Сборник. Былины. Исторические песни. Баллады

   Илья Муромец ходит по избы.
   Стали его спрашивать,
   Как он выздоровел.
   Илья и рассказал им,
   Как приходили калики перехожие,
   Поили его питьицем медвяныим -
   И с того он стал владать рукамы и ногамы
   И силушку получил великую.
   Пошел Илья в раздольице чисто поле,
   Видит: мужик ведет жеребчика немудрого,
   Бурого жеребчика косматенького.
   Покупал Илья того жеребчика,
   Что запросил мужик, то и дал;
   Становил жеребчика в сруб на три месяца,
   Кормил его пшеном белояровым,
   Поил свежей ключевой водой.
   И прошло поры-времени три месяца.
   Стал Илья жеребчика по три ночи в саду поваживать,
   В три росы его выкатывал;
   Подводил ко тыну ко высокому,
   И стал бурушко через тын перескакивать
   И в ту сторону и в другую сторону.
   Тут Илья Муромец Седлал добра коня, зауздывал,
   Брал у батюшки, у матушки Прощеньице-благословеньице
   И поехал в раздольице чисто поле.

Илья Муромец и Святогор

   Как не далече-далече во чистом во поли,
   Тута куревка да поднималася,
   А там пыль столбом да поднималася, -
   Оказался во поли добрый молодец,
   Русский могучий Святогор-богатырь.
   У Святогора конь да будто лютый зверь,
   А богатырь сидел да во косу сажень,
   Он едет в поле, спотешается,
   Он бросает палицу булатную
   Выше лесушку стоячего,
   Ниже облаку да ходячего,
   Улетает эта палица
   Высоко да по поднебесью;
   Когда палица да вниз спускается,
   Он подхватывает да одной рукой.
   Наезжает Святогор-богатырь
   Во чистом поли он на сумочку да скоморошную.
   Он с добра коня да не спускается,
   Хотел поднять погонялкой эту сумочку, -
   Эта сумочка да не ворохнется;
   Опустился Святогор да со добра коня,
   Он берет сумочку да одной рукой, -
   Эта сумочка да не сшевелится;
   Как берет он обема рукам,
   Принатужился он силой богатырской,
   По колен ушел да в мать сыру землю, -
   Эта сумочка да не сшевелится,
   Не сшевелится да не поднимется.
   Говорит Святогор да он про себя:
   «А много я по свету езживал,
   А такого чуда я не видывал,
   Что маленькая сумочка да не сшевелится,
   Не сшевелится да не сдымается,
   Богатырской силы не сдавается».
   Говорит Святогор да таковы слова:
   «Верно, тут мне, Святогору, да и смерть пришла».
   И взмолился он да своему коню:
   «Уж ты, верный богатырский конь,
   Выручай теперь хозяина».
   Как схватился он да за уздечику серебряну,
   Он за ту подпругу золоченую,
   За то стремечко да за серебряно,
   Богатырский конь да принатужился,
   А повыдернул он Святогора из сырой земли.
   Тут садился Святогор да на добра коня,
   И поехал по чисту полю
   Он ко тем горам да Араратскиим.
   Утомился Святогор, да он умаялся
   С этой сумочкой да скоморошноей,
   И уснул он на добром коне,
   Заснул он крепким богатырским сном.
   Из-под далеча-далеча из чиста поля
   Выезжал старой казак да Илья Муромец,
   Илья Муромец да сын Иванович,
   Увидал Святогора он богатыря:
   «Что за чудо вижу во чистом поли,
   Что богатырь едет на добром кони,
   Под богатырем-то конь да будто лютый зверь,
   А богатырь спит крепко-накрепко».
   Как скричал Илья да зычным голосом:
   «Ох ты гой еси, удалой добрый молодец!
   Ты что, молодец, да издеваешься,
   А ты спишь ли, богатырь, аль притворяешься,
   Не ко мне ли, старому, да подбираешься?
   А на это я могу ответ держать».
   От богатыря да тут ответу нет.
   А вскричал Илья да пуще прежнего,
   Пуще прежнего да зычным голосом,
   От богатыря да тут ответа нет.
   Разгорелось сердце богатырское
   А у старого казака Ильи Муромца,
   Как берет он палицу булатную,
   Ударяет он богатыря да по белым грудям,
   А богатырь спит, не просыпается.
   Рассердился тут да Илья Муромец,
   Разъезжается он во чисто поле,
   А с разъезду ударяет он богатыря
   Пуще прежнего он палицей булатною,
   Богатырь спит, не просыпается.
   Рассердился тут старый казак да Илья Муромец,
   А берет он шалапугу подорожную,
   А не малу шалапугу – да во сорок пуд,
   Разъезжается он со чиста поля,
   И ударил он богатыря по белым грудям,
   И отшиб он себе да руку правую.
   Тут богатырь на кони да просыпается,
   Говорит богатырь таково слово:
   «Ох, как больно русски мухи кусаются!»
   Поглядел богатырь в руку правую,
   Увидал тут Илью Муромца,
   Он берет Илью да за желты кудри,
   Положил Илью да он к себе в карман,
   Илью с лошадью да богатырскоей,
   И поехал он да по святым горам,
   По святым горам да Араратскиим.
   Как день он едет до вечера,
   Темну ноченьку да он до утра,
   И второй он день едет до вечера,
   Темну ноченьку он до утра,
   Как на третий-то да на денечек
   Богатырский конь стал спотыкатися.
   Говорит Святогор да коню доброму:
   «Ах ты, волчья сыть да травяной мешок,
   Уж ты что, собака, спотыкаешься?
   Ты идти не мошь аль везти не хошь?»
   Говорит тут верный богатырский конь
   Человеческим да он голосом:
   «Как прости-тко ты меня, хозяйнушко,
   А позволь-ка мне да слово вымолвить.
   Третьи суточки да ног не складучи
   Я вожу двух русскиих могучиих богатырей,
   Да й в третьих с конем богатырскиим».
   Тут Святогор-богатырь да опомнился,
   Что у него в кармане тяжелешенько;
   Он берет Илью за желты кудри,
   Он кладет Илью да на сыру землю
   Как с конем его да богатырскиим.
   Начал спрашивать да он, выведывать:
   «Ты скажи, удалый добрый молодец,
   Ты коей земли да ты какой орды?
   Если ты богатырь святорусский,
   Дак поедем мы да во чисто поле,
   Попробуем мы силу богатырскую».
   Говорит Илья да таковы слова:
   «Ай же ты, удалой добрый молодец!
   Я вижу силушку твою великую,
   Не хочу я с тобой сражатися,
   Я желаю с тобой побрататися».
   Святогор-богатырь соглашается,
   Со добра коня да опущается,
   И раскинули они тут бел шатер,
   А коней спустили во луга зеленые,
   Во зеленые луга они стреножили.
   Сошли они оба во белой шатер,
   Они друг другу порассказалися,
   Золотыми крестами поменялися,
   Они с друг другом да побраталися,
   Обнялись они, поцеловалися,
   – Святогор-богатырь да будет больший брат,
   Илья Муромец да будет меньший брат.
   Хлеба-соли тут они откушали,
   Белой лебеди порушали
   И легли в шатер да опочив держать.
   И недолго, немало спали – трое суточек,
   На четверты они да просыпалися,
   В путь-дороженьку да отправлялися.
   Как седлали они да коней добрыих,
   И поехали они да не в чисто поле,
   А поехали они да по святым горам,
   По святым горам да Араратскиим.
   Прискакали на гору Елеонскую,
   Как увидели они да чудо чудное,
   Чудо чудное да диво дивное:
   На горы на Елеонския
   Как стоит тута да дубовый гроб.
   Как богатыри с коней спустилися,
   Они ко гробу к этому да наклонилися,
   Говорит Святогор да таковы слова
   «А кому в этом гробе лежать сужено?
   Ты послушай-ка, мой меньший брат,
   Ты ложись-ка во гроб да померяйся,
   Тебе ладен ли да тот дубовый гроб».
   Илья Муромец да тут послушался
   Своего ли братца большего,
   Он ложился, Илья, да в тот дубовый гроб.
   Этот гроб Ильи да не поладился,
   Он в длину длинен и в ширину широк.
   И ставал Илья да с того гроба,
   А ложился в гроб да Свягогор-богатырь.
   Святогору гроб да поладился,
   В длину по меры и в ширину как раз.
   Говорит Святогор да Ильи Муромцу:
   «Ай же ты, Илья да мой меньший брат,
   Ты покрой-ка крышечку дубовую,
   Полежу в гробу я, полюбуюся».
   Как закрыл Илья крышечку дубовую,
   Говорит Святогор таковы слова:
   «Ай же ты, Илюшенька да Муромец!
   Мне в гробу лежать да тяжелешенько,
   Мне дышать-то нечем, да тошнешенько,
   Ты открой-ка крышечку дубовую,
   Ты подай-ка мне да свежа воздуху».
   Как крышечка не поднимается,
   Даже щелочка не открывается.
   Говорит Святогор да таковы слова:
   «Ты разбей-ка крышечку саблей вострою».
   Илья Свягогора послушался,
   Берет он саблю вострую,
   Ударяет по гробу дубовому.
   А куда ударит Илья Муромец,
   Тут становятся обручи железные.
   Начал бить Илья да вдоль и поперек,
   – Все железные обручи становятся.
   Говорит Святогор да таковы слова:
   «Ах ты, меньший брат да Илья Муромец!
   Видно, тут мне, богатырю, кончинушка.
   Ты схорони меня да во сыру землю,
   Ты бери-тко моего коня да богатырского,
   Наклонись-ка ты ко гробу ко дубовому,
   Я здохну тебе да в личко белое,
   У тя силушки да поприбавится».
   Говорит Илья да таковы слова:
   «У меня головушка есть с проседью,
   Мне твоей-то силушки не надобно,
   А мне своей-то силушки достаточно.
   Если силушки у меня да прибавится,
   Меня не будет носить да мать сыра земля.
   И не надо мне твоего коня да богатырского,
   А мне-ка служит верой-правдою
   Мне старой Бурушка косматенький».
   Тута братьица да распростилися,
   Святогор остался лежать да во сырой земли,
   А Илья Муромец поехал по святой Руси
   Ко тому ко городу ко Киеву
   А ко ласковому князю ко Владимиру.
   Рассказал он чудо чудное,
   Как схоронил он Святогора да богатыря
   На той горы на Елеонскии.
   Да тут Святогору и славу поют,
   А Ильи Муромцу да хвалу дают.
   А на том былинка и закончилась.

Илья Муромец и Соловей-разбойник

   Из того ли-то из города из Муромля,
   Из того села да с Карачарова
   Выезжал удаленький дородный добрый молодец;
   Он стоял заутреню во Муромли,
   А и к обеденке поспеть хотел он в стольный
   Киев– град,
   Да и подъехал он ко славному ко городу
   к Чернигову.
   У того ли города Чернигова
   Нагнано-то силушки черным-черно,
   А и черным-черно, как черна ворона;
   Так пехотою никто тут не похаживат,
   На добром кони никто тут не проезживат,
   Птица черный ворон не пролетыват,
   Серый зверь да не прорыскиват.
   А подъехал как ко силушке великоей,
   Он как стал-то эту силушку великую,
   Стал конем топтать да стал копьем колоть,
   А и побил он эту силу всю великую.
   Он подъехал-то под славный под Чернигов-град.
   Выходили мужички да тут черниговски
   И отворяли-то ворота во Чернигов-град,
   А и зовут его в Чернигов воеводою.
   Говорит-то им Илья да таковы слова:
   «Ай же мужички да вы черниговски!
   Я нейду к вам во Чернигов воеводою.
   Укажите мне дорожку прямоезжую,
   Прямоезжую да в стольный Киев-град».
   Говорили мужички ему черниговски:
   «Ты удаленький дородный добрый молодец,
   А и ты славныя богатырь святорусскии!
   Прямоезжая дорожка заколодела,
   Заколодела дорожка, замуравела;
   А и по той ли по дорожке прямоезжею
   Да и пехотою никто да не прохаживал,
   На добром кони никто да не проезживал:
   Как у той ли-то у грязи-то у черноей,
   Да у той ли у березы у покляпыя,
   Да у той ли речки у Смородины,
   У того креста у Леванидова
   Сиди Соловей-разбойник во сыром дубу,
   Сиди Соловей-разбойник Одихмантьев сын;
   А то свищет Соловей да по-соловьему
   Он кричит, злодей-разбойник, по-звериному,
   И от его ли-то, от посвисту соловьего,
   И от его ли-то, от покрику звериного,
   То все травушки-муравы уплетаются,
   Все лазуревы цветочки отсыпаются,
   Темны лесушки к земли вси приклоняются,
   А что есть людей, то все мертвы лежат.
   Прямоезжею дороженькой пятьсот есть верст,
   А и окольноей дорожкой цела тысяща».
   Он пустил добра коня да и богатырского.
   Он поехал-то дорожкой прямоезжею.
   Его добрый конь да богатырскии
   С горы на гору стал перескакивать,
   С холмы на холму стал перемахивать,
   Мелки реченьки, озерка промеж ног спущал.
   Подъезжает он ко речке ко Смородинке,
   Да ко тоей он ко грязи он ко черноей,
   Да ко тое ко березе ко покляпые,
   К тому славному кресту ко Леванидову.
   Засвистал-то Соловей да и по-соловьему,
   Закричал злодей-разбойник по-звериному,
   Так все травушки-муравы уплеталися,
   Да и лазуревы цветочки отсыпалися,
   Темны лесушки к земле вси приклонилися.
   Его добрый конь да богатырскии,
   А он на корзни да потыкается.
   А и как старый-от казак да Илья Муромец
   Берет плеточку шелковую в белу руку,
   А он бил коня а по крутым ребрам;
   Говорил-то он, Илья, да таковы слова:
   «Ах ты, волчья сыть да и травяной мешок!
   Али ты идти не хошь, али нести не мошь?
   Что ты на корзни, собака, потыкаешься?
   Не слыхал ли посвисту соловьего,
   Не слыхал ли покрику звериного,
   Не видал ли ты ударов богатырскиих?»
   А и тут старыя казак да Илья Муромец
   Да берет-то он свои тугой лук разрывчатый,
   Во свои берет во белы он во ручушки,
   Он тетивочку шелковеньку натягивал,
   А он стрелочку каленую накладывал,
   То он стрелил в того Соловья-разбойника,
   Ему выбил право око со косицею.
   Он спустил-то Соловья да на сыру землю,
   Пристегнул его ко правому ко стремечку булатному,
   Он повез его по славну по чисту полю,
   Мимо гнездышко повез да соловьиное.
   В том гнездышке да соловьиноем
   А случилось быть да и три дочери,
   А и три дочери его любимыих;
   Больша дочка эта смотрит во окошечко косящато,
   Говорит она да таковы слова.
   «Едет-то наш батюшка чистым полем,
   А сидит-то на добром кони,
   Да везет он мужичища-деревенщину,
   Да у правого стремени прикована».
   Поглядела его друга дочь любимая,
   Говорила-то она да таковы слова:
   «Едет батюшко раздольицем чистым полем,
   Да и везет он мужичища-деревенщину,
   Да и ко правому ко стремени прикована».
   Поглядела его меньша дочь любимая,
   Говорила-то она да таковы слова:
   «Едет мужичищо-деревенщина,
   Да и сидит, мужик, он на добром кони,
   Да и везет-то наша батюшка у стремени,
   У булатного у стремени прикована.
   Ему выбито-то право око со косицею».
   Говорила-то и она да таковы слова.
   «Ай же мужевья наши любимые!
   Вы берите-тко рогатины звериные,
   Да бегите-тко в раздольице чисто поле,
   Да вы бейте мужичища-деревенщину!»
   Эти мужевья да их любимые,
   Зятевья то есть да соловьиные,
   Похватали как рогатины звериные
   Да и бежали-то они да и во чисто поле
   К тому ли мужичищу-деревенщине,
   Да хотят убить-то мужичища-деревенщину.
   Говорит им Соловей-разбойник Одихмантьев сын:
   «Ай же зятевья мои любимые!
   Побросайте-тко рогатины звериные,
   Вы зовите мужика да деревенщину,
   В свое гнездышко зовите соловьиное,
   Да кормите его ествушкой сахарною,
   Да вы пойте его питьицем медвяныим,
   Да и дарите ему дары драгоценные».
   Эти зятевья да соловьиные
   Побросали-то рогатины звериные
   А и зовут-то мужика да и деревенщину
   Во то гнездышко во соловьиное;
   Да и мужик-от-деревенщина не слушатся,
   А он едет-то по славному чисту полю,
   Прямоезжею дорожкой в стольный Киев-град.
   Он приехал-то во славный стольный Киев-град
   А ко славному ко князю на широкий двор.
   А и Владимир-князь он вышел со Божьей церкви,
   Он пришел в палату белокаменну,
   Во столовую свою во горенку.
   Они сели есть да пить да хлеба кушати,
   Хлеба кушати да пообедати.
   А и тут старыя казак да Илья Муромец
   Становил коня да посередь двора,
   Сам идет он во палаты белокаменны,
   Проходил он во столовую во горенку,
   На пяту он дверь-ту поразмахивал,
   Крест-от клал он по-писаному,
   Вел поклоны по-ученому,
   На всё на три, на четыре на сторонки
   низко кланялся,
   Самому князю Владимиру в особину,
   Еще всем его князьям он подколенныим.
   Тут Владимир-князь стал молодца выспрашивать:
   «Ты скажи-тко, ты откулешный, дородный
   добрый молодец,
   Тобе как-то молодца да именем зовут,
   Величают удалого по отечеству?»
   Говорил-то старыя казак да Илья Муромец:
   «Есть я с славного из города из Муромля,
   Из того села да с Карачарова,
   Есть я старыя казак да Илья Муромец,
   Илья Муромец да сын Иванович!»
   Говорит ему Владимир таковы слова:
   «Ай же ты, старыя казак да Илья Муромец!
   Да и давно ли ты повыехал из Муромля,
   И которою дороженькой ты ехал в стольный Киев-град?»
   Говорил Илья он таковы слова:
   «Ай ты, славныя Владимир стольнокиевский!
   Я стоял заутреню христовскую во Муромле,
   А и к обеденке поспеть хотел я в стольный Киев-град,
   То моя дорожка призамешкалась;
   А я ехал-то дорожкой прямоезжею,
   Прямоезжею дороженькой я ехал мимо-то Чернигов-град.
   Ехал мимо эту грязь да мимо черную,
   Мимо славну реченьку Смородину,
   Мимо славную березу-ту покляпую,
   Мимо славный ехал Леванидов крест».
   Говорил ему Владимир таковы слова:
   «Ай же мужичищо-деревенщина!
   Во глазах, мужик, да подлыгаешься,
   Во глазах, мужик, да насмехаешься!
   Как у славного у города Чернигова
   Нагнано тут силы много-множество,
   То пехотою никто да не прохаживал,
   И на добром коне никто да не проезживал,
   Туды серый зверь да не прорыскивал,
   Птица черный ворон не пролетывал;
   А у той ли-то у грязи-то у черноей
   Да у славноей у речки у Смородины,
   А и у той ли у березы у покляпые,
   У того креста у Леванидова
   Соловей сидит разбойник Одихмантьев сын;
   То как свищет Соловей да по-соловьему,
   Как кричит злодей-разбойник по-звериному,
   То все травушки-муравы уплетаются,
   А лазуревы цветки прочь отсыпаются,
   Темны лесушки к земли вси приклоняются,
   А что есть людей, то вси мертво лежат».
   Говорил ему Илья да таковы слова:
   «Ты, Владимир-князь да стольнокиевский!
   Соловей-разбойник на твоем дворе,
   Ему выбито ведь право око со косицею,
   И он к стремени булатному прикованный».
   То Владимир князь-от стольнокиевский,
   Он скорешенько ставал да на резвы ножки,
   Кунью шубоньку накинул на одно плечко,
   То он шапочку соболью на одно ушко,
   Он выходит-то на свой-то на широкий двор
   Посмотреть на Соловья-разбойника.
   Говорил-то ведь Владимир-князь да таковы слова:
   «Засвищи-тко, Соловей, ты по-соловьему,
   Закричи-тко, собака, по-звериному».
   Говорил-то Соловей ему разбойник
   Одихмантьев сын: «Не у вас-то я сегодня, князь, обедаю,
   А не вас-то я хочу да и послушати,
   Я обедал-то у старого казака Ильи Муромца,
   Да его хочу-то я послушати».
   Говорил-то как Владимир-князь
   да стольнокиевский: «Ай же старыя казак ты, Илья Муромец!
   Прикажи-тко засвистать ты Соловью да и по-соловьему,
   Прикажи-тко закричать да по-звериному».
   Говорил Илья да таковы слова:
   «Ай же Соловей-разбойник Одихмантьев сын!
   Засвищи-тко ты в пол-свисту соловьего,
   Закричи-тко ты во пол-крику звериного».
   Говорил-то ему Соловей-разбойник Одихмантьев сын:
   «Ай же старыя казак ты, Илья Муромец,
   Мои раночки кровавы запечатались,
   Да не ходят-то мои уста сахарные:
   Не могу засвистать да и по-соловьему,
   Закричать-то не могу я по-звериному,
   А и вели-тко князю ты Владимиру
   Налить чару мни да зелена вина,
   Я повыпью-то как чару зелена вина,
   Мои раночки кровавы поразойдутся,
   Да уста мои сахарни порасходятся,
   Да тогда я засвищу да по-соловьему,
   Да тогда я закричу да по-звериному».
   Говорил Илья тот князю он Владимиру:
   «Ты, Владимир-князь да стольнокиевский!
   Ты поди в свою столовую во горенку,
   Наливай-ко чару зелена вина,
   Ты не малую стопу да полтора ведра,
   Подноси-ко к Соловью к разбойнику».
   То Владимир-князь да стольнокиевский,
   Он скоренько шел в столову свою горенку,
   Наливал он чару зелена вина,
   Да не малу он стопу да полтора ведра,
   Разводил медами он стоялыми,
   Приносил-то он ко Соловью-разбойнику.
   Соловей-разбойник Одихмантьев сын,
   Принял чарочку от князя он одной ручкой,
   Выпил чарочку-то Соловей одным духом.
   Засвистал как Соловей тут по-соловьему,
   Закричал разбойник по-звериному,
   Маковки на теремах покривились,
   А околенки во теремах рассыпались
   От его от посвисту соловьего,
   А что есть-то лкэдюшек, так все мертвы лежат;
   А Владимир-князь-от стольнокиевский,
   Куньей шубонькой он укрывается.
   А и тут старый-от казак да Илья Муромец,
   Он скорешенько садился на добра коня,
   А и он вез-то Соловья да во чисто поле,
   И он срубил ему да буйну голову.
   Говорил Илья да таковы слова:
   «Тебе полно-тко свистать да по-соловьему,
   Тебе полно-тко кричать да по-звериному,
   Тебе полно-тко слезить да отцей-матерей,
   Тебе полно-тко вдовить да жен молодыих,
   Тебе полно-тко спущать-то сиротать да малых детушек»,
   А тут, Соловью, ему и славу поют,
   А и славу поют ему век по веку.

Илья Муромец и голи кабацкие

   Славныя Владымир стольнёкиевской
   Собирал-то он славный почестен пир
   На многих князей он и бояров,
   Славных сильных могучих богатырей;
   А на пир ли-то он не позвал
   Старого казака Ильи Муромца.
   Старому казаку Илье Муромцу
   За досаду показалось-то великую,
   Й он не знает, что ведь сделати
   Супротив тому князю Владымиру.
   И он берет-то как свой тугой лук розрывчатой,
   А он стрелочки берет каленыи,
   Выходил Илья он да на Киев-град
   И по граду Киеву стал он похаживать
   И на матушки Божьи церквы погуливать.
   На церквах-то он кресты вси да повыломал,
   Маковки он залочены вси повыстрелял.
   Да кричал Илья он во всю голову,
   Во всю голову кричал он громким голосом:
   «Ай же, пьяници вы, голюшки кабацкии!
   Да и выходите с кабаков, домов питейных
   И обирайте-тко вы маковки да золоченыи,
   То несите в кабаки, в домы питейные,
   Да вы пейте-тко да вина досыта».
   Там доносят-то ведь князю да Владымиру:
   «Ай Владымир князь да стольнёкиевской!
   А ты ешь да пьешь да на честном пиру,
   А как старой-от казак да Илья Муромец
   Ён по городу по Киеву похаживат,
   Ён на матушки Божьи церквы погуливат,
   На Божьих церквах кресты повыломил.
   А всё маковки он золоченыи повыстрелял;
   А й кричит-то ведь Илья он во всю голову,
   Во всю голову кричит он громким голосом:
   «Ай же, пьяницы вы, голюшки кабацкии!
   И выходите с кабаков, домов питейныих
   И обирайте-тко вы маковки да золоченыи,
   Да и несите в кабаки, в домы питейные,
   Да вы пейте-тко да вина досыта».
   Тут Владымир-князь да стольнёкиевской
   И он стал, Владымир, дума думати,
   Ёму как-то надобно с Ильей помиритися.
   И завел Владымир-князь да стольнёкиевской,
   Он завел почестен пир да и на другой день.
   Тут Владымир-князь да стольнёкиевской
   Да 'ще стал да и дума думати:
   «Мне кого послать будет на пир позвать
   Того старого казака Илью Муромца?
   Самому пойти мне-то, Владымиру, не хочется,
   А Опраксию послать, то не к лицу идет».
   И он как шел-то по столовой своей горенке.
   Шел-то он о столики дубовыи,
   Становился супротив молодого Добрынюшки,
   Говорил Добрыне таковы слова:
   «Ты молоденькой Добрынюшка, сходи-тко ты
   К старому казаку к Ильи Муромцу,
   Да зайди в палаты белокаменны,
   Да пройди-тко во столовую во горенку,
   На пяту-то дверь ты порозмахивай,
   Еще крест клади да й по-писаному,
   Да й поклон веди-тко по-ученому,
   А й ты бей челом да низко кланяйся
   А й до тых полов и до кирпичныих,
   А й до самой матушки сырой земли
   Старому казаку Ильи Муромцу,
   Говори-тко Ильи ты да таковы слова:
   «Ай ты старыя казак да Илья Муромец!
   Я пришел к тебе от князя от Владымира
   И от Опраксии от королевичной,
   Да пришел тобе позвать я на почестен пир».
   Молодой-то Добрынюшка Микитинец
   Ён скорешенько-то стал да на резвы ноги,
   Кунью шубоньку накинул на одно плечко,
   Да он шапочку соболью на одно ушко,
   Выходил он со столовыи со горенки,
   Да й прошел палатой белокаменной,
   Выходил Добрыня он на Киев-град,
   Ён пошел-то как по городу по Киеву,
   Пришел к старому казаку к Илье Муромцу
   Да в его палаты белокаменны.
   Ён пришел как во столовую во горенку,
   На пяту-то он дверь да порозмахивал,
   Да он крест-от клал да по-писаному,
   Да й поклоны вел да по-ученому,
   А 'ще бил-то он челом да низко кланялся
   А й до тых полов и до кирпичныих,
   Да й до самой матушки сырой земли.
   Говорил-то ён Илье да таковы слова:
   «Ай же, братец ты мой да крестовый,
   Старыя казак да Илья Муромец!
   Я к тоби послан от князя от Владымира,
   От Опраксы королевичной,
   А й позвать тебя да й на почестен пир».
   Еще старый-от казак да
   Илья Муромец Скорешенько ставал он на резвы ножки,
   Кунью шубоньку накинул на одно плечко,
   Да он шапоньку соболью на одно ушко,
   Выходили со столовыи со горенки,
   Да прошли они палатой белокаменной,
   Выходили-то они на стольний Киев-град,
   Пошли оны ко князю к Владимиру
   Да й на славный-от почестен пир.
   Там Владымир-князь да стольнёкиевской
   Он во горенки да ведь похаживал,
   Да в окошечко он, князь, посматривал,
   Говорил-то со Опраксой-королевичной:
   «Пойдут-ли ко мне как два русскиих богатыря
   Да на мой-от славный на почестен пир?»
   И прошли они в палату в белокаменну,
   И взошли они в столовую во горенку.
   Тут Владимир-князь да стольнёкиевской
   Со Опраксией да королевичной
   Подошли-то они к старому казаку к Илье Муромцу,