Страница:
опасно знать, а также от того, что он прекрасно понимал как
опасно демонстрировать эти свои знания самому императору.
Неуверенно потоптавшись на месте и выпив при этом полстакана
вина, он сел, наконец, напротив Бздилевича и положил перед
собой черную кожаную папку.
-- Что в этой папке? -- нетерпеливо спросил царь.
-- Здесь то, что вы просили, ваше величество, --
ответил начальник охранного отделения и извлек из папки
сложенный вдвое лист бумаги довольно большого формата.
Николай взял бумагу из рук генерала и развернул ее.
-- Что это такое? -- спросил он.
-- Генеалогическое древо рода Ульяновых.
-- И родоначальник его?
-- Федор Кошка, ваше величество.
-- Федор Кошка! -- воскликнул полковник Бздилевич. -- И
эти Ульяновы являются потомками Петра III и графини Воронцовой?
-- Да, ваше величество.
-- Кто-нибудь посвящен в эту тайну?
-- Ни одна живая душа, ваша величество! Я
собственноручно копался в архивах, сопоставлял факты, выискивал
необходимые доказательства; мне пришлось даже ненадолго
отлучиться из Санкт-Петербурга, но я все сделал самостоятельно.
-- Хорошо, -- сказал Бздилевич и углубился в изучение
генеалогии. -- Как явствует из составленного вами документа, --
сказал он после непродолжительного молчания, -- истинным главой
дома Романовых на сегодняшний день является некий Владимир
Ильич Ульянов.
-- Именно так, ваше величество.
-- Знает ли он об этом? -- задумчиво спросил Николай, и
непонятно было, адресуется этот вопрос генералу, или император
просто размышляет вслух.
-- Уверен, что он ничего не знает, ваше величество, --
высказал свое мнение Барсукевич.
-- Откуда может быть такая уверенность, Адольф
Арнольдович? Люди ведь обычно интересуются своими предками.
-- Обычно -- да, но в данном случае мы имеем дело с не
совсем обычным человеком. Я давно его знаю.
-- Вот как?
-- Дело в том, ваше величество, что этот Владимир
Ульянов довольно-таки известная личность, и у нас в отделении
на его имя имеется весьма объемистое досье.
-- Кто же он?
-- Адвокат по образованию и крайне опасный социалист.
-- Ne nos inducas in tentationem, et libera nos ab
advocatis, -- тихо произнес полковник Бздилевич.
Не знавший латыни Барсукевич счел за благо промолчать.
-- А известно ли вам, генерал, где сейчас находится
этот г-н Ульянов, и чем он занимается?
-- Повторяю, ваше величество, этот человек -- крайне
опасный социалист. Десять лет назад он проходил у нас по делу о
"Союзе борьбы за освобождение рабочего класса". Кстати, он
возглавлял тогда эту организацию. Был арестован, провел в
тюрьме четырнадцать месяцев, затем отправился в ссылку. После
истечения срока ссылки Владимир Ульянов несколько лет прожил за
границей, но сейчас он вновь в Петербурге. Время от времени в
большевистских газетах появляются крайне вредные и опасные
статьи, подписанные именем Николай Ленин. У меня есть
подозрение, ваше величество, что Владимир Ульянов и Николай
Ленин -- это одно и тоже лицо.
-- А нет ли у вас подозрения, -- спросил император, --
что этот Ульянов и новоявленный полковник Бздилевич -- одно и
тоже лицо?
-- Убежден, что это не так, ваше величество. Владимир
Ульянов -- непримиримый противник монархии. Его совершенно не
интересует ни свое, ни чье-либо аристократическое
происхождение. Это крайне опасный враг, но он безусловно не
самозванец.
Император несколько успокоился.
-- Для нас, генерал, главное, чтобы этот Ульянов ничего
не знал и не заявлял о своих правах.
-- Думаю, что на этот счет ваше величество может не
беспокоиться, но Ульянов опасен по другим причинам.
-- Это уже совсем другая проблема, Адольф Арнольдович.
Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что революция на дворе, и я
окружен массой врагов, но то, что одного из них зовут Владимир
Ульянов, в сущности, ничего не меняет.
В известной логике императору нельзя было отказать. Он
заметно оживился, выпил еще один стакан портвейна, и, уже
совсем успокоившись, осведомился разве что из чистого
любопытства:
-- Раз у вас имеется досье на этого человека, то у вас,
вероятно, найдется и его фотография, генерал? Любопытно было бы
взглянуть на отпрыска столь благородных кровей.
-- Я захватил с собой фотографию, ваше величество, --
сказал Барсукевич и извлек карточку из той же черной кожаной
папки.
-- Любопытно! -- воскликнул полковник Бздилевич и взял
фотокарточку из рук генерала.
Внезапно выражение его лица изменилось, и ужасное
богохульство сорвалось с его губ.
-- Ебаны в рот! -- заорал полковник. -- Опять этот
педераст на мою голову!
-- Разве вы знаете этого человека, государь? --
удивился Барсукевич.
Император позвонил и приказал камердинеру принести
новую бутылку портвейна, да желательно покрепче.
-- Вы правы, генерал! -- с искаженным от злобы лицом
произнес Бздилевич. -- Это очень опасный человек... От него
следует избавиться.
-- Забрать и уничтожить этого человека в сегодняшней
политической ситуации не совсем безопасно, -- сказал начальник
охранного отделения. -- Взять его конечно можно, но
расстрелять...
Генерал с сомнением покачал головой.
-- Есть ведь и другие, менее легальные, зато более
надежные способы, -- сказал Николай. -- Действуйте, генерал!
Барсукевич поклонился.
-- И внимательно следите за появлением того полковника
Бздилевича, -- добавил император. -- Вся жандармерия должна
быть предупреждена.
Барсукевич еще раз поклонился.
-- Давайте еще по стаканчику, генерал, -- сказал
Бздилевич, -- и за работу!
Пока узурпатор строил свои злобные планы, истинный
наследник престола, даже не подозревавший о своих правах и
вообще чихавший на всяческую геральдику, собирался с друзьями
на зимнюю охоту.
Последний поезд в сторону Ладоги отправлялся с
Финляндского вокзала ровно в полночь. Охотники спланировали
переночевать в трактире неподалеку от станции Бернгардовка и
перед рассветом выйти на поиски лося, так как именно в такой
час встреча с исполином северных лесов представлялась наиболее
вероятной. По возвращении с охоты друзьям (всем, кроме
Шаляпина) предстояло принять участие в заседании ЦК РСДРП,
поэтому добыть свеженького мясца представлялось крайне
заманчивым.
Итак, вечером, 19 декабря подготовка к охоте шла полным
ходом: Пятница начищал обрезы и тесаки, Федор методично набивал
свой видавший виды рюкзак разнообразной снедью, Леха
старательно намывал старые объемистые фляги, а Ульянов с Бени
отправились к Каскаду, дабы было чем эти фляги наполнить.
-- Я никогда тебя не спрашивал, Бени, -- обратился к
приятелю Ульянов, едва они вышли на Невский, -- а случалось ли
тебе в жизни охотиться?
-- Никогда, -- признался итальянец.
-- Так я и думал. Тебе, конечно, невдомек, что главное
на охоте -- это фляга!
-- Фляга? -- удивился Бени.
-- Да, да, именно фляга! Я часто охотился в Сибири,
когда был в ссылке, так что можешь мне поверить. Чего только не
случается на охоте! Порой добрый глоток из фляги пуще ружья
пригождается.
-- А что может случиться? -- встревожился Бени.
-- Да все, что угодно! Один мой знакомый барон как-то
встретил в лесу волка. Страшный такой волчище, а барон, как
назло, не вооружен и беспомощен. Что делать? К счастью, мой
барон решителен, находчив и смел. Он засунул кулак волку в
пасть, захватил его внутренности, крепко рванул и вывернул
зверя, как рукавицу, наизнанку!
-- Кажется, я читал про этого барона, -- неуверенно
произнес Бени.
-- Да, конечно, -- улыбнулся Ульянов. -- Разумеется, я
шучу.
Беседуя подобным образом, друзья бодро шагали по
вечернему Невскому, а к Льву Абрамовичу тем временем заглянул
Гришка Распутин, которого полковник Бздилевич отправил за
портвейном.
Случайно ли, или то были происки князя Путятина, но не
успел Распутин упаковать бутылки в суму, как в магазин
вломились два брата-атлета -- негр и еврей. Скорчив зверскую
рожу, еврей железной ручищей схватил Гришку за шиворот, оторвал
от пола и заорал:
-- Этот!?
Подпортив воздух, Распутин висел, болтая ногами и
жалобно скуля. Негр подошел к нему вплотную, улыбнулся
насмешливо (Гришке показалось -- дьявольски) и на довольно
приличном русском языке осведомился:
-- Последний раз вас спрашиваем: будете работать?
-- Буду, -- быстро сказал Распутин, чтоб хоть что-то
сказать.
Тотчас могучая рука еврея опустила беднягу на пол.
Лев Абрамович стоял за прилавком и молча наблюдал за
этой сценой, благоразумно ни во что не вмешиваясь. В ту самую
минуту, когда Гришка обрел свободу и начал, пятясь,
продвигаться к выходу, в магазин вошли Ульянов и Бени.
-- Лева! -- воскликнул наследник престола. -- Ты, я
вижу, опять на мели и пытаешься отобрать бухло у этого
бедняги... Это пижонство, Лев Давидович, чистой воды пижонство!
-- Ульянов заговорил шутливо-наставительным тоном. --
Культурный молодой человек из хорошей еврейской семьи стремится
отнять последний стакан пива у своего ближнего!..
-- Рад тебя видеть, Володя, -- сердечно сказал Лев
Бронштейн, как только Распутин вышел из магазина. -- Мы тут
разыгрывали небольшой спектакль с целью оказать маленькую
любезность одному моему старинному знакомому.
-- Вот как!?
-- Да. Жаль только, что ты неосторожно произнес вслух
мое имя.
-- Неужели ты стал таким серьезным революционером,
Лева, что даже упомянуть твое имя в присутствии какого-то
вонючего оборванца небезопасно!?
-- Этот вонючий оборванец не так прост, как ты думаешь,
-- задумчиво произнес Лева. -- Особа, приближенная к
императору! Ладно, черт с ним!.. Кстати, это мой друг Иван
Абрамыч Ганнибал! -- сказал он уже совсем другим тоном. --
Прошу любить и жаловать.
-- Вот как!? -- улыбнулся Ульянов. -- Бени,
познакомься, это арап Петра Великого!
-- Вы хотите сказать..? -- начал Бени, но не закончил.
-- Лева, конечно, шутит, -- сказал негр. -- Меня зовут
Абрагам.
-- Очень приятно, -- сказал Ульянов и пожал арапу руку.
-- Давай, Абраша, выпьем за знакомство... Лев Абрамович,
упакуйте нам, пожалуйста, пять бутылок водки и две "Ерофеича",
а одну бутылочку водочки откройте сейчас.
Вернувшись в Зимний дворец, Распутин занес узурпатору
сумку с портвейном и, сославшись на нездоровье, уединился в
отведенной ему комнате. Было от чего почувствовать себя
нездоровым!
Гришкина комната была, вообще говоря, очень большая, но
для Зимнего дворца -- маленькая. По просьбе самого Гришки, не
привычного к роскоши, обставили его комнату простой и
грубоватой мебелишкой. Впрочем, стол был массивный и
устойчивый, четыре дубовых стула -- под стать столу, а огромная
кровать с клопами и тараканами вполне могла бы служить
предметом гордости какого-нибудь уездного дворянчика.
Какое-то время Гришка посидел за столом, нервно
постукивая по нему жилистым кулачком, затем походил взад-вперед
по комнате и, наконец, не выдержав, сбегал к полковнику
Бздилевичу и попросил у него пару бутылок портвейна. Полковник,
хоть и был скупердяй изрядный, одну бутылочку выделил.
Вернувшись к себе, Распутин выпил два больших стакана
темно-багрового вина и, обхватив руками свою лохматую башку,
принялся думать.
Положение было не из легких. Князь Путятин отнюдь не
выглядел шутником, а мавр и, особенно, жид произвели на Гришку
такое же ужасное впечатление, какое в эпоху великих
географических открытий производили на голых и безобидных
индейцев горячие испанские жеребцы и бледнолицые головорезы в
тяжелых стальных доспехах. Индейцы при виде этих страшилищ,
несмотря на свое численное превосходство, обычно теряли разум
от страха и позорно покидали поле боя, оставляя завоевателям
свои земли и богатства. Так и простой сибирский мужик Григорий
Распутин, недавно столь успешно начавший свою карьеру при
императорском дворе, теперь от страха готов был вступить в
заговор против своего благодетеля.
Задача не представлялась Гришке особенно сложной. Торча
с проститутками в питерских кабаках, он постоянно слышал
разглагольствования окосевших террористов-антимонархистов и
даже бывало выпивал с некоторыми из них "на брудершафт".
Выманить императора под каким-либо предлогом в город и
подставить его там казалось Распутину делом вполне исполнимым.
Проблема состояла не в этом. Страх! Животный страх мучил
несчастного возжигателя царских лампад. Страх со всех сторон --
вот что было самым страшным в его теперешнем положении. Гришке
и не хотелось участвовать в этом заговоре, он панически боялся
его возможных последствий, но Путятина и его ужасных сподручных
(особенно еврея!) он боялся еще больше.
Распутин выпил еще один стакан, но в тот вечер алкоголь
не помогал ему привести в порядок расстроенные нервы. Он решил
попытаться заснуть, так как по опыту знал, что утром люди
обычно смотрят на жизнь гораздо оптимистичнее. Гришка допил
портвейн, задул свечи и лег в постель. В темноте комната его
стала как будто просторнее, она словно бы расширилась, и в
каждом углу ее как будто бы сидело по еврею. Бедный Гришка уже
жалел, что загасил свечи, но вставать боялся. Ему казалось, что
стоит ему подняться, как ужасный еврей каким-то непостижимым
способом возникнет у него за спиной. Несчастный понимал всю
абсурдность своих страхов, но побороть их все равно не мог.
Спокойнее всего ему было лежать на спине. В этом положении он
промучился около часа прежде чем, наконец, задремал.
Однако стоило бедняге заснуть, как тяжелые шторы
бесшумно раздвинулись, окно медленно растворилось, и в комнату
влез еврей. Одним прыжком он пересек комнату и очутился возле
кровати. В следующее мгновенье железная рука схватила
несчастного Гришку за волосы, вытащила из постели, и громовый
голос вопросил:
-- Этот!?
Где-то далеко часы мерно отбивали полночь...
Ровно в полночь с Финляндского вокзала отходил
последний поезд в сторону Ладожского озера. Возглавляемые
Ульяновым охотники прибыли на вокзал лишь в последнюю минуту. У
них не оставалось времени даже на то, чтобы приобрести билеты.
Пробормотав что-то типа: "Какие, в пизду, билеты?", наследник
престола решительно влез в поезд, и друзья последовали его
примеру.
Заняв удобные места и разложив вещи, охотники вышли в
тамбур покурить. Ульянов прихватил с собой рюкзак с запасами
спиртного и предложил прямо в тамбуре наполнить фляги, чтобы
потом не тратить на это драгоценное время. Ульянов, Шаляпин и
Бени наполнили свои фляги водкой, а Максим Горький и Осип
Пятницкий -- "Ерофеичем". После этого остались еще две бутылки
водки, и наследник престола предложил "раздавить" их, чтобы не
таскать с собой.
Едва они успели принять по стакану, как в тамбур вышел
контролер -- степенный мужичек лет пятидесяти -- и потребовал
предъявить проездные билеты.
-- Примите-ка лучше стаканчик, папаша, -- дружелюбно
предложил Ульянов, -- да объясните нам заодно: почему вы тут
въебываете, когда вся страна бастует!
-- Я тебе покажу -- "папаша"! -- взвился контролер.
-- Вы мне не тычьте! -- строго сказал Ульянов и выдал
контролеру увесистый подзатыльник.
Как назло, именно в этот момент в тамбур вышли четверо
жандармов во главе с ротмистром. Это был полицейский ночной
патруль. Ротмистр предъявил удостоверение и сказал:
-- Железнодорожная полиция. Прошу всех предъявить
документы.
Это уже было серьезно.
Бени мысленно поклялся, что если он выберется из этой
передряги, то еще до Нового года обязательно уедет в Неаполь.
Леха и Пятница почувствовали, что вновь "запахло"
Петропавловкой, а то и вообще Сибирью, поскольку в
Петропавловке Леха уже сидел. От перспективы очутиться в Сибири
в самом начале зимы у Горького даже расстроился желудок. Федору
не грозило ничего особенного, но излишне говорить, что арест в
столь подозрительной компании мог неблагоприятно отразиться на
карьере знаменитого певца.
Ульянов -- единственный из друзей, не потерявший в этот
момент присутствия духа -- прекрасно понимал, что столкновение
с представителями властей не сулит ему ничего хорошего:
революция в стране достигла апогея, а его имя достаточно широко
известно. Перед лицом несомненной опасности Ульянов принял
решение действовать смело и нахально.
-- По какому праву, -- гремел тем временем ротмистр, --
вы позволяете себе хулиганские действия по отношению к
должностному лицу, находящемуся при исполнении?
-- Вы можете называть это хулиганскими действиями, --
ответил Ульянов, отвешивая контролеру еще один подзатыльник, --
а я называю это воспитательной работой в массах.
-- А почему вы распиваете в тамбуре?
-- Не ваше собачье дело!
-- Что-о?.. Документы при себе имеете?
-- Не носим с собой такого говна!
-- Что-оо?.. Да не буду я ротмистр Фишер, если...
-- Послушайте, ротмистр Фишер, -- строго сказал
Ульянов, -- вас действительно скоро разжалуют в рядовые, если
вы будете продолжать хамить полковнику императорской гвардии.
-- Ах вы еще и полковник? -- насмешливо спросил
ротмистр Фишер.
-- Полковник, -- с достоинством ответил Ульянов.
-- Как ваша фамилия, полковник?
-- Бздилевич.
"Полковник Бздилевич!" Несомненно, ротмистр Фишер
слышал это имя. Слухи о таинственном полковнике продолжали
бродить по городу. Ротмистр Фишер был, что называется далек от
народа, и все же он где-то слышал это имя. Только вот где?
На всякий случай ротмистр решил сбавить обороты.
-- Прошу прощения, г-н полковник, я только исполняю
свой долг.
-- Конечно, конечно, ротмистр, -- также пошел на
мировую Ульянов. -- Продолжайте, пожалуйста.
-- Если у вас нет при себе никаких документов, г-н
полковник, и вы не согласны уплатить штраф...
-- Сколько? -- сразу спросил наследник престола.
-- Пять рублей, -- слегка помявшись, запросил ротмистр
Фишер.
Довольный, что так дешево отделался, Ульянов сунул
ротмистру мятую пятерку и похлопал его по плечу.
-- Потрудитесь выдать квитанцию, ротмистр. И заберите с
собой этого деятеля. Нам не нужны контролеры. Мы сами
контролируем ситуацию.
Ротмистр Фишер поклонился и положил руку на плечо
несчастному контролеру...
... Где-то далеко часы мерно отбивали полночь.
Распутин проснулся и сел на кровати. Все было тихо.
Даже в кромешной тьме он увидел, что шторы по-прежнему
задернуты, и в комнате явно никого нет. Потный и обессиленный,
Гришка опять лег на спину и впал в дремоту. В темноте сразу же
засверкали белки глаз страшного негра. Вежливо, но грозно воду
осведомился:
-- Последний раз вас спрашиваем: будете работать?
С криком "буду!" Распутин вновь проснулся, вскочил с
постели и дрожащими руками зажег свечи. Теперь он стоял,
прижавшись спиной к стене. Ему хотелось снова лечь и попытаться
заснуть при свете, но он боялся отойти от стены и подставить
таким образом спину коварному врагу. Наконец, он решился и
быстро подошел к кровати. Он уже собирался лечь, когда новая
мысль буквально парализовала его: он стоял спиной к дверям, и
ему подумалось, что когда он обернется назад, то непременно
увидит еврея. Несколько мгновений Распутин, скованный ужасом,
простоял как вкопанный, а затем быстро оглянулся. В дверях
стояла императрица.
-- Что с тобой, отец Григорий? -- участливо спросила
Шурочка. -- Ты кричал, как будто?
У Распутина словно гора с плеч свалилась. И дело было
даже не в том, что в дверях вместо ужасного Льва Давидовича
стояла Шурочка, а скорее в том, что ему сейчас нужен был кто
угодно, лишь бы не оставаться более одному. Наверное, если бы в
дверях действительно оказался неистовый жидо-масон, то и это
явилось бы для несчастного Гришки лишь спасением от
невыносимого, сводящего с ума одиночества.
-- Тяжкие сны мучают, матушка, -- дрожащим голосом
пробормотал Распутин. -- Дурных людей вижу в снах...
Безбожников.
-- Так то ж только сны, батюшка, -- ласково произнесла
царица. -- Сны -- это все пустое. В снах важно лишь, чтобы
евреев не было.
-- Есть там и еврей один.
-- Вот это уже хуже, -- сказала царица участливо. --
Жиды, говорят, не к добру снятся.
-- А сей жид еще и масон. Может тебе известно, матушка,
кто такие масоны? Что за нация такая?
-- Масоны -- это не нация, это такая секта -- масоны,
-- пояснила Шурочка. -- Люди они дурные, но не слишком опасные.
Императрица когда-то закончила Гейдельбергский
университет и имела диплом бакалавра философских наук. И хотя
сто лет назад все эти университеты и дипломы были такой же
херней, как и теперь, в голове Шурочки все же засели названия
кое-каких сект и секретных обществ.
-- Снится мне еще один арап, -- продолжал плакаться
Распутин.
-- Арапы тоже люди нехорошие, -- покачала головой
царица, -- но все же получше евреев.
-- А что может случиться, коли еврей приснился? --
спросил суеверный Гришка.
-- Люди говорят, что жиды снятся к беде. Я часто
размышляла над тем, что бы это могло значить, и вот что выходит
по-моему. Евреи склонны к воровству, и если еврей проник в твои
сны, то он может украсть твои мозги, и ты станешь блаженным.
-- Может и так, матушка, -- сказал Распутин, -- да
только сдается мне, что не мозги мои нужны тому еврею.
-- А ты почем знаешь, батюшка? -- осведомилась
императрица. -- Евреи, они хитрые.
-- Знаю, -- сказал Гришка. -- Видел я этого еврея
наяву. И арапа видел.
-- О, боже мой, да где же?
-- В жидовском магазине.
-- О, боже ты мой, у Каскада что ли?
-- У Каскада!
-- Успокойся, отец Григорий, -- сказала царица. --
Разберемся мы с этим Каскадом. Я давно говорила Никки, чтобы он
не покупал вино у евреев. Можно подумать, что у православных
людей вина нельзя купить. Да сколько угодно! А тут еще
оказывается, что к этому жиду шляется всякая нечисть.
Успокойся, батюшка, мы этому конец положим.
Императрица просидела с Григорием часика два и
удалилась в свои покои. Хотя разговор с ней несколько успокоил
несчастного, ему тем не менее весь остаток ночи снились
попеременно то еврей, то негр. Причем, подобно тому как
большинство людей представляют себе Гамлета, лишь вопрошающим:
"Быть или не быть?", так и Распутину ужасный воду мерещился,
постоянно задающим один и тот же вопрос: "Последний раз вас
спрашиваем: будете работать?"
Утром Распутин проснулся с твердым убеждением, что
"работать", пожалуй, придется.
В то же самое утро Ульянов, Бени, Леха, Федор и
Пятница, до зубов вооруженные, с наполненными флягами, бодро
входили в лес.
Охота им в тот день выпала непродолжительная. Уже на
лесной опушке зоркий глаз бывалого Пятницы обнаружил мелкие
шарики лосиного дерьма, от которых в лес уходили свежие и
четкие следы. Минут пять охотники шли по этим следам, пока Бени
не угораздило провалиться в неглубокую прикрытую свежим снежком
ямку. Чертыхаясь и отряхиваясь, юноша выбрался на поверхность,
а следом за ним из ямы с яростным ревом вылез огромный,
свирепого вида бурый медведь.
-- Мама! -- закричал Бени и, выронив ружье, пустился
наутек.
Горький, Шаляпин и даже бывалый Пятница, отчаянно
матерясь, попятились назад. Один лишь Ульянов сохранил
присутствие духа и двинулся навстречу противнику. Разъяренный
лесной великан, продолжая оглушительно реветь, поднялся на
задние лапы, и уже в следующее мгновенье человек и зверь
слились в яростном борцовском объятии. Как раз в эту минуту
первые лучи восходящего зимнего солнца пробились сквозь жидкие
кроны облезлых северных сосен, и через всю лесную поляну
пролегли исполинские тени соперников...
Информационное сообщение
Двадцатого декабря в 9 часов 15 минут московским
экспрессом в СанктПетербург прибыл член ЦК РСДРП тов. М.Н.
Лядов. На Николаевском вокзале тов. Лядова встречали Ник
Буренин, Г.М. Кржижановский, И.В. Джугашвили и другие товарищи.
Сразу по прибытии в столицу тов. Лядов посетил пивной бар на
углу Невского проспекта и Знаменской улицы. Затем
вышеперечисленные товарищи отправились на квартиру Александры
Коллонтай, где вечером состоится чрезвычайное заседание ЦК
РСДРП, на котором будет заслушан доклад тов. Лядова о ходе
вооруженного восстания в Москве.
...Не подозревая с каким человеком ему приходится иметь
дело, медведь, естественно, рассчитывал на легкую победу. Он
действовал прямолинейно: уповая на колоссальный перевес в массе
тела, пытался повалить соперника навзничь. Однако Ульянов
держался крепко. Взбешенный неожиданно упорным сопротивлением,
медведь на какое-то мгновенье ослабил хватку. Воспользовавшись
этим, Ульянов нагнулся, ухватил зверя за ноги и нанес ему
мощный удар головой в брюхо. Медведь неуклюже повалился назад,
на обе лопатки. Ульянов ловко запрыгнул на него сверху и,
выхватив из ножен огромный охотничий нож, дважды глубоко всадил
его зверю в левый бок. Яростное рычание тотчас перешло в
жалобный вой, а еще через несколько секунд гигантский медведь
испустил дух.
Ульянов встал, отряхнул с себя снег, сделал пару
хороших глотков из фляги и принялся шарить в карманах своей
охотничьей куртки в поисках портсигара...
Увы, у нас нет времени любоваться тем, как г-н Ульянов
снимает шкуру с убитого медведя. Мы бы и рады, но долг историка
опасно демонстрировать эти свои знания самому императору.
Неуверенно потоптавшись на месте и выпив при этом полстакана
вина, он сел, наконец, напротив Бздилевича и положил перед
собой черную кожаную папку.
-- Что в этой папке? -- нетерпеливо спросил царь.
-- Здесь то, что вы просили, ваше величество, --
ответил начальник охранного отделения и извлек из папки
сложенный вдвое лист бумаги довольно большого формата.
Николай взял бумагу из рук генерала и развернул ее.
-- Что это такое? -- спросил он.
-- Генеалогическое древо рода Ульяновых.
-- И родоначальник его?
-- Федор Кошка, ваше величество.
-- Федор Кошка! -- воскликнул полковник Бздилевич. -- И
эти Ульяновы являются потомками Петра III и графини Воронцовой?
-- Да, ваше величество.
-- Кто-нибудь посвящен в эту тайну?
-- Ни одна живая душа, ваша величество! Я
собственноручно копался в архивах, сопоставлял факты, выискивал
необходимые доказательства; мне пришлось даже ненадолго
отлучиться из Санкт-Петербурга, но я все сделал самостоятельно.
-- Хорошо, -- сказал Бздилевич и углубился в изучение
генеалогии. -- Как явствует из составленного вами документа, --
сказал он после непродолжительного молчания, -- истинным главой
дома Романовых на сегодняшний день является некий Владимир
Ильич Ульянов.
-- Именно так, ваше величество.
-- Знает ли он об этом? -- задумчиво спросил Николай, и
непонятно было, адресуется этот вопрос генералу, или император
просто размышляет вслух.
-- Уверен, что он ничего не знает, ваше величество, --
высказал свое мнение Барсукевич.
-- Откуда может быть такая уверенность, Адольф
Арнольдович? Люди ведь обычно интересуются своими предками.
-- Обычно -- да, но в данном случае мы имеем дело с не
совсем обычным человеком. Я давно его знаю.
-- Вот как?
-- Дело в том, ваше величество, что этот Владимир
Ульянов довольно-таки известная личность, и у нас в отделении
на его имя имеется весьма объемистое досье.
-- Кто же он?
-- Адвокат по образованию и крайне опасный социалист.
-- Ne nos inducas in tentationem, et libera nos ab
advocatis, -- тихо произнес полковник Бздилевич.
Не знавший латыни Барсукевич счел за благо промолчать.
-- А известно ли вам, генерал, где сейчас находится
этот г-н Ульянов, и чем он занимается?
-- Повторяю, ваше величество, этот человек -- крайне
опасный социалист. Десять лет назад он проходил у нас по делу о
"Союзе борьбы за освобождение рабочего класса". Кстати, он
возглавлял тогда эту организацию. Был арестован, провел в
тюрьме четырнадцать месяцев, затем отправился в ссылку. После
истечения срока ссылки Владимир Ульянов несколько лет прожил за
границей, но сейчас он вновь в Петербурге. Время от времени в
большевистских газетах появляются крайне вредные и опасные
статьи, подписанные именем Николай Ленин. У меня есть
подозрение, ваше величество, что Владимир Ульянов и Николай
Ленин -- это одно и тоже лицо.
-- А нет ли у вас подозрения, -- спросил император, --
что этот Ульянов и новоявленный полковник Бздилевич -- одно и
тоже лицо?
-- Убежден, что это не так, ваше величество. Владимир
Ульянов -- непримиримый противник монархии. Его совершенно не
интересует ни свое, ни чье-либо аристократическое
происхождение. Это крайне опасный враг, но он безусловно не
самозванец.
Император несколько успокоился.
-- Для нас, генерал, главное, чтобы этот Ульянов ничего
не знал и не заявлял о своих правах.
-- Думаю, что на этот счет ваше величество может не
беспокоиться, но Ульянов опасен по другим причинам.
-- Это уже совсем другая проблема, Адольф Арнольдович.
Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что революция на дворе, и я
окружен массой врагов, но то, что одного из них зовут Владимир
Ульянов, в сущности, ничего не меняет.
В известной логике императору нельзя было отказать. Он
заметно оживился, выпил еще один стакан портвейна, и, уже
совсем успокоившись, осведомился разве что из чистого
любопытства:
-- Раз у вас имеется досье на этого человека, то у вас,
вероятно, найдется и его фотография, генерал? Любопытно было бы
взглянуть на отпрыска столь благородных кровей.
-- Я захватил с собой фотографию, ваше величество, --
сказал Барсукевич и извлек карточку из той же черной кожаной
папки.
-- Любопытно! -- воскликнул полковник Бздилевич и взял
фотокарточку из рук генерала.
Внезапно выражение его лица изменилось, и ужасное
богохульство сорвалось с его губ.
-- Ебаны в рот! -- заорал полковник. -- Опять этот
педераст на мою голову!
-- Разве вы знаете этого человека, государь? --
удивился Барсукевич.
Император позвонил и приказал камердинеру принести
новую бутылку портвейна, да желательно покрепче.
-- Вы правы, генерал! -- с искаженным от злобы лицом
произнес Бздилевич. -- Это очень опасный человек... От него
следует избавиться.
-- Забрать и уничтожить этого человека в сегодняшней
политической ситуации не совсем безопасно, -- сказал начальник
охранного отделения. -- Взять его конечно можно, но
расстрелять...
Генерал с сомнением покачал головой.
-- Есть ведь и другие, менее легальные, зато более
надежные способы, -- сказал Николай. -- Действуйте, генерал!
Барсукевич поклонился.
-- И внимательно следите за появлением того полковника
Бздилевича, -- добавил император. -- Вся жандармерия должна
быть предупреждена.
Барсукевич еще раз поклонился.
-- Давайте еще по стаканчику, генерал, -- сказал
Бздилевич, -- и за работу!
Пока узурпатор строил свои злобные планы, истинный
наследник престола, даже не подозревавший о своих правах и
вообще чихавший на всяческую геральдику, собирался с друзьями
на зимнюю охоту.
Последний поезд в сторону Ладоги отправлялся с
Финляндского вокзала ровно в полночь. Охотники спланировали
переночевать в трактире неподалеку от станции Бернгардовка и
перед рассветом выйти на поиски лося, так как именно в такой
час встреча с исполином северных лесов представлялась наиболее
вероятной. По возвращении с охоты друзьям (всем, кроме
Шаляпина) предстояло принять участие в заседании ЦК РСДРП,
поэтому добыть свеженького мясца представлялось крайне
заманчивым.
Итак, вечером, 19 декабря подготовка к охоте шла полным
ходом: Пятница начищал обрезы и тесаки, Федор методично набивал
свой видавший виды рюкзак разнообразной снедью, Леха
старательно намывал старые объемистые фляги, а Ульянов с Бени
отправились к Каскаду, дабы было чем эти фляги наполнить.
-- Я никогда тебя не спрашивал, Бени, -- обратился к
приятелю Ульянов, едва они вышли на Невский, -- а случалось ли
тебе в жизни охотиться?
-- Никогда, -- признался итальянец.
-- Так я и думал. Тебе, конечно, невдомек, что главное
на охоте -- это фляга!
-- Фляга? -- удивился Бени.
-- Да, да, именно фляга! Я часто охотился в Сибири,
когда был в ссылке, так что можешь мне поверить. Чего только не
случается на охоте! Порой добрый глоток из фляги пуще ружья
пригождается.
-- А что может случиться? -- встревожился Бени.
-- Да все, что угодно! Один мой знакомый барон как-то
встретил в лесу волка. Страшный такой волчище, а барон, как
назло, не вооружен и беспомощен. Что делать? К счастью, мой
барон решителен, находчив и смел. Он засунул кулак волку в
пасть, захватил его внутренности, крепко рванул и вывернул
зверя, как рукавицу, наизнанку!
-- Кажется, я читал про этого барона, -- неуверенно
произнес Бени.
-- Да, конечно, -- улыбнулся Ульянов. -- Разумеется, я
шучу.
Беседуя подобным образом, друзья бодро шагали по
вечернему Невскому, а к Льву Абрамовичу тем временем заглянул
Гришка Распутин, которого полковник Бздилевич отправил за
портвейном.
Случайно ли, или то были происки князя Путятина, но не
успел Распутин упаковать бутылки в суму, как в магазин
вломились два брата-атлета -- негр и еврей. Скорчив зверскую
рожу, еврей железной ручищей схватил Гришку за шиворот, оторвал
от пола и заорал:
-- Этот!?
Подпортив воздух, Распутин висел, болтая ногами и
жалобно скуля. Негр подошел к нему вплотную, улыбнулся
насмешливо (Гришке показалось -- дьявольски) и на довольно
приличном русском языке осведомился:
-- Последний раз вас спрашиваем: будете работать?
-- Буду, -- быстро сказал Распутин, чтоб хоть что-то
сказать.
Тотчас могучая рука еврея опустила беднягу на пол.
Лев Абрамович стоял за прилавком и молча наблюдал за
этой сценой, благоразумно ни во что не вмешиваясь. В ту самую
минуту, когда Гришка обрел свободу и начал, пятясь,
продвигаться к выходу, в магазин вошли Ульянов и Бени.
-- Лева! -- воскликнул наследник престола. -- Ты, я
вижу, опять на мели и пытаешься отобрать бухло у этого
бедняги... Это пижонство, Лев Давидович, чистой воды пижонство!
-- Ульянов заговорил шутливо-наставительным тоном. --
Культурный молодой человек из хорошей еврейской семьи стремится
отнять последний стакан пива у своего ближнего!..
-- Рад тебя видеть, Володя, -- сердечно сказал Лев
Бронштейн, как только Распутин вышел из магазина. -- Мы тут
разыгрывали небольшой спектакль с целью оказать маленькую
любезность одному моему старинному знакомому.
-- Вот как!?
-- Да. Жаль только, что ты неосторожно произнес вслух
мое имя.
-- Неужели ты стал таким серьезным революционером,
Лева, что даже упомянуть твое имя в присутствии какого-то
вонючего оборванца небезопасно!?
-- Этот вонючий оборванец не так прост, как ты думаешь,
-- задумчиво произнес Лева. -- Особа, приближенная к
императору! Ладно, черт с ним!.. Кстати, это мой друг Иван
Абрамыч Ганнибал! -- сказал он уже совсем другим тоном. --
Прошу любить и жаловать.
-- Вот как!? -- улыбнулся Ульянов. -- Бени,
познакомься, это арап Петра Великого!
-- Вы хотите сказать..? -- начал Бени, но не закончил.
-- Лева, конечно, шутит, -- сказал негр. -- Меня зовут
Абрагам.
-- Очень приятно, -- сказал Ульянов и пожал арапу руку.
-- Давай, Абраша, выпьем за знакомство... Лев Абрамович,
упакуйте нам, пожалуйста, пять бутылок водки и две "Ерофеича",
а одну бутылочку водочки откройте сейчас.
Вернувшись в Зимний дворец, Распутин занес узурпатору
сумку с портвейном и, сославшись на нездоровье, уединился в
отведенной ему комнате. Было от чего почувствовать себя
нездоровым!
Гришкина комната была, вообще говоря, очень большая, но
для Зимнего дворца -- маленькая. По просьбе самого Гришки, не
привычного к роскоши, обставили его комнату простой и
грубоватой мебелишкой. Впрочем, стол был массивный и
устойчивый, четыре дубовых стула -- под стать столу, а огромная
кровать с клопами и тараканами вполне могла бы служить
предметом гордости какого-нибудь уездного дворянчика.
Какое-то время Гришка посидел за столом, нервно
постукивая по нему жилистым кулачком, затем походил взад-вперед
по комнате и, наконец, не выдержав, сбегал к полковнику
Бздилевичу и попросил у него пару бутылок портвейна. Полковник,
хоть и был скупердяй изрядный, одну бутылочку выделил.
Вернувшись к себе, Распутин выпил два больших стакана
темно-багрового вина и, обхватив руками свою лохматую башку,
принялся думать.
Положение было не из легких. Князь Путятин отнюдь не
выглядел шутником, а мавр и, особенно, жид произвели на Гришку
такое же ужасное впечатление, какое в эпоху великих
географических открытий производили на голых и безобидных
индейцев горячие испанские жеребцы и бледнолицые головорезы в
тяжелых стальных доспехах. Индейцы при виде этих страшилищ,
несмотря на свое численное превосходство, обычно теряли разум
от страха и позорно покидали поле боя, оставляя завоевателям
свои земли и богатства. Так и простой сибирский мужик Григорий
Распутин, недавно столь успешно начавший свою карьеру при
императорском дворе, теперь от страха готов был вступить в
заговор против своего благодетеля.
Задача не представлялась Гришке особенно сложной. Торча
с проститутками в питерских кабаках, он постоянно слышал
разглагольствования окосевших террористов-антимонархистов и
даже бывало выпивал с некоторыми из них "на брудершафт".
Выманить императора под каким-либо предлогом в город и
подставить его там казалось Распутину делом вполне исполнимым.
Проблема состояла не в этом. Страх! Животный страх мучил
несчастного возжигателя царских лампад. Страх со всех сторон --
вот что было самым страшным в его теперешнем положении. Гришке
и не хотелось участвовать в этом заговоре, он панически боялся
его возможных последствий, но Путятина и его ужасных сподручных
(особенно еврея!) он боялся еще больше.
Распутин выпил еще один стакан, но в тот вечер алкоголь
не помогал ему привести в порядок расстроенные нервы. Он решил
попытаться заснуть, так как по опыту знал, что утром люди
обычно смотрят на жизнь гораздо оптимистичнее. Гришка допил
портвейн, задул свечи и лег в постель. В темноте комната его
стала как будто просторнее, она словно бы расширилась, и в
каждом углу ее как будто бы сидело по еврею. Бедный Гришка уже
жалел, что загасил свечи, но вставать боялся. Ему казалось, что
стоит ему подняться, как ужасный еврей каким-то непостижимым
способом возникнет у него за спиной. Несчастный понимал всю
абсурдность своих страхов, но побороть их все равно не мог.
Спокойнее всего ему было лежать на спине. В этом положении он
промучился около часа прежде чем, наконец, задремал.
Однако стоило бедняге заснуть, как тяжелые шторы
бесшумно раздвинулись, окно медленно растворилось, и в комнату
влез еврей. Одним прыжком он пересек комнату и очутился возле
кровати. В следующее мгновенье железная рука схватила
несчастного Гришку за волосы, вытащила из постели, и громовый
голос вопросил:
-- Этот!?
Где-то далеко часы мерно отбивали полночь...
Ровно в полночь с Финляндского вокзала отходил
последний поезд в сторону Ладожского озера. Возглавляемые
Ульяновым охотники прибыли на вокзал лишь в последнюю минуту. У
них не оставалось времени даже на то, чтобы приобрести билеты.
Пробормотав что-то типа: "Какие, в пизду, билеты?", наследник
престола решительно влез в поезд, и друзья последовали его
примеру.
Заняв удобные места и разложив вещи, охотники вышли в
тамбур покурить. Ульянов прихватил с собой рюкзак с запасами
спиртного и предложил прямо в тамбуре наполнить фляги, чтобы
потом не тратить на это драгоценное время. Ульянов, Шаляпин и
Бени наполнили свои фляги водкой, а Максим Горький и Осип
Пятницкий -- "Ерофеичем". После этого остались еще две бутылки
водки, и наследник престола предложил "раздавить" их, чтобы не
таскать с собой.
Едва они успели принять по стакану, как в тамбур вышел
контролер -- степенный мужичек лет пятидесяти -- и потребовал
предъявить проездные билеты.
-- Примите-ка лучше стаканчик, папаша, -- дружелюбно
предложил Ульянов, -- да объясните нам заодно: почему вы тут
въебываете, когда вся страна бастует!
-- Я тебе покажу -- "папаша"! -- взвился контролер.
-- Вы мне не тычьте! -- строго сказал Ульянов и выдал
контролеру увесистый подзатыльник.
Как назло, именно в этот момент в тамбур вышли четверо
жандармов во главе с ротмистром. Это был полицейский ночной
патруль. Ротмистр предъявил удостоверение и сказал:
-- Железнодорожная полиция. Прошу всех предъявить
документы.
Это уже было серьезно.
Бени мысленно поклялся, что если он выберется из этой
передряги, то еще до Нового года обязательно уедет в Неаполь.
Леха и Пятница почувствовали, что вновь "запахло"
Петропавловкой, а то и вообще Сибирью, поскольку в
Петропавловке Леха уже сидел. От перспективы очутиться в Сибири
в самом начале зимы у Горького даже расстроился желудок. Федору
не грозило ничего особенного, но излишне говорить, что арест в
столь подозрительной компании мог неблагоприятно отразиться на
карьере знаменитого певца.
Ульянов -- единственный из друзей, не потерявший в этот
момент присутствия духа -- прекрасно понимал, что столкновение
с представителями властей не сулит ему ничего хорошего:
революция в стране достигла апогея, а его имя достаточно широко
известно. Перед лицом несомненной опасности Ульянов принял
решение действовать смело и нахально.
-- По какому праву, -- гремел тем временем ротмистр, --
вы позволяете себе хулиганские действия по отношению к
должностному лицу, находящемуся при исполнении?
-- Вы можете называть это хулиганскими действиями, --
ответил Ульянов, отвешивая контролеру еще один подзатыльник, --
а я называю это воспитательной работой в массах.
-- А почему вы распиваете в тамбуре?
-- Не ваше собачье дело!
-- Что-о?.. Документы при себе имеете?
-- Не носим с собой такого говна!
-- Что-оо?.. Да не буду я ротмистр Фишер, если...
-- Послушайте, ротмистр Фишер, -- строго сказал
Ульянов, -- вас действительно скоро разжалуют в рядовые, если
вы будете продолжать хамить полковнику императорской гвардии.
-- Ах вы еще и полковник? -- насмешливо спросил
ротмистр Фишер.
-- Полковник, -- с достоинством ответил Ульянов.
-- Как ваша фамилия, полковник?
-- Бздилевич.
"Полковник Бздилевич!" Несомненно, ротмистр Фишер
слышал это имя. Слухи о таинственном полковнике продолжали
бродить по городу. Ротмистр Фишер был, что называется далек от
народа, и все же он где-то слышал это имя. Только вот где?
На всякий случай ротмистр решил сбавить обороты.
-- Прошу прощения, г-н полковник, я только исполняю
свой долг.
-- Конечно, конечно, ротмистр, -- также пошел на
мировую Ульянов. -- Продолжайте, пожалуйста.
-- Если у вас нет при себе никаких документов, г-н
полковник, и вы не согласны уплатить штраф...
-- Сколько? -- сразу спросил наследник престола.
-- Пять рублей, -- слегка помявшись, запросил ротмистр
Фишер.
Довольный, что так дешево отделался, Ульянов сунул
ротмистру мятую пятерку и похлопал его по плечу.
-- Потрудитесь выдать квитанцию, ротмистр. И заберите с
собой этого деятеля. Нам не нужны контролеры. Мы сами
контролируем ситуацию.
Ротмистр Фишер поклонился и положил руку на плечо
несчастному контролеру...
... Где-то далеко часы мерно отбивали полночь.
Распутин проснулся и сел на кровати. Все было тихо.
Даже в кромешной тьме он увидел, что шторы по-прежнему
задернуты, и в комнате явно никого нет. Потный и обессиленный,
Гришка опять лег на спину и впал в дремоту. В темноте сразу же
засверкали белки глаз страшного негра. Вежливо, но грозно воду
осведомился:
-- Последний раз вас спрашиваем: будете работать?
С криком "буду!" Распутин вновь проснулся, вскочил с
постели и дрожащими руками зажег свечи. Теперь он стоял,
прижавшись спиной к стене. Ему хотелось снова лечь и попытаться
заснуть при свете, но он боялся отойти от стены и подставить
таким образом спину коварному врагу. Наконец, он решился и
быстро подошел к кровати. Он уже собирался лечь, когда новая
мысль буквально парализовала его: он стоял спиной к дверям, и
ему подумалось, что когда он обернется назад, то непременно
увидит еврея. Несколько мгновений Распутин, скованный ужасом,
простоял как вкопанный, а затем быстро оглянулся. В дверях
стояла императрица.
-- Что с тобой, отец Григорий? -- участливо спросила
Шурочка. -- Ты кричал, как будто?
У Распутина словно гора с плеч свалилась. И дело было
даже не в том, что в дверях вместо ужасного Льва Давидовича
стояла Шурочка, а скорее в том, что ему сейчас нужен был кто
угодно, лишь бы не оставаться более одному. Наверное, если бы в
дверях действительно оказался неистовый жидо-масон, то и это
явилось бы для несчастного Гришки лишь спасением от
невыносимого, сводящего с ума одиночества.
-- Тяжкие сны мучают, матушка, -- дрожащим голосом
пробормотал Распутин. -- Дурных людей вижу в снах...
Безбожников.
-- Так то ж только сны, батюшка, -- ласково произнесла
царица. -- Сны -- это все пустое. В снах важно лишь, чтобы
евреев не было.
-- Есть там и еврей один.
-- Вот это уже хуже, -- сказала царица участливо. --
Жиды, говорят, не к добру снятся.
-- А сей жид еще и масон. Может тебе известно, матушка,
кто такие масоны? Что за нация такая?
-- Масоны -- это не нация, это такая секта -- масоны,
-- пояснила Шурочка. -- Люди они дурные, но не слишком опасные.
Императрица когда-то закончила Гейдельбергский
университет и имела диплом бакалавра философских наук. И хотя
сто лет назад все эти университеты и дипломы были такой же
херней, как и теперь, в голове Шурочки все же засели названия
кое-каких сект и секретных обществ.
-- Снится мне еще один арап, -- продолжал плакаться
Распутин.
-- Арапы тоже люди нехорошие, -- покачала головой
царица, -- но все же получше евреев.
-- А что может случиться, коли еврей приснился? --
спросил суеверный Гришка.
-- Люди говорят, что жиды снятся к беде. Я часто
размышляла над тем, что бы это могло значить, и вот что выходит
по-моему. Евреи склонны к воровству, и если еврей проник в твои
сны, то он может украсть твои мозги, и ты станешь блаженным.
-- Может и так, матушка, -- сказал Распутин, -- да
только сдается мне, что не мозги мои нужны тому еврею.
-- А ты почем знаешь, батюшка? -- осведомилась
императрица. -- Евреи, они хитрые.
-- Знаю, -- сказал Гришка. -- Видел я этого еврея
наяву. И арапа видел.
-- О, боже мой, да где же?
-- В жидовском магазине.
-- О, боже ты мой, у Каскада что ли?
-- У Каскада!
-- Успокойся, отец Григорий, -- сказала царица. --
Разберемся мы с этим Каскадом. Я давно говорила Никки, чтобы он
не покупал вино у евреев. Можно подумать, что у православных
людей вина нельзя купить. Да сколько угодно! А тут еще
оказывается, что к этому жиду шляется всякая нечисть.
Успокойся, батюшка, мы этому конец положим.
Императрица просидела с Григорием часика два и
удалилась в свои покои. Хотя разговор с ней несколько успокоил
несчастного, ему тем не менее весь остаток ночи снились
попеременно то еврей, то негр. Причем, подобно тому как
большинство людей представляют себе Гамлета, лишь вопрошающим:
"Быть или не быть?", так и Распутину ужасный воду мерещился,
постоянно задающим один и тот же вопрос: "Последний раз вас
спрашиваем: будете работать?"
Утром Распутин проснулся с твердым убеждением, что
"работать", пожалуй, придется.
В то же самое утро Ульянов, Бени, Леха, Федор и
Пятница, до зубов вооруженные, с наполненными флягами, бодро
входили в лес.
Охота им в тот день выпала непродолжительная. Уже на
лесной опушке зоркий глаз бывалого Пятницы обнаружил мелкие
шарики лосиного дерьма, от которых в лес уходили свежие и
четкие следы. Минут пять охотники шли по этим следам, пока Бени
не угораздило провалиться в неглубокую прикрытую свежим снежком
ямку. Чертыхаясь и отряхиваясь, юноша выбрался на поверхность,
а следом за ним из ямы с яростным ревом вылез огромный,
свирепого вида бурый медведь.
-- Мама! -- закричал Бени и, выронив ружье, пустился
наутек.
Горький, Шаляпин и даже бывалый Пятница, отчаянно
матерясь, попятились назад. Один лишь Ульянов сохранил
присутствие духа и двинулся навстречу противнику. Разъяренный
лесной великан, продолжая оглушительно реветь, поднялся на
задние лапы, и уже в следующее мгновенье человек и зверь
слились в яростном борцовском объятии. Как раз в эту минуту
первые лучи восходящего зимнего солнца пробились сквозь жидкие
кроны облезлых северных сосен, и через всю лесную поляну
пролегли исполинские тени соперников...
Информационное сообщение
Двадцатого декабря в 9 часов 15 минут московским
экспрессом в СанктПетербург прибыл член ЦК РСДРП тов. М.Н.
Лядов. На Николаевском вокзале тов. Лядова встречали Ник
Буренин, Г.М. Кржижановский, И.В. Джугашвили и другие товарищи.
Сразу по прибытии в столицу тов. Лядов посетил пивной бар на
углу Невского проспекта и Знаменской улицы. Затем
вышеперечисленные товарищи отправились на квартиру Александры
Коллонтай, где вечером состоится чрезвычайное заседание ЦК
РСДРП, на котором будет заслушан доклад тов. Лядова о ходе
вооруженного восстания в Москве.
...Не подозревая с каким человеком ему приходится иметь
дело, медведь, естественно, рассчитывал на легкую победу. Он
действовал прямолинейно: уповая на колоссальный перевес в массе
тела, пытался повалить соперника навзничь. Однако Ульянов
держался крепко. Взбешенный неожиданно упорным сопротивлением,
медведь на какое-то мгновенье ослабил хватку. Воспользовавшись
этим, Ульянов нагнулся, ухватил зверя за ноги и нанес ему
мощный удар головой в брюхо. Медведь неуклюже повалился назад,
на обе лопатки. Ульянов ловко запрыгнул на него сверху и,
выхватив из ножен огромный охотничий нож, дважды глубоко всадил
его зверю в левый бок. Яростное рычание тотчас перешло в
жалобный вой, а еще через несколько секунд гигантский медведь
испустил дух.
Ульянов встал, отряхнул с себя снег, сделал пару
хороших глотков из фляги и принялся шарить в карманах своей
охотничьей куртки в поисках портсигара...
Увы, у нас нет времени любоваться тем, как г-н Ульянов
снимает шкуру с убитого медведя. Мы бы и рады, но долг историка