Щелоков Александр Александрович. Крысы в городе

   Колесников встал и открыл окно.
   Углев и Жохов скрутили обалдевшего Коку. Взяли его за руки и за ноги.
   Поначалу Кока дергался молча. Его не пугала угроза быть выброшенным в окно. Он не верил, что кто-то осмелится совершить такое с живым человеком. Просто ему не нравилось, что с ним здесь, в этом кабинете, обходятся как с лягушкой. Но когда его стали раскачивать, Кока завизжал.
   То, что произошло потом. Кока осознал, уже вылетев из окна. Он заорал благим матом. Внизу под ним высилась куча металлолома.
   Высоко подброшенный сильными руками, Кока, к своему счастью, упал спиной на крышу кузова «фольксвагена». Машину приготовили к отправке на свалку. Раздался глухой звук удара. Спружинивший металл подбросил Коку, и он сверзся на землю.
   — Ты жив, сученыш? — Над Кокой уже стояли Углев и Жохов. — Придется все повторить.
   Подхватив неудачливого шантажиста под мышки, они вернули его в кабинет Парткома.
   Теперь Кока стоял перед Колесниковым согнувшись, держался рукой за болевшую спину и глотал соленые слезы.
   — Не дрожи, — успокоил его Партком. — Второй раз тебя бросать не будут. А сейчас мотай. И всю пакость, которую вы собрали, — уничтожьте. Если до меня дойдет, что вы опять кого-то пытаетесь трясти, ты и твои кореши летать будете не со второго этажа. Понял?
   — Понял.
   В кабинет шефа вошел начальник охраны Шубодеров. Он уже был в курсе происшедшего.
   — Сергей Сергеевич, позвольте мне еще поработать с юношей, — спросил он Колесникова. — Есть некоторые соображения.
   — Бери его, — милостиво разрешил Партком. — Коли на пользу дела, зачем возражать?
   Плотно сжав Коку с обеих сторон, охранники провели его к машине. Втолкнули внутрь. Шубодеров сам сел за руль. Полчаса спустя они были на 5-й линии.
   К доктору Коку провели без особой деликатности. Софочка, увидев сердечного дружка, которого резким толчком в спину вбили в приемную, изменилась в лице.
   — Здравствуйте, Софья Абрамовна. — Шубодеров однажды обращался к Либерману и не пытался того скрывать. — Мы к Исааку Борисовичу.
   Либерман, увидев гостей, растерялся. Его обуяло тревожное предчувствие неладного. Крайне выразительный вид молодых людей, сопровождавших недавнего пациента, вселил в его душу страх.
   — Чем могу служить, господа? — Либерман старался держаться уверенно, но пальцы предательски подрагивали.
   — У меня три вопроса, Исаак Борисович. — Шубодеров без приглашения сел на стул врача и легонько ткнул пальцем в фарфоровую куколку. Спинка кресла откинулась, дамочка развела ножки.
   — Я слушаю, — завороженно следя за движениями гостя, отозвался Либерман.
   — Первое. Вы знаете этого рыцаря? — Шубодеров указал на Коку.
   — Не могу отрицать. Он мой пациент. Обычный триппер.
   — Диагноза не надо. Вопрос второй. Вы поручали вашему пациенту шантажировать тех, кто у вас лечится?
   — Боже мой, господа! — Либерман всплеснул руками. — Разве доктор, будет подрезать сук, на котором сидит?
   — Я верю вам. Но… откуда эта погань взяла сведения для шантажа?
   — Я бы задал такой вопрос ему самому.
   — Уведите. — Шубодеров махнул рукой. — В машину. Коку, ткнув кулаком в затылок, выставили из комнаты. Когда опасные гости уехали, Либерман вышел в приемную. Подошел к Софе. Размахнулся и дал ей пощечину.
   — Ты как была похотливой сучкой, так и осталась. Или я не прав?
   Софа молчала, испуганными глазами следя за мужем. Либерман устало сел на стул, предназначенный для пациентов.
   — Ты хоть понимаешь, что могли здесь сделать эти люди? Если бы я играл с ними нечестно, нас бы уже не было на этом свете. — Либерман посмотрел на часы. — Уже десять минут не было бы. Ты понимаешь?
   Софа беззвучно заплакала.
   Шубодеров проехал до конца 5-й линии, свернул в Тулупов тупик — в узкую щель между заборами двух строек. Затормозил. Выключил двигатель. Погасил фары.
   — Теперь, Каргин, молись. Сейчас мои ребята тебя вынесут из машины и аккуратно положат под колеса. А я перееду. Тихо так. Два раза — туда и обратно.
   Кока пытался дернуться, но его держали крепкие руки.
   — Выносить? — спросил Жохов озабоченно.
   — Он нам сейчас об этом сам скажет. — Шубодеров сдержал трудовой порыв своих костоломов. — Так что будем делать с тобой, Каргин?
   Кока со страху потерял голос. Он мог только шипеть:
   — Служить… буду служить… я пригожусь…
   — Выйдите, ребята, покурите, — попросил Шубодеров охранников. — Мы немного побеседуем с юношей.
   Когда Углев и Жохов оставили машину, Шубодеров сказал:
   — Ты хоть понимаешь, козел, что влез в дерьмо по горло?
   — Понимаю. — Кока немного отошел от приступа страха. В перемене тона собеседника он ощутил зыбкую надежду на лучший исход.
   — Ты сказал, что можешь служить. Как тебе это мыслится?
   — Не знаю… как прикажете…
   — Прикажу кого-нибудь убить?
   — Сделаю. — Кока готов был ухватиться за любую соломинку. — Раз надо.
   — Хорошо, я поверю. Только не вздумай финтить. Даже если ты умотаешь на Дальний Восток, тебя найдут и тихо переедут машиной. Два раза — туда и обратно.
   — Я понимаю… я готов… доверие оправдаю… Шубодеров ухмыльнулся.
   — Не трепись, тебя не в партию принимают.
   — Что делать? Приказывайте.
   — Что делать? — Шубодеров подумал. — Завтра с утра пойдешь в школу восточных единоборств. На Каштановую аллею. Спросишь Нестерова. Он будет знать н примет тебя. На следующей неделе в школу приедет мадам Калиновская. Слыхал о такой?
   — Не-ет…
   — Услышишь. Она будет набирать ребят в штат своей охраны. Нестеров порекомендует тебя. А уж ты и сам постарайся ей понравиться.
   — Зачем? — наивно спросил Кока. Было что-то загадочное в предложении Шубодерова, и это опять пугало.
   — Мне нужен свой человек возле этой бабы. Свой глаз, свои уши… Свой член, наконец… И учти: не пытайся там дергаться…
   Шубодеров вынул из кармана диктофон. Щелкнул кнопкой. В салоне прозвучали голоса: «— Прикажу кого-то убить». — «— Сделаю. Раз надо…»
   — Я понял. Что мне делать? Шубодеров усмехнулся.
   — Не лезь поперед батьки. Сначала делай, что я сказал. Пусть мадам тебя возьмет к себе. Потом поговорим…
   По зову Шубодерова его крутые парни вернулись в машину. Один из них занял место за рулем, и они поехали. Высаживая Коку в центре, Шубодеров спросил:
   — Ты водишь машину?
   — Нет, — ответил тот, смущаясь.
   — Научим. Права получишь. Теперь все. На прощание руки он не подал.
   Как и предполагалось, с подачи Нестерова мадам Калиновская приметила Коку и взяла к себе. Больше того, очень скоро по воле случая он оказался в ее постели. Буйная мужская сила» неутомимость в ласках и опыт в искании остроты ощущений понравились хозяйке. Но странно: Кока даже в мыслях не мог приложить к Калиновской свое универсальное определение «баба». Ночью он еще мог в какой-то степени ощущать себя и ад ней, но приходило утро и хозяйка становилась чужой. Она ни в чем не зависела от него, не смотрела на него с вожделением, как некогда Алевтина Аркадьевна. Она не искала его благосклонности и ласковых взглядов, как это делала Карина. Даже оставаясь с ней один на один, Кока не мог позволить с ней вольностей, например, ухватить ее за ягодицы, как в свое время хватал веселую Вику.
   Калиновская стояла над ним. Он сопровождал ее на деловые встречи, на званые вечера, презентации, на обычные светские тусовки, но всякий раз оказывался вне их, по другую сторону двери. Коку это страшно угнетало. Он считал естественным свое право возвышаться над женщиной, владеть ею. Он верил, что способен подарить каждой возможность испытать счастье и радость, заставить смеяться, стонать в экстазе и в то же время вызывать горькие слезы, стенанья и мольбы не уходить, не оставлять, не бросать. Он был мужч иной, все они — бабами. И вдруг оказалось, что с Калиновской штучки его не проходят. Больше того, он не мог даже представить, что они в какое-то время пройдут.
   Чем ближе оказывался Кока к хозяйке, тем чаще «стучал» на нее Шубодерову. И после каждого доклада ощущал некоторое облегчение. Он с особым смаком, не упуская подробностей, рассказал всю историю пребывания в заточении следователя Рыжова, о его несостоявшейся встрече с господином Саддамом и, наконец, о дерзком побеге, который привел мадам в испуг и ярость.
   Кока думал, что его сообщение представит особый интерес для Шубодерова — не рядовой случай в конце концов, — но шеф выслушал сообщение, ничем не выдав к нему своего отношения.
   Кока все глубже начинал осознавать, что, как в картах, так и в жизни, свои партии играют тузы, короли, дамы, шестерки. Это бесило, заставляло кипеть, но не помогало повысить свой статус в колоде.
   Разительная перемена в отношениях с хозяйкой у Коки произошла сразу после ее встречи с Рыжовым в клубе деловых людей. Кока видел, как мадам о чем-то беседовала с непотопляемым следователем у выхода, потом раздраженно села в машину, махнула рукой: «Поехали!» — и всю дорогу молчала, непроницаемая и загадочная.
   Потом хозяйка вызвала Коку к себе. Сидя в кабинете за рабочим столом, не поворачивая головы, приказала:
   — Сходи в сауну. Узнай, прогрели ее или нет. Там должна быть Кристина. Скажи, что я приду через десять минут. Пусть приготовится. Разожги камин.
   Для чего нужно было плестись к бане через весь сад, если там и здесь, в кабинете, есть телефоны, Кока понять не мог. Потому спросил:
   — Что потом делать мне?
   Калиновская посмотрела внимательно и вдруг ласково улыбнулась.
   — Можешь остаться. Попаримся вместе. Тебе этого хочется?
   Кока проглотил вязкую слюну. Такого еще не случалось. В доме Калиновской работали три женщины, и только одна из них — Кристина, массажистка высокой квалификации, была облечена правом бывать в сауне с госпожой. Обычно компанию ей составляли жены прокурора Жука и полковника Кольцова. И вот вдруг…
   Передав распоряжение хозяйки Кристине, Кока устроился в кресле у камина и стал просматривать журналы: «Плейбой», «Пентхаус», «Махаон», «Андрей»; блиставшие обложками, наполненные изображениями голых тел, они были разбросаны на столе в подчеркнутом беспорядке.
   Появилась Калиновская. Кока встал, но она махнула ему рукой — сиди.
   Ждать хозяйку пришлось долго. Сперва Кристина делала ей массаж. Потом они вместе парились и ныряли в бассейн с холодной водой. Только часа через два Кристина оделась и ушла.
   Кока, накаленный до предела разглядыванием эротических картинок и близостью недоступной женщины, кипел от страсти. Его же пригласили попариться, а оставили как дурака сидеть одетым у камина. Нет, все можно стерпеть от бабы, но такое у нее не пройдет!
   Бунт плоти и оскорбленного самолюбия назревал долго и наконец прорвался.
   Выйдя из предбанника в длинном темно-зеленом халате, Калиновская подошла к зеркалу и стала поправлять прическу. Кока приблизился к ней со спины, положил руки на плечи, опрокинул к себе на грудь, крепко сдавил в объятиях. Он инстинктивно ждал вспышки гнева, грозного окрика, но ничего этого не последовало. Хозяйка сама подставила ему губы. Они опустились на пушистый ковер…
   Все последующее окутал розовый туман, тягучий, как вишневый сироп. Его волны то накатывали, заставляя забывать обо всем, то откатывались, чтобы набрать силу и захлестнуть, заставить сердца биться испуганными птицами, а тела содрогаться в сладких мучениях.
   — Боже, — прошептала Калиновская, прижимая Коку к себе, — как я ждала этого мига, когда в тебе проснется настоящий мужчина. Ты, оказывается, такой… Ты такой…
   Она запнулась, не сумев подобрать слов. А Кока приподнялся на локте и свысока заглянул ей в глаза. Он торжествовал. Все-таки баба всегда остается бабой. Если ее зацепить, если ее достать, если ей показать небо в алмазах ^— она не устоит и сломается. Сломалась же наконец и надменная Лайонелла — его Лина…
   Тот вечер был полон сюрпризов. Мягкий ковер, на котором они оказались, придавал ласкам особую пикантность. Энтузиазм Коки не иссякал. Он знал: победа лишь тогда полная, когда соперник лишается сил продолжать борьбу.
   В какой-то момент, когда Кока расслабившись лежал на спине, Лайонелла опустила голову на его грудь и задумчиво сказала:
   — Милый, мы завтра с тобой едем…
   — Куда? — Он задал вопрос лениво, считая, что речь пойдет об обычной поездке в пределах города или области.
   — В Париж…
   Слово сорвалось с ее языка легко, словно вояжи такого рода они совершали по меньшей мере раз в месяц. Кока в изумлении сел на ковре.
   — Куда?!
   — Приляг, дурачок. — Она притянула его к себе. — В Париж. Разве не ясно?
   — Да, но все это… документы… билеты…
   — Ой, милый, какой ты у меня дурачок! — Голос Лайонеллы был полон удивительной музыки. — Все уже давно готово. И билеты, и паспорта. Самолет завтра в двенадцать дня. Сперва летим в Стамбул, потом — Будапешт. Оттуда — в Париж.
   Названия чужих городов звучали чудесной мелодией: «Ста-а-м-бул, Буда-а-пешт»… Вот что значит достать б а б у. И он ее достал. Непокорную, самовластную…
   Кока стиснул Лайонеллу в объятиях. Она уперлась в его грудь ладошками.
   — Погоди, нам надо решить одно дело.
   — Какое? — Думать о пустяках не хотелось. В сознании все еще звучало слово «Па-а-риж».
   — Ты сегодня съездишь к Гуляеву. Его надо убрать.
   — Как?! — Кока опять вскочил и сел.
   — Очень просто, милый. — Калиновская улыбнулась ласково, но голос ее был жесток и холоден.
   — Зачем?
   — Этот калека достался мне в наследство от Порохова. Я ему искренне помогала. Но он влюбился в меня. Все бы ничего, но убогий знает больше, чем надо. Если он выяснит, что мы с тобой едем в Париж венчаться, то наделает немало глупостей. А это уже опасно.
   Слова «мы с тобой едем в Париж венчаться» прозвучали как гром среди ясного неба, и все остальное Кока пропустил мимо сознания. Он становился богатым. И добился этого сам, благодаря своим талантам. Как становятся богатыми в американском кино…
   — Когда? — спросил он.
   — Сегодня ночью. Ты сделаешь?
   — Для тебя?
   — Дурачок, для нас. — Она поцеловала его в нос.
   — Сделаю, не волнуйся.
   Они поужинали вместе. Калиновская была весела, то и дело шутила. Кока не мог отрешиться от мыслей о предстоявшем ему деле и не испытывал аппетита. Она смеялась:
   — Посмотрю, как ты будешь есть в Париже. Если так же, то в другой раз туда не поедем. Париж — город гурманов.
   В двадцать три электронные часы мадам три раза пискнули по-мышиному.
   — Пора, — сказала она, вставая из-за стола. Кока налил фужер пепси и медленно выпил пузырящуюся влагу. Встал.
   — Оружие в машине, — предупредила Калиновская деловито. Она обвила руками его шею и всем телом прильнула к нему. — Приезжай поскорее. Тебе хватит полутора часов. Возвращайся. Я буду ждать. И не забудь надеть перчатки. Они в «бардачке»…
   Уже стемнело. С неба сочился мелкий нудный дождичек. Кока прошел к «волге», сел за руль. Сунул руку под сиденье. Пистолет лежал на указанном ему месте. Кока вытащил его, выщелкнул магазин из рукоятки. Проверил патроны. Подтянул крепление глушителя. Положил оружие под плащ, лежавший на сиденье. Запустил двигатель. Осторожно выехал на шоссе и покатил к городу.
   В салоне машины было тепло, уютно. Дворники махали крыльями, разгоняя по лобовому стеклу морось. Изредка резина, прокатываясь по осушенным местам, противно поскрипывала…
   Сидеть в засаде непросто. Время останавливается. Стрелки перестают двигаться по циферблату. Мучительная мысль: «Появится или нет?» — взвинчивает и без того напряженные нервы.
   В самые неудобные моменты появляются желания, которых хотелось бы избежать.
   Катрич сидел на стуле у двери, ведшей из прихожей в гостиную. Он сдвинул прикрывавшую проем гардину влево и задрапировался ею. В глубине комнаты рядом с выключателем устроился Рыжов. Он то и дело тяжело вздыхал, раздражая Катрича. В доме Гуляева стояла глухая тишина. Только изредка по стеклу ударяли капли дождя, словно предназначенные для того, чтобы нагонять сон.
   В первом часу у входной двери послышалось легкое царапанье. Снаружи кто-то пытался вставить ключ в скважину замка.
   Катрич осторожно встал, отодвинул стул в сторону, чтобы он не мешал. Прислушался. Замок щелкнул, открываясь. Качнулась тюлевая занавеска на окне. Из фрамуги дохнуло сырым воздухом. Затем в прихожей послышались осторожные шаги.
   Катрич сдвинулся к косяку, чтобы сразу оказаться за спиной вошедшего. Минута ожидания казалась бесконечной. Незваный гость не спешил входить в гостиную. Должно быть, выжидал, прислушиваясь.
   В доме стояла полная тишина. Даже Рыжов перестал тяжело вздыхать.
   Наконец скрипнула половица. Гость решил двинуться внутрь квартиры.
   В зыбком свете уличного фонаря, который пробивался сквозь тюлевые шторы, Катрич увидел руку, сжимавшую пистолет. Оружие с глушителем на стволе казалось неестественно длинным.
   Позиция Катрича оказалась удивительно удобной. Резким движением он перехватил руку противника, рванул ее вниз, выкручивая в плече. Прозвучал выстрел. Катрич ногой подсек продолжавшего по инерции двигаться человека, бросил его на пол. Выламывая пальцы убийцы, вырвал из них оружие. Хрипло скомандовал: «Свет!» Рыжов щелкнул выключателем.
   Люстра ярко вспыхнула.
   На полу, прижатый к ковру, лежал мужик, в котором Рыжов без труда узнал костолома из свиты мадам Калиновской.
   — Мне кажется, мы знакомы, — сказал Рыжов и машинально потрогал затылок. Он помог опрокинуть Коку на спину. — Конечно, знакомы. Не так ли, господин Каргин?
   Кока злобно выругался.
   — Паразиты, вы мне пальцы сломали. Я в суд подам!
   — А зачем вы стреляли, досточтимый? — Катрич открыто издевался. — Спросим: в кого? Ответим: в меня. Имел я право на самооборону? И пальчики вам сломать заодно? Да нет, не имел. Просто обязан был сделать это.
   Ответь Катрич зло, резко, без издевки, Кока обозлился бы еще больше. Но тон ответа в чем-то совпал с тем, как в свое время говорил Колесников: «Возьмите-ка его и бросьте отсюда вниз». И Кока испугался. Он сразу взмок от пяток до шеи: люди, которые его прихватили, явно оказались здесь не случайно. Они его ждали. Значит, его подставили и выкрутиться из мышеловки вряд ли удастся. Подумать о том, что кто-то мог просчитать ходы его хозяйки мадам Калиновской, Кока не мог.
   — Артем, — попросил Рыжов. — Позвони Горчакову. Мы с ним договаривались. Он обещал прислать Бульку.
   — Кого? — не сразу понял Катрич.
   — Есть у них такой песик, 0-очень умный. Он осмотрит машину. И скажи Гуляеву, чтобы вышел к нам.
   Когда Гуляев выехал из спальни в гостиную, Рыжов начал допрос.
   — Господин Гуляев, этот человек пришел вас убить. Вы его знаете?
   Гуляев, бледный, на глазах осунувшийся, тихо ответил:
   — Да, это служащий Лайонеллы Львовны. Господин Каргин.
   — Вы с ним знакомы?
   — Шапочно.
   — Как вы считаете, есть ли у Каргина личные мотивы, чтобы убить вас?
   — Не думаю. Наши интересы не пересекались.
   — Вы уверены?
   — Да.
   — А если я назову такую точку пересечения? Задав вопрос, Рыжов тут же заметил замешательство, которое Гуляев не сумел скрыть.
   — Я вас не понимаю.
   — Понимаете, — сказал Рыжов печально. — Вы все понимаете, Гуляев, но боитесь себе в этом признаться.
   — Господи, нет, пожалуйста, не надо…
   — Сожалею, — Рыжов говорил жестко, — я не терапевт в данном случае, а хирург. Вам больно, знаю. Но резать надо. Перед вами сидит человек, которого задержали, когда он входил сюда с пистолетом в руке. В кого он собирался стрелять? — Рыжов отошел от двери, носком ботинка показал на щепу, выбитую выстрелом из крашеного пола. — Кому предназначалась эта пуля?
   Кока мрачно следил за происходившим. Когда он шел сюда, чувство опасности не оставляло его. Совершить первое в жизни убийство так же страшно, как в первый раз шагнуть в пустоту через распахнутый люк самолета. То же неведение, та же неясность. Но боялся Кока не того, что его схватят на горячем. Его пугал сам акт убийства. В горячке драки или по пьянке всадить пулю в чужую голову нетрудно. Но подойти к человеку и выстрелить в него, когда тот не ожидает удара, — совсем другое.
   И вот вышло наоборот. Именно того, что пугало Коку, не произошло, но случилось то, о чем он меньше всего думал.
   — Я не собирался никого убивать, — Каргнн глядел в сторону и потряхивал болевшими пальцами.
   — Зачем тогда держали пистолет в руке?
   — Вечерами ходить по городу небезопасно.
   — Откуда у вас ключ от двери?
   — Мне его передала Калиновская.
   — Зачем вы шли к Гуляеву?
   — Передать ему сообщение.
   — Для этого есть телефон.
   — Калиновская хотела, чтобы я передал это устно. Разговор прервал резкий телефонный звонок. Катрич взял трубку. Выслушал.
   — Вас, Иван Васильевич.
   Рыжов держал трубку около уха очень долго. Слушал и лишь изредка говорил: «Так. Я понимаю. Так-так. Интересно. Я понимаю…»
   О чем шла речь, не мог догадаться даже Катрич, но он заметил на лице Рыжова явное удовольствие.
   Дав отбой, Рыжов вернулся к допросу.
   — Итак, господин Каргин, вы уверены, что в планы госпожи Калиновской входило ваше возвращение домой после убийства Гуляева?
   — Я не собирался никого убивать. И должен был вернуться сразу, как только передам сообщение.
   — Какое? Вы можете нам сказать? Вот перед вами Гуляев.
   — Нет, это коммерческая тайна.
   — Хорошо, допустим, что так. Какие виды на вас были у Калиновской? Вот вы возвращаетесь и…?
   — Завтра днем мы должны были улететь в Стамбул. Затем в Будапешт и Париж.
   — Деловая поездка или что-то еще?
   — Свадебное путешествие. Мы намеревались обвенчаться в Париже…
   — Он врет! — Лицо Гуляева исказила злобная гримаса. Он дернулся в коляске, словно собирался вскочить. — Подлец, он врет!
   Кока посмотрел на инвалида с презрением.
   — Да сиди ты, лягушка! Неужели всерьез веришь, что у Лины к тебе есть какие-то чувства? Кроме брезгливости, конечно. Ты нормальный?
   — Уберите его отсюда! — Гуляев впал в неистовство. — Уберите! Он… Это животное… что он знает о любви…
   В глазах инвалида появились слезы. Чтобы скрыть их, он прикрыл лицо руками.
   Катрич сходил на кухню, принес оттуда большую фарфоровую кружку.
   — Выпейте, Гуляев, и успокойтесь. Каргин не врет. Он уверен, что все обстоит именно так, как ему говорила мадам Калн-новская. Но она обманула вас обоих. Этой женщине нужны не вы, Гуляев, и не Каргин с его жеребячьими достоинствами. — Рыжов сделал паузу, чтобы последняя фраза поставила все на свои места. — Лайонелла Львовна не оставляет в живых тех, кого посвятила в свои тайны…
   Кока злобно дернулся.
   — Кончайте пургу гнать! Мои отношения с Линой позволяют…
   — Ничего они тебе не позволяют! — визгливо крикнул Гуляев. — Мразь! Собака!
   Катрич положил ему руку на плечо.
   — Перестаньте. Вы же мужчина.
   Убитый горем Гуляев согнулся и опустил голову почти до колен.
   Рыжов посмотрел на Катрича, потом бросил взгляд на часы.
   — Пойди у вас дело по плану, Каргин, сейчас ваши останки уже соскребали бы с асфальта лопатой.
   — Чушь собачья!
   — Мы сейчас выйдем к вашей машине. Это черная «волга», верно? Выйдем все вместе. Дождь почти перестал. И вы увидите. Под передним сиденьем обнаружен мощный заряд. От ключа зажигания к нему проведен провод. Стоило только завести двигатель…
   — На понт берете? Я же сюда приехал, и ничего.
   — Заряд подключен в тот момент, как вы направились сюда.
   И сделал это ваш коллега. Хряк. Вам что-нибудь говорит эта кличка? Он, кстати, задержан…
   Кока громко и протяжно завыл, кусая губы.
   — Что, подонок? — мстительно крикнул Гуляев. — Жаль, тебе отсюда уехать не дали.
   Кока дернулся, пытаясь вскочить со стула, но Катрич удержал его.
   — Сидеть!
   — И еще, Каргин. — Рыжов бил безжалостно. — Госпожа Калиновская, к вашему сведению, час назад вылетела чартерным рейсом в Стамбул. Вы об этом знали?
   Гуляев истерически расхохотался.
   — Что, собака?! Съел!
   К утру оба стали давать показания. Каргин сообщил, что два дня назад в Новороссийск отправлен большой груз алюминия. Днем у Рыжова уже были копии сопроводительных документов. В экспортной лицензии отгруженный товар именовался «вторичным алюминием». Инвентарная ведомость подтверждала соответствие номенклатуры и массы груза экспортной лицензии. Отправителем груза значилась фирма «Алковтормет». Получателем — «Метал трейд корпорейшн» в Нью-Йорке.
   Гуляев назвал банки, с которыми Калиновская имела дело в последнее время и на них выходила через компьютерную сеть «Интернет».
   — И чего мы добились? — спросил Катрич. Нервный завод окончился, и он выглядел изможденно и устало. — Госпожа депутатка нам все одно не по зубам. Она — нынешняя власть.

ФБР

   Американское консульство в Придонске располагалось на Дворянской, неподалеку от Делового клуба. В отдел получения виз здесь всегда стояла длинная очередь. Охота к перемене мест оказывалась сильнее отвращения к очередям. Впрочем, к стоянию в них в Придонске привыкли с давних пор.
   Виза Рыжову не была нужна, и он попал на прием к дежурному по консульству, назвавшись при этом гражданином России Волковым. Его принял молодой, чисто выбритый клерк в черном костюме в белую полоску, в белом воротничке и строгом деловом галстуке. Это был типичный чиновник: вежливый, стандартно-улыбчивый и холодно-безразличный. Перед ним в отделе виз проходил поток жаждущих милости великих Штатов, бесконечная череда лиц, умоляющих, заискивающих, унижающихся, плачущих. Чтобы выдержать все это, надо было оставаться бесстрастным, не принимать близко к сердцу чужие волнения и заботы.