Седов Борис. Правила боя

   Из стены в чугунном захвате, имевшем форму костлявой руки скелета, торчал факел. Я вытащил его и чиркнул зажигалкой. Не знаю уж, чем были пропитаны засунутые в факел тряпки, но он сразу же занялся, подарив нам не только свет, но и изрядное количество копоти.
   – Давай, – прошептал из-за спины Терек.
   Я передал ему факел и выключил фонарик.
   С левой стороны коридора виднелись заложенные кирпичом бойницы, между которыми торчали из стен кронштейны факелов, справа, через каждые три шага – неглубокие ниши, украшенные предметами пыточного мастерства.
   Я различил потухший горн с разложенными вокруг него клещами разных размеров, какими-то причудливо изогнутыми железяками и длинными острыми металлическими кольями, с которыми, при случае, можно было смело идти на медведя или быка. В целом, все это напоминало сильно увеличенный и покрытый ржавчиной набор врача-стоматолога средней руки в обычной российской поликлинике. В другой нише стояло грубо сделанное, но оттого особенно прочное кресло со специальными кольцами для удержания рук, ног и головы в удобном для палача положении. Здесь же висели разнообразные кнуты и плети с полированными от частого употребления ручками, а на полу валялись опять-таки клещи и железяки, вроде бы брошенные впопыхах мастером-палачом, срочно вызванным на дом к очередному клиенту.
   Некоторые ниши были пусты, а в одной стояла настоящая дыба со старинной, полуистлевшей веревкой и богатым ассортиментом цепей, кандалов и вериг, красиво развешенных по стенам.
   Мы остановились и прислушались. В коридоре царила тишина, которую так и хотелось назвать мертвой, но снаружи мне почудились далекие выстрелы, сразу захотелось вернуться назад и помочь вступившей в бой братве, но оставался последний поворот коридора и его, для очистки совести, нужно было тоже пройти.
   Вдруг справа, за углом, послышался негромкий, но отчетливый металлический скрежет, после чего все стихло, а потом опять что-то звякнуло металлом о металл. Я поднял руку, призывая Терека быть осторожным, и на цыпочках дошел до угла.
   Я метнулся вперед и в падении выпустил короткую очередь вдоль недлинного аппендикса коридора. Пули застучали по кирпичу и металлу, в ответ прозвучала длинная, ушедшая в потолок очередь из автомата и глухой удар падающего тела. Я для гарантии истратил еще несколько патронов и только после этого поднялся.
   У распахнутой настежь «нюрнбергской девы» лежал человек в черном комбинезоне, с автоматом в руках. Я подошел к нему, держа палец на спусковом крючке, но предосторожность была излишней, жизни в автоматчике было не больше, чем в железной деве.
   – Так вот ты какая, «нюрнбергская дева», – сказал я, осматривая драгоценную реликвию маркиза Брокберри.
   Сокровище маркизовой коллекции было таким же ржавым, как и прочие экспонаты, некоторые шипы внутри металлической девушки погнулись, вместо нескольких зияли отверстия, четыре дырочки добавил я одной из двух своих очередей из «узи».
   – Простите, фройляйн, – сказал я на прощанье нюрнбергской красотке. – Поверьте, ничего личного, служба-с!
   Терек тем временем обыскал покойного автоматчика и рассовал по карманам все, что нашлось у того в комбинезоне.
   – Потом посмотрим, – сказал он мне и поднял автомат, – пойдем, что ли?
   Он явно был недоволен нашей экскурсией в готический коридор, а я почему-то вспомнил Наташку. Ей было бы интересно походить по этим нишам и закоулкам, обязательно уселась бы в кресло, перетрогала бы все пыточные орудия и сказала что-нибудь такое, чего мне и не придумать. Это она могла…
   Почему-то защипало в глазах, я шмыгнул носом и сказал:
   – Пошли, может, нашим помощь нужна.
   Мы шли обратно, а я думал о том, что Сергачев обещал похоронить Наташку где-то за городом, он сказал, в хорошем, сухом месте, на какой-то горушке, и захотелось в Питер, прийти к ней на могилку, выпить там водки, и я бы рассказал ей о том, что видел и слышал в этой долбаной Америке, и про готический коридор рассказал бы, может быть, даже немного приврав, а она слышала бы мои рассказы, оттуда с небес, и радовалась бы, непременно радовалась моему рассказу и тому, что я вернулся назад, живой и невредимый…
   Я потряс головой.
   – Чего, командир? – сразу же отозвался Терек.
   – Ничего, ничего, все в порядке, – сказал я то ли Тереку, то ли самому себе.

Глава десятая
Кто не спрятался – я не виноват

   Когда мы дошли до входной двери, стрельба стихла. Может, стрелять стало некому и не в кого, а может, бой переместился куда-то в глубину здания и из-за толстых каменных стен выстрелы просто не были слышны отсюда. Дверь в часовню была распахнута настежь, и я заглянул туда. Часовня была пуста – гулкое, лишенное мебели и людей помещение с причудливым узором витражных стекол на освещенном окнами полу.
   – Глянь, чего во дворе творится, – сказал я Тереку.
   Он пошел во двор, а я сделал несколько шагов вперед, в часовню.
   Сверху, с невидимых мне хоров, упала граната. Я заметил ее в полете, понял, что упадет она в самом центре витражного узора, и бросился на пол, вжимаясь в него всем телом. Со стороны я, наверное, напоминал истово молящегося, раскинувшего руки крестом, католика, взывающего к милости всемогущего Бога и Пресвятой Девы. И в общем-то, все это, если не считать того, что я не был католиком, было правдой. Я должен выжить, должен вернуться, чтобы снова поцеловать Светлану и прийти на сухую, освещенную солнцем горушку на свиданье с Наташкой.
   Меня снова осыпало каменным крошевом, осколок, отскочивший от стены, упал в метре от моего лица, я даже почувствовал его горячий смертоносный жар.
   – Что случилось, командир? – раздался обеспокоенный голос Терека.
   – Ничего, Терек, все нормально. Что во дворе?
   – Пусто. Братвы не видать, или воюют в доме, или вино пьют…
   – Ладно, хрен с ними…
   И в это время где-то совсем рядом затарахтел мотор, сначала громко и неровно, потом тихо и равномерно, хорошо работающего двигателя.
   – Во двор! – сказал я и первым бросился к двери, ведущей во внутренний двор замка.
   Один вертолет стоял на земле, второй, неуклюже раскачиваясь, медленно поднимался в голубое флоридское небо.
   – Уйдут, блин, – пробормотал я и дернулся к стоящему вертолету.
   С неба пролилась автоматная очередь и выпало несколько гранат, я снова рухнул на землю, прозвучали взрывы, сзади коротко вскрикнул Терек, краем глаза я видел, как вертолет уходит из квадрата замкового двора.
   Я поднялся и подошел к Тереку. Правая штанина у него на бедре уже напиталась кровью.
   – Сейчас, – сказал я Тереку. – Только нога, и все?
   – Ага, но больно, черт…
   – Сейчас.
   В вертолете должна была быть аптечка, и я кинулся через двор, не боясь и даже просто не думая о том, что кто-то подстрелит меня из окна-бойницы или метнет оттуда гранату.
   Швырнув Тереку перевязочный пакет, я в два прыжка пересек двор и влетел в раскрытую дверь донжона. У двери с автоматом в руках стоял Шахов.
   – Что случилось, Алексей Михайлович?
   – Где маркиз? Давайте его сюда, быстро! Еще кто-нибудь есть?
   – Нет, – удивился Шахов, – все на войне. А что случилось?
   Я оттолкнул Шахова и крикнул в раскрытый люк винного погреба:
   – Маркиз!
   Почти сразу в люке появилась голова маркиза, потом – рука с бутылкой вина. Я схватил его за руку и выдернул из подвала.
   – Полетели! И вы тоже, Шахов.
   – А это? – Шахов хозяйским жестом обвел пространство замка.
   – Черт с ним, вперед! – я хлопнул маркиза по плечу и, отобрав у него бутылку, сделал несколько глотков.
   Терек сидел у стены замка, я отдал ему бутылку и подхватил под руку. Вчетвером мы с трудом поместились в маленький вертолет. Маркиз по-хозяйски уселся на место пилота и сразу начал щелкать тумблерами, лицо его прояснилось.
   – О'кей! – сказал он и для убедительности поднял вверх большой палец.
   – Тогда – вперед и вверх! – скомандовал я и допил остатки коллекционного вина.
 

* * *

 
   Барков поднял бинокль.
   Вертолет, приближавшийся к сухогрузу, интимно навалившемуся на подводную лодку, стал ближе и понятнее – одномоторный «Дефендер», обычно состоящий на вооружении американской армии, но этот вертолет явно был гражданским, пилоны, где обычно крепится навесное вооружение, были пусты. Вместо армейских опознавательных знаков – смешная панда с поднятой вверх лапой и обычный бортовой номер – 518.
   Да и летел этот вертолет как-то неуверенно, то поднимаясь вверх, то резко падая, почти касаясь воды яркими оранжевыми поплавками.
   Барков взялся за микрофон:
   – Правый борт – боевая тревога! Цель – вертолет. Огонь не открывать!
   На горизонте показалась еще одна точка.
   – Сколько у нас гостей сегодня, – сказал Николаев. – Твой – первый, мой – второй.
   – Понял, – ответил Барков и полностью переключил внимание на первый вертолет.
   Болтаясь из стороны в сторону, он медленно, но верно приближался к подводной лодке и, похоже, приготовился садиться на воду. Еще через пару минут стало видно напряженное лицо пилота. Сидящий рядом с ним человек, тоже одетый в черный комбинезон, что-то не переставая говорил в микрофон. Видимо, рация, которую он вызывал, не отвечала.
   – Арабы, – сказал Барков.
   – Понял, – коротко сказал Николаев, не сводя глаз со второго вертолета. – Мой-то как хорошо летит!
   Действительно, второй вертолет приближался очень быстро, – создавалось впечатление, что его пилот изо всех сил хотел настичь сбежавших от него арабов.
   – А там, за штурвалом, белый, – заметил Николаев, – и рядом с ним – тоже белый. Бляха муха, это ж Кастет!
   – Где? – спросил Барков и машинально потянулся за биноклем Николаева.
   – У тебя свой есть! – рассмеялся полковник.
 

* * *

 
   – Догнали, – сказал Шахов.
   – Догнали, – согласился я. – А что это за пароход к лодке притерся?
   – Дай бог, наши, – Шахов размашисто перекрестился и что-то сказал маркизу.
   Тот показал направо, в мою сторону.
   – Рация, – объяснил Шахов. – Умеете работать на рации?
   – Приходилось.
   – Попробуем связаться с кораблем.
   – А на какой волне? – я взялся за ручку настройки.
   – На полицейской или военной, – подумав, ответил Шахов. – Скорее, на военной. Давайте, я сам настроюсь.
   Он неудобно перегнулся через мое плечо и взял наушники с микрофоном.
 

* * *

 
   Вертолет с террористами в очередной раз клюнул носом и опустился на воду.
   – Смотри, как сидит-то, – заметил Барков, – брюхо в воде, перегружен, значит, с заложниками…
   И в это время сквозь треск и шорох раздался искаженный голос Шахова:
   – Пароход, слышите меня? Ответьте, пароход!
   – Я сам отвечу, – сказал Николаев, – следи за первым…
   Он откашлялся и спросил в микрофон:
   – Шахов, вы? Слушайте внимательно, вам на воду не сесть, заходите на меня с левого борта и садитесь на грузовые люки. Получится?
   – Получится, – весело ответил Шахов, – у нас пилот экстра-класса!
 

* * *

 
   Мне удалось довольно аккуратно посадить вертолет на крышку трюмного люка, и я сразу же выскочил, хотя винты еще продолжали крутиться.
   – Все живы, целы? – спросил я обоих командиров.
   – Наши-то все, лейтенант Голдинг плохой, к врачу срочно надо, – ответил Барков.
   – Кто такой Голдинг? – удивился я.
   – Вертолетчик наш. История долгая, потом расскажем, но к врачу его, действительно, надо, и срочно.
   – Ладно, сейчас это решим. Что с арабами делать будем?
   – Идея одна есть. Сколько человек ваш вертолетик поднимает?
   – Мы вчетвером летели, и тяжеловато шел…
   – Ну, где четверо, там и пятеро, благо лететь недалеко. Разрешите действовать?
   Вопрос был обращен вроде бы ко мне, поэтому я кивнул и похлопал кап-три по плечу, типа, отечески благославляя.
   Барков взялся за микрофон:
   – Морпехи, по левому борту – в рубку. Полковник, а ты за арабами присмотри, – добавил он, отключая громкую связь.
   Через минуту у рубки собралась четверка морпехов бригады «Белый медведь».
   – Бойцы, задача такая. Эта стрекоза выкинет вас в море-океан маленько за тем вертолетиком, а в нем – плохие люди сидят, возможно – с заложниками. Потому приказываю – плохих людей изничтожить, хороших – спасти. Выполняйте!
   – Есть! – дружно ответила четверка морпехов, повернулась по уставу через левое плечо и отправилась выполнять боевое задание.
   Для начала они разделись до плавок, потом один сбегал в каюту и принес четыре «Калашникова» и несколько гранат.
   – «Калаш», он ни грязи, ни воды не боится, – вполголоса сказал мне Барков. – В городском бою лучше «узи» ничего нет, а так – только «Калаш»!
   Я кивнул, в надежности и простоте «Калашникову» действительно равных нет. Бойцы, пригибаясь, добежали до вертолета, у которого стояли маркиз и Шахов, помогли выбраться раненому Тереку, объяснили задачу маркизу, и вертолет тяжело поднялся в воздух.
   Барков хотел отправить раненого Терека в каюту к Голдингу, но тот решительно отказался:
   – Здесь побуду, может чем помогу.
   Кап-три снова взялся за микрофон:
   – Трое с правого борта – в рубку!
   Спецназовцы появились мгновенно, словно стояли у дверей рубки, ожидая приказа.
   – Братцы, десантируйтесь на лодку, нагло, в открытую, нам внимание арабов нужно отвлечь, но и задачу понимайте – чтобы они нам открыли входной люк. Стучите по люку чем-нибудь, ключ гаечный возьмите или еще какую железяку, стучите и кричите, изо всех сил кричите, там изоляция хорошая, звуки ни хрена не доходят.
   – А чего кричать-то?
   – Да что хотите, только по-английски… Бля, они же мусульмане! Арабского никто не знает? – с надеждой оглядел всех Барков.
   – Я по-чеченски маленько болтаю, – сказал Терек, – и по-таджикски…
   – На лодку перебраться сможешь? – кап-три с сомнением посмотрел на его забинтованную ногу.
   – Смогу, укольчик только сделайте, опять разболелась.
   Николаев нашел аптечку, передал кап-три упаковку заряженных шприцов.
   – Одного укола хватит? А то давай два сделаю…
   – Хватит одного, тут же недолго, а потом винца хорошего выпьем, правда, Кастет?
   – Точно! – сказал я и легонько обнял Терека. – Давай, ни пуха!
   – К черту! – буркнул Терек и поковылял через рубку к правому борту.
   – Стой! – сказал Барков. – Я сейчас!
   Через пару минут он вернулся с черной курткой лейтенанта ВВС США, ловко вывернул ее наизнанку и подал Тереку.
   – Одевай, издалека за мусульманский комбинезон сойдет.
   Терек, морщась, натянул куртку.
   – Нормально, – дружно сказали спецназовцы. – Пошли на абордаж!
   Вертолет с морпехами пролетел над «Дефендером», почти коснувшись его винтов посадочными лыжами, опустился, и из него один за другим выпали четыре морпеха с автоматами в руках. Сидевший за штурвалом маркиз с трудом выровнял внезапно полегчавший вертолет, пролетел над самой водой еще с милю и только потом поднял машину вверх. Зачем нужно было поступать именно таким образом, он не знал, но об этом просил человек с русской фамилией Шахофф, а ему маркиз Брокберри отказать не мог.
   Тем более, это был такой пустяк – высадить в нужном месте четырех вооруженных людей, после этого, сказал мистер Шахофф, он может немного полетать над океаном, но обязательно должен вернуться на этот грузовой корабль, и тогда они все вместе полетят обратно в замок. И еще, сказал мистер Шахофф, если все закончится хорошо, то он сделает все возможное, чтобы его, Генри Рингкуотера, выпустили, наконец, из санатория и позволили жить в своем замке, посреди болот.
   – Дай-то бог, дай-то бог! – сказал сам себе Рингкуотер и, заложив широкий круг над океаном, полетел в сторону сухогруза.
   Двое спецназовцев спрыгнули на корпус подлодки, помогли перебраться Тереку, третий, с большой спортивной сумкой, спустился сам.
   – Дай мне, – сказал Терек и принял из рук «спеца» тяжелую, найденную среди такелажного барахла, кувалду.
   – Тяжелая, черт! – буркнул он и начал выстукивать на крышке люка какой-то причудливый ритм.
   – Чего ты стучишь? – поинтересовался «спец».
   Терек молча отмахнулся и продолжал с остервенением барабанить по люку.
   Морпехи, держа оружие над водой, добрались до качавшегося на поплавках вертолета и уцепились за его хвост, чтобы отдышаться и послушать, что происходит в кабине. Оттуда доносилась гортанная арабская речь, говорили двое или трое одновременно и понять, ссорятся они или просто рассуждают о погоде, было невозможно. Тут в арабский разговор вмешались глухие русские матюги, и морпехи переглянулись. Один из них ловко вскарабкался на корпус вертолета, добрался до ротора и, вынув из заплечной сумки здоровенный гаечный ключ, сунул его рукоятку в открытый редуктор винта.
   – Хрен у меня полетаешь, пока я не разрешу, – пробормотал он и соскользнул на хвост к остальным бойцам.
   Крышка люка немного приподнялась, Терек проорал что-то, то ли по-туркменски, то ли на говоре Чечни, крышка приподнялась еще чуть-чуть, изнутри утробно зазвучал невнятный голос.
   – Ну, еще немножко, давай же, ну! – шептал стоящий у люка спецназовец.
   Терек произнес еще одну длинную фразу, в которой можно было понять только несколько раз повторенное имя Аллаха. Крышка еще немного приподнялась. «Спец» швырнул в раскрывшуюся щель гранату и отпрянул в сторону. В это время со стороны вертолета с террористами донеслась длинная автоматная очередь…
   Все, что произошло в дальнейшем, заняло не больше минуты. Я, стоя в рубке рядом с Барковым и Николаевым многого не видел и потому знаю об этом только по рассказам других…
   Вместе с автоматной очередью с обеих сторон вертолета вынырнули морпехи и синхронно, как отражения в большом зеркале, выдернули со своих мест сидящих у дверей террористов…
   Стоявшие у люка Терек и «спец» замертво упали в воду…
   Вместо занятых своим делом морпехов, из воды возникли еще двое и одним броском очутились внутри вертолета…
   На лодку спрыгнули оставшиеся на борту бойцы и кап-три Барков…
   Из вертолета вывалились два тела в черных комбинезонах…
   Бойцы с Барковым спустились внутрь лодки…
   Итоги операции подводили в кают-компании сухогруза «Безумная Мэри». Но прежде Шахов связался по рации с военной базой Эллингтон, оттуда прислали санитарный вертолет с командой врачей, которые забрали контуженного лейтенанта Голдинга и раненого «спеца» по имени Вася Мухин.
   Вот, блин, подумал я, а не ранили бы мужика, так бы и не узнал, как его зовут!
   Труп Терека и неизвестного русского, которого мы нашли в подлодке, положили в пустой каюте. Подмышкой у русского оказалась татуировка, изображающая ворона с земным шаром в когтях.
   Оставались пустяки – несколько трупов террористов, плавающих в водах Атлантического океана вместе с упавшими за борт брикетами колумбийского дерьма; запертые в дальнем, хвостовом, отсеке арабы, захватившие в свое время подводную лодку «Лакшми»; неизвестные, пытавшиеся изображать из себя береговую охрану США, а также спасенный нами российский олигарх по фамилии Береговский.
   Шахов долго говорил по рации со своим руководством в Вашингтоне.
   Разговор, похоже, был неприятным, потому что Василий Петрович беспрестанно курил и упорно смотрел в пол, а не на нас, ожидавших результатов этой беседы. Наконец, он выключил рацию, решительным таким движением, словно постановил для себя никогда больше не пользоваться этим средством коммуникации и даже не иметь в доме радиоприемника.
   – Так, господа, – начал он, доставая последнюю сигарету и выкинув смятую пачку за борт, – федеральные власти обеспокоены многочисленными нарушениями федеральных законов и законов штата Флорида, которые мы с вами допустили во время проведения этой операции, – он покосился на висящие в рубке корабельные часы-хронометр.
   – Я предупреждал, что нарушения будут, – заметил я. – Кроме того, «Гринпис» будет недоволен, дерьма всякого в океан набросали, вы вот сейчас пачку еще кинули…
   – Алексей Михайлович! Вы не понимаете серьезности вашего положения. Вы находитесь на территории Соединенных Штатов не вполне законно, натворили тут черт знает что, человека из санатория похитили, – он указал на счастливого маркиза Брокберри, – а это – федеральное преступление, между прочим. Судно угнали, вертолет военный потопили… Лично у меня волосы встают дубом!
   – Дыбом, – поправил я его. – А человека похитили вы!
   – Теперь это уже не важно, – сказал Шахов. – Мне до пенсии пять лет осталось, а тут – такое… В общем, так, через два часа, уже через час сорок пять, здесь будут представители власти, очень высокие представители, – Шахов вздохнул. – К этому времени вас здесь быть не должно, улетайте в замок и ждите меня там.
   – Bay! – сказал я. – Вы прилетите туда со сворой шерифов и этих, как его там, коронеров, и нам придется доживать свой век в Синг-Синге или Алькатрасе!
   – Вы говорите глупости, Алексей, и теряете понапрасну время. Сейчас из Эллингтона прилетит вертолет и доставит вас в замок. На «Дефендере» полетит мистер Рингкуотер, а второй вертолет оставьте для меня.
   – Вы управляете вертолетом? – удивился я.
   – Да, – коротко ответил Шахов, – у меня точно такой же вертолет. Сейчас он на ранчо, в Техасе, если дети его еще не разбили…
   – Интересно, вы как-то так сказали, что складывается впечатление, будто у вас не одно ранчо, а несколько.
   – Нет, ранчо одно. Правда, есть еще несколько земельных участков в разных штатах…
   – В том числе, на Гавайях?
   – И на Гавайях тоже, – скромно потупился Василий Петрович Шахов.
   На его счастье, в это время загудел, приближаясь, десантно-транспортный вертолет с надписью US Navy на пятнистом борту. Он завис над сухогрузом, выкинул веревочную лестницу, и мы по одному поднялись на борт. Последним шел я, сказав на прощание Шахову:
   – Прилегайте скорей, Василий Петрович, мне очень интересно узнать кой-какие подробности о вашей недвижимости, особенно городской.
   Слова о городской недвижимости вызвали на здоровом лице Шахова бледные некрасивые пятна.
   – Отчего бы это? – подумал я, поднимаясь по шаткой веревочной лестнице на борт вертолета, где уже ждали меня мои боевые друзья…
 

* * *

 
   Замок Бульворк-кастл встретил нас блатными песнями, исполняемыми под найденное в негритянских вещах банджо и радостными выстрелами в воздух из всех доступных братве стволов. Вертолетчик, матерый, похожий на постаревшего Тайсона, негр, с коротко стриженной головой и седыми волосками в черной шевелюре, сделал несколько кругов над замком, не решаясь сесть на двор, где гуляла братва.
   Я положил ему руку на плечо и ободряюще покачал головой. Негр посмотрел на меня, потом на остальных бойцов, которые тоже радостно улыбались и кивали головами, и принял решение садиться. Хотя решение это далось ему нелегко.
   Когда вертолет начал снижаться, стрельба прекратилась, братва освободила место для посадки и наставила на нас стволы. У самой земли я приоткрыл дверцу и крикнул:
   – Эгей, Паша, Седой, это мы!
   Братва ответила энергичным залпом в воздух и радостными криками.
   Однако действительность оказалась не такой уж радостной, погибло четверо мужиков, и среди них Володя Седой, к которому я уже успел привыкнуть, еще двое было ранено, и непонятно куда пропал компьютерщик Костя.
   Паша, который рассказывал мне все это, был уже изрядно пьян, поэтому рассказ был путаным, он часто повторял – Седого, бля, жалко! – вытирал пьяные слезы и предлагал выпить. Трупы братвы были аккуратно сложены на замковом дворе и покрыты какой-то старинной расшитой тряпкой. Трупы арабов валялись там, где их застала смерть, большинство где-то внутри здания. Слуг-негров оказалось не четверо, а пятеро, и они сидели в тенечке у стены, аккуратно связанные веревками. Я подошел к ним, чтобы, подобно Аврааму Линкольну, дать им волю, и вдруг один из связанных негров заговорил человеческим голосом, то есть по-русски:
   – Кастет, бля, ты чего, не узнаешь что ли?
   Я присмотрелся. Трудно узнать негра, особенно если он сидит в тени и ты его до этого всего-то пару раз видел ночью на плохо освещенной улице.
   – Вашингтон, что ли? – на всякий случай спросил я.
   – Не, бля, Франклин Делано Рузвельт! Развязывай давай, руки-ноги затекли и пить хочется, сил нет! Мы, русские негры, не привыкли к такому к себе отношению!
   Я распутал тезку однодолларовой банкноты и помог ему подняться.
   – Как ты тут очутился-то?
   – Ха, негр негру всегда друг, товарищ и брат! Черномазые всех стран соединяйтесь! Пришел к воротам, почесал языком, и вот – я здесь, а вы там. Все думал, как вам ворота открыть, да вы и без меня справились.
   – Слушай, Вашингтон, знаешь что, сними-ка ты рубаху…
   – Ты чего, Кастет?
   – Снимай, снимай, не простудишься…
   Он послушно стянул рубаху.
   – А теперь руки подними.
   – Под мышками хочешь понюхать? Ну, давай… – питерский негр явно обозлился, но руки поднял.
   Татуировок на теле у него не было.
   На место улетевшего транспортника приземлился вертолетик маркиза, его тоже встретили салютом и объятиями. Потом все – братва, бойцы убиенного мною Сажина, морпехи Баркова и «спецы» Николаева – дружно спустились в винный погреб восемнадцатого маркиза Брокберри и напились так, как в Америке и пить-то, наверное, не умеют, кроме, конечно, российских эмигрантов, живущих в районе Брайтон-Бич города Нью-Йорка…