
разрушать несокрушимый нейтрид; наконец, что оно распалось с выделением
мезонов и оставило след характерную радиацию...
Да, но нам неизвестно, как именно возникло это вещество в их опыте,
возразил Якин. Вот что: раз кое-какие обстоятельства рождения его мы
установили, так не повторить ли нам эксперимент Голуба и Сердюка, а? Тогда и
увидим... Так же отключим вытягивающие электромагниты, так же будем облучать
нейтрид быстрыми мезонами...
... так же разлетимся на отдельные атомы, я никто потом не разберет,
где твои атомы, а где мои! закончил Самойлов. Это же авантюра!
Ты, пожалуйста, без демагогии! разозлился Яков, и щеки его вспыхнули
пятнами. "Авантюра"! Опровергай по существу, если можешь!
Николай внимательно посмотрел на него: "Еще не хватало поссориться
сейчас".
Хорошо, давай по существу, сказал он примирительно, во-первых, мы не
знаем режима работы мезонатора, ведь лабораторный журнал Голуба сгорел. А ты
помнишь, сколько месяцев мы искали режим для получения нейтрида? Во-вторых,
ты думаешь, у нас на заводе или в каком-нибудь другом институте, где есть
мезонаторы, тебе разрешат заниматься такими непродуманными и опасными
опытами? В-третьих...
Ладно, убедил! поднял руки Яков. Что же ты предлагаешь?
Думать! Ну, а уж если ничего другого не придумаем... будем ставить
опыт.
Николай шел через парк к троллейбусной остановке. Снег прекратился
Дорожка по аллее была протоптана немногими пешеходами. Во влажном воздухе
ясно светили сквозь деревья редкие фонари. По сторонам стояли на гипсовых
тумбах посеревшие от холода статуи полуголых атлетов с веслами, ядрами и
дисками. Двое малышей, приехавших в парк обновить лыжи, лепили плотные
снежки и старались попасть в атлетов.
По этой же аллее, совсем еще недавно, шли они вдвоем с Голубом и
спорили. Иван Гаврилович тогда толковал о "мезонии".
"... мы еще очень смутно представляем себе возможности того вещества,
которое сами открыли", будто услышал Николай его раскатистый и четкий голос.
Постой, постой! Что-то было в этом воспоминании, что-то близкое к
сегодняшним спорам и "открытиям"! Николай даже становился и прислушался к
себе, чтобы не спугнуть тончайшую мысль. Где-то рядом с ветвей падали капли,
падали, будто подчеркивая тишину, так звонко и размеренно, что по ним можно
было считать время.
Что же он тогда сказал? Об одном непонятном эффекте... Он у них
получился несколько раз... Ага! Николай почувствовал, как у него отчаянно
забилось сердце... "Если долго облучать нейтрид в камере быстрыми мезонами,
сказал тогда Иван Гаврилович, то он начинает отталкивать мезонный луч...
Похоже, что нейтрид заряжается отрицательно..." Так... Но потом, когда они
вытаскивали пластинку нейтрида, то никакого заряда на ней не оказывалось.
Значит, у них под мезонным лучом нейтрид заряжался и, видимо, очень
сильно. А когда вытаскивали его на воздух... Воздух!!! Вот новый фактор!
Самойлову от нахлынувших мыслей, от усталости на миг стало дурно; он
набрал пригоршню снега и стал тереть лицо... Это была еще одна идея, и она
оказалась решающей.
СЕНСАЦИЯ
Читатель должен помнить, что описываемые события, хотя и происходили в
разных концах земного тара, но совпадали во времени. Поэтому и главы,
излагающие их, переплелись. В этой главе собраны газетные вырезки,
посвященные взрыву завода в Нью-Хэнфорде.
12 ноября. (Ассошиэйтед Пресс.) Сегодня в 10 часов 10 минут утра по
местному времени на одном из новых атомных заводов в Нью-Хэнфорде (на юге
Калифорнии, в бассейне реки Колорадо) произошел гигантский; атомный взрыв.
Звук взрыва был слышен на расстоянии 80 километров. Сотрясение почвы
зафиксировано почти во всех городах Западных штатов.
На заводе находилась дневная смена рабочих. Причины взрыва неизвестны.
"Сан-Франциско Морнинг"... Это был взрыв, по признакам напоминавший
испытание урановой бомбы самого крупного калибра. В утреннее безоблачное
небо Калифорнии взметнулся огненный гриб, который увидели в Сан-Бернардино и
взгляд исподлобья. Но подвижный, живой образ ускользал. Это было неприятно:
столько видели друг друга, столько поработали вместе! "А не потому ли ты не
можешь вспомнить его, Николай, что почти все время был занят собой и только
собой? возникла злая мысль. Своими переживаниями, своими идеями, своей
работой и ничем другим?.. Поэтому и не понял, о чем говорил тогда Голуб".
Сердюк вспоминался яснее: лицо с хитроватым выражением, смуглое во все
времена года, с длинным, острым носом, черными глазами...
Слушай, Яша, расскажи, что ты вчера видел?
Яков коротко рассказал, как, оставшись вчера в своей лаборатории, он из
окна смотрел на корпус напротив, видел двигавшихся по семнадцатой Ивана
Гавриловича и Сердюка. Больше не было никого. Наблюдал, как они поднялись на
мостик мезонатора; видел вспышку... О том, что вчера его осенила идея
нейтрид-конденсаторов, он промолчал...
Отдохнули. Снова стали собираться на место катастрофы. На этот раз
взяли с собой специальный фотоаппарат, счетчики радиации, геологические
молотки, чтобы отбивать образцы для анализа.
Теперь они ориентировались лучше. Самойлов, подбирая по пути кусочки
металла и бетона, снова добрался до пульта перед сорокаметровой громадой
мезонатора. Здесь он начал водить трубкой щупа вдоль остекленевших бетонных
стен камеры мезонатора. Радиация резко усиливалась, когда щуп поднимался
вверх, к вспомогательной камере, к тому месту, где был мостик.
Яков специальной камерой, защищенной от излучений пленкой нейтрида,
фотографировал мезонатор, стену и ближайшие участки лаборатории. От быстрых
движений стало жарко. Скафандр не отводил тепло наружу, скоро в нем стало
душно, запахло потом и разогретой резиной, как в противогазе.
Николай взобрался на лесенку, поставил на верхние ступени, где лесенка
обрывалась, свои приборы и гимнастическими движениями вскарабкался наверх.
Белый силуэт на стене находился теперь за его спиной. Здесь все было
расплавлено и сожжено вспышкой. Железобетонная стена вспомогательной камеры
была разворочена и выжжена, в поде камеры зияла полуметровая воронка с
блестящими сплавившимися краями. Из стены торчали серые прожилки алюминиевых
труб. Бетон здесь кипел, плавился и застыл мутно-зеленой пузырящейся массой.
Горело все: металл, стекло, камень и... люди. От них осталась только
белая тень. Ноги с хрустом давили застывшие брызги бетона. Николай вспомнил
о радиации, посмотрел на счетчик ого! Стрелка вышла за шкалу и билась о
столбик ограничителя. Он уменьшил делителем ток стрелка двинулась влево,
стала против цифры "5". Пятьсот рентген в секунду! Самойлову стало не по
себе: возникло малодушное ощущение, будто его голым опустили в бассейн
уранового реактора. Мелкие мурашки пошли по коже, будто впитывались незримые
частицы...
Яша, полезай сюда! Нужно сфотографировать.
Сейчас... Якин с помощью Самойлова взобрался на бетонную площадку,
осмотрелся. Боюсь, что ничего не выйдет, уже темнеет. Его голос был почти не
слышен из-за треска помех. Но он все же сделал несколько снимков.
В лаборатории в самом деле потемнело ноябрьский день кончался.
На сегодня хватит, решил Николай. Они слезли с мезонатора и направились
к выходу. У выхода Самойлов обернулся и громко ахнул: лаборатория осветилась
в сумерках! Исковерканный мезонатор сиял мягким зеленым светом, свечение
начиналось на ребристых колоннах ускорителей и сгущалось к центру.
Переливалась изумрудными оттенками развороченная площадка бетонного мостика;
синевато светились оплавленные металлические трубы и прутья; голубым облаком
клубился над мезонатором насыщенный радиацией воздух.
Так вот почему днем все казалось серо-зеленым! сказал Самойлов.
Люминесценция...
Только выйдя из лаборатории, они почувствовали, как напряжены их нервы
от сознания того, что их окружала радиация, которая мгновенно могла убить
незащищенного человека. Они устали от этого напряжения. Веснушчатое лицо
Якина побледнело. Николай сдал собранные кусочки бетона и металла в
уцелевшие лаборатории на анализ, отдал проявить пленку и почувствовал
непреодолимое желание уснуть.
РАССЛЕДОВАНИЕ
На следующий день они снова осматривали место взрыва и сделали два
важных открытия.
Самойлов изучал полуметровую воронку в бетонном основании
вспомогательной камеры. Конус ее сходился к небольшой, размером со спичечную
коробку, дырке правильной прямоугольной формы. "Откуда эта дыра?" Николай
наклонился над дном воронки, чтобы рассмотреть ее получше: глубокое узкое
отверстие с ровными оплавленными краями уходило куда-то вниз. "Интересно что
это? .." Он наклонился ниже и сразу неярким красным светом вспыхнула
трубочка индикатора радиации внутри шлема.
Ему это сияние показалось ощутимым, как удар тока, радиация проникла в
скафандр! Николай резко отдернул голову трубочка погасла. "Ничего, все
обошлось быстро, с колотящимся сердцем успокаивал он себя. Значит,
гамма-лучи... Интересно, при какой же мощности облучения скафандр начинает
пропускать лучи?" Он поднес к воронке щуп, и стрелка счетчика метнулась к
концу шкалы. 2000 рентген в секунду! То, что убивает незащищенного человека
мгновенно...
Якин, возившийся в это время с камерой, поднял голову и увидел, как в
перископических очках Николая появился и исчез красный свет.
Ты чего это извергаешь пламя?
Ты заметил? Запомни: при двух тысячах рентген в секунду скафандр
начинает пропускать гамма-лучи. Следи за счетчиком...
Добро...
"Что же это за дыра? Дефект в бетоне? Не может быть, за такие дефекты
строителям сняли бы голову!" Самойлов опустил в отверстие щуп счетчика,
стрелка заметалась по шкале, потом стала падать радиация уменьшилась. Щуп
ушел на 30 сантиметров в глубину, не встречая преграды. "Глубоко!" Он
опустил щуп еще чуть ниже и снова с пугающей внезапностью вспыхнул
индикатор, на этот раз другой, справа у щеки, тот, который был связан с
правым рукавом скафандра.
Рука! Он слишком приблизил руку к радиоактивному бетону! Лицу стало
жарко, по потной коже спины рванулись морозные мурашки Самойлов потерял
самообладание, резко отдернул обратно руку и вытащил из отверстия только
обломок стеклянной трубки.
Ах ты, дьявольщина проклятая! выругался Николай, забыв о микрофоне
перед ртом.
Ты что? донесся удивленный голос Якина.
Да щуп разбил, понимаешь... Эти чертовы вспышки только на нервы
действуют!
А-а... Иди-ка сюда! В голосе Якова слышалось удивление. Здесь, кажется,
была неисправность.
Самойлов слез с камеры и, осторожно обходя обломки груб, железа и
бетона, подошел к Якину. Тот по другую сторону мезонатора согнулся над
переплетением толстых медных шин, изоляторов и катушек.
Вот, смотри... Я решил проверить электрическую часть. Это, если
помнишь, вытягивающие электромагниты... Он черной перчаткой коснулся катушки
на железном сердечнике, покрытой лоснящейся масляной бумагой. Видишь?
Типичное короткое замыкание на корпус.
Действительно, в одном месте через масляную бумагу к железу сердечника
выходила черная, обуглившаяся линия: будто червяк прогрыз в изоляции дорожку
от меди к железу. Это было место пробоя.
Вытягивающие электромагниты отказали. Понимаешь?
Ну и что? спросил Николай. При таком взрыве, конечно, должны быть
всякие пробои, короткие замыкания и тому подобное, хотя бы от высокой
температуры. Здесь все полетело, не только эти магниты... ("Нашел какую-то
мелочь!" подумал Самойлов, раздраженный своей неудачей.) Ты, я вижу, везде
находишь электрические пробои... Ладно, сфотографируй, потом разберемся.
Но Яков все-таки доказал свое.
Вечером на полу одной из комнат института была расстелена огромная
сиреневая фотокопия общего вида мезонатора. Самойлов и Якин ползали по ней
на коленях.
Так... Вот здесь главная камера, тут облучение... задумчиво повторял
Николай, водя карандашом. Там окно во вспомогательную камеру...
Рядом были разложены еще не просохшие увеличенные фотоснимки того, что
сейчас осталось от камер. Снимки были покрыты сыпью белых точек следами
радиации.
Взрыв произошел здесь, во вспомогательной камере, рассуждал Николай.
Заметь: не в главной, а во вспомогательной, у самого ввода в главную.
Странно... Анализы образцов еще не принесли?
Нет. Нужно позвонить. Голос Якова прозвучал слабо и хрипло.
Николай внимательно поглядел на него:
У тебя глаза красные. Устал? Нет... Яков упрямо крутнул перевязанной
головой.
Угу. Так, значит, здесь... Кстати, где деталировка? Нужно выяснить,
откуда появилось это странное отверстие. Самойлов порылся в чертежах и
развернул лист, на котором сверху было вычерчено: "Плита основания
вспомогательной камеры мезонатора, материал вакуумированный бетон, масштаб 1
: 2". Сравнил с фотографией. Снимки неважные, от обилия радиации они похожи
на рентгеновский снимок. Особенно светлой выглядела воронка с черным
прямоугольным отверстием в центре. На чертеже этого отверстия в плите не
было. Яков ушел узнавать, сделали ли анализ образцов. Самойлов подошел к
окну, раскрыл форточку, подставил голову струе холодного воздуха...
Беспорядочно бежали мысли: "Голуб облучал нейтрид минус-мезонами. Что-то
новое получилось у них, какое-то неожиданное вещество. Мезоний? Сам Иван
Гаврилович весьма неопределенно представлял себе его. Может быть, именно это
вещество выделило громадную ядерную энергию?..
Но как? Распалось ли оно в момент образования под лучом мезонов? Или
они нечаянно получили больше критического количества нового делящегося
элемента? Или обычный нейтрид самопроизвольно разрушился? Но под
воздействием чего?"
Возбужденный оклик вернувшегося Якина рассеял мысли.
Слышишь? Анализ наших образцов еще обрабатывается, принесут завтра,
скороговоркой выпалил он. Я звонил главному энергетику на подстанцию. Да...
Спрашиваю: "Когда произошел взрыв, мезонатор работал?" "Нет, говорит, минут
за пять до этого выключили высокое напряжение в лаборатории". Понимаешь? Я
еще переспросил: "Точно ли?" Он даже обиделся: "Конечно, точно, говорит.
Нужно быть идиотом, чтобы не заметить это; ведь мезонатор Голуба тянул
полторы тысячи киловатт!"
Ну и что же?
А то, что короткое замыкание в электромагнитах главной камеры, которое
я тебе показывал, не могло произойти в момент вспышки по той простой
причине, что в этот именно момент на электромагнитах не было напряжения.
Замыкание произошло раньше!
А ведь верно! Странное обстоятельство! Самойлов шальными глазами устало
посмотрел на Якина. Завтра нужно еще сходить в лабораторию. Меня волнует эта
дырка...
Непонятно! озадаченно пробормотал Николай утром следующего дня,
вытаскивая прут из отверстия в воронке.
Он заранее сделал отметки на этом пруте, чтобы измерить глубину дыры.
Произошло непонятное: за ночь отверстие углубилось! Вчера он опускал в него
тридцатисантиметровый щуп счетчика и хорошо помнит, что коснулся дна, прежде
чем, испуганный вспышкой индикатора, сломал его. А сейчас прут вошел в
отверстие больше чем на полметра...
Они уже привыкли к скафандрам, к непрерывному треску ионизации в
наушниках; свыклись с мыслью об огромной радиации вокруг них. Только
увесистые кислородные приборы неловко горбились на спине да перископические
очки неудобно стесняли обзор. Николай отыскал Якова тот осматривал
ускорители протонов и подозвал его.
Узнав, в чем дело, Якин удивился:
Мистика какая-то! Здесь никто не был без нас?., Впрочем, идиотский
вопрос! Кому это нужно? Он наклонился над воронкой.
Осторожно!..
Но Якин уже сам отшатнулся сработал индикатор. Самойлов увидел, как по
бетону скользнул красный луч трубочка через перископ бросила свет наружу.
"Зайчик"! Это навело его на новую мысль.
Черт бы побрал эти индикаторы! ругался Яков. Только пугают...
"Рискнуть? Ведь индикаторы показывают интенсивность облучения, опасную
только при долгих выдержках. А если быстро?.."
Постой-ка! Николай отстранил Якина. Я сейчас попробую заглянуть в эту
дырку.
Он стал наклоняться над воронкой, стараясь сквозь перископы заглянуть
внутрь черного прямоугольника. "Вот сейчас будет вспышка..." От напряжения
Николай сжал зубы. Вспыхнул красный свет индикатора гамма-лучи проникли в
шлем. Но он ждал этого и не отпрянул. Призмы перископа метнули красный
отблеск на стены воронки. Николай, почти физически ощущая, как губительные
кванты мурашками проникают в кожу лица, навел "зайчик" на отверстие. Красный
лучик скользнул по гладким стенкам канала и упал на дно: там было что-то
черное. "Хватит!" Он выпрямился.
Ну, ты прямо как врач-ларинголог! с восхищением сказал Яков.
Какой врач? Николаю страшно захотелось покурить. Забыв, что на нем
скафандр, он провел рукой по боку, ища карман с папиросами.
Да эти, которые "ухо, горло, нос"... Они таким же способом заглядывают
в горло пациента, объяснил Якин. У них зеркальце на лбу... Ну, что там?
Нейтрид! И как мы сразу не догадались? Ведь они облучали пластинку
нейтрида. Он, наверное, накалился до десятков тысяч градусов и проплавил
бетон, как воск, понимаешь? Ушел в бетон...
Значит, он еще не остыл?
Конечно! Поэтому-то отверстие и углубляется... Нужно его вытащить.
Выйдя из лаборатории, они сверились с чертежами. Раскаленный кусочек
нейтрида проплавил уже больше двух третей бетонной плиты значит, удобнее
добыть его снизу. Они вернулись в лабораторию с отбойными молотками, за
которыми волочились резиновые шланги, и, стоя на коленях под мостиком, по
очереди стали дырявить плиту.
Через час с последним ударом отбойного молотка пятикилограммовая
прямоугольная пластиночка нейтрида вывалилась из бетона. Прилипшие к ней
крошки бетона раскалились докрасна и превращались в мелкие капли.
Когда пластинку положили под микроскоп, заметили в центре мелкую
щербинку размерами всего в десятки микрон. Если бы под микроскопом лежал не
нейтрид, то щербинку можно было бы приписать случайному уколу булавкой.
Александр Александрович Тураев, походив в ночь аварии налегке под
пронзительным ноябрьским ветром, простудился и сейчас лежал в постели с
опасной температурой много ли нужно старику в восемьдесят лет!
Посоветоваться было не с кем. Самойлов и Якин сами попытались
систематизировать все те отрывочные и несвязные, как фразы больного в бреду,
сведения, что накопились у них после нескольких посещений семнадцатой
лаборатории.
Якин составил перечень:
"1. Голуб и Сердюк со своими помощниками облучали образцы нейтрида
отрицательными мезонами больших энергий с тем, чтобы выяснить возможность
возбуждения нейтронов в нейтриде. Такова официальная тема.
2. Сведения от главного энергетика: взрыв произошел не во время опыта,
а после него, когда мезонатор был уже выключен из высоковольтной сети
института.
3. Взрыв произошел не в главной камере, где шло облучение мезонами, а
во вспомогательной, промежуточной, откуда образцы обычно извлекаются из
мезонатора наружу.
4. В образце нейтрида, найденном в воронке, обнаружена микроскопическая
щербинка размером 25Х30Х10 микрон. Такую ямку невозможно ни выдолбить в
нейтриде механическим путем, ни вытравить химическим.
5. Обнаружено короткие замыкание в электромагнитах, вытягивающих из
главной камеры положительные мезоны и продукты их распада. Это замыкание не
могло произойти при взрыве, так как в этот момент мезонатор был выключен.
Таким образом, можно предположить, что опыт облучения нейтрида происходил не
в чистом вакууме, а в "атмосфере" из плюс мезонов и позитронов.
6. Обнаружен силуэт на внутренней кафельной стене лаборатории.... Судя
по четким контурам его, первоначальная вспышка света и тепла была точечной,
сосредоточенной в очень малом объеме вещества.
7. Проведенный анализ радиации образцов воздуха, металла и бетона из
семнадцатой лаборатории показал, что характер радиоактивного распада после
этой вспышки не совпадает с характером радиоактивности при урановом,
плутониевом или термоядерном взрыве".
Гм, гм... Самойлов положил листок на стол и прошелся по комнате из угла
в угол. Он, как и Яков, осунулся за эти дни: смугловатое лицо стало
желто-серым от бессонницы, на щеках отросла густая черная щетина. Ты знаешь,
повернулся он к сидевшему у стола Якину, я не могу себе представить, чтобы
Сердюк просто так не заметил это замыкание в вытягивающих магнитах. Не-ет...
Ведь он, Алексей Осипыч, буквально чувствовал, где и что неладно! И вдруг
такой грубый промах... Да, наконец, ведь в мезонаторе была аварийная
сигнализация.
Может быть, они заметили, но не придали значения? сказал Якин. Не
хотели прерывать опыт?
Самойлов молча пожал плечами. И снова они ходили и думали об одном и
том же. Николай подошел к окну. За окном чуть синели ранние сумерки. В
воздухе, открывая зиму, кружил легкий праздничный снежок. Лохматые снежинки
окутывали в декоративное кружево черный обгорелый труп стеклянного корпуса.
Аварийщики обносили корпус проволочной изгородью и вколачивали колышки с
табличками: "Осторожно! Радиация!"
"Наверное, скоро корпус будут сносить..." лениво подумал Николай.
В комнате было тепло уже работало паровое отопление. Ожившая от теплоты
единственная муха лениво ползала по стеклу, потом, остервенело жужжала,
билась крылышками об ощутимую, но невидимую преграду. Самойлов следил за ее
движениями; вот так и он: чувствует, но не понимает, где главное
препятствие. "Что же произошло? Что произошло? Что?" надоедливо и бессильно
билась в мозгу мысль.
Николай вздохнул и, подойдя к столу, взял листики анализов радиации,
несколько минут рассматривал их против света.
Ты знаешь, я где-то уже видел вот такие же данные, задумчиво произнес
он. Или очень похожие...
Якин скептически фыркнул:
Очень может быть: ты их рассматриваешь уже пятнадцатый раз...
Не-ет, это ты брось... Я видел их где-то очень давно. Где? Самойлов
снова разложил таблицы анализа и стал сравнивать их.
Привычное мышление физика позволило ему по цифрам представить вид,
длительность и спектры радиоактивного распада. Возникшие в воображении
кусочки бетона и металлов, впитавшие в себя неизвестные ядерные осколки,
излучали какие-то очень знакомые виды радиации. Какие?.. Память мучительно
напряглась, и Николаю показалось, что он наконец вспомнил.
Не доверяя своей догадке, он бегом помчался по лестницам и по двору в
белый двухэтажный домик, где помещались библиотека и архив. В комнатах
архива пахло замазкой: стекольщики осторожно вставляли в окна звонкие листы
стекла взамен выбитых взрывом. Было холодно служительницы надели пальто
поверх синих халатиков.
Девушка! едва не столкнувшись с одной из них, крикнул Николай. Где у
вас лежат материалы по теме "Луч"?
Через несколько минут он рылся в старых, замусоленных и запылившихся
лабораторных журналах. Чем-то грустным и близким пахнуло на него от страниц,
неряшливо заполненных столбиками цифр, графиками, таблицами, схемами и
всевозможными записями. Вот его записи. Оказывается, у него испортился
почерк, раньше он писал красивее. Вот Яшкины записи анализа радиоактивности
первых образцов, облученных минус-мезонами. А вот Ивана Гавриловича: четкий
и крупный почерк опытного лектора. Вот целый лист заполнен каким-то хаосом
из формул, схем и цифр: это когда-то он спорил с Сердюком теперь не понять и
не вспомнить, по какому поводу, и оба яростно чертили на бумаге свои доводы.
На минуту Николай забыл, что он ищет в этих журналах, его охватили
воспоминания. Ведь это было очень недавно, всего два года назад. Они с
Яковом тогда были... так, ни студенты, ни инженеры, одним словом, молодые
специалисты. Мало знали, мало умели, но зато много воображали о себе.
Облучали мезонами разные вещества, искали нейтрид и не верили, что найдут
его; слушали житейские сентенции Сердюка и научные рассуждения Ивана
Гавриловича... Вот женский профиль, в раздумье нарисованный на полях, а под
ним предательская надпись рукой Якова: "Это Лидочка Смирнова, а рисовал Н.
Самойлов". Ну да, ведь он тогда чуть не влюбился в Лидочку, инженера из
соседней лаборатории. Но это увлечение было так скоротечно, что не оставило
никаких следов ни в его душе, ни в дневнике. Начались самые горячие месяцы
их работы, было некогда, и Лидочка благополучно вышла замуж за кого-то
другого...
И вот нет ничего... Нет Голуба. Нет Сердюка. Нет мезонатора только
груда радиоактивных обломков. Есть нейтрид и еще что-то неизвестное, что
нужно узнать...
"Ну, размяк!" одернул себя Николай. Он достал из кармана анализы,
расправил их и начал сравнивать с записями в журналах. Через четверть часа
он нашел то, что искал: данные анализов сходились со спектрами
радиоактивности тех образцов, которые облучали мезонами больше двух лет
назад, еще до возникновения идеи о нуль-веществе... Николай почувствовал,
что найдена ниточка, очень тоненькая и пока неизвестно куда ведущая.
Хорошо. Ну и что же? спросил Яков, когда Николай рассказал ему об этом
"открытии". Что из этого следует?
Многое. Слушай, мы теперь уже действительно кое-что знаем об этом
веществе: знаем, что оно распалось с выделением огромной энергии, большей,
чем при синтезе тяжелого водорода; что оно хоть и неустойчиво, но способно
разрушать несокрушимый нейтрид; наконец, что оно распалось с выделением
мезонов и оставило след характерную радиацию...
Да, но нам неизвестно, как именно возникло это вещество в их опыте,
возразил Якин. Вот что: раз кое-какие обстоятельства рождения его мы
установили, так не повторить ли нам эксперимент Голуба и Сердюка, а? Тогда и
увидим... Так же отключим вытягивающие электромагниты, так же будем облучать
нейтрид быстрыми мезонами...
... так же разлетимся на отдельные атомы, я никто потом не разберет,
где твои атомы, а где мои! закончил Самойлов. Это же авантюра!
Ты, пожалуйста, без демагогии! разозлился Яков, и щеки его вспыхнули
пятнами. "Авантюра"! Опровергай по существу, если можешь!
Николай внимательно посмотрел на него: "Еще не хватало поссориться
сейчас".
Хорошо, давай по существу, сказал он примирительно, во-первых, мы не
знаем режима работы мезонатора, ведь лабораторный журнал Голуба сгорел. А ты
помнишь, сколько месяцев мы искали режим для получения нейтрида? Во-вторых,
ты думаешь, у нас на заводе или в каком-нибудь другом институте, где есть
мезонаторы, тебе разрешат заниматься такими непродуманными и опасными
опытами? В-третьих...
Ладно, убедил! поднял руки Яков. Что же ты предлагаешь?
Думать! Ну, а уж если ничего другого не придумаем... будем ставить
опыт.
Николай шел через парк к троллейбусной остановке. Снег прекратился
Дорожка по аллее была протоптана немногими пешеходами. Во влажном воздухе
ясно светили сквозь деревья редкие фонари. По сторонам стояли на гипсовых
тумбах посеревшие от холода статуи полуголых атлетов с веслами, ядрами и
дисками. Двое малышей, приехавших в парк обновить лыжи, лепили плотные
снежки и старались попасть в атлетов.
По этой же аллее, совсем еще недавно, шли они вдвоем с Голубом и
спорили. Иван Гаврилович тогда толковал о "мезонии".
"... мы еще очень смутно представляем себе возможности того вещества,
которое сами открыли", будто услышал Николай его раскатистый и четкий голос.
Постой, постой! Что-то было в этом воспоминании, что-то близкое к
сегодняшним спорам и "открытиям"! Николай даже становился и прислушался к
себе, чтобы не спугнуть тончайшую мысль. Где-то рядом с ветвей падали капли,
падали, будто подчеркивая тишину, так звонко и размеренно, что по ним можно
было считать время.
Что же он тогда сказал? Об одном непонятном эффекте... Он у них
получился несколько раз... Ага! Николай почувствовал, как у него отчаянно
забилось сердце... "Если долго облучать нейтрид в камере быстрыми мезонами,
сказал тогда Иван Гаврилович, то он начинает отталкивать мезонный луч...
Похоже, что нейтрид заряжается отрицательно..." Так... Но потом, когда они
вытаскивали пластинку нейтрида, то никакого заряда на ней не оказывалось.
Значит, у них под мезонным лучом нейтрид заряжался и, видимо, очень
сильно. А когда вытаскивали его на воздух... Воздух!!! Вот новый фактор!
Самойлову от нахлынувших мыслей, от усталости на миг стало дурно; он
набрал пригоршню снега и стал тереть лицо... Это была еще одна идея, и она
оказалась решающей.
СЕНСАЦИЯ
Читатель должен помнить, что описываемые события, хотя и происходили в
разных концах земного тара, но совпадали во времени. Поэтому и главы,
излагающие их, переплелись. В этой главе собраны газетные вырезки,
посвященные взрыву завода в Нью-Хэнфорде.
12 ноября. (Ассошиэйтед Пресс.) Сегодня в 10 часов 10 минут утра по
местному времени на одном из новых атомных заводов в Нью-Хэнфорде (на юге
Калифорнии, в бассейне реки Колорадо) произошел гигантский; атомный взрыв.
Звук взрыва был слышен на расстоянии 80 километров. Сотрясение почвы
зафиксировано почти во всех городах Западных штатов.
На заводе находилась дневная смена рабочих. Причины взрыва неизвестны.
"Сан-Франциско Морнинг"... Это был взрыв, по признакам напоминавший
испытание урановой бомбы самого крупного калибра. В утреннее безоблачное
небо Калифорнии взметнулся огненный гриб, который увидели в Сан-Бернардино и