Страница:
И раз уж так получилось, что он одной ногой здесь, а другой там, в прошлом, то следовало вникнуть в проспанное время. Возможно, после этого он утвердился обеими ногами здесь?
Поэтому последующие недели Берн все свободное (от перелетов и переездов, от несложных обязанностей по команде) время отдавал одному занятию: находил сферодатчик и запрашивал у ИРЦ все новые сведения по истории. Исследования с готовыми концепциями он отклонял, отбирал первичные: сообщения газет и радио, кинохроники, телеролики, даже рекламу – лишь бы во всем чувствовался аромат времени. Наверно, ИРЦ и здесь подыгрывал информационной выразительностью: впечатление от голых фактов получалось порой настолько сильным, что Берн не мог уснуть.
Сообщения, аэросъемки, ноты держав, статистика, призывы деятелей и конференций, телерепортажи, доклады комиссий… Не все говорили малышам, не все имело смысл им говорить. Тер только заикнулся (и то неудачно) о разнобое интересов и действий множества бывших прежде государств, блоков, монополий, мафий, партий. Стремительный взлет цивилизации подверг суровой проверке на разумность этот разнобой, отстаивание всеми своего и пренебрежение общим для всех. Многое не выдержало проверку, осталось по ту сторону исторического перевала.
…Загрязнение среды, надо быть справедливым, заботило людей с самого начала, вызывало протесты, проекты и принятия мер. Но оно было лишь заметной подробностью на грубом нарушении устоявшегося энергетического баланса планеты – оскорбляло глаз, резало слух, шибало в нос… А главный зверь, Рассеянное Тепло, точил когти в безмолвии, в глубокой засаде; он равно набирал силу и от «вредных», и от «полезных» дел. Заводы грохочут, дымят, сливают в реки кислоты; теплоходы и танкеры грязнят океан нефтью; скоростные самолеты уничтожают озон… Это можно засечь, добраться по вещественной ниточке до причин, до виновников, поднять шум, потребовать наказания, компенсации, новых законов… А тепло – чье оно, от чего? Поди узнай. Да и пар костей не ломит.
Дольше всех и прикидывались, будто ничего не происходит, страны с развитой промышленностью и энергетикой. Вбирали население в города, наращивали там ассортимент техники, помогающей уберечься от загрязненной среды; даже, продавая во всем мире эти изделия, выглядели спасителями тех, кто мог купить. Взамен отравленных, отказывающихся родить полей сооружали гидропонные небоскребы, фабрики синтепищи – погрузились не так глубоко, вынырнули первыми. И тем утвердили лозунги: «Была бы энергия!», «Энергия спасает от всего!»
Спасение одних за счет других.
…Часть сведений ИРЦ выдал рекламами тех времен. Реклама респиратора-шумопоглотителя – намордника, охватывающего низ лица, обнимающего уши, с усиками телескопической антенны. Незаменимая вещь на улице, которую тут же показывает ИРЦ: рев потока машин, вонь отработанных газов, пыль от чего-то ремонтируемого-строимого-сносимого (копают экскаваторы, перемещают бульдозеры, бахают автокопры); суета, гам, галдеж стремящихся докричаться друг до друга беседующих; мусорные баки, люки со вспышками сварок… И тем не менее неодобрительно смотрят прохожие на лица немногих, защищенные суперреспираторами. Усмехаются, кивают, показывают пальцами. Оно и понятно: очень уж лица в них похожи на собачьи морды.
Но вот светский раут в загородном парке. Аллеи, рододендроны, кипарисы, розовые кущи. Здесь и помина нет промышленной вони и шума, но все дамы (обнаженные спины, длинные платья, изысканные прически) и их кавалеры (во фраках, мундирах, начищенной обуви, в орденах и нашивках) – в намордниках.
Переговариваются, прогуливаясь по аллеям, посредством радиоустройств. По изгибам спин видно, что дамы довольны остротами кавалеров. У женщин респираторы обшиты нитками жемчуга, украшены драгоценными камнями. Вот – крупно – явная кинозвезда. Неважно, что респиратор исказил черты ее дорогого лица, – все так же обворожителен взгляд лучистых глаз. Покупайте, покупайте, покупайте!.. Бал организован фирмой респираторов.
И дело пошло. Та же улица – но теперь все прохожие в намордниках с антеннами. Девушка, прогуливаясь с парнем, повторяет – со спины – ужимки светской дамы.
Реклама более позднего времени: «В скафандре – как дома!» Снова улица, только теперь на ней респираторными масками не спасешься. Бредут в сине-черном смоге, сквозь который с трудом проникают снопы света от фонарей и реклам, мимо законченных, маслянисто заляпанных стен, шагают через мусорные барханы (пепел, бумага, фольга, пластик) – фигуры космического вида. Только в гермошлеме не плакатный облик – испитое лицо с тревожными, почти безумными глазами. Тело вихляет за прозрачными, купленными на вырост доспехами среди шлангов, карманов, проводов. Их много, удальцов, которым нипочем городские стихии. Некоторые подходят к кубам-автоматам у стен и, подсоединив шланги, опускают жетон: в карманы заливается бурая или синяя вязкая масса. Может, это синтемолоко или синтехлеб с синтемаслом – кто разберет. В скафандре – как дома!.. Лирически бредут сквозь уличный ад прижавшиеся друг к другу двое; скафандр у него вверху пошире, внизу поуже, у нее наоборот – вместе они образуют ласкающий взгляд параллелограмм.
Реклама «Мой скафандр – моя крепость!»: драка, трое на одного. И один этот, хиленький, но в модернизированном и электрифицированном скафандре фирмы А побеждает троих громил в усталых скафандрах фирм Б, В и Г: двоих обращает в бегство, одному разбивает шлем – и тот, надышавшись смога, умирает в забавных судорогах…
Покупайте, покупайте, покупайте! И покупали. Берн хорошо понимал чувства и мысли людей того времени: «Да-да, ах, как это все нехорошо!.. Китов повыбили, селедка нефтью отдает, на улице дышать нечем, газеты предрекают разрушение природной среды. Грязевые дожди, солнце все время за облаками…
И куда это правительство смотрит, и ученые эти! Продукты дорожают, к синтемясу не подступишься, а тут еще надо респираторы покупать на всю семью, квартиру герметизировать, универсальный кондиционер ставить – не знаешь, как концы с концами свести! Надо, наверно, перейти в фирму „Петролеум рай“, там, говорят, хорошо платят. Что это та самая фирма, которую штрафовали за слив нечистот, за отравление воздуха? Ну, об этом пусть голова болит у боссов, у правительства – мы люди маленькие. Хе, значит, фирма и вправду состоятельная, не боится крупных штрафов, стоит перейти!.. Да и не так они, наверно, отравляют среду, это всегда напишут больше, чем есть на деле».
И так все миллиарды «маленьких людей»: заработать на респираторы, на скафандр, на «дачный интерпретатор» (моделирующий электронный комплекс, который позволял в комнате интерпретировать все – от сбора грибов в солнечный день до подводной охоты)… Как заработать, на чем? Неважно.
Одни покупали – другие производили. Чего стоили увещевания беречь почву, сохранять природу, не загрязнять реки и воздух, когда именно разрушение почв, загрязнение среды породили ту массу частных проблем и потребностей, какие никогда не породила бы чистота и сохранение природы, – проблем и потребностей, которые отменно удовлетворялись производством скафандров, респираторов, кондиционеров, переходных бункеров и так далее. Какой бум, занятость, прибыли! Хватит на любые штрафы. Покупайте, покупайте, покупайте!
Рыбку хорошо ловить в мутной воде, не в чистой.
Произвести, чтобы заработать. Заработать, чтобы купить произведенное другими. И тем дать заработать им. Чтобы и они смогли купить… Круговорот производства и потребления, мутный бурлящий вихрь, который легко подминает под себя глубокие идеи и учения, проекты оздоровления мира, любые глобальные проблемы. Побеждает одним: суммированной человеческой мелкостью.
Ведь и промышленники превосходили потребителей только в аппетитах.
Побеждала человеческая мелкость и тем – стихия.
…Это цельное впечатление природного процесса, пришпоренной человеческой активностью эволюции вспять! Даже и скафандры не противоречили ему, распространение их выглядело возвратом к панцирю, к внешнему – как у триллобитов и аммонитов, с которых начиналась жизнь, – скелету.
Социалистические страны, многие прогрессивные научные организации выступали с призывами, с разработанными предложениями о рациональном и более экономном использовании энергии и природного сырья, о развитии тех способов добычи и таких источников энергии (солнечной, водной, геотермической, приливной), которые, помогая в решении сегодняшних проблем, не создадут новых проблем в будущем; о многодесятилетнем и даже вековом планировании производства и распределения в масштабах всей планеты…
Буржуазные правительства и организации демонстрировали свое понимание этого, даже соглашались в принципе, но… но при условии, что эти меры не потеснят интересы фирм, производственных концернов, торговцев. И все оставалось на бумаге.
Эпоха нейтрида, эпоха обилия ядерной энергии, эпоха звездолетов. Наблюдая в сферодатчике блеск и нищету этого времени, сочетание высоких взлетов и глубочайших падений человечества, Берн понял, почему его ошарашила новость, что космические полеты начались почти при нем, в XX веке. Его неверие в их близость не касалось технической стороны: он понимал, что от скоростей ракет «Фау-2» и сверхзвуковых истребителей до первой космической рукой подать.
Но выход в космос – это не только техника.
Ведь сколько было сочинено об этом, сколько мечталось – и все в светлом, возвышенном ключе! Казалось, что дело это не для того склочного недалекого человечества, которое тогда обитало на Земле, а для иного – благородного, высокоорганизованного, какое появится еще не скоро.
Может быть, и энтузиасты космоплавания надеялись, что факт выхода в космос облагородит человечество?
Увы – и он это видел – эпоха звездоплавания также не переродила мир, как до нее эпохи радио, электричества, пара, книгопечатания и изобретения пластмасс. Эти штуки оказались мало связаны: звездные перелеты сами по себе, – а разрушение природы, истребление естественных богатств, перепроизводство энергии, потребительское вырождение само по себе.
Нейтрид – материал, по всем параметрам соответствующий ядерной энергии, выдерживающий миллионоградусные температуры, любые давления, напряжения, излучения, – безусловно, был одним из замечательнейших изобретений в истории человечества. Но именно он, сделав атомную энергию столь же доступной, легкой и универсальной в применении, какой до этого была электрическая, подвел мир к Потеплению.
Еще долго держалась надежда, что – поскольку все сложилось из маленьких действий, мелких побуждений и причин – Потепление скоро пройдет; его можно переждать в комфортабельных жилищах, на «летающих островах», в крайнем случае, на околоземных орбитах… А оно все не проходило.
…И, только начав терять, люди поняли, как много они имели, каким громадным в сравнении с тем, что можно приобрести в свое владение, было общее, не принадлежащее никому богатство: голубое небо с солнцем, воздух, которым можно дышать, вода, которую можно пить, орошать ею землю, купаться в ней, спокойная, безопасная для строений, транспорта и пешего хождения суша, родящая и сохраняющая жизнь почва.
10. ВИЗИТ ДАМЫ (Подъем)
11. ДЕВОЧКИ ИГРАЮТ В «КЛАССЫ»
Поэтому последующие недели Берн все свободное (от перелетов и переездов, от несложных обязанностей по команде) время отдавал одному занятию: находил сферодатчик и запрашивал у ИРЦ все новые сведения по истории. Исследования с готовыми концепциями он отклонял, отбирал первичные: сообщения газет и радио, кинохроники, телеролики, даже рекламу – лишь бы во всем чувствовался аромат времени. Наверно, ИРЦ и здесь подыгрывал информационной выразительностью: впечатление от голых фактов получалось порой настолько сильным, что Берн не мог уснуть.
Сообщения, аэросъемки, ноты держав, статистика, призывы деятелей и конференций, телерепортажи, доклады комиссий… Не все говорили малышам, не все имело смысл им говорить. Тер только заикнулся (и то неудачно) о разнобое интересов и действий множества бывших прежде государств, блоков, монополий, мафий, партий. Стремительный взлет цивилизации подверг суровой проверке на разумность этот разнобой, отстаивание всеми своего и пренебрежение общим для всех. Многое не выдержало проверку, осталось по ту сторону исторического перевала.
…Загрязнение среды, надо быть справедливым, заботило людей с самого начала, вызывало протесты, проекты и принятия мер. Но оно было лишь заметной подробностью на грубом нарушении устоявшегося энергетического баланса планеты – оскорбляло глаз, резало слух, шибало в нос… А главный зверь, Рассеянное Тепло, точил когти в безмолвии, в глубокой засаде; он равно набирал силу и от «вредных», и от «полезных» дел. Заводы грохочут, дымят, сливают в реки кислоты; теплоходы и танкеры грязнят океан нефтью; скоростные самолеты уничтожают озон… Это можно засечь, добраться по вещественной ниточке до причин, до виновников, поднять шум, потребовать наказания, компенсации, новых законов… А тепло – чье оно, от чего? Поди узнай. Да и пар костей не ломит.
Дольше всех и прикидывались, будто ничего не происходит, страны с развитой промышленностью и энергетикой. Вбирали население в города, наращивали там ассортимент техники, помогающей уберечься от загрязненной среды; даже, продавая во всем мире эти изделия, выглядели спасителями тех, кто мог купить. Взамен отравленных, отказывающихся родить полей сооружали гидропонные небоскребы, фабрики синтепищи – погрузились не так глубоко, вынырнули первыми. И тем утвердили лозунги: «Была бы энергия!», «Энергия спасает от всего!»
Спасение одних за счет других.
…Часть сведений ИРЦ выдал рекламами тех времен. Реклама респиратора-шумопоглотителя – намордника, охватывающего низ лица, обнимающего уши, с усиками телескопической антенны. Незаменимая вещь на улице, которую тут же показывает ИРЦ: рев потока машин, вонь отработанных газов, пыль от чего-то ремонтируемого-строимого-сносимого (копают экскаваторы, перемещают бульдозеры, бахают автокопры); суета, гам, галдеж стремящихся докричаться друг до друга беседующих; мусорные баки, люки со вспышками сварок… И тем не менее неодобрительно смотрят прохожие на лица немногих, защищенные суперреспираторами. Усмехаются, кивают, показывают пальцами. Оно и понятно: очень уж лица в них похожи на собачьи морды.
Но вот светский раут в загородном парке. Аллеи, рододендроны, кипарисы, розовые кущи. Здесь и помина нет промышленной вони и шума, но все дамы (обнаженные спины, длинные платья, изысканные прически) и их кавалеры (во фраках, мундирах, начищенной обуви, в орденах и нашивках) – в намордниках.
Переговариваются, прогуливаясь по аллеям, посредством радиоустройств. По изгибам спин видно, что дамы довольны остротами кавалеров. У женщин респираторы обшиты нитками жемчуга, украшены драгоценными камнями. Вот – крупно – явная кинозвезда. Неважно, что респиратор исказил черты ее дорогого лица, – все так же обворожителен взгляд лучистых глаз. Покупайте, покупайте, покупайте!.. Бал организован фирмой респираторов.
И дело пошло. Та же улица – но теперь все прохожие в намордниках с антеннами. Девушка, прогуливаясь с парнем, повторяет – со спины – ужимки светской дамы.
Реклама более позднего времени: «В скафандре – как дома!» Снова улица, только теперь на ней респираторными масками не спасешься. Бредут в сине-черном смоге, сквозь который с трудом проникают снопы света от фонарей и реклам, мимо законченных, маслянисто заляпанных стен, шагают через мусорные барханы (пепел, бумага, фольга, пластик) – фигуры космического вида. Только в гермошлеме не плакатный облик – испитое лицо с тревожными, почти безумными глазами. Тело вихляет за прозрачными, купленными на вырост доспехами среди шлангов, карманов, проводов. Их много, удальцов, которым нипочем городские стихии. Некоторые подходят к кубам-автоматам у стен и, подсоединив шланги, опускают жетон: в карманы заливается бурая или синяя вязкая масса. Может, это синтемолоко или синтехлеб с синтемаслом – кто разберет. В скафандре – как дома!.. Лирически бредут сквозь уличный ад прижавшиеся друг к другу двое; скафандр у него вверху пошире, внизу поуже, у нее наоборот – вместе они образуют ласкающий взгляд параллелограмм.
Реклама «Мой скафандр – моя крепость!»: драка, трое на одного. И один этот, хиленький, но в модернизированном и электрифицированном скафандре фирмы А побеждает троих громил в усталых скафандрах фирм Б, В и Г: двоих обращает в бегство, одному разбивает шлем – и тот, надышавшись смога, умирает в забавных судорогах…
Покупайте, покупайте, покупайте! И покупали. Берн хорошо понимал чувства и мысли людей того времени: «Да-да, ах, как это все нехорошо!.. Китов повыбили, селедка нефтью отдает, на улице дышать нечем, газеты предрекают разрушение природной среды. Грязевые дожди, солнце все время за облаками…
И куда это правительство смотрит, и ученые эти! Продукты дорожают, к синтемясу не подступишься, а тут еще надо респираторы покупать на всю семью, квартиру герметизировать, универсальный кондиционер ставить – не знаешь, как концы с концами свести! Надо, наверно, перейти в фирму „Петролеум рай“, там, говорят, хорошо платят. Что это та самая фирма, которую штрафовали за слив нечистот, за отравление воздуха? Ну, об этом пусть голова болит у боссов, у правительства – мы люди маленькие. Хе, значит, фирма и вправду состоятельная, не боится крупных штрафов, стоит перейти!.. Да и не так они, наверно, отравляют среду, это всегда напишут больше, чем есть на деле».
И так все миллиарды «маленьких людей»: заработать на респираторы, на скафандр, на «дачный интерпретатор» (моделирующий электронный комплекс, который позволял в комнате интерпретировать все – от сбора грибов в солнечный день до подводной охоты)… Как заработать, на чем? Неважно.
Одни покупали – другие производили. Чего стоили увещевания беречь почву, сохранять природу, не загрязнять реки и воздух, когда именно разрушение почв, загрязнение среды породили ту массу частных проблем и потребностей, какие никогда не породила бы чистота и сохранение природы, – проблем и потребностей, которые отменно удовлетворялись производством скафандров, респираторов, кондиционеров, переходных бункеров и так далее. Какой бум, занятость, прибыли! Хватит на любые штрафы. Покупайте, покупайте, покупайте!
Рыбку хорошо ловить в мутной воде, не в чистой.
Произвести, чтобы заработать. Заработать, чтобы купить произведенное другими. И тем дать заработать им. Чтобы и они смогли купить… Круговорот производства и потребления, мутный бурлящий вихрь, который легко подминает под себя глубокие идеи и учения, проекты оздоровления мира, любые глобальные проблемы. Побеждает одним: суммированной человеческой мелкостью.
Ведь и промышленники превосходили потребителей только в аппетитах.
Побеждала человеческая мелкость и тем – стихия.
…Это цельное впечатление природного процесса, пришпоренной человеческой активностью эволюции вспять! Даже и скафандры не противоречили ему, распространение их выглядело возвратом к панцирю, к внешнему – как у триллобитов и аммонитов, с которых начиналась жизнь, – скелету.
Социалистические страны, многие прогрессивные научные организации выступали с призывами, с разработанными предложениями о рациональном и более экономном использовании энергии и природного сырья, о развитии тех способов добычи и таких источников энергии (солнечной, водной, геотермической, приливной), которые, помогая в решении сегодняшних проблем, не создадут новых проблем в будущем; о многодесятилетнем и даже вековом планировании производства и распределения в масштабах всей планеты…
Буржуазные правительства и организации демонстрировали свое понимание этого, даже соглашались в принципе, но… но при условии, что эти меры не потеснят интересы фирм, производственных концернов, торговцев. И все оставалось на бумаге.
Эпоха нейтрида, эпоха обилия ядерной энергии, эпоха звездолетов. Наблюдая в сферодатчике блеск и нищету этого времени, сочетание высоких взлетов и глубочайших падений человечества, Берн понял, почему его ошарашила новость, что космические полеты начались почти при нем, в XX веке. Его неверие в их близость не касалось технической стороны: он понимал, что от скоростей ракет «Фау-2» и сверхзвуковых истребителей до первой космической рукой подать.
Но выход в космос – это не только техника.
Ведь сколько было сочинено об этом, сколько мечталось – и все в светлом, возвышенном ключе! Казалось, что дело это не для того склочного недалекого человечества, которое тогда обитало на Земле, а для иного – благородного, высокоорганизованного, какое появится еще не скоро.
Может быть, и энтузиасты космоплавания надеялись, что факт выхода в космос облагородит человечество?
Увы – и он это видел – эпоха звездоплавания также не переродила мир, как до нее эпохи радио, электричества, пара, книгопечатания и изобретения пластмасс. Эти штуки оказались мало связаны: звездные перелеты сами по себе, – а разрушение природы, истребление естественных богатств, перепроизводство энергии, потребительское вырождение само по себе.
Нейтрид – материал, по всем параметрам соответствующий ядерной энергии, выдерживающий миллионоградусные температуры, любые давления, напряжения, излучения, – безусловно, был одним из замечательнейших изобретений в истории человечества. Но именно он, сделав атомную энергию столь же доступной, легкой и универсальной в применении, какой до этого была электрическая, подвел мир к Потеплению.
Еще долго держалась надежда, что – поскольку все сложилось из маленьких действий, мелких побуждений и причин – Потепление скоро пройдет; его можно переждать в комфортабельных жилищах, на «летающих островах», в крайнем случае, на околоземных орбитах… А оно все не проходило.
…И, только начав терять, люди поняли, как много они имели, каким громадным в сравнении с тем, что можно приобрести в свое владение, было общее, не принадлежащее никому богатство: голубое небо с солнцем, воздух, которым можно дышать, вода, которую можно пить, орошать ею землю, купаться в ней, спокойная, безопасная для строений, транспорта и пешего хождения суша, родящая и сохраняющая жизнь почва.
10. ВИЗИТ ДАМЫ (Подъем)
Это случилось в 109 году, в разгар Потепления. В актив человечества к тому времени можно было занести только начавший распространяться общепланетный язык, впитавший в себя самое выразительное и точное из национальных (преимущественно из английского, русского, французского, китайского, хинди…), да применение индексовых имен. Причина того и другого была одна: смешение народов, переселения, смены мест и сред, бедственные ситуации, требующие быстрой связи и сотрудничества. Понятие постоянного места жительства стало абстрактным. Только служба информации в эти годы была на высоте.
Корабль Пришельцев долго кружил вокруг Земли, не привлекая внимания. Его конструкция: эллиптический диск на двух черных сигарах – была не самой примечательной среди обилия «ноевых ковчегов», в которых на различных орбитах спасались от потопа миллионы состоятельных «чистых» и «нечистых».
Потом вдруг стали замечать, что корабль этот легко меняет скорости, высоты, наклонения орбит, расходится со встречными – так, будто законы механики не для него были писаны. Это было – с точки зрения оборонительных систем на Земле – чревато неожиданностями и опасностями. Тревогу усилило и то, что корабль не отзывался на кодовые запросы… Одним словом, когда он оказался в пределах досягаемости, три ракеты противокосмической обороны с ядерными боеголовками были выпущены по этой цели с трех баз почти одновременно, с разницей в минуты.
Оказавшись в поле влияния корабля, ракеты не взорвались, последовали за ним звеном. Тотчас после этого на всех телеэкран Земли появилось лицо Прекрасной Дамы; название принадлежит газетчикам, но это действительно было очень красивое женское лицо.
– Люди! – сказала Дама; голос был безукоризненно чист и мелодичен. – Мы не есть то, что вы воспринимаете сейчас посредством ваших органов зрения и слуха. Мы прибыли в Солнечную систему издалека, из другой звездно-планетной системы, с целью поиска разумных существ и установления контактов с ними…
В разных странах ее речь звучала на языке именно этой страны.
– Земля привлекла наше внимание своим повышенным радио– и тепловым излучением. Наш образ жизни, как и реальный облик, и способы общения имеют мало общего с вашими. Поэтому мы еще не разобрались, что тут у вас и как.
Единственное, что, как мы надеемся нас сблизит, это мысль, разум, возможность понять друг друга. Но возникают сложности. Мы не можем для начала не отметить странный способ приветствовать гостей из иных миров.
Смотрите, какие «подарки» прислали нам с трех точек вашей планеты…
И под перечисление координат баз на экранах показался «эскорт» корабля Пришельцев: три ракеты разных конструкций и раскраски.
– Мы не считаем, что эти смертоносные «подарки» поднесли нам все люди Земли, – продолжала, снова появившись на экранах, Дама. – Поэтому и возвращаем их точно в те места, откуда они запущены. Даем находящимся там двенадцать часов на эвакуацию. Особо рекомендуем вывезти ядерную взрывчатку – иначе эти ракеты, взорвавшись, наделяют слишком много бед.
Точно в назначенный срок ракеты упали на свои базы и взорвались. Разрушения они произвели не такие уж и большие. Зато психический резонанс события был громаден: буря возмущения и страха уничтожила сначала прямых виновников запусков, затем покончила и с военными системами.
Выступление Прекрасной Дамы и – еще более – демонстрация Пришельцами своего умного могущества породили сверх того общепланетную волну радужных надежд и чаяний. Они тотчас начали высказываться в газетах, по радио и телевидению, в разговорах: что вот-де теперь все наладится, мудрые могущественные Пришельцы помогут людям, сообщат знания, как быстро охладить воды и атмосферу, успокоить сейсмику, уменьшить радиацию… Уж они-то знают, как надо, и все могут.
Но те что-то не спешили. Они день за днем, неделя за неделей кружили по Солнечной, не давая советов, и не сообщая сведений о себе. Корабль то приближался к Земле, изучал, видимо, разные участки ее поверхности, то описывал петли вокруг Луны, удалялся к иным планетам, к Солнцу, снова возвращался. Он ловко, вызывая восхищение космонавигаторов, совершал расхождения с кораблями землян, которые, презирая правила безопасности, набивались на встречи, – уходил от них с запредельными ускорениями.
Наконец три месяца спустя на телеэкранах снова появилось лицо Прекрасной Дамы.
– Люди, – сказала она чистым мелодичным голосом на всех языках сразу, – мы улетаем. Сумма наших впечатлений об увиденном и узнанном о вас такова, что мы не считаем себя вправе ни вступить с вами в обстоятельный контакт, ни открыть координаты места в Галактике, откуда мы прибыли. Похоже, что вы для этого не созрели.
Равным образом мы не считаем себя вправе удовлетворить высказываемые вами (и так понятные нам!) надежды помочь вам выпутаться из общепланетных экологических затруднений. Мы не делаем это не потому, что не располагаем соответствующими знаниями и возможностями. Мы ими располагаем, и если бы ваши беды имели естественные причины – будь то планетные или космические, – мы сочли бы непременным долгом помочь вам. Но все ваши беды – и многие на Земле это уже понимают – есть продукт деятельности, которую вы считаете разумной. Возрастание энтропии, выразившееся в Потеплении, климатической неустойчивости и многом ином, есть продукт вашего ума – и вашего безрассудства, вашей изобретательности – и вашей алчности, вашей страстной мечтательности – и вашей недальновидности, ваших амбиций – и страха жить.
Да, у вас есть знания, технические достижения… но почему вы не верите друг в друга, ополчаетесь, соперничаете? Почему большинству из вас сиюминутные блага заслоняют и прошлое и будущее, и весь мир? Почему никак не найдете точной меры взаимоотношений между собой, с природой? Почему даже в общей беде не можете объединиться? Ведь никто за вас это не сделает!
Если вы разумны по-настоящему, то должны найти выход из лабиринта, в который сами себя завели. А если нет, то и наша помощь будет не впрок – даже может сделать вас опасными для других, истинно разумных, но не столь активных цивилизаций во Вселенной Считайте, что сейчас вы держите экзамен на разумность. Мы верим в вас и не говорим: прощайте. До встречи, люди, до свидания!
Экраны погасли. Корабль пришельцев совершил изящный стремительный разворот, стал удаляться по гиперболической траектории в сторону ядра Галактики.
Бросившиеся было вдогонку корабли землян отстали…
Наверно (и даже наверняка), возрождение наступило бы и б этого события.
Исторические процессы волнообразны, после наивысшей фазы спада начинается подъем. Собственно, все было подготовлено предыдущим, назрело и созрело: и технические способы, общий язык, и, самое главное, все большее распространение социалистических, коллективистских идей – убежденность, что только в них, в объединении раздробленного человечества в разумно и мощно действующее целое, спасение его от гибели. Недоставало – особенно для тех ленивых умов и слабых душ, которые норовят то возлагать надежды на других, то винить во всех бедах других (таких всегда немало), последней малости: наглядного и убедительного толчка.
Визит пришельцев и послужил таким толчком. Все были посрамлены, унижены, все почувствовали себя виноватыми. И как-то быстрее начало доходить до сознания, что ни технические, ни общефилософские идеи сами по себе не материализуются.
Надо действовать.
Не коралловые чудеса Инда и не переход на солнечную энергию спасли планету – как не нейтрид и не тепловая энергия губили ее. Дело было в людях, и начинать приходилось с себя. Сникли, исчезли противостоящие друг другу и взаимно обличающие друг друга организации – были люди в беде, стремящиеся выбраться из беды. Началось согласование действий, совместное планирование, единение усилий.
…Берн, вникнув в историю, новыми глазами стал глядеть и на Ило: вот человек из того же XX века, что и он… Ну, правда, родился не в начале, а в конце его, в 1985 году, но мог быть ему внуком (а Иоганну Нимайеру даже и сыном). Человек, который прожил все это время! Не проспал, не пролежал в анабиозе в шахте, а участвовал в событиях и свершениях, делал новый мир.
Но глубоко на эту тему профессор не задумывался: в душе зарождались сомнения, которые не хотелось переводить в слова.
Корабль Пришельцев долго кружил вокруг Земли, не привлекая внимания. Его конструкция: эллиптический диск на двух черных сигарах – была не самой примечательной среди обилия «ноевых ковчегов», в которых на различных орбитах спасались от потопа миллионы состоятельных «чистых» и «нечистых».
Потом вдруг стали замечать, что корабль этот легко меняет скорости, высоты, наклонения орбит, расходится со встречными – так, будто законы механики не для него были писаны. Это было – с точки зрения оборонительных систем на Земле – чревато неожиданностями и опасностями. Тревогу усилило и то, что корабль не отзывался на кодовые запросы… Одним словом, когда он оказался в пределах досягаемости, три ракеты противокосмической обороны с ядерными боеголовками были выпущены по этой цели с трех баз почти одновременно, с разницей в минуты.
Оказавшись в поле влияния корабля, ракеты не взорвались, последовали за ним звеном. Тотчас после этого на всех телеэкран Земли появилось лицо Прекрасной Дамы; название принадлежит газетчикам, но это действительно было очень красивое женское лицо.
– Люди! – сказала Дама; голос был безукоризненно чист и мелодичен. – Мы не есть то, что вы воспринимаете сейчас посредством ваших органов зрения и слуха. Мы прибыли в Солнечную систему издалека, из другой звездно-планетной системы, с целью поиска разумных существ и установления контактов с ними…
В разных странах ее речь звучала на языке именно этой страны.
– Земля привлекла наше внимание своим повышенным радио– и тепловым излучением. Наш образ жизни, как и реальный облик, и способы общения имеют мало общего с вашими. Поэтому мы еще не разобрались, что тут у вас и как.
Единственное, что, как мы надеемся нас сблизит, это мысль, разум, возможность понять друг друга. Но возникают сложности. Мы не можем для начала не отметить странный способ приветствовать гостей из иных миров.
Смотрите, какие «подарки» прислали нам с трех точек вашей планеты…
И под перечисление координат баз на экранах показался «эскорт» корабля Пришельцев: три ракеты разных конструкций и раскраски.
– Мы не считаем, что эти смертоносные «подарки» поднесли нам все люди Земли, – продолжала, снова появившись на экранах, Дама. – Поэтому и возвращаем их точно в те места, откуда они запущены. Даем находящимся там двенадцать часов на эвакуацию. Особо рекомендуем вывезти ядерную взрывчатку – иначе эти ракеты, взорвавшись, наделяют слишком много бед.
Точно в назначенный срок ракеты упали на свои базы и взорвались. Разрушения они произвели не такие уж и большие. Зато психический резонанс события был громаден: буря возмущения и страха уничтожила сначала прямых виновников запусков, затем покончила и с военными системами.
Выступление Прекрасной Дамы и – еще более – демонстрация Пришельцами своего умного могущества породили сверх того общепланетную волну радужных надежд и чаяний. Они тотчас начали высказываться в газетах, по радио и телевидению, в разговорах: что вот-де теперь все наладится, мудрые могущественные Пришельцы помогут людям, сообщат знания, как быстро охладить воды и атмосферу, успокоить сейсмику, уменьшить радиацию… Уж они-то знают, как надо, и все могут.
Но те что-то не спешили. Они день за днем, неделя за неделей кружили по Солнечной, не давая советов, и не сообщая сведений о себе. Корабль то приближался к Земле, изучал, видимо, разные участки ее поверхности, то описывал петли вокруг Луны, удалялся к иным планетам, к Солнцу, снова возвращался. Он ловко, вызывая восхищение космонавигаторов, совершал расхождения с кораблями землян, которые, презирая правила безопасности, набивались на встречи, – уходил от них с запредельными ускорениями.
Наконец три месяца спустя на телеэкранах снова появилось лицо Прекрасной Дамы.
– Люди, – сказала она чистым мелодичным голосом на всех языках сразу, – мы улетаем. Сумма наших впечатлений об увиденном и узнанном о вас такова, что мы не считаем себя вправе ни вступить с вами в обстоятельный контакт, ни открыть координаты места в Галактике, откуда мы прибыли. Похоже, что вы для этого не созрели.
Равным образом мы не считаем себя вправе удовлетворить высказываемые вами (и так понятные нам!) надежды помочь вам выпутаться из общепланетных экологических затруднений. Мы не делаем это не потому, что не располагаем соответствующими знаниями и возможностями. Мы ими располагаем, и если бы ваши беды имели естественные причины – будь то планетные или космические, – мы сочли бы непременным долгом помочь вам. Но все ваши беды – и многие на Земле это уже понимают – есть продукт деятельности, которую вы считаете разумной. Возрастание энтропии, выразившееся в Потеплении, климатической неустойчивости и многом ином, есть продукт вашего ума – и вашего безрассудства, вашей изобретательности – и вашей алчности, вашей страстной мечтательности – и вашей недальновидности, ваших амбиций – и страха жить.
Да, у вас есть знания, технические достижения… но почему вы не верите друг в друга, ополчаетесь, соперничаете? Почему большинству из вас сиюминутные блага заслоняют и прошлое и будущее, и весь мир? Почему никак не найдете точной меры взаимоотношений между собой, с природой? Почему даже в общей беде не можете объединиться? Ведь никто за вас это не сделает!
Если вы разумны по-настоящему, то должны найти выход из лабиринта, в который сами себя завели. А если нет, то и наша помощь будет не впрок – даже может сделать вас опасными для других, истинно разумных, но не столь активных цивилизаций во Вселенной Считайте, что сейчас вы держите экзамен на разумность. Мы верим в вас и не говорим: прощайте. До встречи, люди, до свидания!
Экраны погасли. Корабль пришельцев совершил изящный стремительный разворот, стал удаляться по гиперболической траектории в сторону ядра Галактики.
Бросившиеся было вдогонку корабли землян отстали…
Наверно (и даже наверняка), возрождение наступило бы и б этого события.
Исторические процессы волнообразны, после наивысшей фазы спада начинается подъем. Собственно, все было подготовлено предыдущим, назрело и созрело: и технические способы, общий язык, и, самое главное, все большее распространение социалистических, коллективистских идей – убежденность, что только в них, в объединении раздробленного человечества в разумно и мощно действующее целое, спасение его от гибели. Недоставало – особенно для тех ленивых умов и слабых душ, которые норовят то возлагать надежды на других, то винить во всех бедах других (таких всегда немало), последней малости: наглядного и убедительного толчка.
Визит пришельцев и послужил таким толчком. Все были посрамлены, унижены, все почувствовали себя виноватыми. И как-то быстрее начало доходить до сознания, что ни технические, ни общефилософские идеи сами по себе не материализуются.
Надо действовать.
Не коралловые чудеса Инда и не переход на солнечную энергию спасли планету – как не нейтрид и не тепловая энергия губили ее. Дело было в людях, и начинать приходилось с себя. Сникли, исчезли противостоящие друг другу и взаимно обличающие друг друга организации – были люди в беде, стремящиеся выбраться из беды. Началось согласование действий, совместное планирование, единение усилий.
…Берн, вникнув в историю, новыми глазами стал глядеть и на Ило: вот человек из того же XX века, что и он… Ну, правда, родился не в начале, а в конце его, в 1985 году, но мог быть ему внуком (а Иоганну Нимайеру даже и сыном). Человек, который прожил все это время! Не проспал, не пролежал в анабиозе в шахте, а участвовал в событиях и свершениях, делал новый мир.
Но глубоко на эту тему профессор не задумывался: в душе зарождались сомнения, которые не хотелось переводить в слова.
11. ДЕВОЧКИ ИГРАЮТ В «КЛАССЫ»
Берн прохаживался по краю летающего острова, как по кабинету: пять шагов туда, пять обратно – по лужайке с короткой травой. Теперь у него нет кабинета. Собственно, недолго и устроить, приказать ИРЦ на каждой стоянке соответственным образом обставлять ему коттедж. Но это не то: так каждый сможет заказать себе кабинет. Соль не в том, что у него прежде был кабинет, а в том, что у него был, а у других – нет.
Солнце садилось. Тихо было на земле – как бывает тихо в степи у большой реки на закате. «Лапута» – и на ней было тихо, детишки угомонились – поднялась в уплотнившемся воздухе, плыла на километровой высоте. Ее едва заметно уносило от реки. Луг на правом берегу залил туман, только верхушка продолговатого холма выступала там из белесой глади, будто темная спина огромной рыбы. И оттуда, из-за реки, из хрустальной тишины и тумана легкое движение воздуха донесло фразу:
– Ну, Дин… ну, пусти! – произнесенную женским голосом. Профессор всмотрелся, ища на туманном лугу женщину и Дина, который не отпускал, – ничего не увидел. Вздохнул. Мысли приняли иное направление.
…Перед отлетом с командой «орлов» и Ило из Самарканда он нашел в укромном месте сферодатчик, поколебавшись, сказал:
– Лиор 18, Гобийский Биоцентр.
Шар, помедлив самую малость, осветился. Внутри была Ли. Сначала видна была только ее голова, за ней часть малахитовой стены «корпуса Ило», струя фонтана и ветвь с просвечивающими на солнце листьями. Ли шла в корпус. Берн смотрел на милый профиль с чуть вздернутым носиком, на задумчиво сжатые припухлые губы; витые пряди золотистых волос около шеи пружинками подрагивали в такт шагам, касались смуглого плеча. Постепенно в шар вместилось тело, руки, шагающие стройные ноги – Ли удалялась.
«Ли!..» – скорей подумал, чем позвал Берн.
Молодая женщина остановилась будто в раздумье, начала оборачиваться… В тот же миг профессор леопардом сиганул в кусты, оцарапался, присел там с колотящимся сердцем. Он вдруг понял, что боится встретиться с Ли взглядом.
Уже в кустах Берн сообразил, что мог просто прикрыть шар ладонями.
– Дурак! – в сердцах сказал он сферодатчику, вылезая, когда изображение погасло. – Я просто хотел посмотреть. ИРЦ ошеломил его ответом:
– Это замечательно, Альдобиан 42/256, что ты хоть сам уже знаешь, чего хочешь!
Электронная выразительность, юмор автомата.
Как он был душевно слеп: «студенточка»! А она более зрелая и сильная, чем он, – как и все они, умудренные такой историей.
Никогда, никогда Ли не скажет ему: «Ну, Аль… ну, пусти…» – никогда!
Назад пути нет – ни для миров, ни для людей.
Из Самарканда хордовые туннели пронесли их сквозь Памир и Гималаи в Астроград – некогда город в долине Брахмапутры, в 200 километрах южнее Джомолунгмы, а ныне просто самую известную в Солнечной системе местность: отсюда через электромагнитную катапульту стартовали с минимальной потерей вещества космические аппараты. Сюда же они и возвращались из космоса.
Первым делом посетили, конечно, Музей астронавтики. И в отделе анабиоза ни у кого из посетителей не было более толкового гида, чем у «орлов». Потом герметические вагончики канатной дороги вознесли команду на самую высокую гору мира. С нее они видели знаменитую катапульту: индукционную катушку, блестяще змеившуюся по ущелью от долины в горы; конец ее, приемостартовое жерло на специальной эстакаде, выносился на сотни метров над слепяще-белой вершиной Джомолунгмы. Внутри катушки проскакивали, ускоряясь, продолговатые обтекаемые тела, вылетали из жерла в разреженный темно-синий воздух; им требовалось теперь чуть поддать дюзами, чтобы набрать космическую скорость.
Берн стремился в Европу – и они направились в Европу. В лесах Прибужья «орлы» вместе со взрослыми расчищали заброшенную просеку; и хоть вклад их состоял в том, что они сносили к кострам обрубленные ветки да перегоняли в прокопанные канавы лягушек и ужей из обреченных на высыхание болот, все равно это было приобщение к принципу: «Земля – наш дом». Потом дневка в Карпатах, двухсуточная остановка на Дунае – и Цюрих.
Прибыв в родные места, Берн заново почувствовал силу пронесшегося над планетой шквала. Даже Альпы изменились: вместо ледниковых шапок – леса.
Исчезло питаемое ледниками Цюрихское озеро.
Здание университета с башенками и колоннами сохранилось, его берегли как архитектурный памятник Земной эры. Только теперь здесь был не университет – автоматическая кондитерская фабрика, которую «орлы» посетили с великим удовольствием.
Да, сохранившееся содержалось в порядке, появились новые сооружения – но Берн будто блуждал среди незримых руин…
И здесь он, старожил, был в центре внимания малышей, показывал и рассказывал, где что было, – и малость перебрал. Когда сообщил «орлам», что это здание с башенкой было университетом, где учились восемь тысяч студентов, а он сам был там профессором, у тех возникли вопросы: что такое студенты, профессор? Берн принялся объяснять – ив нынешних понятиях невольно вышло, что он был учителем для взрослых. Малыши ахнули, а кто-то позади тихонько произнес:
– Бхе-бхе!..
Если Дед Ило, известный всей планете человек, всего лишь учитель для них, малявок, то каким немыслимым гигантом и героем должен быть «учитель для взрослых?» И чтобы им был Аль, который – они видели – во всех отношениях уступал Деду!..
Само понятие «учитель для взрослых» им казалось невозможным: взрослых не учили, они сами учились в делах от умеющих и знающих. Да и малышам никто никогда ничего не вдалбливал. В республике Малышовке читать они выучились, читая («А я эти знаки уже умею прочесть!.. А я Гулливера прочитал!..»), как и плавать они выучились, купаясь, как и летать на биокрыльях, пользоваться автовагончиками и многим другим они выучились в игре, соперничестве, азартных попытках.
Солнце садилось. Тихо было на земле – как бывает тихо в степи у большой реки на закате. «Лапута» – и на ней было тихо, детишки угомонились – поднялась в уплотнившемся воздухе, плыла на километровой высоте. Ее едва заметно уносило от реки. Луг на правом берегу залил туман, только верхушка продолговатого холма выступала там из белесой глади, будто темная спина огромной рыбы. И оттуда, из-за реки, из хрустальной тишины и тумана легкое движение воздуха донесло фразу:
– Ну, Дин… ну, пусти! – произнесенную женским голосом. Профессор всмотрелся, ища на туманном лугу женщину и Дина, который не отпускал, – ничего не увидел. Вздохнул. Мысли приняли иное направление.
…Перед отлетом с командой «орлов» и Ило из Самарканда он нашел в укромном месте сферодатчик, поколебавшись, сказал:
– Лиор 18, Гобийский Биоцентр.
Шар, помедлив самую малость, осветился. Внутри была Ли. Сначала видна была только ее голова, за ней часть малахитовой стены «корпуса Ило», струя фонтана и ветвь с просвечивающими на солнце листьями. Ли шла в корпус. Берн смотрел на милый профиль с чуть вздернутым носиком, на задумчиво сжатые припухлые губы; витые пряди золотистых волос около шеи пружинками подрагивали в такт шагам, касались смуглого плеча. Постепенно в шар вместилось тело, руки, шагающие стройные ноги – Ли удалялась.
«Ли!..» – скорей подумал, чем позвал Берн.
Молодая женщина остановилась будто в раздумье, начала оборачиваться… В тот же миг профессор леопардом сиганул в кусты, оцарапался, присел там с колотящимся сердцем. Он вдруг понял, что боится встретиться с Ли взглядом.
Уже в кустах Берн сообразил, что мог просто прикрыть шар ладонями.
– Дурак! – в сердцах сказал он сферодатчику, вылезая, когда изображение погасло. – Я просто хотел посмотреть. ИРЦ ошеломил его ответом:
– Это замечательно, Альдобиан 42/256, что ты хоть сам уже знаешь, чего хочешь!
Электронная выразительность, юмор автомата.
Как он был душевно слеп: «студенточка»! А она более зрелая и сильная, чем он, – как и все они, умудренные такой историей.
Никогда, никогда Ли не скажет ему: «Ну, Аль… ну, пусти…» – никогда!
Назад пути нет – ни для миров, ни для людей.
Из Самарканда хордовые туннели пронесли их сквозь Памир и Гималаи в Астроград – некогда город в долине Брахмапутры, в 200 километрах южнее Джомолунгмы, а ныне просто самую известную в Солнечной системе местность: отсюда через электромагнитную катапульту стартовали с минимальной потерей вещества космические аппараты. Сюда же они и возвращались из космоса.
Первым делом посетили, конечно, Музей астронавтики. И в отделе анабиоза ни у кого из посетителей не было более толкового гида, чем у «орлов». Потом герметические вагончики канатной дороги вознесли команду на самую высокую гору мира. С нее они видели знаменитую катапульту: индукционную катушку, блестяще змеившуюся по ущелью от долины в горы; конец ее, приемостартовое жерло на специальной эстакаде, выносился на сотни метров над слепяще-белой вершиной Джомолунгмы. Внутри катушки проскакивали, ускоряясь, продолговатые обтекаемые тела, вылетали из жерла в разреженный темно-синий воздух; им требовалось теперь чуть поддать дюзами, чтобы набрать космическую скорость.
Берн стремился в Европу – и они направились в Европу. В лесах Прибужья «орлы» вместе со взрослыми расчищали заброшенную просеку; и хоть вклад их состоял в том, что они сносили к кострам обрубленные ветки да перегоняли в прокопанные канавы лягушек и ужей из обреченных на высыхание болот, все равно это было приобщение к принципу: «Земля – наш дом». Потом дневка в Карпатах, двухсуточная остановка на Дунае – и Цюрих.
Прибыв в родные места, Берн заново почувствовал силу пронесшегося над планетой шквала. Даже Альпы изменились: вместо ледниковых шапок – леса.
Исчезло питаемое ледниками Цюрихское озеро.
Здание университета с башенками и колоннами сохранилось, его берегли как архитектурный памятник Земной эры. Только теперь здесь был не университет – автоматическая кондитерская фабрика, которую «орлы» посетили с великим удовольствием.
Да, сохранившееся содержалось в порядке, появились новые сооружения – но Берн будто блуждал среди незримых руин…
И здесь он, старожил, был в центре внимания малышей, показывал и рассказывал, где что было, – и малость перебрал. Когда сообщил «орлам», что это здание с башенкой было университетом, где учились восемь тысяч студентов, а он сам был там профессором, у тех возникли вопросы: что такое студенты, профессор? Берн принялся объяснять – ив нынешних понятиях невольно вышло, что он был учителем для взрослых. Малыши ахнули, а кто-то позади тихонько произнес:
– Бхе-бхе!..
Если Дед Ило, известный всей планете человек, всего лишь учитель для них, малявок, то каким немыслимым гигантом и героем должен быть «учитель для взрослых?» И чтобы им был Аль, который – они видели – во всех отношениях уступал Деду!..
Само понятие «учитель для взрослых» им казалось невозможным: взрослых не учили, они сами учились в делах от умеющих и знающих. Да и малышам никто никогда ничего не вдалбливал. В республике Малышовке читать они выучились, читая («А я эти знаки уже умею прочесть!.. А я Гулливера прочитал!..»), как и плавать они выучились, купаясь, как и летать на биокрыльях, пользоваться автовагончиками и многим другим они выучились в игре, соперничестве, азартных попытках.