Щелоков Александр Александрович. Крысы в городе

   Порохов нахмурился. Человек интеллигентный, он не любил, когда правду говорят столь прямо, не облекая ее в одежду красивых слов. К тому же он не ожидал, что разговор коснется именно этой стороны их отношений.
   — Что ты предлагаешь? Она ехидно улыбнулась.
   — Не бойся. Требовать жениться на мне не собираюсь.
   Порохов сумел скрыть, какое испытал облегчение. Она угадала его состояние: голос смягчился, напряженность в глазах ослабла.
   — Чего же ты хочешь?
   — Совсем немногое. Ты не видишь во мне специалиста. А я, между прочим, экономист, кандидат наук, знаю, как делать деньги, ничуть не хуже тебя.
   — Это предисловие, а я спросил: чего ты хочешь?
   — Хочу начать свое дело.
   — Начни.
   — Нужны деньги.
   — Сколько?
   — Сто миллионов.
   Порохов присвистнул.
   — Ни больше ни меньше?
   — Да.
   — Возьми кредит.
   — У кого?
   — В банке. У состоятельных людей. Мало ли где?
   — Я прошу у тебя. У состоятельного банкира.
   — Извини, это несерьезно. У меня все деньги в деле.
   Ярость, какой она еще никогда не испытывала, обожгла Лайонеллу болезненным жаром. Она хотела вскочить, но Порохов крепко схватил ее за плечи и прижал к постели. Он взял ее злую, кипевшую возмущением и оттого исключительно привлекательную. Взял и спокойно уснул, отвернувшись к стене.
   Лайонелла не простила Порохову ночного происшествия.
   Ненависть возникает у людей по-разному. Иногда она накапливается из года в год, внешне ни в чем не проявляясь. В других случаях вспыхивает внезапно и начинает обжигать душу, как огонь, пожирающий кучу листьев. Лайонелла начинала ненавидеть внезапно, хотя кусать бросалась не сразу. План мести вырабатывался и осуществлялся без какой-либо спешки и был изощренным до крайности.
   Первым делом Лайонелла приблизила к себе, а затем подчинила Эдика, великовозрастного племянника Андрея Андреевича.
   Эдик приехал в Придонск из Ставрополя, собирался поступать в институт. Но пройти даже самый малый конкурс не смог. Видимо, в российских институтах стали более внимательно приглядываться к ставропольцам, чтобы не растить из них новых разорителей страны вроде Горбачева.
   Дядя, доверявший в делах больше всего узам родства, взял Эдика в личные телохранители.
   Спортивно сложенный, с накачанными мышцами — еще немного поработать, и записывайся на конкурс культуристов, — Эдик прошел краткосрочные курсы при какой-то московской охранной фирме, получил диплом, удостоверявший, что обладатель его отлично владеет приемами костоломства, умеет стрелять по-снайперски.
   Порохов выхлопотал в Управлении внутренних дел разрешение на ношение оружия и вручил его племяннику.
   В один из тихих теплых летних дней Лайонелла и Порохов возлежали в шезлонгах у стола с самоваром, вынесенным на улицу. Загорали. В саду деревянно кряхтел удод: «уп-уп-ху-ду-ду». С места на место торопливо перелетала горихвостка, скрывалась в ветвях, и оттуда раздавался ее веселый крик: «фьюить-трр…»
   Из глубины сада, пугая птиц, доносились резкие сильные звуки, словно кто-то бил палкой по сухой доске: бах! Бабах!
   Лайонелла спросила с раздражением:
   — Что там, Андрэ? Уже надоело.
   — Эдик руку набивает, — ответил Порохов.
   — В смысле? — не поняла она.
   — Он там тир соорудил. Стреляет из пистолета. Лайонелла оживилась.
   — А можно мне пострелять?
   Порохов оглядел ее ревнивым взглядом.
   — Сходи. Только оденься.
   Через минуту она вышла из дома в цветастом сарафане.
   — Так можно?
   — Иди.
   Когда Лайонелла подошла к тиру, Эдик стоял у мишени и рассматривал пробитые в ней дырки. В руке он держал пистолет Макарова. Его голая загорелая спина переливалась жгутами мускулов.
   — Эдик, я к тебе, — сказала Лайонелла. — Андрей Андреевич разрешил мне пострелять.
   Эдик щелкнул предохранителем и повернулся. На любовницу дяди он заглядывался давно, но предпринимать атаку не рисковал. Терять расположение дяди из-за минутной страсти было не очень-то разумно. В некоторых вопросах Эдику хватало ума.
   — Значит, пострелять? — спросил он. — Уже умеете или вас поучить?
   — Поучить. — Лайонелла открыто заигрывала.
   — Сюда. — Эдик вернулся на огневой рубеж. Положил на два вкопанных в землю чурбака доску. Получилась полка — упор для локтей. Передал пистолет Лайонелле. Сам встал сбоку, обхватил ее рукой со спины, показывая, как удобнее расположить локти на упоре. Лайонелла слегка подалась вперед. Верхняя часть сарафана оттопырилась, и Эдик узрел красивые, слегка подрагивавшие груди.
   Близость женщины, флюиды, истекавшие от молодого здорового тела, часто лишают мужчину благоразумия. Те желания, которые Эдик давно подавлял в себе усилием воли, вдруг обрели необыкновенную силу, стали неодолимыми. Ощутив его волнение, Лайонелла придвинулась еще ближе, горячим плечом уперлась в его грудь. Повернула голову вполоборота, дохнула жаром:
   — Так правильно?
   — Та-ак… — голос Эдика напряженно вибрировал. Он убрал ладонь с руки Лайонеллы, осторожным движением скользнул пальцами по спине, залез под подол. Под сарафаном ничего не оказалось. Ладонь Эдика коснулась холодных ягодиц.
   Изображая возбуждение, Лайонелла страстно вздохнула. Она уже давно замечала взгляды, которые бросал на нее Эдик. Ее забавляло откровенное желание, светившееся в его глазах, и ей нравилось разжигать его страсть. Сидя в качалке, она расставляла колени и сквозь опущенные ресницы с улыбкой наблюдала, как при взгляде на нее у Эдика стекленели глаза.
   Иногда она вдруг вскрикивала, делала страдальческое лицо и просила Эдика жалобным голосом:
   — Мне что-то залезло под платье. Посмотри.
   Эдик запускал руку за воротник, касался бархатистой кожи, сопел и тяжело дышал…
   После такой подготовки исполнить свой план для Лайонеллы не составляло труда. Ей на практике открылась правота Марии Матвеевны, предупреждавшей, что женщина, умеющая управлять своими чувствами и телом, легко сможет повелевать мужиком, недалеким животным, живущим только инстинктами.
   В тот миг, когда рука Эдика коснулась ее тела, она не дернулась, не выразила протеста. Просто положила пистолет на полочку и слегка расставила ноги…
   Использовать тайную связь с Эдиком Лайонелла не торопилась. Она медленно, незаметно и терпеливо распаляла его самолюбие, стараясь привить и взрастить в его душе чувство неудовлетворенности положением служащего при дяде. Одновременно она по крупицам собирала и накапливала сведения о деловых связях Порохова, о его бизнесе и истинных размерах состояния.
   Однажды в порыве откровенности Эдик случайно бросил фразу, заставившую Лайонеллу задуматься.
   — Если на то пошло, о дяде все до последней точки знает Витька Гуляй.
   — Кто он? — спросила Лайонелла с удивлением. Названное имя ни в разговорах, ни в деловых бумагах Порохова, проходивших через нее, не упоминалось.
   — Персональный компьютерщик.
   — В банке?
   Эдик сделал удивленные глаза.
   — Ты что, не знаешь, что у дяди свой компьютерный центр?
   — Не-ет, — растерянно протянула она, и вдруг ее озарила внезапная догадка, которую следовало проверить.
   — Ты можешь познакомить меня с ним?
   — С кем?
   — С этим. С Гуляем.
   Эдик злорадно рассмеялся.
   — Разбежалась! На кой хрен тебе инвалид?
   — Инвалид?
   — Паралитик.
   — Значит, тебе нечего опасаться. Познакомь. Это важно для нас обоих.
   В один из вечеров Эдик с таинственным видом подошел к Лайонелле.
   — Скажи дяде, что тебе нужно в город. Туда и обратно. Он послал меня к Гуляю отвезти пакет.
   Виктор Сергеевич Гуляев жил на Темрюкской в большом частном доме, окруженном садом. Оставив машину на улице, Эдик вошел во двор. Лайонелла последовала за ним.
   На крыльце, увитом плетями винограда, их встретил хозяин, сидевший в инвалидной коляске. Изможденное лицо, к тому же навеки испорченное юношеской прыщавостью, сальные бурые волосы, собранные на затылке в пучок и стянутые резиновым кольцом, непропорционально длинные руки — все это производило отталкивающее впечатление.
   Гуляев пожал руку Эдику двумя ладонями столь подобострастно, что у Лайонеллы мелькнула мысль, не облобызает ли он поданную ему длань с преданностью больной собаки.
   Эдик передал Гуляеву кейс, закрытый на замок с шифром, и тут же попрощался.
   — Слизняк, — брезгливо бросила Лайонелла, когда машина тронулась. — Смотреть противно.
   Эдик довольно хохотнул.
   — Не дай Бог, если этот слизняк исчезнет!
   — Что это значит?
   — А то, что он на самом деле игла, кончик которой хранит кощеево богатство дяди.
   Подозрения Лайонеллы, возникшие раньше, еще больше окрепли. Их надлежало проверить.
   Уже на другое утро она уехала вместе с Пороховым в город, заявив, что ей нужно сделать покупки. От универмага, где ее высадили, Лайонелла, не задерживаясь, отправилась на Темрюкскую.
   Гуляев, увидев гостью, сперва растерялся. На его лице, рябом, исколупанном лице, некогда покрытом прыщами, Лайонелла легко прочла смятение чувств. Затем смущение уступило место паническому страху: с какой стати хозяйка явилась сюда, не несет ли этот визит неприятностей, которых Гуляев втайне боялся и днями, и ночами. С другой стороны, к страху примешивалось восхищение, которое он не мог подавить в себе усилием воли. Таких красавиц, у которых природа каждую деталь вылепила с максимумом вкуса и старания, ему доводилось видеть нечасто. Точнее, в натуре и столь близко он их не встречал никогда. Настоящие красавицы, яркие и привлекательные, населяли только дорогие заграничные журналы, которые Гуляеву в изобилии привозил и присылал Порохов. Одетые и начисто раздетые, они даже в наготе и бесстыдстве выглядели одинаково прекрасно и влекуще, вызывали жаркие плотские желания.
   — Виктор Сергеевич, — голос Лайонеллы источал медовую сладость. — Вчера я побывала здесь с Эдиком, но до сих пор не могу простить себе, что не познакомилась с вами поближе…
   Гуляев онемел. Язык словно присох к гортани. Он едва выдавил из себя два слова:
   — Очень рад.
   И было неясно, чему он радовался — приезду гостьи или ее желанию познакомиться с ним поближе.
   — Что ж мы остановились на крыльце? — по-хозяйски спросила Лайонелла. — Может быть, пригласите меня в дом?
   — Да, да, очень рад, — повторил Гуляев и отъехал в сторону, пропуская Лайонеллу в дверь. — Проходите. Очень рад.
   — Мне Андрей Андреевич много рассказывал о ваших талантах. Он от вас в восторге. Говорит, вы просто гений. Покажите мне, пожалуйста, вашу таинственную лабораторию.
   Такого количества компьютеров и незнакомых ей приборов, собранных в частном доме, Лайонелла еще ни разу не видела. Ее изумление было искренним.
   — У вас здесь что, центр управления космическими полетами?
   — Впечатляет? — спросил Гуляев с гордостью. — Признаюсь, мне все это и самому нравится.
   — Чем же вы все-таки здесь занимаетесь? Гуляеву не удалось скрыть смущения.
   — Работаю.
   Лайонелла почувствовала: напрямую честного ответа она от него не добьется. Порохов вложил в эту уйму приборов огромные деньги. Значит, лаборатория и все, чем в ней занимался Гуляев, были чем-то важным и жизненно необходимым для неизвестного бизнеса. Не зря Эдик говорил об игле и кощеевом богатстве. Но кто же о таких вещах расскажет сразу, при первой встрече?
   Чтобы уйти от объяснений, Гуляев сменил тему.
   — Я соберу на стол, — предложил он. — Вы не против?
   — Это не трудно?
   Гуляев нервно дернулся.
   — Вы у меня в гостях, и пустяки не должны вас беспокоить.
   Со своей коляской Гуляев управлялся легко и ловко. Сновал на ней по комнате, объезжая мебель, легко открывал шкафы и шкафчики. Он наполнил водой большой зеленый чайник со свистком и поставил его на газ. Накрыл стол.
   — Может, немного выпьем? — Лайонелла говорила просительно, словно сомневалась, способен на это Гуляев или нет.
   — Почему нет? — Гуляев уже несколько лет не брал в рот спиртного, но его задела неуверенная интонация в голосе гостьи. Он не смел признаться, что ни вина, ни водки в его запасах нет. — Сейчас поищу.
   — Не надо, — остановила его Лайонелла, — у меня есть коньяк. «Наполеон». Прелестный. Вы как относитесь к императорам?
   Гуляев повеселел. Проблема со спиртным отпала сама собой, и с души будто камень свалился.
   В торжественном молчании они сели за стол напротив друг друга.
   — Можно, я возьму на себя роль хозяйки?
   Не ожидая разрешения, Лайонелла взялась за дело. Сама откупорила бутылку, сама налила в рюмки, положила в тарелки закуску. Ухаживая за Гуляевым, она встала с места и зашла к столу с его стороны. Чтобы было удобнее, положила руку ему на плечо. Нагибаясь, коснулась пушистыми волосами его щеки.
   Гуляев сидел, испытывая чувства, которые не мог бы объяснить даже самому себе. Женщины в его доме не бывали. Два раза в неделю сюда приходила соседка-старушка Дарья Васильевна, убиравшая квартиру и готовившая обеды, но такие вот пахнувшие дорогими духами, воздушно-красивые, одухотворенные феи здесь не появлялись со дня смерти жены Галины.
   Похоронив ее, Гуляев медленно опускался. Фотография Галины — улыбающейся, радостной, в венке из одуванчиков — стояла на его столе и не позволяла саднящей ране затянуться. Виктор был убежден: жизнь его окончена. Он уже не верил, что калека, обреченный на неподвижность, сумеет встретить женщину, которая его понимала бы и даже слабости обращала в достоинства, как это умела делать Галина. Любая другая, если она и появится, вряд ли долго сможет терпеть человека, который на глазах медленно умирает.
   Гуляев «захорошел» с двух рюмок. Щеки его разрумянились, глаза заблестели, речь стала замедленной, движения потеряли уверенность.
   — Еще? — спросила Лайонелла и снова наполнила рюмки. — За вас.
   — Не-ст, — упрямо возразил Гуляев, — только за вас. Вы такая… Я даже не знаю, как это сказать… Вы королева…
   Чтобы подчинить себе этого человека, большой увертюры не требовалось.
   — Можно? — спросила Лайонелла и сбросила легкую накидку, обнажив округлые плечи и ровную белую спину. Блузка, скроенная так, что лишь слегка прикрывала соски и выставляла все остальное на обозрение, привела Гуляева в шоковое состояние. Он понимал, сколь неприлично пялиться на прелести чужой женщины, но в то же время древний неодолимый инстинкт самца, который в равной мере присущ атлетам и доходягам, не позволял ему отвести глаз от соблазна.
   — Это ваша жена? — Лайонелла потянулась и взяла фотографию Галины.
   — Да, — еле слышно ответил Гуляев. Ему впервые стало стыдно, что та, которую он любил, по которой так сильно и долго страдал, проигрывала буквально во всем красавице гостье. Именно во всем, как дикая белая ромашка проигрывает сравнение с пышной белой хризантемой. — Дайте мне фото.
   Она протянула ему рамку. Гуляев взял и небрежно отбросил ее в сторону. Ударившись о пол, стекло с хрустом лопнуло.
   Лайонелла встала, обошла стол.
   — Виктор, вы такой…
   Она вплотную приблизилась к нему, коснулась пальцами его лба. Он схватил ее руку и стал жадно осыпать поцелуями.
   — Обними меня, — попросила она. Он сжал се талию и крепко прижался головой к животу.
   Она оперлась о подлокотники его коляски, стараясь не вдыхать запах сальных волос и едкого мужского пота. Нагнулась к нему.
   — Я налью еще, можно?
   Он выпил коньяк одни махом, не ощущая вкуса, как бывалый алкаш. На мгновенье задохнулся с непривычки.
   Лайонелла поставила свою рюмку на стол и приблизила к нему губы.
   — Поцелуй меня.
   Опьяненный спиртным, обалдевший от близости живой, податливой, пылающей страстью женщины, Гуляев видел мир сквозь дымчатую пелену, временами утрачивая чувство реальности. Позже, вспоминая события того дня, опрокинувшего, перевернувшего его жизнь, он не мог объяснить себе, как они оказались в постели.
   Черт знает, что тогда произошло, но они лежали рядом — он и прекрасная женщина, разметавшаяся перед ним на мятой цветастой простыне.
   Напряженными губами он коснулся ее тела. Горячими дрожащими пальцами притянул к себе. Яркая вспышка ослепила и смяла его, едва они соединились в объятиях. Его тело дрогнуло, мышцы расслабились. Он застонал, глубоко и звучно выдохнул воздух и закрыл глаза, ожидая, что услышит упреки. Даже Галина не простила бы ему такой позорной поспешности.
   Преодолевая брезгливость, Лайонелла положила голову ему на грудь и ласково стала водить пальцами по мягкому животу. Подрагивающим голосом шептала:
   — Милый! Я даже не подозревала, какой ты мужчина! Боже, как я счастлива! Ты такой… такой…
   Она сбилась и замолчала, изображая смущение. Ее растерянность разожгла его любопытство. Преодолевая тягостную усталость, раздавившую тело, он спросил, едва шевеля губами:
   — Какой?
   — Ты не рассердишься? Не подумаешь, что я развратная?
   — Нет! — Его голос был полон искренности. — Никогда!
   — Ты невероятный мужчина! Сексуальный. Крепкий. Способный свести с ума любую женщину.
   Боже, как она вдохновенно врала! И насколько же легковерны мужчины, когда восхваляют их несуществующие достоинства!
   Потом они лежали в тишине, которую подчеркивало мягкое тиканье настенных часов. Рука Гуляева осторожно блуждала по телу дамы. Он легкими ласкающими движениями ощущал ее грудь, живот, бедра, и чем ниже скользили пальцы, тем напряженней он себя чувствовал, опасаясь услышать протест или ощутить сопротивление. Но Лайонелла лежала спокойно, не шевелясь, позволяя ему касаться всего без исключения. Ей было необходимо утвердить его в мысли, что эти прикосновения ей приятны, что они заставляют млеть, что с кончиков его пальцев стекает магнетическая сила, которая возбуждает, напрягает нервы, разжигает пламя желаний.
   — О-о, — застонала она блаженно, когда его пальцы легли на бархатистую кожу с внутренней стороны бедер.
   Она шевельнулась, порывисто обняла его, прижала голову к груди.
   — Поцелуй меня, поцелуй!
   Гуляев едва не задохнулся, настолько крепкими и неожиданными оказались ее объятия. Теперь в нем окончательно укрепилась уверенность в собственных силах.
   Он сполна дал этой прекрасной женщине все, что может дать мужчина. Ее горячие признания, готовность отдаться вновь убедительно свидетельствовали, что общение с ним доставляет ей огромное наслаждение, и она, пылая и надеясь, ждет повторения ласк.
   Он погрузился в состояние нирваны, потеряв способность отделять реальность от того, что рождало воображение.
   Во второй раз в доме Гуляева Лайонелла появилась только трое суток спустя. Все это время — и днем и ночью — Гуляев места себе не находил. Ему расхотелось заниматься любимым делом — компьютерами.
   Он не ел и не пил, не мог спать и ночи проводил словно в бреду. Временами ему казалось, что случившееся с ним — это иллюзия, родившаяся в переутомленном мозгу. Иногда, впадая в болезненное забытье, он ощупывал руками постель. Здесь рядом лежала прекрасная женщина. Та, которую он любил. Да, любил. Из-за которой мучился, ощущая, что медленно сходит с ума.
   Лайонелла, светлая, радостная, полная очарования и жизни, не вошла, а влетела, впорхнула в комнату. Упала на колени перед коляской, сжала небритое лицо ладонями.
   — Милый, я так соскучилась!
   И опять они лежали рядом: обладание — высшая цель и право самца.
   Гуляев вдыхал удивительный запах ее волос и снова не мог поверить в свое неожиданное счастье.
   — Ты, видно, без меня не скучал, — с грустью сказала Лайонелла, выбрав удобный момент. — Верно?
   — Ты что! — горячо возразил Гуляев. — Я все время боялся, что наша первая встреча — сон, что ты здесь больше не появишься. Тогда не знаю, что со мной было бы!
   — Ой ли! Что-то мало верится.
   — Почему?
   — Я даже не знаю, чем ты тут без меня занимаешься. Не знаю и не представляю. А ты не рассказываешь, словно речь идет о военной тайне.
   В тот день Лайонелла узнала кощееву тайну Порохова. В доме Гуляева банкир создал тайный компьютерный центр, о существовании которого знали только он сам и Гуляев. Центр был напрямую связан с вычислительным комплексом «Рубанка». Располагая всеми паролями, шифрами, Гуляев скрытно снимал банковскую информацию, по указаниям Порохова свободно оперировал суммами, перегоняя их со счета на счет, через компьютерную сеть «Интернет» выходил на зарубежные банки. И никто в «Рубанке» — даже заместители Порохова — об этом ничего не знал.
   Для Гуляева, прикованного к инвалидной коляске, его тайная работа была почти игрой. Секретной и любимой. Выполняя задания Порохова, он удовлетворял свою потребность в авантюрах и любознательность. Ему не раз приходило в голову, что при желании он, Гуляев, чья душа еле теплится в теле, он, обездвиженный инвалид, мог бы привести к краху крупную банковскую систему. Это тешило его самолюбие, порождало веру в свое величие и могущество.
   Начав рассказ, Гуляев уже не мог остановиться. Его прорвало. Так часто бывает с теми, кто по какой-то причине вынужден хранить тайну. Зато если в какой-то момент такого прорывает, наступает недержание и остановить болтуна бывает труднее, чем убить.
   Самодовольно подхихикивая, Гуляев вдруг сказал:
   — Хочешь, расскажу самую главную тайну?
   — Разве не я твоя самая главная тайна? — Лайонелла капризно надулась.
   — Ты. Конечно, ты! — Он порывисто схватил ее руку и припал к ней губами.
   — Рассказывай, — милостиво согласилась она, — я слушаю.
   — Я пробил защиту СБ «Рубанка».
   — Какую защиту?!
   — Службы безопасности. И вошел в их компьютер.
   — Разве у тебя к нему не было доступа?
   — Нет! Я работал как взломщик. Хакер. И мне удалось!
   — Милый! — Лайонелла заинтересовалась сообщенной ей тайной. — Ты меня потрясаешь! Ты гений! И что прячет от чужих глаз служба С Б?
   — Не поверишь! Там досье на всех клиентов «Рубанка».
   — И только? — Она не скрыла разочарования.
   — Что значит «только»? Это всего лишь малая часть информации. СБ собирает сведения о конкурентах. Это раз. О чиновниках, которые берут на лапу. Два. О дельцах, подозреваемых в криминальных операциях. Три. Ты представляешь — все сливки города на крючке! Это так интересно читать!
   — Представляю. Ты мне что-нибудь покажешь?
   — Конечно, милая.
   Лайонелла, задержалась у Гуляева до позднего вечера. Она видела, что ее любовник устал, что ему пора отдыхать, и именно этот момент сочла удобным для начала атаки.
   — Ты говорил о деньгах. Об огромных суммах. О долларах, марках, рублях. А я думала о тебе. Были бы у меня деньги…
   Лайонелла подперла подбородок руками, сложенными в кулачки. Голос ее звучал мечтательно, и в то же время в нем угадывались нотки горечи.
   — Что деньги! — философски заметил Гуляев. — Бумажный тлен. Ни здоровья, ни счастья на них не купишь.
   — Счастье — нет, — согласилась Лайонелла, — а здоровье купить можно.
   — Только не мне.
   — Именно тебе. — Она заговорила горячо, убежденно. — Тебе, и никому другому. В Швейцарии есть врачи, которые запросто поставят тебя на ноги. Я узнавала…
   Здоровье… Шарлатаны уже давно поняли, насколько глубок и неисчерпаем этот источник доходов. Больной, мучимый недугами человек, готов расстаться, со всеми своими деньгами, если ему пообещают надежду на выздоровление.
   «А что, если?…»
   Гуляев уже не раз выяснял, есть ли хоть какая-то надежда приостановить развитие недуга, который пожирал его тело, и убеждался — болезнь неумолима, излечить ее, стать, каким он был несколько лет назад, нет никаких шансов. И все же слова Лайонеллы разбудили в нем угасшую было веру. А что, если?…
   Этот вопрос — великий провокатор, умеющий обманывать даже умных людей.
   «А что, если?…» — спрашивает себя человек и бросает на стол в казино все деньги. И лишь проигравшись дотла, спрашивает себя: «Зачем это было нужно?»
   «А что, если?…» — думает бандит, собираясь на ограбление. И падает замертво, встреченный огнем охраны. Падает, не успев оценить степень риска.
   «А что, если?…» — подумал Гуляев, и огонек надежды затеплился в его душе. Он спросил:
   — Где же достать такие деньги?
   Лайонелла вскинула брови. Коснулась его щеки ладонью. Погладила.
   — Дурачок. Если я сумею на два месяца достать сто миллионов рублей, через три месяца у меня будет миллион долларов. — Она оборвала разговор внезапно, как и начала его. — Ладно, не будем мечтать.
   Сказала и прижала голову Гуляева к груди.
   Она уже собиралась уходить, когда Гуляев вернулся к прерванному разговору.
   — Ты всерьез говорила о ста миллионах?
   — Оставь, милый. — Лайонелла устало вздохнула. — Где их возьмешь? Сто миллионов не сто тысяч.
   — Если с возвратом, я бы достал. — Гуляев произнес это твердо, обдуманно.
   — И ты сумеешь? — она улыбнулась.
   Его задела эта улыбка.
   — Я ничего не говорю зря. Деньги можно достать.
   — Как и где?
   — Это моя забота.
   — Нет, милый, это наша забота. Упрямство сошло с его лица. Он улыбнулся.
   — Я сниму деньги с секретного счета Андрея Андреевича. Потом мы их вернем. Для меня такая операция ничего не стоит.
   — Но если Андрэ заметит? — В ее голосе прозвучало большое сомнение.
   — Никогда! Все будет тип-топ! Без сучка и задоринки.
   — Как же мы получим наличные?
   Гуляев с удовольствием отметил, что она сказала не «как я получу», а «как мы получим». На сердце еще больше потеплело.