Седов Б.. Рок

   - Не дождетесь, - ответил я. - Пиво-то еще осталось, или все вылакали?
   - Осталось, не бойся, - успокоил меня Костя. - Тебе, между прочим, звонили.
   - Кто?
   - Коля Геринг.

* * *

   Перестрелка в ресторане «Чичако» не привела ни к каким особенным последствиям. Прибывшие через несколько минут полицейские увидели перепуганного толстого хозяина, который заламывал руки и сетовал на несчастную судьбу эмигранта, не знающего покоя даже в благословенной Америке, а также совершенно достоверную картину произошедшего, из которой следовало, что посетившие ресторан русские гангстеры в ходе вечеринки поссорились и постреляли друг друга.
   Все было очевидно, и никаких лишних вопросов не возникло.
   А кроме того, местное отделение полиции, в котором нес свою нелегкую службу офицер Майк Хайдег-гер, за двенадцать лет было уже в достаточной мере коррумпировано хлебосольным Колей Герингом, регулярно снабжавшим утомленных службой копов то дымящимся русским борщом, то пельменями, то красной или белой рыбкой, заботливо нарезанной на отливающие перламутром тонкие ломтики.
   Трупы увезли, Геринг дал ни к чему не обязывающие показания, кровь отмыли, и на следующий день в «Чичако» опять зазвучала разухабистая «Тетя Хая», и толстобокие русские тетки, увешанные бриллиантами и золотом, снова азартно трясли над паркетом сиськами, утирая пот с жирных лбов и тугих щек.
   Посмотрев на эту радующую сердце прирожденного кабатчика картину, Геринг задвинул шторку и, отдуваясь, опустился в кресло.
   Крокодил, как всегда, стоял, приклеившись к косяку, и дымил сигарой.
   - Ты так и не сказал мне, что думаешь по поводу Знахаря, - сварливо пробурчал Геринг.
   - То есть как это - не сказал? - поднял брови Крокодил.
   - А вот так! - ответил Геринг. - Только то, что он, по твоему мнению, нормальный пацан.
   - А ты что хотел услышать? Рекомендацию для приема в партию?
   - Не прикидывайся дураком, Крокодил, ты прекрасно знаешь, что меня интересует. Давай, говори.
   - Ну… Ладно, Коля, если ты так уж хочешь… Мое личное мнение - подчеркиваю, мое личное - такое. Знахарь - мужчина серьезный, причем настолько серьезный, что других таких здесь просто нету. И если он пойдет наверх, а он точно пойдет на самый верх, то лучше всего заранее быть с ним. Если мы сейчас откажем ему в поддержке, а потом придем на готовенькое, то потеряем лицо.
   - А если у него ничего не выйдет?
   - Выйдет, будь уверен. Я таких людей нутром чую. Один из тысячи.
   - А из десяти тысяч?
   - Тоже один.
   Геринг засопел и стал без нужды перекладывать на столе бумаги.
   - Втянешь ты меня, Крокодил, в геморрой, ой, втянешь… - Он покачал головой.
   - Вот еще, - обиделся Крокодил, - больно нужно! Ты спросил - я ответил. А решать - тебе!
   - Разобраться с Марафетом… Это, знаешь ли, не гомельских гопников где-нибудь в Бруклине разогнать. Тут, если промахнешься, кранты! Марафет - это тебе не какой-нибудь король карманников.
   Геринг пожевал губами и хлопнул толстой ладонью по столу.
   - Ладно, где наша не пропадала! Звони Знахарю и скажи, что мы с ним.
   - Давно бы так, - облегченно выдохнул Крокодил, который с первого взгляда почувствовал в Знахаре самурайскую уверенность в том, что смерть - тоже часть жизни.

* * *

   - Ну и что сказал Геринг? - поинтересовался Знахарь, вытираясь огромным махровым полотенцем с изображением Шваценеггера в роли Терминатора, который держал в мощной руке кружку пива и улыбался в сорок восемь зубов.
   - А ничего не сказал, - ответил Костя, открывая пиво. - Это вообще был не сам Геринг, а человек от него. Крокодилом называется.
   - А-а, такой высохший и с зубами, как у акулы, - кивнул Знахарь.
   - Вот-вот, он самый. Он сказал, что Геринг согласен.
   - Ага… - Знахарь попрыгал на одной ноге, вытряхивая воду из уха. - Согласен, значит… Это хорошо. Это очень даже хорошо. Это значит, что товарищ Марафет должен сейчас икать и чесаться.
   - Это кто должен икать и чесаться? - спросила Рита.
   Она уже была причесана и одета в шелковый халат, расшитый огромными розами и умильными кошками. Знахарь посмотрел на халат и поморщился.
   - В ванной что, другого не было? - спросил он. Рита осмотрела себя и сказала:
   - А мне нравится. Я же не говорю тебе ничего насчет твоего полотенца.
   - Мое полотенце символизирует мужественность и силу. А твой халат - из серии «покупай живопись».
   - Иди в задницу, - небрежно бросила Рита и повалилась в кресло.
   Халат при этом распахнулся, и Знахарь успел заметить, что трусы на ней были, к счастью, без роз.
   Бросив мужественное полотенце на тахту, Знахарь тоже рухнул в кресло и спросил у развалившегося на диване Кости:
   - Ну-с, а что поделывают наши юные пионеры? Костя посмотрел на часы и ответил:
   - А наверное, как раз взлетают.
   - Что значит - взлетают? - не понял Знахарь.
   - А то и значит. Когда я вернулся с пляжа лечить зашибленный палец, то увидел, что братец с сестричкой пакуют шмотки. Я спросил их, куда это они собрались, и они ответили, что раз ты считаешь, что они не доросли до настоящих дел, то отправляются в Диснейленд, где им самое место.
   - И ты их не остановил? - ошарашенно спросил Знахарь.
   - Не-а, - беззаботно ответил Костя, - они уже достаточно взрослые детки. Хрен остановишь.
   - И не просили ничего передать?
   - Как это не просили? - удивился Костя. - Очень даже просили.
   Он, преувеличенно кряхтя, поднялся с дивана, повернулся к Знахарю задом и спустил трусы.
   Знахарь смотрел на его волосатый зад и ничего не понимал.
   - Это Алеша просил тебе передать, - пояснил Костя и снова натянул трусы.
   Маргарита заливисто смеялась и дрыгала в воздухе ногами, расплескивая по паласу пиво.
   - А от Алены никаких посланий не было? - спросила она в промежутке между приступами смеха.
   - От Алены - ничего, - с сожалением вздохнул Костя, - а то я бы передал.
   - Гоги передаст! - Рита истерически захохотала и выронила бокал с пивом.
   

Глава 7. От Марафета до Стилета
   Офис Жоры Марафета находился на двадцать первом этаже нового небоскреба «Звезда Лос-Анджелеса». Огромные, во всю стену, бронированные окна выходили на Тихий океан, и где-то там, за горизонтом, за огромной выпуклостью воды, находилась Россия, которую Марафет покинул навсегда.
   Возможно, он и не покинул бы страну, в которой родился тридцать восемь лет назад, но там его ждали лагеря и тюрьмы, а если бы открылись некоторые тайные страницы его биографии, то он наверняка получил бы вышку.
   Так что лучше уж на двадцать первом этаже в Америке, чем в камере смертников в России - так рассуждал Марафет, и был, конечно же, прав.
   Свою карьеру Марафет начал еще в одной из новосибирских школ, отнимая у тех, кто послабее, деньги на завтрак. Через некоторое время он понял, что у слабых мало денег, и, собрав подходящую компанию, стал отнимать деньги у тех, кто был сильнее его. Сильные не догадывались, что для того, чтобы противостоять Марафету, а тогда он был просто Жорой Беляевым, нужно объединиться, и Жора процветал. Дело дошло до того, что сильные, как, впрочем, и слабые, сами стали приносить ему деньги, не дожидаясь экзекуции. Это было гораздо удобнее, чем каждый раз выколачивать дань, поджидая жертву в раздевалке.
   Дальше - больше.
   Жора перестал лично участвовать в вымогательстве, поручив это своим верным помощникам. Теперь он спокойно сидел на уроках, снисходительно слушая нудные разглагольствования малограмотных учителей, и с непоколебимой уверенностью подсчитывал деньги, которые принесет ему после уроков Игореха Клещ, прозванный так за упорство и настойчивость, необходимые при вымогательстве.
   После школы, а Жора, как ни странно, успешно окончил ее, он резко свернул с одобренной обществом дороги и не стал ни студентом, ни рабочим, ни солдатом.
   Шел 1983 год. Призрак организованного бандитизма бродил по России.
   Жора Беляев, уже получивший среди корешей прозвище Марафет, собрал вокруг себя небольшую, но крепкую компанию таких же, как он сам, подонков, и, умело руководя ею, приступил к грубому отъему денег и имущества у беззащитных граждан.
   Он имел влияние на других молодых бандитов, но по-настоящему закрепил свой авторитет, когда, поймав одного из своих подручных на утаивании общественных, то есть - его, марафетовских, денег, хладнокровно застрелил его на глазах потрясенных братков. Ему давно хотелось испробовать в деле новенький «Макаров», который он купил на местном рынке месяц назад.
   Труп спустили в сибирскую речку, а Марафет понял, что убить человека не сложнее, чем выбить ногой фанерную дверь дачной веранды, за которой мирно пьют чай ничего не подозревающие обыватели.
   Свой первый срок он получил в 1986 году, когда их компанию взяли на ограблении кооператива, занимавшегося дорогими шапками и шубами. Отсидев два с половиной года и впитав огромное количество жизненной мудрости и опыта, которыми охотно поделились с ним татуированные гнилозубые паханы, Марафет вышел на свободу.
   Оглядевшись, он с удовлетворением отметил, что благосостояние предприимчивой части населения значительно выросло, а это обещало рост и его личного благосостояния. Грабить простых людей стало невыгодно, и Марафет, покумекав, сделал правильный вывод. Перед его внутренним взором вдруг образовалась странная, но приятная схема, а точнее - карта движения денег. Ручейки, озера, реки и моря рублей, долларов и марок пронизывали общество, и оставалось только выбрать место, в котором предстояло забросить сеть.
   Рассуждения Марафета были просты.
   Работяга несет свои жалкие деньги в лавку. Все работяги носят деньги в лавку, и поэтому отнять деньги у лавочника примерно в тысячу раз выгоднее, чем у работяги. Но Марафет не остановился на этом выводе. Он пошел дальше.
   И его рассуждения привели его к тому, что он увидел весь путь денег - от ничтожного продавца в кооперативном ларьке до зубчатого кирпичного забора на Красной площади, по углам которого торчат острые башни с рубиновыми звездами. Непрерывный поток денег тек из ларька в Кремль, останавливаясь на некоторое время в определенных местах, и вот именно эти места заинтересовали Марафета.
   Он отдавал себе отчет в том, что идея поставить на гоп-стоп Кремль или госбанк может прийти в голову только законченному идиоту. Поэтому следовало вмешаться в ход событий пониже, там, где деньги уже стали достаточно крупными, но еще не попали под защиту самых главных воров, тягаться с которыми - себе дороже.
   Последовали несколько ограблений оптовых баз, нападения на неофициальных инкассаторов, и вдруг Марафет увидел, что не один он такой умный. А еще он увидел, что, как грибы после дождя, неожиданно и быстро выросли многочисленные крыши, и сам он стал просто одним из десятков тысяч таких же жадных до денег и жестоких бандюков. Сферы влияния, иерархия группировок, сращивание криминала с милицией, все эти приятные новшества свалились на Россию, как горячий асфальт из кузова грузовика, и Марафет оказался закованным в тесные рамки общепринятых преступных нормативов.
   На протяжении нескольких лет он был обычным рэкетиром, на нем повисло несколько убийств, и наконец настал тот час, когда Марафет понял, что оставаться в России - смерти подобно.
   Вызов, ОВиР, виза, билет, аэропорт Кеннеди, Брайтон, американская русскоязычная братва, удачные и неудачные наезды на бывших соотечественников, еще несколько трупов и…
   Повзрослевший и поседевший Марафет сидит в собственном офисе на двадцать первом этаже небоскреба в Лос-Анджелесе и задумчиво смотрит на бескрайнюю океанскую гладь.
   В последние годы поток эмигрантов из России, хоть и ослаб, но все же остался достаточно густым, чтобы Марафет, выбравший своей темой спорт, чувствовал себя при делах и не ощущал пустоты за спиной.
   Ни один из фигуристов, борцов, гимнастов и боксеров, приехавших на Западное побережье из далекой России, не мог надеяться на то, что ускользнет от пристального внимания Марафета. А если кто-то и пытался обойтись без поддержки этого влиятельного русского американца, то его находили и доходчиво объясняли, что даже Бог рекомендовал делиться. То же касалось и тренеров, и владельцев спортивных школ, и вообще всех русских, кто занимался спортом на берегу Тихого океана.
   Телефон коротко пикнул, и Марафет снял трубку.
   - Алло… А-а, Стилет, здравствуй, дорогой!
   Закурив сигару, Марафет откинулся на спинку офисного кресла, и между ним и Стилетом начался обычный разговор двух опасных людей, которые делают вид, что сильно уважают друг друга, а на самом деле каждый осторожно ведет свою линию, думая только о том, чтобы собеседник ни в коем случае не догадался об его истинных намерениях.
   - Ну что у вас там, в далеких Америках? - бодро начал Стилет.
   - А что у нас тут? Да все то же. Доллар вроде еще не покраснел, все такой же зеленый, океан на месте, птички поют. Сам-то как? - умело поддержал дружескую беседу Марафет.
   - Да сам-то я нормально. Все путем. А звоню я тебе, честно говоря, по делу.
   - Вот так всегда, - с притворной грустью сказал Марафет, - звонит тебе уважаемый человек, ты хочешь с ним о приятных вещах покалякать, о рыбалке там, о девушках, а он все о делах, о делах… Когда же эти дела кончатся? Когда же мы на бережку с удочками сядем?
   - Ой, не говори, Жорик, - вздохнул Стилет. - Но кто-то же должен заниматься делами, разве не так?
   - Твоя правда, Стилет, твоя правда… Ну так что там за дело-то?
   - А дело у меня такое, - Стилет сделал задумчивую паузу, - дело такое… Ты про человечка одного слышал? Знахарем зовется.
   - А кто ж про Знахаря не слышал! Слышал я о нем, конечно. Тут про него такое рассказывают, что заслушаешься. Врут, наверное…
   - Да нет, Марафет, не врут. Правду говорят.
   - И про арабов, и про побег из «Крестов», и про богатство его неслыханное - все правда?
   - Точно говорю. Все - правда.
   - Все, говоришь, правда… Значит, и то, что ты за ним охотишься, да еще и призы обещаешь - тоже правда?
   Стилет помолчал и ответил:
   - Правда.
   - Ага…
   Теперь паузу взял Марафет.
   Он выпустил облако сигарного дыма и посмотрел сквозь него на сверкающую поверхность океана.
   Стилет…
   Марафет прекрасно понимал, что это за человек.
   Марафет, в отличие от хитрого и жадного Стилета, был еще и умным. Если бы кто-нибудь потрудился измерить коэффициент интеллектуальности того и другого, то сравнение было бы далеко не в пользу Стилета. Марафет хоть и был таким же хладнокровным гангстером, не останавливающимся ни перед чем в достижении своих целей, как и его «приятель», намного превосходил его и в способности оценивать общую картину ситуации, и в понимании сути вещей. По части последнего Марафету, конечно, было далеко до Конфуция или, например, Платона, но по сравнению с тупым и жадным Стилетом, не видевшим дальше своего сиюминутного интереса, он был великим философом, а также стратегом и тактиком.
   Да и вообще - местечковый урка не мог сравниться с человеком, который смог добиться влияния в такой могучей и законопослушной стране, как Америка.
   Поэтому Марафет решил сыграть со Стилетом по-другому.
   - Значит, Знахаря хочешь получить?
   - Да, - быстро ответил Стилет, - за ним должок имеется.
   - Должок, говоришь? Это как - он у тебя в долг брал?
   - Нет, в долг не брал, но должок имеется.
   - А я вот кое-что другое слышал. Например, что он питерской братве пятьдесят миллионов баксов на общее дело отсыпал, а тебя жаба разобрала, и ты хочешь у него все забрать, а его самого грохнуть. Нехорошо получается. Он ведь вроде вор в законе, так?
   Стилету не понравилось такое развитие разговора, но он сделал вид, что все в порядке, и, стиснув зубы, ответил:
   - Это откуда ты такую поганку услышал? Бабки он в общак, конечно, прислал, но живет не по понятиям. Вот за это и ответить должен. Да и какой он вор в законе? Так - дурилка картонная.
   Стилет прикусил язык, поняв, что ляпнул лишнее, но было поздно.
   - Понятно. Это значит, если он тебе свою мошну отдаст - тогда все по понятиям будет. А я вот еще слышал, что у тебя с ментами погаными полная любовь и согласие, и еще, что ты себе воинскую часть откупил и устроил там поместье, как у графа Толстого, - это как, по понятиям? А насчет дурилки картонной - так ты ведь вроде сам его и выдвинул, и рекомендовал, и людей убедил, чтобы его короновали, что - не так?
   - Слушай, Марафет, - сорвался Стилет, - я что-то не понял твоих базаров. Ты что - под меня роешь?
   Марафет засмеялся:
   - На хрен ты мне нужен! У меня в Америке все в порядке, и такие троглодиты, как ты, меня не интересуют. Меня интересуют деньги, а не то, как вы там, в совке, друг у друга куски рвете. Так что или говори по делу, или - до свидания.
   Это было прямым оскорблением.
   Никто из окружающих не смел так разговаривать с вором в законе Стилетом.
   Но разница в их положениях была чудовищной, и даже Стилет понимал это.
   Рядом с благополучным и богатым Марафетом, которого, кроме всего прочего, защищал американский закон, он был просто грязным убийцей и вором, который делится добычей с такими же грязными и продажными стражниками и покупает грязных и продажных чиновников.
   Одним словом, Стилет не мог угрожать Марафету, поэтому он проглотил оскорбление и через силу сказал:
   - Ну по делу, так по делу. По моим сведениям, у Знахаря в европейских банках имеется около ста миллионов баксов. Если я его получу - половина твоя.
   - Так он и отдаст эти деньги, - недоверчиво сказал Марафет, который отлично знал обо всем, но решил не показывать своей осведомленности.
   Он видел перед собой две возможности.
   Встав на сторону примитивного и жадного Стилета, он имел шанс получить половину знахаревских денег. Но Марафет был дальновиден и понимал, что сотрудничество с грязным подонком может выйти ему боком. Выбивать деньги из своих - тоже бизнес, но подобные действия ставили его на одну доску с такими уродами, как Стилет. Кроме того, при определенных обстоятельствах за это можно было и ответить.
   Но можно было принять сторону Знахаря и, рассказав ему все, захватить и распотрошить Стилета. Это тоже принесло бы некоторую прибыль, а кроме того… кроме того, иметь союзником такого человека, как Знахарь, это весьма перспективно. Но Знахарь мог со временем подвинуть самого Марафета, и тогда… Тогда - беда.
   Но существовала еще и третья возможность.
   Самому захватить Знахаря, выдавить из него капитал, а Стилета просто замочить, чтобы не мельтешил под ногами. Заказать кого-нибудь в России, находясь в Америке, было гораздо проще, чем наоборот.
   Все эти резоны промелькнули в голове Марафета за несколько секунд, и он сказал:
   - Ты, Стилет, не обижайся, если что не так. Просто у меня сегодня с утра печень болит, вот я и бросаюсь на всех подряд. А насчет Знахаря - мысль неплохая. Позвони мне дней через пять. Я тут по своим каналам узнаю, что к чему, глядишь, и образуется подходящий вариант. Годится?
   - Годится, - облегченно вздохнул Стилет. - Ты это, с печенью-то не шути, а то как же рыбку-то ловить, да без водочки?
   - Я стараюсь, - виновато ответил Марафет, - но не всегда получается.
   - Ну бывай.
   - Бывай.
   Марафет положил трубку и улыбнулся. С печенью у него было все в порядке.
   Да и с головой тоже.
   Стилет, совсем потерявший голову в кровавых криминальных игрищах, знал о Марафете далеко не все. А кроме того, что было скрыто от Стилета, существовали вещи, о которых не знал вообще никто, кроме агента ФБР Смита. Все агенты ФБР, работающие с простыми гражданами, носили простую фамилию Смит. Это вроде как простой русский Кузнецов.
   Никто, кроме самого Марафета, агента Смита и его непосредственного начальства, не знал, что русский авторитет Марафет был осведомителем ФБР.
   Марафета взяли на крюк, когда его люди прессовали приехавшую из Саратова русскую гимнастку, оказавшуюся агентом того же вездесущего ФБР. При этом марафетовские братки завалили двух ее товарищей, натуральных русских, и перед Марафетом встал выбор - тридцать лет в одиночке или работа на федералов.
   Он раздумывал не более трех секунд.
   И с того дня, а прошло уже шесть лет, двадцать два мелких русских гангстера закончили свою американскую карьеру за решеткой. Понятное дело, в жертву американским федералам Марафет приносил только тех, кто ему мешал, или тех, кого он приговорил сам. Но каждый раз все было организовано чисто, и Марафет оставался вне подозрений и по-прежнему пользовался на Западном побережье авторитетом и специфическим уважением.
   А на тех двух мертвых русских, да и на других, которые время от времени отправлялись вслед за ними, американским спецслужбам было наплевать точно так же, как москвичу наплевать на то, что рыночные хачики убивают друг друга в своих малопонятных разборках.
   И теперь перед Марафетом стояла интересная задача. Он любил интересные задачи, особенно если за правильное решение полагался приз.
   Сняв трубку, Марафет сказал:
   - Володенька, зайди ко мне, разговор есть.

* * *

   Костя сидел в темной гостиной перед телевизором и, попивая пивко, смотрел, как черные супертяжеловесы увесисто лупят друг друга испачканными кровью белыми перчатками, гениальный Вадик торчал в своей комнате перед компьютером, резвясь в океане информации, а Знахарь с Ритой раскинулись на просторной кровати в спальне и тяжело дышали.
   Последнее восхождение на сверкающие вершины блаженства отняло у них все силы, и, ласково проведя рукой по гладкой спине Риты, положившей голову ему на грудь, Знахарь понял, что больше не может сделать ни одного движения.
   Далеко за окном расстилалась мерцающая гладь ночного океана, высоко в небе медленно плыла похожая на сырой блин луна, заливавшая спальню призрачным бледным светом, в кустах трещали цикады, в общем - южная ночь и полная благодать. Мечта курортника.
   Рита лежала спиной к окну, черты ее лица были почти неразличимы в темноте, и только открытые глаза блестели, отражая освещенную луной комнату.
   Она глубоко вздохнула и, уткнувшись носом в шею Знахаря, тихо сказала:
   - Костя, расскажи мне о себе.
   Это был неожиданный вопрос, и Знахарь задумался. Наверное, думал он слишком долго, потому что Маргарита слегка потрясла его за плечо и спросила:
   - Ты там не уснул часом?
   - Нет, не уснул, - задумчиво ответил Знахарь, - просто я не знаю, что тебе рассказать. Моя богатая биография…
   - К черту твою богатую биографию, - оборвала меня Рита, - просто расскажи о том, какой ты был до того, как началась вся эта чертопляска.
   - Какой я был?…
   Знахарь закрыл глаза и почувствовал себя летящим сквозь время в обратную сторону. И, что самое интересное, вокруг него становилось все светлее и светлее. Будто он, сидя на уэлссовской машине времени, летел из эпохи мрачной и опасной в радостную и светлую.
   Какой он был…
   И он вдруг понял, что, захваченный событиями, не оставляющими ни секунды на размышления, он за последние несколько лет, наполненные стрельбой, беготней, риском и смертью, ни разу не остановился, чтобы осмыслить то, что с ним происходит.
   - Знаешь, Маргарита, это не так просто.
   - Знаю. А ты попробуй, - ответила она и прижалась к Знахарю, уютно потеревшись щекой о его плечо.
   - Попробуй… Легко сказать!
   Он немного помолчал, не находя, с чего начать, и, наконец, заговорил, сначала неуверенно, часто замолкая и с трудом подбирая слова, а потом все спокойнее и ровнее.
   Когда- то давно, несколько жизней назад, он работал реаниматологом в большой больнице. По вечерам ее подъезд ярко освещался и белые микроавтобусы с красными крестами начинали привозить со всего города людей, пострадавших от собственной неосторожности, от рук злодеев или просто от нелепой случайности. Этих несчастных приносили к нему, и он бросался на них, как вампир на жертву.
   Умирающие люди, которых он вытаскивал с того света, другие, кого вытащить не удавалось, кровь, грязь, брань и слезы - все это (только нужно понять неожиданное слово правильно) все это было здорово. Конечно, он не радовался страданиям тех, кто попадал к нему, и если бы всего этого не случилось, он был бы только рад.
   Но так не бывает, и он жил тем, что боролся с безвременной и неуместной смертью. Эту смерть, младшую сестру большой, настоящей смерти, можно было победить, и он побеждал ее. И каждый раз, одержав пусть временную, но все-таки победу, он, наверное, был счастлив.
   Маргарита пошевелилась, крепче прижимаясь к нему, и Знахарь погладил ее по голове.
   Реаниматологи пили разведенный спирт из мензурок, расставленных на операционном столе рядом с только что умершим человеком, они закусывали принесенными из дома бутербродами, тыкая пальцами в растерзанную мертвую плоть и споря о характере повреждений, приведших к смерти, они жадно жили на самом краю бытия, азартно борясь за жизни тех, кто выпал за ограждение, но еще не канул в бесконечность…
   Это была настоящая жизнь.
   В ней не было выдуманных кем-то неестественных правил, никто не пытался возвыситься над другими обманом и силой.
   Деньги, которые… Да разве это деньги!
   И черт с ними. Правильно сказано - не в деньгах счастье.
   Им, тем, кто ежедневно соприкасался с тайной сплетенных в непостижимый узор жизни и смерти, было не до денег. То, что происходило под их руками и на их глазах, было дороже и больше всяких денег.
   Протертые штаны - ерунда. Нет денег на такси, и приходится идти домой через весь город - мелочь. Пустой холодильник - наплевать. Когда лежащий перед тобой человек открывает глаза и даже не понимает, откуда он только что вернулся - штаны, такси и холодильник превращаются в ничто, в презренную пыль, перечеркнутые тем, что ты смог сделать.