Сэ Эжен. Агасфер (Вечный Жид) (том 2)

   - Это он! - глухим голосом сказал Дагобер. - Опять он! Всегда он, всюду!! Злой гений всей семьи... отца, матери и детей!
   - Что ты говоришь, батюшка?
   - Маркиз д'Эгриньи! - воскликнул Дагобер. - Знаете ли вы, что это за человек? Прежде чем сделаться священником, он был мучителем матери Розы и Бланш, отвергшей его любовь. Прежде чем сделаться святошей... он сражался против своей страны и два раза сталкивался лицом к лицу с генералом Симоном... Пока генерал, покрытый ранами в битве при Ватерлоо, мучился в плену в Лейпциге, маркиз-предатель торжествовал вместе с русскими и англичанами. При Бурбонах изменник, покрытый почестями, еще раз столкнулся с преследуемым офицером императорской армии. Тут произошла между ними свирепая дуэль... Маркиз был ранен, а генерал Симон, приговоренный к смерти, бежал... Так предатель стал священником... говорите вы? Теперь я уверен, что мои девочки похищены именно им, чтобы выместить на них ненависть к их отцу и матери... Если они в руках этого подлого человека... то речь идет не только о защите их состояния, но и жизни... Понимаете ли... их жизни!
   - Неужели, батюшка, вы считаете этого человека способным на...
   - Изменник родины, сделавшийся подлым клерикалом, на все способен. Быть может, в эту минуту они убивают детей медленной смертью, - с отчаянием говорил солдат. - Ведь довольно их разлучить, чтоб убить.
   Дагобер продолжал с невыразимым ожесточением:
   - Дочери маршала Симона в руках маркиза д'Эгриньи и его шайки, а я стану колебаться, сделать ли попытку их спасти... из страха каторжных работ! Каторга! - судорожно захохотал он. - Ну, так что же, что каторга? Да разве у меня не останется возможности размозжить себе голову, если мне не удастся эта попытка? Что же, они мой труп потащат на каторгу, что ли? Куй железо, сын мой... куй скорее... куй крюк!.. Время не терпит.
   - Но ведь вместе с тобой арестуют и нашего сына! - воскликнула с отчаянием мать, бросаясь к ногам мужа. - Ведь он идет с тобой!
   - Чтобы избавиться от каторги, у него остается тоже средство: со мной будут два пистолета...
   - А я! - воскликнула несчастная мать, простирая руки. - Без тебя... без него... я останусь одна!..
   - Ты права... я эгоист... я пойду один!
   - Один вы не пойдете! - возразил Агриколь.
   - А твоя мать?
   - Горбунья сходит к господину Гарди, моему хозяину, и расскажет ему все: это самый великодушный человек в мире... у матери будет приют и хлеб до ее последнего дня...
   - И я... я виной всему этому... - с отчаянием ломая руки, плакала Франсуаза. - Боже мой... покарай меня одну... я виновата... я выдала детей, и наказанием за это явится смерть моего сына...
   - Агриколь! Ты не пойдешь... я тебе запрещаю! - сказал Дагобер, горячо обнимая сына.
   - Я не пойду?.. После того как объяснил вам всю опасность предприятия? Вы так не думаете, батюшка! Да разве мне самому некого освобождать? А мадемуазель де Кардовилль, которая была ко мне так добра и великодушна, которая хотела меня спасти от тюрьмы, - разве она не в заточении? Я пойду за вами, отец: это мое право, моя обязанность... я так хочу!
   Говоря это, Агриколь сунул в огонь щипцы, из которых он должен был выковать крюк.
   - Боже, пощади всех нас! - молила рыдающая мать, продолжая стоять на коленях, в то время как солдат все еще находился во власти сильной внутренней борьбы.
   - Не плачь так, матушка! Ты надрываешь мне сердце! - говорил Агриколь, поднимая мать с помощью Горбуньи. - Успокой ее, Горбунья, - я нарочно преувеличивал опасность, желая удержать отца; вдвоем же с ним, действуя осторожно, мы можем достигнуть успеха без всякого риска. Не правда ли, батюшка? - сказал Агриколь, подмигнув отцу. - Право, матушка... успокойся... Я отвечаю за все... Мы освободим сестер Симон и мадемуазель де Кардовилль... Дай-ка сюда клещи и молоток, Горбунья: они внизу, под шкафом!
   Пока девушка, отирая слезы, подавала требуемые вещи, Агриколь мехами раздувал огонь.
   - Вот они, Агриколь! - сказала Горбунья глубоко взволнованным голосом, подавая дрожащими руками инструменты.
   Агриколь захватил клещами раскаленное добела железо и, пользуясь печью, как наковальней, начал работать молотком. Дагобер молчал и размышлял. Вдруг он поднялся с места, подошел к жене, взял ее за руку и сказал:
   - Ты знаешь своего сына: помешать ему следовать за мной нельзя никакими силами! Но успокойся, дорогая, мы добьемся успеха... я твердо на это надеюсь... А в случае чего... нас арестуют... нет никакой низости: мы не покончим с собой... Мы гордо... рука об руку, с высоко поднятой головой пойдем вместе в тюрьму, как два честных человека, исполнивших свой долг... Наступит день суда, и мы громко, честно и прямо заявим, что, не найдя защиты у закона, доведенные до последней крайности... мы прибегли к насилию... Куй железо, сын мой, куй без боязни... Судьи - честные люди, они оправдывают честных людей! - заключил Дагобер, обращаясь к Агриколю, который ковал молотом раскаленное железо.
   - Да, дорогой батюшка! Вы правы... Матушка, успокойся... Судьи поймут разницу между перелезающим ночью через стену разбойником, явившимся воровать, и старым солдатом, который с опасностью для жизни, свободы и чести решается вместе с сыном освободить несчастные жертвы.
   - Если они не поймут, - продолжал Дагобер, - тем хуже! Опозоренными в глазах честных людей останутся не муж твой и не сын... Если нас сошлют на каторгу... если у нас хватит мужества жить... Ну, так что же? и старый, и молодой каторжники будут с гордостью носить цепи... А изменник-маркиз... бессовестный священник будет более пристыжен, чем они! Куй же железо без боязни, сын мой... Есть нечто, чего не опозорить и каторге: чистая совесть и честь!.. А теперь время приближается... Скажите нам, Горбунья, вы не заметили, высоко ли от земли окно?
   - Не очень высоко, господин Дагобер, особенно с той стороны, которая обращена к больнице умалишенных, где заключена мадемуазель де Кардовилль.
   - Каким образом удалось вам поговорить с мадемуазель де Кардовилль?
   - Она была в саду больницы; там есть место, где стена сломана и оба сада разделяются только решеткой.
   - Превосходно... - сказал Агриколь, продолжая стучать молотком. Значит, мы можем легко попасть из одного сада в другой... Быть может, из больницы легче будет и выйти на улицу... К несчастью, ты не знаешь, где комната мадемуазель де Кардовилль!
   - Нет, кажется, знаю... - начала Горбунья, стараясь припомнить. - Она находится в квадратном павильоне; над ее окном я заметила нечто вроде навеса, белого с синими полосами.
   - Ладно, не забудем.
   - А не знаете ли вы хоть приблизительно, где комнаты девочек? - спросил Дагобер.
   После минутного размышления Горбунья отвечала:
   - Они должны быть против окна мадемуазель де Кардовилль, так как она с ними переговаривается знаками через окно. Мадемуазель Адриенна мне сообщила, насколько я помню, что комнаты эти одна над другой. Одна на первом этаже, а другая на втором.
   - Есть на окнах решетки? - спросил кузнец.
   - Этого не знаю.
   - Это не важно. Спасибо, добрая девушка: с такими указаниями можно смело идти, - сказал Дагобер. - Что касается остального, у меня уже составлен план.
   - Дай, малютка, воды, - обратился к Горбунье Агриколь, - надо охладить железо. Ну, хорош ли крючок? - спросил он отца.
   - Отлично! Как только железо остынет, мы приладим веревку.
   Между тем Франсуаза на коленях горячо молилась Богу за мужа и сына, собиравшихся, по своему неведению, совершить страшный грех. Она молила Создателя обратить на нее одну Свой небесный гнев, так как она вовлекла их в это опасное дело.
   Дагобер и Агриколь молча закончили приготовления. Они были оба очень бледны и торжественно-сосредоточенны. Несомненно, оба сознавали всю опасность рискованного предприятия. На колокольне Сен-Мерри пробило десять. Ветер и шум дождя заглушали бой часов.
   - Десять часов! - воскликнул Дагобер. - Нельзя терять ни минуты... Агриколь, бери мешок!
   - Сейчас, батюшка!
   Поднимая мешок, Агриколь быстро шепнул Горбунье, еле стоявшей на ногах от волнения:
   - Если завтра утром мы не вернемся, я тебе поручаю мать... Сходи к месье Гарди, быть может, он уже вернулся. Ну, сестра, будь мужественнее, обними меня... я оставляю на тебя бедную мать!
   При этом глубоко взволнованный кузнец дружески обнял девушку, которая боялась потерять сознание.
   - Ну, Угрюм... в поход, старина, - сказал Дагобер, - ты будешь у нас за часового... - Затем, подойдя к жене, которая, заливаясь слезами, покрывала поцелуями голову сына, прижав его к своей материнской груди, солдат, пытаясь казаться вполне спокойным и почти веселым, прибавил: - Ну, жена, старайся быть благоразумной... Растопи хорошенько печку... часа через два-три мы явимся с девочками и с красавицей Адриенной... Ну, поцелуй же меня на счастье...
   Франсуаза бросилась ему на шею, не говоря ни слова. Немое отчаяние, судорожные, глухие рыдания разрывали сердце. Дагобер, высвободившись из объятий жены, скрывая волнение, сказал сыну изменившимся голосом:
   - Пойдем... пойдем скорее... Она надрывает мне сердце... Голубушка Горбунья, поберегите ее... Агриколь, идем!
   И солдат, укладывая в карманы пальто пистолеты, направился к дверям в сопровождении Угрюма.
   - Сын мой... дай обнять тебя еще раз... быть может, в последний раз... - молила несчастная мать, не будучи в состоянии двинуться с места. Простите меня... я одна во всем виновата...
   Кузнец вернулся. Он также плакал, и слезы их смешались. Сдавленным голосом он шепнул:
   - Прощай, матушка... Успокойся... До скорого свиданья!
   И, вырвавшись из объятий Франсуазы, он догнал отца уже на лестнице.
   Франсуаза Бодуэн глухо застонала и упала без чувств на руки Горбуньи.
   Дагобер и Агриколь вышли на улицу в самый разгар бури и поспешно направились к бульвару Госпиталя. Угрюм следовал за ними.
   9. ШТУРМ И ВЗЛОМ
   Пробило половину двенадцатого, когда Дагобер с сыном достигли бульвара Госпиталя.
   Несмотря на яростный ветер, проливной дождь и густые тучи, ночь казалась довольно светлой благодаря позднему восходу луны. Белые стены монастырского сада и его высокие деревья выделялись в бледной полумгле. Вдали, сквозь туман и дождь, мелькал красноватый огонь фонаря, раскачиваемого ветром и слабо освещавшего грязную дорогу пустынного бульвара. Изредка слышался вдали глухой звук задержавшейся кареты, и снова наступало угрюмое молчание.
   После ухода из дома наши путники обменялись всего двумя-тремя словами. Цель этих людей была самая благородная и честная, однако, молчаливые и решительные, они скользили во тьме, как разбойники, в этот час ночных преступлений. Агриколь нее на плечах мешок с крюком, веревкой и железной полосой, Дагобер опирался на его руку, а Угрюм следовал по пятам.
   - Должно быть, уж недалеко та скамейка, на которой мы сидели, - сказал Дагобер, останавливаясь.
   - Да, - отвечал Агриколь, вглядываясь в темноту, - вот она, батюшка.
   - Надо подождать полуночи, - продолжал Дагобер, - сядем отдохнуть и договоримся, как действовать...
   После минутного молчания солдат начал, волнуясь и крепко сжимая руки сына:
   - Агриколь... дитя мое... еще есть время... умоляю тебя: отпусти меня одного... я сумею выпутаться... Чем ближе страшная минута, тем больше я тревожусь, что вовлек тебя в столь опасное предприятие...
   - А я, батюшка, чем ближе эта минута, тем сильнее убеждаюсь, что могу быть вам полезен... Какова бы ни была ваша участь, я ее разделю с вами... Наша цель похвальна: это долг чести, который вы должны оплатить... я хочу иметь в этой оплате свою долю... Уж теперь-то я не отступлю ни за что... Поговорим о плане действий.
   - Ты, значит, все-таки пойдешь? - спросил солдат, подавляя вздох.
   - Надо, батюшка, - продолжал Агриколь, - постараться добиться успеха без помехи... и мы добьемся его... Вы заметили там, в углу стены, маленькую калитку? Уж одно это превосходно...
   - Через нее мы проберемся в сад и станем искать то место, где кончается стена и начинается решетка.
   - Да, да. С одной стороны помещается павильон, где живет мадемуазель де Кардовилль, а с другой стороны та часть монастыря, где заперты дочери генерала Симона.
   В эту минуту свернувшийся у ног хозяина Угрюм вскочил и, подняв уши, начал прислушиваться.
   - Угрюм, должно быть, что-то чует, - сказал Агриколь, - послушаем.
   Ничего не было слышно, кроме шума ветра, колебавшего высокие деревья бульвара.
   - Батюшка, если калитка в сад отворится, мы возьмем Угрюма?
   - Да, возьмем. Если там есть сторожевая собака, он справится с ней. Кроме того, он даст нам знать о приближении людей, совершающих обход. А потом, кто знает? Он так умен и так привязан к Розе и Бланш, что, пожалуй, укажет, где они спрятаны. Я видел раз двадцать, как он разыскивал их в лесу только благодаря своему инстинкту.
   Медленные, торжественные, звонкие удары, как бы господствуя над воем бури, пробили двенадцать.
   Бой часов болезненно отозвался в душе Агриколя и его отца; немые и потрясенные до глубины души, они невольно вздрогнули и обменялись энергичным рукопожатием.
   Помимо воли сердца отца и сына бились в такт ударам колокола, дрожащие звуки которого протяжно вибрировали в ночном мраке.
   При последнем Ударе Дагобер сказал сыну твердым голосом:
   - Полночь!.. Обними меня... и вперед!
   Отец и сын обнялись. Минута была решительная и торжественная.
   - Теперь, батюшка, - сказал Агриколь, - надо действовать смело и хитро, как действуют воры, взламывающие сейф!
   Говоря это, кузнец вынул из мешка крюк и веревку. Дагобер вооружился железной полосой, и оба осторожно двинулись к маленькой калитке, помещавшейся недалеко от угла, где соединялись улица и бульвар. Время от времени она останавливались и прислушивались, стараясь различить, нет ли иных звуков, кроме шума ветра и дождя.
   Ночь по-прежнему была довольно светлой. Подойдя к калитке, они сумели разглядеть, что доски были очень стары и казались непрочными.
   - Хорошо, - заметил Агриколь, - она сразу уступит!
   И кузнец хотел уже нажать могучим плечом на дверь, как вдруг Угрюм глухо заворчал и, казалось, готов был сделать стойку.
   Дагобер знаком заставил собаку замолчать и, схватив сына за руку, шепнул:
   - Не трогайся... Угрюм кого-то почуял там в саду.
   Несколько минут они стояли неподвижно, чутко вслушиваясь, настороже, сдерживая дыхание... Собака, послушная воле хозяина, не ворчала больше, но сильно волновалась, хотя ничего не было слышно.
   - Собака ошиблась, - шепнул Агриколь.
   - А я уверен, что нет! Не двигайся...
   Через несколько минут Угрюм лег на землю и насколько мог просунул морду под калитку, тяжело дыша.
   - Идут, - шепнул Дагобер сыну.
   - Отойдем! - сказал Агриколь.
   - Нет, послушаем. Успеем убежать, когда отворят дверь... Сюда, Угрюм... сюда.
   Послушная собака отошла от калитки и легла у ног хозяина. Через несколько секунд послышались тяжелые шаги, шлепающие по лужам, солдат и кузнец не могли различить слова из-за воя ветра.
   - Это обход, о котором говорила Горбунья, - сказал Агриколь.
   - Отлично... Раньше двух часов они в другой раз не пойдут... У нас есть, значит, впереди часа два времени... Дело теперь почти верное...
   Вскоре шагов не стало слышно: они удалились в глубину сада.
   - Ну, теперь, не теряя времени, давай отворять дверь, - сказал минут через десять Дагобер сыну. - Они ушли далеко.
   Агриколь с силой уперся в дверь плечом и толкнул ее; однако она не поддавалась, несмотря на ветхость.
   - Проклятие! - сказал Агриколь. - Наверное, она сзади держится на засове. Иначе бы эти старые доски не устояли.
   - Как же быть?
   - Я влезу на стену с помощью крюка и веревки и отворю ее с той стороны.
   Говоря это, Агриколь взял веревку, и после многих попыток ему удалось зацепить крюк за стену.
   - Теперь, отец, помоги мне подняться, а затем я взберусь по веревке, сверху перекину веревку на ту сторону и живо буду там.
   Солдат прислонился к стене, сложив руки, а сын, ловким движением опираясь на них, а потом на крепкие плечи отца, с помощью веревки, через минуту был уже на стене. Несчастный не подозревал, что на ее гребне были насыпаны осколки стекол от разбитых бутылок, которыми он порезал себе руки и ноги. Но, боясь испугать отца, кузнец сдержал невольный крик боли и, перекинув веревку, спустился по ней в сад. Тотчас же он подбежал к калитке, которая, действительно, была закрыта на громадный железный засов. Но замок был настолько плох, что одно сильное движение Агриколя - и он слетел. Засов отодвинулся, дверь отворилась - и Дагобер вместе с Угрюмом очутились в саду.
   - Теперь, - сказал солдат сыну, - благодаря тебе главное сделано... Вот надежный путь для побега наших пленниц... Нам остается только добраться до них без помехи... Угрюм пойдет вперед разведчиком... Иди, собака, иди... и главное молчи... ни звука.
   Умное животное сделало несколько шагов, прислушиваясь и поводя носом с осторожностью и внимательностью настоящей ищейки.
   При бледном свете луны, задернутой облаками, Дагобер и его сын увидали несколько длинных аллей. Не зная, по какой из них идти, Агриколь дал совет отцу держаться стены, которая, несомненно, приведет их к какому-нибудь зданию.
   - Верно... пойдем по траве... а не по грязной аллее - меньше будет шума, - сказал солдат.
   Они пошли рядом с аллеей, тянувшейся близ стены; Угрюм бежал впереди. Время от времени все они останавливались и прислушивались, прежде чем продолжать путь мимо колеблемых ветром деревьев и кустарников, которые принимали при лунном свете причудливые формы.
   Пробило половину первого, когда они дошли до железной решетки, отделявшей собственный сад настоятельницы. Сюда-то и забралась утром Горбунья, чтобы поговорить с мадемуазель де Кардовилль.
   Через решетку Агриколь и его отец разглядели забор, стоявший на месте воздвигающейся постройки, а за ним небольшой четырехугольный павильон.
   - Вот там, верно, и есть павильон сумасшедшего дома, где находится мадемуазель де Кардовилль.
   - А здание, где помещаются Роза и Бланш, должно быть, напротив него, сказал Дагобер. - Только нам отсюда не видать их окон. Бедные девочки... они тут... бедняжки... в горе, в слезах! - прибавил он с волнением.
   - Только бы калитка не была заперта, - сказал Агриколь.
   - А может... ведь это внутри сада...
   - Пойдем потихоньку.
   Через несколько минут они достигли двери, запертой только на задвижку. Дагобер хотел ее отворить, но Агриколь его удержал:
   - Смотри, чтобы она не заскрипела!
   - Как ее лучше отворять, сразу или потихоньку?
   - Пусти меня, я это сделаю!
   И Агриколь так быстро отворил дверь, что она еле скрипнула. Но как ни слаб был этот звук, он раздался в ночной тиши очень ясно, потому что как раз в этот момент ветер стих.
   Агриколь и Дагобер замерли на месте... Они боялись переступить за порог калитки, чтобы не закрыть себе путь к отступлению. Но все было спокойно, нигде ничего не слышно. Успокоившись, Агриколь и его отец вошли в сад настоятельницы.
   Как только Угрюм попал за решетку, он начал выказывать величайшую радость. Он прыжками достиг места, где утром Роза говорила с мадемуазель де Кардовилль, затем, обнюхав траву, начал бегать, нюхая землю и подымая нос кверху, как охотничья собака, напавшая на след.
   Дагобер и Агриколь дали полную волю животному, следя с тревогой и надеждой за его движениями и вполне полагаясь на инстинкт Угрюма и привязанность к сиротам.
   - Должно быть, Роза стояла тут, когда Горбунья ее видела, - шепнул Дагобер. - Теперь Угрюм напал на след, пусть ищет.
   Через несколько секунд собака обернулась, взглянула на Дагобера и вихрем понеслась к дверям нижнего этажа здания, расположенного против павильона мадемуазель де Кардовилль. Добежав до дверей, собака легла, как бы поджидая хозяина.
   - Сомнений нет, девочки здесь, - сказал Дагобер, подходя к Угрюму. Здесь заперта Роза.
   - Посмотрим, заделаны ли окна решетками? - сказал Агриколь, следуя за отцом.
   Когда они подошли к Угрюму, Дагобер наклонился к собаке и сказал, показывая на дом:
   - Что, старина? Здесь наши Роза и Бланш?
   Пес поднял голову и радостно залаял. Дагобер еле успел схватить и зажать ему морду.
   - Все пропало! - воскликнул кузнец. - Несомненно, его услыхали:
   - Нет!.. - отвечал Дагобер. - Но теперь я уверен, что девочки здесь.
   В эту минуту дверь в железной решетке, через которую они вошли в сад настоятельницы, с шумом захлопнулась.
   - Нас заперли, - живо промолвил Агриколь, - а другого выхода нет!
   Отец и сын обменялись испуганным взглядом. Но кузнец скоро пришел в себя и заметил:
   - Быть может, она сама захлопнулась от собственной тяжести... Я пойду взгляну и, если возможно, снова открою...
   - Иди, а я осмотрю окна.
   Агриколь пошел к калитке, а Дагобер, скрываясь у стенки, прошел на ту сторону, куда выходили окна, и дошел до окон первого этажа. Их было четыре. Два из них не были заделаны решетками. Он поднял голову и взглянул наверх. Окна второго этажа не были зарешечены. От земли они были не высоко. Та из девушек, которая помещалась там, могла легко спуститься вниз на простыне, как в гостинице "Белый Сокол". Но для этого надо было знать, где ее поместили. Дагобер знал, что комната эта находилась над комнатой в нижнем этаже, где помещена была другая сестра, но в нижнем этаже было тоже четыре окна, и в которое надо было постучать, солдат не знал:
   Агриколь поспешно возвратился.
   - Это ветер захлопнул калитку, должно быть: я снова ее открыл и заложил камнем... но надо торопиться...
   - Как же узнать окна бедных девочек? - с отчаянием воскликнул Дагобер.
   - И правда! Что же теперь делать?
   - Позвать так, на авось, нельзя... Можно поднять тревогу, если ошибемся.
   - Боже мой! - с возрастающим отчаянием сказал Агриколь, - прийти сюда, быть уже под их окнами и не знать...
   - Делать нечего... рискнем наугад... будь что будет!
   - То есть как это?
   - Я позову громко Розу и Бланш... Бедные девочки в горе: не может быть, чтобы они спали... Услыхав мой голос, они сразу вскочат, и та, которую заперли во втором этаже, с помощью простыни, через пять минут спустится к нам. Что касается другой, которая внизу, то если ее окно не заделано решеткой, так и говорить нечего: через мгновение она будет у нас... а то придется выломать решетку.
   - Но все же, отец, возможно ли это?
   - Может быть, все же услышат только они?
   - А если другие услышат? Тогда все пропало?
   - Почем знать! Пока сообразят, да пока отопрут двери, пока позовут сторожей, мы успеем, может быть, вернуть сирот и удрать через маленькую калитку...
   - Опасно... Но иного я не вижу!
   - Если мужчин только двое, то мы с Угрюмом с ними справимся, а ты тем временем похитишь девочек, если тревогу подымут раньше, чем мы закончим...
   - Батюшка! есть ведь средство... и самое верное! - воскликнул Агриколь. - Горбунья ведь рассказывала, что мадемуазель де Кардовилль переговаривалась знаками с Розой и Бланш.
   - Да.
   - Ну, так она несомненно знает окна их комнат, если бедняжки ей отвечали.
   - Верно... пойдем скорей за ней... Но как узнать?..
   - Горбунья сказала, что над ее окном есть нечто вроде навеса...
   - Идем скорее... проломать забор ничего не стоит... С тобой железная полоса?
   - Вот она.
   - Идем... идем!
   Через несколько секунд три доски были взломаны в заборе, и Агриколь пролез через отверстие.
   - Ты, батюшка, карауль здесь, - сказал он отцу, отправляясь в сад больницы доктора Балейнье.
   Окно, о котором говорила Горбунья, узнать было нетрудно. Оно было высоко и широко, над ним помещался навес; несомненно, прежде это окно было дверью, но теперь его на треть заделали, и несколько железных полос, расположенных на довольно большом друг от друга расстоянии, защищали его извне.
   Дождь прекратился. Луна, выйдя из-за туч, которые ее до сих пор скрывали, полным светом озаряла павильон. Агриколь, приблизившись к окну, увидел, что комната погружена во мрак и только в глубине через полуоткрытую дверь пробивается довольно сильный свет. Кузнец, надеясь, что Адриенна не спит, легонько постучал в окно.
   Дверь из внутренней комнаты тотчас же распахнулась, и мадемуазель де Кардовилль, еще не ложившаяся спать, одетая так же как утром, со свечой в руке вошла в комнату. На ее очаровательном лице читались боязнь и изумление... Девушка поставила свечу на стол и приблизилась к окну, внимательно прислушиваясь... Вдруг она вздрогнула и остановилась: она различила лицо мужчины, заглядывавшего в окно.
   Агриколь, боясь, что мадемуазель де Кардовилль испугается и скроется, снова постучал и рискнул произнести довольно громко:
   - Это я... Агриколь Бодуэн.
   Адриенна, услыхав это имя и вспомнив разговор с Горбуньей, решила, что Агриколь с отцом пришли похитить из монастыря Розу и Бланш. Она осторожно открыла окно и узнала при ярком свете луны молодого кузнеца.
   - Мадемуазель, - сказал последний. - Нельзя терять ни минуты: графа де Монброн в Париже нет... Мы с отцом пришли вас освободить.
   - Благодарю вас, господин Агриколь... я вам очень благодарна... полным трогательной благодарности голосом сказала Адриенна. - Но надо подумать сперва о дочерях генерала Симона...
   - О них позаботились также... Вы укажете нам, где их окна...
   - Одно внизу... последнее со стороны сада, а другое как раз над ним на втором этаже.
   - Теперь они спасены! - сказал кузнец.
   - Однако мне кажется, - живо заметила Адриенна, - что окно второго этажа довольно высоко... но там около постройки вы найдете много длинных жердей... они могут вам пригодиться.
   - Это послужит мне лестницей... Но теперь дело идет о вас.
   - Позаботьтесь только об этих бедняжках: время не терпит... Они должны быть освобождены сегодня же ночью... А мне ничего не стоит посидеть здесь еще день или два...