Седов Б.. Рок

   - А этот человек жив? - спросил Знахарь, вылезая из воды.
   - Жив.
   - Тогда он действительно умный.
   И они пошли в дом, перешагивая через неподвижные тела валявшихся тут и там братков, которым предстояло очередное рискованное приключение.
   Вдруг Костя остановился и, повернувшись к Знахарю, спросил:
   - Слушай, а как ты себя чувствуешь в роли короля Восточного берега?
   Знахарь поморщился и ответил:
   - Наверное, я первый в истории король, который хочет уничтожить своих подданных всех до единого. То, что теперь я должен рулить всеми этими уродами от Майами до Бостона, совсем меня не радует.
   - Что, тяжела шапка Мономаха? - язвительно спросил Костя.
   - Вот прикажу тебе голову отрубить, тогда узнаешь, - пообещал Знахарь.
   - Не губи, владыко! - воскликнул Костя и, распахнув перед Знахарем дверь, согнулся в шутовском поклоне.

* * *

   Я давно уже привык к тому, что так называемые американские города не имеют ничего общего с настоящими городами, одним из которых, конечно же, был есть и будет мой любимый Питер.
   Стремление людей к независимости, подкрепленное американскими свободами, привело к возникновению специфического вида городской застройки, благодаря которому Ильф и Петров назвали Америку двухэтажной. Как-то мы с Костей разговаривали об американских городах, и я объяснил ему, в чем тут дело.
   У нас, например, в четырехсотквартирном доме живут четыреста семей, и все это занимает площадь, ну, скажем, сто на пятнадцать метров. А в Америке эти четыреста семей имеют четыреста домиков, и каждый участок занимает тридцать метров по фронту. Значит, для того, чтобы разместить эти четыреста домиков, нужна улица длиной шесть километров. По двести домиков на каждой стороне. И вот результат - вся Америка представляет собой огромную деревню, в которой от булочной до прачечной - километры. И без машины ты просто умрешь с голоду и завшивеешь в грязных шмотках, если у тебя нет собственной прачечной в подвале. Но у американцев и машины есть, и стиральные автоматы. Так что живут себе припеваючи. Правда, припевать приходится в обществе семьи, а если семьи нет, то в одиночку или в баре, где по вечерам собираются такие же идиоты, которые друг другу сто лет не нужны. Америка…
   Вот я и говорю, что Чикаго - такая же двухэтажная бесконечная деревня, в центре которой имеется сотня нормальных городских домов да десяток небоскребов, которые по вечерам красиво освещены и поэтому выглядят весьма живописно.
   Мои гвардейцы, которыми без меня руководил Костя, прибыли еще вчера, так что, спускаясь с трапа «боинга», я был уверен, что за каждым мои шагом бдительно следят расторопные ребята с биноклями, пушками и рациями. Конечно же, кроме них за мной следили такие же расторопные ребята Марафета, у которых тоже имелись рации, бинокли и пушки, но тут уж ничего не поделаешь. Таковы правила игры, и не я их выдумывал.
   В одной руке у меня был небольшой чемоданчик со шмотками, другой рукой я вертел пижонскую тросточку, а на морде красовались черные очки. Воспаление глазницы прошло, я наконец смог вставить стеклянный глаз и поэтому не привлекал особого внимания своей экзотической черной повязкой.
   «Боинг» стоял в пятидесяти метрах от входа в здание аэропорта, и я сразу увидел двух крепких ребят в черных костюмах и черных очках, которые, заметив меня, решительно пошли навстречу. Марафет любезно сообщил мне, что меня встретят как положено, и выполнил обещание. Глядя на твердо шагавших ко мне марафетовских пацанов, я в который уже раз с тоской подумал о том, что уголовная братва никогда, наверное, не откажется от этих мрачных черных костюмчиков, больше подходящих гробовщикам. Хотя, возможно, они сознательно одеваются так, чтобы создать у окружающих соответствующее впечатление о себе и напомнить о бренности нашего существования.
   - Знахарь? - спросил остановившийся прямо напротив меня тип со сломанным носом и сильно помятыми ушами.
   - Знахарь, - ответил я и протянул ему свой чемодан. На его лице отразилось непонимание, и я сказал:
   - Чемоданчик возьми.
   Видно было, что это ему не очень понравилось, а может быть - даже очень не понравилось, но он взял мой чемодан и сказал:
   - Там машина ждет.
   Я кивнул и пошел следом за ним. Второй шел позади меня, и я почувствовал себя под конвоем. Вот идиоты, подумал я, надо же хотя бы притворяться гостеприимными! А так они просто выдали намерения того, к кому я приехал. Конечно, может быть, я и ошибаюсь, может быть, они просто не умеют вести себя иначе, что взять с тупых шестерок… И все же я достал из кармана платок и, вытерев пот со лба, уронил его на бетон.
   Для тех, кто наблюдал за моим прибытием, это говорило о том, что мне что-то не понравилось, и следует держать ухо востро. Подобрав платок, я сунул его в карман и, сопровождаемый гарными хлопцами Мыколы Берендея, вошел в огромный прохладный зал аэропорта.
   Недалеко от двери стоял еще один рослый парубок в черном костюме, но, в отличие от моих конвоиров, он, увидев меня, улыбнулся, шагнул навстречу и протянул руку.
   - Приятно видеть уважаемого человека. Меня зовут Василь, а по погонялову - Вакула. Называй, как больше нравится.
   Я окинул его взглядом и сказал:
   - По комплекции ты точно Вакула, но лучше по имени. Здравствуй, Василь.
   И я ответил на предложенное рукопожатие.
   Той паузы, в течение которой его рука висела в воздухе, пока я оглядывал его и произносил эту короткую фразу, как раз хватило на то, чтобы он понял, что говорит не с фантиком, который сует грабку кому попало и не думая. Он это понял, и на его лице отразилось признание моего превосходства. Отношения бандюков строятся, как в стае животных - каждый жест должен быть четко выверен. Приоритеты и старшинство выражается в жестах, интонациях и движениях тела. Ошибешься - можешь себя уронить. И по тому, как браток размахивает руками, топыря пальцы, и базарит, обильно уснащая речь блатным жаргоном, можно с уверенностью сказать, что он просто шестерка, которая пытается скрыть свое ничтожество и низшее положение в воровской иерархии.
   Василь был восьмеркой, а может быть, даже и девяткой, потому что две гориллы в черных очках, одна из которых несла мой чемодан, смотрели на него, как солдатики на сержанта, которому до дембеля осталость две недели.
   Он любезно взял меня под локоток и повел к выходу, говоря при этом с мягким хохлацким акцентом:
   - Тебя уже ждут, стол накрыт, и горилка стынет. Тут на машине - двадцать минут. Проголодался, наверное, с дороги?
   - Ну не то чтобы проголодался, - ответил я, - но от угощения не откажусь.
   Мы вышли на улицу, и Василь указал на белоснежный шестидверный лимузин с черными стеклами, стоявший напротив входа.
   - А вот и наша бричка. Прошу!
   И он распахнул передо мной широкую толстую дверь, обтянутую изнутри тонкой серой кожей. Братки в это время усаживались с моим чемоданом в приземистый «Корвет» 2002 года выпуска.
   Я залез внутрь и с комфортом устроился в большом стеганом кресле. Оно было тоже обшито серой кожей, как, впрочем, и все внутри этого комфортабельного средства передвижения. Василь устроился напротив, нажал на кнопку, и лимузин мягко тронулся. Видать, кнопочка была соединена с водителем, скрытым от нас стеганой серой перегородкой.
   - Ну что, за приезд? - спросил Василь, открывая небольшой бар, отделанный красным деревом.
   - Честно говоря, сейчас не хочется, - вежливо ответил я, - лучше уж, когда приедем. За столом, так сказать.
   - Понял, - ответил Василь и закрыл бар.
   - Я лучше закурю, - сказал я и достал сигареты. Василь нажал на другую кнопку, и около моей руки из подлокотника выскочила пепельница. Было видно, что ему нравится хвастаться передо мной этими убогими чудесами, и я, решив подыграть ему, сказал:
   - Хорошая машина.
   Василь самодовольно усмехнулся и небрежно заметил:
   - Мыкола выложил за нее двести косых.
   - Двести косых?
   Я сделал вид, что удивился, и Василь расцвел, но я тут же испортил ему настроение, сказав:
   - У меня таких два, и я отдал за них всего лишь триста. Думаю, что Берендей переплатил.
   Василь, не зная, что сказать, неопределенно пожал плечами и, повернувшись к окну, сказал:
   - А вот у нас тут новый стадион, в этом году построили.
   - Кто построил, Берендей, что ли? - восхищенно спросил я.
   - Та ни… - Василь поморщился, - какой Берендей… Это муниципалитет построил. Городской стадион. Специально для бейсбола.
   - А-а-а… А я думал - Берендей. Вот хвастливый мудак!
   Чтобы сменить тему, я поинтересовался:
   - А там, у Берендея, салом угощать будут? Вы же хохлы, так что уж насчет сала…
   Василь оживился и затараторил:
   - А как же! Четырнадцать сортов! И он стал загибать пальцы:
   - Сало соленое, сало копченое, сало маринованное, сало топленое, сало вяленое, сало томленое, сало…
   - А сало в шоколаде у вас есть? - прервал я его излияния.
   Он запнулся и посмотрел на меня с недоумением:
   - В шоколаде? Ни-и-и… В шоколаде нема. Разве такое бывает?
   - Бывает, - авторитетно заявил я. - В Германии с салом тоже все в порядке, так вот там я и пробовал сало в шоколаде. Хорошая штука, знаешь ли!
   - В шоколаде… - пробормотал Василь, - ишь ты… И он глубоко задумался.

* * *

   Резиденция Мыколы Берендея располагалась в живописном пригороде.
   Небоскребы Чикаго маячили где-то на горизонте, и до них было как минимум километров двадцать, а здесь, на чистеньких зеленых холмах, царила натуральная благодать с птичками, бабочками и прочими кузнечиками.
   Лимузин остановился перед решетчатыми воротами, на которых была надпись «Частная собственность». Такая же надпись повторялась на маленьких табличках, висевших на ограде из проволочной сетки, и эта ограда уходила в обе стороны на неопределенное расстояние. Знахарь прикинул размеры берендеевских владений и, усмехнувшись, покачал головой. Все говорило о том, что Берендей - мужик серьезный и обосновался тут надолго.
   Камеры наблюдения, торчавшие по обеим сторонам ворот, повернулись в сторону лимузина, и через несколько секунд створки медленно отворились. Когда лимузин проезжал через ворота, Знахарь обратил внимание, что на земле лежала стальная полоса с острыми зубьями. В случае необходимости она могла принимать вертикальное положение, и незваного гостя наверняка ожидала замена всех колес за собственный счет.
   Ровная дорожка, посыпанная толченым кирпичом, извивалась между небольшими зелеными холмами, на которых кое-где росли ухоженные кустики и ровные деревца. За очередным поворотом Знахарь неожиданно увидел грядки с луком, укропом и редиской, а чуть в стороне тянулись борозды картошки. Он удивленно посмотрел на Василя, и тот, довольный произведенным впечатлением, с гордостью сказал:
   - А это - огород Мыколы. Он никого до него не допускает, все делает сам, своими собственными руками. Говорит, что это - как его… Психотерапия, что ли?
   - Может быть, трудотерапия? - спросил Знахарь.
   - Не… психо. Точно, психо.
   - Ну ладно, психо, так психо, - согласился Знахарь.
   Между тем лимузин, сделав последний поворот, оказался перед невысоким, но большим по площади двухэтажным домом.
   Дворец чикагского уголовного батьки был выстроен из натурального дерева, и Знахарю тут же вспомнился терем Дяди Паши, а также обе его банщицы.
   - Слушай, Василь, а банька у Берендея есть?
   - А как же! - ответил Василь и уже приготовился рассказать о берендеевской баньке, но тут лимузин остановился, и ему пришлось открыть дверь и выскочить первым, чтобы с почтением помочь Знахарю выйти из машины.
   Выбравшись из лимузина, Знахарь с удовольствием потянулся и набрал полную грудь чистого и свежего воздуха. С шумом выдохнув, он одобрительно сказал:
   - Да, тут не то, что в вонючем городе.
   - Точно, - подтвердил Василь и сделал гостеприимный жест. - Добро пожаловать к нашим пенатам!
   Знахарь удивился и хотел спросить у Василя, знает ли он, что означает это древнее заграничное слово, но тут дверь просторной и добротной фазенды распахнулась, и на пороге показался жилистый чернявый мужичок, с ноготок - Знахарь даже подумал, что этот Мыкола вряд ли достанет ему до плеча. Так и оказалось.
   Увидев его, Василь встал по стойке «смирно» и сказал:
   - Мыкола Тарасович, а вот и Костя Знахарь! Знахарь смотрел на Берендея, стоявшего на крыльце, и никак не мог заставить себя отключиться от того былинно-могучего образа, который вызывало у него имя Мыкола, да еще с таким внушительным погонялом Берендей, каковые должны были бы принадлежать рослому хохлу с сивыми усами и четырьмя складками на шее, а не этому задохлику…
   Берендей смотрел на Знахаря и хитро улыбался. Наконец он вдоволь насладился растерянностью гостя и сказал без всякого хохлацкого акцента:
   - Не подходит, да? Ничего, я уже привык. Мне даже нравится, когда те, кто видит меня впервые, теряются и не могут сориентироваться.
   Он легко сбежал с крыльца и протянул Знахарю цепкую лапку.
   - Николай Тарасович Берендюк. Он же Мыкола Берендей. Теперь, я надеюсь, все вопросы снимаются.
   Знахарь пожал крепкую ручонку и ответил:
   - Константин Владимирович Разин. Он же Знахарь.
   - Наслышан, наслышан, - уважительно сказал Берендей. - Ну что же, прошу к столу. С дороги - первое дело.
   И он повлек Знахаря в дом.
   Знахарь и в самом деле был на голову выше Берендея, но не это выбило его из колеи. Он настроился разговаривать с обычным уголовником, пожирателем сала и вообще - с этаким куренным батькой, а Берендей оказался вполне образованным и даже интеллигентным человеком, что следовало из его правильной и гладкой речи, звучавшей с интонациями преподавателя университета. И еще из всего этого следовало, что он гораздо умнее и опаснее, чем можно предположить, а значит - нужно держать ухо востро. Сделав такой вывод, Знахарь неожиданно для самого себя успокоился и, с любопытством оглядываясь на исключительно деревянный интерьер берендеевской фазенды, шагнул через порог.

* * *

   Знахарь сидел за просторным деревянным столом, уставленным разнообразной снедью и бутылками многих калибров, среди которых особо выделялась длинногорлая четверть с мутной жидкостью. Напротив него устроился Берендей, который, жестикулируя сигаретой, доброжелательно поощрял гостя попробовать то или иное блюдо. От выпивки Знахарь отказался, справедливо предпочитая быть совершенно трезвым, а хохлацких разносолов все-таки отведал, вознося с каждой новой пробой хвалу гостеприимному хозяину, который сам солил огурчики, коптил сало, вялил леща и вообще, судя по всему, имел немалую склонность к натуральной жизни и домашним продуктам.
   - Потом я окончил Киевский университет, факультет журналистики, - благодушно разглагольствовал хозяин, пуская дым в потолок, - а дальше, как говорится, фортуна повернулась ко мне, извините, жопой. Одна ходка, вторая, ну да сами все знаете.
   Знахарь кивнул.
   - Да-а-а… - Берендей задумался, - вот оно как… Ну а теперь, как видите, сижу тут в Чикаго, занимаюсь делами помаленьку.
   - Так уж и помаленьку, - возразил Знахарь, отодвигая тарелку и закуривая, - вы зря так скромничаете, Николай Тарасович, я о вас много слышал. И дела ваши…
   - Э-э, у меня не дела, а делишки, любезный Константин Владимирович, - махнул рукой Берендей. - Вот у Боярина - дела. Не чета нашей возне.
   Услышав имя Боярина, Знахарь насторожился.
   Именно этот человек интересовал его в Америке больше всех остальных. Именно он был нужен Знахарю для того, чтобы…
   Знахарь изобразил на лице недоумение:
   - Боярин… Что-то знакомое. Николай Тарасович, вы не напомните мне, кто это такой?
   - Ну как же, как же, - укоризненно покачал головой Берендей, - это, батенька, алмазы, изумруды и прочие минералы, столь высоко ценимые красивыми женщинами и жадными мужчинами, а также желтый, белый и прочие дорогие металлы. Боярин, то есть - Владимир Петрович Бояринов, сорока двух лет от роду, уважаемый человек, питерский, между прочим, как и вы сами, контролирует вывоз этих блестящих побрякушек из России, и упаси вас Бог попробовать обойти его. Я думаю, что это не ваша тема, но все же хочу предостеречь и посоветовать: только через него, и никак иначе. Самодеятельность в этом вопросе карается им очень строго.
   - Строго - это, надо полагать, совсем строго? - Знахарь многозначительно поднял брови.
   - Да, Константин Владимирович, - Берендей сокрушенно покачал головой, - совсем строго. Строже не бывает. Да что далеко ходить - один их моих людей привез из Киева камушки, немного привез, всего каратов на сто, и попытался продать их в обход Боярина. Так он исчез! И здесь его нет, и там его нет… И совершенно неважно, где он теперь. Главное, что теперь его нет, и, я полагаю, уже не будет нигде и никогда. Вот вам Владимир Петрович Бояринов.
   И Берендей развел руки, как бы смиряясь с неизбежностью приливов и отливов, а также лунных затмений и прочих совершенно не зависящих от него явлений природы.
   Знахарь покивал, поджав губы, и, чтобы окончательно убедиться в достоверности информации, которую он имел относительно Боярина, спросил:
   - А где этот почтенный человек обитает?
   - Ну, это же всем известно! У него скромный особнячок в Бостоне, гораздо меньше, чем моя халупа.
   - Ну какая же это халупа… - начал было Знахарь, но Берендей, поморщившись, махнул рукой и прервал его:
   - Бросьте, Знахарь, не надо. Мы оба с вами городские и отчасти культурные люди. И этот деревянный сарай, в котором я живу, иначе как халупой не называется. Ну, большой, ну, отделан с некоторым, я бы даже сказал, мастерством и этаким изяществом, но сарай - он сарай и есть. Я мог бы купить себе типичный американский особняк в дорогом районе, но… Ладно, расскажу вам кое-что.
   Он налил себе и Знахарю из большой мутной бутыли и сказал:
   - Сам гоню. Попробуете - скажете, что думаете по поводу моих способностей.
   Знахарь, решивший все-таки выпить для пользы дела, кивнул и взял стопку.
   Отсалютовав друг другу, они выпили, и Знахарь понял, что всякие там водки и виски - просто гнусное пойло по сравнению с этим домашним продуктом.
   Поставив пустую стопку на стол, он покачал головой и сказал:
   - Вы знаете, Берендей, я вам ничего не скажу по поводу ваших способностей. Я лучше буду молчать.
   Берендей довольно улыбнулся и сказал:
   - То-то! У меня в подвале еще пиво зреет, но это через недельку.
   Он посерьезнел и, закурив, продолжил:
   - А насчет этой халупы… Во время моей последней отсидки веселый кум замуровал меня в подвале. Натурально заложил кирпичом, как в рассказе Эдгара По «Бочонок амонтильядо». Читали?
   Знахарь кивнул.
   - Я сидел в абсолютной темноте и тишине ровно год. В моей темнице было два отверстия - через одно вытекало мое дерьмо, через другое мне просовывали хавку, и в это время гасили со своей стороны свет. Потом задвигали отверстие бетонным блоком и - снова тишина… Я даже лучика не видел. Когда кум выпустил меня из этой могилы, то Эдмон Дантес по сравнению со мной выглядел, наверное, цветущим здоровяком.
   - Да-а-а… - Знахарь не знал, что и сказать.
   - Ну, дальше - понятно. Кончился мой срок, и вскоре кума привезли ко мне запакованного и перепуганного. Он пытался угрожать, но я только смеялся и радовался. Его замуровали так же, как меня, и кормят до сих пор. За все заплачено.
   - Давно это было?
   - Э-э-э… Не соврать бы… примерно одиннадцать лет назад.
   - Одиннадцать лет? - Знахарь ужаснулся.
   - Да, примерно так.
   - И он жив до сих пор?
   - Да.
   Знахарь представил себя замурованным в каменном склепе, и зябкая судорога передернула его плечи.
   - Да, Знахарь, одиннадцать лет. И будет сидеть там до самой смерти, дай ему Бог здоровья и долгих лет жизни.
   - Однако…
   - Теперь, я надеюсь, вы понимаете, почему мой просторный деревянный дом стоит посреди поля, под большим небом, вокруг него чирикают птички, а я в свободное время ковыряюсь в грядках.
   - Да, - медленно ответил Знахарь, - теперь понимаю.
   - Вот и хорошо. Я знал, что вы меня поймете. Берендей посмотрел на часы и поднялся из-за стола.
   - Нам пора, - сказал он, - через полчаса вы встретитесь с Марафетом. Под вашу встречу снят номер в гостинице «Иллинойс», это в центре. Давайте еще по одной, на дорожку, да и поехали.
   - Давайте, - согласился Знахарь и тоже встал. Они хлопнули еще по стопочке и вышли на улицу, где Василь любовно полировал куском замши и без того сверкающий лимузин.
   Знахарь поднял голову и, помня рассказ Берендея, посмотрел на высокое небо совсем другими глазами. Одиннадцать лет… Наверное, это слишком. Сам он просто убил бы своего врага, но не стал бы обрекать его на такой ужас. А может быть, и стал бы, кто знает…
   Оглядевшись, он еще раз полюбовался зелеными холмами и стал спускаться с крыльца. Василь стоял рядом с распахнутой дверью лимузина, в недрах которого уже сидел Берендей и делал Знахарю приглашающие жесты. Знахарь кивнул и тоже забрался в серое кожаное нутро нелепо длинной машины. Василь сел за руль, повернул ключ, и лимузин мягко тронулся с места. «Корвет», в котором сидели сопровождающие высокого гостя парубки, последовал за ним.
   Когда лимузин поравнялся с аккуратным огородом, взращенным трудами Берендея, Знахарь спросил:
   - Так вы действительно сами все это копаете?
   - А как же, - гордо ответил чикагский авторитет. - Это только полные идиоты считают, что кайф в том, чтобы ничего не делать. Любой труд почетен, и эти мои взгляды, между прочим, - одна из причин того, что я теперь не в России, а в Америке. А Россия наша… - Берендей тяжело вздохнул. - Россия - это вроде как зона самого легкого режима. Везде паханы, кумы, понятия… Да что я вам говорю! Сами знаете.
   Знахарь знал и поэтому только кивнул, ничего не ответив.
   Лимузин выбрался на широкую трассу и плавно набрал скорость.

* * *

   Гостиница «Иллинойс» представляла собой небольшую коробку из стекла и бетона. Выйдя из лимузина, Знахарь окинул ее взглядом и, обернувшись к Берендею, сказал:
   - Да-а… Лет двадцать назад такая архитектура была в моде.
   Берендей пожал плечами и ответил:
   - В Чикаго, в общем-то, и гранд-отели всякие имеются, но я решил, что для ваших дел такой караван-сарай будет удобнее. Да оно и поскромнее, понезаметнее.
   - Согласен, - ответил Знахарь и последовал за Берендеем, направившимся к входу.
   Василь и двое братков остались в машинах.
   Войдя в вестибюль, устланный большим потертым ковром, Знахарь огляделся. По углам - пальмы в кадках, вдоль стен выстроились низкие диваны, стойка с торчащим за ней администратором… Все как обычно.
   С одного из диванов поднялся молодой крепкий парень в черном костюме и направился навстречу Берендею и Знахарю.
   Подойдя, он протянул руку Берендею и сказал:
   - Здравствуйте, Николай Тарасович!
   - Здорово, Каюк!
   Встречающий повернулся к Знахарю и представился:
   - Володя Каюк.
   - Знахарь, - коротко ответил Знахарь, пожимая его руку.
   И тут же в глубине сознания, где-то на тридцать третьем уровне, тихонько звякнул сигнал тревоги. Что-то в этом рукопожатии было не так. Рука этого бандита как бы жила отдельно от остального тела, и это говорило о том, что Каюк протягивал ему руку как постороннюю вещь, а не как часть себя, и, значит, скрывал что-то важное и касающееся непосредственно Знахаря.
   Знахарь насторожился, но не подал вида. Единственное, что его беспокоило, - знают ли его люди, где он сейчас находится, следят ли за ситуацией, готовы ли прийти на помощь.
   Каюк гостеприимно повел рукой, и все трое направились к лестнице, по которой сбегала потертая ковровая дорожка. Ступив на нее, Знахарь усмехнулся и сказал:
   - Видать, дела в этом постоялом дворе идут не слишком хорошо, раз коврики такие старые.
   Берендей посмотрел под ноги и ответил:
   - Не все в Америке так здорово, как может показаться.
   - Ну, это нам известно, - ответил Знахарь, вспомнив трущобы Нью-Йорка.
   Поднявшись на второй этаж, они некоторое время шли по коридору, пока Каюк не остановился перед одной из дверей. Он осторожно постучал.
   В номере раздался мужской голос:
   - Войдите.
   Каюк открыл дверь и шагнул в сторону, пропуская Знахаря вперед.
   Войдя в номер, Знахарь остановился и огляделся.
   Напротив входа в большом кресле развалился Марафет, который дымил сигарой и даже не соизволил встать, чтобы поздороваться со Знахарем.
   Рядом с ним, в кресле поменьше, сидела Рита.
   Ее спина была выпрямлена, плечи расправлены, в руках она держала блокнот и ручку. Прямо идеальная секретарша, подумал Знахарь и посмотрел ей в глаза. Рита ответила взглядом, не выражавшим абсолютно ничего, и повернулась к Марафету, как бы ожидая распоряжений.
   На двух диванах, стоявших у стен, сидела марафетовская братва.
   Это были простые ребята, не умевшие, в отличие от своих боссов, искусно лицемерить, и именно в их глазах Знахарь прочел истинный смысл происходившего.
   Он попался.
   Снова посмотрев на Марафета, он шагнул вперед и сказал:
   - Может быть, ты, Марафет, не меня ждешь?
   - Тебя, Знахарь, тебя, - ответил Марафет.
   - А что же не здороваешься?
   И Знахарь, подвинув свободное кресло, уселся прямо напротив Марафета.
   - А что с тобой здороваться-то? - сказал Марафет. - Здороваются с теми, кому желают здоровья.
   - А мне ты, стало быть, не желаешь? - поинтересовался Знахарь и полез в карман за сигаретами.
   Братки нервно зашевелились, но Марафет нахмурился, и они успокоились. Закурив, Знахарь выпустил дым в потолок, стряхнул пепел на ковер и откинулся на спинку кресла. Он решил попытаться взять инициативу в предстоящем разговоре в свои руки. Ему неоднократно приходилось бывать в ситуациях, не обещающих ничего хорошего, и он давно понял, что сидеть и молчать, отдавая все возможности врагу, а вокруг были, конечно же, враги, - по меньшей мере глупо.