Сэ Эжен. Агасфер (Вечный Жид) (том 2)

   - Я понимаю, - с чувством заметила Сефиза. - Ты ищешь случая оказать кому-нибудь услугу, приносишь жертвы, и это облегчает твои страдания?
   - Стараюсь, насколько могу... только могу-то я очень мало! Зато, когда мне удается, - улыбаясь, отвечала Горбунья, - я счастлива и горда, как жалкий маленький муравей, который смог после многих усилий притащить в муравейник свою соломинку... Но будет говорить обо мне...
   - Напротив, поговорим еще... и хотя я боюсь, что ты рассердишься, но не могу не сделать этого предложения, - робко возразила Сефиза. - Я рискую это сделать, хотя уже столько раз получала отказ! У Жака (*1) есть деньги... мы тратим их на разные глупости... но иногда при случае помогаем беднякам... Позволь помочь тебе... Я вижу, хотя ты это и отрицаешь, что ты выбиваешься из сил на работе.
   - Спасибо, дорогая, я знаю твое великодушие, но, право, мне совершенно достаточно моего скромного заработка.
   - Ты отказываешься, - с грустью сказала Королева Вакханок, - потому что считаешь бесчестным способ, каким эти деньги попали мне в руки... Ну, ладно... я уважаю твою щепетильность... Но позволь же хоть Жаку помочь тебе... он был таким же рабочим, как и мы... а между товарищами взаимопомощь обычное дело. Если ты и от этого откажешься... то, право, я подумаю, что ты меня презираешь...
   - А я подумаю, что ты меня презираешь, если будешь настаивать, добрая Сефиза! - отвечала Горбунья очень кротко, но с такой твердостью, что Королева Вакханок поняла, что бесполезно дальше ее уговаривать.
   Она грустно опустила голову и снова заплакала.
   - Мой отказ тебя огорчил, - заметила Горбунья, ласково ее обнимая, - но подумай, и ты меня поймешь.
   - Конечно, - с горечью промолвила Королева Вакханок. - Ты не можешь принять помощь от моего любовника... даже предложение ее уже оскорбительно... Бывают такие унизительные положения, что они могут запачкать даже доброе дело...
   - Сефиза... я не хотела тебя обидеть... Ты должна это знать!
   - О, поверь, что, хотя я такая ветреная и веселая, у меня также бывают минуты раздумья среди самых безумных наслаждений... только, к счастью, это не часто случается...
   - О чем же ты думаешь тогда?
   - Я думаю тогда о своей жизни, не совсем-то честной... думаю, что хорошо было бы взять у Жака небольшую сумму денег, чтобы обеспечить себя на год, и думаю, как пойти к тебе и приняться постепенно снова за работу.
   - Чего же лучше... Отчего же ты так не поступишь?
   - В тот самый момент, когда уже нужно приступить к делу, я искренне спрашиваю себя, и... у меня не хватает мужества... Я чувствую, что не способна вновь вернуться к работе и отказаться от теперешней жизни, то богатой, то нищей... Но зато я свободна, весела, беззаботна, ничего не делаю, а жить так все же веселее, чем когда целую неделю гнешь спину за какие-то жалкие четыре франка. Впрочем, до денег я никогда не была жадна. Сколько раз случалось, что я отказывалась от предложений богача, чтобы остаться с бедным возлюбленным, который пришелся мне по сердцу. Себе денег я никогда не возьму. Вот, например, за эти три или четыре месяца Жак истратил, наверное, не меньше десяти тысяч франков, а у нас ровно ничего нет, кроме двух дрянных комнат, почти совсем без мебели, - потому что мы, как птицы, живем бездомными. Когда мы сошлись, у Жака не было ни гроша; я продала на сто франков драгоценностей, которые мне дарили, купила на эти деньги лотерейный билет, а так как дуракам везет, как говорится, то я и выиграла четыре тысячи франков. Жак всегда так же весел, безумен и безудержен, как и я... мы и порешили: будем жить и веселиться, пока есть деньги; а когда им придет конец, то может случиться, что или мы друг другу надоедим, и тогда - разлука, или мы по-прежнему будем любить друг друга, и в этом случае, чтобы остаться вместе, постараемся приняться сообща за работу... Не получится... есть еще средство не расставаться: жаровня и горсть углей!
   - Боже мой! - воскликнула Горбунья, побледнев.
   - Успокойся... до этого еще далеко... Мы не успели еще прожить деньги, как вдруг является какой-то ходатай по делам, который некогда за мною увивался, но уродство которого мешало мне заглянуть в его капиталы. Зная, что я живу с Жаком, он предложил мне... Но к чему докучать тебе такими подробностями? В двух словах, - он дал взаймы деньги Жаку под его права, кажется, очень сомнительные, на какое-то наследство... Вот на эти-то деньги мы и кутим... пока только их хватит...
   - Но, послушай, Сефиза, отчего бы тебе, вместо того, чтобы безумно тратить эти деньги... не положить их в банк и не повенчаться с Жаком, раз ты его любишь?
   - Да видишь ли что, - рассмеялась Королева Вакханок, веселый и беззаботный характер которой снова взял верх, - класть деньги в банк не доставляет никакого удовольствия. Вместо кучи красивых золотых монет, на которые можно доставить себе множество удовольствий, там выдают какую-то жалкую бумажку!.. Ну, а что касается брака, то... хотя я и очень люблю Жака, так, как никого еще не любила, но мне кажется, что счастье исчезнет как только мы повенчаемся. Кроме того, теперь, как любовнику, ему и дела нет до моего прошлого, ну а как муж - он, может быть, когда-нибудь меня им попрекнет, а мне вовсе не хочется слушать упреки от других... Право упрекать себя я оставляю только за собой... сама же я сумею дать себе ответ...
   - Ах ты, сумасбродка!.. Ну, а когда вы проживете деньги... тогда что будет?
   - Э! до этого еще, как до Луны, далеко. Мне кажется, что и завтрашний день наступит через сто лет... а думать о смерти, так лучше и не жить!
   Разговор сестер снова был прерван невероятным шумом, который перекрывало резкое и пронзительное дребезжание трещотки Дюмулена. Затем последовал хор диких возгласов, и стекла задрожали от криков:
   - Королеву Вакханок! Королеву Вакханок!
   Горбунья вздрогнула от неожиданного шума, а Сефиза на этот раз засмеялась:
   - Мой двор приходит в неистовство!
   - Послушай, вдруг за тобой придут сюда? - со страхом спросила Горбунья.
   - Нет, нет, успокойся!
   - Однако, слышишь, шаги... идут... по коридору... приближаются... Сестра, прошу тебя, устрой, чтобы я могла уйти незаметно...
   В это время отворилась дверь, и Сефиза бросилась к ней. Она увидала в коридоре депутацию, во главе которой шествовали Нини-Мельница, вооруженный огромной трещоткой, Пышная Роза и Голыш.
   - Королеву Вакханок сюда! Или я отравлюсь... стаканом воды! - кричал Нини.
   - Королеву Вакханок! Или я выхожу замуж за Нини-Мельницу! - с решительным видом кричала маленькая Роза.
   - Королеву Вакханок! Или мы поднимаем восстание и украдем ее! послышался новый голос.
   Целый хор подхватил:
   - Да, да, похитим ее!
   - Жак, войди сюда один, - сказала Королева, игнорируя эти крики.
   А затем, величественно обратись к толпе, она прибавила:
   - Через десять минут я приду к вам и тогда чертовски кутнем!
   - Да здравствует Королева Вакханок! - провозгласил Дюмулен, потрясая своей трещоткой, и пошел обратно со всей депутацией, пока Голыш входил в кабинет.
   - Вот моя милая сестра, Жак! - сказала Сефиза.
   - Очень рад познакомиться с вами, - сердечно произнес Жак, - и вдвойне рад, потому что вы можете рассказать мне о моем товарище Агриколе... С тех пор, как я разыгрываю миллионера, мы не виделись ни разу. Но я очень его люблю, славного, хорошего друга... Вы живете в том же доме?.. Как он поживает?
   - Увы, месье, его семью постигло большое горе: он в тюрьме.
   - В тюрьме! - воскликнула Сефиза.
   - Агриколь в тюрьме? Он? За что же? - с удивлением спросил Жак.
   - Да за незначительный политический поступок. Мы даже надеялись, что его выпустят на поруки.
   - Конечно... Надо внести пятьсот франков, я знаю! - сказал Голыш.
   - К несчастью, это невозможно: та особа, на которую мы рассчитывали...
   Королева Вакханок прервала речь Горбуньи, сказав Голышу:
   - Слышишь?.. Агриколь в тюрьме... из-за пятисот франков!..
   - Конечно, слышу и понимаю, черт возьми, - незачем мне и знаки делать! Экий славный парень, он ведь содержит мать!
   - Да, месье! Еще грустнее, что это случилось теперь, когда вернулся из России его отец, а мать...
   - Вот, мадемуазель, возьмите, пожалуйста, - прервал Горбунью Жак, протягивая ей кошелек. - Здесь все, что у меня осталось: двадцать пять или тридцать наполеондоров; трудно и придумать лучшее употребление для этих денег, чем выручить из беды товарища. У нас же здесь все оплачено вперед. Отдайте эти деньги отцу Агриколя: он внесет их, и завтра Агриколь будет в кузнице; пусть он там поработает за мое здоровье.
   - Жак, поцелуй меня сейчас же! - воскликнула Сефиза.
   - И сейчас, и потом, и всегда! - весело воскликнул Голыш, целуя Сефизу.
   Горбунья с минуту колебалась. Но потом, сообразив, что эти деньги будут брошены на какое-нибудь безумство, а теперь они могут вернуть жизнь и надежду семье Агриколя, она решилась воспользоваться ими, учитывая, что через некоторое время залог все равно вернут, и тогда пятьсот франков очень пригодятся Жаку. С глазами, полными слез, она приняла кошелек и сказала:
   - Благодарю вас, месье Жак, вы очень добры и великодушны. По крайней мере, несчастный отец Агриколя хоть этим утешится в своем жестоком горе... Еще раз спасибо, большое спасибо!
   - Не за что, мадемуазель, деньги должны же служить для чего-нибудь, для меня или для другого, не все ли равно?
   В это время крики поднялись снова с дикой яростью, а трещотка Дюмулена задребезжала самым отчаянным образом.
   - Знаешь, Сефиза, если ты не появишься, они там все перебьют, а мне платить нечем! - сказал Голыш; затем, обратясь к Горбунье, он прибавил, смеясь: - Простите, мадемуазель, вы видите: у королевской власти свои обязанности!
   Взволнованная Сефиза обняла сестру, и Горбунья, проливая сладкие слезы, робко спросила:
   - Когда же мы с тобой увидимся?
   - Скоро, хоть и тяжело мне смотреть на твое положение, особенно, когда ты не хочешь принимать никакой помощи!
   - Но ты придешь? Ты мне обещаешь?
   - Я вам за нее обещаю, - сказал Жак. - Мы придем вместе навестить вас и вашего соседа!
   - Ну, возвращайся же к своим друзьям, Сефиза, и веселись от души... Ты имеешь на эта право: месье Жак осчастливил целую семью!
   Голыш пошел посмотреть, можно ли незаметно вывести Горбунью, и она поспешила скорее уйти, чтобы обрадовать Дагобера. Впрочем, прежде чем следовать домой, она завернула на Вавилонскую улицу в павильон Адриенны де Кардовилль. Мы после узнаем, зачем она туда заходила.
   В то время, как Горбунья выходила из ресторации, около последней стояли три хорошо одетых и о чем-то совещавшихся господина. Вскоре к ним присоединился четвертый, сбежавший по лестнице трактира.
   - Ну что? - с беспокойством спросили все трое.
   - Он там!
   - Это точно?
   - Да разве найдется где другой Голыш! Я только что его видел. Он переодет крючником. Сейчас они уселись за стол и часа три, самое меньшее, прображничают!
   - Тогда вы ждите меня здесь... только спрячьтесь... Я сбегаю за шефом, и дело будет в шляпе!
   С этими словами один из совещавшихся быстро удалился по соседней улице, примыкавшей к площади.
   В это время Королева Вакханок в сопровождении Голыша вошла в залу пиршества, где ее встретили неистовые приветствия:
   - Теперь, друзья, - сказала она с лихорадочным волнением, как бы желая заглушить какое-то иное чувство, - да будет шум, гром, гам, землетрясение, буря, шторм! - И протянув Дюмулену стакан, она прибавила: - Наливай!
   - Да здравствует Королева! - раздался единодушный возглас собравшихся.
   3. "УТРЕННИЙ ШУМ"
   Королева Вакханок, сидя напротив Голыша, рядом с Пышной Розой по левую сторону и Нини-Мельницей справа, председательствовала за ранним завтраком, называемым ими "утренним шумом", который великодушно заказал Жак товарищам по веселью.
   Эти молодые люди и девушки, кажется, совершенно забыли о всякой усталости, хотя бал, начавшийся в одиннадцать часов вечера, длился до шести часов утра. Эти веселые влюбленные парочки были неутомимы. Они хохотали, ели и пили с юношеским жаром и с аппетитом, достойным Пантагрюэля. Поэтому во время первой части ужина даже мало говорили; слышался только звон бокалов да стук ножей и вилок.
   Королева Вакханок казалась гораздо оживленнее, чем обыкновенно, хотя ей не хватало обычной веселости. Раскрасневшиеся щеки и горящие глаза указывали на лихорадочное возбуждение. Ей, видимо, хотелось закружиться и забыть то, что невольно осталось в памяти из печальной беседы с сестрой.
   Жак любовался Сефизой со страстным обожанием, потому что, в силу странного сходства характеров, взглядов и вкусов, связь их была несравненно глубже и серьезнее обычных мимолетных сближений. Они даже сами не знали силы обоюдной привязанности, потому что до сих пор, в круговороте наслаждений, любовь их не подвергалась никаким испытаниям.
   Маленькая Пышная Роза вот уже несколько дней как овдовела. Ее возлюбленный, юный студент, поехал домой в провинцию попытаться выманить у родственников деньжат, необходимых для достойного окончания карнавала, причем предлог, чтобы получить пособие, принадлежал к числу тех замысловатых выдумок, традиция которых поддерживается и тщательно культивируется в среде студентов-медиков и юристов. Не желая изменять отсутствующему и являя пример редкой верности, Роза выбрала кавалером безобидного Нини-Мельницу. Тот, сняв каску, сиял своей лысиной, причем остатки черных курчавых волос обрамляли его голову сзади чем-то вроде длинной бахромы. В силу особого вакханического феномена, по мере того как им овладевало опьянение, некая полоса, пурпуровая, как его багровое лицо, постепенно охватывала лоб Нини-Мельницы и распространялась на его череп, обычно сиявший блестящей белизной. Зная значение этого симптома, Пышная Роза поспешила обратить на него внимание общества и воскликнула, заливаясь смехом:
   - Берегись, Нини: винный прилив очень быстро продвигается!
   - Когда он окунется в него всей головой, тогда... он потонет! прибавила Королева Вакханок.
   - Не отвлекайте меня, о Королева, я размышляю! - отвечал начинавший пьянеть Дюмулен с огромным стаканом пунша, похожим на древнюю чашу, в руках; другой посуды он не признавал в силу ограниченных размеров и презрительно называл наперстком.
   - Нини размышляет, - заметила Роза. - Внимание, он размышляет!
   - Размышляет? Значит, он болен, бедняга?
   - Может, он обдумывает какое-нибудь _шикарное_ антраша?
   - Какую-нибудь запрещенную анакреонтическую позу?
   - Да, я размышляю, - важно возразил Дюмулен, - я размышляю в общем и в частности о вине, этом напитке, о котором божественный Боссюэ (когда Дюмулен был пьян, он имел громадный недостаток - цитировать Боссюэ), отличный знаток дела, сказал: "В вине кроются мужество, сила, радость, пыл ума" (*2), - конечно, если имеется ум, - прибавил для пояснения Нини-Мельница.
   - Твой Боссюэ просто душка! - воскликнула Пышная Роза.
   - А потом я размышляю, в частности, какое вино было на свадьбе в Кане Галилейской? Красное или белое?.. Вот я и пробую _то и другое... вместе и порознь_...
   - Это называется исчерпать вопрос до дна! - заметил Голыш.
   - До дна бутылок по крайней мере! - дополнила Королева Вакханок.
   - Именно так, ваше королевское величество. И я путем опытов и поисков сделал великое открытие: вино было красное!
   - То есть оно не было белое! - педантически возразила Роза.
   - А если я приду к убеждению, что оно не было ни белое, ни красное?
   - Значит, ты будешь окончательно пьян! - отвечал Голыш.
   - Супруг Королевы совершенно прав... Вот что значит быть таким ученым... Но все равно; посвятив жизнь изучению этого вопроса, я дойду до конца своей достопочтенной карьеры, придав жажде к выпивке окраску историческую... тео... ло... ги... че... скую и ар... хео... ло... ги... ческую.
   Передать веселую гримасу и не менее веселый тон, каким Дюмулен произнес и проскандировал это заявление, было бы невозможно; громкий хохот раздался среди слушателей.
   - Архиолоническая? - сказала Роза. - Что это за зверь такой? Есть ли у него хвост? Умеет ли он плавать?
   - Оставь, пожалуйста, - прервала ее Королева Вакханок, - это все громкие слова; ученые фокусники их очень любят... Это нечто вроде кринолина: раздуто чрезвычайно, а в середине пустота... Наливай-ка, Нини, шампанского. Роза! За здоровье твоего Филемона! За его возвращение!
   - Выпьем лучше за успех его выдумки, чтобы ему удалось вытянуть деньжат у тупой и скаредной семейки... Шутка-то была придумана неплохая!
   - Роза!.. Иди сюда... Я готова расцеловать тебя за умную выдумку, кричал Нини.
   - Спасибо... А что скажет муж?
   - Роза, смею тебя уверить... Апостол Павел... слышишь, святой апостол Павел...
   - Ну, и что же дальше, прекрасный апостол?
   - Святой Павел категорически утверждал: "женатые должны жить так, как будто не имеют жен".
   - Это меня не касается... это дело Филемона!
   - Так-с... Но божественный Боссюэ, поклонник удовольствий и друг разума, прибавляет: "значит, и замужние женщины должны так же жить, как будто не имеют мужей" (*3). Поэтому мне остается раскрыть вам свои объятия, милая Роза, тем более, что Филемон вам даже и не муж!
   - Не спорю! только, к несчастью, вы слишком уродливы!
   - Это резон!.. Пью за здоровье Филемона и за успех его выдумки насчет денег!
   - Вот и прекрасно... И пусть денег будет как можно больше... Они не лишние в студенческой жизни!
   Все приняли участие в тосте с возгласами одобрения.
   - С разрешения Королевы и ее двора, прошу позволения предложить еще один тост, - продолжал Дюмулен. - Дело идет о вещи, весьма схожей с выдумкой Филемона... Надеюсь, что этот тост принесет мне счастье!..
   - В чем дело?
   - Да здравствует моя женитьба! - сказал Дюмулен, поднимаясь с места.
   Эти слова породили взрыв криков, смеха и оглушительного топота, причем Дюмулен кричал, топал и хохотал громче всех других, широко разевая огромный рот и усиливая страшный шум своей трещоткой, которую он вытащил из-под стула. Когда буря улеглась и все немного успокоились, Королева Вакханок встала и провозгласила:
   - Пью за здоровье будущей госпожи Нини-Мельничихи!
   - О, Королева! Меня так тронула ваша любезность, что я позволю вам прочесть в глубине моего сердца имя моей будущей супруги: ее зовут вдова Оноре-Модеста-Мессалина-Анжела де ла Сент-Коломб!
   - Браво! Браво!
   - Ей шестьдесят лет, и тысячи ливров ее ренты куда многочисленнее количества волос в ее седых усах и морщин на лице. Она такая пухленькая, что ее платья хватило бы на палатку для всей нашей честной компании; на будущий год я надеюсь представить вам свою будущую супругу в костюме пастушки, сожравшей все свое стадо! Ее хотели обратить, а я решил совратить: это веселее, и ей больше будет по душе. Надеюсь на вашу помощь, господа, относительно всякого рода вакхического и капканного просвещения!
   - Просветим насчет чего хочешь!
   - Вот канкан, но в сединах! - запела Роза на известный мотив.
   - Зато седины внушат почтение полицейским!
   - Мы им скажем: "Уважайте ее: быть может, и ваша мать доживет до таких лет!".
   В эту минуту Королева Вакханок поднялась со стаканом вина в руке; на ее губах играла горькая и насмешливая улыбка.
   - Говорят, к нам идет в семимильных сапогах холера! - воскликнула она. - Я пью за здоровье холеры!
   Она выпила залпом. Несмотря на буйную веселость компании, этот возглас произвел мрачнее впечатление. Как будто электрический ток разом пробежал по собранию. Лица всех стали серьезны.
   - Сефиза! - с упреком произнес Жак.
   - За холеру! - бесстрашно повторила Королева Вакханок. - Пусть она пощадит тех, кому жизнь дорога... и пусть не разлучает и в смерти тех, кто не хочет расставаться!
   При этом возгласе Жак и Сефиза обменялись взглядами, ускользнувшими от их веселых товарищей. Несколько минут Королева Вакханок молчала, погруженная в думы.
   - А! Это дело другое! - с удалью заметила Роза. - За холеру, и пусть на свете остаются только добрые малые!
   Несмотря на эту поправку, впечатление оставалось весьма тяжелое. Дюмулен разом захотел прекратить этот разговор и воскликнул:
   - Ну их к чертям, покойников! Да здравствуют живые! А кстати о живых и очень милых живых... Я предлагаю выпить за драгоценное здоровье нашей Королевы! За здоровье нашего хозяина! К несчастью, я не знаю его имени, потому что имел счастье познакомиться с ним лишь в эту ночь, и он, быть может, меня извинит, если я назову его Голышом!
   В этом названии нет ничего нескромного: Адама иначе назвать тоже было бы нельзя! Итак, за Голыша!
   - Спасибо, толстяк! - сказал Жак. - А я коли забуду ваше имя, то крикну: "Кто не прочь выпить?". Я уверен, что вы отзоветесь!
   - Есть! - отвечал Дюмулен, прикладывая по-военному руку к голове и протягивая стакан.
   - Впрочем, раз уж мы вместе выпивали, то надо как следует узнать друг друга! - прибавил сердечно Голыш. - Меня зовут Жак Реннепон.
   - Реннепон! - воскликнул Дюмулен, которого это имя поразило, несмотря на его полупьяное состояние. - Вас зовут Реннепон?
   - Самый настоящий Реннепон. Это вас удивляет?
   - Видите ли... Есть очень древняя семья... Графы Реннепон.
   - В самом деле? - засмеялся Голыш.
   - Графы Реннепон и в то же время герцоги де Кардовилль, - прибавил Дюмулен.
   - Неужели я похож на отпрыска столь знатной семьи?.. Я, простой рабочий, развеселый любитель кабачка!
   - Вы рабочий? Да это Сказка из "Тысячи и одной ночи"! - с удивлением воскликнул Дюмулен. - Вы задаете Валтасаров пир, катаете публику в каретах, запряженных четверкой... и вы - рабочий?.. Да скажите же мне, какое у вас ремесло?.. Я покинул бы тогда вертоград Господень, хотя до сих пор пробавлялся в нем не без успеха!
   - Не подумайте, пожалуйста, что я чеканю фальшивые монеты или подделываю банковские билеты! - со смехом возразил Жак.
   - Помилуйте, дружище!
   - Что же, это немудрено, учитывая тот образ жизни, который я веду!.. Но я вас успокою: я проедаю наследство!
   - Значит, вы кушаете и пропиваете какого-нибудь дядюшку? благожелательно спросил Дюмулен.
   - Право, не знаю!
   - Как не знаете? Не знаете, чем лакомитесь?
   - Во-первых, мой отец был тряпичник...
   - Черт возьми! - не мог не смутиться Дюмулен, хотя он и не был очень разборчив в выборе собутыльников. Затем, справившись со своим смущением, он очень любезно заметил: - Что же... всякие бывают тряпичники... некоторые из них обладали великими достоинствами.
   - Вы шутите, а между тем близки к истине. Мой отец-тряпичник великолепно знал греческий и латинский языки, а в математике ему не было равного... не считая еще того, что он очень много путешествовал...
   - Позвольте, однако, - заметил Дюмулен, у которого и хмель прошел от изумления, - пожалуй, вы действительно из семьи графов Реннепон.
   - Тогда, значит, ваш отец, Жак, был тряпичником из любви к искусству! со смехом заметила Пышная Роза.
   - О, нет! Он работал ради куска хлеба! - продолжал Жак. - Несомненно, что в молодости он жил в достатке, затем, оставшись ни с чем, он обратился к одному богатому родственнику, но тот отрекся от него и ничего не дал. Отец попробовал извлечь пользу из своих познаний, но не тут-то было: кажется, в это время Париж был перенаселен учеными людьми... Ну, и пришлось искать ремесло, чтобы не околеть с голоду... Отец взялся за крючок, и, должно быть, им достаточно выуживал, потому что целых два года кормил также и меня, когда я вынужден был приехать в Париж из деревни после смерти тетки, у которой жил.
   - Ваш почтенный батюшка, несомненно, был великий философ, - сказал Дюмулен. - Но я все-таки не понимаю, откуда вам могло прийти наследство... Или он выудил его из какой-нибудь урны?
   - Позвольте закончить... Двенадцати лет я поступил на фабрику господина Трипо, а через два года мой отец погиб от несчастного случая, оставив мне на нашем чердаке только соломенный тюфяк, стул и стол. Кроме того, в изломанном ящике из-под пузырьков одеколона нашлась куча каких-то бумаг на английском языке и бронзовая медаль, которая вместе с цепочкой не стоила и десяти су... Я ничего никогда не слыхал от отца по поводу этих бумаг. Не зная что к чему, я все-таки не сжег и оставил их... И хорошо сделал... потому что мне заплатили за них порядочные деньги!
   - Вот Божий дар! - сказал Дюмулен. - Но как же узнали, что они находятся у вас?
   - Должно быть, как-нибудь проведали. Один из скупщиков векселей аферист, по-моему, - явился к Сефизе и повел через нее переговоры. Он просмотрел бумаги и заметил, что хотя дело довольно сомнительное, но десять тысяч франков он заплатит. Десять тысяч!.. Целое состояние!.. Конечно, я тут же согласился!
   - А вы подумали, что, может быть, эти бумаги стоят гораздо больше?
   - Нет... Впрочем, если бы это было так, то отец сам сумел бы пустить дело в ход... А потом, знаете, когда вам свалится с неба десять тысяч такими звонкими монетками, так вы никогда не откажетесь их подобрать... Ну, я и подобрал... Только этот маклер в виде гарантии заставил меня подмахнуть вексель.
   - И вы подписали?
   - Почему бы и нет? Ведь то была пустая формальность... как сказал этот человек. И правда: вот уже две недели, как срок векселя кончился, а я о нем ничего не слыхал... У меня теперь осталась еще тысяча франков, но она хранится у того же маклера... ведь он мой кассир... С тех пор я и гуляю с утра до вечера и весел, как ребенок, оттого, что отделался от своего мерзкого хозяина, господина Трипо.
   Жак сразу помрачнел, как только назвал это имя, Сефиза посмотрела на Жака с беспокойством, так как знала, до чего он ненавидел барона.
   - Трипо! - продолжал Голыш. - Этот человек способен хороших людей превратить в извергов, а тех - в нечто еще более худшее. Говорят, каков поп, таков и приход! Ах, гадина! Как только вспомню об этом негодяе!.. - и Голыш с яростью ударил по столу кулаком.