Страница:
Первый разговор о появлении Богородицы
Помню тот вечер, когда Жанна рассказала мне о своих встречах с богиней. Было это в октябре, после моего отпуска (до начала моей работы не прошло еще и года с тех пор). Сейчас меня изумляет спокойствие, с которым я воспринял это известие. В ответ со свойственной мне иногда некоторой экспрессией я заявил, что тоже поддерживаю связи с миром духов и богов.
- Что это за духи? - спросила Жанна.
- Их двое. В отпуске мне было очень тяжело... морально. Я обратился не помню уж к каким силам. Я лежал, уткнувшись в подушку, в одиночном номере гостиницы, что под известным тебе городе Сочи. Была полночь. Вещи свои я бы променял не раздумывая на флакончик с ядом. Такой вот был настрой...
- Отчего? Причина?
- Ладно, потом как-нибудь о причине. А сейчас представь себе этих двоих. Сначала явился невысокий человек в голубом камзоле с серебряными пуговицами, пряжкой, эполетами. Похож на таиландца. Грех было теряться. Я обратился к нему с просьбой, даже в стихах. Называл его лучшим из таиландских генералов. Откуда красноречие - ума не приложу. Я видел его отчетливо, хотя по-прежнему лежал на гостиничной койке вниз лицом. И как только я прочитал свои стихи, сочиненные мной тут же, таиландец исчез, а появился другой. Это был не человек. Крупная заячья морда, уши и большой клюв. Это существо улыбалось, в нем все же улавливалось нечто человечье, ум - совершенно определенно. И представь, что я и к нему обратился со стихами, тут же пришедшими на ум. Впрочем, ума-то у меня оставалось самую малость из-за любовной истории. Тем не менее. Если бравый таиландец выслушал мои излияния с мудрой сдержанностью и едва заметной ироничной, но и любезной улыбкой, то птицезаяц (я видел только его мордаху) сиял, слушая меня. В общем, как видишь...
- О чем же ты просил? И что за любовная история, в которую ты опять попал?
- О, это все сложно, и не в том счастье, поверь. - Я скомкал ответ, потому что тогда мне было еще плохо, хотя я уже вовсю шевелил плавниками, выбравшись из мрака с помощью бравого генерала и его странного спутника.
Сейчас я вывожу эти строки совсем в ином состоянии и вполне осознаю, что они оказались бы уместны в романе фантасмагорий, но что я чувствовал тогда... В этой книге мне все же придется выложить всю правду, хотя и позднее, иначе читатель не поймет мира богов таким, каков он есть на самом деле.
- Так вот что нас еще с тобой связывает! - воскликнула Жанна. - Ведь Богородица мне показывала этого зайца.
- Как показывала? - очнулся я от воспоминаний. - Он что, живой, этот зверь?
Моя реплика служит невольно данью той наивности, в коей я тогда прибывал. Я все еще думал в октябре и даже чуть позднее о том астральном мире как о нашем. Но это, однако, не всем известная Тверская.
- Показывала! Держала его за уши и показывала мне. Так было, я ее спросила, кто помогает... прости, но я не все могу тебе говорить. Может быть, потом.
- Мы квиты. Ну, а тот генерал, кто он, по-твоему?
- Знаешь, я в первый раз родилась в Таиланде! В 1675 году. Богиня мне сказала. Ну, а на Украине, в Смеле, я родилась вторично. Все. Больше ничего не скажу. И так сказала много.
- Ты хочешь сказать, что таиландец - это ты или твой посланец, и он, узнав суть моей просьбы, прислал зайца? Я не ошибся?
- Нет, не ошибся.
Такой вот диалог с Жанной!
И я вернулся домой. Ничего не произошло из ряда вон выходящего. Еще раз напомню о моем спокойствии, которым я даже бравировал после перипетий в недавнем прошлом. И вот в этом спокойном состоянии я раскрыл на сон грядущий книгу. Раскрыл случайно. Это был том "Степи европейской части СССР в скифо-сарматское время". Выпущен он в составе двадцатитомника, подготовленного институтом археологии. Машинально пробежал я глазами сто первую страницу этого труда и замер. Речь шла о древних памятниках скифов под Керчью, в Предкавказье и на Днепре. И там, в нескольких погребениях найдены были изображения знакомого мне и помогавшего мне зверя! Процитирую дословно:
"Это преимущественно... изображения орлиной головы или одного клюва и фантастического образа барано-птицы или грифо-барана - комбинация головы барана с клювом орла".
Вот откуда растут уши. На таблице я рассматривал изображение этого звериного божества скифов. Оно, оно явилось тогда в гостиницу ко мне! Не буду настаивать на том, что обликом оно напоминает больше зайца, чем барана. Я и так принес много огорчений моим коллегам-археологам и историкам, равно как и представителям некоторых других наук. Пусть грифо-баран. Пусть барано-птица. Я не спутаю теперь моего друга из степей Восточной Европы ни с каким другим божеством.
Да, скифы... И скифы основали Асгард в Копетдаге и предгорьях, продвинувшись на юг уже в третьем веке до нашей эры. Множество сарматских и скифских племен знали древние авторы. Парны, саки, даи - это тоже скифы. Именно те самые. А на сто девятой странице шла речь о покрывале богини, изображенной на скифском ритоне. Это было то покрывало, та самая накидка, в которой Жанна видела свою гостью.
Книга эта вышла в восемьдесят девятом.
Моя первая книжка об открытии Асгарда увидела свет в том же году. Дело было сделано. И я успокоился, не спешил изучать новые монографии. Небрежно листал многотомники, хотя мог бы перечитать и статьи семидесятых, где можно было встретить упоминания о грифо-баране. Что делать, материал иногда забывается, переходит в образной форме в подсознание, и нужен внешний толчок. Впрочем, первый толчок, даже легкий удар я умудрился пропустить. Это когда грифо-баран, улыбаясь как именинник, явился в гостиничный номер, и я просил его, заклинал... О чем? Зачем? Не из-за моей ли слабости?
... Сейчас вечер. Двадцать ноль-ноль. Первый день работы над книгой. Час назад звонила Жанна. Она передала, что богиня явилась сегодня рано утром в воздушном, светло-голубом платье, почти белесом. На ее накидке прозрачные камни и в середине - алый пятигранник рубина. Когда богиня является в таком наряде, я невольно вспоминаю поэта, так много успевшего записать со слов своей няни. "Во лбу звезда горит" - это о богине. И это о ней: "А сама-то величава, выступает будто пава; а как речь то говорит, словно реченька журчит". Точный портрет. Богиня Лебедь сегодня именно такова. Жаль, что Александр Пушкин не знал, чей портрет писал. Жаль, что варвары, говорившие по-французски в своих салонах, даже не слушали народных мудрецов.
И вот история великого народа, история Лебедии Закавказской и Донской, Лебедии ванов жила в устной передаче, в песнях и сказах. Пережила татарское нашествие, войны, пожары. Длилось это почти три тысячи лет, со времен Урарту. Оставалось недолго. Но те, кто якобы заботился о народе, о культуре, прошли мимо, даже не расслышав этого изумительного пророческого голоса самого народа. Песни замолкли. Сказы умерли. Историю распинали и расстреливали это позднее. Оставалось только несколько десятилетий, зато самых кровавых в истории человечества, самых трагичных для русских, которых якобы во имя счастья учили убивать своих детей, отцов, матерей и доносить на них. Так возник, к примеру, павликоморозизм.
Эту ступень народная молва и песни не преодолели. Великая богиня, покровительница ванов-вятичей, Мать мира и Мать Лебедии должна была явиться сама.
Жанна передает ее слова...
Великая богиня сообщила для меня удачное время на предстоящие дни. Это утренние, иногда даже ночные часы. Я должен писать. Я склоняю голову. Заношу в блокнот сказанное для меня. Это дневник встреч с богиней. Кроме часов, назначенных мне для написания книги, я записываю некоторые выражения, фразы. Так, пять часов тридцать минут богиня передает как пять с половинкой. Это расширяет мой лексикон. Мать мира помнит и старинные выражения и слова в отличие от нас.
Хочется обратить внимание на характер контактов с цивилизацией богов. Уровни несопоставимы, и тем не менее человеку все ясно. Когда сегодня утром Жанна записывала благоприятные часы работы над этой книгой, то не преминула спросить у великой богини ради полной ясности:
- А какое это время, ваше или наше?
- Твое! - ответила великая богиня, а ребенок на ее руках рассмеялся (ему на вид лет пять).
Лирическая интермедия
Еще в июле прошлого года Богоматерь сказала Жанне обо мне, просила позвонить. Жанна была удивлена, сказала, что связь со мной утрачена.
- Зачем он тебе? - спросила Жанна грубовато.
- Он интересуется нами. Мы должны ему помочь.
- Как он встретит меня теперь?
- Хорошо встретит, не беспокойся об этом.
И Жанна мне позвонила в конце июля. Промолчала о богине.
Я готовил себе на ужин рагу из курицы. Жанна пыталась давать мне советы. Я сказал, что освоил профессию повара, не пропаду. Пригласила к себе. Я не отказывался. Но через два или три дня сообщила, что уезжает немедленно в дом отдыха, подвернулась недорогая путевка. Я пожелал ей хорошо отдохнуть. Раньше бывало это - она звонила, чаще по пустякам. Думал, тот самый случай. Приедет из отпуска, забудет меня снова пригласить, все останется как было.
Но нет! Двадцать девятого августа звонок и настойчивое приглашение. Я поехал к ней в начале сентября. Был кофе, который у меня как раз кончился. Говорили о старом, давнем, но и на этот раз я не услышал ни слова о великой богине. Как мне представляется теперь, Жанна явно медлила с этим сообщением, хотя богиня уже знала будущее, знала, что Жанна откроет мне тайну. Так надо. Я применил здесь один из лаконичных оборотов речи самой Богородицы: "Так надо". Два этих коротких словца она нередко произносила, отвечая на личные вопросы Жанны.
Я был удивлен вниманием Жанны ко мне. Это проскальзывало в словах, в жестах, вообще во всем отношении ко мне теперешнему.
А я тоже уезжал в отпуск. На море. Я любил в эти последние дни не только будущие дикие пляжи, солнце и горы, но даже Москву, быстро обветшавшую, изголодавшуюся под руководством талантливых юристов, выдающихся экономистов и добросовестных депутатов, во все концы страны отправлявших эшелоны с текстами самых справедливых и демократических законов. Обратно в Москву эти эшелоны возвращались с местными законами, совсем непохожими на столичные.
* * *
Меня ждали на морском побережье события, о которых я представления не имел, несмотря на их кажущуюся внешнюю простоту, даже обыденность. И если бы не подоспела помощь... Но все по порядку.
Директора гостиницы не оказалось на месте в день моего прилета. Я должен был искать комнату и нашел ее. Пожилая женщина привезла меня в дом недалеко от моря, я отдал ей заранее деньги, решив остаться здесь. Тут же пошел купаться на хорошо знакомый мне пляж санатория "Кавказ". Там было настоящее столпотворение. На волнорез выбросило во время шторма плавучую площадку, на коих устанавливают краны.
Эта старая развалина прочно сидела на бетонном гребне волнореза и вода далеко в округе была в масляных пятнах. Я все же поплыл. Меня вернули крики спасателей. Вышел в масле.
Эпизод сам по себе пустяковый, но за ним мне открылся уже потаенный мир будущего - если не событий, то общего моего здесь настроя, что ли. Я привык ловить такие сигналы, которые всерьез объяснял провидением.
И я не ошибся. Весь следующий день ушел не хлопоты, связанные с получением гостиничного номера. Выяснилось, что оставаться у женщины нельзя - под окном перекресток и машины не дают отдыхать. Я был зол как волк Фенрир из скандинавских мифов. Усталый, небритый брел с чемоданом, ключ от которого успел потерять, на новое место. Думал о мазуте и масле, которые превратили море в открытое нефтяное месторождение.
Уснул, однако, богатырским сном. Утром все оказалось не таким мрачным. Я опять купался, и никто уже не пытался меня спасти. Пленка масла рассосалась более чем наполовину. Пришла какая-то стихийная радость. Почти бегом я направился после пляжа глотнуть кофе в знакомом кафе. И на другой стороне улицы увидел эту женщину.
Невзгоды первого дня и последовавшие перемены к лучшему выплеснулись в неосторожный поступок: я пересек улицу, поздоровался. Это и было началом. Я о чем-то возбужденно ей рассказывал, приглашал на кофе, приглашал на пляж, на танцы. Она же молчала, была сдержана, глаза холодно светились. (Мы были хорошо знакомы. И произошла размолвка. Я не писал ей. Она не звонила мне.)
Само знакомство с ней казалось символичным. Годом раньше увидел ее на черноморском пляже. Она разговаривала с пожилым мужчиной. Не собираюсь оправдываться: да, я влюбился. С пляжа тем не менее ушел. В другом месте с двумя москвичами коротал время, но однажды завернул туда, где видел ее. накрапывало, облака наступали от моря. Даже странно - а я шел на пляж. И там увидел ее. Никого больше не было, никому не понадобилось прийти сюда под начинавшимся дождем, кроме меня и ее.
Мое появление объяснимо. А зачем пришла она? Нарочно не придумаешь. Забыла здесь два часа назад лифчик от купальника.
Мы сидели на деревянной скамейке под навесом. Она растерянно, как мне казалось, пыталась спрятать этот лифчик в полиэтиленовый пакет, доверху наполненный инжиром и грушами.
Случайность? Вряд ли. Но каким силам нужна была эта встреча? Тогда я не думал о таком. Я еще ничего не знал. Я готов был к вторжению в мою жизнь неведомого, но не настолько, не в такой степени.
Мы беседовали. Она из Ужгорода. Зовут ее Ксения. Когда выглянуло солнце, опускавшееся к морю, она прикрыла глаза, и я подумал, что она похожа на спящую молодую женщину с портрета Константина Сомова под тем же названием. Чуть аляповатый выразительный овал лица, светлые волосы, волнами поднимающиеся вверх, смелые линии широко посаженных (прикрытых на акварели) глаз. Позднее я увидел голубой огонь в ее глазах, меня поражали выпукло-кукольные формы, вся фигура, ноги, даже руки, такие же налитые, со светящейся тугой кожей. Пройдет несколько дней, и она скажет, вспоминая мое внимание к ней в этот час и позднее:
- Мне сказали... сказал один мужчина. Я говорю ему: меня родители переделали. А он отвечает: нет, вовремя остановились. Ничего, правда?
- Ничего.
Пока же в первые дни она казалась смущенной. И все же прорывалось иногда то, что не могло меня не озадачить. Позднее! Потому что с того часа и надолго я не позволил бы себе быть озадаченным. Все было решено. Вечером следующего дня я услышал от нее на танцах:
- Я уже сказала тому, про кого ты спрашивал... сказала что нашла себе мужчину.
- Что он тебе рассказывал, сидя на твоем лежаке?
- Что-то о театре, не помню.
- Откуда он?
- Из Одессы.
Все просто, порой немного вульгарно, но ведь это остается пока для меня тайной за семью печатями, большим секретом. Сражает сцена в гостинице. Во мне еще жив мужчина-наблюдатель, чуть подстраивающийся под этот тон и женщины и жизни вообще (как подобает ввиду моего рождения под знаком Водолея). Со стороны это похоже на живописную сцену, запечатленную некогда тем же талантливым художником: "Первый поцелуй". А потом? Потом еще одна сцена: "Осмеянный поцелуй". Имя мастера то же. Как странно, что я нашел - случайно ли? репродукции этих незабвенных работ. Тот, тот стиль, чуть вульгарный, опереточный, но тем сильнее, наповал действующий! И вот она воскликнула: "Нет!"
И что же? Почти не осознавая, но подчиняясь законам игры, остававшейся для меня незаметной, я сказал нечто вроде фразы: "Не принимай тогда мои приглашения!" Этот стиль, тон, настроение. Но не отношение к ней, остающееся еще тайной для меня. И она воскликнула без промедления:
- Всегда буду принимать твои приглашения!
У нее был такой голос, как будто за нее кто-то произнес эти удивительные неожиданные слова. Да, стиль тот же. Но это сразило меня. Это льстило, хотя не могло быть лестью, но тем сильнее подействовало. Так начиналось.
Откройте любой роман прошлого века на самом восхитительном месте. Прочитайте все странице о море, солнце, розах, морских прогулках, уютных кафе и о ней, о ней! Все будет правдой. Но та правда дальше от меня, чем эта. Здесь - жизнь с ее грубоватыми неповторимыми красками, которую можно поэтизировать. Ту жизнь, книжную, поэтизировать нельзя - дальше просто некуда. И я спокойно выслушиваю, как она рассказывает:
- А я пошла к нему один раз, он снимал комнату, сейчас уехал.
- Что же получилось?
- Наливает сухое вино. А я говорю: что так мало, наливать нужно полный бокал. Он наливает до края. Чокнулись, выпили, я говорю, ну а теперь раздевайтесь. Раздевайтесь, раздевайтесь! Ну, он начал снимать рубашку. Я тогда говорю: а я выпорхну как птичка в окно. Подбежала к двери, повернула ключ и ушла. Еще бы минуту...
...Удар по нервам. Ну, а что ты хотел, собственно? Жизни? Получи ее. Разве это не восхитительно? В своем роде, конечно. Правдивый, удачный рассказ. Твердишь себе: ну, теперь попробуй ее забыть, не удастся.
Потаенная мысль, для личного пользования: вспомни эпизод из жизни скандинавского художника Мунка с его "Танцем жизни" и юношеским уставом его кружка: "Сифилис - проверка на зрелость". А ведь это, кажется, начало века, вспомни-ка! Или, может быть, даже конец прошлого века. Изменяет память, да? А ты тренируй ее вот в таких ситуациях!
Но все, что было в тебе, раньше, уснуло здесь, у зелено-голубой воды, над которой то стоят светлые колдовские столбы света, то проносятся быстрые серые смерчи, то летают шальные оранжевые бабочки, то кричат чайки, и ты способен доказать ей, что не надо бояться ни проливного дождя, ни медуз. Каким же образом? Очень просто: откусываешь кусочек медузы, выловленной тобой как для выставки морских редкостей, ибо она фиолетовая и жгучая. Потом повторяешь. Манера, стиль, тон...
Потом пишешь письма. Получаешь ответы. Краткие, как справка из библиотеки об отсутствии данного издания по причине выдачи его на руки другому читателю. Но ты слеп. В твоем присутствии ругали мужа, и ты не слышал. Или, может быть, думал, что его ругали потому что ты лучше его? Тебе объясняли: отгоняла муху от мужа, шлепнула его случайно, а он ударил всерьез. Ты верил. Потом верил по очень простой причине: из-за того ответа. "Всегда буду принимать твои приглашения!" Восхитительно.
Звонишь в Ужгород. Слушаешь ее голос. Он реален, как трехмерное пространство, в нем нет ничего астрального. Однажды угадываешь, несмотря ни на что: она с мужчиной, он сидит с ней за столом, отнюдь не муж. Она комкает разговор. Серьезная задача для мужчины на этом конце провода, тем более что его родной дом и здесь и в созвездии Водолея. Проблема. Но нерешенных проблем у таких мужчин, кажется, не бывает. В том созвездии, как говорят, рождаются души гениев.
Тебя затягивает в сокровенную неизвестность. Ты плаваешь сначала как рыба в мутной воде. Это любовь. Это ревность. Ты видишь ее. И его ты тоже видишь рядом с ней. Правда, происходит это тогда, когда в отчаянии закрываешь глаза. Ты еще не верующий, но ты веришь в невидимые миры тридцати шести измерений. А это немало. Тут же все просто! Закрой глаза - и прозреешь. Ты увидишь и утреннее занавешенное окно, и сидящую в сорочке женщину, и лежащего мужчину, и его лицо. Это дано "водолеям". И захочешь - не избавишься от этого дара небес.
Ты звонишь резко, тревожно, почти рвешь отношения. Потом молчишь...
Затем встречаешь ее снова! Там, у моря.
И все начинается сначала.
И те же манера, стиль, тон, только резче, вульгарней, опасней. Наконец ты приходишь к тому положению вещей, которую заслужил. Она вырывает свою руку из твоей. Почему? Она хочет идти с другим, с тем, кто с ней танцевал два или три танца. Небольшая репетиция оперы Бизе "Кармен". Или работа над ее экранизацией, но без участия известного испанского режиссера, исключительно своими силами. Ты должен играть роль Хозе. Твой противник тореадор Эскамильо почти уводит Кармен (на этот раз блондинку), она почти исчезает из твоего поля зрения. Но ему мешает другая женщина.
Ты догоняешь ее. Исполняешь свою арию навзрыд. Потом она скажет, что ей это понравилось. Два слова: "Это понравилось". Кто-то дернул ее за язык опять. Такие реплики я не в состоянии забыть.
Там, в подъезде, она отвечает тебе в тот вечер:
- Мы можем встретиться случайно!
Оказавшись здесь же ее подружки Фраскита и Мерседес наблюдают сцену, улыбаются.
Через два дня вы встречаетесь действительно совершенно случайно. Но репетиция окончена. Начинается представление. Резко, потом еще резче ты нажимаешь на все обстоятельства сцены. Она с гениальностью подлинной Кармен сообщает с улыбкой и негромко:
- Дурачок ты, я же пошутила! Клянусь.
На обоих лицах - Фраскиты и Мерседес - написано: дурачок.
Взрыв. Немного огня. Резкий разворот. Ты удаляешься. Но тебя все равно согревает надежда. И надежда не обманывает, нет! Ты снова с Кармен.
Все было так, а не иначе. Но никому, кроме меня, не известна тогда была потаенная история, которая имела место как раз в те два дня после ее реплики ("Мы можем встретиться случайно!").
Начало ее известно только читателю. Мое лицо утонуло в подушке в полночь. Это грань. Чуть глубже - я утону, задохнусь или найду, найду яд! Появляются генерал-таиландец и заяц с клювом. И что же? Я прошу их о том, чтобы они освободили меня от чар этой молодой дамы? О нет! Я обращаюсь к ним в стихах с единственной просьбой: пусть исчезнет тореадор, мой соперник. Пусть растает, как тает на солнце мартовская сосулька, как тает дым костра на биваке после сытного ужина или как тает катер на подводных крыльях, уходя за окоем.
Таиландец, затем заяц или грифо-баран исчезают. Их появление было для меня более реальным и правдоподобным, чем Кармен и Эскамильо, когда я видел их идущими рядом. Тореадор, или тореро, моложе меня лет на десять, он весел и привлекателен, подразумевается, что и отважен. Что бы я делал? Это сейчас, когда я вывожу эти строки, да еще в часы, назначенные богами, рука моя не дрогнет, а ирония по собственному адресу кажется само собой разумеющейся вещью. Не было бы меня! Я бы растаял, а не он.
Проследим ход событий.
Как я понял, его не было на пляже. Он не разыскал ее там, в те два дня, хотя сделать это нетрудно. Я уже ушел в скалы, где лежал подобно раненому им насмерть быку. Даже не купался весь день. И второй тоже. Не замечал ни моря, ни солнца, ни воздуха, ни острых камней под боком. И на танцах его не было. А она ходила в эти дни на танцы, сказала потом мне об этом.
Но в самый последний вечер я увидел его именно там, на танцах. Она и я молчали, танцуя. Гремел оркестр. Две провинциальные вертихвостки, Фраскита и Мерседес, фланируют под руку с очередными кавалерами, затем тоже танцуют. Весело подмигивают заезжим дамам бандериллерос. Тореро в окружении двух пикадоров сытым взглядом окидывает Кармен. Она отвечает ему скользящим взором светлых глаз, в которых я не мог не заметить мрака и темени.
Колдовство как оно есть
Завидую тем, кто может держать себя в руках, даже влюбившись... Еще одна тайна: Ксения как две капли воды похожа на мою прежнюю жену, но моложе ее на пятнадцать лет. И все должно было повториться, как тогда, когда я тоже не находил себе места и, может быть, так и не нашел его до недавних дней.
Я говорил об этом Ксении. Судьба!..
В октябре я был в Москве. Опера - в прошлом. Отношения были как будто бы восстановлены. Мне страшно было подумать об ином исходе. Но после поездки в Данию в ноябре (тоже, конечно, не случайной, о чем я рассказывал в "Асгарде") настроение вдруг переменилось. Те дни, что я провел в Копенгагене и других городах, успокоили, как прохладный душ, помогли собраться с мыслями. Я вернулся другим. Ведь я уже знал о великой богине!
Я не звонил. А когда звонила она, я даже не выходил из себя, объясняя причины своего молчания.
- Какой ты переменчивый! - восклицал голос в телефонной трубке.
Не мог я объяснить, в чем остался прежним, в чем стал совсем другим, соприкоснувшись с мирами мечты, оказавшимися реальностью - ясной и вечной.
Болела голова после телефонных диалогов с угрозами, почти с пытками, с криками, с монологами и эпилогами.
Время исцелило меня постепенно. Только оно не справилось бы. В середине ноября Жанна сказала. Даже не сама сказала, а я задал неожиданно вопрос:
- Богиня не показывала тебе одну женщину (я описал ее)? Ну, так, как она показала тебе зайца, своего помощника?
Жанна молчала. Но ответ я уже знал. Богиня, одна из ипостасей которой великая мать молящихся ей скифов, познакомила Жанну с этой женщиной. Знал, как это происходит. Левой рукой она держит у сердца ребенка, а правую чуть приподнимает, выпрямляет, под ее ладонью возникает объемный образ. Так было с зайцем.
Так было с Ксенией.
- Обрати внимание, это и внутренний образ! - предупредила богиня Жанну.
Жанна видела эту женщину совсем рядом. На ней было знакомое мне платье, кулон, туфли. Это была Ксения. Она была одета, как тогда, на юге, в голубовато-лиловое. Но вместе с портретом ее, с внешним обликом был виден и внутренний. Он подчеркивался неожиданно проступившими морщинами, лицо перекосилось, глаза стали необыкновенно злыми. Жанна сказала это вслух.
- Скажи ему об этом! - произнесла богиня.
- Не смогу. Мне неудобно!
- Понимаю тебя, - ответила богиня.
Жанна молчала бы. Она знала о моем увлечении. Конечно, ей не хотелось говорить об этом. Мы друзья с тех пор, как она позвонила мне по просьбе великой богине. Так обстояло дело в ноябре.
Но я сам спросил Жанну, угадал, что она видела Ксению под рукой богини. И она созналась. Нет здесь места случайности. Даже проницательность людей, рожденных под знаком Водолея, имеет предел, пусть астрологи пишут, что такие люди всегда читают мысли!
Помню тот вечер, когда Жанна рассказала мне о своих встречах с богиней. Было это в октябре, после моего отпуска (до начала моей работы не прошло еще и года с тех пор). Сейчас меня изумляет спокойствие, с которым я воспринял это известие. В ответ со свойственной мне иногда некоторой экспрессией я заявил, что тоже поддерживаю связи с миром духов и богов.
- Что это за духи? - спросила Жанна.
- Их двое. В отпуске мне было очень тяжело... морально. Я обратился не помню уж к каким силам. Я лежал, уткнувшись в подушку, в одиночном номере гостиницы, что под известным тебе городе Сочи. Была полночь. Вещи свои я бы променял не раздумывая на флакончик с ядом. Такой вот был настрой...
- Отчего? Причина?
- Ладно, потом как-нибудь о причине. А сейчас представь себе этих двоих. Сначала явился невысокий человек в голубом камзоле с серебряными пуговицами, пряжкой, эполетами. Похож на таиландца. Грех было теряться. Я обратился к нему с просьбой, даже в стихах. Называл его лучшим из таиландских генералов. Откуда красноречие - ума не приложу. Я видел его отчетливо, хотя по-прежнему лежал на гостиничной койке вниз лицом. И как только я прочитал свои стихи, сочиненные мной тут же, таиландец исчез, а появился другой. Это был не человек. Крупная заячья морда, уши и большой клюв. Это существо улыбалось, в нем все же улавливалось нечто человечье, ум - совершенно определенно. И представь, что я и к нему обратился со стихами, тут же пришедшими на ум. Впрочем, ума-то у меня оставалось самую малость из-за любовной истории. Тем не менее. Если бравый таиландец выслушал мои излияния с мудрой сдержанностью и едва заметной ироничной, но и любезной улыбкой, то птицезаяц (я видел только его мордаху) сиял, слушая меня. В общем, как видишь...
- О чем же ты просил? И что за любовная история, в которую ты опять попал?
- О, это все сложно, и не в том счастье, поверь. - Я скомкал ответ, потому что тогда мне было еще плохо, хотя я уже вовсю шевелил плавниками, выбравшись из мрака с помощью бравого генерала и его странного спутника.
Сейчас я вывожу эти строки совсем в ином состоянии и вполне осознаю, что они оказались бы уместны в романе фантасмагорий, но что я чувствовал тогда... В этой книге мне все же придется выложить всю правду, хотя и позднее, иначе читатель не поймет мира богов таким, каков он есть на самом деле.
- Так вот что нас еще с тобой связывает! - воскликнула Жанна. - Ведь Богородица мне показывала этого зайца.
- Как показывала? - очнулся я от воспоминаний. - Он что, живой, этот зверь?
Моя реплика служит невольно данью той наивности, в коей я тогда прибывал. Я все еще думал в октябре и даже чуть позднее о том астральном мире как о нашем. Но это, однако, не всем известная Тверская.
- Показывала! Держала его за уши и показывала мне. Так было, я ее спросила, кто помогает... прости, но я не все могу тебе говорить. Может быть, потом.
- Мы квиты. Ну, а тот генерал, кто он, по-твоему?
- Знаешь, я в первый раз родилась в Таиланде! В 1675 году. Богиня мне сказала. Ну, а на Украине, в Смеле, я родилась вторично. Все. Больше ничего не скажу. И так сказала много.
- Ты хочешь сказать, что таиландец - это ты или твой посланец, и он, узнав суть моей просьбы, прислал зайца? Я не ошибся?
- Нет, не ошибся.
Такой вот диалог с Жанной!
И я вернулся домой. Ничего не произошло из ряда вон выходящего. Еще раз напомню о моем спокойствии, которым я даже бравировал после перипетий в недавнем прошлом. И вот в этом спокойном состоянии я раскрыл на сон грядущий книгу. Раскрыл случайно. Это был том "Степи европейской части СССР в скифо-сарматское время". Выпущен он в составе двадцатитомника, подготовленного институтом археологии. Машинально пробежал я глазами сто первую страницу этого труда и замер. Речь шла о древних памятниках скифов под Керчью, в Предкавказье и на Днепре. И там, в нескольких погребениях найдены были изображения знакомого мне и помогавшего мне зверя! Процитирую дословно:
"Это преимущественно... изображения орлиной головы или одного клюва и фантастического образа барано-птицы или грифо-барана - комбинация головы барана с клювом орла".
Вот откуда растут уши. На таблице я рассматривал изображение этого звериного божества скифов. Оно, оно явилось тогда в гостиницу ко мне! Не буду настаивать на том, что обликом оно напоминает больше зайца, чем барана. Я и так принес много огорчений моим коллегам-археологам и историкам, равно как и представителям некоторых других наук. Пусть грифо-баран. Пусть барано-птица. Я не спутаю теперь моего друга из степей Восточной Европы ни с каким другим божеством.
Да, скифы... И скифы основали Асгард в Копетдаге и предгорьях, продвинувшись на юг уже в третьем веке до нашей эры. Множество сарматских и скифских племен знали древние авторы. Парны, саки, даи - это тоже скифы. Именно те самые. А на сто девятой странице шла речь о покрывале богини, изображенной на скифском ритоне. Это было то покрывало, та самая накидка, в которой Жанна видела свою гостью.
Книга эта вышла в восемьдесят девятом.
Моя первая книжка об открытии Асгарда увидела свет в том же году. Дело было сделано. И я успокоился, не спешил изучать новые монографии. Небрежно листал многотомники, хотя мог бы перечитать и статьи семидесятых, где можно было встретить упоминания о грифо-баране. Что делать, материал иногда забывается, переходит в образной форме в подсознание, и нужен внешний толчок. Впрочем, первый толчок, даже легкий удар я умудрился пропустить. Это когда грифо-баран, улыбаясь как именинник, явился в гостиничный номер, и я просил его, заклинал... О чем? Зачем? Не из-за моей ли слабости?
... Сейчас вечер. Двадцать ноль-ноль. Первый день работы над книгой. Час назад звонила Жанна. Она передала, что богиня явилась сегодня рано утром в воздушном, светло-голубом платье, почти белесом. На ее накидке прозрачные камни и в середине - алый пятигранник рубина. Когда богиня является в таком наряде, я невольно вспоминаю поэта, так много успевшего записать со слов своей няни. "Во лбу звезда горит" - это о богине. И это о ней: "А сама-то величава, выступает будто пава; а как речь то говорит, словно реченька журчит". Точный портрет. Богиня Лебедь сегодня именно такова. Жаль, что Александр Пушкин не знал, чей портрет писал. Жаль, что варвары, говорившие по-французски в своих салонах, даже не слушали народных мудрецов.
И вот история великого народа, история Лебедии Закавказской и Донской, Лебедии ванов жила в устной передаче, в песнях и сказах. Пережила татарское нашествие, войны, пожары. Длилось это почти три тысячи лет, со времен Урарту. Оставалось недолго. Но те, кто якобы заботился о народе, о культуре, прошли мимо, даже не расслышав этого изумительного пророческого голоса самого народа. Песни замолкли. Сказы умерли. Историю распинали и расстреливали это позднее. Оставалось только несколько десятилетий, зато самых кровавых в истории человечества, самых трагичных для русских, которых якобы во имя счастья учили убивать своих детей, отцов, матерей и доносить на них. Так возник, к примеру, павликоморозизм.
Эту ступень народная молва и песни не преодолели. Великая богиня, покровительница ванов-вятичей, Мать мира и Мать Лебедии должна была явиться сама.
Жанна передает ее слова...
Великая богиня сообщила для меня удачное время на предстоящие дни. Это утренние, иногда даже ночные часы. Я должен писать. Я склоняю голову. Заношу в блокнот сказанное для меня. Это дневник встреч с богиней. Кроме часов, назначенных мне для написания книги, я записываю некоторые выражения, фразы. Так, пять часов тридцать минут богиня передает как пять с половинкой. Это расширяет мой лексикон. Мать мира помнит и старинные выражения и слова в отличие от нас.
Хочется обратить внимание на характер контактов с цивилизацией богов. Уровни несопоставимы, и тем не менее человеку все ясно. Когда сегодня утром Жанна записывала благоприятные часы работы над этой книгой, то не преминула спросить у великой богини ради полной ясности:
- А какое это время, ваше или наше?
- Твое! - ответила великая богиня, а ребенок на ее руках рассмеялся (ему на вид лет пять).
Лирическая интермедия
Еще в июле прошлого года Богоматерь сказала Жанне обо мне, просила позвонить. Жанна была удивлена, сказала, что связь со мной утрачена.
- Зачем он тебе? - спросила Жанна грубовато.
- Он интересуется нами. Мы должны ему помочь.
- Как он встретит меня теперь?
- Хорошо встретит, не беспокойся об этом.
И Жанна мне позвонила в конце июля. Промолчала о богине.
Я готовил себе на ужин рагу из курицы. Жанна пыталась давать мне советы. Я сказал, что освоил профессию повара, не пропаду. Пригласила к себе. Я не отказывался. Но через два или три дня сообщила, что уезжает немедленно в дом отдыха, подвернулась недорогая путевка. Я пожелал ей хорошо отдохнуть. Раньше бывало это - она звонила, чаще по пустякам. Думал, тот самый случай. Приедет из отпуска, забудет меня снова пригласить, все останется как было.
Но нет! Двадцать девятого августа звонок и настойчивое приглашение. Я поехал к ней в начале сентября. Был кофе, который у меня как раз кончился. Говорили о старом, давнем, но и на этот раз я не услышал ни слова о великой богине. Как мне представляется теперь, Жанна явно медлила с этим сообщением, хотя богиня уже знала будущее, знала, что Жанна откроет мне тайну. Так надо. Я применил здесь один из лаконичных оборотов речи самой Богородицы: "Так надо". Два этих коротких словца она нередко произносила, отвечая на личные вопросы Жанны.
Я был удивлен вниманием Жанны ко мне. Это проскальзывало в словах, в жестах, вообще во всем отношении ко мне теперешнему.
А я тоже уезжал в отпуск. На море. Я любил в эти последние дни не только будущие дикие пляжи, солнце и горы, но даже Москву, быстро обветшавшую, изголодавшуюся под руководством талантливых юристов, выдающихся экономистов и добросовестных депутатов, во все концы страны отправлявших эшелоны с текстами самых справедливых и демократических законов. Обратно в Москву эти эшелоны возвращались с местными законами, совсем непохожими на столичные.
* * *
Меня ждали на морском побережье события, о которых я представления не имел, несмотря на их кажущуюся внешнюю простоту, даже обыденность. И если бы не подоспела помощь... Но все по порядку.
Директора гостиницы не оказалось на месте в день моего прилета. Я должен был искать комнату и нашел ее. Пожилая женщина привезла меня в дом недалеко от моря, я отдал ей заранее деньги, решив остаться здесь. Тут же пошел купаться на хорошо знакомый мне пляж санатория "Кавказ". Там было настоящее столпотворение. На волнорез выбросило во время шторма плавучую площадку, на коих устанавливают краны.
Эта старая развалина прочно сидела на бетонном гребне волнореза и вода далеко в округе была в масляных пятнах. Я все же поплыл. Меня вернули крики спасателей. Вышел в масле.
Эпизод сам по себе пустяковый, но за ним мне открылся уже потаенный мир будущего - если не событий, то общего моего здесь настроя, что ли. Я привык ловить такие сигналы, которые всерьез объяснял провидением.
И я не ошибся. Весь следующий день ушел не хлопоты, связанные с получением гостиничного номера. Выяснилось, что оставаться у женщины нельзя - под окном перекресток и машины не дают отдыхать. Я был зол как волк Фенрир из скандинавских мифов. Усталый, небритый брел с чемоданом, ключ от которого успел потерять, на новое место. Думал о мазуте и масле, которые превратили море в открытое нефтяное месторождение.
Уснул, однако, богатырским сном. Утром все оказалось не таким мрачным. Я опять купался, и никто уже не пытался меня спасти. Пленка масла рассосалась более чем наполовину. Пришла какая-то стихийная радость. Почти бегом я направился после пляжа глотнуть кофе в знакомом кафе. И на другой стороне улицы увидел эту женщину.
Невзгоды первого дня и последовавшие перемены к лучшему выплеснулись в неосторожный поступок: я пересек улицу, поздоровался. Это и было началом. Я о чем-то возбужденно ей рассказывал, приглашал на кофе, приглашал на пляж, на танцы. Она же молчала, была сдержана, глаза холодно светились. (Мы были хорошо знакомы. И произошла размолвка. Я не писал ей. Она не звонила мне.)
Само знакомство с ней казалось символичным. Годом раньше увидел ее на черноморском пляже. Она разговаривала с пожилым мужчиной. Не собираюсь оправдываться: да, я влюбился. С пляжа тем не менее ушел. В другом месте с двумя москвичами коротал время, но однажды завернул туда, где видел ее. накрапывало, облака наступали от моря. Даже странно - а я шел на пляж. И там увидел ее. Никого больше не было, никому не понадобилось прийти сюда под начинавшимся дождем, кроме меня и ее.
Мое появление объяснимо. А зачем пришла она? Нарочно не придумаешь. Забыла здесь два часа назад лифчик от купальника.
Мы сидели на деревянной скамейке под навесом. Она растерянно, как мне казалось, пыталась спрятать этот лифчик в полиэтиленовый пакет, доверху наполненный инжиром и грушами.
Случайность? Вряд ли. Но каким силам нужна была эта встреча? Тогда я не думал о таком. Я еще ничего не знал. Я готов был к вторжению в мою жизнь неведомого, но не настолько, не в такой степени.
Мы беседовали. Она из Ужгорода. Зовут ее Ксения. Когда выглянуло солнце, опускавшееся к морю, она прикрыла глаза, и я подумал, что она похожа на спящую молодую женщину с портрета Константина Сомова под тем же названием. Чуть аляповатый выразительный овал лица, светлые волосы, волнами поднимающиеся вверх, смелые линии широко посаженных (прикрытых на акварели) глаз. Позднее я увидел голубой огонь в ее глазах, меня поражали выпукло-кукольные формы, вся фигура, ноги, даже руки, такие же налитые, со светящейся тугой кожей. Пройдет несколько дней, и она скажет, вспоминая мое внимание к ней в этот час и позднее:
- Мне сказали... сказал один мужчина. Я говорю ему: меня родители переделали. А он отвечает: нет, вовремя остановились. Ничего, правда?
- Ничего.
Пока же в первые дни она казалась смущенной. И все же прорывалось иногда то, что не могло меня не озадачить. Позднее! Потому что с того часа и надолго я не позволил бы себе быть озадаченным. Все было решено. Вечером следующего дня я услышал от нее на танцах:
- Я уже сказала тому, про кого ты спрашивал... сказала что нашла себе мужчину.
- Что он тебе рассказывал, сидя на твоем лежаке?
- Что-то о театре, не помню.
- Откуда он?
- Из Одессы.
Все просто, порой немного вульгарно, но ведь это остается пока для меня тайной за семью печатями, большим секретом. Сражает сцена в гостинице. Во мне еще жив мужчина-наблюдатель, чуть подстраивающийся под этот тон и женщины и жизни вообще (как подобает ввиду моего рождения под знаком Водолея). Со стороны это похоже на живописную сцену, запечатленную некогда тем же талантливым художником: "Первый поцелуй". А потом? Потом еще одна сцена: "Осмеянный поцелуй". Имя мастера то же. Как странно, что я нашел - случайно ли? репродукции этих незабвенных работ. Тот, тот стиль, чуть вульгарный, опереточный, но тем сильнее, наповал действующий! И вот она воскликнула: "Нет!"
И что же? Почти не осознавая, но подчиняясь законам игры, остававшейся для меня незаметной, я сказал нечто вроде фразы: "Не принимай тогда мои приглашения!" Этот стиль, тон, настроение. Но не отношение к ней, остающееся еще тайной для меня. И она воскликнула без промедления:
- Всегда буду принимать твои приглашения!
У нее был такой голос, как будто за нее кто-то произнес эти удивительные неожиданные слова. Да, стиль тот же. Но это сразило меня. Это льстило, хотя не могло быть лестью, но тем сильнее подействовало. Так начиналось.
Откройте любой роман прошлого века на самом восхитительном месте. Прочитайте все странице о море, солнце, розах, морских прогулках, уютных кафе и о ней, о ней! Все будет правдой. Но та правда дальше от меня, чем эта. Здесь - жизнь с ее грубоватыми неповторимыми красками, которую можно поэтизировать. Ту жизнь, книжную, поэтизировать нельзя - дальше просто некуда. И я спокойно выслушиваю, как она рассказывает:
- А я пошла к нему один раз, он снимал комнату, сейчас уехал.
- Что же получилось?
- Наливает сухое вино. А я говорю: что так мало, наливать нужно полный бокал. Он наливает до края. Чокнулись, выпили, я говорю, ну а теперь раздевайтесь. Раздевайтесь, раздевайтесь! Ну, он начал снимать рубашку. Я тогда говорю: а я выпорхну как птичка в окно. Подбежала к двери, повернула ключ и ушла. Еще бы минуту...
...Удар по нервам. Ну, а что ты хотел, собственно? Жизни? Получи ее. Разве это не восхитительно? В своем роде, конечно. Правдивый, удачный рассказ. Твердишь себе: ну, теперь попробуй ее забыть, не удастся.
Потаенная мысль, для личного пользования: вспомни эпизод из жизни скандинавского художника Мунка с его "Танцем жизни" и юношеским уставом его кружка: "Сифилис - проверка на зрелость". А ведь это, кажется, начало века, вспомни-ка! Или, может быть, даже конец прошлого века. Изменяет память, да? А ты тренируй ее вот в таких ситуациях!
Но все, что было в тебе, раньше, уснуло здесь, у зелено-голубой воды, над которой то стоят светлые колдовские столбы света, то проносятся быстрые серые смерчи, то летают шальные оранжевые бабочки, то кричат чайки, и ты способен доказать ей, что не надо бояться ни проливного дождя, ни медуз. Каким же образом? Очень просто: откусываешь кусочек медузы, выловленной тобой как для выставки морских редкостей, ибо она фиолетовая и жгучая. Потом повторяешь. Манера, стиль, тон...
Потом пишешь письма. Получаешь ответы. Краткие, как справка из библиотеки об отсутствии данного издания по причине выдачи его на руки другому читателю. Но ты слеп. В твоем присутствии ругали мужа, и ты не слышал. Или, может быть, думал, что его ругали потому что ты лучше его? Тебе объясняли: отгоняла муху от мужа, шлепнула его случайно, а он ударил всерьез. Ты верил. Потом верил по очень простой причине: из-за того ответа. "Всегда буду принимать твои приглашения!" Восхитительно.
Звонишь в Ужгород. Слушаешь ее голос. Он реален, как трехмерное пространство, в нем нет ничего астрального. Однажды угадываешь, несмотря ни на что: она с мужчиной, он сидит с ней за столом, отнюдь не муж. Она комкает разговор. Серьезная задача для мужчины на этом конце провода, тем более что его родной дом и здесь и в созвездии Водолея. Проблема. Но нерешенных проблем у таких мужчин, кажется, не бывает. В том созвездии, как говорят, рождаются души гениев.
Тебя затягивает в сокровенную неизвестность. Ты плаваешь сначала как рыба в мутной воде. Это любовь. Это ревность. Ты видишь ее. И его ты тоже видишь рядом с ней. Правда, происходит это тогда, когда в отчаянии закрываешь глаза. Ты еще не верующий, но ты веришь в невидимые миры тридцати шести измерений. А это немало. Тут же все просто! Закрой глаза - и прозреешь. Ты увидишь и утреннее занавешенное окно, и сидящую в сорочке женщину, и лежащего мужчину, и его лицо. Это дано "водолеям". И захочешь - не избавишься от этого дара небес.
Ты звонишь резко, тревожно, почти рвешь отношения. Потом молчишь...
Затем встречаешь ее снова! Там, у моря.
И все начинается сначала.
И те же манера, стиль, тон, только резче, вульгарней, опасней. Наконец ты приходишь к тому положению вещей, которую заслужил. Она вырывает свою руку из твоей. Почему? Она хочет идти с другим, с тем, кто с ней танцевал два или три танца. Небольшая репетиция оперы Бизе "Кармен". Или работа над ее экранизацией, но без участия известного испанского режиссера, исключительно своими силами. Ты должен играть роль Хозе. Твой противник тореадор Эскамильо почти уводит Кармен (на этот раз блондинку), она почти исчезает из твоего поля зрения. Но ему мешает другая женщина.
Ты догоняешь ее. Исполняешь свою арию навзрыд. Потом она скажет, что ей это понравилось. Два слова: "Это понравилось". Кто-то дернул ее за язык опять. Такие реплики я не в состоянии забыть.
Там, в подъезде, она отвечает тебе в тот вечер:
- Мы можем встретиться случайно!
Оказавшись здесь же ее подружки Фраскита и Мерседес наблюдают сцену, улыбаются.
Через два дня вы встречаетесь действительно совершенно случайно. Но репетиция окончена. Начинается представление. Резко, потом еще резче ты нажимаешь на все обстоятельства сцены. Она с гениальностью подлинной Кармен сообщает с улыбкой и негромко:
- Дурачок ты, я же пошутила! Клянусь.
На обоих лицах - Фраскиты и Мерседес - написано: дурачок.
Взрыв. Немного огня. Резкий разворот. Ты удаляешься. Но тебя все равно согревает надежда. И надежда не обманывает, нет! Ты снова с Кармен.
Все было так, а не иначе. Но никому, кроме меня, не известна тогда была потаенная история, которая имела место как раз в те два дня после ее реплики ("Мы можем встретиться случайно!").
Начало ее известно только читателю. Мое лицо утонуло в подушке в полночь. Это грань. Чуть глубже - я утону, задохнусь или найду, найду яд! Появляются генерал-таиландец и заяц с клювом. И что же? Я прошу их о том, чтобы они освободили меня от чар этой молодой дамы? О нет! Я обращаюсь к ним в стихах с единственной просьбой: пусть исчезнет тореадор, мой соперник. Пусть растает, как тает на солнце мартовская сосулька, как тает дым костра на биваке после сытного ужина или как тает катер на подводных крыльях, уходя за окоем.
Таиландец, затем заяц или грифо-баран исчезают. Их появление было для меня более реальным и правдоподобным, чем Кармен и Эскамильо, когда я видел их идущими рядом. Тореадор, или тореро, моложе меня лет на десять, он весел и привлекателен, подразумевается, что и отважен. Что бы я делал? Это сейчас, когда я вывожу эти строки, да еще в часы, назначенные богами, рука моя не дрогнет, а ирония по собственному адресу кажется само собой разумеющейся вещью. Не было бы меня! Я бы растаял, а не он.
Проследим ход событий.
Как я понял, его не было на пляже. Он не разыскал ее там, в те два дня, хотя сделать это нетрудно. Я уже ушел в скалы, где лежал подобно раненому им насмерть быку. Даже не купался весь день. И второй тоже. Не замечал ни моря, ни солнца, ни воздуха, ни острых камней под боком. И на танцах его не было. А она ходила в эти дни на танцы, сказала потом мне об этом.
Но в самый последний вечер я увидел его именно там, на танцах. Она и я молчали, танцуя. Гремел оркестр. Две провинциальные вертихвостки, Фраскита и Мерседес, фланируют под руку с очередными кавалерами, затем тоже танцуют. Весело подмигивают заезжим дамам бандериллерос. Тореро в окружении двух пикадоров сытым взглядом окидывает Кармен. Она отвечает ему скользящим взором светлых глаз, в которых я не мог не заметить мрака и темени.
Колдовство как оно есть
Завидую тем, кто может держать себя в руках, даже влюбившись... Еще одна тайна: Ксения как две капли воды похожа на мою прежнюю жену, но моложе ее на пятнадцать лет. И все должно было повториться, как тогда, когда я тоже не находил себе места и, может быть, так и не нашел его до недавних дней.
Я говорил об этом Ксении. Судьба!..
В октябре я был в Москве. Опера - в прошлом. Отношения были как будто бы восстановлены. Мне страшно было подумать об ином исходе. Но после поездки в Данию в ноябре (тоже, конечно, не случайной, о чем я рассказывал в "Асгарде") настроение вдруг переменилось. Те дни, что я провел в Копенгагене и других городах, успокоили, как прохладный душ, помогли собраться с мыслями. Я вернулся другим. Ведь я уже знал о великой богине!
Я не звонил. А когда звонила она, я даже не выходил из себя, объясняя причины своего молчания.
- Какой ты переменчивый! - восклицал голос в телефонной трубке.
Не мог я объяснить, в чем остался прежним, в чем стал совсем другим, соприкоснувшись с мирами мечты, оказавшимися реальностью - ясной и вечной.
Болела голова после телефонных диалогов с угрозами, почти с пытками, с криками, с монологами и эпилогами.
Время исцелило меня постепенно. Только оно не справилось бы. В середине ноября Жанна сказала. Даже не сама сказала, а я задал неожиданно вопрос:
- Богиня не показывала тебе одну женщину (я описал ее)? Ну, так, как она показала тебе зайца, своего помощника?
Жанна молчала. Но ответ я уже знал. Богиня, одна из ипостасей которой великая мать молящихся ей скифов, познакомила Жанну с этой женщиной. Знал, как это происходит. Левой рукой она держит у сердца ребенка, а правую чуть приподнимает, выпрямляет, под ее ладонью возникает объемный образ. Так было с зайцем.
Так было с Ксенией.
- Обрати внимание, это и внутренний образ! - предупредила богиня Жанну.
Жанна видела эту женщину совсем рядом. На ней было знакомое мне платье, кулон, туфли. Это была Ксения. Она была одета, как тогда, на юге, в голубовато-лиловое. Но вместе с портретом ее, с внешним обликом был виден и внутренний. Он подчеркивался неожиданно проступившими морщинами, лицо перекосилось, глаза стали необыкновенно злыми. Жанна сказала это вслух.
- Скажи ему об этом! - произнесла богиня.
- Не смогу. Мне неудобно!
- Понимаю тебя, - ответила богиня.
Жанна молчала бы. Она знала о моем увлечении. Конечно, ей не хотелось говорить об этом. Мы друзья с тех пор, как она позвонила мне по просьбе великой богине. Так обстояло дело в ноябре.
Но я сам спросил Жанну, угадал, что она видела Ксению под рукой богини. И она созналась. Нет здесь места случайности. Даже проницательность людей, рожденных под знаком Водолея, имеет предел, пусть астрологи пишут, что такие люди всегда читают мысли!