Страница:
– Это еще предстоит выяснить. Может быть, его самого заколдовали, а может быть, он хотел навредить хиндаку ндаргов.
Семен совсем не был уверен, что ему обязательно нужно знать, кто такой хиндак и что это за ндарги. Тем не менее он в категорической форме потребовал объяснений – лишних знаний, пожалуй, не бывает. Тираху пришлось отвечать. Семен, правда, вскоре пожалел о своем чрезмерном любопытстве, поскольку понял из всего сказанного хорошо если одну треть. Кажется, хиндак был не то вождем, не то колдуном (а может быть, все в одном стакане?) некоей общности этих самых ндаргов. Сила и влияние хиндака основывается на его… гм… скажем так: сексуальной мощи (а на чем же еще?!), но он недавно подвергся вредоносному воздействию другого хиндака (или еще кого-то), в результате у него возникли (или только еще могут возникнуть?) проблемы с этой самой мощью. Проблему сохранения и усиления, как известно, можно радикально решить только с помощью… этого самого. Чего? Если Семен понял правильно, то имелся в виду носорожий рог. Именно за ним, после исполнения массы всяких обрядов и магических манипуляций, и была отправлена группа охотников.
Семён стал чесать затылок и усиленно ворошить память. Кажется, в его мире тоже бытует (кое-где) поверье, что носорожий рог увеличивает мужскую силу. Это с одной стороны. А с другой – состоит эта штука вроде бы из того же вещества, что шерсть, волосы и, кажется, ногти. То есть это что-то простое и незатейливое – ничего там биологически активного быть не должно, Вот в действенность супа из акульих плавников поверить легче – что-то в них полезное может и быть, а в роге-то что?! А собственно говоря, почему действующее начало должно обязательно иметь химическую природу? Может быть, это поздние предрассудки «белого» человека? Может быть, действующее начало заключается в положении или форме? Плавники у акулы, в отличие от большинства рыб, не складываются, они (пардон!) торчат. Может, в этом все и дело? А рог у носорога… Ну, в общем, он, конечно, соответствующую часть мужского тела напоминает не сильно, но зато, скажем так: в отличие от последней, всегда находится в боевом положении. Разве это не аргумент? Если люди верили сотни и тысячи лет, что суп из плавников или настойка из рога помогает, значит, так оно и есть. Главное, как говорится, чтобы вера была (Кашпировский подтвердит!), и все получатся. Особенно если снадобье сильно дорогое или достать его трудно. «Ну, ладно, во всяком случае, теперь ясно, зачем неандертальцам носорог – уж больно неудобная добыча. Они, кажется, по нашей археологии, тоже в основном питались мелкими копытными типа северных оленей. Интересно, как их-то они добывала без луков?»
Семен попытался задать вопрос напрямую, но, сообразив, что разбираться с этим придется до утра, сменил тему:
– Ладно, объясни мне что-нибудь простенькое. Например, почему охотники не стали преследовать зверя дальше? Он же был ранен – ну, побегает-побегает, да и свалится где-нибудь…
Поддерживать «ментальный» контакт с собеседником, лица которого не видно, было трудно, и Семен смог понять только, что носорог как бы пришел туда, куда нужно, – в ыпор, где и должен был отдать концы. Однако охотничья магия не сработала, и он убежал – так какой же смысл его преследовать?! То есть происшедшее однозначно указывает на магическую ошибку, а раз она имеет место быть, то дальнейшие действия заведомо бесполезны.
«Ну и что на это можно возразить? – озадачился Семен. – Если человек перестал верить в возможность удачи, то она от него, скорее всего, действительно отвернется. Это вполне естественно».
Тирах отошел медитировать к костру, а Семен вновь улегся на свое некомфортабельное ложе и стал внушать себе, что, в конце концов, плохо лежать – это все-таки лучше, чем хорошо стоять или тем более бежать. Надо научиться получать удовольствие от простых вещей, и тогда жизнь будет наполнена маленькими радостями. «Ну чем не праздник, что можно лежать и не двигаться? Чем не радость, что желудок наполнен хоть и сырым, но настоящим и к тому же свежим мясом? Как в том приколе:
– Хорошо-то как, Маша!
– Я не Маша.
– Всё равно хорошо!..
И чего я привязался к Тираху? Нужны мне все эти неандертальцы! Кроманьонцы, конечно, тоже не подарок, но все-таки… Нашел, чем интересоваться: что они да как они… Накормили, и ладно. Накормили… А кстати, откуда у них мясо? Свежее? Никто сегодня, кажется, ничего не добыл. У них тут что, где-то тайник? Глупость какая… А вчера? Ведь тоже вечером кормили. И тоже свежее… На оленину не похоже… Конина? Сайгак? Нет, пожалуй… А сколько хьюггов в моем „конвое"? Часть из них все время где-то рыскала, пока шли по степи. Вместе они собирались только в темноте. – Но здесь-то они, кажется, собрались все, а вначале их явно было больше. Может, Тирах часть своих людей отправил вперед? Наверное, отправил… Но, черт побери, где же они сегодня достали мясо?!»
Семён сытно рыгнул и подумал, что знание иногда все-таки бывает лишним. Совершенно лишним! Он приказал себе больше не думать на эту тему. Совсем. Как ни странно, это получилось без особого труда, потому что он просто уснул – отключился резко и полностью, как это обычно случалось с ним в последние дни.
Когда его разбудили, ощущение было таким, будто прошло всего несколько минут и ночь продолжается – темно, хоть глаз выколи! Тем не менее от костра не осталось и следа, а вокруг перемещались и тихо переговаривались невнятные фигуры. «И чего им не спится, гадам?! – раздраженно думал Семен, справляя малую нужду. – Господи, за что?! Спал бы сейчас в своем вигваме с Веткой под боком. Она так уютно сопит по утрам…»
Разбираться с тем, что происходит вокруг, Семёну решительно не хотелось. Гораздо интересней был собственный внутренний мир: «Просто удивительно: вот ведь я отчаянно тоскую не по родному миру, а по маленьким радостям этого. Почему? Неужели так быстро прижился? Или это происходят какие-то компенсационные процессы с памятью? Ну, то есть инстинкт самосохранения включил в черепушке какой-то механизм, который, как ластик, принялся стирать остроту опасных воспоминаний и, наоборот, усиливать те, которые способствуют выживанию. „Дом" для меня уже не квартира в „том" мире, а вигвам, построенный здесь собственными руками. Может быть, эти местные верования о верхних и нижних мирах, возрождениях и переселениях душ имеют под собой какую-то реальную основу? Может, я тогда действительно умер, как Юрка, как американец? И теперь пребываю в некоем посмертии? Если допустить, что это так, то… То почему бы не предположить, что и ребята живы в какой-то иной реальности? А в какой-то другой валяется мой изуродованный труп? Брр! Семен Николаевич! Возьмите себя в руки! Вы просто выпали из своего социума и теперь постепенно теряете почву под ногами. Ваши естественнонаучные верования и убеждения здесь никто не поддерживает, а быть самым умным, точнее – самым знающим очень трудно, когда этого никто не признает и не понимает».
От мыслей своих Семен оторвался, когда почувствовал усталость – вместе с хьюггами ему пришлось в хорошем темпе подниматься по склону. Судя по всему, дело шло к рассвету – что-то под ногами было уже видно. Тем не менее он пару раз приложился к камням пораненной вчера коленкой и возмутился: «Что это у них тут – утренняя зарядка, что ли?! Прут и прут вверх! Может, зря я их слушаюсь? Взять да и послать их куда подальше! А будут недовольны – посохом по башке!» Мысль была, конечно, соблазнительная, но Семен вспомнил, чем кончилось применение насилия при первом знакомстве, и решил пока опыт не повторять. Кроме того, у него была слабая надежда, что ведут его куда-то не для того, чтобы съесть.
Там, где они поднимались, высота склона вряд ли превышала сотню метров. Пустяки, конечно, но по осыпям, да в полутьме, да толком не проснувшись… И что самое обидное: на этом все и кончилось! Влезли наверх и уселись на поросшую лишайником и присыпанную оленьим пометом щебенку. «Ну что за люда?! – негодовал Семен, пытаясь восстановить дыхание. – Что, нельзя было подождать полчаса до рассвета? Ур-роды!»
Край солнца показался над горизонтом, и Семен перестал злиться. Они находились отнюдь не на самой высокой точке горного района, но достаточно возвышенной, чтобы вид отсюда открывался на десятки километров: вот она, страна хьюггов…
Они пришли сюда с востока – оттуда, где сейчас рос, набирая силу, край солнечного диска. Он высветил сначала бескрайнюю степь с налитыми темнотой распадками, долинами мелких ручьев и речек. Затем желто засветились скалистые гребни и небольшие, заросшие травой плато горной страны, на краю которой они находились. Ее противоположного конца видно не было. Этот участок суши, наверное, когда-то давно испытал воздымание, и горные породы начали активно размываться. Или, точнее, здесь когда-то царил лед. Только это было очень давно, и ледниковые формы рельефа – кары, цирки, троговые долины – угадываются уже с трудом. Кругом осадочные породы, слои которых залегают горизонтально. Они создают обширные площади наверху, соединенные узкими перешейками водоразделов. Многие из них уже разрушены эрозией и образуют седловины – перевалы. Чередование слоев известняка и песчаника создает характерные уступы на склонах – одни породы разрушаются быстрее, чем другие. Кое-где на водоразделах виднеются столбообразные останцы. Никакой особой экзотики – огромных каньонов, пропастей и обрывов не видно, перепады высот, кажется, мало где превышают первую сотню метров. В общем, очень милая и симпатичная страна – заниматься здесь геологической съемкой одно удовольствие. Почти все склоны и водоразделы легко проходимы, воды хватает, а в некоторых долинах вроде бы темнеет вполне приличная растительность. «Вот если бы мне пришлось изучать этот район… Первый маршрут я бы заложил там, где выходят самые нижние слои. А потом прошел бы вон по тому распадку, поднялся бы на плато и спустился с другой стороны, продублировав разрез, чтобы выяснить, как по простиранию слоев меняются мощности и литологический состав. А вот тут, с севера на юг, похоже, проходит разлом – он трассируется распадками и как бы срезает заднюю стенку нашего цирка. Там наверняка должны быть небольшие обрывчики, в которых очень удобно искать остатки ископаемой фауны. Но сначала я бы занялся дешифрированием аэрофотоснимков. Тут наверняка удалось бы высмотреть несколько маркирующих горизонтов, которые тянутся на сотни километров. А еще… М-м-да, о чем это я?!»
Падение с горних высей на грешную землю было безболезненным, но весьма неприятным: хьюгги сидели как истуканы, сложив короткие волосатые ноги по-турецки и обратив свои вытянутые безбородые лица к восходящему солнцу. «Опять медитируют, – подумал Семен. – Они что, еще и солнцепоклонники к тому же? Впрочем, вряд ли… А вот что по-настоящему обидно… Нет, не то, что я оказался лишен возможности жить в нормальном цивилизованном мире, а то, что не могу заниматься единственным делом в жизни, которое мне по-настоящему нравится, – изучать геологию, раскапывать и описывать новые виды древних ракушек. Приращивать знание человечества, одним словом. Кому тут нужны знания?! Хотя и ТАМ очень многие считают, что они не нужны… Ладно, что происходит-то?»
А ничего вокруг не происходило, если не считать того, что на противоположной стороне цирка наверху копошилось несколько человеческих фигур, отбрасывающих длинные тени. От нечего делать Семен стал наблюдать за ними. Кажется, там трое хьюггов что-то строят – воздвигают из камней нечто вроде невысоких пирамидок. Одна, вторая, третья… Закончив одно сооружение, они начинают строить следующее рядом или отойдя на десяток метров в сторону. Смысл их деятельности понять трудно: если они пытаются перегородить этими штуками водораздел, то почему не в самом узком месте, а там, где он уже достаточно широкий? Маркируют этими пирамидками начало крутого склона? Но они выставляют их не в линию, а скорее в шахматном порядке – зачем?
Тирах сидел довольно далеко, а выражение лиц соседей было таким, что разговаривать с ними ну никак не хотелось. Впрочем, совсем не факт, что кто-нибудь из них захотел бы ответить. Кажется, весь его конвой присутствовал в полном составе, во всяком случае, их было не меньше, чем вчера. А вот охотники на носорога бесследно исчезли. Впрочем, нельзя было исключать и того, что именно они и строят пирамидки на дальнем склоне, но Семен почему-то в этом сомневался. Ничего иного ему не оставалось, кроме как сидеть вместе со всеми и созерцать раскинувшийся вокруг пейзаж.
Через некоторое время «строители», вероятно выполнив план, куда-то исчезли. Окрестности стали совсем безжизненны и неподвижны. Когда солнце ощутимо припекло, Семен стянул через голову рубаху, подложил ее под себя и стал размышлять, не будет ли неприличным, если он немного вздремнет? Эта мысль нравилась ему все больше и больше, но мешали оводы, которые время от времени пикировали на его обнаженное тело. «Интересно, откуда они взялись тут – наверху? Вчера, кажется, их и внизу-то не было».
Загадка появления оводов разъяснилась ближе к полудню: по склону из цирка поднимался олень – обычный северный олень, довольно крупный самец с хорошо развитыми рогами. Семен готов был поспорить, что он тут не один, и, конечно, не ошибся. Олени – почти исключительно самцы разных размеров и возрастов – неторопливо брели вверх по склону, пощипывая на пути редкую траву. Поднимались они целенаправленно, но довольно хаотично – по всему восточному склону цирка. Правда, на ту часть склона, где стояли каменные пирамидки хьюггов, заходить они избегали – забирали левее и продолжали свой неторопливый подъем.
Это движение продолжалось довольно долго – Семен досчитал до двух сотен, а потом бросил это занятие – в общем, их много. И все уходят по водоразделу куда-то к северу и там, вероятно, начинают спускаться, поскольку из виду исчезают. Постепенно оленей становилось все меньше и меньше, зато среди них стали появляться особи с совсем маленькими рогами и детеныши. «Важенки с молодняком, – догадался Семен. – Сейчас, наверное, пойдет вторая волна». Он не ошибся: коричнево-серые бока и спины оленей вновь заполнили весь склон.
Атаки оводов стали еще интенсивнее, и Семен счел за благо надеть рубаху. «Надо же, как интересно: этих зловредных мух полно, а вот комаров почти нет. Интересно, почему? Нельзя же сказать, что они совсем отсутствуют в биоценозах этого мира – есть они, родимые, но мало – с нашей Чукоткой никакого сравнения. Может быть, потому, что здесь, в общем-то, сухо? А наша тундра представляет собой, по сути, одно разросшееся от горизонта до горизонта болото?»
Активный ход оленей закончился где-то во второй половине дня. Животные, правда, не исчезли – здесь и там виднелись буровато-серые пятна отставших важенок. Сидеть Семену надоело отчаянно: хотелось есть, пить и спать. Собственно говоря, эти желания были с ним неразлучны, но при движении на всё это можно было не обращать внимания, а когда нечего делать… «Одна радость – знакомых встретил. Олешки, похоже, совсем не изменились за тысячи лет. Ну, разве что в колхозных стадах они измельчали. Вряд ли в здешних местах происходят массовые сезонные миграции копытных, подобные миграциям североамериканских карибу. Считается, что их причиной является обилие летом кровососущих насекомых: из-за них весной оленям приходится покидать благодатную лесотундру и двигаться на открытые пространства поближе к морю, где дуют ветра. А здесь, кажется, условия иные, и происходят только локальные перемещения стад. Вот такое перемещение и имело место: небольшое – несколько тысяч голов – стадо перешло из одной речной системы в другую. А что делали хьюгги? Сооружали какие-то пирамидки из камней. Или, может быть, эти штуки тут уже были, и они их только немного подремонтировали? Кажется, нечто подобное описано Фарли Моуэтом из практики материковых эскимосов Канады. Иннуиты при помощи таких сооружений направляли потоки мигрирующих карибу в нужное место, в какую-нибудь узость, где и устраивали их забой. Вряд ли олени воспринимали этих „каменных людей" как живых и пугались, скорее относили их к необычным проявлениям неживой природы и потому предпочитали сторониться. В стране Барренс карибу перли плотной массой, и пугала ставились на перешейках между озерами, где животным не было места для маневра. Но там забой производился из луков или ружей – то есть с приличного расстояния, поскольку живых людей олени боялись гораздо сильнее, чем „каменных". Здесь же не тундра, а низкие горы, по которым олени ходят практически в любом направлении. Каменные пугала (если это действительно они) поставлены там, где идти удобнее всего, но они мало влияют на движение оленей. Когда животных становится слишком много, они преспокойно идут между столбами. Кроме того, никто на них, похоже, не нападает и не тревожит. Да и как их можно атаковать на водоразделе, не имея дальнобойного оружия? Уж на бросок-то копья они не подпустят – совершенно точно. Впрочем, может быть, это вовсе не охота, а какое-нибудь магическое действие?»
Когда последняя важенка скрылась из виду, Тирах молча поднялся на ноги. Вся компания последовала его примеру: встали, дружно справили малую нужду и, привычно выстраиваясь цепочкой, двинулись по водоразделу вслед ушедшим оленям. Надо сказать, что, пока они сидели, Семен довольно отчетливо ощущал исходящее от хьюггов чувство подавленности и страха. Появление оленей на него, кажется, совсем не повлияло, зато теперь они как бы радовались скорому избавлению от опасности. «И что им тут наверху так не нравится? – недоумевал Семен. И вдруг сообразил: – Да Змеиный Зуб же! Далекая остроконечная вершина отсюда просматривается как на ладони. Хьюгги же изо всех сил стараются держаться к ней спиной или, во всяком случае, не смотреть в ту сторону. Вот и сейчас идут, торопятся, а морды у всех повернуты вправо – не дай Бог зацепить взглядом! Вот чудики – нашли чего бояться! Если я соберусь от них убегать, то надо двигаться в ту сторону – уж точно не поймают!»
Между тем хьюгги сменили торопливый шаг почти на бег, словно за ними кто-то гнался. Поддавшись общей атмосфере тревоги, Семен тоже старался не смотреть в запретную сторону – еще обвинят в чем-нибудь лишнем. Топча мелкую щебенку, перемешанную с катышками оленьего помета, они прошли сквозь строй пирамидок-пугал. Точнее, это был не строй, а зона шириной метров десять-пятнадцать и длиной метров пятьдесят, наискосок перегораживающая почти весь водораздел. Пирамидки стояли в трех-пяти метрах друг от друга, а возле левого перегиба склона оставляли довольно широкий проход.
Пройдя еще сотню метров, Тирах свернул на левый водораздел, который, полого понижаясь, уходил к западу. Тут уж хьюгги вообще стали двигаться почти боком, словно выполняли одно из упражнений динамической разминки. «Интересное кино, – злился Семен, спотыкаясь о собственные ноги, – если уж они так боятся Змеиного Зуба, то уходили бы за гребень вправо, так ведь нет, прутся именно сюда! А спускаться в ручей они, что, вообще раком будут?!»
Самое смешное, что именно так все и произошло. Наверное, со стороны выглядело это забавно, но Семену было не до веселья. Споткнувшись пару раз, он решил двигаться по-человечески, но ничего не вышло: двое ближайших хьюггов буквально накинулись на него и попытались развернуть лицом к склону. Семену это совершенно не понравилось: хьюггов он грубо отпихнул, погрозил им посохом и обругал матом порусски, но решил больше не экспериментировать с местными суевериями. Наконец злополучная вершина скрылась за гребнем противоположного склона. Хыогги приветствовали это событие радостными всхрюкиваниями и, развернувшись, сбежали вниз к ручью. Довольные и почти счастливые, они принялись там пить воду и, кажется, обмениваться впечатлениями, словно благополучно пережили опасное приключение.
Семен спустился последним и тоже решил, пользуясь случаем, утолить жажду, но вода оказалась изрядно взбаламученной. Ему пришлось обойти компанию своих спутников, чтобы оказаться выше них по течению. Однако и там вода была отнюдь не кристально прозрачной. «Вот уж чего не могу припомнить, так это горный ручей с мутной водой в верховьях. Там что, кто-то топтался по руслу? Олени, кажется, сюда не спускались, а ушли по водоразделу севернее. Может, там болото какое-то? Странно…»
Семен все-таки напился, поскольку совсем не был уверен, что такая возможность представится в ближайшее время. В последние дни они двигались преимущественно в западном направлении, но кто знает, что там дальше на уме у хьюггов? По идее, можно идти по руслу вниз, но оно сплошь завалено глыбами известняка и песчаника. Оно и понятно – здесь же зона разлома, который хорошо виден сверху. Ниже по течению эти завалы должны кончиться.
К удивлению Семена, хьюгги устроили совещание. Это было, пожалуй, в первый раз – обычно решения Тирах принимал единолично. В данном случае он, похоже, колебался, а воины робко на чем-то настаивали. Но продолжалось это недолго: прыгая с камня на камень, вся компания двинулась вверх по течению. Мнением Семена не поинтересовались, и ему просто пришлось занять свое место в строю. «Хорошенькое дело: мы, похоже, возвращаемся. Эдак скоро будем почти под тем местом, где на водоразделе стоят пирамидка. Чего мы там забыли?» Однако приставать к кому-то с вопросами возможности не было – путь проходил между известковых глыб, а кое-где и прямо по ним, так что все внимание пришлось переключить на ноги. Вообще-то, двигаться по таким завалам не так уж и трудно, но только когда идешь не спеша и сам выбираешь дорогу. А когда пытаешься повторять движения идущего впереди, да еще и в хорошем темпе, то получается уже не ходьба, а какая-то рискованная акробатика. Особенно если учесть, что босые заскорузлые ступни хьюггов на камнях их держали значительно лучше, чем порядком уже изодранные мокасины Семена. Впрочем, через сотню метров возникло подозрение, что дорога эта хьюггам хорошо знакома, а некоторые из камней в удобных местах явно стерты, словно по ним ступали множество раз.
От верховьев они находились недалеко, и весь путь занял вряд ли больше 30–40 минут. Тем не менее Семен всерьез начал беспокоиться за судьбу своей обуви: «Босиком никуда не пойду, – решил он. – Пусть хоть несут, хоть на месте убивают! Нужен кусок толстой шкуры какой-нибудь зверюги для новых тапочек…»
Сквозь вонь потных тел идущих впереди хьюггов пробился какой-то новый запах. Что он означает и откуда взялся, гадать долго не пришлось. Миновав очередную глыбу, закрывающую обзор, Семен увидел верховья ручья.
Противоположный склон небольшой котловины представлял собой обрыв высотой метров 30–40. Точнее, это был не один обрыв, а череда скальных выходов, разделенных кое-где осыпями. Там, где горные массивы рассекаются свежими (в геологическом, конечно, смысле) разломами, такие формы не редкость. Выбрав правильный путь, подняться по такому склону не трудно, а вот спуститься…
Но они спустились.
У основания нижней скалы громоздилась куча оленьих туш.
Она шевелилась – большинство верхних были еще живы.
«Вот и вся любовь… – оторопело пробормотал Семен. – Вот и вся любовь…»
До них было не больше полусотни метров. Безумные глаза, высунутые языки, обломанные рога…
В основном важенки. Самцы в нижнем слое.
Они не летели с обрыва в пропасть, как это изображают в книжках про охоту первобытных. Они валились сюда, не в силах удержаться на склоне. Наверное, мало кому повезло сразу свернуть себе шею – олени хорошо ходят по горам.
Первых раздавили те, кто свалился следом. Верхних прикончить некому. Торчат кости переломанных ног…
Господи, разве олени могут издавать такие звуки?! У них же, кажется, нет голосовых связок!!
Вон тот пытается встать – совсем молодой олешек. Не может – у него придавлены задние ноги. А вот у этой сломаны обе передние – задирает круп, мотает головой, блеет…
Чуть в стороне, у воды, два незнакомых хьюгга свежуют оленью тушу. Еще двое ломают ветки кустов на склоне, вероятно собираясь разжечь костер.
Семен опустился на корточки, прислонился спиной к корявой поверхности камня, закрыл глаза: «Их тут немного – сотни полторы, наверное. А может быть, две. Наверняка большинство протухнет и сгниёт. А белая дрянь на склонах – это кости. Много костей. Это здесь не первый раз. И тропа сюда протоптана. По местным меркам» наверное, целая дорога…
Но как же так?! Как такое может быть?! Ведь никто их не пугал, не загонял на обрыв! Животные же как-то умудряются чувствовать опасность! Как-то… Умудряются… Да ни черта они не умудряются! Главное, чтобы пошел первый, а уж остальные за ним!
Всё предельно просто, всё в строгом соответствии с законами природы. Олени тут ходили, может быть, тысячи лет – вон какие тропы протоптали на камнях. А район сейсмоактивный – на одном из склонов произошёл обвал или оползень, обнажились скалы. Две-три оленьих тропы ведут теперь на спуск, с которого возврата нет, только сверху-то этого не видно. Ну, а те, кто ступил на него, уже не поделятся впечатлениями. Кто-то, может быть, и повернул бы назад от края первой скалы, да сверху уже напирают следующие… И пошло-поехало… Можно поаплодировать наблюдательности и изобретательности хьюгтов. Там – наверху – они своими каменными пугалами чуть-чуть подправляют маршрут идущих оленей – и все дела… Но почему, черт побери, они не могут добить раненых?! Ведь это же невыносимо!!»
Семен совсем не был уверен, что ему обязательно нужно знать, кто такой хиндак и что это за ндарги. Тем не менее он в категорической форме потребовал объяснений – лишних знаний, пожалуй, не бывает. Тираху пришлось отвечать. Семен, правда, вскоре пожалел о своем чрезмерном любопытстве, поскольку понял из всего сказанного хорошо если одну треть. Кажется, хиндак был не то вождем, не то колдуном (а может быть, все в одном стакане?) некоей общности этих самых ндаргов. Сила и влияние хиндака основывается на его… гм… скажем так: сексуальной мощи (а на чем же еще?!), но он недавно подвергся вредоносному воздействию другого хиндака (или еще кого-то), в результате у него возникли (или только еще могут возникнуть?) проблемы с этой самой мощью. Проблему сохранения и усиления, как известно, можно радикально решить только с помощью… этого самого. Чего? Если Семен понял правильно, то имелся в виду носорожий рог. Именно за ним, после исполнения массы всяких обрядов и магических манипуляций, и была отправлена группа охотников.
Семён стал чесать затылок и усиленно ворошить память. Кажется, в его мире тоже бытует (кое-где) поверье, что носорожий рог увеличивает мужскую силу. Это с одной стороны. А с другой – состоит эта штука вроде бы из того же вещества, что шерсть, волосы и, кажется, ногти. То есть это что-то простое и незатейливое – ничего там биологически активного быть не должно, Вот в действенность супа из акульих плавников поверить легче – что-то в них полезное может и быть, а в роге-то что?! А собственно говоря, почему действующее начало должно обязательно иметь химическую природу? Может быть, это поздние предрассудки «белого» человека? Может быть, действующее начало заключается в положении или форме? Плавники у акулы, в отличие от большинства рыб, не складываются, они (пардон!) торчат. Может, в этом все и дело? А рог у носорога… Ну, в общем, он, конечно, соответствующую часть мужского тела напоминает не сильно, но зато, скажем так: в отличие от последней, всегда находится в боевом положении. Разве это не аргумент? Если люди верили сотни и тысячи лет, что суп из плавников или настойка из рога помогает, значит, так оно и есть. Главное, как говорится, чтобы вера была (Кашпировский подтвердит!), и все получатся. Особенно если снадобье сильно дорогое или достать его трудно. «Ну, ладно, во всяком случае, теперь ясно, зачем неандертальцам носорог – уж больно неудобная добыча. Они, кажется, по нашей археологии, тоже в основном питались мелкими копытными типа северных оленей. Интересно, как их-то они добывала без луков?»
Семен попытался задать вопрос напрямую, но, сообразив, что разбираться с этим придется до утра, сменил тему:
– Ладно, объясни мне что-нибудь простенькое. Например, почему охотники не стали преследовать зверя дальше? Он же был ранен – ну, побегает-побегает, да и свалится где-нибудь…
Поддерживать «ментальный» контакт с собеседником, лица которого не видно, было трудно, и Семен смог понять только, что носорог как бы пришел туда, куда нужно, – в ыпор, где и должен был отдать концы. Однако охотничья магия не сработала, и он убежал – так какой же смысл его преследовать?! То есть происшедшее однозначно указывает на магическую ошибку, а раз она имеет место быть, то дальнейшие действия заведомо бесполезны.
«Ну и что на это можно возразить? – озадачился Семен. – Если человек перестал верить в возможность удачи, то она от него, скорее всего, действительно отвернется. Это вполне естественно».
Тирах отошел медитировать к костру, а Семен вновь улегся на свое некомфортабельное ложе и стал внушать себе, что, в конце концов, плохо лежать – это все-таки лучше, чем хорошо стоять или тем более бежать. Надо научиться получать удовольствие от простых вещей, и тогда жизнь будет наполнена маленькими радостями. «Ну чем не праздник, что можно лежать и не двигаться? Чем не радость, что желудок наполнен хоть и сырым, но настоящим и к тому же свежим мясом? Как в том приколе:
– Хорошо-то как, Маша!
– Я не Маша.
– Всё равно хорошо!..
И чего я привязался к Тираху? Нужны мне все эти неандертальцы! Кроманьонцы, конечно, тоже не подарок, но все-таки… Нашел, чем интересоваться: что они да как они… Накормили, и ладно. Накормили… А кстати, откуда у них мясо? Свежее? Никто сегодня, кажется, ничего не добыл. У них тут что, где-то тайник? Глупость какая… А вчера? Ведь тоже вечером кормили. И тоже свежее… На оленину не похоже… Конина? Сайгак? Нет, пожалуй… А сколько хьюггов в моем „конвое"? Часть из них все время где-то рыскала, пока шли по степи. Вместе они собирались только в темноте. – Но здесь-то они, кажется, собрались все, а вначале их явно было больше. Может, Тирах часть своих людей отправил вперед? Наверное, отправил… Но, черт побери, где же они сегодня достали мясо?!»
Семён сытно рыгнул и подумал, что знание иногда все-таки бывает лишним. Совершенно лишним! Он приказал себе больше не думать на эту тему. Совсем. Как ни странно, это получилось без особого труда, потому что он просто уснул – отключился резко и полностью, как это обычно случалось с ним в последние дни.
Когда его разбудили, ощущение было таким, будто прошло всего несколько минут и ночь продолжается – темно, хоть глаз выколи! Тем не менее от костра не осталось и следа, а вокруг перемещались и тихо переговаривались невнятные фигуры. «И чего им не спится, гадам?! – раздраженно думал Семен, справляя малую нужду. – Господи, за что?! Спал бы сейчас в своем вигваме с Веткой под боком. Она так уютно сопит по утрам…»
Разбираться с тем, что происходит вокруг, Семёну решительно не хотелось. Гораздо интересней был собственный внутренний мир: «Просто удивительно: вот ведь я отчаянно тоскую не по родному миру, а по маленьким радостям этого. Почему? Неужели так быстро прижился? Или это происходят какие-то компенсационные процессы с памятью? Ну, то есть инстинкт самосохранения включил в черепушке какой-то механизм, который, как ластик, принялся стирать остроту опасных воспоминаний и, наоборот, усиливать те, которые способствуют выживанию. „Дом" для меня уже не квартира в „том" мире, а вигвам, построенный здесь собственными руками. Может быть, эти местные верования о верхних и нижних мирах, возрождениях и переселениях душ имеют под собой какую-то реальную основу? Может, я тогда действительно умер, как Юрка, как американец? И теперь пребываю в некоем посмертии? Если допустить, что это так, то… То почему бы не предположить, что и ребята живы в какой-то иной реальности? А в какой-то другой валяется мой изуродованный труп? Брр! Семен Николаевич! Возьмите себя в руки! Вы просто выпали из своего социума и теперь постепенно теряете почву под ногами. Ваши естественнонаучные верования и убеждения здесь никто не поддерживает, а быть самым умным, точнее – самым знающим очень трудно, когда этого никто не признает и не понимает».
От мыслей своих Семен оторвался, когда почувствовал усталость – вместе с хьюггами ему пришлось в хорошем темпе подниматься по склону. Судя по всему, дело шло к рассвету – что-то под ногами было уже видно. Тем не менее он пару раз приложился к камням пораненной вчера коленкой и возмутился: «Что это у них тут – утренняя зарядка, что ли?! Прут и прут вверх! Может, зря я их слушаюсь? Взять да и послать их куда подальше! А будут недовольны – посохом по башке!» Мысль была, конечно, соблазнительная, но Семен вспомнил, чем кончилось применение насилия при первом знакомстве, и решил пока опыт не повторять. Кроме того, у него была слабая надежда, что ведут его куда-то не для того, чтобы съесть.
Там, где они поднимались, высота склона вряд ли превышала сотню метров. Пустяки, конечно, но по осыпям, да в полутьме, да толком не проснувшись… И что самое обидное: на этом все и кончилось! Влезли наверх и уселись на поросшую лишайником и присыпанную оленьим пометом щебенку. «Ну что за люда?! – негодовал Семен, пытаясь восстановить дыхание. – Что, нельзя было подождать полчаса до рассвета? Ур-роды!»
Край солнца показался над горизонтом, и Семен перестал злиться. Они находились отнюдь не на самой высокой точке горного района, но достаточно возвышенной, чтобы вид отсюда открывался на десятки километров: вот она, страна хьюггов…
Они пришли сюда с востока – оттуда, где сейчас рос, набирая силу, край солнечного диска. Он высветил сначала бескрайнюю степь с налитыми темнотой распадками, долинами мелких ручьев и речек. Затем желто засветились скалистые гребни и небольшие, заросшие травой плато горной страны, на краю которой они находились. Ее противоположного конца видно не было. Этот участок суши, наверное, когда-то давно испытал воздымание, и горные породы начали активно размываться. Или, точнее, здесь когда-то царил лед. Только это было очень давно, и ледниковые формы рельефа – кары, цирки, троговые долины – угадываются уже с трудом. Кругом осадочные породы, слои которых залегают горизонтально. Они создают обширные площади наверху, соединенные узкими перешейками водоразделов. Многие из них уже разрушены эрозией и образуют седловины – перевалы. Чередование слоев известняка и песчаника создает характерные уступы на склонах – одни породы разрушаются быстрее, чем другие. Кое-где на водоразделах виднеются столбообразные останцы. Никакой особой экзотики – огромных каньонов, пропастей и обрывов не видно, перепады высот, кажется, мало где превышают первую сотню метров. В общем, очень милая и симпатичная страна – заниматься здесь геологической съемкой одно удовольствие. Почти все склоны и водоразделы легко проходимы, воды хватает, а в некоторых долинах вроде бы темнеет вполне приличная растительность. «Вот если бы мне пришлось изучать этот район… Первый маршрут я бы заложил там, где выходят самые нижние слои. А потом прошел бы вон по тому распадку, поднялся бы на плато и спустился с другой стороны, продублировав разрез, чтобы выяснить, как по простиранию слоев меняются мощности и литологический состав. А вот тут, с севера на юг, похоже, проходит разлом – он трассируется распадками и как бы срезает заднюю стенку нашего цирка. Там наверняка должны быть небольшие обрывчики, в которых очень удобно искать остатки ископаемой фауны. Но сначала я бы занялся дешифрированием аэрофотоснимков. Тут наверняка удалось бы высмотреть несколько маркирующих горизонтов, которые тянутся на сотни километров. А еще… М-м-да, о чем это я?!»
Падение с горних высей на грешную землю было безболезненным, но весьма неприятным: хьюгги сидели как истуканы, сложив короткие волосатые ноги по-турецки и обратив свои вытянутые безбородые лица к восходящему солнцу. «Опять медитируют, – подумал Семен. – Они что, еще и солнцепоклонники к тому же? Впрочем, вряд ли… А вот что по-настоящему обидно… Нет, не то, что я оказался лишен возможности жить в нормальном цивилизованном мире, а то, что не могу заниматься единственным делом в жизни, которое мне по-настоящему нравится, – изучать геологию, раскапывать и описывать новые виды древних ракушек. Приращивать знание человечества, одним словом. Кому тут нужны знания?! Хотя и ТАМ очень многие считают, что они не нужны… Ладно, что происходит-то?»
А ничего вокруг не происходило, если не считать того, что на противоположной стороне цирка наверху копошилось несколько человеческих фигур, отбрасывающих длинные тени. От нечего делать Семен стал наблюдать за ними. Кажется, там трое хьюггов что-то строят – воздвигают из камней нечто вроде невысоких пирамидок. Одна, вторая, третья… Закончив одно сооружение, они начинают строить следующее рядом или отойдя на десяток метров в сторону. Смысл их деятельности понять трудно: если они пытаются перегородить этими штуками водораздел, то почему не в самом узком месте, а там, где он уже достаточно широкий? Маркируют этими пирамидками начало крутого склона? Но они выставляют их не в линию, а скорее в шахматном порядке – зачем?
Тирах сидел довольно далеко, а выражение лиц соседей было таким, что разговаривать с ними ну никак не хотелось. Впрочем, совсем не факт, что кто-нибудь из них захотел бы ответить. Кажется, весь его конвой присутствовал в полном составе, во всяком случае, их было не меньше, чем вчера. А вот охотники на носорога бесследно исчезли. Впрочем, нельзя было исключать и того, что именно они и строят пирамидки на дальнем склоне, но Семен почему-то в этом сомневался. Ничего иного ему не оставалось, кроме как сидеть вместе со всеми и созерцать раскинувшийся вокруг пейзаж.
Через некоторое время «строители», вероятно выполнив план, куда-то исчезли. Окрестности стали совсем безжизненны и неподвижны. Когда солнце ощутимо припекло, Семен стянул через голову рубаху, подложил ее под себя и стал размышлять, не будет ли неприличным, если он немного вздремнет? Эта мысль нравилась ему все больше и больше, но мешали оводы, которые время от времени пикировали на его обнаженное тело. «Интересно, откуда они взялись тут – наверху? Вчера, кажется, их и внизу-то не было».
Загадка появления оводов разъяснилась ближе к полудню: по склону из цирка поднимался олень – обычный северный олень, довольно крупный самец с хорошо развитыми рогами. Семен готов был поспорить, что он тут не один, и, конечно, не ошибся. Олени – почти исключительно самцы разных размеров и возрастов – неторопливо брели вверх по склону, пощипывая на пути редкую траву. Поднимались они целенаправленно, но довольно хаотично – по всему восточному склону цирка. Правда, на ту часть склона, где стояли каменные пирамидки хьюггов, заходить они избегали – забирали левее и продолжали свой неторопливый подъем.
Это движение продолжалось довольно долго – Семен досчитал до двух сотен, а потом бросил это занятие – в общем, их много. И все уходят по водоразделу куда-то к северу и там, вероятно, начинают спускаться, поскольку из виду исчезают. Постепенно оленей становилось все меньше и меньше, зато среди них стали появляться особи с совсем маленькими рогами и детеныши. «Важенки с молодняком, – догадался Семен. – Сейчас, наверное, пойдет вторая волна». Он не ошибся: коричнево-серые бока и спины оленей вновь заполнили весь склон.
Атаки оводов стали еще интенсивнее, и Семен счел за благо надеть рубаху. «Надо же, как интересно: этих зловредных мух полно, а вот комаров почти нет. Интересно, почему? Нельзя же сказать, что они совсем отсутствуют в биоценозах этого мира – есть они, родимые, но мало – с нашей Чукоткой никакого сравнения. Может быть, потому, что здесь, в общем-то, сухо? А наша тундра представляет собой, по сути, одно разросшееся от горизонта до горизонта болото?»
Активный ход оленей закончился где-то во второй половине дня. Животные, правда, не исчезли – здесь и там виднелись буровато-серые пятна отставших важенок. Сидеть Семену надоело отчаянно: хотелось есть, пить и спать. Собственно говоря, эти желания были с ним неразлучны, но при движении на всё это можно было не обращать внимания, а когда нечего делать… «Одна радость – знакомых встретил. Олешки, похоже, совсем не изменились за тысячи лет. Ну, разве что в колхозных стадах они измельчали. Вряд ли в здешних местах происходят массовые сезонные миграции копытных, подобные миграциям североамериканских карибу. Считается, что их причиной является обилие летом кровососущих насекомых: из-за них весной оленям приходится покидать благодатную лесотундру и двигаться на открытые пространства поближе к морю, где дуют ветра. А здесь, кажется, условия иные, и происходят только локальные перемещения стад. Вот такое перемещение и имело место: небольшое – несколько тысяч голов – стадо перешло из одной речной системы в другую. А что делали хьюгги? Сооружали какие-то пирамидки из камней. Или, может быть, эти штуки тут уже были, и они их только немного подремонтировали? Кажется, нечто подобное описано Фарли Моуэтом из практики материковых эскимосов Канады. Иннуиты при помощи таких сооружений направляли потоки мигрирующих карибу в нужное место, в какую-нибудь узость, где и устраивали их забой. Вряд ли олени воспринимали этих „каменных людей" как живых и пугались, скорее относили их к необычным проявлениям неживой природы и потому предпочитали сторониться. В стране Барренс карибу перли плотной массой, и пугала ставились на перешейках между озерами, где животным не было места для маневра. Но там забой производился из луков или ружей – то есть с приличного расстояния, поскольку живых людей олени боялись гораздо сильнее, чем „каменных". Здесь же не тундра, а низкие горы, по которым олени ходят практически в любом направлении. Каменные пугала (если это действительно они) поставлены там, где идти удобнее всего, но они мало влияют на движение оленей. Когда животных становится слишком много, они преспокойно идут между столбами. Кроме того, никто на них, похоже, не нападает и не тревожит. Да и как их можно атаковать на водоразделе, не имея дальнобойного оружия? Уж на бросок-то копья они не подпустят – совершенно точно. Впрочем, может быть, это вовсе не охота, а какое-нибудь магическое действие?»
Когда последняя важенка скрылась из виду, Тирах молча поднялся на ноги. Вся компания последовала его примеру: встали, дружно справили малую нужду и, привычно выстраиваясь цепочкой, двинулись по водоразделу вслед ушедшим оленям. Надо сказать, что, пока они сидели, Семен довольно отчетливо ощущал исходящее от хьюггов чувство подавленности и страха. Появление оленей на него, кажется, совсем не повлияло, зато теперь они как бы радовались скорому избавлению от опасности. «И что им тут наверху так не нравится? – недоумевал Семен. И вдруг сообразил: – Да Змеиный Зуб же! Далекая остроконечная вершина отсюда просматривается как на ладони. Хьюгги же изо всех сил стараются держаться к ней спиной или, во всяком случае, не смотреть в ту сторону. Вот и сейчас идут, торопятся, а морды у всех повернуты вправо – не дай Бог зацепить взглядом! Вот чудики – нашли чего бояться! Если я соберусь от них убегать, то надо двигаться в ту сторону – уж точно не поймают!»
Между тем хьюгги сменили торопливый шаг почти на бег, словно за ними кто-то гнался. Поддавшись общей атмосфере тревоги, Семен тоже старался не смотреть в запретную сторону – еще обвинят в чем-нибудь лишнем. Топча мелкую щебенку, перемешанную с катышками оленьего помета, они прошли сквозь строй пирамидок-пугал. Точнее, это был не строй, а зона шириной метров десять-пятнадцать и длиной метров пятьдесят, наискосок перегораживающая почти весь водораздел. Пирамидки стояли в трех-пяти метрах друг от друга, а возле левого перегиба склона оставляли довольно широкий проход.
Пройдя еще сотню метров, Тирах свернул на левый водораздел, который, полого понижаясь, уходил к западу. Тут уж хьюгги вообще стали двигаться почти боком, словно выполняли одно из упражнений динамической разминки. «Интересное кино, – злился Семен, спотыкаясь о собственные ноги, – если уж они так боятся Змеиного Зуба, то уходили бы за гребень вправо, так ведь нет, прутся именно сюда! А спускаться в ручей они, что, вообще раком будут?!»
Самое смешное, что именно так все и произошло. Наверное, со стороны выглядело это забавно, но Семену было не до веселья. Споткнувшись пару раз, он решил двигаться по-человечески, но ничего не вышло: двое ближайших хьюггов буквально накинулись на него и попытались развернуть лицом к склону. Семену это совершенно не понравилось: хьюггов он грубо отпихнул, погрозил им посохом и обругал матом порусски, но решил больше не экспериментировать с местными суевериями. Наконец злополучная вершина скрылась за гребнем противоположного склона. Хыогги приветствовали это событие радостными всхрюкиваниями и, развернувшись, сбежали вниз к ручью. Довольные и почти счастливые, они принялись там пить воду и, кажется, обмениваться впечатлениями, словно благополучно пережили опасное приключение.
Семен спустился последним и тоже решил, пользуясь случаем, утолить жажду, но вода оказалась изрядно взбаламученной. Ему пришлось обойти компанию своих спутников, чтобы оказаться выше них по течению. Однако и там вода была отнюдь не кристально прозрачной. «Вот уж чего не могу припомнить, так это горный ручей с мутной водой в верховьях. Там что, кто-то топтался по руслу? Олени, кажется, сюда не спускались, а ушли по водоразделу севернее. Может, там болото какое-то? Странно…»
Семен все-таки напился, поскольку совсем не был уверен, что такая возможность представится в ближайшее время. В последние дни они двигались преимущественно в западном направлении, но кто знает, что там дальше на уме у хьюггов? По идее, можно идти по руслу вниз, но оно сплошь завалено глыбами известняка и песчаника. Оно и понятно – здесь же зона разлома, который хорошо виден сверху. Ниже по течению эти завалы должны кончиться.
К удивлению Семена, хьюгги устроили совещание. Это было, пожалуй, в первый раз – обычно решения Тирах принимал единолично. В данном случае он, похоже, колебался, а воины робко на чем-то настаивали. Но продолжалось это недолго: прыгая с камня на камень, вся компания двинулась вверх по течению. Мнением Семена не поинтересовались, и ему просто пришлось занять свое место в строю. «Хорошенькое дело: мы, похоже, возвращаемся. Эдак скоро будем почти под тем местом, где на водоразделе стоят пирамидка. Чего мы там забыли?» Однако приставать к кому-то с вопросами возможности не было – путь проходил между известковых глыб, а кое-где и прямо по ним, так что все внимание пришлось переключить на ноги. Вообще-то, двигаться по таким завалам не так уж и трудно, но только когда идешь не спеша и сам выбираешь дорогу. А когда пытаешься повторять движения идущего впереди, да еще и в хорошем темпе, то получается уже не ходьба, а какая-то рискованная акробатика. Особенно если учесть, что босые заскорузлые ступни хьюггов на камнях их держали значительно лучше, чем порядком уже изодранные мокасины Семена. Впрочем, через сотню метров возникло подозрение, что дорога эта хьюггам хорошо знакома, а некоторые из камней в удобных местах явно стерты, словно по ним ступали множество раз.
От верховьев они находились недалеко, и весь путь занял вряд ли больше 30–40 минут. Тем не менее Семен всерьез начал беспокоиться за судьбу своей обуви: «Босиком никуда не пойду, – решил он. – Пусть хоть несут, хоть на месте убивают! Нужен кусок толстой шкуры какой-нибудь зверюги для новых тапочек…»
Сквозь вонь потных тел идущих впереди хьюггов пробился какой-то новый запах. Что он означает и откуда взялся, гадать долго не пришлось. Миновав очередную глыбу, закрывающую обзор, Семен увидел верховья ручья.
Противоположный склон небольшой котловины представлял собой обрыв высотой метров 30–40. Точнее, это был не один обрыв, а череда скальных выходов, разделенных кое-где осыпями. Там, где горные массивы рассекаются свежими (в геологическом, конечно, смысле) разломами, такие формы не редкость. Выбрав правильный путь, подняться по такому склону не трудно, а вот спуститься…
Но они спустились.
У основания нижней скалы громоздилась куча оленьих туш.
Она шевелилась – большинство верхних были еще живы.
«Вот и вся любовь… – оторопело пробормотал Семен. – Вот и вся любовь…»
До них было не больше полусотни метров. Безумные глаза, высунутые языки, обломанные рога…
В основном важенки. Самцы в нижнем слое.
Они не летели с обрыва в пропасть, как это изображают в книжках про охоту первобытных. Они валились сюда, не в силах удержаться на склоне. Наверное, мало кому повезло сразу свернуть себе шею – олени хорошо ходят по горам.
Первых раздавили те, кто свалился следом. Верхних прикончить некому. Торчат кости переломанных ног…
Господи, разве олени могут издавать такие звуки?! У них же, кажется, нет голосовых связок!!
Вон тот пытается встать – совсем молодой олешек. Не может – у него придавлены задние ноги. А вот у этой сломаны обе передние – задирает круп, мотает головой, блеет…
Чуть в стороне, у воды, два незнакомых хьюгга свежуют оленью тушу. Еще двое ломают ветки кустов на склоне, вероятно собираясь разжечь костер.
Семен опустился на корточки, прислонился спиной к корявой поверхности камня, закрыл глаза: «Их тут немного – сотни полторы, наверное. А может быть, две. Наверняка большинство протухнет и сгниёт. А белая дрянь на склонах – это кости. Много костей. Это здесь не первый раз. И тропа сюда протоптана. По местным меркам» наверное, целая дорога…
Но как же так?! Как такое может быть?! Ведь никто их не пугал, не загонял на обрыв! Животные же как-то умудряются чувствовать опасность! Как-то… Умудряются… Да ни черта они не умудряются! Главное, чтобы пошел первый, а уж остальные за ним!
Всё предельно просто, всё в строгом соответствии с законами природы. Олени тут ходили, может быть, тысячи лет – вон какие тропы протоптали на камнях. А район сейсмоактивный – на одном из склонов произошёл обвал или оползень, обнажились скалы. Две-три оленьих тропы ведут теперь на спуск, с которого возврата нет, только сверху-то этого не видно. Ну, а те, кто ступил на него, уже не поделятся впечатлениями. Кто-то, может быть, и повернул бы назад от края первой скалы, да сверху уже напирают следующие… И пошло-поехало… Можно поаплодировать наблюдательности и изобретательности хьюгтов. Там – наверху – они своими каменными пугалами чуть-чуть подправляют маршрут идущих оленей – и все дела… Но почему, черт побери, они не могут добить раненых?! Ведь это же невыносимо!!»