— До сих пор не вижу, каким образом под подозрение попал я? Места художнику во всей этой истории нет.
— Особняк, который занимал Гросс, после его гибели пошел в торги. Конечно, нарки перерыли весь дом от подвала до крыши. Однако ничего не нашли. И тут виллу купили вы…
— Покупал мой агент.
— Юридическим владельцем стали вы. Поэтому вас решили взять под наблюдение. Надо было проверить, не являетесь ли вы членом группы, который купил виллу, чтобы изъять содержимое из тайников.
— Но их, как вы говорили, не обнаружили.
— Сэр, — произнес Браун устало. Его просто угнетала бестолковость клиента. Он бы даже взорвался, назвал его тупицей и тугодумом, но деньги, которые тот платил за услуги, требовали терпения и вежливости. — Если вещь не нашли, это не означает, что в природе ее нет.
— Все, — сказал Андрей. — Благодарю вас, мистер Браун. Дальше могу рассказать сам. Нарки решили поместить меня под лампочку, и в ход пошла конфетка…
— Браво, сэр! — воскликнул Браун. — Когда вы захотите сменить кисти и краски на профессию детектива, наше бюро предложит вам место!
— Розита была приманкой. Я не ошибся?
— Сто очков, сэр! Вы попали в центр. Розита Донелли. Она же Лола Кампанини…
Андрей сидел, сжав виски ладонями. Ощущение было не из приятных. Словно брел он какое-то время задумавшись, уйдя в себя, а мимо, в одном лишь шаге, обдав горячим воздухом, запахами копоти и колючей пылью, пронесся тяжелый локомотив, прогромыхали вагоны. Лишь одно неосторожное движение, и он мог попасть под колеса. Надо же так! Сколько усилий приложено для конспирации, для чистого внедрения в среду, и такая мелочь, как покупка дома с торгов, отдала его в один миг под надзор полиции. Счастье, что это были нарки, шедшие по следу кокаина, что у них нюх настроен в основном на наркотики…
— Спасибо, мистер Браун. Ваша работа заслуживает самой высокой оценки.
— Грин и Браун к вашим услугам, — ответил детектив торжественно. Он делал рекламу…
Они простились как старые, добрые друзья. Но едва машина Брауна скрылась из виду, Андрей снова присел на парапет. Он чувствовал себя разбитым, вымотанным и выпитым до последней капли. Несколько придя в себя, он решил поехать поужинать. Выбрал ночной клуб «На огонек», где, внешне находясь на людях, можно было весь вечер внутренне оставаться одному.
Выехав за город и свернув с Южного шоссе в сторону гор, Андрей оказался среди фруктовых садов. Узкая дорога привела его к зданию, которое светилось радостными огнями. Въехав на площадку, посыпанную битыми ракушками, Андрей оставил машину и вошел в ночной клуб.
— Прошу вас, сэр! — радостным восклицанием приветствовал его швейцар. — Вы давно у нас не были. Между тем появились французские вина.
— Хорошо, благодарю вас, — ответил Андрей, улыбаясь. — Здесь у вас как всегда.
Год назад он заехал сюда совершенно случайно. Заказал бутылку вина. Оно оказалось очень хорошим, с тонким, едва уловимым вкусовым оттенком, который типичен для венгерских вин. Может быть, именно поэтому ресторанчик вдруг стал казаться Андрею знакомым, привычным, и он решил, что сюда стоит наведываться, когда хочется поправить свое настроение. Не так уж много мест в этой стране, где он чувствовал себя спокойно и непринужденно.
Он вошел в помещение. В просторном, освещенном цветными лампами зале наигрывал блюзы джаз-банд. Стеклянная перегородка, отделявшая зал от сада, была снята, и часть столиков располагалась под открытым небом. Перед оркестром танцевали несколько пар. Андрей прошел к столику, удобно расположившемуся в углу, и легонько взмахнул рукой, приветствуя заметившего его бармена. Случилось так, что он успел подарить дирижеру питейных дел, ценившему живопись, небольшой этюд, а тот стал делиться с Андреем новостями, которых знал немало.
Разглядывая танцевавшие пары, Андрей увидел Розиту. Ее партнером был высокий мужчина со щегольскими черными усиками и беспокойными воровскими глазами. Встреча со знакомыми в тот вечер в планы Андрея не входила. Он уже собирался повернуться и уйти, но его заметила Розита.
Их взгляды встретились, и он едва заметно кивнул головой, давая понять, что на него не стоит обращать внимания. Но она оставила партнера прямо посреди площадки и направилась к столику, который уже облюбовал Андрей.
— Чарли, милый! — произнесла она почему-то шепотом, и в глазах ее блеснула неподдельная радость. — Куда ты пропал в последнее время? Я так соскучилась…
Она подвинула плетеное кресло и опустилась в него рядом с Андреем. От нее пахло французскими модными духами и чуть-чуть вином.
— Здравствуй, Рози, — ответил Андрей. — Ничего не поделаешь. Я сидел взаперти на вилле Ринг у Диллера и работал как проклятый.
— Может быть, ты предложишь мне что-нибудь выпить?
— Попробуешь моего вина?
— Два «Мартини», — сказала Розита небрежно. — Тебе и мне. Пора знать мой вкус, милый.
Андрей поднял палец, подавая знак бармену. И сразу в его сторону двинулся гарсон.
— Я тебе больше не нравлюсь? — Голос Розиты звучал грустно. — Верно ведь?
— Почему ты так решила? Ты очень красивая.
Она горько усмехнулась и прикрыла глаза ладонью.
— Нет, милый, все равно ты меня не любишь. Ты теперь любишь ее. Верно?
— Кого ее? — спросил Андрей и сделал удивленные глаза.
— Эту мисс Джен. Я угадала?
— Нет, — ответил Андрей холодно и резко. — Ты ошиблась, Рози.
— Однако ты будешь ее рисовать?
— Наверное, — ответил он неопределенно. — Хотя об этом еще не было серьезного разговора.
Произнося последнюю фразу, Андрей уже знал, что такой разговор обязательно будет. Портрет Джен мог стать для него надежным предлогом, чтобы переждать отсутствие Диллера и не покидать виллы Ринг. Согласие Джен окажется для Мейхью орешком не по зубам. А раз так, то надо немедленно добиваться согласия. На это у него осталось три дня…
— Почему ты замолчал? — спросила Розита. — У тебя совершенно отсутствующий вид.
— Что? — спросил в свою очередь Андрей и встрепенулся.
— Я на днях уезжаю отсюда, — произнесла она грустно. — Совсем и навсегда.
— Серьезно? — сказал он, еще до конца не осознав смысла произнесенных ею слов. — Куда?
— В Европу, милый. Я выхожу замуж.
— Как так?! — Он искренне удивился.
— Разве ты не знаешь, как это делают? — Она говорила насмешливо.
С минуту они сидели молча. Он не представлял, о чем говорить, и не отрываясь смотрел, как музыканты выбивают из своих инструментов ритмы модного танца. Розита осторожно взяла его за руку.
— Я не хочу, чтобы ты думал обо мне плохо. Голос ее дрогнул, глаза наполнились слезами.
— Что это ты вдруг? — спросил он, высвободил руку и протянул ей сигареты. — Почему я должен думать о тебе плохо?
— Я люблю тебя, милый, — сказала она и стала закуривать.
— Так уж и любишь, — Андрей пытался свести разговор к шутке. — Не мучай себя пустяками.
— Ты мне не веришь? — спросила Розита, и лицо ее побледнело. — Это совсем не пустяк. Вот, смотри…
Она взяла сигарету и воткнула ее в руку чуть повыше запястья, как в пепельницу. Зашипела обожженная кожа, чадно запахло горелым.
— Рози! — воскликнул Андрей и выбил сигарету у нее из пальцев. — Зачем ты так? Я всегда верил тебе на слово.
Розита взглянула на него большими удивительно грустными глазами.
— Мне порой кажется, что ты все понимаешь, — сказала она.
— Что именно?
— Все без исключения, милый. Впрочем, может быть, я ошибаюсь.
— Может быть, — согласился Андрей и взял ее руку в ладонь. — Тебе очень больно?
— Пустяки. Хуже, когда это в сердце. Где же наше «Мартини»?
Андрей обернулся к бару и заметил, что партнер Розиты как неприкаянный стоит у стойки и вертит в руках пустую рюмку.
— А как же твой спутник? — спросил Андрей. — Неудобно, что ты его так оставила.
— Ерунда! — Розита откинулась на спинку и едва заметно улыбнулась. — Ты старомоден, Чарли.
— Серьезно? Вот уж не думал!
— Впрочем, не ты один. Сегодня мужчины стали какими-то не такими.
— Ты в этом уверена?
Она сделала вид, будто не расслышала вопроса, и перевела разговор на другой предмет.
— Я хочу тебя познакомить с этим парнем. Вернее, это он хочет, чтобы я его познакомила с тобой. Но я сама сделала все, чтобы он захотел именно этого.
— Очень сложно, — сказал Андрей. — ты хотела, он хочет… А хочу ли такого знакомства я? Это твой будущий муж?
— Вовсе нет. А тебе знакомство с ним пригодится. Сам не знаешь, как пригодится.
— Ты обо мне так заботишься. Не много ли?
— Я люблю тебя, Чарли. — И тут же без всякого перехода добавила: — Можно я его позову? Это Франсуа Дебре. Он коммерсант…
21
22
— Особняк, который занимал Гросс, после его гибели пошел в торги. Конечно, нарки перерыли весь дом от подвала до крыши. Однако ничего не нашли. И тут виллу купили вы…
— Покупал мой агент.
— Юридическим владельцем стали вы. Поэтому вас решили взять под наблюдение. Надо было проверить, не являетесь ли вы членом группы, который купил виллу, чтобы изъять содержимое из тайников.
— Но их, как вы говорили, не обнаружили.
— Сэр, — произнес Браун устало. Его просто угнетала бестолковость клиента. Он бы даже взорвался, назвал его тупицей и тугодумом, но деньги, которые тот платил за услуги, требовали терпения и вежливости. — Если вещь не нашли, это не означает, что в природе ее нет.
— Все, — сказал Андрей. — Благодарю вас, мистер Браун. Дальше могу рассказать сам. Нарки решили поместить меня под лампочку, и в ход пошла конфетка…
— Браво, сэр! — воскликнул Браун. — Когда вы захотите сменить кисти и краски на профессию детектива, наше бюро предложит вам место!
— Розита была приманкой. Я не ошибся?
— Сто очков, сэр! Вы попали в центр. Розита Донелли. Она же Лола Кампанини…
Андрей сидел, сжав виски ладонями. Ощущение было не из приятных. Словно брел он какое-то время задумавшись, уйдя в себя, а мимо, в одном лишь шаге, обдав горячим воздухом, запахами копоти и колючей пылью, пронесся тяжелый локомотив, прогромыхали вагоны. Лишь одно неосторожное движение, и он мог попасть под колеса. Надо же так! Сколько усилий приложено для конспирации, для чистого внедрения в среду, и такая мелочь, как покупка дома с торгов, отдала его в один миг под надзор полиции. Счастье, что это были нарки, шедшие по следу кокаина, что у них нюх настроен в основном на наркотики…
— Спасибо, мистер Браун. Ваша работа заслуживает самой высокой оценки.
— Грин и Браун к вашим услугам, — ответил детектив торжественно. Он делал рекламу…
Они простились как старые, добрые друзья. Но едва машина Брауна скрылась из виду, Андрей снова присел на парапет. Он чувствовал себя разбитым, вымотанным и выпитым до последней капли. Несколько придя в себя, он решил поехать поужинать. Выбрал ночной клуб «На огонек», где, внешне находясь на людях, можно было весь вечер внутренне оставаться одному.
Выехав за город и свернув с Южного шоссе в сторону гор, Андрей оказался среди фруктовых садов. Узкая дорога привела его к зданию, которое светилось радостными огнями. Въехав на площадку, посыпанную битыми ракушками, Андрей оставил машину и вошел в ночной клуб.
— Прошу вас, сэр! — радостным восклицанием приветствовал его швейцар. — Вы давно у нас не были. Между тем появились французские вина.
— Хорошо, благодарю вас, — ответил Андрей, улыбаясь. — Здесь у вас как всегда.
Год назад он заехал сюда совершенно случайно. Заказал бутылку вина. Оно оказалось очень хорошим, с тонким, едва уловимым вкусовым оттенком, который типичен для венгерских вин. Может быть, именно поэтому ресторанчик вдруг стал казаться Андрею знакомым, привычным, и он решил, что сюда стоит наведываться, когда хочется поправить свое настроение. Не так уж много мест в этой стране, где он чувствовал себя спокойно и непринужденно.
Он вошел в помещение. В просторном, освещенном цветными лампами зале наигрывал блюзы джаз-банд. Стеклянная перегородка, отделявшая зал от сада, была снята, и часть столиков располагалась под открытым небом. Перед оркестром танцевали несколько пар. Андрей прошел к столику, удобно расположившемуся в углу, и легонько взмахнул рукой, приветствуя заметившего его бармена. Случилось так, что он успел подарить дирижеру питейных дел, ценившему живопись, небольшой этюд, а тот стал делиться с Андреем новостями, которых знал немало.
Разглядывая танцевавшие пары, Андрей увидел Розиту. Ее партнером был высокий мужчина со щегольскими черными усиками и беспокойными воровскими глазами. Встреча со знакомыми в тот вечер в планы Андрея не входила. Он уже собирался повернуться и уйти, но его заметила Розита.
Их взгляды встретились, и он едва заметно кивнул головой, давая понять, что на него не стоит обращать внимания. Но она оставила партнера прямо посреди площадки и направилась к столику, который уже облюбовал Андрей.
— Чарли, милый! — произнесла она почему-то шепотом, и в глазах ее блеснула неподдельная радость. — Куда ты пропал в последнее время? Я так соскучилась…
Она подвинула плетеное кресло и опустилась в него рядом с Андреем. От нее пахло французскими модными духами и чуть-чуть вином.
— Здравствуй, Рози, — ответил Андрей. — Ничего не поделаешь. Я сидел взаперти на вилле Ринг у Диллера и работал как проклятый.
— Может быть, ты предложишь мне что-нибудь выпить?
— Попробуешь моего вина?
— Два «Мартини», — сказала Розита небрежно. — Тебе и мне. Пора знать мой вкус, милый.
Андрей поднял палец, подавая знак бармену. И сразу в его сторону двинулся гарсон.
— Я тебе больше не нравлюсь? — Голос Розиты звучал грустно. — Верно ведь?
— Почему ты так решила? Ты очень красивая.
Она горько усмехнулась и прикрыла глаза ладонью.
— Нет, милый, все равно ты меня не любишь. Ты теперь любишь ее. Верно?
— Кого ее? — спросил Андрей и сделал удивленные глаза.
— Эту мисс Джен. Я угадала?
— Нет, — ответил Андрей холодно и резко. — Ты ошиблась, Рози.
— Однако ты будешь ее рисовать?
— Наверное, — ответил он неопределенно. — Хотя об этом еще не было серьезного разговора.
Произнося последнюю фразу, Андрей уже знал, что такой разговор обязательно будет. Портрет Джен мог стать для него надежным предлогом, чтобы переждать отсутствие Диллера и не покидать виллы Ринг. Согласие Джен окажется для Мейхью орешком не по зубам. А раз так, то надо немедленно добиваться согласия. На это у него осталось три дня…
— Почему ты замолчал? — спросила Розита. — У тебя совершенно отсутствующий вид.
— Что? — спросил в свою очередь Андрей и встрепенулся.
— Я на днях уезжаю отсюда, — произнесла она грустно. — Совсем и навсегда.
— Серьезно? — сказал он, еще до конца не осознав смысла произнесенных ею слов. — Куда?
— В Европу, милый. Я выхожу замуж.
— Как так?! — Он искренне удивился.
— Разве ты не знаешь, как это делают? — Она говорила насмешливо.
С минуту они сидели молча. Он не представлял, о чем говорить, и не отрываясь смотрел, как музыканты выбивают из своих инструментов ритмы модного танца. Розита осторожно взяла его за руку.
— Я не хочу, чтобы ты думал обо мне плохо. Голос ее дрогнул, глаза наполнились слезами.
— Что это ты вдруг? — спросил он, высвободил руку и протянул ей сигареты. — Почему я должен думать о тебе плохо?
— Я люблю тебя, милый, — сказала она и стала закуривать.
— Так уж и любишь, — Андрей пытался свести разговор к шутке. — Не мучай себя пустяками.
— Ты мне не веришь? — спросила Розита, и лицо ее побледнело. — Это совсем не пустяк. Вот, смотри…
Она взяла сигарету и воткнула ее в руку чуть повыше запястья, как в пепельницу. Зашипела обожженная кожа, чадно запахло горелым.
— Рози! — воскликнул Андрей и выбил сигарету у нее из пальцев. — Зачем ты так? Я всегда верил тебе на слово.
Розита взглянула на него большими удивительно грустными глазами.
— Мне порой кажется, что ты все понимаешь, — сказала она.
— Что именно?
— Все без исключения, милый. Впрочем, может быть, я ошибаюсь.
— Может быть, — согласился Андрей и взял ее руку в ладонь. — Тебе очень больно?
— Пустяки. Хуже, когда это в сердце. Где же наше «Мартини»?
Андрей обернулся к бару и заметил, что партнер Розиты как неприкаянный стоит у стойки и вертит в руках пустую рюмку.
— А как же твой спутник? — спросил Андрей. — Неудобно, что ты его так оставила.
— Ерунда! — Розита откинулась на спинку и едва заметно улыбнулась. — Ты старомоден, Чарли.
— Серьезно? Вот уж не думал!
— Впрочем, не ты один. Сегодня мужчины стали какими-то не такими.
— Ты в этом уверена?
Она сделала вид, будто не расслышала вопроса, и перевела разговор на другой предмет.
— Я хочу тебя познакомить с этим парнем. Вернее, это он хочет, чтобы я его познакомила с тобой. Но я сама сделала все, чтобы он захотел именно этого.
— Очень сложно, — сказал Андрей. — ты хотела, он хочет… А хочу ли такого знакомства я? Это твой будущий муж?
— Вовсе нет. А тебе знакомство с ним пригодится. Сам не знаешь, как пригодится.
— Ты обо мне так заботишься. Не много ли?
— Я люблю тебя, Чарли. — И тут же без всякого перехода добавила: — Можно я его позову? Это Франсуа Дебре. Он коммерсант…
21
Прошло четыре дня из семи отпущенных, но Андрею не удавалось даже мельком увидеть Джен. Задыхаясь от духоты, взвинченный тревожными ожиданиями, он после обеда уехал на Оушн-роуд.
К вечеру теплый ветерок, назойливо тянувший с моря, постепенно стих. И сразу на землю наплыла духота, тяжелая, липкая, удушающая. Воздуха не хватало. Пот заливал глаза. Вместе с первыми признаками сумерек сделалось чуть прохладней. Теперь ветер потянул со стороны гор, с каждой минутой становясь все холоднее и резче. Зашумели деревья, раскачиваясь из стороны в сторону. По бледно-зеленому небу к морю ползли облака.
Синева сгущалась до тех пор, пока небо не стало совсем черным.
Внезапная вспышка молнии осветила мир ослепительно белым пламенем. В один миг в окне, как на негативе, возникло низкое угрюмое небо, черные взъерошенные ветром деревья, и тут же все опять погрузилось во тьму.
На несколько секунд природа замерла в ожидании громового удара. Тише стал ветер, приглушенно шумели деревья. Потом откуда-то издалека протяжно и многоголосо, как залп береговой артиллерии, прокатился тяжелый гул. От мощного удара зазвенели стекла. И сразу, как по команде общей атаки, на землю обрушился штормовой шквал дождя.
И все же в девять, точно в назначенный срок в студии появился Янгблад. Уже два дня он позировал Андрею и нетерпеливо ждал, когда его портрет будет окончен.
Решение написать Янгблада возникло случайно. Фактически мысль об этом подал сам детектив. Ни с того ни с сего он обратился к Андрею:
— Черт меня подери, мистер Стоун, — Янгблад выглядел чрезвычайно смущенным. — Я человек не очень богатый, но, если бы вы взялись написать мой портрет за умеренную плату, я был бы вам очень признателен.
— Это идея, — сказал Андрей и вскинул глаза на детектива. — У вас волевое лицо, Янгблад. Как я раньше не догадался!
Некоторое время спустя Янгблад начал посещать студию на Оушн-роуд, где превращался в скромного и послушного натурщика.
Делая наброски, Андрей вдруг заметил, что голова детектива напоминает древнегреческую амфору — заостренный книзу сосуд с массивными ушами-ручками. И это впечатление неотступно преследовало художника все время, пока он работал над портретом. Некоторыми деталями Андрей постарался подчеркнуть это сходство. Он изрядно добавил кирпично-красных оттенков к цвету лица Янгблада, а из-за плеча пустил лозу с крупной виноградной гроздью.
Янгблад оказался человеком весьма разговорчивым и словоохотливым. Стоило ему уверовать, что Стоун не представляет интереса как объект слежки, он сразу оценил в художнике терпеливого и внимательного слушателя. Обычно мало находилось людей, которые могли выдерживать рассказы Янгблада более десяти минут. Говорил он нудно, то и дело повторялся, и оттого было трудно понять, почему о своей жизни, насыщенной бурными событиями, человек рассказывает так бесцветно и не увлекательно. А вот Стоун слушал. Правда, не отрывался от рисования, но слушал внимательно. Янгблад это проверил сам. Однажды, когда ему показалось, что его болтовня надоела художнику, он замолчал. И тут Стоун отложил кисть.
— Что вы, Майк? Я слушаю,
— На чем я окончил? — польщенный вниманием, растерянно спросил Янгблад.
— На том, как вы работали в операции «Кукушонок» и взяли его.
И опять в мастерской установилась обстановка, которая так нравилась детективу.
В тот вечер, когда работа уже близилась к концу, Янгблад будничным тоном изрек:
— Остерегайтесь Мейхью, мистер Стоун.
Андрей поднял глаза и пристально посмотрел на детектива. Тот сидел в своей обычной позе, которую хорошо усвоил после первых сеансов. Выражение его лица было самым безмятежным.
— В чем, собственно, дело?
— Скорее всего в самом Мейхью.
— У вас есть какие-то факты, мистер Янгблад?
— Да, безусловно. Однако о них я умолчу. Извините, но так для меня спокойнее. Я не знаю, как повернется дело и чья сторона возьмет верх. Поэтому не хочу, чтобы вы располагали сведениями, которые могли получить только от меня.
Он был предельно откровенен, этот верный страж чужих секретов,
— Спасибо за предупреждение.
— Не надо благодарить, сэр. Таковы правила в этих играх. Учтите, я так же свято храню все, что ненароком узнал от вас.
— Еще раз спасибо.
Детектив заметил, как усмешка пробежала по лицу художника. И он почувствовал необходимость хоть как-то себя оправдать.
— Извините, мистер Стоун, но иначе не проживешь. Я не один год делаю свое дело и уже привык к мысли, что я всего-навсего инструмент…
Янгблад взглянул на Андрея, который улыбался краешком губ. Лишь вглядевшись в глаза, можно было заметить, что они спокойны и холодны.
— Да, — продолжал Янгблад. — Я всего-навсего инструмент. И если меня употребляют в каком-то деле, там, наверху, не думают, что я такой же, как и они, человек.
— Вы на пороге социальной революции, — сказал Андрей иронически. — Еще шаг — и мой дорогой Янгблад объявит мистеру Диллеру о забастовке…
Сравнив намеки Мейхью с предупреждением детектива, Андрей почувствовал, что они связаны незримой нитью. Что-то готовилось, что-то плелось, а узнать, что именно, он не имел возможности. Все в жизни оказалось совсем непохожим на ту схему, которую Андрей мысленно набросал, готовясь к операции.
Проводив Янгблада и оставшись один, Андрей закрыл лицо руками, будто старался стереть с себя усталость. Мысль его работала поразительно четко. Что же в конце концов произошло? Он вспомнил взгляд Мейхью, источавший ненависть, и его холодные, со скрытым смыслом слова о неисповедимости путей господних. Что это было? Предупреждение или угроза?
Пытаясь проникнуть в ход мыслей Мейхью, Андрей натыкался на глухую стену. В последнее время он редко встречался с поверенным в делах Диллера и не располагал фактами, которые бы хоть как-то приоткрыли завесу над тем, что задумано против него. А то, что задумано нечто серьезное, он не сомневался. Ненависть Мейхью Андрей ощущал почти физически.
Невозможно было предположить, что она порождена лишь тем, что при первых встречах Андрей выказывал свое пренебрежение и недоверие к Мейхью. Здесь таилось нечто иное. Но что?
Единственное предположение, которое приходилось считать реальным, то, что Мейхью старый армейский контрразведчик. Пятнадцать лет он не снимал военной формы. У него сохранились связи, но главное, не иссякла профессиональная подозрительность. Должно быть, начав расследование, не связан ли Андрей с Хупером, он натолкнулся на какие-то микроскопические неясности, и вот теперь, не сумев ничего прояснить для себя, воспылал к художнику ненавистью. Пытаться вызвать Мейхью на откровенный разговор не имело смысла. С человеком, чьи глаза наливаются кровью даже при случайной встрече, затевать беседы просто опасно.
Стемнело. Андрей подошел к окну и остановился, не зажигая света. Он все не решался щелкнуть выключателем, боясь, что освещение вернет его в обстановку, которая за последние дни изрядно опостылела.
За стеклом покачивались ветви платана. Ливень не унимался. Косые струи стекали по окнам.
Отойдя от окна, Андрей присел на диван. Он не испытывал ни страха, ни волнения. Только чувство одиночества, по волчьему тягостное, заставляющее животных выть, тошнотой поджимало сердце, наполняло тело сковывающей, непреодолимой усталостью. Он пока по-настоящему ни с кем не сражался, только с зыбкими тенями опасности, но эта борьба уже выматывала его, заставляя волноваться и переживать.
Андрей налил рюмку коньяка, подержал в ладонях, согревая. Потом неожиданно поставил рюмку на стол, взял бутылку и отпил несколько хороших глотков, будто испытывал нестерпимую жажду. Не выпуская бутылки из пальцев, откинулся на подушки и закрыл глаза. Полная рюмка так и осталась нетронутой до утра.
Проснувшись, Андрей распахнул окно. Ветер, влажный, пропитанный запахами листьев и водорослей, ворвался в комнату, парусами надув занавески. Ствол платана, омытый дождем, блестел как стеклянный. За оградой покачивались фонари, потерявшие вечернюю привлекательность. Еще дальше, сквозь просветы между деревьев, длинной лентой белела пена прибоя. Оттуда доносился тяжелый гул океана.
Начинался новый день. Серый, тяжелый. Начинался с тяжестью в сердце и тоской на душе. Но не начинать его было нельзя.
Театр одного актера поднимал занавес, не дождавшись аплодисментов после первого действия. Что ж, к этому Корицкий готовил Андрея заранее.
— Если вас влечет слава, — сказал ему Профессор в самом начале их знакомства (позже, вспоминая эти беседы, Андрей удивлялся, сколько полезного тот сумел сказать ему в самом начале), — если вы ждете аплодисментов при жизни, то давайте расстанемся, пока не привыкли друг к другу.
Сказав это. Корицкий долго возился с трубкой, чистил ее, набивал табаком, сердито сопел, прикуривая. По всему было видно, что он давал Андрею время подумать.
— Да, молодой человек, да. Что бы вы ни сделали для общества, вашим именем вряд ли назовут даже улицу в каком-нибудь Урюпинске или Сургуте. А уж о столицах и не мечтайте. Разведчики и на пенсию, и в могилу уходят безымянными. Может быть, вам предстоит задержать руку новой войны в минуту замаха, отвести смерть от миллионов сограждан, они все равно долго не узнают об этом. Они будут рукоплескать актеру, который сыграл разведчика, и охотно покупать его фотографии. А о вас нельзя будет ни писать, ни рассказывать по причинам секретности. Потом, когда откроются возможности говорить правду, общественные интересы переместятся в сферы иные и никому прошлое не будет интересно. Многим ли сегодня известны фамилии Алеши Коробицина, Артура Адамса, Романа Маркена-Кима, Яна Черняка? Кого из соотечественников волновала судьба Рихарда Зорге в момент, когда его вели на казнь? И уж совсем никто не помнит, больше того — не знает имя полковника Митрофана Марченко. А ведь это крупнейший русский разведчик. Русский, подчеркну для вас. К сожалению, служба в царской армии сделала его в понимании нескольких поколений не нашим, поскольку он не был советским. А он был патриот. Умный психолог, непревзойденный конспиратор. Вы помните дело полковника Редля?
— В самых общих чертах, — признался Андрей. — Это история первой мировой войны…
— Ну, ну, — подбодрил его Корицкий. — Пока все правильно. А дальше?
— Полковник Редль был начальником разведывательного бюро австрийской армии…
— Бюро генерального штаба, — поправил Корицкий.
— Он готовил и засылал агентов в другие страны и лично возглавлял борьбу со шпионажем на территории Австро-Венгрии. По-моему, Редль выступал экспертом на процессах по шпионажу. И в то же время в глубоком секрете работал на русскую разведку. Добросовестно продавал секреты императорской армии. Его разоблачили почти случайно. И поскольку Редль был в империи лицом значительным, дело не довели до суда. Полковнику дали возможность застрелиться. Верно?
— В общих чертах да. — Корицкий усмехнулся. — Эта часть истории более или менее известна. О Редле написано несколько книг. Не обошли вниманием происшествие и кинематографисты. А вот кто сделал Редля агентом русской разведки? Уверен, не помните.
— К сожалению, — смутился Андрей.
— Вот то-то и оно! Редль — фигура. Еще бы — офицер генерального штаба Австро-Венгерской империи — платный агент иностранной державы. Такое случается раз в сто лет. Тут есть над чем порассуждать писателям и психологам. А полковник Марченко, заставивший Редля работать на Россию, остался в тени. Советских авторов его фигура не привлекала. О нем знают лишь немногие специалисты. Но вам я советую поинтересоваться делами Марченко поглубже.
Позже Андрей прочитал те материалы о полковнике Митрофане Марченко, которые сумел раздобыть в библиотеке Питомника. В рапортах полковника генерал-квартирмейстеру русского генерального штаба обращало на себя умение Марченко с беспощадной точностью в нескольких фразах определять суть и цену людей, с которыми он общался. Вот как Марченко отзывался о Редле задолго до того, как сделал его своим агентом, и раньше, чем им занялись писатели и биографы:
«Альфред Редль. Человек лукавый, замкнутый, сосредоточенный, работоспособный. Склад ума мелочный. Вся наружность слащавая. Речь сладкая, мягкая, угодливая. Движения рассчитанные, медленные. Более хитер и фальшив, нежели умен и талантлив. Женолюбив, любит повеселиться».
Изучили бы начальники Редля его так, как это сделал Марченко, они бы подумали, пригоден ли он к роли, которую ему доверили. А русский военный агент в Австро-Венгрии был отличным психологом. Именно знание слабостей руководителя контрразведки помогло ему подобрать ключи к Редлю и завербовать его, как вербуют незрелых армейских лейтенантов, льнущих к красивым женщинам и карточной игре.
— И еще, молодой человек, — заметил тогда Корицкий, — обращу ваше внимание на то, что сам Марченко ни разу не дал австрийской контрразведке повода доказать свою причастность к секретной службе. Чтобы заставить русского полковника, нанесшего такой удар по чести австрийских офицеров, покинуть Австро-Венгрию, на одном из правительственных приемов сам император Франц-Иосиф намеренно и открыто оскорбил Марченко. Вызвать на дуэль императора не позволял этикет. Русское правительство было вынуждено отозвать агента из страны. И все. О его делах, причем делах успешных, знал только маленький круг доверенных лиц. Потом все обо всем забыли.
Корицкий помолчал, походил по комнате.
— Я вас не испугал тем, что аплодисментов не будет? Нет? Тогда продолжим работу.
Это было давно, но чтобы себя подбодрить, Андрей сказал, обращаясь к себе по-русски:
— Что ж, продолжим работу. И взялся за кисти.
К вечеру теплый ветерок, назойливо тянувший с моря, постепенно стих. И сразу на землю наплыла духота, тяжелая, липкая, удушающая. Воздуха не хватало. Пот заливал глаза. Вместе с первыми признаками сумерек сделалось чуть прохладней. Теперь ветер потянул со стороны гор, с каждой минутой становясь все холоднее и резче. Зашумели деревья, раскачиваясь из стороны в сторону. По бледно-зеленому небу к морю ползли облака.
Синева сгущалась до тех пор, пока небо не стало совсем черным.
Внезапная вспышка молнии осветила мир ослепительно белым пламенем. В один миг в окне, как на негативе, возникло низкое угрюмое небо, черные взъерошенные ветром деревья, и тут же все опять погрузилось во тьму.
На несколько секунд природа замерла в ожидании громового удара. Тише стал ветер, приглушенно шумели деревья. Потом откуда-то издалека протяжно и многоголосо, как залп береговой артиллерии, прокатился тяжелый гул. От мощного удара зазвенели стекла. И сразу, как по команде общей атаки, на землю обрушился штормовой шквал дождя.
И все же в девять, точно в назначенный срок в студии появился Янгблад. Уже два дня он позировал Андрею и нетерпеливо ждал, когда его портрет будет окончен.
Решение написать Янгблада возникло случайно. Фактически мысль об этом подал сам детектив. Ни с того ни с сего он обратился к Андрею:
— Черт меня подери, мистер Стоун, — Янгблад выглядел чрезвычайно смущенным. — Я человек не очень богатый, но, если бы вы взялись написать мой портрет за умеренную плату, я был бы вам очень признателен.
— Это идея, — сказал Андрей и вскинул глаза на детектива. — У вас волевое лицо, Янгблад. Как я раньше не догадался!
Некоторое время спустя Янгблад начал посещать студию на Оушн-роуд, где превращался в скромного и послушного натурщика.
Делая наброски, Андрей вдруг заметил, что голова детектива напоминает древнегреческую амфору — заостренный книзу сосуд с массивными ушами-ручками. И это впечатление неотступно преследовало художника все время, пока он работал над портретом. Некоторыми деталями Андрей постарался подчеркнуть это сходство. Он изрядно добавил кирпично-красных оттенков к цвету лица Янгблада, а из-за плеча пустил лозу с крупной виноградной гроздью.
Янгблад оказался человеком весьма разговорчивым и словоохотливым. Стоило ему уверовать, что Стоун не представляет интереса как объект слежки, он сразу оценил в художнике терпеливого и внимательного слушателя. Обычно мало находилось людей, которые могли выдерживать рассказы Янгблада более десяти минут. Говорил он нудно, то и дело повторялся, и оттого было трудно понять, почему о своей жизни, насыщенной бурными событиями, человек рассказывает так бесцветно и не увлекательно. А вот Стоун слушал. Правда, не отрывался от рисования, но слушал внимательно. Янгблад это проверил сам. Однажды, когда ему показалось, что его болтовня надоела художнику, он замолчал. И тут Стоун отложил кисть.
— Что вы, Майк? Я слушаю,
— На чем я окончил? — польщенный вниманием, растерянно спросил Янгблад.
— На том, как вы работали в операции «Кукушонок» и взяли его.
И опять в мастерской установилась обстановка, которая так нравилась детективу.
В тот вечер, когда работа уже близилась к концу, Янгблад будничным тоном изрек:
— Остерегайтесь Мейхью, мистер Стоун.
Андрей поднял глаза и пристально посмотрел на детектива. Тот сидел в своей обычной позе, которую хорошо усвоил после первых сеансов. Выражение его лица было самым безмятежным.
— В чем, собственно, дело?
— Скорее всего в самом Мейхью.
— У вас есть какие-то факты, мистер Янгблад?
— Да, безусловно. Однако о них я умолчу. Извините, но так для меня спокойнее. Я не знаю, как повернется дело и чья сторона возьмет верх. Поэтому не хочу, чтобы вы располагали сведениями, которые могли получить только от меня.
Он был предельно откровенен, этот верный страж чужих секретов,
— Спасибо за предупреждение.
— Не надо благодарить, сэр. Таковы правила в этих играх. Учтите, я так же свято храню все, что ненароком узнал от вас.
— Еще раз спасибо.
Детектив заметил, как усмешка пробежала по лицу художника. И он почувствовал необходимость хоть как-то себя оправдать.
— Извините, мистер Стоун, но иначе не проживешь. Я не один год делаю свое дело и уже привык к мысли, что я всего-навсего инструмент…
Янгблад взглянул на Андрея, который улыбался краешком губ. Лишь вглядевшись в глаза, можно было заметить, что они спокойны и холодны.
— Да, — продолжал Янгблад. — Я всего-навсего инструмент. И если меня употребляют в каком-то деле, там, наверху, не думают, что я такой же, как и они, человек.
— Вы на пороге социальной революции, — сказал Андрей иронически. — Еще шаг — и мой дорогой Янгблад объявит мистеру Диллеру о забастовке…
Сравнив намеки Мейхью с предупреждением детектива, Андрей почувствовал, что они связаны незримой нитью. Что-то готовилось, что-то плелось, а узнать, что именно, он не имел возможности. Все в жизни оказалось совсем непохожим на ту схему, которую Андрей мысленно набросал, готовясь к операции.
Проводив Янгблада и оставшись один, Андрей закрыл лицо руками, будто старался стереть с себя усталость. Мысль его работала поразительно четко. Что же в конце концов произошло? Он вспомнил взгляд Мейхью, источавший ненависть, и его холодные, со скрытым смыслом слова о неисповедимости путей господних. Что это было? Предупреждение или угроза?
Пытаясь проникнуть в ход мыслей Мейхью, Андрей натыкался на глухую стену. В последнее время он редко встречался с поверенным в делах Диллера и не располагал фактами, которые бы хоть как-то приоткрыли завесу над тем, что задумано против него. А то, что задумано нечто серьезное, он не сомневался. Ненависть Мейхью Андрей ощущал почти физически.
Невозможно было предположить, что она порождена лишь тем, что при первых встречах Андрей выказывал свое пренебрежение и недоверие к Мейхью. Здесь таилось нечто иное. Но что?
Единственное предположение, которое приходилось считать реальным, то, что Мейхью старый армейский контрразведчик. Пятнадцать лет он не снимал военной формы. У него сохранились связи, но главное, не иссякла профессиональная подозрительность. Должно быть, начав расследование, не связан ли Андрей с Хупером, он натолкнулся на какие-то микроскопические неясности, и вот теперь, не сумев ничего прояснить для себя, воспылал к художнику ненавистью. Пытаться вызвать Мейхью на откровенный разговор не имело смысла. С человеком, чьи глаза наливаются кровью даже при случайной встрече, затевать беседы просто опасно.
Стемнело. Андрей подошел к окну и остановился, не зажигая света. Он все не решался щелкнуть выключателем, боясь, что освещение вернет его в обстановку, которая за последние дни изрядно опостылела.
За стеклом покачивались ветви платана. Ливень не унимался. Косые струи стекали по окнам.
Отойдя от окна, Андрей присел на диван. Он не испытывал ни страха, ни волнения. Только чувство одиночества, по волчьему тягостное, заставляющее животных выть, тошнотой поджимало сердце, наполняло тело сковывающей, непреодолимой усталостью. Он пока по-настоящему ни с кем не сражался, только с зыбкими тенями опасности, но эта борьба уже выматывала его, заставляя волноваться и переживать.
Андрей налил рюмку коньяка, подержал в ладонях, согревая. Потом неожиданно поставил рюмку на стол, взял бутылку и отпил несколько хороших глотков, будто испытывал нестерпимую жажду. Не выпуская бутылки из пальцев, откинулся на подушки и закрыл глаза. Полная рюмка так и осталась нетронутой до утра.
Проснувшись, Андрей распахнул окно. Ветер, влажный, пропитанный запахами листьев и водорослей, ворвался в комнату, парусами надув занавески. Ствол платана, омытый дождем, блестел как стеклянный. За оградой покачивались фонари, потерявшие вечернюю привлекательность. Еще дальше, сквозь просветы между деревьев, длинной лентой белела пена прибоя. Оттуда доносился тяжелый гул океана.
Начинался новый день. Серый, тяжелый. Начинался с тяжестью в сердце и тоской на душе. Но не начинать его было нельзя.
Театр одного актера поднимал занавес, не дождавшись аплодисментов после первого действия. Что ж, к этому Корицкий готовил Андрея заранее.
— Если вас влечет слава, — сказал ему Профессор в самом начале их знакомства (позже, вспоминая эти беседы, Андрей удивлялся, сколько полезного тот сумел сказать ему в самом начале), — если вы ждете аплодисментов при жизни, то давайте расстанемся, пока не привыкли друг к другу.
Сказав это. Корицкий долго возился с трубкой, чистил ее, набивал табаком, сердито сопел, прикуривая. По всему было видно, что он давал Андрею время подумать.
— Да, молодой человек, да. Что бы вы ни сделали для общества, вашим именем вряд ли назовут даже улицу в каком-нибудь Урюпинске или Сургуте. А уж о столицах и не мечтайте. Разведчики и на пенсию, и в могилу уходят безымянными. Может быть, вам предстоит задержать руку новой войны в минуту замаха, отвести смерть от миллионов сограждан, они все равно долго не узнают об этом. Они будут рукоплескать актеру, который сыграл разведчика, и охотно покупать его фотографии. А о вас нельзя будет ни писать, ни рассказывать по причинам секретности. Потом, когда откроются возможности говорить правду, общественные интересы переместятся в сферы иные и никому прошлое не будет интересно. Многим ли сегодня известны фамилии Алеши Коробицина, Артура Адамса, Романа Маркена-Кима, Яна Черняка? Кого из соотечественников волновала судьба Рихарда Зорге в момент, когда его вели на казнь? И уж совсем никто не помнит, больше того — не знает имя полковника Митрофана Марченко. А ведь это крупнейший русский разведчик. Русский, подчеркну для вас. К сожалению, служба в царской армии сделала его в понимании нескольких поколений не нашим, поскольку он не был советским. А он был патриот. Умный психолог, непревзойденный конспиратор. Вы помните дело полковника Редля?
— В самых общих чертах, — признался Андрей. — Это история первой мировой войны…
— Ну, ну, — подбодрил его Корицкий. — Пока все правильно. А дальше?
— Полковник Редль был начальником разведывательного бюро австрийской армии…
— Бюро генерального штаба, — поправил Корицкий.
— Он готовил и засылал агентов в другие страны и лично возглавлял борьбу со шпионажем на территории Австро-Венгрии. По-моему, Редль выступал экспертом на процессах по шпионажу. И в то же время в глубоком секрете работал на русскую разведку. Добросовестно продавал секреты императорской армии. Его разоблачили почти случайно. И поскольку Редль был в империи лицом значительным, дело не довели до суда. Полковнику дали возможность застрелиться. Верно?
— В общих чертах да. — Корицкий усмехнулся. — Эта часть истории более или менее известна. О Редле написано несколько книг. Не обошли вниманием происшествие и кинематографисты. А вот кто сделал Редля агентом русской разведки? Уверен, не помните.
— К сожалению, — смутился Андрей.
— Вот то-то и оно! Редль — фигура. Еще бы — офицер генерального штаба Австро-Венгерской империи — платный агент иностранной державы. Такое случается раз в сто лет. Тут есть над чем порассуждать писателям и психологам. А полковник Марченко, заставивший Редля работать на Россию, остался в тени. Советских авторов его фигура не привлекала. О нем знают лишь немногие специалисты. Но вам я советую поинтересоваться делами Марченко поглубже.
Позже Андрей прочитал те материалы о полковнике Митрофане Марченко, которые сумел раздобыть в библиотеке Питомника. В рапортах полковника генерал-квартирмейстеру русского генерального штаба обращало на себя умение Марченко с беспощадной точностью в нескольких фразах определять суть и цену людей, с которыми он общался. Вот как Марченко отзывался о Редле задолго до того, как сделал его своим агентом, и раньше, чем им занялись писатели и биографы:
«Альфред Редль. Человек лукавый, замкнутый, сосредоточенный, работоспособный. Склад ума мелочный. Вся наружность слащавая. Речь сладкая, мягкая, угодливая. Движения рассчитанные, медленные. Более хитер и фальшив, нежели умен и талантлив. Женолюбив, любит повеселиться».
Изучили бы начальники Редля его так, как это сделал Марченко, они бы подумали, пригоден ли он к роли, которую ему доверили. А русский военный агент в Австро-Венгрии был отличным психологом. Именно знание слабостей руководителя контрразведки помогло ему подобрать ключи к Редлю и завербовать его, как вербуют незрелых армейских лейтенантов, льнущих к красивым женщинам и карточной игре.
— И еще, молодой человек, — заметил тогда Корицкий, — обращу ваше внимание на то, что сам Марченко ни разу не дал австрийской контрразведке повода доказать свою причастность к секретной службе. Чтобы заставить русского полковника, нанесшего такой удар по чести австрийских офицеров, покинуть Австро-Венгрию, на одном из правительственных приемов сам император Франц-Иосиф намеренно и открыто оскорбил Марченко. Вызвать на дуэль императора не позволял этикет. Русское правительство было вынуждено отозвать агента из страны. И все. О его делах, причем делах успешных, знал только маленький круг доверенных лиц. Потом все обо всем забыли.
Корицкий помолчал, походил по комнате.
— Я вас не испугал тем, что аплодисментов не будет? Нет? Тогда продолжим работу.
Это было давно, но чтобы себя подбодрить, Андрей сказал, обращаясь к себе по-русски:
— Что ж, продолжим работу. И взялся за кисти.
22
Он писал несколько часов подряд, лишь изредка подходя к окну. Погода снова испортилась. По стеклам, как слезы, струились капли воды. Серая мгла, повисшая над землей, опустилась еще ниже, и казалось, что вот-вот наступит вечер, хотя было всего два часа дня. Андрей зажег свет и прошелся по комнате. Янгблад поглядывал на него с портрета доверчиво и благодарно.
Какое-то беспокойство не давало Андрею сосредоточиться. Он бросил кисти, вытер руки полотенцем, взял с вешалки черный блестящий плащ с капюшоном.
Ветер и дождь хлестали в лицо.Вокруг было до удивления пусто. Андрей любил такиедни, когда все живое пряталось в домах, и вымерший город не мешал сосредоточиться.
Он шел широкими размашистыми шагами. Все вокруг было залито водой и отливало жирным блеском: крыши, окна, лужи. У воздуха, чаще всего дымного, пахшего бензином и горячим асфальтом, вдруг обнаружился первобытный вкус. Он отдавал свежестью, принесенной с моря.
Андрей вышел на берег, когда уже кончался отлив. Сразу за полосой ухоженного пляжа, почти до самого горизонта, где пенились валы отступившего океана, серела удивительно неприглядная пустыня, грязная, покрытая клочьями бурых водорослей и тины. Меж плоских, отглаженных водой камней в след за отступившими волнами океана стекали грязные ручьи. В радужных лужах шевелились крохотные рачки. А издалека, прорываясь сквозь равномерный шум дождя и ветра, доносился угрожающий рокот волн.
Ветер дул в спину. Плащ то и дело попадал между колен и мешал идти. Ноги вязли в сыром тяжелом песке. Но Андрей шел и шел, наслаждаясь плохой погодой и волей, которую на время обрел.
Углубившись в размышления, Андрей натолкнулся на человека, который разгребал кучу водорослей, оставленных на песке отступившим океаном.
Это был седой старик в промокшей до нитки одежде. Он стоял на песке, засучив по щиколотку выцветшие от времени джинсы. Его широкую грудь, еще не утратившую мужской красоты, обтягивала матросская полосатая тельняшка. Всем видом и поведением старик бросал вызов дождю и ветру. В его возрасте такие прогулки под силу далеко не каждому.
Увидев Андрея, старик распрямился, оттолкнул водоросли босой ногой, и на мгновение задержал взгляд у ног Андрея. Машинально опустив голову, тот заметил на песке крупную красивую раковину. Видимо, старик очень хотел взять ее, но стеснялся.
Поняв его состояние, Андрей нагнулся и на открытой ладони протянул моллюска старику. Тот принял дар и широко улыбнулся. Андрей заметил, что было в старике что-то от короля Лира: проницательный взгляд из-под косматых бровей, посиневшие от холода ноги, седая, спутанная ветром борода.
— Я, наверное, произвожу впечатление человека безумного? — спросил старик и засмеялся чисто и звонко.
Какое-то беспокойство не давало Андрею сосредоточиться. Он бросил кисти, вытер руки полотенцем, взял с вешалки черный блестящий плащ с капюшоном.
Ветер и дождь хлестали в лицо.Вокруг было до удивления пусто. Андрей любил такиедни, когда все живое пряталось в домах, и вымерший город не мешал сосредоточиться.
Он шел широкими размашистыми шагами. Все вокруг было залито водой и отливало жирным блеском: крыши, окна, лужи. У воздуха, чаще всего дымного, пахшего бензином и горячим асфальтом, вдруг обнаружился первобытный вкус. Он отдавал свежестью, принесенной с моря.
Андрей вышел на берег, когда уже кончался отлив. Сразу за полосой ухоженного пляжа, почти до самого горизонта, где пенились валы отступившего океана, серела удивительно неприглядная пустыня, грязная, покрытая клочьями бурых водорослей и тины. Меж плоских, отглаженных водой камней в след за отступившими волнами океана стекали грязные ручьи. В радужных лужах шевелились крохотные рачки. А издалека, прорываясь сквозь равномерный шум дождя и ветра, доносился угрожающий рокот волн.
Ветер дул в спину. Плащ то и дело попадал между колен и мешал идти. Ноги вязли в сыром тяжелом песке. Но Андрей шел и шел, наслаждаясь плохой погодой и волей, которую на время обрел.
Углубившись в размышления, Андрей натолкнулся на человека, который разгребал кучу водорослей, оставленных на песке отступившим океаном.
Это был седой старик в промокшей до нитки одежде. Он стоял на песке, засучив по щиколотку выцветшие от времени джинсы. Его широкую грудь, еще не утратившую мужской красоты, обтягивала матросская полосатая тельняшка. Всем видом и поведением старик бросал вызов дождю и ветру. В его возрасте такие прогулки под силу далеко не каждому.
Увидев Андрея, старик распрямился, оттолкнул водоросли босой ногой, и на мгновение задержал взгляд у ног Андрея. Машинально опустив голову, тот заметил на песке крупную красивую раковину. Видимо, старик очень хотел взять ее, но стеснялся.
Поняв его состояние, Андрей нагнулся и на открытой ладони протянул моллюска старику. Тот принял дар и широко улыбнулся. Андрей заметил, что было в старике что-то от короля Лира: проницательный взгляд из-под косматых бровей, посиневшие от холода ноги, седая, спутанная ветром борода.
— Я, наверное, произвожу впечатление человека безумного? — спросил старик и засмеялся чисто и звонко.