Сборник. Былины. Исторические песни. Баллады

   Дым столбом валит да сам со пламенью».
   Молодой Добрыня сын Никитинич
   Он не слушал да родители тут матушки,
   Честной вдовы Офимьи Александровной,
   Ездил он на гору сорочинскую,
   Топтал он тут малыих змеенышков,
   Выручал тут полону да русского.
   Тут купался да Добрыня во Пучай-реки,
   Сам же тут Добрыня испроговорил:
   «Матушка Добрынюшке говаривала,
   Родная Никитичу наказывала:
   Ты не езди-тко на гору сорочинскую,
   Не топчи-тко там ты малыих змеенышев,
   Не куплись, Добрыня, во Пучай-реки;
   Тая река свирипая,
   Свирипая река да е сердитая:
   Из-за первоя же струйки как огонь сечет,
   Из-за другоей же струйки искра сыплется,
   Из-за третьеей же струйки дым столбом валит,
   Дым столбом валит да сам со пламенью.
   Эта матушка Пучай-река
   Как ложинушка дождёвая».
   Не поспел тут же Добрыня словца молвити,
   – Из-за первоя же струйки как огонь сечет,
   Из-за другою же струйки искра сыплется.
   Из-за третьеей же струйки дым столбом валит,
   Дым столбом валит да сам со пламенью.
   Выходит тут змея было проклятая,
   О двенадцати змея было о хоботах:
   «Ах ты, молодой Добрыня сын Никитинич!
   Захочу я нынь – Добрынюшку цело сожру,
   Захочу – Добрыню в хобота возьму,
   Захочу – Добрынюшку в полон снесу».
   Испроговорит Добрыня сын Никитинич:
   «Ай же ты, змея было проклятая!
   Ты поспела бы Добрынюшку да захватить,
   В ты пору Добрынюшкой похвастати, -
   А нунчу Добрыня не в твоих руках».
   Нырнет тут Добрынюшка у бережка,
   Вынырнул Добрынюшка на другоем.
   Нету у Добрыни коня доброго,
   Нету у Добрыни копья вострого,
   Нечем тут Добрынюшке поправиться.
   Сам же тут Добрыня приужахнется,
   Сам Добрыня испроговорит:
   «Видно, нонечу Добрынюшке кончинушка!»
   Лежит тут колпак да земли греческой,
   А весу-то колпак буде трех пудов.
   Ударил он змею было по хоботам,
   Отшиб змеи двенадцать тых же хоботов,
   Сбился на змею да он с коленками,
   Выхватил ножище да кинжалище,
   Хоче он змею было пороспластать.
   Змея ему да тут смолилася:
   «Ах ты, душенька Добрыня сын Никитинич!
   Будь-ка ты, Добрынюшка, да больший брат,
   Я тебе да сестра меньшая.
   Сделам мы же заповедь великую:
   Тебе-ка-ва не ездить нынь на гору сорочинскую,
   Не топтать же зде-ка маленьких змеенышков,
   Не выручать полону да русского;
   А я тебе сестра да буду меньшая, -
   Мне-ка не летать да на святую Русь,
   А не брать же больше полону да русского,
   Не носить же мне народу христианского».
   Отслабил он колен да богатырскиих.
   Змея была да тут лукавая, -
   С-под колен да тут змея свернулася,
   Улетела тут змея да во ковыль-траву.
   И молодой Добрыня сын Никитинич
   Пошел же он ко городу ко Киеву,
   Ко ласковому князю ко Владимиру,
   К своей тут к родители ко матушке,
   К честной вдовы Офимье Александровной.
   И сам Добрыня порасхвастался:
   «Как нету у Добрыни коня доброго,
   Как нету у Добрыни копья вострого,
   Не на ком поехать нынь Добрыне во чисто поле».
   Испроговорит Владимир стольнекиевский:
   «Как солнышко у нас идет на вечере,
   Почестный пир идет у нас навеселе,
   А мне-ка-ва, Владимиру, не весело:
   Одна у мня любимая племянничка
   И молода Забава дочь Потятична;
   Летела тут змея у нас проклятая,
   Летела же змея да через Киев-град;
   Ходила нунь Забава дочь Потятична
   Она с мамками да с няньками
   В зеленом саду гулятиться,
   Подпадала тут змея было проклятая
   Ко той матушке да ко сырой земли,
   Ухватила тут Забаву дочь Потятичну,
   В зеленом саду да ю гуляючи,
   В свои было во хобота змеиные,
   Унесла она в пещерушку змеиную».
   Сидят же тут два русскиих могучиих богатыря, -
   Сидит же тут Алешенька Левонтьевич,
   Во другиих Добрыня сын Никитинич.
   Испроговорит Владимир стольнекиевский:
   «Вы русские могучие богатыри,
   Ай же ты, Алешенька Левонтьевич!
   Мошь ли ты достать у нас Забаву дочь Потятичну
   Из той было пещеры из змеиною?»
   Испроговорит Алешенька Левонтьевич:
   «Ах ты, солнышко Владимир стольнекиевский!
   Я слыхал было на сем свети,
   Я слыхал же от Добрынюшки Никитича:
   Добрынюшка змеи было крестовый брат;
   Отдаст же тут змея проклятая Молоду Добрынюшке Никитичу
   Без бою, без драки-кроволития
   Тут же нунь Забаву дочь Потятичну».
   Испроговорит Владимир стольнекиевский:
   «Ах ты, душенька Добрыня сын Никитинич!
   Ты достань-ка нунь Забаву дочь Потятичну
   Да из той было пещерушки змеиною.
   Не достанешь ты Забавы дочь Потятичной,
   Прикажу тебе, Добрыня, голову рубить».
   Повесил тут Добрыня буйну голову,
   Утопил же очи ясные
   А во тот ли во кирпичен мост,
   Ничего ему Добрыня не ответствует.
   Ставает тут Добрыня на резвы ноги,
   Отдает ему великое почтение,
   Ему нунь за весело пирование.
   И пошел же ко родители, ко матушке
   И к честной вдовы Офимьи Александровной.
   Тут стретает его да родитель-матушка,
   Сама же тут Добрыне испроговорит:
   «Что же ты, рожоное, не весело,
   Буйну голову, рожоное, повесило?
   Ах ты, молодой Добрыня сын Никитинич!
   Али ествы-ты были не по уму,
   Али питьица-ты были не по разуму?
   Аль дурак тот над тобою надсмеялся ли,
   Али пьяница ли там тебя приобозвал, Али чарою тебя да там приобнесли?»
   Говорил же тут Добрыня сын Никитинич,
   Говорил же он родители тут матушке,
   А честной вдовы Офимьи Александровной:
   «А й честна вдова Офимья Александровна!
   Ествы-ты же были мне-ка по уму,
   А и питьица-ты были мне но разуму,
   Чарою меня там не приобнесли,
   А дурак тот надо мною не смеялся же,
   А и пьяница меня да не приобозвал;
   А накинул на нас службу да великую
   Солнышко Владимир стольнекиевский, -
   А достать было Забаву дочь Потятичну
   А из той было пещеры из змеиною.
   А нунь нету у Добрыни коня доброго,
   А нунь нету у Добрыни копья вострого,
   Не с чем мне поехати на гору сорочинскую,
   К той было змеи нынь ко проклятою».
   Говорила тут родитель ему матушка,
   А честна вдова Офимья Александровна:
   «А рожоное мое ты нынь же дитятко,
   Молодой Добрынюшка Никитинич!
   Богу ты молись да спать ложись,
   Буде утро мудро мудренее буде вечера —
   День у нас же буде там прибыточен.
   Ты поди-ка на конюшню на стоялую,
   Ты бери коня с конюшенки стоялыя, -
   Батюшков же конь стоит да дедушков,
   А стоит бурко пятнадцать лет,
   По колен в назем же ноги призарощены,
   Дверь по поясу в назем зарощена».
   Приходит тут Добрыня сын Никитинич
   А ко той ли ко конюшенке стоялыя,
   Повыдернул же дверь он вон из назму,
   Конь же ноги из назму да вон выдергиват.
   А берет же тут Добрынюшка Никитинич,
   Берет Добрынюшка добра коня
   На ту же на узду да на тесмяную,
   Выводит из конюшенки стоялыи,
   Кормил коня пшеною белояровой,
   Поил питьями медвяныма.
   Ложился тут Добрыня на велик одёр.
   Ставае он по утрушку ранехонько,
   Умывается он да и белехонько,
   Снаряжается да хорошохонько,
   А седлае своего да он добра коня,
   Кладывае он же потнички на потнички,
   А на потнички он кладе войлочки,
   А на войлочки черкальское седелышко,
   И садился тут Добрыня на добра коня.
   Провожает тут родитель его матушка,
   А честна вдова Офимья Александровна,
   На поезде ему плеточку нонь подала,
   Подала тут плетку шамахинскую,
   А семи шелков да было разныих,
   А Добрынюшке она было наказыват:
   «Ах ты, душенька Добрыня сын Никитинич!
   Вот тебе да плетка шамахинская:
   Съедешь ты на гору сорочинскую,
   Станешь топтать маленьких змеенышев,
   Выручать тут полону да русского,
   Да не станет твой же бурушко поскакиватъ,
   А змеенышев от ног да прочь отряхивать, -
   Ты хлыщи бурка да нунь промеж уши,
   Ты промеж уши хлыщи, да ты промеж ноги,
   Ты промеж ноги да промеж заднии,
   Сам бурку да приговаривай: «Бурушко ты, конь, поскакивай,
   А змеенышев от ног да прочь отряхивай!»
   Тут простилася да воротилася.
   Видли тут Добрынюшку да сядучи,
   А не видли тут удалого поедучи.
   Не дорожками поехать, не воротами,
   Через ту стену поехал городовую,
   Через тую было башню наугольную,
   Он на тую гору сорочинскую.
   Стал топтать да маленьких змеенышев,
   Выручать да полону нонь русского.
   Подточили тут змееныши бурку да щеточки,
   А не стал же его бурушко поскакивать,
   На кони же тут Добрыня приужахнется, -
   Нунечку Добрынюшке кончинушка!
   Спомнил он наказ да было матушкин,
   Сунул он же руку во глубок карман,
   Выдернул же плетку шамахинскую,
   А семи шелков да шамахинскиих,
   Стал хлыстать бурка да он промеж уши,
   Промеж уши, да он промеж ноги,
   А промеж ноги да промеж заднии,
   Сам бурку да приговариват:
   «Ах ты, бурушко, да нунь поскакивай,
   А змеенышев от ног да прочь отряхивай!»
   Стал же его бурушко поскакивать,
   А змеенышев от ног да прочь отряхивать.
   Притоптал же всех он маленьких змеенышков,
   Выручал он полону да русского.
   И выходит тут змея было проклятое
   Да из той было пещеры из змеиною,
   И сама же тут Добрыне испроговорит:
   «Ах ты, душенька Добрынюшка Никитинич!
   Ты порушил свою заповедь великую,
   Ты приехал нунь на гору сорочинскую
   А топтать же моих маленьких змеенышев».
   Говорит же тут Добрынюшка Никитинич:
   «Ай же ты, змея проклятая!
   Я ли нунь порушил свою заповедь,
   Али ты, змея проклятая, порушила?
   Ты зачем летела через Киев-град,
   Унесла у нас Забаву дочь Потятичну?
   Ты отдай-ка мне Забаву дочь Потятичну
   Без бою, без драки-кроволития».
   Не отдавала она без бою, без драки-кроволития,
   Заводила она бой-драку великую,
   Да большое тут с Добрыней кроволитие.
   Бился тут Добрыня со змеей трое сутки,
   А не може он побить змею проклятую.
   Наконец хотел Добрынюшка отъехати,
   – Из небес же тут Добрынюшке да глас гласит:
   «Ах ты, молодой Добрыня сын Никитинич!
   Бился со змеей ты да трое сутки,
   А побейся-ка с змеей да еще три часу».
   Тут побился он, Добрыня, еще три часу,
   А побил змею да он проклятую,
   Попустила кровь свою змеиную
   От востока кровь она да вниз до запада,
   А не прижре матушка да тут сыра земля
   Этой крови да змеиною.
   А стоит же тут Добрыня во крови трое сутки,
   На кони сидит Добрыня – приужахнется,
   Хочет тут Добрыня прочь отъехати.
   С-за небесей Добрыне снова глас гласит:
   «Ай ты, молодой Добрыня сын Никитинич!
   Бей-ка ты копьем да бурзамецкиим
   Да во ту же матушку сыру землю,
   Сам к земли да приговаривай!»
   Стал же бить да во сыру землю,
   Сам к земли да приговаривать:
   «Расступись-ка ты же, матушка сыра земля,
   На четыре на все стороны,
   Ты прижри-ка эту кровь да всю змеиную!»
   Расступилась было матушка сыра земля
   На всех на четыре да на стороны,
   Прижрала да кровь в себя змеиную.
   Опускается Добрынюшка с добра коня
   И пошел же по пещерам по змеиныим,
   Из тыи же из пещеры из змеиною
   Стал же выводить да полону он русского.
   Много вывел он было князей, князевичев,
   Много королей да королевичев,
   Много он девиц да королевичных,
   Много нунь девиц да и князевичных
   А из той было пещеры из змеиною, -
   А не може он найти Забавы дочь Потятичной.
   Много он прошел пещер змеиныих,
   И заходит он в пещеру во последнюю,
   Он нашел же там Забаву дочь Потятичну
   В той последнею пещеры во змеиною,
   А выводит он Забаву дочь Потятичну
   А из той было пещерушки змеиною,
   Да выводит он Забавушку на белый свет.
   Говорит же королям да королевичам,
   Говорит князям да он князевичам,
   И девицам королевичным,
   И девицам он да нунь князевичным:
   «Кто откуль вы да унесены,
   Всяк ступайте в свою сторону,
   А сбирайтесь вси да по своим местам,
   И не троне вас змея боле проклятая.
   А убита е змея да та проклятая,
   А пропущена да кровь она змеиная,
   От востока кровь да вниз до запада,
   Не унесет нунь боле полону да русского
   И народу христианского,
   А убита е змея да у Добрынюшки,
   И прикончена да жизнь нунчу змеиная».
   А садился тут Добрыня на добра коня,
   Брал же он Забаву дочь Потятичну,
   А садил же он Забаву на право стегно,
   А поехал тут Добрыня по чисту полю.
   Испроговорит Забава дочь Потятична:
   «За твою было великую за выслугу
   Назвала тебя бы нунь батюшком, -
   И назвать тебя, Добрыня, нунчу не можно!
   За твою великую за выслугу
   Я бы назвала нунь братцем да родимыим, -
   А назвать тебя, Добрыня, нунчу не можно!
   За твою великую за выслугу
   Я бы назвала нынь другом да любимыим, -
   В нас же вы, Добрынюшка, не влюбитесь!»
   Говорит же тут Добрыня сын Никитинич
   Молодой Забавы дочь Потятичной:
   «Ах ты, молода Забава дочь Потятична!
   Вы есть нунчу роду княженецкого,
   Я есть роду христианского:^[12]
   Нас нельзя назвать же другом да любимыим».

Добрыня и Василий Казимирович

   У ласкова князя Владимира
   У солнышка у Сеславьича
   Было столованье – почестный пир
   На многих князей, бояров
   И на всю поляницу богатую,
   И на всю дружину на храбрую.
   Он всех поит и всех чествует,
   Он-де всем-де, князь, поклоняется;
   И в полупиру бояре напивалися,
   И в полукушаньях наедалися.
   Князь по гриднице похаживат,
   Белыми руками помахиват,
   И могучими плечами поворачиват,
   И сам говорит таковы слова:
   «Ой вы гой еси, мои князья и бояре,
   Ой ты, вся поляница богатая,
   И вся моя дружина храбрая!
   Кто бы послужил мне, князю, верой-правдою,
   Верой-правдою неизменною?
   Кто бы съездил в землю дальнюю,
   В землю дальнюю, Поленецкую,
   К царю Батуру Батвесову?
   Кто бы свез ему дани-пошлины
   За те годы за прошлые,
   И за те времена – за двенадцать лет?
   Кто бы свез сорок телег чиста серебра?
   Кто бы свез сорок телег красна золота?
   Кто бы свез сорок телег скатна жемчуга?
   Кто бы свез сорок сороков ясных соколов?
   Кто бы свез сорок сороков черных соболей?
   Кто бы свез сорок сороков черных выжлоков?
   Кто бы свез сорок сивых жеребцов?»
   Тут больший за меньшего хоронится,
   Ни от большего, ни от меньшего ответа нет.
   Из того только из места из середнего
   И со той скамейки белодубовой
   Выступал удалой добрый молодец
   На свои на ноженьки на резвые,
   На те ли на сапожки зелен сафьян,
   На те ли каблучки на серебряны,
   На те ли гвоздички золочены,
   По имени Василий сын Казимерский.
   Отошедши Василий поклоняется,
   Говорит он таковы слова:
   «Ой ты гой еси, наш батюшко Владимир-князь!
   Послужу я тебе верой-правдою,
   Позаочи-в-очи не изменою;
   Я-де съезжу в землю дальнюю,
   В дальнюю землю Поленецкую
   Ко тому царю Батуру ко Батвесову;
   Я свезу твои дани-пошлины
   За те годы, годы прошлые,
   За те времена – за двенадцать лет.
   Я свезу твое золото и серебро,
   Я свезу твой скатной жемчуг,
   Свезу сорок сороков ясных соколов,
   Свезу сорок сороков черных соболей,
   Свезу сорок сороков черных выжлоков,
   Я свезу сорок сивых жеребцов».
   Тут Василий закручинился
   И повесил свою буйну голову,
   И потупил Василий очи ясные
   Во батюшко во кирпищат пол.
   Надевал он черну шляпу, вон пошел
   Из того из терема высокого.
   Выходил он на улицу на широку,
   Идет по улице по широкой;
   Навстречу ему удалый добрый молодец,
   По имени Добрыня Никитич млад.
   Пухову шляпу снимал, низко кланялся:
   «Здравствуешь, удалый добрый молодец,
   По имени Василий сын Казимерский!
   Что идешь ты с пиру невеселый?
   Не дошло тебе от князя место доброе?
   Не дошла ли тебе чара зелена вина?
   Или кто тебя, Василий, избесчествовал?
   Или ты захвастался куда ехати?»
   И тут Василий ровно бык прошел.
   Забегат Добрынюшка во второй раз;
   Пухову шляпу снимал, низко кланялся:
   «Здравствуешь, удалый добрый молодец,
   Ты по имени Василий сын Казимерский!
   Что идешь ты с пиру невеселый,
   И невесел идешь ты, нерадошен?
   Не дошло ль те, Василий, место доброе?
   Не дошла ль от князя чара зелена вина?
   Али ты захвастался, Василий, куда ехати?»
   И тут Василий ровно бык прошел.
   Забегат Добрынюшка в третий-де раз;
   Пухову шляпу снимат, низко кланется:
   «Здравствуешь, удалый добрый молодец,
   По имени Василий сын Казимерский!
   Что ты идешь с пиру невеселый,
   Невесел ты идешь с пиру, нерадошен?
   Не дошло ль тебе, Василий, место доброе
   Не дошла ль тебе чара зелена вина?
   Али кто тебя, Василий, избесчествовал?
   Али ты захвастался куда ехати?
   Я не выдам тебя у дела ратного
   И у того часу скоро-смертного!»
   И тут Василий возрадуется.
   Сохватал Добрыню он в беремячко,
   Прижимат Добрынюшку к сердечушку
   И сам говорит таковы слова:
   «Гой еси, удалой добрый молодец,
   По имени Добрыня Никитич млад!
   Ты, Добрыня, будь большой мне брат,
   А я, Василий, буду меньшой брат:
   Я у ласкова князя Владимира
   На беседе на почестныя,
   На почестныя, на большом пиру
   Я захвастался от князя съездити
   Во ту во землю во дальнюю
   Ко царю Батуру ко Батвесову,
   Свезти ему дани-выходы
   За те годы – за двенадцать лет:
   Свезти туда злато, серебро,
   Свезти туда скатный жемчуг,
   Свезти сорок сороков ясных соколов,
   Свезти сорок сороков черных соболей,
   Свезти сорок сороков черных выжлоков,
   Свезти сорок сивых жеребцов».
   И проговорит Добрыня Никитич млад:
   «Не возьмем везти от князя от Владимира,
   Не возьмем от него дани-пошлины;
   Мы попросим от собаки Батура Батвесова,
   Мы попросим от него дани-пошлины».
   И тут молодцы побратались,
   Воротились назад ко князю Владимиру,
   Идут они в палаты белокаменны;
   Крест кладут по-писаному,
   Поклон ведут по-ученому,
   Поклоняются на все стороны:
   «Здравствуешь, Владимир-князь,
   И со душечкой со княгинею!»
   Князьям-боярам на особицу.
   И проговорит ласковый Владимир-князь:
   «Добро пожаловать, удалы добры молодцы,
   Ты, Василий сын Казимерский,
   Со Добрынюшкой со Никитичем!
   За один бы стол хлеб-соль кушати!»
   Наливает князь чары зелена вина,
   Не малы чары – в полтора ведра,
   Подает удалым добрым молодцам
   Принимают молодцы единой рукой,
   Выпивают чары единым духом,
   И садятся на скамеечки дубовые,
   Сами говорят таковы слова:
   «Гой еси, ласковый Владимир-князь!
   Не желаем мы везти от тебя дани-пошлины;
   Мы желаем взять от Батура от Батвесова,
   Привезти от него дани пошлины
   Ласкову князю Владимиру.
   И садись ты, ласковый Владимир-князь,
   Садись ты за дубовый стол,
   И пиши ты ярлыки скорописчаты:
   «Дай ты мне, собака, дани-пошлины
   За те годы за прошлые,
   И за те времена – за двенадцать лет,
   И дай ты нам злата-серебра,
   И дай ты нам скатна жемчуга,
   И дай ты нам ясных соколов,
   И дай ты нам черных соболей,
   И дай ты нам черных выжлоков,
   И дай ты нам сивых жеребцов».
   Подает ласковый Владимир-князь
   Удалым молодцам ярлыки скорописчаты;
   И берет Василий Казимерский.
   И кладет ярлыки во карманчики;
   И встают молодцы на резвы ноги,
   Сами говорят таковы слова:
   «Благослови нас, ласковый Владимир-князь,
   Нам съездить в землю Поленецкую»
   И выходили молодцы на красно крыльцо,
   Засвистали молодцы по-соловьиному,
   Заревели молодцы по-звериному.
   Как из далеча, далеча, из чиста поля
   Два коня бегут, да два могучие
   Со всею сбруею богатырскою.
   Брали молодцы коней за шелков повод
   И вставали в стременушки гольяшные,
   И садились во седелышки черкасские.
   Только от князя и видели,
   Как удалы молодцы садилися,
   Не видали, куда уехали:
   Первый скок нашли за три версты,
   Другой скок нашли за двенадцать верст,
   Третий скок не могли найти.
   Подбегают они в землю дальнюю,
   В землю дальнюю, Поленецкую,
   Ко тому царю Батуру ко Батвесову,
   Ко тому ко терему высокому.
   Становилися на улицу на широку,
   Скоро скакивали со добрых коней;
   Ни к чему коней не привязывали,
   Никому коней не приказывали,
   Не спрашивали они у ворот приворотников,
   Не спрашивали они у дверей придверников,
   Отворяли они двери на пяту,
   Заходили во палату белокаменну;
   Богу молодцы не молятся,
   Собаке Батуру не кланяются,
   Сами говорят таковы слова:
   «Здравствуешь, собака, царь Батур!
   Привезли мы тебе дани-пошлины
   От ласкова князя Владимира».
   И вынимат Василий Казимерский,
   Вынимат ярлыки скорописчаты
   Из того карману шелкового
   И кладет на дубовый стол:
   «Получай, собака, дани-пошлины
   От ласкова князя Владимира».
   Распечатывал собака Батур Батвесов,
   Распечатывал ярлыки скорописчаты,
   А сам говорил таковы слова:
   «Гой еси, Василий сын Казимерский,
   Отсель тебе не уехати!»
   Отвечат Василий сын Казимерский:
   «Я надеюсь на Мати чудную Пресвятую Богородицу,
   Надеюсь на родимого на брателка,
   На того ли братца на названого,
   На Добрыню ли на Никитича».
   Говорит собака Батур таковы слова:
   «Поиграем-те-ко, добры молодцы, костью-картами!»
   Проговорит Василий сын Казимерский:
   «Таковой игры я у те не знал здесь,
   И таковых людей из Киева не брал я».
   И стал Батур играть костью-картами
   Со младым Добрынею Никитичем.
   Первый раз собака не мог обыграть,
   Обыграл Добрыня Никитич млад.
   И второй раз собака не мог обыграть,
   Обыграл его Добрыня Никитич млад.
   И в третий раз собака не мог обыграть,
   Обыграл его Добрыня Никитич млад.
   Тут собаке за беду стало,
   Говорит Батур, собака, таковы слова:
   «Что отсель тебе, Василий, не уехати!»
   Проговорит Василий сын Казимерский:
   «Я надеюся на Мати Пресвятую Богородицу
   Да надеюсь на родимого на брателка,
   На того на братца названого,
   На того Добрыню Никитича!»
   Говорит собака таковы слова:
   «Ой ты гой еси, Василий сын Казимерский,
   Станем мы стрелять за три версты,
   За три версты пятисотные,
   В тот сырой дуб кряковистый,
   Попадать в колечко золоченое».
   И проговорит Василий сын Казимерский:
   «А такой стрельбы я у тебя не знал,
   И таковых людей не брал из Киева».
   Выходил собака на красно крыльцо,
   Зычал-кричал зычным голосом:
   «Гой еси вы, слуги мои верные!
   Несите мне-ка тугой лук
   И несите калену стрелу!»
   Его тугой лук несут девять татаринов,
   Калену стрелу несут шесть татаринов.
   Берет собака свой тугой лук
   И берет калену стрелу;
   Натягает собака свой тугой лук
   И кладет стрелу на тетивочку;
   И стреляет он за три версты,
   За три версты пятисотные.
   Первый раз стрелил – не дострелил,
   Второй раз стрелил – перестрелил,
   Третий раз стрелил – не мог попасть.
   И подает свои тугой лук Добрынюшке,
   Добрынюшке Никитичу,
   И подает калену стрелу.
   Стал натягивать Добрыня тугой лук,
   И заревел тугой лук, как лютые звери,
   И переламывал Добрыня тугой лук надвое.
   И бросил он тугой лук о сыру землю,
   Направлял он калену стрелу наперед жалом,
   И бросал он стрелу за три версты,
   За три версты пятисотные,
   И попадал в сырой дуб кряковистый,
   В то колечко золочено:
   Разлетался сырой дуб на драночки.
   И тут собаке за беду стало,
   За великую досаду показалося;
   Говорит собака таковы слова:
   «Ой ты гой еси, Василий сын Казимерский,
   Что отсель тебе не уехати!»
   Проговорит Василий сын Казимерский:
   «Я надеюсь на Пречистую Богородицу
   Да надеюсь на родимого на брателка,
   Да на того братца названого,
   На того Добрыню Никитича».
   Проговорит собака царь Батур:
   «Да нельзя ли с вами, молодцы, побороться?»
   Проговорит Василий сын Казимерский;
   «Я такой борьбы, собака, не знавывал,
   Таковых людей не брал из Киева».
   И тут собаке за беду стало:
   Он кричал, зычал, собака, зычным голосом,
   Набежало татар и силы-сметы нет.
   И выходил Добрыня на улицу на широку,
   И стал он по улочке похаживать.
   Схватились за Добрыню три татарина:
   Он первого татарина взял – разорвал,
   Другого татарина взял – растоптал,
   А третьего татарина взял за ноги,
   Стал он по силе похаживать,
   Зачал белыми руками помахивать,
   Зачал татар поколачивать:
   В одну сторону идет – делат улицу,
   Вбок повернет – переулочек.
   Стоял Василий на красном крыльце,
   Не попало Василью палицы боевыя,
   Не попало Василью сабли вострыя,
   Не попало ему копья мурзамецкого —
   Попала ему ось белодубова,
   Ось белодубова семи сажен;
   Сохватал он ось белодубову,
   Зачал он по силе похаживать
   И зачал татар поколачивать.
   Тут собака испужается,
   По подлавке наваляется;
   Выбегал собака на красно крыльцо,
   Зычал, кричал зычным голосом:
   «Гой еси, удалы добры молодцы!
   Вы оставьте мне хоть на приплод татар,
   Вы оставьте мне татар хоть на племена!»
   Тут его голосу молодцы не слушают.
   Зычит, кричит собака зычным голосом:
   «Я отдам ласкову князю Владимиру,