Страница:
Легли спать. Постояльцы расположились в сенцах на полу, хозяйка — в доме, на широкой русской печи.
Когда все стихло и хозяйка на печи стала мерно посапывать, Сергей торкнул Иван в бок:
— Все, я пошел.
Маршрут для себя он выбрал еще засветло. Рядом с печью была пристроена дощатая выгородка с дверцей, подвешенной на петлях. Чтобы подняться на лежанку, надо было эту дверцу открыть. Однако, как приметил Сергей, петли страшно скрипели и создавали ненужный шум. Чтобы избежать его, лейтенант решил не открывать дверцу, а подлезть под нее по-пластунски. Благо нижняя часть калиточки не доходила до пола больше, чем на полметра.
Иван, сам большой любитель сладких авантюр, лежал в сенцах и с завистью рисовал себе картины жаркой встречи Сергея с хозяйкой, которая, пламенея душой, ждала его на разогретом ложе.
Вдруг из комнаты раздался громкий стук. Словно что-то рухнуло с высоты. Тут же проскрипели петли калитки и опять дом погрузился в мертвую тишину.
Минутой позже к Ивану, обиженно сопя и отдуваясь, подполз Сергей. Лег на свое ложе и замолчал.
— Ты что? — спросил Иван и потрогал товарища.
— А ничего, — в сердцах с нескрываемой обидой ответил Сергей громким шепотом. — Шуганула она меня, зараза. Иди ты. Должно быть тебя ждет.
«Ага, — подумал Иван торжествующе. — Бог, он шельму метит. Я еще с утра заметил, что хозяйка на меня глаз положила. А поперся ты. Вот и получилось, как говорят грузины: „На чужой кровать — рот не разевать“.
— Так я пойду, — шепнул он другу, который лежал и сопел на своем ложе.
Сказал и скользнул по полу в сторону печи.
Двигаясь быстро и ловко, Иван благополучно миновал лаз под дверцей и стал подниматься. В момент, когда он уже привстал на колени последовал сокрушающий удар. С оглушающей мощью Ивану безжалостно врезали прямо в лоб чем-то твердым, наподобие скалки. По инерции, продолжая вставать, он взмахнул руками, как крыльями, спиной распахнул скрипучую дверцу и вылетел из-за загородки в комнату. С грохотом рухнул на спину, прокатился по полу и застыл, в испуге сжав руками голову: если будут добивать, то пусть не сразу выбьют сознание.
Грохот утих и в избе воцарилась сонная тишина. Только было слышно, как на своем ложе в подушку тихо и подло рыдает от смеха Сергей.
— Ну, ладно, мы еще посчитаемся!
Иван пробрался к своему месту
Утром лейтенанты выглядели один краше другого: у Сергея на макушке грушей торчала шишка, а у Ивана на лбу красовалась продольная ссадина, под правым глазом чернел синяк.
Тогда же выяснился и ход событий. Пристройка с дверцей возле печи в хозяйстве дома именовалась «стайкой». В ней на ночь хозяйка запирала козу с козленком. Днем животные паслись на лужке возле дома, а к вечеру их приводили в избу. Момента, когда это произошло, лейтенанты не видели — они пришли на ночевку позже.
В ту ночь хозяйка, весь день вкалывавшая в общественном совхозном секторе меньше всего держала в уме проблемы секса, которые так будоражили ее постояльцев. Перечистив пуд картошки и нашинковав пуд капусты на борщ, простояв несколько часов у плиты, она заснула, едва добралась до печки.
Иное дело лейтенанты, лично руководившие копкой картофеля и просидевшие весь день в прохладном балагане на краю поля. Лишь изредка они проходились по грядкам и выдавали ценные указания солдатам:
— Шевелись, шевелись, орлы!
С поля на ночевку в совхозный поселок они вернулись полные молодецких сил и тайных желаний.
Когда первым на предполагаемое ристалище любви вышел Сергей и прополз в стайку, коза встретила его появление легким ударом. Сергей не успел подняться с пола и удар пришелся ему в темечко. Да и коза не вложила всей силы в бросок. Она лишь предупредила: козленка своего тронуть не дам.
Сергею же показалось, что его огрела чем-то твердым сама хозяйка, и он понял это как твердый отказ. Однако решил предоставить право испытать удачу Ивану. В конце концов, если и он получит отлуп, счет будет один — один.
Ивану не повезло куда круче. Коза должно быть не заснула и бдительно дремала в полглаза. Когда под дверь стайки влез мужик, который не усвоил первого урока, влез и встал на четвереньки, она бросилась на него с разбега. Бросилась, нацелив удар в то место, где у нормального козла должны расти рога. И попала.
С тех пор прошло немало времени. Иван Белых стал закаленным бойцом любовного фронта. Но строго блюдет правило.
— Я, — говорит он, — с тех пор всегда выясняю, нет ли в доме хозяйки козы.
— Если брать по профессиям, то самые заядлые бабники — это актеры. На втором месте — журналисты. На третьем — офицеры.
— Ну, это ты загнул, — возмущается подполковник. — Я двадцать лет женат и ни разу жене не изменил.
— Вот! — взволнованно вскочил с места лейтенант. — Вот из-за таких как вы, товарищ подполковник, мы и занимаем третье место!
СЕКС ПО АВИАЦИОННОМУ
СТАРШИНЫ, ПРАПОРЩИКИ И СЕРЖАНТЫ
ВОЕННАЯ КОСТОЧКА
Когда все стихло и хозяйка на печи стала мерно посапывать, Сергей торкнул Иван в бок:
— Все, я пошел.
Маршрут для себя он выбрал еще засветло. Рядом с печью была пристроена дощатая выгородка с дверцей, подвешенной на петлях. Чтобы подняться на лежанку, надо было эту дверцу открыть. Однако, как приметил Сергей, петли страшно скрипели и создавали ненужный шум. Чтобы избежать его, лейтенант решил не открывать дверцу, а подлезть под нее по-пластунски. Благо нижняя часть калиточки не доходила до пола больше, чем на полметра.
Иван, сам большой любитель сладких авантюр, лежал в сенцах и с завистью рисовал себе картины жаркой встречи Сергея с хозяйкой, которая, пламенея душой, ждала его на разогретом ложе.
Вдруг из комнаты раздался громкий стук. Словно что-то рухнуло с высоты. Тут же проскрипели петли калитки и опять дом погрузился в мертвую тишину.
Минутой позже к Ивану, обиженно сопя и отдуваясь, подполз Сергей. Лег на свое ложе и замолчал.
— Ты что? — спросил Иван и потрогал товарища.
— А ничего, — в сердцах с нескрываемой обидой ответил Сергей громким шепотом. — Шуганула она меня, зараза. Иди ты. Должно быть тебя ждет.
«Ага, — подумал Иван торжествующе. — Бог, он шельму метит. Я еще с утра заметил, что хозяйка на меня глаз положила. А поперся ты. Вот и получилось, как говорят грузины: „На чужой кровать — рот не разевать“.
— Так я пойду, — шепнул он другу, который лежал и сопел на своем ложе.
Сказал и скользнул по полу в сторону печи.
Двигаясь быстро и ловко, Иван благополучно миновал лаз под дверцей и стал подниматься. В момент, когда он уже привстал на колени последовал сокрушающий удар. С оглушающей мощью Ивану безжалостно врезали прямо в лоб чем-то твердым, наподобие скалки. По инерции, продолжая вставать, он взмахнул руками, как крыльями, спиной распахнул скрипучую дверцу и вылетел из-за загородки в комнату. С грохотом рухнул на спину, прокатился по полу и застыл, в испуге сжав руками голову: если будут добивать, то пусть не сразу выбьют сознание.
Грохот утих и в избе воцарилась сонная тишина. Только было слышно, как на своем ложе в подушку тихо и подло рыдает от смеха Сергей.
— Ну, ладно, мы еще посчитаемся!
Иван пробрался к своему месту
Утром лейтенанты выглядели один краше другого: у Сергея на макушке грушей торчала шишка, а у Ивана на лбу красовалась продольная ссадина, под правым глазом чернел синяк.
Тогда же выяснился и ход событий. Пристройка с дверцей возле печи в хозяйстве дома именовалась «стайкой». В ней на ночь хозяйка запирала козу с козленком. Днем животные паслись на лужке возле дома, а к вечеру их приводили в избу. Момента, когда это произошло, лейтенанты не видели — они пришли на ночевку позже.
В ту ночь хозяйка, весь день вкалывавшая в общественном совхозном секторе меньше всего держала в уме проблемы секса, которые так будоражили ее постояльцев. Перечистив пуд картошки и нашинковав пуд капусты на борщ, простояв несколько часов у плиты, она заснула, едва добралась до печки.
Иное дело лейтенанты, лично руководившие копкой картофеля и просидевшие весь день в прохладном балагане на краю поля. Лишь изредка они проходились по грядкам и выдавали ценные указания солдатам:
— Шевелись, шевелись, орлы!
С поля на ночевку в совхозный поселок они вернулись полные молодецких сил и тайных желаний.
Когда первым на предполагаемое ристалище любви вышел Сергей и прополз в стайку, коза встретила его появление легким ударом. Сергей не успел подняться с пола и удар пришелся ему в темечко. Да и коза не вложила всей силы в бросок. Она лишь предупредила: козленка своего тронуть не дам.
Сергею же показалось, что его огрела чем-то твердым сама хозяйка, и он понял это как твердый отказ. Однако решил предоставить право испытать удачу Ивану. В конце концов, если и он получит отлуп, счет будет один — один.
Ивану не повезло куда круче. Коза должно быть не заснула и бдительно дремала в полглаза. Когда под дверь стайки влез мужик, который не усвоил первого урока, влез и встал на четвереньки, она бросилась на него с разбега. Бросилась, нацелив удар в то место, где у нормального козла должны расти рога. И попала.
С тех пор прошло немало времени. Иван Белых стал закаленным бойцом любовного фронта. Но строго блюдет правило.
— Я, — говорит он, — с тех пор всегда выясняю, нет ли в доме хозяйки козы.
* * *
Капитан в офицерском кругу рассказывает:— Если брать по профессиям, то самые заядлые бабники — это актеры. На втором месте — журналисты. На третьем — офицеры.
— Ну, это ты загнул, — возмущается подполковник. — Я двадцать лет женат и ни разу жене не изменил.
— Вот! — взволнованно вскочил с места лейтенант. — Вот из-за таких как вы, товарищ подполковник, мы и занимаем третье место!
СЕКС ПО АВИАЦИОННОМУ
В одном из истребительных авиационных полков Южной группы войск исчез авиационный техник. Весь день он провел на полетах, потом должен был вернуться в гарнизон, но по дороге пропал.
Утром специалиста, который не вышел на службу, хватились. Где он установить не удалось. И тогда дело приобрело официальное звучание.
Командир авиационного полка о пропаже офицера доложил по команде в штаб авиации группы войск.
Заместитель командира полка по политической части тут же подготовил политдонесение в политотдел дивизии.
Уполномоченный военной контрразведки немедленно отправил шифровку своему шефу.
Если первые два начальника сообщали по команде только о самом факте исчезновения техника, не вникая глубоко в детали дела, то офицер безопасности к обязанностям отнесся со всем тщанием.
Военная контрразведка сразу же вышла на контакт с территориальными органами безопасности Венгерской Народной республики. Был усилен контроль и наблюдение за подозрительными лицами в приграничных с Австрией районах.
Результаты оперативно принятых мер не заставили себя ждать. Уже к вечеру из города Сомбатхей с юго-запада Венгрии поступило сообщение, что в гостинице «Сабария» в номере люкс поселился русский военный. Установить фамилию военного не удалось, потому что номер на свое имя оформила некая Эржика Сабо, имевшая венгерский паспорт. Не представлялось возможным определить и звание офицера, поскольку тот носил кожаную куртку без погон, а его принадлежность к советской авиации выдавала фуражка с голубым околышем и кокардой.
Словесный портрет офицера, полученный из Сомбатхея с тем, который имела контрразведка не совпадал. В гостинице «Сабария» с дамой поселился мужчина ростом не более 175 см. с круглым лицом, с носом бульбочкой, с аккуратным, но четко обозначенным животиком.
Из Будапешта в Сомбатхей немедленно выехала совместная оперативно-следственная группа венгерских и советских контрразведчиков. Пока подозрительная парочка прогуливалась по городу, номер люкс был оборудован подслушивающей аппаратурой. Оперативники, пущенные по следу таинственного авиатора, едва успевали его фотографировать.
К вечеру, после посещения ресторана, офицер и его дама вернулись в гостиницу. И почти сразу они уединилась в ванной, включив там воду. Это затруднило ведение оперативной записи, хотя стало ясно, что передача секретов началась. Сквозь шум лившейся воды до ушей слухачей долетали восторженные вскрики спутницы офицера.
— Дёньёри! Прекрасно! — восклицала дама в восторге и, видимо с первого раза не поняв технических тонкостей передаваемых ей секретов, тут же просила. — Ишметелье мег! Мег эдьсэр керем! — Еще раз! Прошу еще разок!
— Ташшек! — отвечал галантный кавалер. — Пожалуйста!
И повторял объяснения, отчего шпионка, выжимавшая из него секреты, заходилась в восторженных стенаниях:
— О, это прекрасно! О, как хорошо! О-о-о!
Правда, самих сведений, которые в то время передавались венгерской гражданке потерявшим бдительность офицером, чекисты двух, ну абсолютно братских стран, ни расслышать ни записать не сумели ни разу. Мешал шум воды.
Параллельно в Будапеште велось опознание офицера, которого оперативники сфотографировали шедшим под ручку с дамой по одной из улиц Сомбатхея. И вдруг выяснилось, что это совсем не старший лейтенант Волобуев. Фуражка авиационная, с «капустой», окружавшей кокарду, но лицо другое.
Пришлось для опознания приглашать других авиаторов. И тут у первого из них, увидевшего фото, глаза округлились как блюдца.
— Это… это… начальник штаба авиации группы войск полковник Карпенко…
Дежурный по штабу ВВС, которого попросили связаться с начальником штаба, доложил, что полковник находится в отпуске, на территории СССР и должен вернуться к месту службы в Венгрию только через неделю.
Последовал звонок на пограничную станцию Чоп. Начальник контрольно-пропускного пункта дал справку, что полковник Карпенко проследовал из СССР в Венгрию к месту службы два дня назад.
На всякий случай, несмотря на поздний час, позвонили Карпенко домой. Трубку взяла жена.
— Нет, — сказала она, — Тимофей Сергеевич вернется не раньше субботы…
Булавочный прокол потерянной бдительности на глазах контрразведки превращался в большую дыру: упущенный на миг из виду полковник из рук в руки уже двое суток передавал секреты опытному агенту иностранной разведки. Какой нанесен им ущерб государству теперь трудно даже оценить.
Генерал Горбушин поставил в известность о коварном изменнике командующего войсками группы и свое непосредственное начальство в главном управлении контрразведки в Москве. Последовало строгое распоряжение: полковника — брать.
Тем временем в сомбатхейской гостинице «Сабария» в номере люкс тайное общение агента и завербованного полковника продолжалось. Из ванной комнаты они перенесли действия по обмену информацией в спальню. Возможности оперативной записи разговоров несколько улучшились, но помехи все же оставались. Деревянная кровать издавала резкие скрипящие звуки, которые почти не прекращались. Поэтому магнитофон в основном писал все те же поощряющие восклики коварной шпионки типа «Еще! Еще!», которыми она побуждала полковника выдавать ей все новые и новые свидетельства боевой мощи советской авиации.
Только под утро, когда все секреты, которые знал полковник, были исчерпаны, коварная шпионка позволила ему заснуть.
Их так и взяли в постели.
Позже выяснилось, что Эржика Сабо — жгучая брюнетка и писаная красавица была будапештской проституткой. Доказать, что полковник передал ей какие-то секреты не удалось. Не сумела венгерская Фемида пришить честной Эржике и факт занятия проституцией, который по закону определялся получением платы за услуги. Свою близость с советским военным добрая женщина объяснила высоким уровнем социалистического патриотизма и любовью к братскому советскому народу. Для обвинения полковника в измене и разглашении военных секретов следствию материалов не хватило. Женские поощряющие выкрики: «Повтори еще разок, милый!» обвинительное заключение на серьезную статью вытянуть не могли. Однако, скандал был колоссальный.
В двадцать четыре часа полковника и его семейство вывезли из Венгрии на территорию Советского Союза, подальше от соблазна изучать и накапливать европейский сексуальный опыт.
Скандал большой как-то сам собой затмил скандал маленький и первопричина, вызвавшая переполох в контрразведках двух стран, забылась, отошла на второй план.
Старший лейтенант Волобуев два дня спустя сам появился в полку. С опухшей от перепоя физиономией, с красными глазами, он, как ни в чем не бывало, вернулся к службе.
Строгое расследование показало, что все время своего отсутствия на службе Волобуев провел на железнодорожном переезде в сторожке смотрительницы Илоны Вадас — сисястой огненно-рыжей девицы лет сорока, полной бурлящих соков и необузданных желаний. Негласная проверка показала, что с иностранными спецслужбами Илонка не была связана, венных тайн из Волобуева не выпытывала, а старшего лейтенанта пригласила к себе лишь для того, чтобы он мужскими трудовыми руками помог ей исправит шлагбаум, который заедало при открывании и закрывании. С этой работой техник легко управился…
Конечно, об уровне физической подготовки советского авиационного специалиста мадьярке кое-что удалось выведать, но эти сведения только укрепляли мнение о высокой боевой готовности советских офицеров, и вреда мощи непобедимой и легендарной не наносили.
Два шпионских скандала сразу для авиации Южной группы войск было бы слишком, и потому по решению высокого начальства похождения Волобуева спустили на тормозах.
Теперь слова извинения.
Меня совершенно не смущает открытость характера авиационного техника, который от чистого русского сердца помог венгерской стрелочнице починить шлагбаум, а затем два дня оставался рядом с ней, проверяя, как тот работает — в смысле поднимается, встает и опускается.
Я уверен, что и полковник не изменник и не раскрыл военной тайны, когда демонстрировал своей знакомой способы высшего пилотажа, которые та, по всем признакам, высоко оценила.
Поэтому я изменил фамилии фигурантов этого происшествия, хотя постарался как можно более точно передать его суть.
— Нынешнего прапорщика со старшинами прошлых лет даже сравнивать нечего: ни хватки, ни сообразительности. Вот раньше бывали старшины — это да. Однажды к нам приехали гости из соседнего полка и пришлось им заночевать. Где разместить гостей, если лишних мест нет? Так вот, старшина уложил гостей на кроватях, а своим солдатам приказал надеть шинели и всех на плечиках подвесил в каптерке. Выспались все — да еще как!
Утром специалиста, который не вышел на службу, хватились. Где он установить не удалось. И тогда дело приобрело официальное звучание.
Командир авиационного полка о пропаже офицера доложил по команде в штаб авиации группы войск.
Заместитель командира полка по политической части тут же подготовил политдонесение в политотдел дивизии.
Уполномоченный военной контрразведки немедленно отправил шифровку своему шефу.
Если первые два начальника сообщали по команде только о самом факте исчезновения техника, не вникая глубоко в детали дела, то офицер безопасности к обязанностям отнесся со всем тщанием.
«ОПЕРАТИВНОЕ ДОНЕСЕНИЕВ управлении военной контрразведки на будапештской улице Тёкель жизнь мгновенно обрела реальную цель. Террористический акт против советского офицера или факт его измены открывали широкие перспективы для оперативно-розыскной деятельности. В случае успеха — маячили поощрения, неудача грозила всем жуткими «фитилями».
начальнику управления военной
контрразведки Южной группы войск
генерал-майору ГОРБУШИНУ.
Настоящим информирую о факте исчезновения из части техника по авиационному вооружению старшего лейтенанта Волобуева Ивана Ильича, русского, 1936 года рождения, кандидата в члены КПСС, холостого, ранее не судимого.
Его отсутствие на службе обнаружено утром во время проверки личного состава перед началом предполетной подготовки авиационной техники. Опросом сослуживцев и по сообщениям моих информаторов установлено, что Волобуев, проживавший в офицерском общежитии на технической территории батальона аэродромного обслуживания, вечером предыдущего дня отправился в клуб, и домой не возвращался. Постель его в общежитии не разобрана, личное имущество не тронуто.
В настоящее время мной определены и отрабатываются тривозможные версии происшедшего.
Первая связана с уходом Волобуева из расположения полка с целью посещения им местной корчмы в соседнем поселке и пьянством.
Вторая версия предусматривает возможность террористического акта против советского офицера, располагающего допуском к новейшей боевой авиационной технике. Мною рассматривается возможность похищения офицера, а также его физическая ликвидация. Исследую так же вероятность ликвидации офицера кем — либо из местных жителей на почве личной неприязни.
Третья версия вытекает из возможности изменнических действий Волобуева, захвата им сведений, составляющих государственную и военную тайну, и дезертирства с целью уйти за границу.
Словесный портрет Волобуева.
Лицо славянского типа, удлиненное, подбородок прямоугольный, глаза голубые, волосы русые, уши приплюснутые, губы сочные, полные. Рост — 180-183 см. На вид 25-27 лет. Поджарый, сложен атлетически — плечи широкие, руки крепкие, мускулистые. Обладает незаурядной физической силой. Имеет второй спортивный разряд по борьбе самбо. При силовом задержании нужно соблюдать крайнюю осторожность…»
Военная контрразведка сразу же вышла на контакт с территориальными органами безопасности Венгерской Народной республики. Был усилен контроль и наблюдение за подозрительными лицами в приграничных с Австрией районах.
Результаты оперативно принятых мер не заставили себя ждать. Уже к вечеру из города Сомбатхей с юго-запада Венгрии поступило сообщение, что в гостинице «Сабария» в номере люкс поселился русский военный. Установить фамилию военного не удалось, потому что номер на свое имя оформила некая Эржика Сабо, имевшая венгерский паспорт. Не представлялось возможным определить и звание офицера, поскольку тот носил кожаную куртку без погон, а его принадлежность к советской авиации выдавала фуражка с голубым околышем и кокардой.
Словесный портрет офицера, полученный из Сомбатхея с тем, который имела контрразведка не совпадал. В гостинице «Сабария» с дамой поселился мужчина ростом не более 175 см. с круглым лицом, с носом бульбочкой, с аккуратным, но четко обозначенным животиком.
Из Будапешта в Сомбатхей немедленно выехала совместная оперативно-следственная группа венгерских и советских контрразведчиков. Пока подозрительная парочка прогуливалась по городу, номер люкс был оборудован подслушивающей аппаратурой. Оперативники, пущенные по следу таинственного авиатора, едва успевали его фотографировать.
К вечеру, после посещения ресторана, офицер и его дама вернулись в гостиницу. И почти сразу они уединилась в ванной, включив там воду. Это затруднило ведение оперативной записи, хотя стало ясно, что передача секретов началась. Сквозь шум лившейся воды до ушей слухачей долетали восторженные вскрики спутницы офицера.
— Дёньёри! Прекрасно! — восклицала дама в восторге и, видимо с первого раза не поняв технических тонкостей передаваемых ей секретов, тут же просила. — Ишметелье мег! Мег эдьсэр керем! — Еще раз! Прошу еще разок!
— Ташшек! — отвечал галантный кавалер. — Пожалуйста!
И повторял объяснения, отчего шпионка, выжимавшая из него секреты, заходилась в восторженных стенаниях:
— О, это прекрасно! О, как хорошо! О-о-о!
Правда, самих сведений, которые в то время передавались венгерской гражданке потерявшим бдительность офицером, чекисты двух, ну абсолютно братских стран, ни расслышать ни записать не сумели ни разу. Мешал шум воды.
Параллельно в Будапеште велось опознание офицера, которого оперативники сфотографировали шедшим под ручку с дамой по одной из улиц Сомбатхея. И вдруг выяснилось, что это совсем не старший лейтенант Волобуев. Фуражка авиационная, с «капустой», окружавшей кокарду, но лицо другое.
Пришлось для опознания приглашать других авиаторов. И тут у первого из них, увидевшего фото, глаза округлились как блюдца.
— Это… это… начальник штаба авиации группы войск полковник Карпенко…
Дежурный по штабу ВВС, которого попросили связаться с начальником штаба, доложил, что полковник находится в отпуске, на территории СССР и должен вернуться к месту службы в Венгрию только через неделю.
Последовал звонок на пограничную станцию Чоп. Начальник контрольно-пропускного пункта дал справку, что полковник Карпенко проследовал из СССР в Венгрию к месту службы два дня назад.
На всякий случай, несмотря на поздний час, позвонили Карпенко домой. Трубку взяла жена.
— Нет, — сказала она, — Тимофей Сергеевич вернется не раньше субботы…
Булавочный прокол потерянной бдительности на глазах контрразведки превращался в большую дыру: упущенный на миг из виду полковник из рук в руки уже двое суток передавал секреты опытному агенту иностранной разведки. Какой нанесен им ущерб государству теперь трудно даже оценить.
Генерал Горбушин поставил в известность о коварном изменнике командующего войсками группы и свое непосредственное начальство в главном управлении контрразведки в Москве. Последовало строгое распоряжение: полковника — брать.
Тем временем в сомбатхейской гостинице «Сабария» в номере люкс тайное общение агента и завербованного полковника продолжалось. Из ванной комнаты они перенесли действия по обмену информацией в спальню. Возможности оперативной записи разговоров несколько улучшились, но помехи все же оставались. Деревянная кровать издавала резкие скрипящие звуки, которые почти не прекращались. Поэтому магнитофон в основном писал все те же поощряющие восклики коварной шпионки типа «Еще! Еще!», которыми она побуждала полковника выдавать ей все новые и новые свидетельства боевой мощи советской авиации.
Только под утро, когда все секреты, которые знал полковник, были исчерпаны, коварная шпионка позволила ему заснуть.
Их так и взяли в постели.
Позже выяснилось, что Эржика Сабо — жгучая брюнетка и писаная красавица была будапештской проституткой. Доказать, что полковник передал ей какие-то секреты не удалось. Не сумела венгерская Фемида пришить честной Эржике и факт занятия проституцией, который по закону определялся получением платы за услуги. Свою близость с советским военным добрая женщина объяснила высоким уровнем социалистического патриотизма и любовью к братскому советскому народу. Для обвинения полковника в измене и разглашении военных секретов следствию материалов не хватило. Женские поощряющие выкрики: «Повтори еще разок, милый!» обвинительное заключение на серьезную статью вытянуть не могли. Однако, скандал был колоссальный.
В двадцать четыре часа полковника и его семейство вывезли из Венгрии на территорию Советского Союза, подальше от соблазна изучать и накапливать европейский сексуальный опыт.
Скандал большой как-то сам собой затмил скандал маленький и первопричина, вызвавшая переполох в контрразведках двух стран, забылась, отошла на второй план.
Старший лейтенант Волобуев два дня спустя сам появился в полку. С опухшей от перепоя физиономией, с красными глазами, он, как ни в чем не бывало, вернулся к службе.
Строгое расследование показало, что все время своего отсутствия на службе Волобуев провел на железнодорожном переезде в сторожке смотрительницы Илоны Вадас — сисястой огненно-рыжей девицы лет сорока, полной бурлящих соков и необузданных желаний. Негласная проверка показала, что с иностранными спецслужбами Илонка не была связана, венных тайн из Волобуева не выпытывала, а старшего лейтенанта пригласила к себе лишь для того, чтобы он мужскими трудовыми руками помог ей исправит шлагбаум, который заедало при открывании и закрывании. С этой работой техник легко управился…
Конечно, об уровне физической подготовки советского авиационного специалиста мадьярке кое-что удалось выведать, но эти сведения только укрепляли мнение о высокой боевой готовности советских офицеров, и вреда мощи непобедимой и легендарной не наносили.
Два шпионских скандала сразу для авиации Южной группы войск было бы слишком, и потому по решению высокого начальства похождения Волобуева спустили на тормозах.
Теперь слова извинения.
Меня совершенно не смущает открытость характера авиационного техника, который от чистого русского сердца помог венгерской стрелочнице починить шлагбаум, а затем два дня оставался рядом с ней, проверяя, как тот работает — в смысле поднимается, встает и опускается.
Я уверен, что и полковник не изменник и не раскрыл военной тайны, когда демонстрировал своей знакомой способы высшего пилотажа, которые та, по всем признакам, высоко оценила.
Поэтому я изменил фамилии фигурантов этого происшествия, хотя постарался как можно более точно передать его суть.
* * *
Ветеран сетует:— Нынешнего прапорщика со старшинами прошлых лет даже сравнивать нечего: ни хватки, ни сообразительности. Вот раньше бывали старшины — это да. Однажды к нам приехали гости из соседнего полка и пришлось им заночевать. Где разместить гостей, если лишних мест нет? Так вот, старшина уложил гостей на кроватях, а своим солдатам приказал надеть шинели и всех на плечиках подвесил в каптерке. Выспались все — да еще как!
СТАРШИНЫ, ПРАПОРЩИКИ И СЕРЖАНТЫ
Сержант объявляет солдатам:
— По команде «Становись!» все должны мгновенно занять место в строю. Больше всего я не терплю опоздунов…
— Разве такое слово есть? — спрашивает один из солдат.
— Не понравилось, студент? Тогда считайте, что я не терплю опозданцев. И попробуйте мне возразить!
— По команде «Становись!» все должны мгновенно занять место в строю. Больше всего я не терплю опоздунов…
— Разве такое слово есть? — спрашивает один из солдат.
— Не понравилось, студент? Тогда считайте, что я не терплю опозданцев. И попробуйте мне возразить!
ВОЕННАЯ КОСТОЧКА
«Солдатами не рождаются»…
Этот афоризм, вынесенный Константином Симоновым в заголовок романа, породил немало других, но куда менее точных выражении. Например, пришлось читать в газете, что «талантами не рождаются». Другой автор утверждал: «командирами не рождаются».
Увы, задатки любого таланта, особенно начальственного, командирского должны быть у человека с рождения. Точно так же с детства проявляются у ребят и командирские склонности. Почему в ватаге ребятишек трех-пяти лет один уже верховодит, а другие следуют за ним с гиком и улюлюканьем?
Конечно, армейская служба, особенно в годы войны, выдвигает на командные должности людей, не спрашивая, к каким делам они более всего склонны. Закон есть закон: приказывают тебе командовать — значит, командуй. Тем не менее настоящими, подлинными командирами люди становятся по призванию.
Давно подмечено, что молодые парни от ворот военного городка в армейскую службу направляются тремя хорошо утоптанными дорожками.
Первая, надо сказать, самая большая группа, уже с порога интересуется: «Где тут у вас столовая?»
Представители второй, чуть меньшей, спрашивают: «Как пройти в санчасть?»
Те, кто оказался в третьей, еще более малой, стараются выяснить: «Кто может направить учиться на командира?»
Командиры — костяк армии, ее мозг, нерв, энергия. И самые лучшие из них выходят именно из последней, самой маленькой группы призывников. Главную черту таланта этих людей народная мудрость давно подметила и закрепила в русском лексиконе словами «военная косточка».
Много мне довелось встречать командиров по призванию — волевых, смелых, решительных. Но один из них родился и вырос буквально на глазах. Случилось это так.
В дивизию пришло пополнение. На плацу, одетые кто во что горазд, ежась под осенним ветром, пробивавшим телогрейки насквозь, стояли разнокалиберные парни. Безотцовщина трудных военных лет, тощие, мучимые чувством неутоленного голода, и в то же время полные жизненных сил, внутреннего упорства, готовности одолевать любые невзгоды.
Двух одногодков и приятелей, призванных из одного бурятского аила, назначили в нашу батарею.
Пополнение в тот раз было большим, лица и фамилии иных солдат ушли из памяти, стерлись временем, но эти двое сразу запомнились навсегда..И вот по какой причине.
В день приема молодых солдат я задержался в батарее после отбоя. Командирам, подобно родителям, порой бывает необходимо убедиться, как улеглись их дети, как уснули.
Сидели мы в канцелярии и с кем-то из командиров взводов, двигали шахматишки. Вдруг вошел старшина. Служил он срочную службу и потому жил в казарме.
Вошел, снял фуражку, сел, устало положив руки на стол.
— Вот уволюсь, товарищ старший лейтенант, еще лет десять кошмары сниться будут.
— Что случилось? — спросил я, догадываясь, что настроение старшине испортило какое-то свеженькое событие.
— У двух новеньких простыней нет. То ли утащил кто, то ли сами промотать успели. Только когда? Весь день на виду были.
Известие приятности не содержало. Что греха таить, в те трудные годы разное случалось. Пропадало и постельное белье в казарме. У нас в батарее, правда, такого еще не было. И вот…
— Пойдем взглянем.
В казарме тускло светили керосиновые лампы. Два солдата — рядовые Рыгзенов и Цижипов — лежали на голых матрасах, подложив под головы подушки без наволочек.
— Будите, — приказал я старшине.
Тот мигом растолкал обоих.
Солдаты вскочили, ошалевшие, растерянные, не зная, как стоять подчиненным перед командиром, если он одет, а они босиком и в одних подштанниках.
— Где простыни?
— Какой такой простынь? — удивленно спросил Рыгзенов. (Он произносил: «Хахой тахой?»)
— Хахой, хахой, — завелся старшина. — Такой, который утром выдавали!
— А! — вдруг воскликнул Цижипов и что-то по-бурятски сказал Рыгзенову. — Вы белый тряпха ищете? Здесь она!
Он приподнял изголовье матраса и достал оттуда аккуратно сложенные простыни и наволочку. Пропажа нашлась, но легче пока не стало. Надо было разобраться, зачем же солдаты припрятали постельное белье.
— Хах зачем?! — спросил Цижипов с нескрываемым удивлением. — Разве тахой чистый тряпха хорошо спать? Он быстро весь грязный будет. Мы думали, его беречь надо.
Простыни и наволочки — это элементы культуры быта, знакомые в те времена далеко не всем бурятам, и не по ним мы судили о людях. Главное — образование в рамках неполной средней школы, умение рассыпать и собирать цифры, так нужное артиллеристу, у ребят было твердым. Вот почему некоторое время спустя Рыгзенова и Цижипова направили в полковую школу. Оттуда оба должны были вернуться в батарею командирами орудий. Только случай распорядился по-своему. Цижипов простудился и заболел.
Воспаление легких и последовавшее за ним осложнение надолго задержали солдата в госпитале. Он отстал от курсантов и вынужден был возвратиться в батарею не доучившись. Его назначили наводчиком орудия, присвоив звание ефрейтора.
Чуть позже, пройдя курс обучения, расчет орудия, в котором служил Цижипов, принял младший сержант Рыгзенов.
Примерно неделю спустя дивизион выехал в летний лагерь. Определенного места для него нам не отводилось. Просто наметил командир точку на карте, и батареи двинулись в степь. Отъехали от гарнизона положенное число километров, остановились. Разбили палатки, поставили орудия на козлы, накопали ровиков для удовлетворения требований гигиены, и вот солдатский поселок готов.
Вокруг, куда ни глянь, — голая, выдутая ветрами степь. В любую сторону, хоть поезжай, хоть иди пешком, на сотни километров не встретишь приличного города. На юге в пыльном ореоле высился контур горы Цаган-Ундур. Многое забывается, но названия высот, их отметки помнят военные, за годы службы поскитавшиеся по разным полигонам. Горы Шестапа, Гуран-Ундур, Цаган-Ундур, Отот, Дюлафератот… Разной высоты, одинаково голые, отделенные тысячекилометровыми расстояниями одна от другой, они имеют общее качество — стопроцентную бесплодность, которая позволяет военным из месяца в месяц, из года в год, из десятилетия в десятилетие долбить раскинувшиеся вокруг пустоши артиллерийскими снарядами, минами, бомбами, утюжить их танками.
И вот на виду Цаган-Ундура начались плановые занятия. И всякий раз, когда их проводили командиры орудий, в расчете младшего сержанта Рыгзенова возникали неурядицы. Наводчик ефрейтор Цижипов игнорировал командира. Команды исполнял лениво, нехотя. Ходил у орудия вразвалочку, то и дело пререкался. Если рядом был офицер, все шло нормально. Стоило ему отойти, как Цижипов менялся.
Терпеть такое не было смысла, и пришлось серьезно поговорить с Рыгзеновым.
— Даю вам два дня, — предупредил я младшего сержанта. — Если за это время не наведете порядка в расчете, командиром орудия станет кто-то другой. Можете вы заставить Цижипова подчиняться?
— Могу, — твердо ответил Рыгзенов. — Через два дня сроку порядок будет готов.
На другой день — в воскресенье — у солдат после обеда было свободное время. Люди разбрелись по степи. Одни загорали на солнце, другие гоняли мяч, третьи, укрывшись в тени палаток, читали, писали письма.
Рыгзенов и Цижипов ушли к Цаган-Ундуру, контуры которого зыбко струились в степном мареве.
Вернувшись через час, может быть, через полтора, оба скрылись в палатке.
Несколькими минутами позже ко мне пришел с докладом дежурный по батарее.
— Что-то неладное, товарищ старший лейтенант, — сообщил он. — Пришли Рыгзенов и Цижипов. Оба избитые, в синяках. Боюсь, в степи с пастухами подрались. Как бы ЧП не случилось.
Оставлять без внимания такой доклад было нельзя.
— Зовите Рыгзенова, — приказал я.
Через минуту младший сержант стоял передо мной. Следы проступка были на лице в полном смысле слова. Правая щека ободрана. Левый глаз заплыл фиолетовым фингалом.
— Экий красавец, — сказал я. — Вас что, пчелы искусали?
— Нет, не пчелы. Другой тахой причина.
— Какая же?
— Мы подрались, однако.
— Кто «мы»?
— Я и Цижипов.
— Младший сержант Рыгзенов и ефрейтор Цижипов. Так?
— Не так. Просто Рыгзенов и просто Цижипов.
— Допустим, но что за причина?
— Вы так приказывали.
Ответ, был неожиданный и, скажу прямо, для меня опасный. Вот ляпнет такое где-то Рыгзенов, ведь затаскают по политотделам — не оправдаешься.
— Значит, я вам приказал драться?
— Так точно. Вы сказали: «Можете вы заставить Цижипова подчиняться?» Я выполнил приказ и его подчинил.
— Как это «подчинил»?! Разве по положению солдат не обязан подчиняться сержанту?
Довольная улыбка проплыла по лицу Рыгзенова. Небитый глаз засветился.
— За это я его бил. Крепко бил. Теперь он подчиняется.
— Вы понимаете, что сделали? Командир бьет подчиненного. Это преступление. За такое в трибунал отдают.
Этот афоризм, вынесенный Константином Симоновым в заголовок романа, породил немало других, но куда менее точных выражении. Например, пришлось читать в газете, что «талантами не рождаются». Другой автор утверждал: «командирами не рождаются».
Увы, задатки любого таланта, особенно начальственного, командирского должны быть у человека с рождения. Точно так же с детства проявляются у ребят и командирские склонности. Почему в ватаге ребятишек трех-пяти лет один уже верховодит, а другие следуют за ним с гиком и улюлюканьем?
Конечно, армейская служба, особенно в годы войны, выдвигает на командные должности людей, не спрашивая, к каким делам они более всего склонны. Закон есть закон: приказывают тебе командовать — значит, командуй. Тем не менее настоящими, подлинными командирами люди становятся по призванию.
Давно подмечено, что молодые парни от ворот военного городка в армейскую службу направляются тремя хорошо утоптанными дорожками.
Первая, надо сказать, самая большая группа, уже с порога интересуется: «Где тут у вас столовая?»
Представители второй, чуть меньшей, спрашивают: «Как пройти в санчасть?»
Те, кто оказался в третьей, еще более малой, стараются выяснить: «Кто может направить учиться на командира?»
Командиры — костяк армии, ее мозг, нерв, энергия. И самые лучшие из них выходят именно из последней, самой маленькой группы призывников. Главную черту таланта этих людей народная мудрость давно подметила и закрепила в русском лексиконе словами «военная косточка».
Много мне довелось встречать командиров по призванию — волевых, смелых, решительных. Но один из них родился и вырос буквально на глазах. Случилось это так.
В дивизию пришло пополнение. На плацу, одетые кто во что горазд, ежась под осенним ветром, пробивавшим телогрейки насквозь, стояли разнокалиберные парни. Безотцовщина трудных военных лет, тощие, мучимые чувством неутоленного голода, и в то же время полные жизненных сил, внутреннего упорства, готовности одолевать любые невзгоды.
Двух одногодков и приятелей, призванных из одного бурятского аила, назначили в нашу батарею.
Пополнение в тот раз было большим, лица и фамилии иных солдат ушли из памяти, стерлись временем, но эти двое сразу запомнились навсегда..И вот по какой причине.
В день приема молодых солдат я задержался в батарее после отбоя. Командирам, подобно родителям, порой бывает необходимо убедиться, как улеглись их дети, как уснули.
Сидели мы в канцелярии и с кем-то из командиров взводов, двигали шахматишки. Вдруг вошел старшина. Служил он срочную службу и потому жил в казарме.
Вошел, снял фуражку, сел, устало положив руки на стол.
— Вот уволюсь, товарищ старший лейтенант, еще лет десять кошмары сниться будут.
— Что случилось? — спросил я, догадываясь, что настроение старшине испортило какое-то свеженькое событие.
— У двух новеньких простыней нет. То ли утащил кто, то ли сами промотать успели. Только когда? Весь день на виду были.
Известие приятности не содержало. Что греха таить, в те трудные годы разное случалось. Пропадало и постельное белье в казарме. У нас в батарее, правда, такого еще не было. И вот…
— Пойдем взглянем.
В казарме тускло светили керосиновые лампы. Два солдата — рядовые Рыгзенов и Цижипов — лежали на голых матрасах, подложив под головы подушки без наволочек.
— Будите, — приказал я старшине.
Тот мигом растолкал обоих.
Солдаты вскочили, ошалевшие, растерянные, не зная, как стоять подчиненным перед командиром, если он одет, а они босиком и в одних подштанниках.
— Где простыни?
— Какой такой простынь? — удивленно спросил Рыгзенов. (Он произносил: «Хахой тахой?»)
— Хахой, хахой, — завелся старшина. — Такой, который утром выдавали!
— А! — вдруг воскликнул Цижипов и что-то по-бурятски сказал Рыгзенову. — Вы белый тряпха ищете? Здесь она!
Он приподнял изголовье матраса и достал оттуда аккуратно сложенные простыни и наволочку. Пропажа нашлась, но легче пока не стало. Надо было разобраться, зачем же солдаты припрятали постельное белье.
— Хах зачем?! — спросил Цижипов с нескрываемым удивлением. — Разве тахой чистый тряпха хорошо спать? Он быстро весь грязный будет. Мы думали, его беречь надо.
Простыни и наволочки — это элементы культуры быта, знакомые в те времена далеко не всем бурятам, и не по ним мы судили о людях. Главное — образование в рамках неполной средней школы, умение рассыпать и собирать цифры, так нужное артиллеристу, у ребят было твердым. Вот почему некоторое время спустя Рыгзенова и Цижипова направили в полковую школу. Оттуда оба должны были вернуться в батарею командирами орудий. Только случай распорядился по-своему. Цижипов простудился и заболел.
Воспаление легких и последовавшее за ним осложнение надолго задержали солдата в госпитале. Он отстал от курсантов и вынужден был возвратиться в батарею не доучившись. Его назначили наводчиком орудия, присвоив звание ефрейтора.
Чуть позже, пройдя курс обучения, расчет орудия, в котором служил Цижипов, принял младший сержант Рыгзенов.
Примерно неделю спустя дивизион выехал в летний лагерь. Определенного места для него нам не отводилось. Просто наметил командир точку на карте, и батареи двинулись в степь. Отъехали от гарнизона положенное число километров, остановились. Разбили палатки, поставили орудия на козлы, накопали ровиков для удовлетворения требований гигиены, и вот солдатский поселок готов.
Вокруг, куда ни глянь, — голая, выдутая ветрами степь. В любую сторону, хоть поезжай, хоть иди пешком, на сотни километров не встретишь приличного города. На юге в пыльном ореоле высился контур горы Цаган-Ундур. Многое забывается, но названия высот, их отметки помнят военные, за годы службы поскитавшиеся по разным полигонам. Горы Шестапа, Гуран-Ундур, Цаган-Ундур, Отот, Дюлафератот… Разной высоты, одинаково голые, отделенные тысячекилометровыми расстояниями одна от другой, они имеют общее качество — стопроцентную бесплодность, которая позволяет военным из месяца в месяц, из года в год, из десятилетия в десятилетие долбить раскинувшиеся вокруг пустоши артиллерийскими снарядами, минами, бомбами, утюжить их танками.
И вот на виду Цаган-Ундура начались плановые занятия. И всякий раз, когда их проводили командиры орудий, в расчете младшего сержанта Рыгзенова возникали неурядицы. Наводчик ефрейтор Цижипов игнорировал командира. Команды исполнял лениво, нехотя. Ходил у орудия вразвалочку, то и дело пререкался. Если рядом был офицер, все шло нормально. Стоило ему отойти, как Цижипов менялся.
Терпеть такое не было смысла, и пришлось серьезно поговорить с Рыгзеновым.
— Даю вам два дня, — предупредил я младшего сержанта. — Если за это время не наведете порядка в расчете, командиром орудия станет кто-то другой. Можете вы заставить Цижипова подчиняться?
— Могу, — твердо ответил Рыгзенов. — Через два дня сроку порядок будет готов.
На другой день — в воскресенье — у солдат после обеда было свободное время. Люди разбрелись по степи. Одни загорали на солнце, другие гоняли мяч, третьи, укрывшись в тени палаток, читали, писали письма.
Рыгзенов и Цижипов ушли к Цаган-Ундуру, контуры которого зыбко струились в степном мареве.
Вернувшись через час, может быть, через полтора, оба скрылись в палатке.
Несколькими минутами позже ко мне пришел с докладом дежурный по батарее.
— Что-то неладное, товарищ старший лейтенант, — сообщил он. — Пришли Рыгзенов и Цижипов. Оба избитые, в синяках. Боюсь, в степи с пастухами подрались. Как бы ЧП не случилось.
Оставлять без внимания такой доклад было нельзя.
— Зовите Рыгзенова, — приказал я.
Через минуту младший сержант стоял передо мной. Следы проступка были на лице в полном смысле слова. Правая щека ободрана. Левый глаз заплыл фиолетовым фингалом.
— Экий красавец, — сказал я. — Вас что, пчелы искусали?
— Нет, не пчелы. Другой тахой причина.
— Какая же?
— Мы подрались, однако.
— Кто «мы»?
— Я и Цижипов.
— Младший сержант Рыгзенов и ефрейтор Цижипов. Так?
— Не так. Просто Рыгзенов и просто Цижипов.
— Допустим, но что за причина?
— Вы так приказывали.
Ответ, был неожиданный и, скажу прямо, для меня опасный. Вот ляпнет такое где-то Рыгзенов, ведь затаскают по политотделам — не оправдаешься.
— Значит, я вам приказал драться?
— Так точно. Вы сказали: «Можете вы заставить Цижипова подчиняться?» Я выполнил приказ и его подчинил.
— Как это «подчинил»?! Разве по положению солдат не обязан подчиняться сержанту?
Довольная улыбка проплыла по лицу Рыгзенова. Небитый глаз засветился.
— За это я его бил. Крепко бил. Теперь он подчиняется.
— Вы понимаете, что сделали? Командир бьет подчиненного. Это преступление. За такое в трибунал отдают.